Тень Беркута

Добросовестно выполняя приказ Богини, Юхим, однако, не отказывал и себе в небольших удовольствиях. Оберегая жизнь Найды от серьезных бед, он пакостил ему по пустякам, − где и как только мог, радуясь тайком, что благодаря его стараниям, парень ходит с ободранными локтями и коленями, в кровоподтеках и с разбитым носом.

А пять лет тому назад, узнав о любви, которая зародилась между Найдой и Руженкой, только по укоренившейся привычке, лишь чтоб подгадить, наплевать в душу парню, − Галицкий оружейник Непийвода заслал к девушке старост.

Сначала старые Крендели противились его домогательствам, потому что ведали, кому пообещала свое сердце их внучка. Но хоть как любили, как лелеяли они рано осиротевшую девочку, в конце концов, под натиском бедности, не смогли устоять перед блеском золота. Да и то, сказать, давал Непийводченко за невесту столько дукатов, что можно было на них приобрести пару коней, полдюжины коров, − да еще и на хорошую одежду оставалось.

Но и Руженка была достойна каждой потраченной монеты. Что да, то да...

В первую очередь надо было учесть – что сватался Юхим, имея за плечами восьмую руку лет, а девушка только пятнадцатую весну встретила. Однако, уже и тогда была в меру высока, длиннонога и стройная, словно березка. В то же время – округлая в бедрах, а полная девичья грудь так и распирала пазуху рубашки. Лицом мила, а пушистые косы, когда распускала их, укутывали Руженку прочь всю, до самых пяток – будто соломенный стожок полевую нимфу. Или − как водопад русалку. За такую юницу можно было и больше выложить. Это – даже если не прибавлять сюда еще и наслаждение, получаемое от мести, нанесенной врагу. Поддается ли подсчету и весу золотых монет то неистовое ощущение, когда Юхим, на правах хозяина, получит возможность, по собственному желанию, задирать подол непокорной (а может, и покорной, кто знает?) красавицы и ведать, что в это же время, где-то неподалеку корчится от нестерпимых, адских мук влюбленный Найда?

Но когда б догадывался Юхим, какие хлопоты покупает на свою голову, то лучше бросил бы тот кошель с дукатами в запруду и доживал бы век затворником.

Стыдливая девочка, войдя в женскую силу, оказалась жадной к любви... А что ж Юхим?! О, Морена знала, чем досадить мужчине! Лучше бы тогда она отрубила ему руку или ногу... Не проходило и дня, чтобы Юхим не посматривал на горы, ожидая оттуда приказа вцепиться в горло Найде. Вот тогда бы Руженка получила за все сполна! Наверно, с месяц не выпускал бы ее из постели! А то – и больше…

Возможно Юхим и не влез бы в ту женитьбу. Нашел бы другой способ донять врага. (Это ли проблема?). Но после смерти старушки матери дом Непийводченков остался без хозяйки. Надеяться на то, что невестку приведет какой-то из младших братьев, было делом напрасным и безнадежным. Разве ж какая захочет вековать с недоумком? Даже за богатство... А его, Юхимов изъян, была тайный, да и не навсегда... И он надеялся, что пока как-то обойдется. Телесные утехи заменит нежность, забота, согласие. Оттого и брал за себя смело, хотя и писаную красавицу, но зато ж – совершенно неопытную, глупую девочку.

И в самом деле, сначала Руженка была смирная, − потому что, хоть и помнила о своей девичьей любви, понимала, что назад возврат нет. Утешалась, глядя, как зажиточно зажили на старость ее дед с бабой, и даже чувствовала некоторую благодарность к Юхиму. Правда, она и дальше избегала брачного ложа, но поскольку мужчина ни к чему ее не принуждал, то и девушка постепенно привыкала к его присутствию в кровати. И где-то на третий год стала воспринимать все как должное. Казалось бы, что еще надо? Живите... Но судьба человеческая такая же капризная и непостижимая, как и женский нрав.

Проходило время. От зажиточной жизни Руженка еще больше расцвела, нахваталась разнообразных знаний от языкастых соседок, всегда готовых обсудить достоинства своих мужей и в работе, и в… постели. Привыкла к Юхиму настолько, что уже не вздрагивала, когда мужчина ласкал ее волосы, или, чересчур расшалившись, засовывал ночью руку ей под подол рубашки. Даже наоборот – сама начала искать сближения. Радуясь ее желанию, Юхим охотно пускался в эти забавы, утешаясь в душе, что вот-вот Морена отдаст приказ: привести ей Найду, а он тем временем предпринимает еще один шаг до самой сладкой мести. Бедолага не замечал и не догадывался, что с каждой новой, более смелой лаской, приближается к настоящему аду... Который – гораздо страшнее того, обещанного церковью.

Осознав, что ничего кроме поглаживаний и поцелуев от мужчины не дождется, Руженка сначала тихо плакала в подушку, особенно длинными зимними ночами. А потом снова начала чураться Юхима. Обходясь с ним и его братьями, будто со скотом. То есть, кормила, присматривала, но и без крошки тепла, которые изредка от хорошей хозяйки перепадают даже скоту.

А этой осенью, под пятую годовщину их брака, стало совсем нестерпимо... Руженка расцвела, словно цветок, которым ее нарекли. Стала мягкой, приветливой. Все делала с улыбкой, с песней, но не реже, чем дважды на неделю, исчезала из дома вечером и возвращалась домой поздним утром. Измученная, обессилившая, но счастливая… А глаза ее излучали такую радость, что Юхиму хотелось пойти, да и утопиться.

Не помогали ни просьбы, ни проклятия. А на угрозу взять за косы и хорошо отстегать вожжами – Руженка ответила с пренебрежением:

– Разве я тебя гоню с брачного ложа? Сам не хочешь... Ну, тогда и не мешай.

И сказано было это настолько твердо и по-женски жестоко, что Юхим так и замер с поднятой рукой. А тогда ссутулился-сгорбился и тихо вышел из дома.

Думал еще уберечь жену, проследив, с кем она любится и задать лиходею доброй взбучки, но догадаться предварительно, в какой именно вечер она исчезнет, не удавалось ни разу. А после того, как Руженка пропадала, словно призрак, было уже поздно начинать поиск – лес большой. Обернувшись на волколака , он, конечно, легко нашел бы след, но не хотел этого делать. Потому что ведал, − в звериной шкуре не сможет сдержаться и загрызет и обидчика, и жену. А он все еще лелеял надежду – все-таки добраться с временем до ее прелестей. Заплачено дорого, так зачем же деньгам зря пропадать? Это уже потом, когда утолить желание, − помыслит над ее судьбой. Потому что свою обиду Юхим не прощал никогда и никому... Терпения ж ему не занимать. Долго кувшин воду носит, а все ж и у него ручка когда-то оборвется.

Однако успокоительные мысли оставались всего лишь мыслями, а Юхим мучился, грыз кулаки, скрипел зубами. Сошел с лица, похудел на добрый пуд. И, видя его вечно нахмуренное, мрачное лицо, соседки зашептались о какой-то потаенной болезни, которая гложет богатея...

И вот, наконец, Юхим дождался случая расквитаться с обидчиком.

Сегодня вечером выпал на замерзшую землю первый снег. Он лег легкой, неуверенной скатертью, готовый растаять от первого же теплого прикосновения или самой слабой солнечной улыбки, но следы отображал четко и хранил долго. Достаточно отчетливо и достаточно долго, чтобы помочь ревнивому мужу. Руженка ж и не подумала об этом... А может, слишком уверенна была в себе и мужней покорности? Да и умение, путать следы на снегу, не входило в арсенал ее хитростей. Женщина все же, а не лиса... Вот и попалась.

Обо всем этом Юхим успел подумать, прежде чем Найда выпрыгнул из стога на землю и ступил шаг вперед. Поэтому и рассмеялся столь неожиданно. Потому что, как оказалось, Руженка даровала свои ласки тому, у кого он, собственно, и пытался ее украсть. Тайком, крадучись, как вор, а все ж, проклятый подкидыш, сумел выхватить у него из-под носа свой ломоть добычи.

Смех и для Найды оказался полной неожиданностью. Выбираясь наружу, он ожидал драки. Потому что хоть и считал Руженку своей, понимал, что перед Богом и людьми она принадлежит Юхиму. Ведь, в церкви своими губами ответила: «да!», на вопрос священника, − и этого уже не изменить вовек. Но сознание этого удерживал далеко от себя и никогда не вспоминал о нем. Напротив, делал вид, что все началось в их жизни лишь этой осенью…

Ночи тогда были еще по-летнему теплые, а зори – чистые и высокие...

Он встретил Руженку около запруды. Шутя взял за руку, но так уже и не отпустил. От прикосновения хрупкой ладошки, парня сначала бросило в жар, потом в холод, потом опять в жар... Потом... Он по-медвежьи неуклюже сгреб ее в объятия, опасаясь сердитого окрика или отчаянного сопротивления, но почувствовал под руками лишь податливую упругость девичьего тела. Увидел, в широко раскрытых глазах, счастливое недоверие и неумело, но крепко припал жаждущим ртом к ее, приоткрытым для поцелуя, роскошным губам...

Что делалось с ними дальше, не мог вспомнить никто...

Первая любовная ласка поймала их в свою ловушку и выпустила, счастливых и испуганных, лишь после того, как изменить уже нельзя было ничего. Да, собственно, они и не хотели этого. Знали, что рано или поздно наступит расплата. Но легкомысленно отмахивались от грустных мыслей и снова встречались, чтобы погрузиться в сладкое забвение.

Больше всего Найда переживал за Руженку. Потому что для него – княжеского дружинника – в наихудшем случае все обошлось бы лишь побоями. Жестокими, кровавыми, а все-таки – не до смерти. Потому, что убийство своего ратника князь Данило не простил бы никому. И ни на какую несправедливость, ни на какие объяснения не обратил бы внимания. Своих воинов князь судил сам и, за подобный проступок, оправдал бы без разговоров... Тем более, что здесь было много смягчающих вину обстоятельств. (Да и с каких это пор, для воина стало смертным преступлением позабавиться с чужой женой?). И только Руженке пришлось бы снести весь груз беспощадных сплетен и пересудов. А что девушка родила красавицей, то были бы они особо изощренными. Потому что именно в таких остальные женщины видит главную угрозу своему счастью и ненавидит от всей души. Соответственно, и порочит с прямо-таки неописуемым наслаждением.

Что же до избиения, то над этим Найда даже не задумывался. За время военной науки приходилось получать взбучку не раз и не два. Порой такую, особенно поначалу, что домой его относили на руках товарищи... Сам не смог бы дойти. Готовя свою дружину, князь Данило на учебу не жалел ни труда, ни времени. Особенно придирался тысяцкий Дмитрий. Тот не давал спуску ни в чем и никому. По его мнению, хороший дружинник должен был владеть и мечом, и копьем, и луком, – как ложкой. Даже более ловчее, поскольку от наличия ложки жизнь не зависит. А голыми руками должен был уметь справиться с одним, а то и двумя вооруженными. Про обычную драку, можно даже не вспоминать, − за каждый синяк или кровоподтек, полученный в общей шутейной свалке, воину полагалось три удара батогом. Была бы воля тысяцкого, он заставил бы каждого новобранца сойтись в поединке с медведем, чтобы посмотреть, чего тот стоит. (Новобранец, то есть). А за растерзанными зверем и не жалел бы, мол, сами виноваты, − лучше защищаться надо было.

