Терминатор 1965

Глава 15

Галина при ближайшем знакомстве оказалась вполне компанейской тёткой тридцати семи годочков. Приехала в сопровождении какого-то развязного балеруна, но то был не Лиепа, так, персонаж из подтанцовки. Наверняка, наслушавшись от подружек о чудодейственных сеансах, привезла Галя секс-партнёра для «встряски» после оздоравливающих процедур. А может и просто за компанию чувак увязался. Но тут высокую гостью ждал облом. Решил поменять сценарий, ибо чревато. Всё-таки с Брежневой помимо балеруна-эскортника приехали два чекиста охранника, мало ли какая информация уйдёт Генеральному Секретарю из ведомства землю роющего, отличиться жаждущего Цвигуна. Потому- заморачиваться с иглоукалыванием и прочими насквозь шарлатанскими процедурами не стал, с ходу поставил «кремлёвской принцессе» диагноз: «пьёшь, дорогуша». И, осенив Галину Леонидовну крестным знамением, стукнул дамочку ладонью по лбу. Не больно, но весомо. Молвив при сём действе: «Не пить! Категорически не пить»!

И ещё раз перекрестил опешившую пациентку. На робкие вопросы важно ответствовал (не ответил, а именно что ответствовал) дескать, пока не восстановится организм, никаких сеансов, ибо только хуже станет. Галя, капитально «стукнутая» во время секундного контакта, перечить целителю не могла и только головой кивала, пока массажист-костоправ исследовал её ладони, выискивая среди линий жизни всевозможные хвори и болячки, а на самом деле, закрепляя «Контакт».

Что ж, от тяги к алкоголю великовозрастная барышня излечена-избавлена, да заодно немножко «разогнал» метаболизм Леонидовны, омолаживая гражданку Брежневу, примерно так лет на пять-семь.

Все грядущие изменения прекрасно укладываются в легенду про здоровый образ жизни, чудо-мёд и прочий позитив, что и объяснит метаморфозы с резко похорошевшей (помолодевшей) женщиной. Внушил Гале необходимость утренней зарядки и ходьбы на лыжах, чтоб минимум раз в неделю на лыжню! Летом – бег и плавание, но без фанатизма. И передал загодя припасенную двухлитровую банку «особого» мёда. Мол, по чайной ложке перед сном вкушать сего дивного продукта «намоленного» в святом месте…

Мёд прикупил на продовольственной ярмарке, предварительно попробовал – сойдёт!

– Николай, а когда приступим к втыканию иголок?

– Галь, вот поверь, тебе это абсолютно не надо. Молодая здоровая баба, с очень хорошей наследственностью. Как только гулеванить перестанешь и войдёшь в ритм работа-отдых, через месяц другой всё наладится. И морщинки разгладятся и ого какой красавишной-королевишной станешь. Мёд непременно ешь перед сном, а также когда устала и надо отдохнуть, он помогает расслабиться и уснуть.

– А откуда такой?

– Откуда надо. Если есть опасение – проверьте, давай я ложку съем для демонстрации качества продукта.

– Ой, да ладно.

– Не ладно. Сама понимаешь, какой пост отец занимает. Да, Леониду Ильичу не давай этот медок, мало ли. Прошибёт понос генсека, а я крайним окажусь.

– Как в Суслову стреляли, – зачастила Галина, – в Политбюро ко всем членам семей приставили охрану. Со мной, когда двое, когда трое ездят.

– Правильно приставили. В мире неспокойно, американцы даже президента не уберегли…

Далее пошёл застольный бабий разговор с обменом рецептами, о скорой встрече одна тыша девятьсот шестьдесят седьмого года и во что вырядятся ведущие новогоднего «Голубого огонька». Дома, подруга дней моих суровых и подельница в смертоубийстве гражданина Урусяна всё допытывалась, а чего это Галина так спокойно приняла отмену иглоукалывания и вообще вела себя скромно и тихо. Не рассказывать же Антонине о моей попаданческо-киборгской сущности. Тут и слов то таких ещё не придумано и книг соответствующих не написано, поедет крыша у бабы, как пить дать поедет.

