Точка бифуркации

Владимир Дрыжак

ТОЧКА БИФУРКАЦИИ

Глава 1

"Так что давай, Гиря, шевели тупым концом... Твое базисное направление в этом деле - человеческий фактор."

И далее:

"Мой тебе совет, бумажки пока не читай - после почитaешь. Начни с медиков. Медицина, Гиря, огромная сила. Они - врачи то есть - видят всех нас насквозь. Может эти наши подследственные все сплошь сумасшедшие, а по бумажкам проходят как нормальные. Тогда с ними и возиться не стоит."

Такими словами напутствовал меня Спиридонов, хитро улыбаясь и передавая папку с документами по делу, которое я принял к производству.

Мнением начальства пренебречь всегда успеется - вот мой основополагающий профессиональный принцип. Но надо же хотя бы приблизительно знать что за дело сунул мне шеф на этот раз. Обычно, если речь идет о каком-либо эпизоде в космосе, и в деле фигурируют покойники, Спиридонов рычит и плюется, но никаких многозначительных намеков относительно объективности и непредвзятости расследования, сопровождаемых улыбками и похлопыванием по плечу, не воспроизводится. Наоборот, выдвигается жесткое требование досконально изучить материалы дела и сопутствующие документы на предмет выявления нарушений правил и халатности. Правда, фраза насчет "тупого конца" присовокупляется в обязательном порядке.

Поэтому, прежде чем лечь спать, я пренебрег рекомендациями Спиридонова и бегло просмотрел материалы, а уже с утра приступил к неукоснительному соблюдению базисного принципа.

Я прибыл в Центр медико-биологических исследований Главного Управления Космонавигации ровно в девять ноль-ноль, имея под мышкой портфель с папкой. Я рассчитывал, что столь ранний визит позволит мне выйти сразу на нужных людей, пока они еще не рассредоточились по четырем громадным корпусам Центра, а наоборот, сосредоточились вблизи своих рабочих мест.

Как выяснилось, я был слишком наивен и простодушен. Я, правда, ранее имел дело с научными учреждениями и был осведомлен об удивительной подвижности служителей ее величества Науки. Но что здесь, в казалось бы тихом и мирном ее храме, эта черта проявится в такой степени, предположить не сумел. Просто, знаете ли...

Добровольно никто не объявился, тогда я прибег к помощи руководства отделения психиатрии и психопатологии, сохраняя инкогнито. Это помогло, но только отчасти. Я получил сведения о том, что товарищ Федин, вероятно, находится где-то в третьем корпусе (сам я находился в первом, и который из оставшихся третий - понятия не имел), а господин Хитачи, скорее всего, проводит консилиум во втором отделении клиники. Что касается Щипаченко, то его видели два дня назад, но там его уже нет...

Тогда я решился на крайнюю меру. Я достал свое удостоверение. Эффект превзошел все мои ожидания! Мне сказали, что Федина искать бесполезно, господина Хитачи сегодня лучше не беспокоить, а Щипаченко найдут, если я соглашусь подождать. Сколько нужно ждать, я спросить постеснялся. Я сел в предложенное кресло за предложенный стол. Минут десять я добросовестно ждал, а потом решил, что тут какой-то подвох, и они надеются, что я не выдержу. Они, конечно, были молодцы, но откуда они узнали, что терпеть и ждать - мои любимые занятия?

Деваться было некуда, пришлось пойти на вторичное нарушение базисного профессионального принципа. Я открыл свой портфель, достал папку, и раскрыл ее на самом интересном, месте, то есть на первой странице.

Там значилось:

"Заключение экспертной комиссии по факту аварии на борту десантно-исследовательского КК "Вавилов", сопровождавшейся человеческими жертвам и материальными потерями"

Преамбула состояла из спецтерминов и воды. Констатирующая часть содержала указание на то, что судно принадлежало к классу "рейдер", вовремя прошло профилактический ремонт, признано годным к эксплуатации, дальность полета - без ограничений, и т.д. и т.п. Все это я тщательно пропустил и приступил к изучению следующих пунктов:

"1. Экспертиза установила, что к моменту обследования рейдер "Вавилов" имел нарушения по четырем из пяти базисных критериев исправности межпланетного судна, а именно:

а) судно имело многочисленные повреждения прочного и защитного корпуса, следствием чего явилась практически полная разгерметизация;

б) двигательная установка судна полностью разрушена и восстановлению не подлежит;

в) утрачена функциональная цельность компонент системы жизнеобеспечения и безопасности;

г) утрачена функциональная цельность и толерантность компонент системы навигации и управления..."

И так далее, и тому подобное. За пунктом г), как ему и положено, следовал пункт д) и "далее везде" до буквы "м". Хорошая буква... Но меня интересовали выводы комиссии. Им надлежало быть в конце. Там я их и обнаружил:

"Вывод: рейдер "Вавилов" восстановлению и дальнейшей эксплуатации не подлежит, исключается из реестра судов Главного Управления Космонавигации и подлежит утилизации.

Примечание: Комиссия нe считает утилизацию судна целесообразной."

Здесь я остановился. Интересно! Разумеется, высокой комиссии видней, что и как писать, существуют, наконец, общепринятые формы написания подобных документов, но с утилизацией у них вышла стилистическая ошибка.

Впрочем, подлежать - это одно, а целесообразность совсем другое. Хотя... Вполне может быть, что имелись особые мнения, которые комиссия и сформулировала столь незамысловатым образом.

Разумеется, человеку непосвященному все это покажется чистой накладкой. Но специалист наверняка догадается, что дело тут в другом. Подобная комиссия отличается от прочих тем, что обязана сделать однозначные выводы, окончательно решить все вопросы и расставить все точки над "и", так, во всяком случае, велит "Свод Правил и Уложений по организации и эксплуатации Космофлота". Подобную комиссию он наделяет высшими полномочиями в рамках Управления. Практика, однако, показывает что комиссия не всегда и не все может решить однозначно. И, как показывает все та же практика, в некоторых случаях комиссия допускает в Заключении подобные несообразности, чтобы, с одной стороны, не ударить в грязь лицом и сохранить честь мундира, а с другой стороны, толкнуть контролирующие органы Исполнительного Комитета Объединенных Наций на принятие мер к дополнительному расследованию обстоятельств катастрофы.

Ничего не поделаешь - любая комиссия состоит из людей, а люди есть люди - они не любят обвинений в некомпетентности.

Смутило меня не само наличие несообразности, а то, что ее компоненты следовали один за другим с такой вызывающей нарочитостью.

Видимо, не зря дело возвратили на доследование. Наверняка дальше попадутся и еще какие-нибудь многозначительности и многозначности. Надо будет их выловить и попытаться понять, почему Спиридонов сориентировал меня прежде всего на изучение человеческого фактора...

Хорошо, едем дальше.

"2. Экспертиза не считает причиной аварии выход из строя двигательной установки. Характер разрушений дает основания утверждать, что выход судна из строя вызван внешними факторами."

Приятно слышать! Что за факторы такие? Спиридонов сказал, что от реактора вообще ни черта не осталось. Ситуация наверняка была такова, что по остаткам двигательной установки никаких определенных выводов сделать не удалось. А это может означать только одно: все необходимые мне выводы должен буду сделать я сам на основании бесед с участниками происшествия, из которых непосредственных осталось только трое, зато косвенных, наверное, - целая сотня, а то и две.

Далее... А вот и самый печальный "человеческий фактор", который теперь можно изучать только по косвенным данным:

"3. Комиссия констатирует факт гибели в результате аварии четырех членов экипажа (в скобках - вторая специальность)

Асеев Иван Иванович - капитан судна (дублер-пилот, специалист по связи);

Вэнхуа Дэн - бортинженер (программист-вычислитель);

Грэндсмит Джон - первый пилот (специалист по электронике и роботам);

Сомов Евгений Сергеевич - специалист по ЯДУ (дублер-пилот).

4. По факту аварии комиссия не дает никаких рекомендаций в части мер по повышению безопасности эксплуатации судов Космофлота."

Ниже следовали пять подписей. Двоих членов комиссии я знал лично. Что касается последнего пункта, то, видимо, разрушения носили столь сильный характер, что там просто ничего выловить не удалось. Обычно они предлагают какие-нибудь замысловатые меры. Что-нибудь типа: "установить дополнительную переборку между тем-то и тем-то на судах класса такого-то и такого-то". Хотя мне, как неспециалисту, трудно передать весь колорит этих мер. Мне, например, попадались рекомендации пустить на слом все суда некоего класса. Самое интересное, что эти рекомендации приняли к исполнению...

К Заключению, как и полагается, прилагалось Приложение. И я уже было собрался его основательно изучить, но тут меня пригласили к видеофону. Я подошел.

С экрана на меня смотрел индивидуум лет тридцати пяти, загорелый, лысоватый, в очках, нос крупный, глаза карие, волосы... Цвет волос установить не удалось. Нет, такие цвета мне еще не попадались. Все остальное было у него в полном порядке.

- Здравствуйте, - сказал индивидуум.

- Здравствуйте, - сказал я. - С кем имею честь?

- А я?

- Следователь второго сектора Главного управления космонавигации Гиря Петр Янович.

- Как Гиря?

Я с удовольствием отметил, что моя фамилия произвела обычное впечатление. Следует отметить, что у меня весьма подходящая для следователя фамилия...

- Очень просто, - сказал я. - Вообще-то у меня двойная фамилия: Пудовый-Гиря. Но в быту я пользуюсь только второй частью - это помогает следствию.

- А-а-а... - протянул он. - Так вы следователь? А я думал, что следователей уже не бывает.

- Бывает, - заверил я. - Все же хотелось бы узнать, как вас зовут. Впрочем, я кажется, догадываюсь. Ваша фамилия Щипаченко.

На лице индивидуума отразились размышления.

- Да. - наконец сказал он. - Ничего не попишешь, такая уж уменя фамилия...

- А все остальное?

- Иван Герасимович. А в чем дело?

- Я хотел бы встретиться и поговорить.

- Прямо сейчас?

- Да, - сказал я строго. - Буду настаивать.

- А где?

- Лучше всего внизу у входа в ваш первый корпус. Там есть скамейка и нет лишних свидетелей.

Он захихикал.

- Видите ли, я сейчас нахожусь в Южном полушарии, и раньше чем через три часа нам встретиться не удастся.

Теперь настала моя очередь удивляться.

- Как же вас туда занесло?

- Дела, - сказал он флегматично. - Будете ждать?

- Буду, - сказал я.

Щипаченко прибыл через полтора часа. Как уж ему это удалось не знаю. Мы встретились с ним у входа в первый корпус. Отошли в сторону и сели на скамеечку.

- Вот что меня интересует, Иван Герасимович, - сказал я. - Вы, если не ошибаюсь, непосредственно участвовали в... То есть занимались лечением, одного из членов экипажа "Вавилова".

- А-а-а.., вот вы зачем! Тогда попрошу ваше удостоверение, или что там у вас?

- Вы мне не доверяете?

- Отчего же, доверяю вполне. Но есть врачебная этика, а, тем более, дело касается такого необычного.., м-м-м...

Я вывел его из затруднения тем, что показал свое удостоверение. Он его внимательно изучил, а потом поинтересовался:

- Вам можно все рассказывать? Ну, то есть вы имеете право?.. А то, знаете, я как-то не в курсе. Иначе говора, вы лицо официальное?

Я подтвердил, что вполне, и что более того, наш разговор останется в тайне, поскольку я тоже связан профессиональной этикой.

Он вздохнул с видимым облегчением.

- Ну ладно, тогда спрашивайте.

- Насколько мне известно, полтора года назад к вам на излечение поступил после курса реабилитации и физиологического лечения планетолог седьмой экспедиции на Уран Сомов Владимир Корнеевич?

- Да, - сказал Щипаченко, - поступил.

В его голосе мне послышались нотки не то сомнения, не то сожаления.

- Рейдер потерпел аварию, четыре человека погибли, трое чудом спаслись, и он был одним, из них. Состояние крайне тяжелое, частичная утрата памяти, нарушение речевой функции и так далее...

- Да, да, - произнес он. - Действительно, поступил некто по фамилии Сомов. Но который из двух - сказать трудно.

- Что-то я вас не вполне понимаю. Эти Сомовы - они что, были близнецами?

- Да нет, они, судя по документам, даже не родственники. Так, однофамильцы...

- Тогда с чем же связаны ваши сомнения? Ведь из документов явствовало, что в клинику поступил В.К.Сомов, планетолог.

- Действительно, явствовало.

- Так в чем же дело? Внешность, антропометрические данные его? Родственники?..

- Тут все нормально. И родственники навещали - мать, сестра... А внешность... Видите ли. в результате аварии внешность слегка пострадала - он ведь обморозился здорово. Но по внешности это был именно В.К.Сомов. Волосы темные, глаза карие. А у того, говорят, волосы были русые, да к тому же он и старше был лет на двадцать.

- Стало быть, это был В.К.Сомов, планетолог?

- Был. Но все дело в том, что сам он считал себя другим Сомовым.

- Что значит считал!.. Я, например, скажу, что считаю себя Фомой Аквинским! Что же с того?

Щипаченко с интересом меня оглядел с ног до головы.

- Да? - сказал он улыбаясь. - Это очень интересно. И у вас есть доказательства?

- А у него они были?

- В том-то и дело, что были... Вы, простите, кто по специальности?

По специальности я был лингвистом. Но когда это было...

- Во всяком случае, вы не психопатолог, как я понял, сказал Щипаченко. - Поэтому я затрудняюсь представить вам эти доказательства. Хотя все наши беседы с Сомовым кристалографированы, и вы, если потребуется, можете их просмотреть... Но дело не в этом. Вот представьте себе: вы попадаете в клинику и заявляете, что вы - все тот же Фома Аквинский. А из документов явствует, что вы - то самое лицо, которое я видел в удостоверении. Что я предпринимаю как лечащий врач. Прежде всего я предполагаю, что у вас не в порядке психика. Шизофрения или что-то в этом роде. Я вас не пытаюсь разубедить, просто начинаю выяснять исподволь, как этот Фома в вас оказался - где вы его почерпнули. Кроме того, я пытаюсь выяснить, кто вы такой на самом деле. И, поверьте мне, непременно выясню. Вы расскажете мне о голубом детстве, о том, что вы видите на картине Репина "Запорожцы пишут письмо турецкому султану", какие песни пел ваш отец, чем отличается шашлык от плова, а плов от наждачной бумаги. Вам иногда будет казаться, что это не вы Фома Аквинский, а, наоборот, я - как бы Джордано Бруно... Но в конце концов я все про вас узнаю и, может быть, даже вылечу.