Скрывая от людских глаз свои отношения с Руженкой, Найда даже мечтал, чтобы Юхим напал на него. Уж он бы тогда поквитался за все. А если б счастье улыбнулось, − то, может, и овдовела бы ненароком его любимая. Потому, что хоть как бы там люди не судачили, а Руженка всегда была лишь его, Найды. И именно Непийвода украл ее первым...

Воин знал, что справится с оружейником, даже если тот сунется к нему со всем своим глупым выводком. Поэтому, услышав снаружи его голос, Найда даже обрадовался, а когда выпрыгнул со стога, был уже готов драться и убивать. Но неожиданный хохот Юхима настолько сбил его с толку, что он на мгновение забыл про остальных Непийводченков. А тем − недоумкам было безразличны всяческие размышления, воспоминания. Они запомнили лишь то, что старший брат долго вдалбливал им в головы еще на подворье: бить каждого, с кем он станет говорить в лесу.

Тяжелая кривуля врезала парня по шее быстрее, чем Юхим перестал хохотать. И не успел Найда опомниться, как удары крепких кулаков так и посыпались на него со всех сторон. Дружинник даже не мог толком защищаться, а лишь кряхтел и пытался глотнуть воздуха, что после каждого удара в живот вырывался из его горла с громким всхлипыванием, будто раздували горнило кузнечным мехом. Мир потемнел в глазах Найды, ноги сделались мягкими, будто из воска, колени подогнулись, и он рухнул лицом в смешанную сапогами снежную болтанку. И скорее всего, невзирая на возможный княжеский гнев, здесь бы ему и наступил конец, потому что, раззадоренные кровью, придурковатые братья Юхима готовы были растерзать на куски кого угодно, хоть бы и ратника. (К тому же, какой с глупого спрос?). Но в это мгновение из стога выскочила Руженка.

Драка закипела так внезапно, быстро и жестоко, что у женщины даже не было времени одеться. Не слыша больше голоса Найды, она поняла, что случилась беда, и поспешила на помощь.

– Стойте, нелюди! Стойте! Опомнитесь! Что ж вы делаете?! Юхим!!! – прибегнула к хитрости. – Вы же княжеского дружинника убиваете!

Юхим заколебался, потому что хоть жажда мести и требовала крови, теперь уже было не до шуток. Убив Найду, он должен был бы поступить так же и с Руженкой. Ибо, пусть мир перевернется, она подтвердит перед воеводой, что напоминала ему, Юхиму, с кем имеет дело. И отбрехаться тем, что не ведал, кого били, уже не удастся… А значит – разговор закончиться на плахе! Вот только, как сдержать разошедшихся братьев? Юхим ринулся вперед, готовый остановить их пинками, если не помогут слова. Но его вмешательство было излишним... Глупые братья, увидав перед собой обнаженную женщину, которая казалась им еще более обольстительной в предрассветной мгле, так и остолбенели, − не в силах оторвать глаза от недоступных, а потому еще вожделенных, прелестей невестки.

Только теперь Юхим вспомнил, что и Морена приказывала ему смотреть, чтобы с Найдой ничего не случилось. Потому, что он все еще был нужен ей для чего-то важного, − и поневоле обрадовался. Князь, может, и помиловал бы его, умелого оружейника, а вот Морена – не пощадила бы в любом случае! Обрадоваться − обрадовался, но не успокоился. Ярость за попранную честь, все еще душила его и требовала выхода.

– А вот и наша лебедушка, – прохрипел брызгая слюной, потому что от избытка чувств она будто застряла в горле, и сплюнул презрительно на неподвижного парня, распростертого ниц под ногами. – Настоящая лесная царевна. Красавица... Сразу видно: достойная заплаченного за нее золота...

Его братья молчали и только громко сопели.

Юхим посмотрел на них внимательно, потом перевел взгляд на жену, которая все еще протягивал к нему руки, заступаясь за своего полюбовника, и ярость исказила его исхудавшее от душевных мук лицо.

– Может, и в самом деле, ребята, не дадим пропасть добру, нашими мозолями оплаченному? А? Коль чужим не жаль, то своим и подавно...

Приговор мужа был настолько гнусным, что Руженка даже не поверила услышанному, а восприняла это как начало обид и словесных издевательств, которые она и так приготовилась выслушать от Юхима, прежде чем тот возьмется за вожжи. Но когда муж неожиданно обернулся к ней спиной и пошел прочь, оставив наедине с четырьмя придурковатыми здоровяками, которым аж слюна со рта капала, Руженка поняла, что это не шутки. И ее ожидает наказание, гораздо постыднее и более жестокосердное, чем битье... Понимая также, что все слова, обращенные к глуповатым мужикам, будут напрасны, женщина жалобно взвизгнула и попятилась к стогу, что мгновенно превратился в ужасную ловушку. А те, что-то, бормоча между себя и похихикивая, подвинули следом... И тогда она испуганно закричала. Тонко, пронзительно, будто заяц в собачьих зубах...

Услышав этот крик, Юхим сначала остановился и дернулся было назад, но так и не сдвинулся с места. Ярость на неверную жену была еще слишком жгучей, чтобы позволить милосердию дойти до сердца.

Вскрик, полный отчаянья, привел Найду в чувства быстрее ледяного каши, в которой он лежал. Парень медленно приподнялся, опираясь на руки, и невольно застонал от боли во всем теле. Так его еще не били – безжалостно, насмерть...

Крик донесся во второй раз, но уже такой тихий, будто пробивался сквозь подушку или тулуп. Найда сначала подумал, что это ему чудиться.

– Нет!!! Не на...

Вопль оборвался на половине слова, и парень, сквозь туман и звон в ушах, понял, что умоляют о милосердии где-то неподалеку. Он удивленно оглянулся, но увидел лишь огромный стог из сухих лесных трав. Ступнул ближе, вдохнул его ароматы и окончательно опомнился.

– Руженка? – переспросил, надеясь, что ошибается.

В ответ из кучи сена послышалось лишь глуповатое хихиканье.

Куда и подевалась его слабость. Парень запустил руки в нору, которую они из Руженкой сами вырыли для своих встреч, что-то ухватил там и одним сильным рывком выволок наружу. Это был Нечипор – самый молодой из Непийводченков. Не разглядывая его долго, Найда ударил его напряженными пальцами в кадык и отбросил в сторону.

Федор еще успел возмутиться, куда это его тянут, но за мгновение тоже охладел ко всему и улегся рядом с братом. Таким ударом можно было и убить, и Найду в настоящий момент это мало заботило... Он словно выполнял тяжелую, неприятную, но необходимую работу...

Третий Непийводченко был вытащен таким же манером и уложен рядышком с двумя предыдущими, еще быстрее.

– Не отпускайте! Глаза! – заорал неожиданно последний из братьев, взвыл не хуже волколак а, и сам попятился к лазу. Восемь кровавых полос с обеих сторон украшали его морду, а кровь так и стекала промеж пальцев. Удар двумя сцепленными в замок руками по наклоненному затылку избавил его от мук. Хотя бы на время.

– Руженка! – воскликнул Найда и всунул голову в норе. – Любимая, родная, это же я...

Женщина молча всхлипывала и торопливо одевалась, путаясь в тряпках.

– Руженка, что случи... – парень запнулся. – Что они с то... – он опять не смог закончить. – Как ты?

Женщина продолжала молчать, лишь движения ее стали еще торопливее.

– Что с тобой, Руженка? Отзовись...

Руженка неожиданно прекратила одеваться и вперила в лицо парня длинный тяжелый взгляд. В глазах ее не было слез, а лишь страшная усталость и неописуемая тоска.

– Чего тебе? Еще мало?

Найде будто кто в лицо ногой врезал. Он дернулся, но сказать смог только одно:

– Что с тобой?

– Может, я ошибаюсь? – зло продолжила женщина. – Может, ты со мной, замужней, для чего-то другого встречался? Может, не мое тело в сено втаптывал, пользуясь случаем? Все вы одним миром помазанные!.. Хорошо Палаша говорила: сначала натешитесь, а тогда... – она всхлипнула.

– Руженка, что ты мелешь?! Опомнись!

Женщина опять поняла голову.

– А я и опомнилась... Меня Юхиму венчали – ему и повинюсь. Он мой господин, − имеет право карать или миловать. А тебе, дружок – больше не обломиться дармовщинки... Уходи!

– Руженка! – воскликнул потрясенно Найда. – Руженка...

– Оставь меня, – сказала твердо. – Все окончилось... Больше не подходи, и не заговаривай... Потому, что мужу пожалуюсь. Он тебе еще добавит.

И молодая женщина так свирепо зыркнула на парня, что тот растерянно попятился прочь.

Так и не отозвавшись больше ни одним словом до недавнего любовника, Ружена выбралась из сена, отряхнулась и поковыляла в город. И такой чужой, такой далекой и непостижимой была она сейчас для Найды, что парень не осмелился зацепить ее хотя бы словом.

Он еще какое-то мгновение постоял, почесывая затылок, а потом махнул рукой, сразу же согнувшись от боли в поврежденных ребрах, и тоже направился домой. Другой дорогой. И уже не видел, как всего за несколько шагов от опушки Руженку во второй раз встретил Юхим.

– Ну что, женушка моя милая, понравились тебе ласки моих братьев? Можем так хоть каждый вечер забавляться…

Руженка смолчала.

– Думаешь это все? – продолжал скрежетать зубами Юхим, в то же время не переставая любоваться красотой Руженки и невольно думая, что мог бы быть счастлив, − если б мог... При этом мысли его воротились к Найде, а от него опять к приказу Морены. – Ты еще не ведаешь, как подобных тебе наказывать принято. Ну, ничего – то дело поправимое.

Ружена молчала. Ей вдруг все стало безразлично. Она поняла, что наступил конец всем мечтам, что к прошлому возврату нет. А искать надежду, выдумывать для себя что-то хорошее в будущем – не было ни силы, ни желания. Полное отвращение к жизни сковало ее тело и душу.

– Молчишь? – не утихал тем временем Юхим. – Ну, молчи, молчи... А я все-таки придумал для тебя кое-что... Ты и не догадываешься. Спасибо, Мара подсказала...

Он хищно улыбнулся и добыл из-за пазухи небольшой мешочек, который висел у него на шее. Расшнуровал его и высыпал себе на ладонь что-то, похожее на большие сморщенные черных ягоды.

Руженка будто сбоку смотрела на все это и равнодушно думала: «Это он яд раздобыл где-то... Хочет меня убить... Вот и хорошо... Все закончится сразу, и, может, будет не очень больно».

– Глотай! – приказал Юхим и поднес те ягоды Руженке к губам.

Женщина послушно открыла уста и, больше морщась от брезгливости к его потной лапы, чем от неизвестного яда, губами собрала с ладони мужа все и проглотила. Проглотила, попрощавшись мысленно с миром, и умоляя Бога, чтобы не долго мучиться.

И вот теперь Юхим захохотал во второй раз и от души.

