Тень маньяка

Глава 15

Он провел ночь в машине, которую припарковал в заколоченном с одной стороны виадуке на заброшенном шоссе. Въезд в виадук был скрыт от посторонних глаз разросшимся кустарником.

Сон никогда не был для него проблемой: он просто закрывал глаза и моментально проваливался в черную дыру. У него уже несколько лет не было сновидений.

Пробуждение пришло с ревом и грохотом.

Он моментально пришел в себя, выкарабкался из черной дыры, а вокруг падали бомбы – нет, не бомбы, то было в другое время, в другом месте.

Потом он понял, где находится, и узнал источник звуков: машины-мусоровозы, разъезжающиеся в утреннюю пустоту улиц во исполнение своего долга. Как только он понял, что слышит, сердце его перестало бешено колотиться, и он снова стал спокоен.

Он сел, позволив себе слегка улыбнуться, не в качестве комплимента глубине и оригинальности своих мыслей, а отдавая должное самоконтролю и дисциплине, которые позволяли ему мыслить так эффективно.

Он был автором пьесы, режиссером, он блокировал маневры противников, распределил роли, спланировал всю постановку. Свою роль он знал назубок, но одна мысль не давала покоя – сможет ли он доиграть ее до конца?

Теперь он знал ответ. Страха перед сценой не было. Нужно только помнить, что все это – простое лицедейство. Кровь – это всего лишь кетчуп, а конвульсии, гримасы и крики – всего лишь потуги актеров, действующих по указке, нагнетающих страсти перед финальной сценой смерти.

Конечно, ему следовало быть осторожным, потому что он был реальным и его кровь не была кетчупом. Самым разумным будет менять роли.

Каждый человек в разное время играет несколько ролей. Послушный пациент для доктора Гризволда и его персонала, всемогущий лидер для других пациентов. А затем, для избранных аудиторий из одного зрителя – немые роли. Человек из стенного шкафа для Дороти Андерсон, человек в тени для Джека Лоча, человек в саду, ожидающий Эдну Дрексел. Плавательный бассейн послужил хорошей подсказкой: что-то шевельнулось в его памяти, навело на мысль прибегнуть к плагиату – повторить сцену из старинной восточной мелодрамы «Кисмет». Жизнь копирует искусство.

Но устранение со сцены Тони Роделла было результатом блестящей импровизации. Использовать таким образом собак было гениальной идеей, может быть, он сумел полностью одурачить публику.

Он наклонился вперед на сиденье автомобиля и включил радиоприемник, несколько раз нажал кропки диапазонов в поисках утренних новостей.

Болтовня диктора дала ему ответ, который он искал:

«…серия ужасающих зверских убийств достигла апогея, когда рано утром был обнаружен труп бывшей рок-звезды Тони Роделла…»

Он слушал до тех пор, пока с удовлетворением не узнал, что виновниками трагедии признаны собаки. О нем ничего не узнали, что было еще важнее. Все остальное было всего лишь упражнениями в навешивании безвкусных и злобных ярлыков – «маньяк-убийца все еще на свободе» и еще в таком же роде.

Он выключил радио и включил электробритву, купленную вчера вечером в аптеке. Глядя в зеркало заднего обзора, убрал с лица щетину. Потом достал из-под сиденья смену одежды. Хорошо, что в кошельке Гризволда было достаточно денег наличными, чтобы приодеться.

Прячась за кустами, он оглядел улицу. Начиналось обычное утреннее движение – люди направлялись на работу. Никто не смотрел в его сторону. Тем не менее он пригнулся и так, полулежа на сиденье машины, начал переодеваться. Вот было бы смешно, если бы сейчас его задержали за появление в общественном месте в неприличном виде.

Он надел брюки, потом вынул булавки из новой рубашки. Застегнувшись на все пуговицы, уже не таясь, сел на сиденье и повязал галстук, не отрывая при этом глаз от зеркала. Потом он переложил содержимое своих карманов в новую одежду, задержавшись ненадолго, чтобы пересчитать деньги в кошельке Гризволда. Тридцать четыре доллара. Не состояние, но достаточно, чтобы прожить день. Потом будут еще деньги и еще – дни.

Впервые он позволил этой мысли вырваться наружу. Она выжидала долгое время, выжидала, пока сцена не будет готова. Почему нужно ограничиться одним спектаклем? Нужно ли, чтобы это кончилось?

Устранение свидетелей замышлялось как мера предосторожности, и это было разумно. Но чего ради останавливаться на этом?

Мир полон кандидатов в небытие. Такие, как тот осел на радио, рассуждавший фарисейски о «маньяках-убийцах». Да и множество других.

Занятый этими мыслями, он достал из отделения для перчаток коробку бумажных салфеток и тщательно протер всю приборную доску, руль, зеркало заднего обзора. Завернув снятую одежду в обертку из-под новой, он сунул пакет под мышку и выбрался из машины. Теми же бумажными салфетками протер дверные ручки.

Какое-то время он следил за улицей из-за кустов, выждал момент, когда на улице не было движения, вышел на тротуар и пошел по улице. На ближайшем перекрестке свернул в переулок. Пройдя полквартала, остановился у ряда мусорных баков. Снова оглянулся вокруг и удостоверившись, что никто за ним не следит, поднял крышку одного из контейнеров и бросил в него сверток с одеждой, замаскировав его старыми газетами. Грязноватая работа, но цель оправдывает средства.

Покончив с этим делом, он вновь зашагал по улице. Где-то перед следующим перекрестком должен быть кафетерий. Там он поест, а потом надо будет обзавестись новой машиной – придется порыскать по аллеям и переулкам, где паркуются клерки и владельцы магазинов, пока он не найдет автомобиль с оставленными по небрежности ключами зажигания. Еще одна унизительная задача, но опять-таки следует помнить о конечной цели. О конце, который он уготовил другим.

Не убий! Заповедь господня. Но ведь никто ей не следовал. Судя по тому, во что превратили мир. Если бы Господь выставил свою кандидатуру для переизбрания, то с такими-то заслугами наверняка проиграл бы.

Убивать легко. Любой это знает. Рука прихлопывает муху, нога раздавливает жука. Фермерша сворачивает шею цыпленку. Рабочие на бойне дубинами глушат быков, режут визжащих свиней.

Следующий шаг – это, разумеется, война. Но об этом ему думать не хотелось. Убиение невинных.

Лучше подумать о справедливом уничтожении виновных. Это, в конце концов, была пьеса – пьеса с моралью, пьеса страстей.

Страсть. Слово отозвалось знакомым ноющим ощущением в паху.

Внезапно, без всякой причины, он вспомнил препарирование лягушки на уроке биологии в школе. Как наяву, предстало белесое брюшко твари, растопыренные лапки, судорожные движения под ножом.

А потом анатомический столик превратился в кровать, а лягушка стала Принцем – нет, Принцессой. Девушка с белесой кожей, ноги раздвинуты, извивающаяся под другим орудием пытки.

Разумеется, он знал, кто эта девушка.

И сегодня он ее увидит.