- Ага, так вы тоже, в своем роде, следователь! - сказал я. - Все понятно. И что там с Сомовым?

- А вот с Сомовым вышла осечка. Это оказался самый настоящий Е.С.Сомов, вплоть до мелочей. Он знал такие подробности и детали своего прошлого, что не к чему было придраться... При всем при том, что я все проверял самым тщательным образом.

- Как вы это можете объяснить?

- Как-как... Да никак!

- Ну, хорошо, а как этот Сомов относился к своему новому обличию. Он ведь должен был...

- Видите ли, первое время он находился в очень тяжелом состоянии. Не мог говорить, почти ничего не видел...

- А как вы это установили?

- Давайте не будем... Есть методики исследования, есть соответствующая литература. У нас работают профессионалы, как вы, наверное, уже догадались. Я же не спрашиваю вас, как вы установили, что я лечил Сомова.

- Ну, это было сделать очень просто...

- Когда знаешь как - все просто, - Щипаченко пожал плечами.

- Понял, - сказал я.

- Так вот, потом речевая функция восстановилась, хотя состояние оставалось крайне неприятным. Он не различал право-лево, верх-низ, не мог из отдельных деталей картины восстановить целое... Как малый ребенок... Видите ли, это трудно описать... Создавалось впечатление, что у него как-то нарушились связи между полушариями мозга... Однако довольно быстро он вернулся к норме. И тут обнаружилось, что он не узнает самого себя... Ну, с подобными случаями мы сталкивались, хотя там было иное. Знаете, в кривом зеркале человек себя не узнает. И даже на стереографиях. Это патология зрительных центров. А у него со зрением все было в норме... Он, кстати, только сначала.., как бы это сказать.., бурно реагировал, а потом даже с иронией. Говорил, мол, ничего страшного, просто его подменили в роддоме... Мы с ним, много беседовали - совершенно нормальный человек!

- Про аварию речь заходила?

- Да, он рассказывал.

- Что именно?

- Мне трудно передавать чужие ощущения. Лучше будет, если вы поговорите с ним лично.

- Непременно... Ну хорошо, что же было дальше?

- А дальше произошла удивительная вещь. В один прекрасный день он вдруг стал другим Сомовым. Причем без всякого перехода - сегодня один человек, а завтра - совершенно другой. Я, знаете ли, даже растерялся тогда. Совершенно беспрецедентный случай!.. Но, вот что, думаю, для вас будет важным... Уж не знаю почему я так думаю... Он меня узнал!

- Как узнал?

- А-а-а... Вот! Это был другой человек, но он узнал и меня и прочих, кто им занимался, хотя до аварии мы и понятия не имели друг о друге. Понимаете?

- Ничего не понимаю, - совершенно искренне признался я.

- Ну, как же! - Щипаченко вскочил со скамейки. - Я общался с тем, первым, а этот-то откуда мог меня знать?!

- Ну да... Ну да.., - пробормотал я. - в самом деле... А может он симулировал?

- Может быть. Но тогда меня надо гнать отсюда в три шеи!..

Больше ничего существенного из Щипаченко мне выдавить не удалось.

С Фединым я встретился на следующий день. Первое, что он сделал - поинтересовался, имел ли я беседу со Щипаченко. Я сознался, что имел. Тогда он заявил, что ему добавить нечего, потому что ЩИпаченко был лечащим врачом, а он, Федин - всего лишь консультантом. Что касается квалификации, то Щипаченко, как практику, он равных не знает.

"Ну.., разве что еще Збышковский или Ли, но Збышковский - синдромник, а Ли - восточная школа. Так что, извините, ничем помочь не могу."

"А что такое синдромник?" - поинтересовался я.

"Синдромник? Это локальные нарушения психики. Например, боязнь высоты, или там... какая-нибудь бяка все время мерещится под кроватью. Фобии. Практически у каждого человека есть свой пунктик. Я, скажем, не выношу, если кто-то на меня со стороны смотрит... Мой вам совет, поговорите с Хитачи..."

После этого Фадин удалился по коридору, несмотря на то, что я его усиленно разглядывал со спины. Дорого я дал бы, чтобы посмотреть на него сбоку, но, увы, коридор не позволял.

С доктором Хитачи я встретился через два дня. Это был очень маленький, очень вежливый и очень симпатичный японец. Как мне сказали, возраст его приближался к ста сорока. Когда я его увидел впервые, показалось, что он скрывался от меня в детской книжке. Просто-напросто это был Айболит в чистом виде, каким я его представлял в детстве!

Он зашел в комнату, где я его ожидал два часа, каждому (я подчеркиваю, каждому!) улыбнулся, с каждым поздоровался и сел напротив. Я, тоже сел, а все прочие сделали озабоченные лица и удалились, якобы, по неотложным делам.

- Здравствуйте, господин Хитачи, - сказал я по-английски.

Если бы я мог, то счел бы своим долгом вести беседу на японском, но увы...

Хитачи ласково улыбнулся и совершенно без акцента оказал по-русски:

- Рад вас приветствовать. Я вижу, вы никак не подберете подходящий артикль к моей фамилии, поэтому предлагаю, для простоты, называть меня мистер Хитачи. Вам ведь все равно, а мне нравится. Мистер - это по-русски мастер. Льстит самолюбию... С кем имею честь?

- Гиря Петр Янович, следователь из управления навигации.

- О! извините, но у русских бывают такие интересные фамилии... Знаете, мистер Гиря, как ваша фамилия звучит по-японски?

Мне непременно захотелось узнать. Он произнес. Ничего так себе звучала...

- Так я вас слушаю, Петр Янович.

- Видите ли, мистер Хитачи, меня интересуют некоторые подробности из истории болезни Сомова Владимира Корнеевича. Если вы помните...

- Да, да, - Хитачи посерьезнел. - Очень интересная история болезни. Вы с мистером Щипаченко беседовали?

- Да.

- То есть, в общих чертах он вам изложил суть?

- Да, в общих чертах.

- Так-так.., и какой аспект нуждается в уточнении?

- Видите ли, мистер Хитачи, меня очень интересует ваше мнение - как cпециалиста, разумеется - об этом, странном раздвоении личности.

- Как специалиста?

- Прежде всего.

- Очень жаль. Как специалист я вам вряд ли могу быть полезен. С точки зрения современной психиатрии это совершенно уникальный случай. Боюсь, он выходит далеко за рамки собственно психиатрии.

- Вот как? - удивился я. - А почему вы так думаете?

- Трудно сказать... Опыт. Интуиция. Как специалист я могу сказать только одно - это не патология. Тот, первый Сомов был абсолютно нормальным человеком. Продолжительное шоковое состояние, послешоковый стресс - не более. А уж второй Сомов - как... Как огурец - так у вас говорят?

- Как огурчик, - поправил я.

- Вот-вот. Как огурчик. Как будто только что проснулся. Спал, спал и проснулся. Я присутствовал при его беседе со Щипаченко в первый день. Это было весьма занимательно! Патология была скорее у самого Щипаченко, но он очень быстро пришел в себя - это делает ему честь!

- Так что же это было?

- Увы.., - Хитачи развел руками.

- Но ведь авария! Сомов-два знал о ней?

- Разумеется, но только в общих чертах. Он ведь планетолог и во время полета имел статус пассажира. Единственный, кстати, из всех. И очень огорчился, узнав, что Сомов-первый погиб, несмотря на все усилия Калуцы.

- Какие усилия? Разве после аварии еще были какие-то усилия? То есть, не были, а могли быть?

- Хм... Извините, мистер Гиря, но об этом я вас должен спросить. Что касается нас здесь, то мы предпринимали максимум усилий, чтобы наш пациент поскорее забыл об этой аварии.

- Странно.., - сказал я. - Но из материалов, которыми я располагаю, этого не следует.

- Тем более следует во всем этом разобраться, - задумчиво произнес Хитачи. - я желаю вам успехов в работе... и вот еще что. Я конечно, специалист, но, кроме всего прочего, старый человек, много повидавший на своем веку... Мой профессор в университете рассказывал об одном очень похожем случае из своей практики. Его пациент, юноша лет семнадцати попал под бомбардировку. Вместе с любимой девушкой его завалило в подвале, и они были заживо погребены под обломками. Они провели в подвале две недели, и девушка умерла от истощения. После того, как их нашли, юношу отправили в клинику - он был невменяем. А в процессе лечения утверждал, что он и есть та самая девушка. Потом неожиданно выздоровел, и больше никаких аномалий... Вот такой случай...

После беседы я отправился прямо домой. Настроение было - так себе. Хотелось рассеяться. И в конце концов, я отец, у меня есть сын я, кажется, жена. Хотя я ее не видел уже полгода в связи с тем, что где-то там, на Марсе нужно было срочно сделать так, чтобы "яблони зацвели". Вероятно, для поднятия тонуса у колонистов. Пусть даже под базальтовыми колпаками, но чтобы непременно и завтра же!

Таким образом, моя семейная жизнь была смята космической экспансией человечества, но разве из этого следует, что мой сын должен расти балбесом?

Сына дома не оказалось. Я запросил ужин на одну персону и решил, что раз так, то я сам стану бездельничать, шалопайничать и прожигать жизнь всеми доступными способами.

Кончилось все тем, что я тайком от самого себя забрался в свой кабинет и приступил к разработке версий вкупе с разработкой дальнейшего плана расследования.

Шеф у меня, конечно, молодец. Легкий инструктаж с вручением полномочий и очередной папки, необременительный обмен мнениями с торжественным задиранием пальца вверх. Указание на ответственность миссии... Чего же добивался шеф. Ясно как божий день, что он добивался свежести впечатлений он всегда этого добивается. Хватает за шкирку на Луне и бросает куда-нибудь в пустыню Сахару на расследование какой-нибудь таинственной пропажи трех ящиков с пивом. А пиво-то непростое! А жара-то, жара!.. И все это с благими намерениями. Чтобы у следователя был совершенно непредвзятый взгляд на происшествие.

Итак, что же мы имеем на сегодняшний день? Первое: административная комиссия заподозрила криминал, но не сочла возможным явно на него указать. Значит, у нее были сомнения... Через Исполнительный Комитет вся эта бумажная симфония вернулась обратно, но теперь Управление не имеет возможности замять дело. Оно на контроле. Ясно. Второе. Кто-то - лицо влиятельное, или лица, здесь у нас, или может еще где-то, заинтересованы спустить все на тормозах. Пытаются оказать на Главного давление. Главный - не дурак. Он не хочет идти на прямую конфронтацию, но и идти на поводу он тоже не хочет. Он блюдет общественный интерес - раз, и свое реноме - два. Он намекает шефу, а шеф тоже не дурак. Шеф все понимает. А что он понимает? Что нужно пустить какого въедливого и пронырливого мужичка, снабдив его минимумом информации. И пусть копает... Откопает - честь ему и слава. Нет - мы сделали все, что в наших силах. А тут как раз - вот он я!

Эти рассуждения носили не очень серьезный характер. Но рациональное зерно в них, несомненно, было.

Отдельные коллеги считают, что задачей нашего отдела является искоренение зла на космических трассах и, выявление преступного элемента в отсеках КК. Это не совсем так. Суть в том, что космос - не тетка. Преступного элемента в нем - кот наплакал, но с ним нельзя на "ты". А кое-кому очень хочется. По разным причинам. Во имя "даешь!", или во имя "вперед к звездам", или во имя прогресса науки. И хорошо, если дело кончается просто авариями, а то ведь трупы, и чем дальше лезем в космос, тем, больше! Причем трупы, подчас, на ровном месте.

Увы, мы слишком редко оглядываемся назад. И нам все чаще кажется, что уж теперь-то человечество проскочило, наконец, роковой рубеж. Ему удалось целый век балансировать на острие ножа избежать самоуничтожения. Отныне и впредь ему уже больше ничего не грозит. В целом. В частностях - может быть. Но в целом - нет. Мы ошибаемся. Человечество не переменилось. Оно - то есть мы все - еще не знает, на что способно. Вспомнить хотя бы проект плотины через Берингов пролив или проекты переброски рек в Среднюю Азию. И ведь залив Карабогазгол успели отгородить от Каспийского моря! А сколько шума было вокруг Байкала и Великих озер. Казалось бы, серьезный урок. Но уже после человечество чуть было не лишилось тропического пояса лесов, да и сибирская тайга тоже была под вопросом.

Интересно, откуда взялась уверенность, что здравый смысл всегда и во всем возобладает? Ведь не всегда и не во всем "тому в истории мы тьму примеров слышим". "Но мы истории не пишем"... А кто же ее пишет, позвольте спросить?

Теперь началась космическая эра, и все возвратилось на круги своя. Марс - что там творится! А Луна - вечный спутник влюбленных - она скоро превратится в свалку, благо там нет микроорганизмов, способных утилизировать наша отходы. Дикость!

Везем туда все, тратим силы, средства, а потом, выбрасываем. Земля - как бы наш дом, тут, слава богу, навели относительный порядок. Но ведь и Солнечная система это тоже наш дом!

С какими проектами выходят и куда! Прямо в Ассамблею Объединенных Наций. Несколько термоядерных взрывов - и пожалуйста: у нас целых две Луны! Мелочиться никто не желает. Интеллигентная очистка атмосферы Венеры - это же возня на два-три столетия. Даешь сейчас! Немедленно! Завтра же! И тогда уже нынешнее поколение жителей Земли будет жить при...

Как-то читал Салтыкова-Щедрина "Историю одного города". Удивительный был человек... Цитирую: " Нет ничего опаснее, как воображение прохвоста, не сдерживаемого уздой и не угрожаемого непрерывным представлением о возможности наказания на теле. Однажды возбужденное оно сбрасывает с себя всякое иго действительности и начинает рисовать своему обладателю предприятия самые грандиозные. Погасить солнце, провертеть в земле дыру, через которую можно было бы наблюдать за тем, что делается в аду - вот единственные цели, которые истиный прохвост признает достойными своих усилий".

Каково? Ведь писано два века назад, но актуально, до изумления. Не более как два месяца назад был ознакомлен с проектом, по которому Плутон должен стать вторым Солнцем. Бред? А вот представьте себе!

Я считаю главной задачей нашего отдела борьбу с безответственностью во всех ее проявлениях. Прохвосты были, есть и будут всегда, и дело не в том, что они чего-то хотят. Хотеть не вредно. Дело в том, что они хотят этого немедленно, сейчас, и не хотят думать о последствиях. Чтобы еще нынешнее поколение поставить на грань чего-нибудь наподобие ядерной войны или раз рушения озонового слоя Земли...