– Глупая подстилка, ты думаешь − я отравил тебя? А дудки! Тогда бы тебе опять удалось убежать от меня. И уже навсегда, да? Нет, даже не надейся... Я отпущу тебя от себя лишь после того, как сам смогу натешится всласть, или когда красота твоя увянет и будет никому не нужна.

– Что же ты тогда дал мне? – в голосе Руженки зазвенел ужас. – Приворотное зелье?!

– Зелье? – Ефим засмеялся еще веселее. – Да... Лишь не приворотное, а – волчье! Оно гораздо надежнее! Потому, что отныне ты каждую ночам будешь становиться волчицею и моей самкой... И никто другой не будет существовать для тебя.

– Нет! – отчаянно вскрикнула Руженка. – Нет! Никогда! Лучше смерть!

– А вот поглядим, – зловеще прошептал Юхим. – Смотри-ка, уже и одежонка твоя готова. И если я не ошибаюсь, то сам Велес собирается на тебя ее примерить.

Перед людьми и в самом деле, будто из воздуха, соткалась фигура могучего человека в красном как жар плаще, с длинными черными волосами, что, как будто густой смоляной дым, струилось с головы на плечи. Такие же усы и борода делали лицо Черного Бога белее снега, а глаза на нем казались двумя обожженными ранами. В руках Велес держал волчью шкуру. Некоторое время он молча миловался красотой женщины, и что-то – словно колебание или размышление – мигнуло в его глазах, но, похоже, что и боги вынуждены повиноваться обычаям.

– На колени! – приказал Руженке.

Та хотела что-то возразить, просить милости, но слова так и не выскользнули из ее горла, зато ноги послушно подогнулись, и женщина с тихим рычанием опустилась на четвереньки.

В то же мгновение Велес накрыл ее волчьей шкурой.

– Носи как собственную, – молвил повелительно. – Сегодня привыкай, а от завтра и до скончания века: день – для мужа, ночь – для зверя! – и исчез. А вместо Руженки перед Юхимом появилась молодая, сильная волчица.

– Вот и все, милая, – улыбнулся Юхим. – Вероятно, давно следовало так с тобой поступить... Теперь будешь лизать мне сапоги, а любого другого мужчину, как только стемнеет, разорвешь в клочья. Вот теперь ты, точно моя!

И в подтверждение сказанного, волчица послушно, хотя и неумело, завиляла хвостом...

* * *

Домой Найда возвращался словно во сне. Все, что случилось с ним, – казалось каким-то страшным бредом. Руженку будто кто-то подменил. А поскольку парень не чувствовал за собой никакой вины, то, поддаваясь уговорам извечного мужского самолюбия, готов был признать, что молодая женщина и в самом деле решила бросить его. То ли от страха перед наказанием, или подчиняясь какому иному капризу, – не существенно. Но – бросить! И Найда чтобы не обезуметь от мыслей, медленно стал убеждать себя в том, что, вероятно, люди правду говорят: «все женщины хвойды, и надеяться на их верность – пустое дело, − особенно, если они уже имеют в этом кой-какой опыт».

Отворив двери родной хаты, Найда облегченно вздохнул, так, словно все тревоги и неприятности остались за порогом. Но сразу же натолкнулся на укоризненный взгляд матери, что так и придавил его к дверному косяку.

– Уже не спите? – брякнул первое, что пришло в голову.

Матушка лишь неодобрительно покачала головой.

– Вот еще, – фыркнул раздраженно. – Маленький я, что ли?

– С малым было меньше хлопот.

– Нене, ну что вы такое говорите, – не сдавался Найда. – Неужто и погулять парню нельзя? Вы вспомните, как сами с отцом молодыми были. Тоже, вероятно, до зорьки гуляли?

– Отца вспомнил! – всплеснула руками Христина. – Постеснялся бы, лоботряс! Будто отец твой на чужих молодых жен когда заглядывался? А ты? Совершенно от рук отразился! Д если б Опанас не болел, намял бы он тебе сейчас чуба! Бесстыдник! Коль самому все безразлично, то хоть бы о нас подумал... Как людям в глаза смотреть? Перед Юхимом не стыд?

– Перед Юхимом?! – даже побледнел от ярости Найда. – А меня он пожалел, когда Руженку покупал? Ведь знал, что мне она обещалась! Все знали!!! Но продали... Теперь же, еще и стыдят.

Матушка опустила голову и подошла ближе. Легко прикоснулась сухой ладошкой широкой сыновней груди и молвила умоляюще:

– Что же теперь сделаешь, сынку? Ведь венчанные они... Грех жену от мужа отбивать. Терпи... Девушек еще много. Полюбишь другую... Ты же у нас парень хоть куда. Каждая с радостью за тебя пойдет. Не загуби себе жизнь неисполнимым желанием... А ей – душу.

Найда горько вздохнул и обнял мать.

– Не беспокойтесь, нене... Окончилось этой ночью все... Больше – не будет глупых мечтаний... Спать хочу.

Тяжело ступая, будто удерживая на плечах пятипудовый куль зерна, парень прошел в свой закоулок и, не раздеваясь, упал на лежанку.

– О Боги! – прошептал еще. – Кто бы подсказал мне, как дальше жить?

На полу тихо зашелестело и тоненький голос отозвался:

– Я могу, если захочешь выслушать?

Найда даже вздрогнул от неожиданности, а тогда опомнился.

– Это ты, Митрий?

– Я, – ответил домовой и забрался на лежанку рядом с головой парня. Был он ростом величиной с кота. Но при потребности и в мышиную норку спрятался бы.

– Скажи мне, Митрий... – попросил Найда, – потому что я обезумею от шальных мыслей. В самом ли деле Руженка для меня навсегда потерянная?

– Ты еще и не знаешь всего... – медленно промолвил тот.

– Господи! Что же еще? Над ней таки...

– Нет, но...

– Ну, говори же!

Домовой поерзал немного, усаживаясь.

– То, что она говорила с тобой сердито и зло, в голову не бери. Просто ей слишком много пришлось пережить. А вот то, что она мардагайлом стала, – беда. В подобии женщины-волчицы Руженка лишь одного хозяина будет признавать. Того, что волчьей сущностью ее одарил… Юхим для нее теперь не только муж законный, но и вожак стаи. С полной властью над жизнью и смертью...

– Что? – только и прошептал Найда. – Какой еще Магарай?

– Не магарай, а − мардагайл... Женщина-волк. Когда-то в давние времена так боги карали неверных жен... Теперь семь лет подряд она ночью будет превращаться в волчицу, во всем покорную вожаку стаи, то есть своему мужу. И если днем еще, возможно, будет как-то ерепениться, то с наступлением темноты – и не подумает!

– О господи! Когда же это случилось?

– А как ты домой поплелся... Юхим накормил Руженку волчьим зельем, а Велес обернул ее на волчицу. Я почему тебе рассказываю об этом, – чтобы предостеречь. Ночью даже не пытайся приблизиться к ней – разорвет!

– Меня?!

– Каждого.

– И ничего сделать нельзя?

– Можно, но еще не сейчас, – ответил Митрий. – Тебе придется запастись терпением и ожидать, пока не наступит подходящее мгновение.

– А как я узнаю, что оно уже наступила?

– Я дам знать... Сейчас чары Велеса еще слишком свежие и сильные, но он допустил одну ошибку. И это дает нам надежду. Терпи, хлопче... Кто умеет ожидать, тот всегда своего добьется. Что же касается Юхима, то не беспокойся зря: он и в волчьем подобии мужским бессилием страдает. Хе-хе...

– Митрию! – взмолился парень. – Какую ошибку?..

– Ни Юхим, ни Велес не ведают, что Руженка... – домовой задумался. – В прочем, и тебе этого знать незачем, если до сих пор не замечал... Но твердо говорю, что в подобных случаях любые чары вдвое, а то и втрое слабее становятся. Поэтому, и расколдовать станет легче. А теперь – лучше спи, хлопче...

– О каком сне ты говоришь? – попробовал отмахнуться Найда, что и в самом деле не чувствовал себя сонным.

– О, крепком и целебном... Доверься мне. Я знаю, что говорю. Твое время еще не наступило. Спи...

Интермеццо I

(Сон Найды Куницы)

Лес спал. Столетние дубы и сосны укутанные толстым слоем инея, в снежных шапках, сугробах выше коленей, тихо дремали, потрескивая от мороза, будто ворочались беспокойно во сне. Хрустальный глаз луны холодно осматривал его из черного бархатного неба и, вместе с мириадами мерцающих точек, заливал все мертвенным белым сиянием. От этого ледяного света мороз еще безжалостнее хватал за плечи, забивал дыхание.

Найда изо всех сил несся по лесу...

Точнее, бежала его, охваченная неописуемым ужасом, душа. Из последних сил, волоча за собой уставшее, истерзанное тело, которое едва-едва переставляло ноги, проваливаясь в снежные заносы, − то по колени, а то и до подмышек. Он бежал, полз, карабкался, вытаращив ничего не видящие глаза. Каждая косточка его тела, каждая мышца, были устремлены вперед, прочь, подальше от кошмара позади. Куда все время дергалась взглянуть голова, но так и застывала при самом малом движении, а ноги сразу же наддавали ходы. Льняная рубашка прилипла к плечам, мокрая от ледяного пота, и человеком трясло, словно в лихорадке, − и волосы шевелились под сбитым набок шлемом. Он знал, что неминуемо погибнет, но понимал также и то, что будет жить столь долго, пока сможет бежать... С каждым шагом, выигрывая у смерти еще одно мгновение, еще один вздох.

Рот у Найды был широко разинут, и мужчина, вероятно, кричал бы от ужаса, если бы сжатое судорогой горло еще подчинялось мозгу. А так – лишь отчаянный скулеж, жалобное щенячье повизгивание нарушало покой сонного леса.

Дикий, неистовый вой волка-одиночки, вышедшего на охоту, разорвал ночь, предостерегая каждого, чтобы не смел касаться его добычи.

Подстегнутый этим воем, Найда совершил огромный прыжок, зацепился об спрятавшуюся под снегом ветку, упал в сугроб и сильно треснулся лбом в невидимый под снежной одеждой пенек. Давно отстегнутый шлем спас его от смерти, однако сам слетел с головы и пропал в заносах.

Нет ничего хорошего − чтобы без злого...

Воин медленно поднялся, встряхнул кудрями и сразу же поморщился от боли, но зато, в его обезумевших глазах, появился проблеск мысли.

Он стоял на небольшой опушке, перед очень высоким исполинским дубом. Руководствуясь скорее инстинктом, чем трезвой мыслью, Найда подскочил к дереву и из последних сил покарабкался вверх. Пролез сажен шесть-семь, посмотрел вниз и, вероятно, остался неудовлетворенным, потому что поднялся еще на несколько локтей и только там удобно примостился на толстой ветке. Однако, и этого ему, вероятно, показалось недостаточно, потому что снял с себя длинный шерстяной пояс и крепко привязался к стволу дерева. И только после этого − перекрестился и облегченно вздохнул.

Безумие уже покинуло его разум, и застывшая маска ужаса постепенно исчезала с лица молодого мужчины.