А с Галиной обидная промашка, да. Дёрнул же чёрт завалиться на квартиру к Тоне, не озаботившись надёжными документами и безупречной биографией. Думал, содрав личину Вити Протасова, погулять год-другой, присмотреться к жизни столичной. Кто ж знал, что Свечина с супругой Брежнева в приятельских земляческих отношениях?! Так бы через Галину вышел на генсека на раз-два. Но левый чувак с украденным паспортом вычисляется КГБ влёт, значит надо, основоположника перефразируя, сделать шаг назад, чтобы потом, два шага вперёд. Мелькнула даже мысль «вселиться» в неведомого пока никому Чурбанова и «зазнакомиться» с Галиной Леонидовной на пять лет раньше. Хотя, почему именно Юрий Михайлович? Вон уже сейчас есть на примете бравый подполковник угрозыска Семён Решетень, весельчак и разведенец, можно и его в зятья к генсеку «зарядить», тем более общался, знаю немного за Сёмку-скорохвата…

Однако менять историю, используя методы Казановы-Распутина не хотелось категорически. Ладно бы фанател от советской власти, старался всеми силами предотвратить развал СССР, тогда б спешил. А так далее эпизоды с Горбачёвым и Андроповым призваны всего лишь немного раскачать ситуацию, чуть по-иному повернуть историю, силы свои прогрессорские попробовать и только лишь. Ладно, пойдём путём другим, благо и интересный запасной вариант как-то нечаянно нарисовался, в моей недавней поездке по Подмосковью.

Уж прости, Коля Писаренко, но расстаёмся мы с тобой…

На новогодние праздники «уехал к семье», поставив Антонину перед сим горьким фактом. Мол, я ж чекист, майор разведки и примерный семьянин. А к ней в доверие втирался из-за планирующегося армянскими националистами, из-за рубежа направляемыми, покушения на руководителей партии и правительства. Теперь же, прощай дорогая и прости, спасибо за любовь…

Бедная женщина так выла и рыдала, что пришлось задействовать «Слияние и Контроль» дабы «вправить мозги» влюбчивой гражданке Свечиной, не хватало ещё депрессии и прыжка из окна.

– Слушай внимательно, Тоня. Я уезжаю. Далеко. Очень далеко, на край географии. Лет на пять, а может и дольше. Потому, на всякий случай прощаемся, надеюсь добрыми друзьями расстаёмся. Да, меня не Колей зовут, паспорт у похожего советского человека, ни о чём не подозревающего, скопировали. Да не реви ты!

– Как, как зовут то???? – Антонина зашлась в рыданиях, «пробив» даже мой «антинегативный блок».

– Даст бог, приеду из командировки жив-здоров, тогда и расскажу всё как есть. А пока – Коля! Ну, не плачь, хорошая моя. Прекращай реветь. Встретишь ещё человека достойного, семью создашь.

– Я же постарею сразу как ты уеде-е-е-е-шь. Я ж годы сбрасываю на твоём хрене прыгая-я-я-я…

– Антина}-чно рассуждаешь! Я не волшебник и там у меня не волшебная палочка. А чтоб свежесть и молодость не покидали – физкультура, плавание и лыжи зимой. Да, человек если от меня постучится, приюти. Обязательно приюти, мою комнату сдай. Опасение есть, что армяне не успокоятся. А так под присмотром будешь, под охраной…

Еле покинул гостеприимную квартиру на Кутузовском и её любвеобильную хозяйку. Путь держал в Коломну, где намеревался перевоплотиться в тамошнего художника оформителя ДК «Железнодорожник» запойного пьянчугу Игоря Никитина. Труженики коломенского вагоноремонтного депо, впечатлённые выдернутыми из будущего песнями барда Новикова в моём исполнении, рассказали про стерву Маринку, бляданувшую с секретарём райкома комсомола за две недели до свадьбы с художником и музыкантом Игорьком. После чего мастер кисти и слова резко ушёл в запой, в котором и пребывает уже скоро как три года. И все попытки Марины доказать, что ничего не было с вожаком комсомолии, то баб завистливых сплетни, успеха не возымели. Художник пил, исполнял самодеятельные песенки и снова пил.