Уж очень часто в последнее время мои расследования заканчиваются констатацией того факта, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

Вернемся все же к нашим баранам. Они в папке, а куда я ее засунул, кстати?..

Я взялся за поиски спустя рукава, но потом как-то втянулся. В конце концов, основательно прочесав местность, я таки нашел ее - она лежала в том самом кресле, где я сидел перед тем, как начать пояски. Я положил папку перед собой на стол, но в таком положении она мне не понравилась. Она не гармонировала со всем прочим содержимым поверхности этого стола, и тогда я очистил его дотла. Стол был "под дуб" - зря что ли они старались!

В этот момент явился мой сын Владимир. Просто удивительно, как быстро растут дети... и начинают приходить. В противоположность тому, что до этого приходим мы, а они нас ждут.

- Ну, что, папец, - сказал сын, - как дела?

- Какие там дела - делишки... Кстати, добрый вечер.

- Добрый-то он добрый, а кушать все равно хочется.

- Где был?

- Был?.. Где я был. Да, везде был, где только ни ступала нога человека.

Вот такой у меня сын. Нет, чтобы родному отцу рассказать, как он доблестно сдавал экзамен по ядерным двигательным установкам за третий курс, он острит с уклоном в хамство.

- Как сдал?

- Средне. Опять этот Жерковский ко мне придирается... Слушай, ты ведь знаешь Жерковского, поговори с ним, пусть примет экзамен по-человечески!

- По-человечески - это как?

- А так. Я в конце концов, не в звездные капитаны готовлюсь.

- На кого же ты готовишься, чадо милое, невинно убиенное?

- Я планетолог, - сказал он с гордостью.

- Да? А вот ты знаешь, у меня в деле тоже фигурирует один планетолог...

Дальше разговор продолжался в том же духе. но я поддерживал его уже автоматически. Потому что в моей голове неожиданно столкнулись два факта. Первое: Сомов-два был планетолог, причем это был единственный член экспедиции, не имевший второй специальности. А Сомов-один был как раз специалистом по ядерным двигательным установкам. И второе: Сомов-один был в тяжелом состоянии еще до аварии. Во всяком случае, именно этот вывод следовал из того, что мне сообщил мистер Хитачи.

Я быстренько закруглил разговор с сыном назиданием о том, что не следует использовать служебное положение отца в мелких корыстных целях, и рысью помчался в кабинет. Там я включил кристаллофон я еще раз прослушал беседу с Хитачи.

Н-да... Интересно, но малопродуктивно. А самое главное, что проверить теперь ничего нельзя. Вавилов наверняка уже... Стоп! В заключении комиссии совершенно отчетливо выражено мнение, что утилизация "Вавилова" нецелесообразна. А это значит... Это значит, что вряд ли кто-либо осмелился своей властью принять такое решение. Первое: это хлопотно я требует затрат. Второе: не успели! Теперь дело на доследовании, и нарушение статус-кво чревато... Так вот где собака зарыта! Они не пришли к консенсусу, и кто-то таким вот образом предупредил желающих заняться утилизацией, что, если последние решат ею заняться, это будет расценено как покушение на авторитет и квалификацию комиссии... А у комиссии были сомнения!.. Они были, и разногласия были. Кое-кого из членов комиссии - Жерковского, например, - я знаю лично. Это зубры - они ничего не делают просто так. Таким образом "Вавилов", вернее то, что от него осталось, сейчас спокойненько дрейфует себе... Куда? А если его скорость больше третьей космической? Тогда он мог улететь... Далеко, в общем, мог. В неведомые дали.

А может быть кто-то этого и добивался? Ибо в процессе утилизации могло что-то выясниться, что выясниться не должно! А?! Ну и ну-у!..

...Нет, это вряд ли. Члены-то не из одной колоды. И люди, в общем, приличные. А это ведь сговор, притом единодушный, поскольку выводы комиссии либо утверждаются консенсусом, либо должно присутствовать особое мнение. А его нет!.. Очень маловероятно...

Я сделал запрос по личному коду в информационное бюро управления и принялся, в ожидании ответа, листать приложение к заключению. Разумеется, я мало что там понял - какие-то миллибэры, защитные экраны и вторые переборки приборного отсека. Надо будет все же проконсультироваться.

Ну, хорошо, оставим это. Я, конечно, буду настаивать на повторной технической экспертизе, шеф, конечно, выпучит глаза, будет требовать веских оснований, каковых у меня пока нет. И, возможно, не будет. Вообще - это длинная история... И, кстати, это не мое дело. Мое дело - люди...

...Да, люди. Люди на блюде...

Но на экспертизе я настаивать буду. Если она еще возможна.

Теперь люди. Первое и главное: непосредственные участники. Их трое. Свеаборг, Калуца и Сомов. Свеаборга на Земле нет - я выяснял. Калуца сидит в своем институте. А вот где Сомов?

Калуца - в институте. Сомов - неизвестно где. Но Сомов главное звено.

Стоп! Дело не в Сомове и не в Калуце. А дело в том, что у меня сейчас нет ни одного соображения по составу происшествия. Что и кому инкриминировать? И есть ли хоть что-нибудь, что следует инкриминировать? Факт налицо авария. Трагические последствия. Расследование экспертной комиссии практически не дало никаких результатов. Но, однако, никто не высказал твердого мнения, что это результат случайного стечения обстоятельств. Все воздержались - а это уже не случайность! Это следует воспринимать, как экспертную оценку. Таким образом, предположение первое: авария с "Вавиловым" не есть случайность. Это должно понимать так, что либо не были соблюдены все меры безопасности, либо экспедиция была рискованной в плане цели, места, времени и любой совокупности упомянутых факторов... Утвердили! Предположение второе: авария носила перманентный характер. Что-то произошло - возможно, это что-то носило случайный характер, а, возможно, и нет - были предприняты какие-то действия, результатом которых явился, например, взрыв ядерной установки, гибель части членов экспедиции и все иные последствия.

Единственными косвенными данными в пользу этой версии являются показания мистера Хитачи, но версия очень правдоподобна. В ее пользу говорит тот факт, что авария привела к "почти полной разгерметизации". Из семи погибли четверо, но трое все же остались живы! Если все произошло в течение короткого времени, то маловероятно, что все трое оказались случайно как раз в тех отсеках, где разгерметизация не наступила или наступила не сразу. Опять же следует проконсультироваться... И опять таки нужна экспертиза...

Кроме того, сам по себе интересен факт, что в деле нет никаких материалов по беседам с оставшимися в живых членами экспедиции. Как-будто ими никто и не интересовался. Свеаборг - ладно. Он был в очень тяжелом состоянии, и вообще, тот факт, что он не умер - это просто чудо. Но Калуца-то почти не пострадал. Почему именно Калуца? А он, между прочим, врач! Не могло ли случиться так, что его постарались обезопасить?

Х-ха! А ведь я - голова! Это хотя и не факт, но весьма и весьма правдоподобное заключение. Кстати, оно великолепно сочетается со вторым предположением. И, кстати, как этот Калуца вообще оказался в составе экспедиции? Он же психофизиолог, ученый, а тут - на тебе! Надо запросить, была ли это его первая экспедиция?

Что еще? Похоже - это пока все.

Нет не все. Цель экспедиции?

Я полистал папку и выудил из нее документ. А перед тем, как взяться за его повторное изучение, я вспомнил, что коллега Жерковский был одним из членов высокой комиссии. Надо же, такое совпадение!

Итак, цель экспедиции? В папке имелась заверенная копия следующего документа с грифом " для служебного пользования":

"Особое решение Главного управления по космонавигации и космическим исследованиям при Исполнительном Комитете ООН.

В соответствии с планом исследования планет неземной группы считать целесообразной снаряжение и отправку Седьмой экспедиции к планете Уран.

Цели и задачи экспедиции:

I. Уточнение параметров орбиты, прецессии оси, суточного вращения.

2. Уточнение состава атмосферы, структуры магнитного поля, геометрических размеров, массы и иных физических характеристик.

3. Исследование физических процессов на спутниках.

4. Исследование влияния вторичного излучения на состав и физические характеристики шлейфа планеты Уран.

5. Астрономические исследования на предмет выявления необнаруженных космических объектов в зоне Внеземелья.

6. Медико-биологические исследования

7. Исследование психологической совместимости экипажа в условиях длительного полета при малой численности."

Далее шли более или менее несущественные подробности. В конце двенадцати подписей, в том числе и подпись Шатилова, то есть руководителя второго сектора Управления, в состав которого входит наш отдел по расследованию катастроф, аварий и происшествий за пределами юрисдикции Земной Межпарламентской Ассамблеи.

Сей документ до этого момента не попадал в фокус мего внимания, хотя я его бегло просматривал. Да, собственно, и времени-то не было вчитываться. И потом, ну, решили и решили. Мало ли куда их посылают, эти экспедиции... Однако теперь меня поразило вопиющее несоответствие официальных задач и того, что экспедиция фактически была организована крайне несерьезно. В самом деле: судно десантновспомогательного типа, в составе экспедиции всего один специалист по собственно планетам - остальные ни то, ни се. Навигационное оборудование - стандартное, впрочем, надо проконсультироваться... Реактор не дублирован, а это нетипично для ответственных экспедиций...

Создавалось впечатление, что эта бумажка - чистый камуфляж. Что-то они там другое затевали, а затея лопнула... Но Шатилов-то должен знать истиные цели этой экспедиции? Или его как-то околпачили? А Шеф?.. А теперь, интересно, они знают? Если знают, то почему молчат?

Да, дельце-то, оказывается, с душком. Все молчат в тряпочку, как будто связаны круговой порукой. Не удивлюсь если со временем почувствую даленив сверху... Хотя, впрочем, вряд ли тогда это дало поручили бы мне. Шеф меня знает и вполне осведомлен о тем, что я не позволю собой манипулировать. Так в чем же дело, господа хорошие?!

Я решил, что завтрашний день начну с разговора со Спиридоновым.

Цели экспедиции остались для меня непонятными. Версия не склеивалась. Мне нужен Сомов - вот кто мне нужен! Основная тематика экспедиции - планетология. Надо выяснять, что они там делали возле Урана. "Вавилов" потерпел аварию на обратном пути... А из чего это следует?.. Да ни из чего это не следует! Зато везде как бы подразумевается...

Здесь я плюнул на все и пошел спать.

Глава 2

С утра я прямо из дома вызвал Спиридонова. Хотел взять его теплым в постели, но оказалось, что он уже отбыл в Управление. Тогда я вызвал его по служебному каналу.

Он появился на экране задумчивый с лирическим выражением на лице.

- Это ты? Так я и знал.

- Уже оповестили?

- Предчувствие. Всю ночь плохо спал.

Знаю я эти предчувствия! Наверняка из центра связи предуведомили.

- Неужели из-за меня?

- А ты как думал! Но не только. Мне Джон звонил. На Марсе, слыхал, опять четыре трупа.

Вот такая паскудная работа. Если где-то уже имеются покойники, то нас извещают в срочном порядка. Но я еще не помню случая, чтобы нас кто-нибудь предупредил, что они возможны. "Вы - безопасность, вот и работайте, а нам работать не мешайте." - главный тезис.

- А Джон как оказался на Марсе?

- Надо было, вот и оказался. Ты чего трезвонишь?

Попался милок, выдал себя с головой!

- Есть вопросы.

- Вопросы не надо. Результаты есть?

- Есть.

- Давай.

- А вот как раз в результате первых моих шагов появились кое-какие вопросы.

- Вопросы не есть результаты. В качестве таковых могут выступать только ответы.

- Сейчас мы это проверим, кстати. Вопрос первый: знал ли Шатилов об истинных целях экспедиции?

Спиридонов выдвинул челюсть и показал мне кулак. С экрана кулак смотрелся даже внушительней, чем в натуре.

- Ты что, белены объелся?! А ну перейди на спецканал!

Наши спецканалы не подлежат контролю, записи и дешифровке. Делается это в целях сохранения тайны следствия. Обычно ими пользуются для сообщения оперативной информации.

Я переключился.

- А почему такая секретность?

- По кочану с кочерыжкой! Изложи соображения.

Я изложил. Спиридонов поскреб подбородок, потом затылок, потом опять подбородок.

- Ты понимаешь, что ставишь меня в дурацкое положение?

- Нет, не понимаю.

- А надо. Шатилов визировал решение об организации экспедиции. Следовательно, он несет всю полноту ответственности. Как руководитель сектора безопасности он должен был ее обеспечить. А не обеспечил. Теперь он же должен вести расследование.

- Ну и что?

- А то. Он связан по рукам и ногам. Он и расследующий и расследуемый. А, кроме того, он должен обеспечить объективность расследования. Понял теперь?

- Теперь опять не понял.

- Ну и балбес же ты, ей богу! Если ты знаешь, что он знал, а он - твой начальник, так ты и дело будешь вести совсем иначе.

- Ничего подобного. Я буду вести дело так, как считаю нужным.

- А если кто-то потом захочет доказать обратное?

Ерунда какая-то. Кто-то захочет... Зачем ему хотеть, этому кому-то?

- Неужели все настолько серьезно?

- А ты как думал!.. Все очень серьезно. Нарушен второй параграф. Понял?

- Понял.

- Я спрашиваю, ты понял?

- Я уже два раза понял.

- Имей ввиду, по делу, возможно, будешь работаешь не ты одни.

- Кто второй?

- Дед Пыхто. Слушай, не выводи меня из себя!.. Неужели так трудно понять, что Шатилов вне игры - на карту поставлена его репутация. Единственное указание, которое он мог сформулировать сквозь зубы, такое: расследование должно носить абсолютно объективный характер. Вопросы?

- Кто ведет дело?

- Ты.

- Где Сомов?

- Выясняем. К вечеру сообщим.

Вот это да! Наше ведомство не может на Земле найти человека. За семь лет моей работы это - второй случай.

- Где Калуца?

Спиридонов поерзал перед экраном.

- Где ему быть - сидят у себя в институте...

- Как он оказался в составе экспедиции?

- Выясняй. Следствие ведешь ты, а не я.

- Нет вопросов!

Спиридонов помолчал раздумывая.

- Вот что... Шатилов знал, но не ведал. Пункты шесть и семь. Ознакомься еще раз с решением Коллегии.

- Ознакомлюсь. А вы?

- М-м-м... Черт бы меня побрал совсем! Я кое-что знал, но не из официальных источников. Если б я знал!

- Изложите письменно, - сухо сказал я.

Экран погас, но запрос светился. Это означало, что Спиридонов отключился на время и разговаривает с кем-то еще. Наконец он опять появился на экране.

- Только что сообщили. Сомов сидит в институте у Калуци. Понял?

