Тери

IV

На следующий день тери уже вполне мог передвигаться самостоятельно. Когда караван пси-талантов углубился в чащу, он незаметно ускользнул от них. Он не бросал своих спасителей; он собирался остаться с ними, потому что сейчас ему некуда было идти, а они были сравнительно хорошо организованы.

Вчера он поел сырого мяса с молоком: утром ему дали то же самое. Еда помогла восстановить силы. Тери уверенно, хотя и не быстро, шел напрямик, продираясь сквозь густую листву. Он знал, куда направляется и что найдет там. Ему не хотелось покидать Адриэль. Так просто остаться рядом с ней и забыть боль утраты! Но нельзя. Ему придется взглянуть в лицо ужасу.

Два дня назад они удачно поохотились. Тери охотятся с дубинками. Он двигался молниеносно, был силен и, когда хотел, мог передвигаться бесшумно, как насекомое. Теперь ему недоставало только дубинки.

В тот день он рано вернулся на поляну, у которой находилась пешера, служившая ему и его родителям домом. Он хотел устроить родителям сюрприз, порадовать их двумя пойманными им огромными дантами. Однако удивляться пришлось ему самому: на их поляну ворвался отряд незнакомцев в стальных шлемах и кожаных куртках.

Пригнувшись, молодой тери пополз по огороду — клочку земли, где они выращивали съедобные коренья. На полпути к пещере он заметил в зарослях маиса какую-то темную массу. Он подполз поближе.

На земле лежал его отец. Огромный, сильный отец, которому больше всего нравилось греться на солнышке и с непреходящим удивлением следить, как растут коренья и овощи, которые он выращивал под руководством своей жены. Теперь глаза отца невидяще таращились на лице, искаженном в маске предсмертной муки. Из тела отца торчала дюжина или больше оперенных стрел; красная кровь, уносящая жизнь, вытекла и разлилась огромной лужей.

Ярость и страх взорвались внутри молодого тери, и он не знал, какое из этих чувств сильнее. Однако он поспешил закрыть лицо руками и пригнулся к земле; он выждал, пока его перестало тошнить. Потом страх ушел. Осталась только ярость.

Он поднял охотничью дубинку.

Крепко сжав ее в руке, он, пригнувшись, побежал к пещере. Он бежал на звук человеческих голосов…

У входа в пещеру толпились солдаты. Они перекидывались шуточками и гоготали. И все пили вино, которое сделал его отец.

— Интересно, где они его украли! — сказал один солдат; у него по бороде текла красная струйка. — Вкусно!

У ног солдат лежала мать тери; голова была почти отсечена от изуродованного тела.

Тут он потерял всякую осторожность. Хрипло крича и размахивая дубинкой, он набросился на солдат. Дикая, свирепая ярость поразила его самого так же сильно, как и солдат. Он слышал, как они кричат от страха, видел ужас в их глазах, когда ворвался в гущу толпы.

Вот и хорошо! Пусть солдаты тоже познают хоть часть того ужаса и боли, что испытали родители перед тем, как были жестоко убиты!

Лучники не успели натянуть тетивы, но мечи у солдат были обнажены и все — в запекшейся крови. Тери было все равно. Он хотел испачкать свою дубинку их кровью! Когда тери приблизился, первый солдат поднял меч, но тери отшвырнул его прочь и опустил дубинку на голову солдата. Тот уклонился, но недостаточно проворно. Дубинка скользнула по левой щеке. Кровь хлынула у человека из носа; у тери стало одним противником меньше.

Он почуял движение справа. Не глядя размахнулся, вложив в удар всю свою силу. Дубинка ударила по плечу лучника; тот со стоном упал на землю. Следующий удар пришелся в шею третьему солдату с мечом.

В первые мгновения боя преимущество было на стороне молодого тери; солдаты лишь без толку размахивали кулаками и натыкались друг на друга. Вдруг он подумал: сейчас он перебьет их всех и полностью отомстит за родителей! Но людей было слишком много, и все они были опытными воинами. Тери не успел причинить им серьезных повреждений, когда дубинку выбили у него из рук. Кто-то ткнул его мечом между ребер.