Я же, коротая время до отъезда в столицу, по наитию зашёл в тот клубешник, мельком видел Игоря, некогда здоровенного, а ныне испитого, высохшего брюнета. И рисунки его видел. Товарищ Никитин помимо написания лозунгов и загулов, ещё и сторожем на две ставки трудился, в сторожке при ДК и жил, изгнанный из общежития из-за двух пожаров от непотушенных сигарет. Повезло, что сразу спохватывались оба раза.

И вот, третьего января 1967 года, когда вся страна, весь советский народ, рабочие, колхозники, студенты, техническая и творческая интеллигенция, за исключением лишь блаженствующих на каникулах школяров, устремились на работу и учёбу (не было в СССР долгих новогодних праздников, вот не было и всё) Игорь Владимирович Никитин ушёл в мир иной, искренне надеюсь, в лучший мир.

Разумеется, для окружающих художник и бард самоучка живёхонек и даже поздоровел немного за праздники то новогодние. Ну, так и пил Игорь со знакомцем Николаем совсем чуть-чуть, не пивка для рывка, конечно, но и не в хлам, перемежая застолье разговорами. Когда 30 декабря, в разгар детского утренника к хмурому с похмелья Никитину подошёл бравый незнакомец, позвякивая бутылками, в сетку авоську нарочито-показательно помещёнными, предложил поправить здоровье и поговорить за жизнь, как откажешь хорошему человеку в общении? В кондейке-сторожке на удивление чисто, Игорь пояснил, что бардака не любит и всегда по утрам ликвидирует последствия застолий. – Часто употребляешь?

– Да, как и все. Работу выполняю, премии не светят, так и идут начальнички на хутор…

– Логично. Ну, хозяин, двигай первый тост.

– За гостей, которые приходят вовремя и с нужными подарками!

Понятно, понравился творческому алкашу «подарок» – сетка с тремя бутылками «беленькой» и тремя же портвейна. И закусь, разумеется, мы ж не ханурики какие, с понятием и при деньгах люди. Жахнули по первой, художник закурил, я же, никотин не употреблял ни в первой жизни, ни в последующих, схватился за гитару. Сообразно обстановке исполнил хит тёзки и однофамильца Новикова «В захолустном ресторане».

– Твоё?

– Нет, я сочинять не особо, есть парнишка из Бишкека, Саня Новиков.

– Откуда?

– Да из Фрунзе, местные басмачи кличут город то ли Бишкек, то ли Пишкек. Там Новиков и проживает.

– У меня тоже есть кое-что, – процедил Игорь важно и многозначительно, не вынимая беломорины, – дай-ка инструмент!

Особых талантов в рифмоплётстве у товарища Никитина не наблюдалось, не «кровь-любовь», но максимум студент из самодеятельности, кумир курса экономического (насквозь девчачьего) факультета. Пять песен кряду про подлую измену коварной стервы, сволочных друзей и негодяев соседей дали представление о «богатом внутреннем мире» коломенского интеллигента в первом поколении. Из дальнейшего разговора выяснилось, Игорь сирота, отец от ран помер в 1955, мать совсем недавно отдала Боту душу, намаявшись и с Игорьком (в этом месте не выдержал, заплакал собеседник) и с сестрой непутёвой, Катериной, вышедшей замуж за деревенского алкаша и в дерьме загибающейся с тремя то ребятишками. А вот он, Игорь (тут уже гордо, голову подняв и подбоченясь начал изрекать) уехал из колхоза, ибо делать там нехер, а таланты надо реализовать. Но сволочи начальники и бабы изменщицы порушили всю карьеру…

Дверь сторожки скрипнула и вошла та самая Марина, которая «Уличная красотка», она же шалава блудливая.