Он осознавал, что обречен. Потому что высидеть неподвижно на таком морозе, пока солнце развеет ночные ужасы, не удалось бы никому. Но эта смерть была понятна и, если верить слухам, даже приятная... В отличие от той – страшной и неумолимой, что постигла всех его товарищей.

Найда опять вздохнул и, прогоняя от себя кровавые воспоминания, начал молиться:

– Отче наш, иже еси на небеси, да славится имя твое, да придет царствие твое, да сбудется воля твоя святая, яко на небесах, тако и на земле. Хлеб наш насущный дай же нам днесь. И оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избавь нас, Господи, от лукавого. Аминь!

Не успел он еще вымолвить последнего слова молитвы, как на опушку вышел волк.

О том, что это именно волк, можно было догадаться только из общего строения. Потому что увиденный Найдой зверь был где-то раза в три больше обычного серого. И напоминал скорее ту огромную полосатую кошку – тигра, которую воину довелось однажды увидать при княжеском дворе. Был тигр невероятно лют, силен и ловок. Сотник Грива, что имея только нож, смело выходил один на один с медведем, хорошо разглядев движения этого зверя, отказался от поединка. И хорошо сделал, потому что выпущенный ради забавы на большого котяру здоровенный шатун трехлеток, не выстоял против твари и того времени, которое нужно в курице, чтобы снести яйцо. Волкоподобное чудовище, которое стояло под дубом и принюхивалось, выглядело не менее свирепо... Но, не ужасающая, убийственная сила, которая была в каждом движении зверя, не огромные клыки, из которых еще и до сих пор скапывала кровь товарищей Найды, вызывали непреодолимый ужас, а – глаза. Они полыхали таким ярко-красным огнем, будто весь жар ада содержался под черепом чудовища. Глянув зверю в глаза, мужчина вероятно упал бы с дерева, если бы предусмотрительно не привязался.

Могучая темная волна ненависти достигла и заполнила мозг человека, подчиняя себе тело и душу.

– Слезай! – гаркнул волколак. Теперь в этом уже не было сомнения, ведь даже в сказках настоящие волки не слишком охотно разговаривают на человеческом языке. – Слезай сам, червь, ибо пожалеешь, что на свет уродился, если мне придется тебя самому оттуда снимать!

Каждое слово, которое вылетало из ужасающей пасти, сопровождалось зловещим рычанием, и Найду то начинала трясти лихорадка, то неожиданно обдавало с ног до головы нестерпимым жаром.

– Отче наш... – почав было он опять, но волколака так ужасно зарычал, что слова молитвы замерли в человека на устах.

– Даже не пытайся, – угрожающе кинул волколак. – Потому что за это, я из тебя живого печенку вытяну...

Говорят, что загнанная в тупик крыса бросается даже на пса... Так то крыса, а человек? Огонь, хоть какой сильный бы не был, съев все, что годится на топливо, должен погаснуть. Вероятно, то же происходит и со страхом. От бесконечного ужаса и отчаяния в душе у человека что-то перегорает, и она, осознав, что терять уже ничего, неожиданно для себя делается решительным и отважным. Правда, не каждый может этим воспользоваться. Чаще − не успевает...

– Господи... За что? И так меня жизнь не ласкала, – заныл воин. – Ни роду, ни племени... Неизвестно, где родился, а теперь – никто не узнает, где и погиб...

– Нечего скулить, – прохрипело чудовище. – Слезай, потому что я голоден... Вместо того, чтобы поужинать, как подобает, должен был за тобой вгоняться. Слезай, говорю!

И здесь Найде будто полуда с глаз упала. Как будто заклятие какое-то снялось. Прежняя бесшабашность, которой он так удивлял всех, опять вернулась в сердце воина, и зверь под деревом сразу стал не таким уж и страшным, а собственная судьба – не столь безнадежной.

– И чего мы так испугались? – тихо прошептал сам себе. – Ну, оборотень... Ну – нечисть... Но наши мечи в церкви освящены, да и ножны у многих серебром куты. Все из-за страха глупого...

– Чего бормочешь там, – рычал дальше волколак. – Долго я еще буду ожидать? – Теперь его голос кого-то напоминал Найде. А чтоб не Юхима!

– Ах ты, щенок облезлый! – неожиданно вспылил воин. – Загнал меня на дерево и посматривает как на мешок с требухой. Ну, жди, жди... И так смерть, и так – погибать... Ну, так я научу тебя напоследок гопака танцевать!

Найда теперь уже не думал о смерти, и силы опять вернулись в измученное тело. Его уже больше ничего не интересовало, кроме одного-единственного нестерпимого желания – хотя бы раз, а таки полоснуть что есть мочи мечом по ненавистной морде, и хоть так отомстить за себя и всех своих товарищей, − которые погибли, потому что не смогли перебороть в себе ужас, навеянный взглядом оборотня.

Не тратя попусту время на распутывание узла, в который затянулся пояс, Найда перерезал его острым ножом, потер крепко ладони, возвращая им подвижность, и начал слезать.

– О! – удивился волколак. – Да ты, вроде, драться со мной собираешься? Го-го-го... Ну, давай. Давай. Я даже подожду, пока ты меч свой найдешь... Га-га-га! Вон он – в кустах лежит... Ге-ге-ге! Мешал убегать?! Го-го-го!..

И чудовище действительно отошло на несколько шагов в сторону, давая человеку дорогу к оружию.

Найда даже зубами заскрипел от такого унижения, но решительности, тем не менее, не растерял.

Невзирая на некоторую одеревенелость мышц, он ловко спрыгнул с нижней ветки на втоптанный снег и одним большим прыжком оказался возле меча. Все-таки доверия к словам оборотня у человека не было и на грош. Холодное лезвие блеснуло в лунном сиянии, и воин облегченно улыбнулся.

– Готов? – поинтересовался волколак. – Или еще подождать? Не стесняйся... Может, до ветра сходишь? Ежели охота. Я подожду... Потом, меньше дерьма в тебе будет... Га-га-га! – не удержался от насмешливого хохота, хотя поначалу голос его звучал довольно мягко, даже сочувственно.

Этой, последней обиды было достаточно, чтобы разозлить и более покладистого, что же касается Найды, то он так свирепо заскрипел зубами, будто жернова сдвинулись.

– Мы еще посмотрим, чье дерьмо здесь останется, – ответил презрительно. – И нечего паясничать, здесь кому-то ужинать приспичило. Что ж теперь не спешишь? Боишься, чтобы об это кушанье зубы не поломать? И правильно – стерегись, может цел останешься!..

Найда широко перекрестился, взял меч обеими руками и короткими упругими шагами стал приближаться к чудовищу. А волколак, искренне удивленный подобной наглостью, так и замер с разинутой пастью. Это ж впервые человек шел к нему, а не убегал сломя голову, − не разбирая дороги. И только в то мгновение, когда воин, коротко взмахнув мечом, почти задел ему острием по носу, волколак молниеносно уклонился в сторону, и знакомая ярость опять полыхнула в его красных зрачках.

Найда еще одним глубоким выпадом попробовал достать мечом чудовище, вкладывая в удар весь вес своего тела… И, когда б это ему удалось, то кто знает, как все обернулось бы дальше, но волколак лишь мотнул лобастой башкой – и невероятная сила, словно перышко, вырвала оружие из рук человека, а следующий толчок, мордой в грудь, бросил воина на снег, − и огромные лапы прижали его к земле.

– Вот и все... Хе-хе... Время ужина...

Пасть раскрылась и сомкнулась на горле у человека...

Сомкнулась, да не до конца. Потому что едва лишь волчьи клыки коснулись кожи Найды, как в разрез кольчуги, из-под рубашки, вырвался зеленый луч и ударил в шею оборотню. Чудовище жалобно взвизгнуло, отпрянуло в сторону и удивленно вытаращилось на распростертого перед ним человека. В воздухе запахло подпаленной шерстью и мясом. А воин, который уже простился с жизнью, продолжал лежать неподвижно с закрытыми глазами, в душе, удивляясь, чего смерть принуждает себя так долго ждать, и вознося молитвы, чтобы это произошло не слишком болезненно.

– Ну, ты... – буркнул волколак. – Долго еще прошлогоднюю падаль будешь из себя изображать?

Найда открыл один глаз.

– Теперь еще в «моргалки» надумал поиграть?

Найда открыл и второй глаз. Провел руками по телу и сел, растерянно оглядываясь.

– Я еще живой?

– Дурень, – констатировал оборотень и качнул головой в такт своим мыслям. – А глупцам, как известно, всегда везет... И чем они Богам так по нраву? Ты где амулет достал, пентюх?

– Амулет? – переспросил Найденыш. – Какой еще амулет?

– Ту вещицу, что у тебя на шее нацеплена, простофиля… – начал терять терпение волколак. – Или ты хочешь убедить меня, что сам не знаешь, какое сокровище за пазухой носишь?

Парень молча всунул руку под одежду и добыл на свет серебряную волчью голову, которая качалась на шелковой шнуровке.

– Этот? – спросил удивленно, но ответа уже не требовалось, потому что, увидав амулет, волколак отпрыгнул назад шагов на десять, прижал уши, припал всем туловищем до земли и завилял хвостом, будто шкодливый кот, что, хоть и признает силу и право хозяина, но не раскаивается в содеянном. – Так вот что это такое... – промолвил воин, и в глазах его блеснула такая лютая ненависть, что куда там зеницам оборотня. – Ну, скотина, погоди! Теперь мы с тобой иначе поговорим, − за все посчитаемся... Ты уж не сомневайся...

Глава седьмая (продолжение)

Зима года 6748-го. Околица Галича.

Пидгороддя

Одним сильным прыжком Найда вскочил на ноги и... упал на пол с лежанки, которая стояла в его доме. После чего − воин окончательно проснулся и сел, вытирая из чела обильный пот.

– Вот так приснилось, – прошептал едва слышно. – От такого сновидения не долго и преставиться.

Митрий очутился рядом почти сразу же.

– Сон? Ты видел сон? Рассказывай быстро, пока не забыл. Я здесь поколдовал немножко над тобой. Сон вещий должен быть! Что снилось?

Найда покрутил головой.

– Такое в двух словах не перескажешь...

– А ты попробуй, – настаивал домовой.

– Ну, если в целом, то я с волколаком, гм, дрался.

– Значит, все же оборотень, – кивнул Митрий, будто и не ожидал ничего другого. – Он не показался тебе знакомым?

– Знакомым? – переспросил удивленно Найденыш. – Ну, я вроде бы не имею среди оборотней товарищей. Хотя, погоди... Вот, когда ты спросил, я вспомнил, кого напоминал мне его голос. Юхима!.. Но, конечно, после того, что случилось... Разве кто иной мог мне присниться?

– Юхим? – повторил домовой. – И это сходится... Теперь скажи мне еще одно: кто из вас победил?

– Ну, волколак оказался сильнее, − я, хотя и не видел этого, но знал, что он всех моих спутников загрыз. А когда и моя очередь умереть пришла, что-то вмешалось... Какой-то амулет спас мне жизнь.

– И это сходится. Добрый сон тебе приснился, хлопче. Теперь я буду за тебя спокоен. Лишь прошу, прежде чем будешь выбираться в дальнюю дорогу, поговори сперва со мной.

– В какую еще дорогу? – удивился Найда.