- Понял.

- Постарайся с ними как-нибудь порознь. А то сговорятся... Впрочем, уже - сговорились. Но ты постарайся.

- Я постараюсь. А вы приступайте к изложению.

- Иди ты к... Это дело у меня как гиря на шее... Чего ухмыляешься!? Ты эти свои ухмылки брось! Иди работай, вечером брякни.

Спиридонов был старая гвардия. Он был ретроград и рутинер. "Брякни" было его любимое словечко - он еще застал телефоны. Был он конопат, огромен ростом и неизящен в выражениях. Но самое главное то, что он был на своем месте. Вот этого-то нам всем в целом и не всегда хватает. Как сказал Поэт: "Все мы немножко лошади". А Спиридонов был ломовой лошадью и вез такой воз, что не приведи Господи...

Пункт номер шесть особого решения Коллегии на полет гласил: "медико-биологические исследования". Под этой вывеской можно делать все, что угодно. Начиная от измерения пульса и кончая разведением кроликов в условиях невесомости. Пункт семь тоже открывал широчайшие возможности для творчества. Но почему всем этим нужно заниматься вблизи Урана?

А вот что касается второго параграфа Всемирной Декларации Прав Личности, то речь в нем идет отнюдь не о кроликах. Этот параграф категорически запрещает любые эксперименты, прямо или косвенно воздействующие на структуру личности любой особи вида "homo sapiens".

В моей практике это был второй случай, когда в деле фигурировали намеки на то, что нарушен запрет, налагаемый вторым параграфом. Тогда один из подследственных заявил, что его, якобы, целенаправленно гипнотизировал другой подследственный, что и послужило причиной аварии. Следствием и экспертизой была установлена полная абсурдность обвинения. Хотя... Что-то там, несомненно, было, хотя я осталось за кадром... Но уже тогда я обратил внимание на тонкость формулировки данного параграфа. Речь в нем идет не о воздействии НА ЛИЧНОСТЬ, а о воздействия на СТРУКТУРУ ЛИЧНОСТИ. Разница вроде бы принципиальная, но, с другой стороны, а в чем, собственно, она состоит? Что есть структура личности? Что такое личность вообще? Из чего она сделана? И можно ли разложить ее на элементы, каковые и признать деталями структуры?

Кое-кому может показаться, что вопрос не стоит выеденного яйца. Так оно и есть на самом деле. Но ровно до той пора, пока не затрагиваются юридические аспекты. А вот как только второй параграф начинают рассматриваться с юридических позиций, немедленно выясняется, что любой человек имеет право, и это право должно быть защищено. И не вообще, а в каждом конкретном случае. И не кем-нибудь там, а правоохранительными органами, каковые я имею честь представлять. Но защитить можно только одним способом: установить следствием, что факт имел место, и передать дело в суд. Или доказать обратное.

Очень неприятный параграф! Но что же он означает в переводе на обычный человеческий язык? А вот что. Он означает, что каждый человек имеет право быть и оставаться самим собой до тех пор, пока он сам не захочет измениться к лучшему.

Блестящая правовая норма, не так ли? Первое право человека: жить - его утверждает первый параграф. А второе оставаться самим собой!

Я разбудил Вовку и предупредил, что убываю, и что, возможно, дома ночевать не буду. Еще предупредил, что... Впрочем, я не остался вполне уверен, что он проснулся. Нынешнее племя младое - славные ребята! - спит прямо на ходу. Бывало, смотришь на него, а оно спит. И глаза такие ясные, васильковые. Весь в мать.

Нуль-транспорт, к моему глубокому разочарованию, еще не успели изобрести, хотя уже десять лет ходят упорные слухи, что где-то там, что-то там, куда-то там отправила. А жаль. Могли бы и постараться... Пришлось выяснять, как там со стратопланом в Европу. Мест было мало, но они были. Я заказал одно на одиннадцать ноль-ноль и отправился в управление.

В отделе было хоть шаром покати - абсолютная пустота. Наверное, их всех Спиридонов разогнал. Я зашел к нему в кабинет - он был на месте.

- Что шляешься? - сказал Спиридонов, не отрывая глаз от какой-то бумаги.

- Да вот, заскочил узнать, как продвигается изложение.

- Иди работай. Нечего шляться.

- А если серьезно.

Он поднял глаза и внимательно посмотрел на меня.

- Рано. Позже. У тебя есть версия, вот и разрабатывай. Когда до меня доберешься - ничего не утаю. Иди... Погоди!

- Слушаю, шеф!

- Надоел ты мне с этим "шефом"!.. Ну. да ладно, черт с тобой... Если ты думаешь, что я, знаю что-то путное, то ошибаешься. Нужны факты, понял?

- Понял. А кому они нужны?

- Всем. Тебе, мне, Шатилову. Черту и дьяволу! Всем подряд. Они - эти все - еще не знают, что нужны факты, но скоро спохватятся. Пока они - то есть все мы - находятся в состоянии эдакой приподнятости и взвешенности. А вот когда опустятся и почешутся - непременно захотят одни голые факты. Потому что только из фактов можно сделать что?

- Выводы, шеф! - рявкнул я.

- Молодец.

- Рад стараться, шеф!

Сам не знаю, с чего мне вдруг пришла охота ерничать. Как это говорится: "верноподданические чувства обнажаются на приемах..."

Скорее всего, я находился под спудом ощущения, что дело непростое и предстоит так называемый "общественный резонанс". Спиридонов любит этот термин. Но он очень не любит то явление, которое, этот термин обозначает.

- Рад, так и старайся. Закрой дверь оттуда.

В понимании Спиридонова я еще очень молод. А в понимании Вовки я уже безнадежно устарел. Мне сорок.

Двадцать - возраст устремлений. Тридцать - возраст решений. Тридцать три - возраст святых. Тридцать семь возраст поэтов. Сорок - возраст... А вот сорок? Возраст сомнений будет потом, в пятьдесят. Интересно, когда наступает возраст глубоких размышлений?

И тут я вспомнил, что еще вчера сделал запрос в информационную базу Управления, но до сих пор не получил ответа. Это уже что-то новое!.. Будь я сейчас свободен, я бы непременно им устроил хороший скандал. Но до стратоплана оставалось полтора часа, поэтому я зашел в свой кабинет, выдал еще пять запросов, надел браслет оперативной связи, после чего, гордясь своей принципиальностью, отбыл в стратопорт.

По дороге в Сараево я размышлял, как мне быть. То есть, остаться самим собой или воспользоваться легендой. С одной стороны, легенда - дело хорошее. Корчишь из себя какого-нибудь корреспондента или там социолога, а сам потихоньку, исподволь... Увы, все это годится только если нужно добыть частный и мелкий фактик, который случайно оказался в руках постороннего человека. Посторонние человеки щедры и легко с ним расстаются. Непосредственные же участники событий, подлежащих расследованию, ведут себя осторожно и сразу тебя расшифровывают. И обеим сторонам расследования становится страшно неудобно. В конце концов прошли те времена, когда подследственный видит в тебе своего врага. Тогда, наверное, расследование превращалось в азартную игру типа кто кого больше раз надует. Теперь все иначе. Проще и гораздо сложней... Ты не враг, но цели твои неясны. А дело прошлое и переделать его все равно не удастся. Особенно, если не обошлось без трупов. Это для меня они трупы, а для него они - живые люди. И больно, и горько, а тут еще этот со своими вопросами... Если человек виноват явно, он сам придет и скажет, а если он не знает, виноват или нет? Ведь мог же он на полчаса раньше сделать то-то и то-то, но забыл, упустил, недоучел, неперестраховался, недопонял, не переменил точку зрения, вел себя как дурак, как последняя скотина, наконец!.. Возникает стена отчуждения, и ты вроде бы как судия, так суди, а нечего тут вокруг да около... Это если без легенды. А с ней бывает еще хуже... Родственник? Друг? Приятель? Товарищ? Кто ты такой на самом деле?.. И опять все та же стена. И приходится ее ломать.

Легенда хороша, когда подготовлена почва, наигран типаж, есть поддержка и подстраховка, тут надо быть отменным актером и опытным психологом. У нас такие есть - тот же Кикнадзе, например. Это же просто картинка, как он демонстрирует и нещадно эксплуатирует свой восточный типаж! Хотя, на самом деле, очень простой, корректный и деликатный парень. Грустные глаза, романтик, лирик и любитель северных пейзажей.

А я как родился Гирей, так им я помру. У меня со всех сторон наштамповано, что я - следователь. Единственное, что мне удается играть - это простодушие и еще вот это: "понял, шеф!"

Нет уж... Давай-ка без разных фокусов - просто и по-будничному.

Я прибыл в Сараево, выяснил, что Институт Исследований Высшей Нервной Деятельности находится в пяти километрах от города, вызвал машину и без приключений до него добрался.

Первый же индивидуум, с которым я столкнулся в радужном фойе, сказал мне, что понятия не имеет, кто такой Сомов и где его искать. Но уже шестой заявил, что мне следует подняться на шестой этаж в лабораторию за дверью номер шестьсот шестьдесят шесть.

- У вас что, такое немыслимое количество комнат? осведомился я.

- Нет, просто у нас тут работают люди с юмором. А шестьсот шестьдесят шесть - это число антихристово.

- Он там.

- Там их много.., - ответили мне туманно.

Я поднялся на шестой этаж, обнаружил эту дверь. И без долгих раздумий толкнул ее. Нет, предварительно я стер с лица всякое выражение.

В комнате было сумрачно, посредине стояло мощное кресло, а в нем сидел человек с каким-то колпаком на голове, мне показалось, что человек этот сушит волосы после бани. Я узнал его с затылка - это несомненно был Сомов Владимир Корнеевич. Планетолог, член экспедиции к Урану. Собственно, я его даже не узнал, а почувствовал, потому что затылок его был под колпаком, и, следовательно, видеть его я не мог.

Еще двое сидели возле какою-то изящного пульта с двумя экранами, причем, один пялился на свой экран и даже не обернулся, а другой сидел развалясь в кресле с таким видом, будто все происходящее его не касается и не коснется никогда, если будет и дальше так продолжаться.

Заметив меня в дверях, этот второй сморщился и сказал:

- Войдите. Вам кого?

Сомов в кресле не пошевелился, а первый тоже повернулся ко мне лицом и я даже отпрянул. Два этих типа были совершенно неразличимы. Такого сходства я еще никогда не видел.

- Вы войдете или нет? И не смотрите на нас так - мы близнецы, а вовсе, не ангелы господни, как вы, вероятно, подумали. Кто вы?

- Я - Гиря, следователь Управления Космонавигации... и так далее.

- Вы - Гиря? - спросил правый близнец.

- Гиря. А что, это здесь не приветствуется?

- Х-ха! - сказал левый. - Один-один! Меня зовут Владислав, а его Всеволод. Фамилия у нас одинаковая Войтишек. Вы по-чешски не говорите?

- Нет, - признался я. - А что, здесь это принято?

- Ну ладно валять дурака, - сказал правый не то мне, не то брату. - Вы, как я понял, к Сомову? Он спит. Через минут десять проснется. Посидите вот здесь.

Я сел на предложенный стул возле пульта. Первый опять повернулся к экрану, а второй мне дружески улыбнулся, желая, видимо, подбодрить. Я ответил тем же.

- Вы к нам надолго? - опросил он.

- Нет, кое-что выясню и исчезну. Можно встречный вопрос?

- Пожалуйста. Хоть двести.

- Что вы с ним делаете? - я показал на Сомова.

- Он, - молодой человек показал через плечо пальцем на брата, - считает, что мы изучаем его спонтанные подсознательные реакции, сиречь сны, а я считаю, что мы валяем дурака.

- А почему именно Сомов? Чем вызван столь пристальный интерес к его подсознанию?

- Если хотите, мы можем и вами заинтересоваться. Шеф сказал...

- Простить, это кто?

- Шеф - это Шеффилд. Профессор Шеффилд, может слыхали?

- Нет, не приходилось.

- Шеффилд сказал, что Калуца попросил выяснить, нет ли у него каких-нибудь отклонений.

- Калуца - это кто?

- Странно, - сказал второй близнец, не сводя глаз с экрана, - вы являетесь в институт и спрашиваете, кто такой Калуца.

- У меня такая специальность, я ведь следователь.

- Следователь - вероятно, все-таки профессия. А вот Калуца - это заместитель директора.

- Следователь - это призвание, - сказал я наставительно. Я позволил себе эту вольность, поскольку эти близнецы были явно моложе меня. Не следовало класть им в рот палец.

Что касается связи Калуца - Сомов, то очевидно ни тот, ни другой даже и не пытались ее здесь скрыть. Хотя... Было бы удивительно, если бы они пытались. И от кого ее тут скрывать? И для чего?

Я стал наблюдать за экраном. - там бегали какие-то стрелочки, высвечивались разные цифирьки, цветные пятна неопределенной формы и так далее.

- Что, интересно? - спросил тот, который сидел ближе.

- Забавно. Ну и как, есть аномалии?

- Какие аномалии? - спросил второй, и я почувствовал в его голосе настороженность.

- Вы говорили про какие-то отклонения.

- Отклонения не есть аномалии.

- Явных отклонений нет, - оказал первый, - но что-то там есть. Хотя я склонен это отнести к порокам в самой методике.

- Молчи уж.., - буркнул второй. - Ты бы лучше разобрался в ней как следует.

- А в чем я должен разбираться? Методика эмпирическая, база под ней нулевая. Шеффилд таких методик придумает еще двести штук - что же я во всех буду разбираться? С таким же успехом можно разбираться в методике, которую придумает наш посетитель. У вас есть методика?

- У меня есть метода.

- Ну так давайте в ней разбираться.

В этот момент Сомов зашевелился, открыл глаза, окосил их в нашу сторону.

- Ну, как? - поинтересовался он,

- Так, в общем, ничего особенного. Тут к вам пришли.

Сомов скосил глаза еще сильнее, а потом резко встал.

- Вы ко мне?

- Да, - сказал я. - Где мы, можем поговорить?

- А кто вы?.. А-а... Понимаю. Ну, что же, пойдемте в коридор, там есть где присесть.

- Жаль, - сказал первый близнец, - а я только собрался разобраться в вашей методе.

- Ничего, - сказал я, - еще успеете...