– Я так скажу, Игорёха, – как будто речь прерванную продолжаю, быстро зачастил, – с твоими талантами валить надо из здешних ебеней. У меня на «Мосфильме» хороший приятель в административно-хозяйственной части работает, поможет устроиться в оформительскую группу: реквизит там всякий делать и прочее. А постепенно втянешься, знакомства заведёшь, песни покажешь сценаристам, так и пробьёшься на самый верх. Тут же ловить нечего, помяни моё слово.

– Это кто тут вербует комсомольцев на стройки Сибири? О, ещё один гитарист самоучка, ещё один непризнанный гений. С утра начали творческий процесс?

– Иди ты знаешь куда, – Игорюша, похоже застеснялся, видимо притирает «по старой памяти» Марине тугосисей и крутобёдрой, или пытается, но ни за что в том не признается «общественности», чтоб мужики тряпкой не посчитали героического танкиста (срочную отбарабанил в Венгрии, сержант, командир танка).

– Куда? А есть ли смысл туда идти? Прокудыкал, пропил себя, толку то от алкаша. Николай, кажется?

– Точно так. Ихь бин Николас!

– Помоги столы убрать из зала, вечером танцы, надо после ребятишек школьников подготовить всё чин-чином, а помощнички нарезались с утра пораньше, еле ползают. Ты вроде в норме.

– Ведите, о прекрасная завклубом! За ради ваших глаз зелёных прям сейчас готов на любые подвиги. В том числе и трудовые.

– Пошли, балабол.

Двинулся за «прекрасной завклубшей», беззастенчиво пялясь на «корму» девушки, отметив как Игорь поначалу дёрнулся за нами, но окинув мутным взором стол, заставленный выпивкой, предпочёл остаться в сторожке. Победил, эх, победил зелёный змий, пригасил ревность и порывы любовные у товарища Никитина. И не хочется парню отпускать пусть и бывшую, но таки зазнобу с потенциально опасным мужиком столы двигать, но как запасы спиртного без присмотра оставить? Дилемма дилемм!

С работой управился минут за пятнадцать, там и дедов то – протащить столы в неудобные, узкие двери. Но поскольку силушки через край, пёр мебель в одного, лихо притираясь к косякам.

– Шустрый, – Марина оценивающе, с прищуром посмотрела на нечаянного помощника, – подходи вечером на танцы, место за столиком, считай, заработал.

– Только если соседка будет хоть вполовину также хороша, – ответил, взгляд устремив на блузку труженицы культуры, почти не скрывающую соблазнительные полушария.

– Шу-у-устрый. Поглядим, может, и найдём кого…

Эх, девонька, да на кой вензеля вокруг тебя выписывать? Поди, ещё придётся мордобой учинять с подвыпившими конкурентами. Иной, иной у киборга-иновременца интерес. Игорь Владимирович почти идеально вписывается в схему по продвижению таланта из провинции, энергичного и настойчивого барда и художника в «высший свет», в советский так сказать бомонд…

Пока народ пел и плясал, радуясь достижениям советской космонавтики и скорой колонизации Луны и Марса, мы с Игорьком «беседы беседовали». Понятно, то был монолог Никитина, рассказывающего нечаянному собеседнику о жизни своей со скамьи школьной и до дней нынешних. Про деревню из которой «слинял» в армию, про службу и про полковую самодеятельность, где выучился на гитаре, про дембельские дела и жизнь в Коломне. Про Маринку – стерву, само собой. Вывернул наизнанку спившегося художника, даже жалко стало пропойцу. Могу ведь «починить» гражданина: бухать бросит, семью заведёт, в передовики выбьется.