– Не ведаю... Как придет время, ты сам расскажешь мне, куда собираешься.

– Ты можешь обойтись без загадок? – повысил сердито голос Найда. Но Митрия уже не было рядом.

Зато на дворе заскрипел под сапогами снег, и кто-то властно постучал в оконницу.

– Кто там? – встревожено отозвалась мать.

– Сотник велел собрать дружину, – послышался голос десятника. – Поторопись, Найда!

– Уже иду! – отозвался парень и соскочил из лежанки. А что ложился полностью одетым, то лишь накинул кольчугу, подпоясался мечом и шагнул к сенным дверям.

– Сынку! – вдруг позвала матушка.

– Что, нене?

– Будь осторожен...

– А как же, – улыбнулся парень. – Расхристанный ходить не буду, и снег горстями есть тоже не буду.

– Сон я видела плохой, – прошептала Христина.

– Сон? И вы – сон...

– Волчий сон... Волки тебя из моих рук рвали, а я удержать не могла...

– Да, – протянул Найда. – Что-то и в самом деле слишком много волков и волколак вокруг Галича развелось. – А обращаясь к матери прибавил нежно:

– Не беспокойтесь, нене. Митрий говорил, что серым я не достанусь, и мне почему-то кажется, что он не обманывает... – потом перекрестился на икону в углу и поспешно вышел... Сотник зря не стал бы тревожить.

* * *

Пурга и снегопады, что почти неделю, не утихая, укутывали снегами замерзшую землю, наконец-то угомонились. Тяжелые свинцово-черные тучи побледнели и растаяли, будто никогда и не собирались, − и над всей Галичиной засияло солнце, заискрилось снежинками и инеем − мягкое зимнее небо.

В лесу было тихо и спокойно. Лишь изредка с шорохом и буханьем сползала с гибкой ветки пушистая белая шапка, и звонко хрустел на морозе снег под конскими копытами.

Выполнив поручение и переждав ненастье, Найда неспешно возвращался в Галич. У парня был замечательное настроение, и в такт легкому конскому шагу он мурлыкал себе под нос какую-то рождественскую песенку.

Еще совсем свежие и болезненные воспоминания медленно отступили где-то на заплечье, а там и потерялись, смешавшись с новыми впечатлениями и заботами.

Даже возвращаясь домой, Найда больше думал о том, как поживают больной отец и старая матушка, чем маялся трагедией, произошедшей с любимой. Правда, здесь Руженка была сама частично виноватая. Кто же стерпит обиду, брошенную в лицо, к тому же столь безосновательно. Поэтому и молчало сердце парня, прячась за несправедливость, и позволяло не думать о том, что той сейчас, должно быть, значительно хуже и тяжелее.

Люди всегда готовы прийти на помощь другому, особенно, если это ничего им не стоит. Когда же приходится чем-то жертвовать, – предоставление помощи становится гораздо проблематичным. И уже совсем безнадежна ситуация, если благородный поступок требует принести в жертву собственную гордость, или даже обычную спесь, или там – амбиции... В этом случае все красивые намерения сразу куда-то исчезают, − а послушная совесть молчит, будто ворона с яйцом в клюве.

Поэтому Найда неспешно ехал лесным шляхом, тихо насвистывал, миловался красотой зимнего леса, и ничего не затмевало парню хорошего настроения…

Двое путников, что прислонились с обеих сторон дороги на большом, вывернутом с корнем конуре старого граба, не сразу и привлекли его внимание. Потому что были густо припорошены снегом, как все вокруг. И такие же неподвижные...

– Ау! Люди добре! – окликнул их Найда, подъехав немного ближе. – Вы еще живые, уже ли это?..

От звука его голоса путники слабо зашевелились, и на него глянули две пары запаленных, потухших глаз, − что едва теплились на бледных, обескровленных лицах.

– Ого! – парень даже присвистнул и мигом из коня спрыгнул. – Да вас, видать, хорошо скрутило. Заплутали в пургу, что ли?

Говоря все это, он принялся тормошить обоих, пытаясь расшевелить, вернуть к жизни закоченевшие тела. А когда те застонали и начали слабо упираться его безжалостным рукам, Найда добыл из чересседельной сумы ломоть хлеба, разломал пополам, обильно смочил куски водкой из баклаги и протянул обоим, − юноше и девушке...

– Только не спешите. Медленно пережевывайте. У меня пищи достаточно. Как первый голод утолите, еще дам. Потому что, если сразу, то можете середину нарушить...

Те послушно надкусывали маленькими кусочками и долго пережевывали. Похоже, знали о голоде не только из рассказов. А как управились с доброй половиной полученного хлеба, Найда дал им сделать по несколько глотков из баклаги. Потом надпил и сам.

– Ну, что, ожили? – спросил немного погодя.

– Да, спасибо, – тихо ответил юноша. – Если бы не ты, вероятно, дошли бы до ночи.

– Как бы какое зверье не напало раньше. Совсем отощали… – прибавила едва слышно девушка.

– Куда же вы направлялись?

– В Галич... – махнул рукой в том направлении, откуда приехал Найда, парень.

– В Галич? – переспросил удивленно тот. – Но, город совсем в другой стороне... Все-таки заблудились…

– В другой? – пришла очередь удивляться путникам. – Вероятно, кругом ходили во время вьюги...

– А чего же тогда пускались в дорогу перед самим ненастьем. Неужели так спешно?

– Беда случилась. Помощь нужна... – ответила девушка.

– И что же случилось?

– Мара уничтожила все наши припасы еды и дров. Если никто не поможет – смерть от холода и голода ожидает весь поселок. Вот мы с Маричкой...

– Мара?

– Ведьма здешняя. Первая прислужница Морены...

– Так, так, – почесал затылок воин. – Ну, с пищей еще – всякое бывает. Но дрова... Лес же вокруг. Неужели никто топор в руках удержать не может?

– Нам нельзя...

– Мы не можем! – тверже поправила Маричка. – Мы же бортники... Не обижаем ни деревья, ни животных.

Найде приходилось слыхивать, что в лесах живут небольшие громады, члены которых убеждены, что души умерших переселяются во все живое, и потому никогда даже муравья не обидят. А в лесу не только ветки не сломают, но и листочек не сорвут. Питаются только медом из пасек, ягодами, орехами, грибами...

– А хворост?

– Сначала собирали... Потом завьюжило... Люди отощали от голода. Нужна помощь. Мы хотели к ближайшему жилью. А пурга не прекращалась...

– Ясно. Далеко до вас отсюда?

– Не очень...

– Тогда садитесь на коня и ведите... Только уж не плутайте более.

Несчастные попробовали подняться, но не смогли. Тогда Найда легко высадил обоих на гнедого, − удивляясь чрезвычайной легкости тел. Сам взял коня под уздцы и двинулся в направлении, в котором указывали спасенные.

* * *

Шли так часа три. С каждым шагом лес делался выше и гуще. Но не мрачнел от этого, а наоборот – становился все более приветливым. Деревья будто здоровались с людьми, словно радовались с того, что они не потерялись в дороге, а быстро возвращаются домой.

Наконец добрались и до небольшой опушки, густо заставленной, может, десятком обычных Галицких хат на две горницы, сени и пекарню. Оба большие, вероятно, общие амбары чернели в стороне обгоревшими балками и стропилами, − нигде не слышно было никакого движения и ни из одного дымаря не вился дымок.

– Неужели опоздали, Юрку? – воскликнула Маричка, немного отжившая, после каравая и хлебного вина.

– Не может того быть! – воскликнул юноша и начал неуклюже слезать с коня.

Оставив их одних, Найда быстрым шагом направился к ближайшей хижине. Натужно отворил прихваченные морозом двери и вошел внутрь. На широком ложе плотно, будто дрова в поленнице, лежали люди, укутанные с головами одеялами и тулупами. И только по тому, что вся эта куча едва-едва шевелилась, можно было догадаться, что под ними еще живые души, а не мертвые тела.

Крякнув в сердцах, Найда опрометью выскочил на улицу, прихватив в сенях топор. А еще за мгновение он принялся рубить останки обгоревших клетей, лишь щепки во все стороны летели.

Растопив печь в одной избе, переходил ко второй и так по кругу... Рубил, носил, разжигал, подкладывал... Потом, уже только рубил. Носить стал Юрко, а подбрасывать Маричка...

Когда растаял первый казан снега, Найда вылил в него вино из запасной − большой, на две осьмушки баклаги, и этим почти горячим варевом юноша с девушкой принялись поить всех жителей. Малых и старых.

Во втором казане распустили до кисельного вида три ковриги хлеба, что еще оставались у воина, и стали обносить всех по второму кругу. В третьем – поставили набухать овес, отобранный у коня, и мерку пшена, которую каждый путник на всякий случай всегда берет с собой в дорогу.

Отрезав от куска сала, добрый ломоть, величиной в ладонь, Найда подкрепил им силы двух своих помощников, справедливо рассудив, что именно на них теперь вся надежда. Остальное бросил в казан с упревающим зерном.

Как бы там ни было, а сегодня полкопи лесных жителей уже не умрет ни от голода, ни от холода. А дальше он что-то и придумает. Найдет, подстрелит... Наконец, зарежет коня. Хотя и княжеская скотинка, и ответ придется перед огнищанином держать, но людей больше жаль...

Он еще нарубил добрую кучу дров, чтоб, пока будет промышлять, дома опять не проморозило, − потом забросил за спину колчан со стрелами, взял лук и направился в чащу. На что-то путевое надежды было мало, но двух-трех зайцев и с десяток тетеревов надеялся подстрелить. В крайнем случае, в суп и белки пойдут...

Серна выпрыгнула перед ним из-за густой ели так неожиданно, что парень даже замер от неожиданности. А потом быстро наложил стрелу и прицелился. Серна подняла голову и грустно взглянула человеку в глаза. На глубоком, выше коленей, снежном заносе у нее не было ни малейшего шанса спастись. И было в ее взгляде что-то настолько человеческое, что Найда поневоле опустил лук.

– Исчезни, – молвил сердито. – И быстро! Потому что могу передумать. Там дети от голода умирают, а я с тобой жалость развожу...

Серна послушно прыгнула раз, второй – и исчезла... Лишь легко колыхнулись нижние, отяжелевшие под снегом ветки.

– Слюнтяй! – выругал себя шепотом парень, обернулся – и встретился взглядом с вепрем.

Большой, пудов на двенадцать, секач-одиночка, увязая с рылом в снегу, подслеповато мигал на него маленькими глазками, очевидно еще не понимая с кем довелось случайно встретится, − и уже так и не распознал. Одна за другой свистнули стрелы, каждая в свой глаз, и гора мяса и сала, что еще мгновение тому было живым существом, лишь дрыгнула ногами, чтобы отдать свою жизнь ради спасения несколько десятков других.

* * *

Через два дня Найда седлал коня, чтобы ехать домой. От множества забот и тяжелого труда он осунулся и не неизвестно даже – выдержал бы до конца или и сам свалился обессилив вконец. Но в самые трудные минуты приходила к нему Руженка... Это ее – бессильную, голодную и обиженную – спасал он от неминуемой смерти, добывая еду и топливо. А когда окаменевшее на морозе дерево звенело под ударами топора и отказывалось упасть, в его воображении, оно сразу же превращалось на ненавистного Юхима. И тогда руки парня наливались такой силой, что и крица не устояла бы... Поэтому вскоре запасы топлива и еды дней на десять были пополнены. Подкормленные благодаря его стараниям, обитатели лесного поселения смогли подняться на ноги. И хоть убивать зверей или рубить деревья на корню и дальше приходилось лишь Найде остальные бортники делали уже сами.