Мы с Сомовым вышли в коридор, там было светлее и я впервые его разглядел как следует. На стереофотографии он выглядел моложе и.,, как бы это сказать, наивнее, что ли. Или даже взбаламошнее. А тут передо мной стоял спокойный, выдержанный человек, имеющий свой взгляд на все и, вероятно, готовый свои взгляды отстаивать. Этот человек вряд ли пойдет на поводу или попадется на удочку. Будет держаться ровно, обдумывать каждое слово. Я бы сказал, что он заряжен. Таких людей я встречал - их не очень много и это как раз те люди, которые могут быть только противниками или союзниками. Вероятно, на них все и держится. Что все? Да все, что ни есть. Мораль, экономика, стратегия развития общества. Это люди со сложившейся жизненной позицией. Есть и другие - они внутренне нейтральны - с ними проще, я для себя это определяю как затянувшееся детство. Да, так да, нет, так нет. Есть начальники - пусть решают... Есть закон - какие разговоры... Потомки разберутся...

А разбираться, как правило, надо здесь и сейчас. Иначе потомкам придется очень туго, если они вообще появятся.

Сомов был невысок ростом, худощав, волосы темные, глаза карие. Нос?.. Нос, в общем, нормальный, но что-то в нем было хищное. А-а-а, понятно, нос ему ремонтировали. Как, впрочем, и все лицо - ожог или обморожение. Одет он был в костюм неопределенного цвета и покроя и левой рукой время от времени трогал кисть правой, как будто хотел поддержать. Вероятно, перелом...

Ясно было как день, что разговаривать с ним следует напрямую - без подходов и тонких поворотов. И, видимо, не следует хватать за язык.

Мы прошли по коридору до ближайшей скамеечки и сели. Для чего здесь были расставлены эти скамеечки, я не понял. Вероятно, для таких вот случаев.

- Я вас слушаю, - сказал Сомов после некоторой паузы.

- Я - следователь.

- Я знаю. Калуца предупредил.

- Ага... Гиря Петр Янович.

- Сомов... Владимир Корнеевич.

Эту паузу я отметил. Так, на всякий случай.

- Рад знакомству, - оказал я.

- Я, в принципе, тоже. Предпочитаю на ты и без отчеств.

- Принято.

- "Вавилов"?

- Он.

- Почему? Вроде все уже успокоилось.

Я вкратце рассказал про комиссию, про Шатилова, про шефа и про себя.

Он почему-то вздохнул, и этим мне понравился. Он понял, что к чему, и это был первый плюс мне. Потому что этот Сомов вроде бы не должен понять. Он планетолог, ученый и вряд ли наши космические страсти могли иметь к нему отношение. Он не мог быть осведомлен обо всем этом. А, следовательно, с момента аварии и кончая сегодняшним днем с ним что-то происходило такое, что он вынужден был расширить свой кругозор.

- Давай так: ты спрашиваешь - я отвечаю. Если не знаю говорю "не знаю". Если не могу ответить - говорю "не могу". Если не хочу - значит "не хочу".

- Принято. Буду записывать.

Он кивнул. Я мог бы и не предупреждать - имею право. Но почему-то не захотел этого делать. Дело не в том, что он играл "в открытую". Эта "открытая" - та еще "открытая"... Дело было в том, что он дал понять, что не собирается меня обманывать.

Он скажет только то, что сочтет нужным, и это будет правдой. С единственной оговоркой. Это будет его правдой. Потому что истина одна, а правд много. Меня же в данном случае интересует истина в виде фактов. Тут Спиридонов не ошибся ни в выборе кандидатуры, ни в том, что отрезал меня от информации. Теперь я был почти уверен, что информаторий его работа. Мой козырь тот, что я гол как сокол. Ничего не знаю, кроме содержимого официальных бумажек и мнений тех, с кем успел встретиться. Это значит, во всяком случае, что я не смогу подсознательно давить на своих контрагентов. Я буду только фильтровать информацию.

- Начнем? - я включил кристаллофон. - Кто рекомендовал тебя в состав экспедиции?

- Никто. Скорее всего, я попал в него случайно. Нужен был планетолог, его искали и нашли.

- Считаешь, что выбор был удачен?

- В известной мере. Хотя, с другой стороны, я специалист по планетам земной группы. Не знаю... Такое впечатление, что меня отобрали не по профессиональному признаку.

- Странно. Не находишь?

- Нахожу. И тем не менее.

- Вы выполнили свою главную задачу?

Сомов улыбнулся и искоса на меня посмотрел. Но ответ был совсем не тот, который я ожидал.

- Да, - сказал он.

Я намеренно не сопроводил вопрос оборотом "считаешь ли". А он это понял, и тем не менее... Из этого вывод... Нет уж, выводы потом. С точки зрения ЭТОГО Сомова экспедиция выполнила свою задачу. Где именно, до Урана, возле Урана, после Урана - не имело значения. Она ее выполнила, и все тут!

- Были ли пункты, оставшиеся невыполненными?

- Да.

- Возле Урана?

Он опять улыбнулся. Я понял, что на этот вопрос, он или не хочет, или не может ответить.

- Ну, хорошо. Вот эта авария...

- Катастрофа, - поправил он.

- Да, катастрофа. Она произошла сразу или... как-то постепенно?

- Или, - сказал Сомов. - Сначала была первая часть, а уж потом двигатель разлетелся в прах.

- После первой кто-то пострадал?

- Да. Погибли трое, а мой однофамилец получил дозу облучения.

- Но "Вавилов" сохранял, так сказать...

- Нет. Мы лишились всех средств связи и навигации. Судно было неуправляемо. Мы не могли даже примерно определить траекторию. Вообще говоря.., мы были обречены.

- И тогда?

- И тогда мы, если можно так выразиться, устроили маленький ядерный взрыв в космосе. Вспышку заметили, на счастье довольно близко дрейфовала "Генуя", они нас и выудили из обломков.

Про "Геную" я был в курсе, но то, что взрыв был устроен намеренно и не подозревал. Черт бы не побрал этого Спиридонова!

- Скажи, а вас могли бы обнаружить, если бы вы не устроили взрыв?

- Шансы, как потом выяснилось, были. И даже весьма приличные. Но мы не могли рисковать. Нам нужно было сто из ста.

- Почему?

- Кто-то из нас должен был вернуться на Землю.

- Кто именно?

- Безразлично. Хотя лучше всего, если бы вернулся Калуца.

- Почему?

- Так оптимальней. Вышло совсем хорошо, вот только... Сомов.

- Он погиб во время взрыва?

- Нет, до того.

- Умер?

Сомов глянул на меня в упор. Я даже удивился той искре неприязни, которая промелькнула в его глазах.

- На этот вопрос я ответить не могу.

- Не можешь или не хочешь?

- А на этот вопрос я отвечать не хочу.

- Хорошо. Как же вам удалось уцелеть при взрыве?

- Очень просто. Мы с Калуцей отсиделись в спасательном боте неподалеку, а Свеаборг...

- Он находился... в судне? Или на судне? Как правильно?

- Он находился на борту "Вавилова".

- А разве нельзя было сделать так, чтобы все произошло автоматически? С задержкой во времени, чтобы вы успели удалиться на безопасное расстояние?

- Вероятно, можно было. Но - время! И нам нужна была стопроцентная гарантия.

- Свеаборг сам решил остаться?

Щека у Сомова дернулась.

- Ты полагаешь, что такие вопросы можно задавать?

- Да, - сказал я, - извини...

- По-моему, мы исчерпали тему. Вряд ли я смогу сообщить тебе еще что-либо интересное. И вряд ли все остальное имеет значение. Этого достаточно.

- Достаточно для чего?

- Для тебя.

- Ты полагаешь?

- Убежден.

Он убежден! А я вот что-то не очень. Ладно, посмотрим...

- Последний вопрос. Очень хотелось бы узнать, как вам удалось сделать из ядерного реактора взрывное устройство. У меня, видишь ли, сын сдает за третий курс "ядерные двигательные установки". И он, между прочим, тоже планетолог.

- Приятно слышать... Так вот это и есть главный секрет фирмы. Только специалист может оценить все изящество решения!.. Сыну передай привет и скажи, чтоб не валял дурака. Потом может оказаться весьма кстати.

- Передам. С этим покончили. Теперь давай перейдем к другой теме.

- Как?! А я думал, ты уже закруглился.

- Э-э, брат, не спеши... Ты меня еще плохо знаешь. Семь потов сойдет.., - произнес я шутливо.

У меня были свои резоны. Теперь я собирался перевести разговор на него самого, а такие беседы лучше идут в жанре легкого юмора.

- Семь потов? Ой ли? А не семь шкур?

- Нет-нет, боже упаси. Больше двух за раз не дерем. Гуманисты!

- Вы-то гуманисты? Знаю я вас, гуманистов...

Он давал мне понять, что вполне настроился.

- Слушай, Володя, - сказал я доверительно, - а вот эта твоя болезнь... Может что-нибудь расскажешь?

- Могу, почему же нет. Но, думаю, Щипаченко тебе все уже выложил.

- Нет, я серьезно. Ты помнишь, что было с тобой до этого... м-м-м, восстановления.

- Сейчас помню, а тогда, в первые дни, - очень смутно. Лица, сцены - смутно.

- Ты утверждал, будто являешься тем, вторым Сомовым. Щипаченко заявил, что до того ты помнил многие подробности его биографии.

- Ну, мы с ним часто общались. Как-никак почти полтора месяца, просидели в одном трюме.

Теперь он играл. И имел право. Мы ведь настроились на шутливую волну. Полтора месяца просидели... Где? На "Вавилове" или в клинике? В клинике он пробыл пять месяцев.

- А сейчас в тебе ничего не осталось от того Сомова?

- Если хорошо покопаться, то можно откопать. Вот они, Сомов показал на дверь, - и копают. Спроси.

Все. Он сворачивает беседу. Что ж, и на том спасибо.

- Где сейчас Свеаборг, знаешь?

- Да, вроде, где-то на Луне. Или на Марсе. Калуца говорил, что он еще не совсем здоров... Сильно его поломало, так что он теперь должен в слабом поле тяжести кости отращивать.

- Ты с ним встречался после того?

- Да. После возвращения я с ним встречался, хотя и не должен был встречаться.

- Да почему же? - искренне удивился я.

- Потому что, - сказал Сомов серьезно. Причем, сказал так, как будто эта фраза сама по себе должна была все объяснить.

- Есть смысл беседовать с Калуцей?

- Смысл есть во всем. А с Калуцей ты просто обязан встретиться. Сначала с ним. а уж потом вали на Луну или.., где там нынче Свеаборг обитает?

Сомов безусловно знал, где сейчас Свеаборг. Но почему-то не хотел этого знать. Или даже считал, что не должая знать и хотеть. Почему?

Мы поговорили еще о том о сем, причем я лишний раз отметил, что испытываю к нему симпатию. У него, как выяснилось, была дочь в юношеском возрасте, так что тема воспитания подрастающего поколения оказалась животрепещущей. Я дал ему свой адрес и код и сказал, чтобы приезжал и привозил свою невесту. Он уверил, что непременно заявится, как только все утрясется, но что именно должно утрястись, не уточнил. В общем, мы расстались друзьями.

Я решил, что к Калуце отправлюсь завтра, а сегодня посижу в гостинице и хорошенько подумаю.

Но подумать мне не удалось. Причиной тому оказался видеофон, стоявший в моем номере.

Первым вызвал Спиридонов. Я отозвался, и на экране возникла несколько, правда, зеленоватая, но все же вполне его физиономия.

- Привет, - сказал Спиридонов, - как дела? Сомова отловил?

- Добрый вечер, шеф. Отловил.

- Я тебе не шеф!.. Шеф... Имей ввиду, Гиря, я этого так не оставлю. Это все с тебя началось, а теперь всякий сопляк приходит и шефкает... Что Сомов?

- В норме. Похоже, что Калуца его здесь обследует.

- На предмет?

- Пока не знаю.

- Есть новости?

- Да. Хотя, как поглядеть. Вы в курсе, что двигатель они сами взорвали?

- В курсе, в курсе... Это не твой вопрос. Ты не отвлекайся на пустяки, а действуй по инструкции. Твое дело люди.

- Понял - люди. Василий Васильевич...

- Вот так-то оно лучше будет!

- А вам не кажется, шеф, - я сделал ударение на последнем слове, - моя задача несколько странной? Я должен заставить кого-то в чем-то сознаться, причем, кого и в чем именно, не имею ни малейшего понятия.

- За это я ценю. Знал бы сам, кого и в чем - нужен бы ты мне был... А что этот Сомов?.. Так, с виду, ничего?

- Отличный мужик! Я с ним почти подружился. Вовку своего женю на его дочери.

- Ну-ну. Никакой дочери у него не было и нет.

- Как нет?

- Разбирайся, я тебе не нянька. Бывай здоров.

С тем Спиридонов и отключался.

Я не успел прийти в себя от этой новости, как видеофон снова зажужжал. Это был Сомов.

- Вечер добрый, - сказал он, - как устроился?

- Вполне. Вот только у видеофона что-то с цветопередачей. Или это ты от стыда так позеленел?

Сомов исчез из поля зрения, потом снова возник и заявил:

- У меня все в порядке - розовый. Это цветопередача.

- Что же ты меня с дочерью надул? И куда я своего Вовку теперь дену?

- Не понял! Вакансия занята?

- Вакансия на месте. Откуда у тебя дочь? И, кстати, тебе тридцать пять, минус семнадцать минус девять месяцев... Не находишь?

- Ловкий, черт! - восхитился Сомов. - Но, видишь ли, это моя приемная дочь. Точнее, это дочь второго Сомова. Хочешь, позову? А то скажешь потом, что кота в мешке сосватал. Мариша, иди сюда, сваты приехали.

- Да ну тебя, папа, вечно ты со своими дурацкими шуточками..,- послышался голос, видимо, из соседней комнаты.

- Ну вот, - сказал Сомов, - а ты не веришь.

- Нет вопросов, - сказал я, - Договор остается в силе. Так вызвал, иди по делу?

- По необходимости. Калуца попросил связаться с тобой и пригласить на завтра к девяти. Рандеву в девять, первый корпус, второй этаж, налево до упора.

- Принято.

- Ну давай, отдыхай. А то ко мне приезжай - с дочерью познакомлю?

- Нет, - сказал я, - надо отдохнуть. Что-то у меня с головой нынче не все в порядке. Зеленая.

Я отключился и сел в кресло. Загадки, догадки, отгадки... Удочерил - а что тут такого? В конце-концов это даже, в известной степени, ему плюс. Правда, семнадцать лет - вроде бы и поздно.

Какая-то деталь из нашего разговора вызывала у меня внутренний протест, но я никак не мог понять, какая именно. Обычный разговор, а вот засело что-то в подсознании...

Я решил отвлечься. Я по опыту знал, что эта деталь рано иди поздно всплывет. Так всегда бывает: упрешься, думаешь, думаешь, а потом плюнул - ан, само всплыло!