Но! Есть такое слово суровое – целесообразность. Паскудно, ой как паскудно чувствовал себя, выпивая с будущим покойником, потому и алкоголь не «расщеплял», немножко дурманя разум и совесть. «Слияние и Контроль» не позволяли отключиться от коктейлей из водки и портвейшка, но был весьма близок к «пограничному состоянию», когда вливал собутыльнику ударную, непереносимую среднестатистическим человеком дозу…

Как только Игорь отдал Богу душу а может и переместился в какую иную реальность, лучше буду так считать, спрятал сторожа под топчан.

Сам же, обрядившись в шмотки Никитина, на полную мощь врубил модерацию «морды лица». Если быстро, то оно ой как больно, но перетерпел, превозмог, через пару часов неотличим стал от Игоря Владимировича, одно лицо, вплоть до последней веснушки. На теле тоже пару пятнышек приметил и «перенёс», это вообще секундное дело. Проблема в другом – Никитин тощ, хоть и высок, около 182 сантиметров. Рост подходящий, в него и «втиснусь» без проблем. А вот сгонять вес категорически не хочется. Разум прям вопиет и приказывает оставить «стратегический запас»!!!

В темпе обрядился в поношенный сторожёвский тулуп, в нём не так заметна «прибавка в весе», свои, вернее Писаренко Николая вещи спрятал в баул. Мало ли – уехал по делам гость приятель, сказал шмотьё потом заберёт, а куда уехал, зачем – да кто у случайных собутыльников биографией интересуется?

Итак, по голосу от почившего художника неотличим, по роже также один в один, а как объяснить что поправился на двадцать кило за двое суток пьянки – тут надо покумекать. Самое простое валяться на топчане и всех посылать, имитируя похмелье. Но надо же ещё тело куда то деть. Благо нашёлся железный ящик – вытащил в нём останки на улицу, а морозы сейчас хорошие, ни о каком глобальном потеплении речи не идёт, зима и в Подмосковье зима.

Припёрлись два хмыря, скорее всего Валюха и Серый, корефаны покойного. О дружках и сменщиках я первым делом узнал, погрузив Игорька в транс и задавая вопрос за вопросом. Кондейка сторожовская идеальное место для выпивох, особенно в благословенное советское время. Тем более батарея пустых бутылок, рядом в снегу прикопанная, как бы намекает…

– Какого хера припёрлись?

– Чего ругаешься, поправить здоровье не желаешь?

– Участковый предупредил, если шалман не сверну, заеду на 15 суток, так что валите отсюда.

– И куда податься с утра пораньше? Закрыто всё, рюмочная через час заработает.

– Похер на ваши проблемы, со своими бы разобраться…

Первый контакт в новом обличье прошёл благополучно, только вот снежок, столь любезный ребятне и поэтам, навалил-нападал, так его растак, в немалом количестве. А у сторожа тут ещё и функционал дворника. Ну, это без проблем. Прошёлся с лопатой здоровенной перед центральным входом, засим, с валенок снег посбивав, двинул к номинально числящейся заведующей Дворцом Культуры железнодорожников Марии (на самом деле Марфе) Кузьминичне Феоктистовой. Без пяти минут пенсионерка Кузьминична родом из той же деревни, что и Никитин, родителей знала хорошо и симпатизировала бедолаге Игорёше – вытаскивала из вытрезвителя, подкармливала домашней едой. Судя по всему, планировала тётка подлечить запойного сторожа и художника-оформителя и к старшей дочери, разведёнке с двумя детьми, «пристроить». Но такого счастья нам не надобно, нужен скорый расчёт и документы на руки.

– Добрый день, с наступившим Новым Годом, Марья Кузьминична!

– Добрый. Ты никак поправился?

– Вещи в сторожке пропадать стали. Всё что мог, натянул на себя.

– А больше пей с дружками, доведут до тюрьмы. Давай поговорю с комендантом, чтоб в общежитии восстановили.