Привычная к людям дичь легко давалась в руки. А после того, как он нашел берлогу, запасов мяса, а главное – жира, должно было хватить надолго.

Кроме того, подростки выбирали запасы подстреленных им белок, а также сумели найти два дупла с медом...

И чем больше втягивались люди в работу, тем сильнее убеждался Найда, что без злого колдовства не обошлось. Потому что эти люди и сами легко справились бы со своей бедой, если бы не лежали безвольно по домам, ожидая смерти, а сразу вместе взялись за дело. Лишь навеянные Марой чары отобрали у них силы и волю к сопротивлению. На их счастье, подоспел Найда и сумел разбудить, расшевелить упавших духом людей.

Странно лишь, что покорив своей воле всех, ведьма не смогла очаровать Юрка с Маричкой. Вероятно, беспокойство одного о другом заставила молодых делать хоть что-либо, и они сумели выйти на гостинец...

– Мы очень хотели бы как-то благодарить тебя, галичанин, – потревожил его мысли голос девушки. – Но сам видишь, что все кроме одетого на нас, Мара уничтожила.

– Пустое... Главное, что все живые. Может, и вспомните когда добрым словом, и, поджариваясь в аду, моей душе будет приятно вспомнить хотя бы один хороший поступок.

– Глупости говорите, – неожиданно серьезно ответила девушка и даже зарделась. – Скажи, Юрку.

– Конечно, – кивнул серьезно парень. – Пока хоть один человек из нашей громады будет жив, до тех пор будут пересказывать родители детям, о ратнике князя Данила, который спас всех от неминуемой смерти.

– А на память... – Маричка сунула руку в пазуху и, вынув оттуда, сняла через голову камень на шнурке. – Вот, возьмите… Это не драгоценность, нет... Но, усиленный нашей благодарностью, он хотя бы раз, да пригодиться вам в трудную минуту. Не погнушайтесь... Чем можем…

Найда благодарно прижал подарок к устам и одел на шею. Тогда, озоруя, чтобы развеять неприятный осадок от прощания, прижал к себе Маричку, крепко поцеловал в тонкие губы, быстро отпустил, хоть та и не упиралась. Потом плеснул по плечу Юрка и вскочил в седло.

– Держитесь друг друга крепче, и не поддавайтесь никакой Маре, чтоб ей в болоте утонуть...

Глава восьмая

Весна года 6747-го. Замок Морены

(Где-то в Карпатских горах)

– Думаю, что с полным правом объявлю тебе, о самая мудрая среди богинь, вечный шах, – высокопарно, немного нараспев сказал Велес и подвинул на одну клетку черную пешку в доспехах монгольского воина. – Прими это, как знак уважения твоему героическому сопротивлению. Откровенно должен признать, что то была одна из лучших партий, которые мне удалось сыграть в этом веке...

Морена еще упрямо рассматривала шахматную доску, но и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что пат объявлен вполне справедливо.

Зажатый в углу одним-единственным черным воином, белый король, в одежах славянского князя, не мог сделать ни одного хода... Справа и позади заканчивалось игровое поле. Налево была клетка, что самой своей расцветкой напоминала об угрозе удара черной пешки. А прямо перед королем, нагло улыбаясь ему в лицо, пригнувшись как для прыжка и вынув наполовину кривой клинок, стоял вражеский воин. Для белого князя он не стал бы соперником, и тот смахнул бы его с доски одним ударом тяжелой булавы, но увы... Неподалеку притаился низкорослый всадник, готовый перепрыгнуть на эту же клетку. Князь оставался живой, но беспомощный словно младенец.

– За достойное сопротивление дарую тебе волю, – продолжал подшучивать Велес. – Плати дань и хозяйничай в своих владениях дальше...

Морена, хотя и сердилась за проигрыш, заставила себя оторваться от безнадежной ситуации и подарить Черному богу обворожительную улыбку.

– Сдаюсь на милость победителя...

– То-то же... – надменно произнес Велес. – Будешь знать, как наших задевать... – А потом не выдержал и рассмеялся: – Так что там, с выкупом?

Морена вздохнула.

– Как договаривались... – лукаво потупила взор богиня.

– Ах, да... – Велес потянулся до хруста в костях. – Одно желание... О-хо-хо… Для простого смертного – сплошное мучение. Попробуй выбрать, чего тебе больше всего хочется… Оно ведь как, − и того хочется, и этого… А для меня... Ну, скажи, чего я не смогу такого, что можешь ты?

– Если хорошо подумать, – вмешался в разговор Перун, который как раз вошел в комнату и услышал последние слова Чорного бога, – то что-то бы и нашлось. Я так считаю...

– Фи, – притворно обиженно скорчила гримасу Морена. – Серебряная борода до колен, а мысли, − как у прыщавого мальчишки весной...

– Ага, – буркнул Перун. – Как раз я лишь о ваших женских прелестях и думаю беспрестанно... Имел в виду, что у каждого есть дела, которыми он сам не слишком охотно занимается...

– Книга! – подхватил довольно Велес. – Общаться с ней просто нестерпимо! Как я сам не сообразил?..

– О, нет... – взмолилась богиня. – Только не это.

– Учись выигрывать и не придется черную работу собственноручно выполнять, – наставительно произнес Перун и сел рядом. – Между прочим, я проголодался. Эти монгольские кушанья доведут меня до язвы желудка. Но не может же Сульде пренебрегать едой своего народа и совсем ничего не есть. Только выдумки про обет немного срабатывают, позволяя ограничивать это бесконечное потребление конины и баранины... Прикажи подать что-то более питательное и мягче для утробы. И не наколдованное, − от таких блюд тоже потом, словно камень проглотил...

– Стареет наш Перун, – шепнула Морена Велесу, а сама хлопнула в ладони и приказала служанкам, что выбежали из другой комнаты: – Миску борща на сметане и три дюжины вареников в грибной подливе. Пить что будешь? – уже к Перуну.

– Квас, но, чтобы сладкий...

– А мне, – не стерпел и Велес, – все то же, но не квасу, а кубок холодного топленого молока...

Служанки поклонились и исчезли.

– Плотно кушать, долго спать – бог здоровья должен дать, – пропела насмешливо Морена.

– А что? – в тон ей ответил Перун. – Не все же о спасении души молиться. Тело тоже пищи требует.

– К тому же, – Велес так напряг мышцы, что чуть не разошлась по швам вышитая льняная рубашка, – хорошее тело требует и еды хорошей...

Морена фыркнула.

– Единого люди своими постами вон как заморили – кожа да кости... Ты бы и нас такими видеть хотела?

Четверо гномов внесли еще один стол, уже застеленный белоснежной скатертью. Сразу же поветрули заставили его заказанными кушаньями.

– Что сначала? – поинтересовалась для видимости Морена, хотя заранее знала, что услышит... – Дело или трапеза?

– Трапеза, – прогудел Перун. – Потому что кушанье остынет и вкус потеряет. А в Книге – что у нас срочного? Такого, чтобы я не знал? Батый послушно двигается на запад. Еще в этом году его тумены будут под Киевом. Думаю, ближе к зиме. И оплот христианства на Руси исчезнет с лица земли. Потом – сюда, в Галичину. За конем... А после, через перевалы и по Дунаю, – в Европу. И конец Единому! Тем, кто жив останется, в непроходимых лесах спрятавшись, не до его церквей станет. В лесных пущах о нас скорее вспомнят!

Если бы не зажатая в деснице ложка, Перун выглядел бы страшно! Борода растрепалась, усы встопорщились, глаза огнем горят, голос – гром небесный. Но самая обычная деревянная ложка делала его речь будничной, едва ли не смешной. Так в своей хате смерд может балакать со своей родней, повествуя за обедом, как он страшно отомстил проклятому соседу, передвинув камень со своего надела на его поле...

– Странно, что Единый ничего не делает в свою защиту, – заметил Велес. – Ведь не может не видеть, как монголы подчиняют, один за другим, народы, которые ему поклоняются?

– Это и в самом деле странно, – согласился Перун. – Не может же он и сам верить в глупости наподобие: «возлюби ближнего», или «подставь вторую щеку» Думаю, что-то замыслил! И гораздо изощреннее, чем мы предполагаем, потому и незаметное пока.

– Или полагается на Судьбу? А, Морена? – воспользовался случаем, чтобы уколоть Богиню Велес.

– Думаю, он все еще рассчитывает на Найду... – задумчиво ответила та.

– Найду? – переспросил Перун. – А-а, того подкидыша, что твой волколак не сумел сожрать... Разве он еще и до сих пор жив?

– Живой, – ответила Морена. – И Книга говорит, что его можно на нашу сторону переманить.

Тут Велес не выдержал и весело рассмеялся. Перун и Морена удивленно воззрились у него.

– Имею от себя кое-что прибавить... О Найде. Но для такого рассказа нужно пару глотков хорошего вина сделать.

– Плохое – богам не подобает, – ответила Морена и, нетерпеливо щелкнув пальцами, выхватила с воздуха и брякнула на стол замшелый кувшин. – Так что там касательно Найды?

– А... Сейчас... – потянулся к кувшину Велес. – Сюжет приблизительно таков... Между твоим подопечным и приставленным к нему волколаком затесалась женщина. В смертных без этого – ни тпру, ни ну... Сама ведаешь. Я, правда, не интересовался подробностями, но выходит такое: Найда ее любил, а под венец она пошла с оборотнем. Кстати, как он в дом Единого войти смог?

− Да упросила меня Мара помочь ему, прикрыть разок, мол смешно будет… − Морена прыснула.

– Смешно? Почему?

– Потому, что я наказала этого оборотня лет двадцать тому – мужским бессилием.

Велес захлебнулся вином. А когда успокоился, покачал неодобрительно головой.

– Это жестоко. Но тогда, зачем же ему было жениться?

– Наверно, думал, что лучше ни вам, ни нам, – докинул Перун.

– И, чтоб хоть как-то отомстить Найде, – заметила с другой стороны Морена.

– Возможно... Но вышло иначе. Парень наставил волколаку большие ветвистые рога. Честно говоря, поскольку видел собственными глазами предмет их соперничества, – могу понять обоих. Представляете себе...

– Обойдемся без мужских комментариев. Я хочу, наконец, услышать суть, – прервала Велеса, поморщившись, богиня.

– Прошу прощения... Так вот, потеряв терпение, рогатый волколак, − кстати, новое слово в мифологии, − решил прибегнуть к колдовству, и превратил свою жену в мардагайла.

– Разумно... – одобрил Перун.

– Наверно... Во всяком случае – безопасно и надежно, – согласился Велес. – Я был при вручении той красавице шкуры волчицы. Теперь она вечной рабой своему мужу будет. Но я не о том... Видел я и Найду... – Велес остепенился, и от шутливого тона не осталось и следа. – В нем чувствуется Сила!