Я поужинал, достал кристаллофон и хотел было еще раз прослушать на сон грядущим первую беседу с Сомовым. Но тут опять забурчал видеофон. Видимо, он хотел взять меня измором.

Я включил изображение - ба, да это же Калуца собственной персоной! Пришлось сделать вывод о том, что моя популярность в окрестностях Сараево почти сравнялась с популярностью в районе Караганды.

- Добрый вечер, уважаемый Петр Янович, извините, что пришлось вас побеспокоить. Я просил Владимира Корнеевича пригласить вас.

- Он это уже сделал, - оказал я холодно, а сам, между тем, лихорадочно вспоминал, как имя-отчество мистера Калуцы.

- Тогда я не буду повторяться, но внесу уточнение: не около девяти, а ближе к десяти. Дело в том...

- Бога ради, - воскликнул я, - меня устроит любое время.

- А, ну и прелестно, - Калуца вежливо улыбнулся. Значит, до завтра.

- Спокойной ночи.

Когда Калуца исчез с экрана, я готов был голову дать на отсечение, что он вызывал меня только для того, чтобы просто взглянуть. И никаких особых причин дня того, чтобы перенести встречу у него на было.

Дабы пресечь дальнейшие попытки видеофона вывести меня из терпения, я его перевел в режим автоответчика и лег спать. И перед тем, как уснуть, вдруг вспомнил: "...вечно ты, папа, со своими...". Вот оно! Так можно сказать только родному отцу: "...вечно ты, папа..." Потому что "вечно" значит "постоянно". А Сомов год как из клиники. А тридцатипятилетний приемный отец для семнадцатилетней девушки на "папу" не потянет. Пусть меня хоть режут!

Глава 3

До отлета на Землю оставалось еще два дня, а дела уже кончились. Не сказать, что Асеев изнывал от скуки, но, в общем, что-то в этом роде... Состояние, когда он никому не был нужен, никто не жаждал с ним встретиться, переговорить, решить вопрос, обсудить, получить разнос, либо, напротив, высказать претензии было для Асеева непривычным, и, находясь в этом состоянии, он с удивлением констатировал, что попросту не знает, куда себя деть. То есть, раздражало не само ожидание, как таковое, - ждать Асеев умел - а вот эта самая никчемность нахождения в данное время в данном месте.

Чего Асеев совершенно не умел, так это развлекаться. Именно "ся", потому что, при необходимости, он мог развлечь кого угодно, а вот себя, оказывается, нет. И это тоже раздражало...

Когда забурчал видеофон, Асеев даже испытал облегчение. То есть, сиди он в другом месте - его бы не застали, стало быть, сидел он здесь не зря.

Он ткнул в кнопку ответа и сделал пол-оборота в кресле, повернувшись к экрану. Лицо, возникшее на экране показалось знакомым...

- Ваня - ты? - произнесло лицо.

Черт побери! Это же!..

- Ричард?.. Ричард!

Это был Калуца, собственной персоной.

Асеев даже и не помнил, когда они встречались последний раз. Семь или восемь лет назад. А последний разговор был года два назад, причем, толком поговорить так и не дали...

- Ну, здорово, Командор! Страшно рад тебя видеть!

"Командор" - это было детское прозвище Асеева, а Калуца он же "Рябчик" - был его школьным другом на веки веков. Еще в их компании тогда был "Сом", но сейчас он, увы, отсутствовал, хотя работал с Асеевым из экипажа в экипаж.

- Здравствуй Рябчик. Сколько ж мы не виделись!

- Давненько уже... Так тебя же вечно где-то носит. Только и остается, что приветы слать. Получал?

- Получал...

- Ну, как там Марс?

- Какой Марс?

- Ну.., ты где сидишь?

- На орбитальной базе.

- На Марсе же?

- На Марсе.

- Вот я и спрашиваю, как он там?

Объяснять Калуце, что на поверхности Марса он был три года назад, Асеев не стал.

- Да, ты знаешь, Марс в порядке. Недавно вот орбиту поменяли, теперь выходим из плоскости эклиптики...

Калуца заподозрил подвох, и на его лице, как в далеком детстве, отразилось недоверие.

- Как это - выходите?! - до него, наконец, дошло. Ну-ну... И далеко собрались?

- Далеко. Но потом решили, что далеко не стоит. Теперь думаем, как бы назад, траекторию подбираем...

Все было так, как и тогда, в детстве. Асеев с Сомовым вешали Калуце лапшу на уши, а он верил безоговорочно, и, когда выяснялось, что его в очередной раз разыграли, страшно обижался. Э-эх, юные года, где вы теперь...

- Женю давно видел? - поинтересовался Калуца.

- С неделю назад.

- Как там наш Сом?

- Все хорошо. Женя в порядке. Сейчас в рейсе.

- А ты?

- А меня вот выпихнули в отпуск.

- Как это - выпихнули?

- По плану. У нас ведь правила - вот они и ярятся. Дуй, говорят, отсюда, пока цел!

- А серьезно?

- Да, примерно, то же самое.

- И куда ты теперь?

- На Землю. Обследуюсь, а потом буду дурака валять пару месяцев.

- Ага-а... Значит, встретимся?

- Непременно!

- Без шуток?

- Ричард, о чем речь. Готовь пиво, раков... Раки у вас есть?

- Найдем.

- А где ты там базируешься?

- В Югославии. Сараево.

- Но там точно раки живут?

- Я же сказал - найдем!

- Как там твоя Серафима? Как Надежда?

- Слава Богу... А твои?

- Да так... С женой мы разбежались. А пацан уже выпорхнул. Второй рейс делает. Навигатор.

- Что с женой-то так?

Что у него с женой, Асеев и сам не понимал, поэтому ответил стандартно:

- Характерами не сошлись...

- Ну-ну... Если по полтора года не встречаться, небось...

- Наверное ты прав. Космос плохо сочетается с брачными узами.

- Переживаешь?

Асеев пожал плечами, соображая, как ответить. Сказать, что да, было бы преувеличением, а нет - неправдой. Сожаление - вот что наиболее точно передавало его отношение к бывшей жене. Жаль, что все так вышло... И не более того.

Калуца там, за экраном, видимо, понял, что Асеев не склонен теперь развивать эту тему.

Помолчали.

"Ерунда какая-то, - подумал Асеев. - Ведь друзья были водой не разольешь, а встретились - и поговорить не о чем..."

- Ну, а ты-то чем нынче увлечен? - наконец прервал молчание он.

- Да все тем же, чем и всегда, - меланхолично ответил Калуца. Потом вдруг оживился, хитро ухмыльнулся и спросил: Слушай, у тебя сейчас время есть?

- Двое суток.

- Что - двое суток?

- До рейса к Земле. Время убиваю.

- И как убивается?

В лице Калуци что-то переменилось, интонация тоже кое-что обозначала. Когда Калуцу в детстве одолевала новая идея, и он нес ее друзьям, боясь расплескать, то первым делом начинал исподволь выяснять, чем те заняты в данный момент, и не будет ли его новое предложение смехотворным на фоне текущих грандиозных планов. В такие моменты его интонации сканировали интервал от безразличных до пренебрежительных.

Асеев теперь понял, что Калуца вышел на связь неспроста. Он, этот Калуца, всегда был себе на уме. И всегда из любой ситуации выдавливал для себя максимум полезного. Дружеские чувства сомнению не подлежат, но, похоже, не только они являлись причиной данного звонка. Возможно, конечно, ему только сейчас что-то стукнуло в голову, но это - вряд ли...

- Тебе чего надо, Ричард? Говори прямо. Времени у меня вагон. Я ведь вижу, что ты опять носишь в себе откровение, тебя им расперло, вот ты и вспомнил, что я где-то существую.

- Да нет, я просто хотел тебя увидеть.., - Калуца помялся. - Ладно, чего уж там. Перед кем другим, а уж перед тобой оправдываться нет смысла... В принципе, мне понадобилась консультация по твоему профилю, вот я и вспомнил... Не знаю, удобно ли вот так. Может, позже? Встретимся, как следует поговорим.

Асеев этого не любил. Если есть дело, надо его делать, или не делать. А откладывания на потом почти равнозначны решению: не делать. С откладыванием на потом принятия решения о принятии решения, и далее по кругу.

- Так, Ричард, "А", или "Б"? Что касается удобства, то я сижу очень удобно. Видишь - кресло? Куда хочу, туда и верчусь! Связь устойчивая. Или тебя паузы смущают? Или мой строгий вид?

- Ничего меня не смущает!.. Ну, хорошо... Давай, так сказать, в предварительном порядке... А о деталях...

- Начинай, родной. Детали - потом.

- Ну, вот такая гипотетическая задача. Предположим, я хочу полететь куда-нибудь в космос...

- Точнее.

Калуца поежился. Он понимал, что теперь Асеев с него не слезет, пока не уяснит задачу полностью. И в детстве было так же. Он - Рябчик - выдумывал какую-нибудь бредовую идею, что-то вякал невнятное, после чего Командор брал его за глотку, вытряхивал суть и загонял упомянутую идею в совершенно конкретные рамки, после чего она, к вящему удивлению Калуци, оказывалась вполне реализуемой. А Сому было все равно, чем заниматься, лишь бы не сидеть... А идей было много, и какие! И жизнь наполнялась стремлением к цели. Какое было время... Боже, какое счастливое время!..

- Чтоб тебе лопнуть!.. Хорошо. Хочу полететь к Юпитеру.

- Великолепная мысль! Зачем?

- Хочу там заняться научными исследованиями.

- Что, Юпитер будем изучать?

- Нет, мозги возле Юпитера, - произнес Калуца с вызовом.

- То есть, верность мозгам ты сохранил?

- Слушай, Иван, кончай валять дурака!

- Хорошо, не буду, - покладисто согласился Асеев. Вопрос: а, допустим, Луна тебя не устроит?

- Луна? Зачем мне... А! Нет. Давай я лучше сформулирую, что бы я хотел в идеале, но ты меня не перебивай.

- Попробуем так.

- Вот идеальная ситуация. Какое-нибудь космическое судно. Народу, желательно, немного, в общем, чтобы не мешали и нос не совали. На борту я и моя аппаратура.

- Масса?

- Чего масса? - опешил Калуца.

- Аппаратуры. Граммы, килограммы, тонны?

- Ну.., я не знаю... Сколько там... Тонны три.

- Недурно!

- Что, много?

- Да нет, я так... Это уже не багаж - это груз.

- И что?

- Ничего. Продолжай. На борту ты, твоя аппаратура. И?

- И мы пролетаем через некоторую точку в окрестностях Юпитера.

- Координаты? Скорость?

- С ума сошел! Я их что, помню?!

- Но они, в принципе, известны?

- Приблизительно.

- А допуски по координатам.

- Н-нет... Ну, там... Я не знаю...

- Ясно. Что еще?

- Да все. Какие-нибудь люди хорошие. Спокойные.

- Сколько?

- Человека три-четыре... Слушай, Ваня, ты меня морочишь, да?

- Отнюдь. Что еще?

- Все.

- Все?

- Все, все!

- Люди твои, или.., хм.., произвольные?

- Можно произвольные, но чтобы согласились помочь.

- А именно?

- Я буду записывать биопотенциалы и... разные такие штуки проделывать.

- Что еще?

- Это все.

- И ты хочешь, чтобы я оценил возможность реализации такого проекта?

- Да.

Асеев откинулся в кресле и уставился в потолок.

- Сроки? - наконец поинтересовался он.

- Да, в общем, любые. Лишь бы до смерти успеть.

- Х-ха... Эта твоя любимая точка, она что, вместе с Юпитером летает?

- Н-нет.., - Калуца уставился на Асеева. - А я не знаю!.. Да нет, стоит на месте.

- Но Юпитер тебе нужен в это время неподалеку?

- Ну, желательно... А куда он денется?

- Но ты хоть в курсе, что у него период обращения по орбите - лет двенадцать?

- Серьезно?!

- Послушай, Ричард, - Асеев поджал губы, - если бы это был не ты, а кто-то другой я бы решил, что имею дело с помешанным. Но это - ты. Что ты затеял? Если это не шутка.

- Да нет, Командор, это не шутка. Под этим имеется гипотеза.

Асеев покивал.

- Жаль.

- А почему жаль.

- Потому что в чистом виде создание такой ситуации невозможно.

- А не в чистом? Что ты имеешь ввиду?

- Вот что. Какое у тебя положение? Ты кто - энтузиаст одиночка.

- А-а-а.., - Калуца ухмыльнулся. - Нет, я замдиректора весьма солидного учереждения, именуемого ИВНД.

- Название многообещаюшее. Профиль?

- Изучаем высшую нервную деятельность.

- Великолепная стезя! - похвалил Асеев. - Почему бы вашему институту не попытаться пробить спецрейс?

- Куда?

- Туда. О чем мы толкуем?

- А как его туда пробить?

- Доказать в инстанциях научную значимость, собрать мнения авторитетов и так далее. Использовать официальный нажим на наше Управление.

Невооруженным глазом было заметно, что Рябчик там, за экраном, пригорюнился и закручинился.

- Так что? - поинтересовался Асеев, выдержав паузу.

- Я прощупывал почву - обещали содействие...

- И?

- Это было четыре года назад.

- И?

- С тех пор прошло четыре года.

- И?!

- Я регулярно напоминаю. Недавно обещали содействие.

- Так, - Асеев помолчал. - В целом, понятно. Но шансы-то есть?

- Да нет у меня никаких шансов! - взорвался Калуца. - Ты вот - шанс, а больше нет.

Асеев через экран попытался просверлить Калуцу взглядом, как это делал в детстве Командор, когда Рябчик пыхтя объяснял что если достать то и это, а потом его как следует того, то можно получить вот это, и тогда-а!..

Калуца не стал ждать, пока в нем проделают дырку и отвернулся.

Все возвратилось на круги своя...

- Ну, хорошо, - Асеев поджал губы. - Ты, я слышал, теперь доктор наук?

- И более того! - Калуца улыбнулся.

- Куда уж более-то?

- Я, Ваня, теперь того.., профессор. Веду курс психопатологии в университете, имею кафедру и... разное такое - тебе не интересно.

- Ага... То есть, мужик дельный?.. Это хорошо... Может, ты какой-нибудь лауреат? Научная школа, там, особые заслуги?

- Да есть немного, но главное - впереди!

- Что там впереди, меня не интересует, - сурово произнес Асеев. - Меня, в данном случае, интересует, сколько ты сейчас весишь. И, похоже, весишь ты недостаточно. Каши мало ел.

- Увы мне, - буркнул Калуца.