– Спасибо, но незачем. Увольняюсь. Уезжаю.

– Батюшки светы, в который раз то? Снова сибирские ГЭС строить едешь? Ах, в этом году – первый! Нет, похоже, никуда не денешься от змеи Маринки, пока она рядом и хвостом вертит. Поскорей бы уже замуж вышла стервозина и уехала подальше. Глядишь и ты б поуспокоился. Приворожила парня, ведьмачка.

– Всё всерьёз, Марья Кузьминична. Зовёт дружок армейский в столицу, есть мастерская при райкоме, плакаты писать на все случаи жизни, лозунги и прочее. И график работы свободный и подкалымить всегда можно.

– Который дружок, приезжий, с кем пил в Новый Год?

– Ага, Колька. Механик-водитель был в соседнем взводе, он на гитаре то и научил.

– Точно, говорили девчонки, мол хороший певец в сторожке пьянствует. Звали даже на танцы-обниманцы, только вам лишь бы шары залить. Баб вокруг – выбирай не хочу, а мужики к винищу присосались.

– На этот раз, правда, всё серьёзно, Марья Кузьминична, прошу, оформите побыстрее, пока не передумал. Не вырвусь иначе отсюда, сопьюсь. Заведующая лишь головой покачала, не веря в преображение непутёвого Игорька, но вечером сама зашла в сторожку, спрашивала, не передумал ли. Не передумал.

Ещё только готовясь к финальной части операции, поименованной как «Утилизация», в обличье Коли Писаренко, щедро раздавая трёшки и пятёрки (червонцы и четвертные не светил, чтоб разговоры не пошли) заказал бочку и, «в комплекте», негашёной извести, всё по старой схеме. Но, «по ходу пьесы» пришлось переиграть сценарий. Зарядил червонцем не местного, из Озёр, водилу калымщика, который и привёз на пустынный берег Оки рыбака со всеми «рыбацкими причиндалами», после забыв начисто о той денежной поездке.

В нескольких мешках, щедро нашпигованных кутками свинца, невезучий Игорь Никитин упокоился на дне реки, позже поделившейся имечком с отечественной малолитражкой…

Нынешний же Никитин усиленно втягивал живот и радовался, что «предшественник» в лучшую пору был высок, широкоплеч и нормально развит физически. А пузо наесть не проблема, через полгода все кто ранее знал Игорька будут со смехом рассказывать, как похорошел, посправнел художник в Москве, наел ряху.

Первое января 1967 года пришлось на воскресенье, а уже к вечеру четверга, 5 января, прошёл все инстанции и снялся с воинского учёта. Заранее расспросил Игорька про военкома, про паспортный стол, про ментов, которые его «кошмарили»: звания, привычки, приметы. В общем, не напортачил ничуть. Да и кто б стал приглядываться к опустившемуся, к тому же кашляющему подозрительно, в провонявшем псиной и блевотиной полушубке, (чтоб не заставили раздеваться в присутственных местах косил под простуженного) сторожу. В конце то концов не с секретного объекта физик-ядерщик увольняется.

Ещё раз, возблагодарив советскую систему за отсутствие январских каникул у взрослых, вечером пятого января с двумя здоровенными баулами двинул на автобазу, где Коля Писаренко разведал как можно без проблем, пускай и за денежку, доехать до столицы. В одном бауле большой грязной кучей разместились шмотки Никитина, которые собирался выбросить не довозя до Москвы, желательно подальше от Коломны, во втором добротные и стильные вещички, так сказать, гражданина Писаренко, пропавшего вместе с сожженным паспортом. Да, настоящий Николай живёт себе преспокойно на ридной Украине, восстановил давно основной документ удостоверяющий личность гражданина СССР и не знает, что его практически двойник несколько месяцев «шатает устои», запугивая партийных вождей и членов их семей.