– То есть?

– Сила Бога...

– Хочешь сказать, что люди придумали себе еще одного бога? Почему же нам об этом ничего неизвестно? – даже привстал Перун.

– Нет, здесь другое... Сила в него вложена без его ведома. И – сила пассивная. Даже оборотень не сумел ее унюхать. Лишь я почувствовал.

– Почему ты думаешь, что он не осознает этого могущества? – недоверчиво переспросила Морена.

– Потому что видел его без сознания, втоптанным в снег братьями твоего чудища. Скажите, стал бы кто-либо из нас, драться на кулаках?

Морена призадумалась.

– Похоже, придется лично заняться Найдой.

– Если рассчитываешь на оборотня, то сразу забудь. Очевидно, тогда не было прямой угрозы жизни, и Сила не вмешалась в их поединок. Но, если дойдет до чего-то более серьезного, – от волколака и щепотки паленой шерсти не останется...

Морена нервно закусила губу.

– Ты что – глухой? Я же сказала: займусь лично!

Велес промолчал. А тогда прибавил задумчиво:

– Что ж, попробуй... Но мой совет: не делай этого в Галиче. Там слишком сильно влияние Единого.

– Может не стоит рисковать… – Перун серьезно посмотрел ей в глаза. – Я бы не церемонился. Мертвый враг лучше сомнительного союзника.

– Не беспокойся, – улыбнулась Морена. – Я выманю его сюда. В моем замке сила Единого ничего не будет стоить. Вот тогда и решим, что нам – с ним делать...

Велес удивленно возвел брови.

– Ты уверена, что он захочет по своей воле сюда прийти?

– Сам же говоришь, что у смертных всегда на первом месте женщина. Вот ею я его и приманю.

С подобным аргументом не мог не согласиться даже Велес.

– Гм... Ловушка с такой наживкой должна сработать... Но советую поторопиться. Пусть все произойдет, прежде, чем он осознает, кем может стать в действительности.

– Согласен, это и в самом деле может сработать, – признал и Перун. – И хоть Морена помешала тебе объяснить, чего стоит эта, как ее – Руженка, думаю, теперь нам всем следует на нее взглянуть.

Он хлопнул в ладони, и чародейское зеркало послушно снялось со стены, а затем выплыло на середину гридницы.

– Покажи ее, – не повышая голос, приказал Перун, и темный овал в то же мгновение исчез, а перед богами появился берег Луквы, густые ивняки и ...

Опираясь одной, правой, рукой на ствол плакучей ивы, спиной к ним стояла молодая нагая женщина. Она наклонилась через узловатый корень и левой, самими лишь щепотками пальцев, пыталась выхватить из воды что-то похожее на платок или плахту. Светлые волосы ее, как и ветви дерева, почти касались воды, к сожалению, полностью закрывая лицо. Но и без того была во всей ее фигуре такая естественная грация и обольстительность, что Велес поневоле щелкнул языком.

– Годится, – должен был признать и Перун. – За такой придет. Без сомнения... Вот только б не вышло из той затеи чего-то еще худшего?

– А мы у Книги спросим, – вмешался Велес. – Вот и будет повод проигрыш отдать... Но сначала я бы еще на орду глянул...

– Без меня, – поднялся с кресла Перун. – От их косоглазых, натертых бараньим жиром морд меня уже тошнит... Я – лучше подремлю. Как поднадоест миловаться монголами – позовете. Или, обойдусь... Потом расскажете. Устал я чего-то. Скорей бы уже все закончилось. Или безграничная власть, или полное забвение. Надоело перебиваться с кваса на воду. – Он развернулся и, тяжело опираясь на двух поветруль, двинулся прочь.

Морена и Велес провели его озабоченными взглядами и удивленно переглянулись.

– Чудит...

– А, не обращай внимания, – отмахнулся Велес. – Сама знаешь, что апатия на всех нас время от времени накатывается. Такая уж плата за бессмертие... Лучше на воинов Саин-хана полюбуемся. И в этот раз уже не на шахматной доске.

* * *

Сыновья просторных безграничных степей не любили поселки и городки. Дома, клети, частоколы, – все это ограничивало им поле зрения и раздражало. Но мрачный, зловещий лес раздражал их еще больше. Потому, что ордынцы – боялись его. Необычные для глаза, обомшелые суровые великаны, которые закрывали солнце, своим диким видом напоминали им край, где согласно легендам живут лишь кровожадные мангусы, − злые духи, которые питаются кровью и душами монголов. Из-за этого сотник передового чамбула из тумена Бурунди-бегадура Мухта Юсуф приказал своим воинам остановиться на ночевку в только что захваченном поселке.

Деревянные жилища все еще продолжали гореть, и странные тени, будто выскакивая из черноты ночного леса, навевали суеверным степнякам чувство беспокойства и тревоги.

Сотник был голоден, сердит и недоволен.

Голодный, потому что взятые с собой припасы закончились, а в клетях захваченного поселка оказались пустые закрома. Все добро, вместе с женщинами, скотом и детьми, урусы спрятали в бескрайнем лесу.

Сердитый, потому что сами они, почему-то вернулись назад и круглые сутки упрямо защищали никому не нужные пустые здания. До конца...

Недовольный, потому что, понадеявшись на свежую добычу, приказал воинам не брать из лагеря пленниц. И должен был теперь коротать ночь один, в холодной палатке.

Мухта Юсуф окликнул десятника Керима. Тот поспешил к палатке сотника и угодливо поклонился.

– Сколько было урусов?

– Почти полсотни.

– Сколько погибло воинов?

– Шестеро*... /*В войсках Батыя подсчитывали только погибших монголов. Воины других, завоеванных ими племен – кипчаков, половцев, славян, которые были удостоены чести первыми атаковать врага, во внимание не принимались. Прим. Автора./

– Почему так много? – недовольно возвел брови сотник. – Шестеро погибших и никакой добычи. Тысяцкий Муса Джалиль-оглы будет сердиться!

– Урусский воин засел на дереве и стрелять стал лишь после того, как началась битва. В спины задних...

– Поймали?

– Нет, он стал перепрыгивать с ветки на ветку, и нашим лучникам пришлось убить его, чтоб не убежал.

– Разве нельзя было только ранить?

– Так и сделали, мой господин, – опять поклонился десятник, но, упав с такой высоты, урус свернул себе шею. И оказался молодой женщиной...

– Женщиной? – удивился Мухта Юсуф.

– Да, господин.

– Тем более жаль, – недовольно покрутил головой сотник. – Пробовали отыскать следы других жителей?

– Следы есть, но в лесу быстро темнеет, поэтому нам пришлось прекратить поиски.

– Завтра продолжите, – потер руки сотник. – Без мужчин все они станут легкой добычей. И тогда кровь шести воинов окажется пролитой не зря.

– Да, мой господин.

– Иди, Керим, – милостиво отпустил десятника Мухта. От мысли, что завтра он будет иметь возможность взять очередную добычу, у монгола улучшилось настроение. И он перестал замечать и холодную ночь, и черноту леса.

Сотник улегся лицом вверх, натянул по самый подбородок овечий тулуп и попробовал заснуть. Но какая-то нестерпимая вонь заставила его открыть глаза. Сначала Мухта Юсуф ничего не понял, чувствуя на себе чье-то горячее, тошнотворное дыхание. И только когда на губы капнула густая едкая слюна, а острые клыки сомкнулись на его лице, монгол все понял.

«Мангус урусов!» – хотел крикнуть он, но лишь тихо забулькал, а его хрипы слились воедино с отвратительным хрустом черепа в челюстях зверя...

* * *

– Как? Что это? – даже подпрыгнула от негодования Морена. – Кто из наших слуг дерзнул напасть на нашего же союзника?

Чародейское зеркало вежливо молчало.

– Ничего не понимаю? – Богиня раздраженно дернула плечиком.

– Вот и вторая причина, чтобы заглянуть в Книгу, – спокойно промолвил Велес. – Хотя, я бы на твоем месте не слишком об этом заботился. Подумаешь, оборотень съел монгола. Может, он пришел на свое постоянное место охоты, а в поселке кроме ордынцев уже никого нет. Вот и вспылил бедняга. Да и не возвращаться обратно – голодному…

– Может, и так, но наказать все равно нужно. Чтобы в другой раз знал, где и на кого охотиться.

– Твоя воля, – безразлично согласился Велес. – Тогда – приступим к работе?

В этот раз раздраженная Морена не стала тянуть и медлить. Она молча открыла Книгу, положила руки на ледяную поверхность и приготовилась.

Приветствую! Назовите пароль допуска, – высветило окошко.

– Да гаркни ты на нее разок, – вмешался Велес, которого выходки Книги всегда выводили из терпения. − Что ты с ней возишься?

– А ну, без фокусов! – попробовала прикрикнуть неуверенно Морена.

Пользователь не идентифицирован. Прошу повторить код допуска.

– Издеваешься?!

Поверхность внутренней стенки крышки сделалась малиновой, и на ней появилась золотистая надпись.

Внимание! Пользователь не идентифицирован! Последнее предупреждение!

– Brevi manu*, – сказала Морена. – Чтоб тебе пусто было...

Имя пользователя идентифицировано. Морена. Допуск открыт.

– Вопрос первый. Кем был тот оборотень, который напал на монгола?

Никакого оборотня. Обычный волк-одиночка.

Морена переглянулась с Велесом: не пригрезилось же им в действительности? Но, чувствуя всем телом неприятный, донимающий холод, не стала тратить драгоценное время на пустые разговоры.

– Вопрос второй. Склонит ли появление Найды в моем замке чашу весов в сторону Единого?

Нет.

– Поможет ли Богам Давним поход Саин-хана?

Нет.

– Даже, если Саин-хан оседлает Пегаса?

Конь Перуна не будет передан Батыю.

– Как? Кто помешает этому, Найда?

Морена.

– Я?! Это невозможно! Почему?

Судьба сильнее своей Богини.

Увидев такой ответ, Морена настолько растерялась, что едва не отняла руки. Но Велес мгновенно прижал их опять своими ладонями. И уже сам поставил следующий вопрос:

– Если Найда останется среди людей, это принесет нам какие-то проблемы?

Возможно.

– Чем он может нам угрожать? Остановит Батыя?

Вариант первый. Сотня-другая отважных воинов во главе с посланцем Единого. Что страшнее для хорошо вооруженного и закованного в броню с ног до головы воина – медведь, кабан или рой диких пчел? Вариант второй...

– Ясно... – Морена с усилием высвободилась, и таки оторвала закоченевшие ладони от листа фольги и устало откинулась на спинку кресла. – Можешь не продолжать. – А тогда прибавила, обращаясь к Велесу.

– Похоже, здесь и размышлять не о чем. В моем замке Найда по крайней мере вред не принесет. Будем приманивать...

– Скажи лучше, что самой хочется ближе на такого молодца взглянуть, – рассмеялся Велес.

– Мокрый все о дожде, – хмыкнула Морена и выпятила губу. Ну совсем, как спесивая боярышня, которую осмелились заподозрить в симпатии к молодому, привлекательному пастуху или конюху.

Глава девятая

Галицко-волынское княжество. Галич.