- Хорошо, а вот это твое мероприятие - дело стоящее?

- Будет зависеть от результатов.

- И какие ожидаются результаты?

- Результаты, Ваня, ожидаются, - Калуца набычился. Прежде, чем оценивать, следует их получить. Если тебя интересуют детали, давай, я их буду излагать. Но это долго. Ты ведь не доктор медицинских наук, нет?

- Нет, Ричард, не доктор. - Асеев вздохнул. - Ума Бог не дал. Но мне нужно принять решение, стоит ли встревать в это дело.

- Стоит. Вообще говоря, речь идет об изучении весьма и весьма серьезных проблем даже на поверхности. А в глубине я просто боюсь сглазить!

- Что нибудь в качестве приманки. Для дилетанта.

- Ну-у... Вот, к примеру, мы сейчас болтаем, а почему бы нам не обмениваться прямо мыслями? И знаниями. И опытом. Минуя словесную кодировку. Можно было бы объединить два мозга в один. Не физизески - информационно.

- А это действительно возможно? Теоретически?

- Думаю, это было бы весьма желательно. Например, в данном случае. А возможно ли? Надо попробовать. И кое-каких результатов я уже добился. Они обнадеживают. Но, видишь ли, здесь, на Земле, существенную роль играют некоторые правовые аспекты... И еще кое-какие аспекты...

- То есть, проблема сложная?

- Да.

- Но интересная?

- Не то слово!

- М-мда... Хорошо. Встретимся, введешь в курс дела... Сейчас меня больше интересует космос, Юпитер и прочее из этого ряда. Это сильно отдает мистикой и даже, отчасти, шарлатанством. Особенно Юпитер. Как-то все это несолидно для доктора наук. Он может быть интересен для физика, но с психологической точки зрения это просто шарик, наполненный смесью водорода, гелия и аммиака.

Калуца вздохнул.

- Конечно, ты прав. Сам Юпитер меня не интересует. Меня интересует излучение мозга человека, оказавшегося в определенной точке космического пространства.

- Чем эта точка выделяется в ряду прочих?

- Тем, что согласно некоторой теории она является некоторым фокусом, где концентрируется некоторое излучение, взаимодействие с которым некоторого мозга меня и интересует, - терпеливо объяснил Калуца. - Но это весьма специфическая теория, и с классических позиций она достаточно уязвима. То есть, это типовая безумная идея.

- Хорошо, а космос вообще. Тебе обязательно необходим дальний?

- Да.

- Почему.

- Видишь ли, вблизи Солнца велик естественный фон электромагнитного излучения. От него невозможно отстроится шумы забивают каналы. Интенсивность этого фона падает примерно обратно пропорционально кубу расстояния до Солнца. Второй фактор Внеземелья - там нет электромагнитного шума биологической природы... Лично я считаю это принципиально важным для чистоты экспериментов. И еще, - Калуца помялся. Там меньше правовых аспектов. Потому что, - он глянул прямо в глаза Асееву, - меньше свидетелей.

- Вот как даже? - Асеев вскинул брови. - То есть, вот даже так? Но... это, по крайней мере, не очень сильно выходит за рамки этических норм?

- Думаю... Думаю это на грани. Просто этические нормы в эти области еще не простираются. Понимаешь?

- Не вполне. Это следует обсудить в первую очередь, когда встретимся.

Калуца улыбнулся.

- Твое решение, Командор?

Асеев помолчал, почесал подбородок, что-то взвешивая, и, наконец вскинул голову.

- Я - в деле.

- Фу-у!.. Ты меня утомил. Плохо, Ваня, одному биться об лед!

- Не трещи крыльями, - сварливо отозвался Асеев. - Я ведь думал не над тем, лезть мне в это дело, или нет - я в нем уже потому, что мы с тобой из одного детства, а это вещь из разряда тех, через которые я лично переступить не могу. Я думал над тем, как мне в него влезть, чтобы был толк. Есть у меня одна мысль. Слушай вопросы и постарайся ответить как можно толковей, либо подготовь информацию к встрече. Сроку тебе - две недели. Вопрос первый: как врач ты достаточно квалифицирован?

- Ну... Думаю, что на уровне приличного врача терапевта.

- Хирургическая подготовка - это важно!

- Какая-то имеется. Но я могу и поднатаскаться.

- С завтрашнего дня - начинай... Вопрос второй: какими еще навыками и специальностями владеешь?

- Какими... Никакими!

- Подумай еще. Я сказал: навыками. Что ты умеешь делать?

- Я-то?.. Ну, скажем, картошку могу пожарить.

- Уровень?

- Я - дипломированный кулинар. - заявил Калуца гордо.

- Повар? Кем дипломированный?

- Конгрессом. Не повар, а ку-ли-нар!

- Что есть такое кулинар?

- Это есть человек, знающий национальные кухни - раз, знающий свойства и сочетаемость продуктов - два, и, наконец, человек, свободно ориентирующийся в рецептурах приготовления блюд. Ну, и, конечно, пожрать не дурак. В смысле, продегустировать.

- А то, что потом можно есть, ты сделать можешь?

- А вот приедешь и увидишь!

- А на десять человек?

- Да хоть на сто десять! Всех привози... Что ты мне голову морочишь?

- Я не морочу, а задаю вопросы. А ты на них будешь отвечать. Вопрос третий: потребляемая мощность твоей аппаратуры?

- Какой ап..? А! Не знаю... Нормальная мощность... Ничего такого особенного.

- Узнай.

- Хорошо, я узнаю. Еще вопросы есть?

- Есть, есть. Не суетись. Вопрос четвертый: как руководитель коллектива ты можешь выдержать критику?

- Могу, разумеется. Критикуй.

- Я не о том, - Асеев поморщился. - можешь ли ты профессионально руководить, скажем, исследовательской группой.

- Я ею уже руковожу.

- Твоя квалификация, как руководителя, может быть оспорена.

- Это - сколько влезет. Я ведь любитель всяких безумных идей.

- Это не имеет отношения к делу.

- Тогда я тебя не понимаю. Какого рожна тебе надо?!

- Я не просил тебя понимать, - Асеев постучал пальцами по подлокотнику и выдержал паузу. - Я просил ответить на вопросы. Вопрос... Вернее, так... Ты вероятно слышал, что существует проблема психологической совместимости членов экипажа при полетах на большие расстояния...

- Разумеется, я в курсе.

- Не перебивай... Так вот, вопрос: мог бы ты составить грамотную научную программу исследований этой проблемы?

- Это, Ваня, мой хлеб!

- Еще вопрос: мог бы ты возглавить научную групппу, которая провела бы такие исследования в условиях реального полета?

- Наверное, мог бы. Если изучу специфику.

- Тогда вопрос: мог бы ты один в упомянутых условиях, скажем, провести экспериментальную работу, с тем, чтобы после возглавляемая тобой группа занялась обобщением, изучением, и прочее?

До Калуци уже что-то начало доходить:

- А! - воскликнул он. - Нужен камуфляж.

Асеев опять постучал по подлокотнику и опять выдержал паузу.

- Нет, - сказал он наконец. - Камуфляж мне не нужен. Тебе, вероятно, известно, что я не босяк. И не авантюрист. В данном случае, я хочу организовать ситуацию, при которой необходимые тебе условия возникли бы естественным порядком. Проблема совместимости - серьезная проблема. Уже зафиксировано несколько случаев массовых психозов в экипажах КК, совершавших рейсы за орбиту Юпитера. Руководство Управления этим весьма обеспокоено. - Асеев говорил монотонно и без всякого выражения. - Зреет мнение, что к этой проблеме следует подключить, так называемую, большую науку. И если ты не прдставитель упомянутой большой науки, то кто же ты такой, и на кой черт ты вообще нужен!

Последнюю фразу Асеев произнес весьма выразительно и стукнул кулаком по подлокотнику.

- Ваня, я все понял! - воскликнул Калуца.

- Все?

- Все! Ты, Иван, гений, просто ты не знаешь себе цену!

- Я, Ричард, знаю себе цену. Я не гений, но и не бестолочь, как многие иные. Для того, чтобы сделать дело, вовсе не обязательно ставить на уши всех, до кого дотянешься. Надо уметь пускать нужные потоки в нужные русла. В подавляющей части случаев этого вполне достаточно... Что же касается упомянутой проблемы совместимости... Тебе это будет небезинтересно. Я был участником одного из эпизодов. Точнее, я возглавлял спасательную операцию. То, что там произошло, я себе не могу объяснить ни с каких позиций. Отличный, слаженный экипаж превратился в стадо параноиков. И произошло это, как ни странно, именно в зоне орбиты Юпитера, правда сам Юпитер... Он находился в другой точке своей орбиты, достаточно далеко.

- Где?!

- Не суетись, Ричард. Когда мы встретимся, я расскажу тебе все до мельчайших деталей. И более того. Я бы хотел выслушать твое мнение как эксперта. Я был членом комиссии по расследованию, так вот те выводы, которые мы умудрились сформулировать - детский лепет. Скажу еще больше: наши ведомственные комиссии все чаще и чаще оказываются беспомощными и вынуждены в своих заключениях нести околесицу. И особенно это касается нештатных ситуаций для рейсов во Внеземелье. Мы не понимаем, что там происходит! И почему оно происходит - тоже не понимаем. Похоже, что там есть какие-то скрытые факторы, воздействующие на психику человека, но какова их физическая природа, я даже предположить не могу.

- Природа одна - колебания электромагнитного поля и проникающая радиация. Либо.., - Калуца пожал плечами. - Либо отсутствие того или другого в какой-то существенной части. Эти твои факторы, скорее всего, имеют не физическую природу.

- Какую же?

- Психическую.

- Это общие фразы. С одной стороны, все материальное состоит из частиц и полей, либо отсутствия оных в какой-то части. С другой - все психическое делается из материального. Я, Ричард, в Бога не верую, хотя и точно знаю, что где-то он непременно существует, - Асеев усмехнулся.

- А я тебе скажу где - в наших мозгах.

- Допустим. И что прикажешь писать в заключениях комиссий? Почему данный фактор срабатывает за орбитой Юпитера, а не в каких иных местах?

- Так что же ты хочешь! Надо изучать.

- Надо-то надо... Но тут вступают в дело политические факторы.

- Не понял. Какие еще факторы?

- А вот какие. Мне кажется что руководство управления подспудно блокирует появление в зоне Внеземелья серьезных исследователей, опасаясь - опять же подспудно - что те обнаружат там нечто такое, что свяжет упомянутое руководство по рукам и ногам. Понять их можно, но дозированная наука страшная вещь. Даже хуже, нежели безудержная, которую ты олицетворяешь в своем лице.

Асеев отвесил гусарский поклон.

- Ну уж, прямо-таки и олицетворяю.., - пробурчал Калуца.

- А как же Юпитер?

- Сам же долдонишь про Юпитер! У тебя эпизод - не у меня...

Асеев посерьезнел.

- Все это надо тщательно проработать и обсудить. Где ты там базируешься, в своем Сараево? Как тебя найти?

- Позвонишь - встречу в космопорте. Когда ждать-то?

- Недели через две - три. Предупрежу заранее. И вот еще что... Впрочем, ладно...

- Ты уж договаривай.

- Раки. Они должны дымиться. А пиво - холодное.

- Раки будут живые, и дымиться начнут на твоих глазах.

- Может ты и пиво будешь варить на моих глазах?

- Интересная мысль. Я еще не пробовал варить пиво. А мысль интересная!

- Но не на моих глазах. Или у тебя кроме диплома кулинара есть диплом пивовара.

- Нет.

- Тогда ограничь свои амбиции раками. Сделай одно - но хорошо!

- Добро.

- Будь здоров!

- Храни тебя Бог. Терпения и удачи!

Калуца на экране побледнел и исчез. Осталась только его прощальная улыбка.

Глава 4

Я прибыл в кабинет Калуци точно в половине десятого. Именно такая трактовка словосочетания "ближе к десяти" показалась мне наиболее исчерпывающей. Все, что располагается во времени после половины десятого однозначно ближе к десяти, нежели к чему бы то ни было отличному от десяти.

Я был уверен, что Калуца меня уже ждет и, как выяснилось позже, не ошибся. Я ошибся в другом. Я полагал, что попаду сразу в кабинет, но оказалось, что доктор Калуца имеет личного секретаря, в качестве какового выступало очаровательное юное создание женского пола, а его кабинету предшествовала приемная.

Войдя в эту приемную, я немедленно представился по всей форме, сделал несколько подобающих случаю замечаний относительно чистоты, порядка и хорошей погоды, сопутствующих деятельности уважаемого доктора Калуци, сопроводив все это изящным комплиментом в адрес хозяйки приемной.

Очаровательное создание немедленно зарделось и заявило, что его зовут Сима и что оно приходится дочерью уважаемому доктору Калуце, так что пусть я ничего такого не думаю. Я, впрочем, ничего такого и не подумал, хотя обычай иметь личного секретаря теперь изрядно подзабыт.

В общем, мной овладело довольно игривое настроение. Захотелось подурачиться иди встать на голову. И, клянусь честью, это было бы вполне уместно! Ибо никакого другого эпитета, кроме "ясно солнышко", подобрать для личного секретаря доктора я так и не смог.

Кончилось все тем, что Сима пригласила меня в кабинет. Доктор Калуца встретил у самой двери, церемонно приветствовал и проводил в кресло. Я почувствовал себя персоной весьма и весьма значительной.

Разговор начался...

Да, Калуца. Это был человек среднего возраста, нос прямой с горбинкой, волосы - сизые, глаза - голубые, лицо овальное, скуластое... И прочее. Очень доброжелательный, контактный и, не побоюсь этого слова, умный. Отнюдь не про всякого человека можно так сказать, обменявшись с ним двумя-тремя фразами. Про Калуцу это было можно сказать сразу, не опасаясь последствий. Впрочем, все здесь зависело от того, какую цель преследовал посетитель. Я был следователем, а он был подследственным, то есть, в известной степени, противником, и я принял версию, что имею дело с очень умным человеком сразу, как переступил порог кабинета. Все-таки видеофон и стереография не самое подходящее средство для физиогномических наблюдении. Как-то вчера вечером он мне не показался. Обычный человек. Видимо, личное обаяние и тому подобные вещи застревают где-то там, в эфире или в проводах...

- Итак, - произнес Калуца, когда я окончательно утвердился в кресле, - давайте сразу оконтурим направление нашей беседы. Вернее, уясним себе, куда она нас может завести.

- Это в большей степени зависит от вас, - сказал я.

- Именно поэтому я хочу заранее выяснить, какую основную цель вы преследуете.