Что ж, теперь начну с чистого листа, благо легенда хорошая, да и сам Игорь Владимирович Никитин парень хоть куда – отличник боевой и политической подготовки, комсомолец. Взносы, несмотря на загулы, уплачивались аккуратно, подозреваю, это Олеся из комитета комсомола станции «Голутвин», к которой ДК железнодорожников относился, постаралась, как бы далее не свои добавляла в ведомость. Очень уж девчонка обрадовалась шоколадке, которую Игорёк (то есть я) презентовал при подписании «бегунка». Чёрт, гложет совесть, гложет, мог ведь парня и вытащить, так кодирнуть, что ни пить ни курить не смог бы танкист-гитарист. Но, что сделано, то сделано, сам Никитин вскорости от такого образа жизни, в блевотине б захлебнулся. Всё, собственно, к тому и шло.

В Москве лучше появиться при полном параде, потому совершил хитрый манёвр, двинув на первом этапе до Луховиц, где и сбросил тулуп и прочие тряпки, избавился, так сказать, от последних вещдоков Игорька. Хотя, о чём это я? Вот паспорт – Никитин Игорь Владимирович 1942 года рождения, вот военник, вот я сам, вылитый чувак на фотке. А то, что одёжка новая и дюже богатая для запойного художника, так какое ваше дело? Надеюсь, в ближайшие несколько суток с прежними знакомцами не повстречаюсь.

Посетив в Луховицах баню и парикмахерскую, с огромным удовольствием облачился в свои же штаны, рубашку и модный свитер с оленями. А хорош гусь, вон как парикмахерша глазки строила. Так и норовила титькой задеть. Похож я отныне на актёра Костолевского, тёзки, кстати. Коля-то Писаренко попроще мордой был, погрубее. Впрочем, Костолевский ещё молод и наверняка неизвестен широкой публике, а гражданин Никитин, хорош. Непременно понравится весёлой вдовушке Антонине Свечиной.

Из Луховиц уже весь из себя уверенный и модный, червонцев не жалея, кружным путём, на трёх такси, оплачивая двойной счётчик, прикатил в первопрестольную.

– Кто там? – Антонина настороже, это похвально. Впрочем, при расставании вдова получила «ментальный инструктаж» на полную катушку, а тут двух недель не прошло, не должен приказ быть осторожной и молчаливой, «рассосаться»…

– Я прилетел сюда, зачем то на ночь глядя.

И смертным боем бьюсь в гостиничную дверь.

Но как повымерли за стойкой эти… тёти.

Наверно дрыхнут, и, куда же я теперь?

– Коля? – женщина ломанулась срывать цепочки и засовы.

– Я за него и от него, Игорь буду…

– О, господи…

Песня-пароль сработала, как и ожидал. Антонина захлопотала вокруг гостя дорогого, пытаясь «ненавязчиво» выведать степень дружбы Игоря и Николая и когда разлюбезный Коленька (или как там его зовут, ах, да государственная тайна) подаст весточку.

Отвечал важно, обстоятельно. Дескать, служили вместе срочную, а потом разошлись пути-дорожки. Николай, пока так его будем называть, на службу государеву, а Игорь жениться хотел, но не доделалась обманщица, отчего после дембеля гулял и куролесил, вот приехал по звонку, по просьбе друга, проследить, чтоб Антонину никто не забижал. А то от государства охрану долго держать не станут, а кавказцы народ мстительный. Заодно попросил посодействовать с трудоустройством, желательно на полставки, ибо сам художник и резчик по дереву, заработать сумею. К просьбе открыть мастерскую в комнате хозяйка отнеслась с пониманием, а на вопрос по оплате возмущённо замахала руками. Спасибо тебе, Коля Писаренко, цельная комната на Кутузовском досталась «преемнику» считай, на шару Исключительно из-за того, что Игорь парень гордый и ни за что не желал задарма вселяться, сторговались на 25 рублях. На сих милых препирательствах и завершился суматошный денёк.