Оставшись без оружия, раненый тери побежал. Ему легко удалось бы скрыться, если бы капитан не приказал солдатам сесть на лошадей.

— Не давите его! — услышал тери голос капитана. — Просто рубите, режьте его на куски! Сейчас позабавимся.

Они здорово позабавились. Все солдаты были отличными наездниками. Они отрезали ему путь к бегству, окружили его и изрубили мечами. Когда каждый солдат омочил меч его кровью, они позволили ему пробежать круг и даже удалиться на небольшое расстояние — но потом снова окружили и принялись кромсать на куски. К тому времени, как тери наконец рухнул в высокую траву, от него практически ничего не осталось.

— Сожжем его и двух других? — спросил один солдат.

— Времени нет, — задыхаясь, ответил капитан, оглядев с высоты лежащего тери.

— Но Мекк приказывает сжигать…

— У нас нет времени! И потом, если он еще не издох, его склюют стервятники! Они работают так же чисто, как огонь, только они действуют медленнее!

Тери хорошо запомнил лицо того капитана.

Поляна была в том же виде, в каком он с нее уползал, — если не считать хищных птиц. Он отогнал их от разлагающихся, полусъеденных останков, которые прежде были его родителями.

Мама… Папа…

У молодого тери перехватило горло; спотыкаясь, он побрел по поляне. До сих пор он даже не понимал, как сильно любил своих родителей, как много они для него значили, как важно было для него самого заботиться о них. Среди повседневных дел ласка и нежность не бросались в глаза, забывались. Родители. Они любили его, заботились о нем, беспокоились о нем — а он ни разу не поблагодарил их, ни разу не дал себе труда понять, как много значат для него родители, — до тех пор, пока не понял: их нет и больше никогда не будет. Никогда!

А они… знали? Догадывались о том, как сильно он их любит? Или умерли, так и не поняв, какими замечательными родителями они были…

Не обращая внимания на саднящие, едва затянувшиеся раны, он начал затаскивать останки в пещеру. То, что ему предстояло, вселяло в него ужас. До сознания не доходило: жуткие зловонные останки — все, что осталось от двух самых близких и дорогих ему существ. От боли и ужасного запаха, царящего повсюду, к горлу подступала тошнота. Прежде чем он завершил дело, ему пришлось несколько раз из-за рвоты отходить в сторону.

Он отдыхал, восстанавливая силы, и вспоминал о родителях. В его памяти они навечно живы — хотя бы там он мог сохранить их живыми! Он вспоминал их семейную историю, узнанную по рассказам мамы. Когда он был маленьким, она часто усаживала его к себе на колени, обнимала и рассказывала…

Его отец был диким, звероподобным созданием. Он родился от одичавших родителей и вырос в дикости. Всю свою жизнь отец провел в лесу. И все же характер у него был мягкий; мясу он предпочитал ягоды, а охоте — сон на солнцепеке.

Мама была другой как внешне — кроме прямых родственников, нет двух тери, похожих друг на друга, — так и по своему происхождению. Она была по-кошачьи грациозна. В детстве она попала в плен к людям; ее вырастили в крепости, когда правителем был отец Китру. То было еще до того, как Мекк издал указ, призывающий истреблять всех, кто не является носителем Истинной Формы. Тогда считалось модным держать при дворе одного или двух тери, которые умели говорить и выступать перед гостями.

Одной из таких тери была его мать. Она развлекала гостей пением, рассказывала им сказки, читала множество выученных ею стихов. Однако со временем, несмотря на окружавшую ее роскошь, она устала от пустого существования домашнего зверька и сбежала в лес. Тогда она только начинала взрослеть.

В лесу она встретила своего будущего супруга, который совсем не умел говорить. Отец так и не научился говорить бегло — несмотря на то, что он обладал разумом, он слишком долго прожил на свете бессловесным. Однако ему удалось по-другому найти путь к ее сердцу. Вскоре у них родился ребенок.