- Я - следователь. Моя цель - поиск истины. Желательно, чтобы в моем распоряжении оказались голые факты без примеси эмоций и личных точек зрения.

- Ага... Так вы - сторонник известных взглядов, согласно которым существуют эти самые голые факты в чистом виде. Ну что ж...

- А вы?

- Я - нет. Я полагаю, что в большинстве случаев попытка раздевать факты приводит к тому, что внутри ничего не обнаруживается. К вящему удивлению. Голыми бывают только короли, да и то - в сказке.

- Ну, это как посмотреть...

- А вы какую позицию предпочитаете: первого министра или невинного младенца?

Я внутренне перевел дух. Впечатление меня не подвело. Но позиция невинного младенца меня не устраивала по причине возраста, а позиция первого министра не подходила, ибо я им не являлся.

- Знаете, Ричард Яковлевич, давайте мы для начала заготовим эти самые факты, а уж потом начнем их драпировать или обнажать. Я, думаю, мы этот вопрос решим.

- Не уверен, - задумчиво произнес Калуца. - Но попробуем! Чем черт не шутит... Какая форма вас устроит?

- Форма? Форма чего? А-а-а.., форма вопросов и ответов.

- Прошу вас.

- Вопрос первый... Извините, вы не возражаете, если я буду вести запись беседы?

- Вы ведь имеете право и даже обязаны. К чему же эти церемонии?

- Я имею право принять решение о целесообразности.

- Тогда принимайте, и - к делу.

- Буду записывать.

- Ну, это несколько меняет дело. Я должен буду обдумывать свои ответы.

Пока это был первый факт. Если должен - значит есть что обдумывать.

"Интересно, что получится, если данный факт попытаться раздеть", - подумал я.

- Вопрос первый: как вы оказались в составе экспедиции?

- Я - врач. В экспедиции нужен врач. Меня пригласили - я согласился.

- Кто именно пригласил?

- Меня рекомендовал Шеффилд, а кто пригласил - не суть важно.

- Кто принял решение? - быстро опросил я.

- Решение было принято коллегиально.

- Вопрос второй: какие медико-биологические исследования предполагалось провести?

- Разве вы не знакомы с документами?

- Отчасти.

- Ознакомьтесь полностью.

Лицо Калуци сохраняло при этом бесстрастное выражение. Оно просто-напросто не выражало ничего!

- Вопрос третий. Экспедиция выполнила все свои задачи?

- В части медико-биологических исследований - да. В остальном - не знаю.

С каким удовольствием я раздел бы этот факт до конца! Но, увы.

- Вопрос четвертый: отчего умер Сомов?

Последовала пауза. Потом Калуца знаком показал, что просит остановить запись. Я остановил и знаком же дал ему это понять. Он кивнул.

- Вероятно, это ваш главный вопрос. Я полагал, что вы его зададите несколько позже. Но вы его задали теперь. Ответ я дам. А почему я не хочу, чтобы он был задокументирован, вы поймете сами. Это один из тех вопросов, который содержит в себе факт, не поддающийся раздеванию. Как только вы его попытаетесь раздеть, он начнет одеваться еще сильнее... Так вот, с моей точки зрения, Сомов вовсе не умер и даже наоборот. Оба Сомова живы и здравствуют.

Я не то, чтобы опешил, а скорее, был выбит из седла. Все вопросы, которые я хотел задать, немедленно потеряли смысл. А какие новые вопросы можно и нужно было задавать я не знал и спросил первое, что пришло на ум:

- Это связано с медико-биологическими исследованиями?

- Безусловно. Хотя нет. Скорее, в какой-то мере.

- Ага... Хм... Но где же он, в таком случае?

Лицо Калуцы... Не знаю, мне как-то раньше не приходилось видеть лицо, выражающее такую внутреннюю муку.

- Вчера, - тихо произнес он, - вчера вы с ним беседовали.

- Но... Позвольте... А где же в таком случае второй Сомов?!

- Вы беседовали о обоими.

Вероятно, мое лицо при этом что-то выражало. Судить о том, что именно, я не берусь. Просто не знаю, что там оно могло выражать.

- Так что же, - выдавил я, - он был един в двух лицах?

- Наоборот. Двое в одном лице.

- Но это же бред!

- Это, тем не менее, факт. Хотите - раздевайте, хотите нет, но это факт.

- Да-а.., - произнес я, - факт, так факт. И что мне теперь делать, с этим фактом?

- Вы слишком узко ставите вопрос. Вопрос надо ставить шире, много шире. Что нам всем с ним делать? Всему человечеству? А?

- Вот уж не знаю... Всему человечеству... А может быть, ему наплевать?

- Ни в коем случае! Человечество поставлено перед фактом. Ему не может быть наплевать! Неужели вам это непонятно?!

- Мне-то может быть и понятно, а насчет человечества... Черт его знает! И есть ли оно, как таковое, - все человечество?

- Есть, есть - можете не сомневаться... Мне кажется, пора нашу беседу заканчивать. Отправляйтесь к своему начальству, доложите, постарайтесь донести и не расплескать. И попробуйте понять, какие вопросы имеет смысл задавать теперь. Мне важно... Всем нам важно, чтобы постепенно родилась уверенность, что это - самый что ни на есть из фактов факт. Более того, вы обязаны его неопровержимо доказать. Понятно? Неопровержимо!

- Понятно... Ничего непонятно! Кому, собственно, доказать?

- Человечеству.

- А-а, вот так?!

- Вот прямо так.

- И что потом?

- Потом, как водится, суп с котом. Всего вам доброго...

Он церемонно, проводил меня до двери.

Я вышел из кабинета настолько ошалевший, что забыл попрощаться с личным секретарем.

Очнулся я только в гостинице. Сначала я дернулся было вызвать Сомова, но потом сообразил, что совершенно не представляю, о чем с ним говорить. И как. И тогда я вызвал Спиридонова. Он вызвался подозрительно быстро и прямо с лету, едва проявился на экране, поинтересовался:

- Привет. Есть новости?

- Есть, - сказал я.

- Ну-ну... Чего надо?

- Я пожалуй, прилечу.

- Давай, прилетай... А то может еще поработаешь? Или надо?

- Ох, надо, шеф!

- Сам ты шеф!.. Может быть сначала на Марс?

- А зачем мне на Марс?

- Свеаборг там.

- Да?.. Нет, шеф. Прилечу.

- Ну-ну... Давай, прилетай. Жду.

Когда я появился в отделе, то застал там целую группу сослуживцев с многозначительными лицами. И счел за благо сделать такое же. Воизбежание. Особенно многозначительное лицо было у Штокмана. Он поманил меня пальцем, а когда я приблизился, показал через плечо на дверь кабинета Спиридонова и поднял его вверх.

- У себя? - спросил я.

- Ждет. Только что здесь был Шатилов.

- Серьезно?

- Лично. Тебе знакома фамилия Свеаборг?

Я насторожился.

- А в чем дело?

- Два часа назад Джон радировал с Марса. Свеаборг погиб... Или.., - Штокман умолк, как будто поперхнулся. Его лицо сделалось еще многозначительнее.

- Ну, что "или"?

- Неясно. Предполагают самоубийство.

- Кто предполагает?

- Не знаю. Кто-то там предполагает, а кто именно непонятно. Шеф злой как черт. Наорал на Шатилова.

- Шеф - на Шатилова?!

- Натурально - своими ушами слышал. Ты, говорит, старый хрен, мало тебя били, а тебе все неймется. А я, говорит, тоже старый дурак... Мы тут как раз совещаемся по этому поводу.

- И к какому выводу пришли? - поинтересовался я, рассматривая многозначительные лица своих коллег.

Карпентер хмыкнул, а Сюняев поморщился и устремил взор в потолок.

- Есть мнение, что ты скоро станешь большим начальником, - сказал Карпентер задумчиво.

- Да, - подтвердил Штокман, - такое мнение имеется.

- А что думает Сюняев?

- Сюняев думает, что хрен редьки не слаще, - сказал Сюняев.

Сюняев был моим личным оппонентом в любом деле. Но ему этого было мало. Он был моим личным другом, а посему считал своим долгом при всяком удобном случае еще раз заявить широкой общественности, что по своей сути я тупой и ограниченный человек, не способный на принятие самостоятельных решений и лишенный всякой способности сделать хотя бы один логически безупречный вывод из самых тривиальных посылок. Сам Сюняев был, разумеется, тонким психологом, широким мыслителем, эрудитом и аналитиком, а плюс к тому, эстетом, знатоком лирики, поэзии, ценителем юмора и прочая, и прочая.

Я уже было собрался развернуть перед его взором панораму событий, исходом которых станет ситуация, при которой я, Гиря, крупный начальник, а он, Сюняев, - мелкий и жалкий подчиненный, постоянно третируемый и гонимый по всякому ничтожному поводу и без повода, а ко всему прочему, лишенный возможности созерцать пейзаж за окном в рабочее время, поскольку отныне его место будет возле двери и лицом к стенке, но в это время дверь кабинета Спиридонова распахнулась, на пороге появился он сам и уставился на меня так, как будто я с Луны свалился.

- А-а-а.., - протянул он, - это ты? Ты что тут делаешь?

Я растерялся.

- Да вот... Обсуждаем тут...

- Давай заходи, нечего обсуждать. А ты, Сюняев, бери Штокмана и бегом к Тараненко. Скоренько ознакомьтесь с делом и чтобы завтра же вылетали... Заходи.

Спиридонов вернулся в кабинет, где воцарился на стуле, а я задержался.

- Куда летите? - спросил я шепотом Штокмана.

- Куда, куда... На Марс, а потом еще дальше, - буркнул он в ответ. - Черт бы их всех побрал - у меня два дела на шее, а тут еще этот Свеаборг!..

- Работайте, работайте, - сказал я величественно и направился в кабинет.

- Жалкий интригашка подхалимского типа! - прошипел Сюняев мне вслед.

Спиридонов сидел за пустым столом, вытянув шею, как будто соображал, что еще он забыл сделать и о чем не распорядился. Руки он держал перед собой, переплетая пальцы на разные лады. Я тоже сел у окна и стал ждать, когда он очнется. Минуты через две он с интересом на меня взглянул и опять уставился прямо перед собой.

- Так я жду. Или ты думаешь, что я целый час буду ждать? Или как?

- Видите ли, Василий Васильевич, я думал, что вы заняты... Просто не знаю, с чего начать.

- Начни с начала. Он не знает!.. Не мальчик - девятый год пошел. Давай докладывай все по порядку.

Я доложил. При этом я старался не привносить личных впечатлений, а только сухо излагал факты и сведения, зная, что Спиридонов потом все равно десять раз переспросит на разные лады, заставит выложить, что я думаю о том или этом, что думал, по моему мнению, тот или иной подследственный и что сам я думаю о том, что думает он, Спиридонов, по этому поводу. Все это еще предстояло.

Когда я кончил, Спиридонов поднялся, прошелся по кабинету забросив руки за голову и выгнул грудь как индюк, а потом сел и произнес, как бы не имея ввиду конкретный адресат:

- Ну, вот мы и приехали.

- Куда приехали? - осторожно поинтересовался я.

- На Кудыкину гору - вот куда. Это же надо!.. А?

Я пожал плечами.

- Значит, говоришь, оба Сомовых в одном.., хе-хе, корпусе? А? Чего молчишь? Ты сам-то в это веришь?

- Я? Верю?.. А что прикажете делать? Все концы сошлись.

- Веришь? Вре-ешь! Ни черта ты не веришь. Ты подумай, как ты можешь в это верить? Это ведь просто глупость! Ну, подумай хорошенько. Как это возможно, если это невозможно никак? Все это чистое вранье и надувательство! А?

- Да нет, не похоже что-то...

- Не похоже? Ты так думаешь? А почему не похоже? Для чего не похоже? И по какому такому праву? А?

В подобной манере Спиридонов мог вести беседу хоть сутки кряду - я это наблюдал неоднократно. В это время он думал. Он перелопачивал материал, прилаживал факты к версиям, опровергал их, тут же подтверждал, ломал, крошил, дробил, растирал, подливал, замешивал и лепил новую версию, которая снова подвергалась точно такой же обработке. Мешать ему не следовало, а следовало поддакивать и не сбивать с толку.

Таких динозавров, как Спиридонов, в нашем управлении раз-два и обчелся. Его не очень любили за въедливость, очень не любили за придирчивость и стремление везде и всюду навести порядок. Многие считали, что его порядок - это беспорядок в степени самоуправства, некоторые считали его дураком, другие полагали, что он не столько дурак, сколько прикидывается, а на самом деле хитрый, бестия, как... Но я не знал ни одного сотрудника, который бы его не уважал.

Спиридонов был тем, центром, вокруг которого все вращалось. Он осуществлял в нашем секторе функцию массивного центрального тела, не позволявшего всем этим пылевым кометам, астероидам, крупным и мелким спутникам, а также планетам всех рангов разбрестись в разные стороны. А тот порядок, который соблюдался благодаря его наличию в секторе, был сродни порядку, установленному в Солнечной системе законом всемирного тяготения.

Кстати, о массивном теле, Спиридонов весил сто двадцать пять килограммов шестьсот граммов. Это я установил во время профосмотра. Жиру в нем не было ни грамма - одни мослы и мясо. Особенно хороши были руки. Две такие грабли.., как говорится, не дай бог! Я пробовал с ним бороться бесполезно. Самбо, подсечки, всякие, там, карате и дзюдо на него не действовали. Он хватал одной рукой за плечо, другой - за шею и аккуратно, укладывал на ковер. Очень так по-деловому и даже бережно. Клал и тут же помогал встать.

Спиридонов любил рассказывать всякие страшные космические истории и хвастался, что в молодости "покорял неведомые планеты" и "улетал в космические дали", не вдаваясь в детали. Уж не знаю, сколько и какие именно планеты он покорил, но известно, что именно Спиридонов командовал штурмовой группой десантников, высадившейся на один из полюсов Марса. Из группы уцелели двое - он и Шатилов.

По его собственному утверждению, Спиридонов признавал лишь шикарную жизнь и ценил шик во всем. Из спиртного отдавал предпочтение коньяку и пиву. Последнее он пил в совершенно неумеренных количествах, что, опять же по его мнению, способствовало промыванию почек (это я еще могу понять) и селезенки (чего я понять совершенно не в силах!). Любая одежда висела на Спиридонове мешком, а что до галстуков, которые он надевал для особо торжественных случаев... Где он их брал, эти свои галстуки - уму непостижимо! То какие-то обезьяны на лианах, то поддельный бриллиант на серебряном фоне, а однажды явился на торжество по поводу годовщины сектора в галстуке из натурального конского волоса сивой масти.