Мать маленького тери научила его говорить и рассказала о его происхождении. Во времена Страшной Болезни многие живые существа изменились. Его способность мыслить — одна из таких перемен. Некоторые вещи она узнала, когда жила в крепости. Малыш впитал в себя все, что мать сумела ему передать. Он был умен, любознателен, стремился учиться и выказал готовность говорить, хотя голос у него был хриплый и довольно неблагозвучный.

Однако сейчас, взбираясь по склону холма, под которым располагалась пещера, молодой тери не говорил ничего. Добравшись до вершины, он принялся сбрасывать сверху вниз камень за камнем, пока вход в его бывший дом не оказался полностью заваленным. Эхо сотворенного им землетрясения отозвалось в ближней роше. Сгустились сумерки; он сидел один на скале и обозревал поляну, которая, сколько он себя помнил, была его домом.

Так тяжело… так теснит в груди… словно на него давит огромная тяжесть…

Тери трудно было разобраться в бурлящих в нем чувствах. Он не до конца понимал, отчего ему так трудно дышать. Мирная, безмятежная жизнь не подготовила его к испытаниям, и сейчас все в нем кипело и клокотало.

С ним поступили подло — с его родителями поступили подло! Им причинили вред. Допустили несправедливость. Такого с ним никогда прежде не случалось. Ему не приходилось сталкиваться с подлостью и несправедливостью. В лесу нет ни добра, ни зла, только нескончаемая борьба за существование. Все берут только то, что нужно, и не убивают понапрасну. Таким образом в природе сохраняется некоторое равновесие. Неосторожность влекла за собой боль и несчастье, бдительность награждалась безопасностью и часто полным желудком.

Пока тери сидел на скале, перед ним проплывали все новые образы прошлого. Ему удалось на время забыть о них, пока он был занят тем, что хоронил останки родителей. Но теперь, покончив с делом, он смотрел на холодную, мертвую, пустую поляну, которая когда-то была для него воплощением уюта, тепла и безопасности. Он вспоминал, как его неуклюжий отец учил его плавать и охотиться. А холодными вечерами он часто сидел у входа в пещеру, согреваемый мамиными объятиями.

Грудь его непроизвольно дернулась, и к небу вознесся хриплый, надорванный стон, исполненный неприкрытого горя. Внезапно он кубарем скатился с холма, в спешке два раза чуть не упав, и выбежал на поляну.

Он забегал по поляне из конца в конец, плача, скуля. Ему ужасно хотелось сейчас сломать, разбить, уничтожить все, что подвернется ему под руку. Добежав до огорода, он схватил грубую мотыгу, которой отец обрабатывал землю, и начал косить направо и налево стебли маиса и другие растения. Уничтожив огород, тери вернулся к подножию холма, набрал в руки побольше камней и начал с яростью кидать их в завал, образованный у входа в пещеру. Некоторые камни легко отскакивали от завала, другие с треском раскалывались от удара. Плача и стеная, он швырял один камень за другим, пока не открылись его раны и силы у него полностью не иссякли. Тогда он упал на колени, прижался лбом к земле и зарыдал — горько, от всей души.

В нем зрело новое чувство, которое он пока что мог только назвать. Месть! Если бы его родителей убили из-за добычи, если бы их растерзал крупный хищник семейства кошачьих, которые наводнили лес, ему бы и в голову не пришла мысль о мщении. Так было всегда. Так устроен мир. Его родители были бы тогда мертвы — как они мертвы сейчас, — но равновесие в мире не было бы нарушено.

Тери поднял голову. Ни мать, ни отец никогда не причиняли вреда человеку, никогда не угрожали людям. Наоборот, они всячески избегали любого общения с людьми. И все же солдаты ворвались в их дом, жестоко убили их и оставили гнить. Поступку людей нет оправдания. От их жестокости все на свете перекосилось, исказилось. Пока не восстановится равновесие, мира не будет!

Тери дал себе обет не забывать того капитана.

Он стоял и смотрел на развалины своего дома. Отныне он порвет все связи с прошлым. Начиная с сегодняшнего дня он становится беглецом. Тери объявлены вне закона? Значит, он примкнет к людям-беглецам, которых он встретил в лесу. Пусть его родителей больше нет; он их никогда не забудет.

А еще — он никогда, никогда в жизни не забудет лицо того капитана!