Лето года 6749-го

В Пидгороддье готовились к косовице. Клепальщики вызванивали молотками, как в церквях на Пасху. Еще бы – июнь! Травы как раз цветут. А кто ж не знает, что сено, скошенное в эту пору, самое вкусное, даже целебное. И зимой – съев его, корова не будет болеть, и станет давать благоухающее и густое молоко.

Молчали косы лишь на двух дворах. У Кренделей, что уже третий день оплакивали свою красавицу внучку, и у Куниц. Старый Опанас еще с зимы не вставал с лежанки, а Найда... Найда, как пошел просто с кладбища на берег Луквы, туда, под ивы, где рыбалки положили выловленное из воды тело Руженки, то так и остался там.

Долгое время парень сидел, уперев глаза в спокойный плес, будто чего-то ожидал, а потом упал лицом в траву и замер, − на двое суток подряд... Если бы не корчи, что время от времени принуждали вздрагивать его плечи, можно было бы и Найду принять за мертвого.

На мамины уговоры опомниться, он подвел на мгновение голову, но в пустых глазах сына Христина не увидела и отблеска понимания. Кажется удрученный парень даже не узнал, кто с ним говорит. Так минули еще одни сутки...

На следующий день придыбал к Найде, волоча взгляд по земле, будто все время боялся за что-то зацепиться, старый Крендель. Но и присесть рядом не успел. (Найда должно быть распознал его поступь). Потому что едва лишь тот приблизился к ивам, как парень сел. Увидев его лицо, которое стало черным от горя, Крендель всплеснул руками и заплакал:

– Сынку, кто же знал? Да мы бы со старухой никогда...

Но Найда только сверкнул глазами и прошептал едва слышно:

– Идите, деда, отсюда... От греха подальше... Добром прошу...

И тот покорился. Потому что ничего не мог сказать несчастному, − когда все правда? Ведь это именно его со старухой жажда богатства сгубила Руженку. Разве ж был такой в Пидгороддье, а то и во всем Галиче, кто бы не ведал о любви, которая соединяла между собой Найду и их внучку. Но, ведь и они не желали девушке плохого... Не штука связать бедность с бедностью, − большого ума не требует. А здесь было такое богатство... Обеспеченная старость... Сытая жизнь... Вот и не устояли, на беду...

Последним, к вечеру третьего дня, припер темный как ночь и страшный, словно грозовая туча, Юхим. Он остановился около Найды, расставив ноги, и стоял так молча, будто крепостная башня. Восемь пудов узловатых мышц и сплошной ненависти. Потому что хоть и богатей, но сызмальства около наковальни и молота...

– Это же что ты за глум выдумал? – прорычал, а не промолвил. – Хочешь, чтобы люди и после смерти той вертихвостки на меня пальцами показывали? Не достаточно я стерпел при ее жизни насмешек, то еще и теперь должен выслушивать, как жалостливые соседки шепчутся за спиной: «Глянь, как Найда побивается! Видать, и в самом деле любил... А этому бугаю, хоть бы что... Довел лебедушку до погибели, а сам и морду не скривит». Так не дождетесь!.. Ха! Тебе есть от чего грустить. Еще бы, такую милку потерял! Задарма бабенка ласкала, нет? Вот и ухватился за нее обеими руками... Потому что на обычную продажную девку у тебя, голодранца, денег бы не хватило. А мне чего грустить? Столько денег старым Кренделям выложил, а товар то приобрел подпорченный!..

Кто знает, что и сколько бы выкрикивал еще Юхим, но для Найды и того было слишком. Не помня себя от ярости и обиды за усопшую, парень сорвался на ноги и что было мочи пнул коваля в грудь. Где и мощь взялась в заморенном трехдневным постом теле. Юхим, будучи вдвое тяжелее, вероятно, устоял бы на ногах и сумел ответить ударом на удар, но как-то, будто случайно, позади него очутился Митрий, домовой Куниц. И, зацепившись за маленького человечка, здоровяк потеряла равновесие, отчаянно взмахнул руками, словно пытался ухватиться за воздух, и бухнул с берега в воду. Только плюхнуло...

– О, – промолвил Митрий, – хорошо булькнул... Вероятно, всех русалок всполошит... – А потом взял Найду за руку, как когда-то в детстве. Только теперь уже для этого довелось встать на цыпочки. – Не трать зря время, хлопче. Руженки твоей давно здесь нет...

– Знаю, – тихо ответил Найденыш. – Сам могилу копал.

– Ет, – отмахнулся домовой. – Разве я о яме...

– А душа ее в Раю должна быть. Нельзя из-за любовь в ад... Это не справедливо!

– В Морены она, – перебил Митрий.

– Мы же еще сызмальства любили друг друга... А ее продали... – продолжал свое Найда, даже не прислушиваясь к тому, что сказал домовой. – Отец говорил, что за измену должно быть наказание... А, разве, то измена, когда она меня любила? От того и руки на себя наложила... Не могла больше с нелюбым жить. Да еще в волчьей шкуре... Только кому о том скажешь.

– Ничего ты не ведаешь, потому и глупости мелешь, – шепотом сказал Митрий, и заметив, что его слова наконец начинают пробиваться к сознанию парня, прибавил быстро. – Вон, Юхим вылезает. Спровадь его еще немного поплавать, − чтобы не мешал разговору...

Найду и просить не нужно было. Он порывисто оглянулся и увидел голову Юхима, что как раз наставилась над срезом берега. Не раздумывая долго, ступнул два шага и наотмашь врезал ногой в ненавистное лицо оружейника. Тот вскрикнул и опять брякнулся в реку. А Найда вернулся к домовому.

– Что ты говорил, Митрию? – переспросил недоверчиво, но с искрой надежды в глазах.

– Говорю, что не утонула твоя Руженка, – повторил тот. – Но, идем отсюда, потому что этот волколак не даст спокойно поговорить... А сказать я тебе должен много. Знаю, что Морена не простит, но не могу спокойно на все это непотребство смотреть... Я ж тебя с пеленок...

Говоря все это, Митрий незаметно тянул парня за собой, − хоть для этого ему приходилось бежать, потому что на один обычный шаг Найды, приходилось три шажка домового. Он уже весь раскраснелся и запыхался, когда парень сжалился над ним:

– Подожди, Митрию. Лучше давай я возьму тебя на плечо, и говори куда идти, потому что так дела не будет.

– И чего вы, люди, так к солнцу тянетесь, – пробормотал недовольно тот, удобно усаживаясь на плече Найды. – Давай-ка, к Галчиной могиле. Это святое место, и волколак , туда за нами не сунется. Лучше, конечно, было бы прямо к Успенскому собору, но там уже и для меня слишком. Долго не вытерплю...

– К могиле, так к могиле.

Перебравшись на другой берег и держась вдоль детинца, вскоре дошли они до высокого бережно ухоженного кургана.

– Ну, вот, – отозвался нетерпеливо Найда, что и в пути пытался заговорить, но домовой все время останавливал его, выразительно прикладывая палец к губам. – Вот и Галчина могила. Не мучай дольше...

– Теперь можно... – согласился домовой. – Не думай, что я трус, но ты еще не знаешь Морену. С ней не пошутишь...

– Какая еще Морена? – брякнул не подумав Найда, недовольный, что Митрий никак не начнет разговор о Руженке.

– Вот так-так! – даже подпрыгнул домовой. – Вы, со своим Единым уже совсем ополоумели...

– А-а, – протянул Найда, припоминая. – Древняя богиня... Ее идол, еще рядом с Перуновым стоял.

– Вот то-то и оно, – назидательно промолвил домовой. – Ты думаешь, что если вы перестали ей кланяться, то уже и нет Морены? Если бы так... Вызывать богов к жизни легче легкого, а вот избавиться от них... Оттого я сюда тебя и привел. Здесь много силы Единого, и Морене не так легко будет за нами проследить. Да и оборотень сюда не сунется...

– Что ты заладив: волколак, да волколак. Какой из Юхима...

– Вот и выходит, что такой. Самый настоящий. И к тебе приставленный... Думаешь, ему Руженка нужна была? Специально купил ее, чтобы тебе допечь. Чтобы отомстить...

– Что ты плетешь, Митрий? Юхим – мне?! За что? Я же дите по сравнению с ним. А родители наши – мирно жили.

– А ты слушай и не перебивай, – махнул на него руками домовой. – Знаю, что говорю... Юхим – волколак, и именно ему Морена приказала за тобой следить.

– Да что я из золота что ли? – попробовал отшутится Найда.

Но Митрию уже надоели его глуповатые замечания.

– Вот что, голубь, – молвил сердито. – Или ты слушаешь, что старшие и более мудрые повествуют, или я убираюсь прочь, а ты продолжай рыдать дальше по своей Руженке...

Услышав имя любимой, Найда поневоле вздрогнул, но поняв, что домовой не шутит, взял себя в руки.

– Хорошо, Митрий, не сердись... Я буду слушать.

Тот помолчал, сосредоточиваясь.

– Ну, хорошо... Начну сначала...

– Митрий! – таки не утерпел Найда. – Я буду слушать все, что ты захочешь мне сказать. Молча и терпеливо. Но умоляю, сначала скажи: Руженка... жива? – на последнем слове парень запнулся, так как сам, собственными руками опускал гроб в могилу. Но было в намеках домового что-то, позволяющее поверить в самое невероятное.

– А то, – кивнул домовой. – Живехонька... Ой! Ополоумел? Больно же!..

Не помня себя от радости, парень так сжал лапку домового, что чуть не раздавил.

– Прости...

– Безумец, – неодобрительно покачал головой малый человечек, помахивая в воздухе пальцами. – Ну, теперь уже можно рассказывать?

Найда удобно примостился на траве и кивнул. Уж если его Руженка живая, то остального особенного значения не имеет. Но, если Митрий настаивает, то он может и послушать.

– Началось все с того, что лет двадцать тому Морена, листая Книгу Бытия узнала, что человек на имя Найда воспрепятствует ее планам, которые должны были ускорить падение Единого Бога. Кто этот человек, кто его родители, откуда он родом – Книга не знала, − так, будто он должен был появиться ниоткуда. Но то, что еще младенцем появится вместе с родителями одним зимним утром перед воротами Галича, указала точно. Чтобы избавиться от неожиданного и нежелательного препятствия, Морена отдала приказ убить дитя. И Юхим, с послушной ему волчьей стаей, засел в леске близ шляха, ожидая путников...

Здесь уже Найда стал заинтересованно прислушиваться, потому что историю своего появления знал хорошо.

– Но волколаку немного не повезло... Слуги Единого сумели вовремя предупредить Опанаса, твоего нынешнего отца, чтобы он выпустил на помощь путникам княжеских волкодавов. Поэтому серые хоть и порвали всех взрослых, к тебе добраться не успели. А там уже и люди подбежали... Морена была очень разъярена. И в наказание за то, что оборотень не выполнил ее приказ, поразила Юхима мужским бессилием и повелела не спускать с тебя глаз. Чтобы к тому времени, пока она не надумает, с тобой ничего не случилось. – Домовой перевел дух. – Вот и решай сам, было у того за что на тебя сердиться, или нет?...

– Если так, – протянул задумчиво Найда, – то по-видимому... Охранять того, кого считаешь повинным в наихудшем несчастье, которое может постигнуть мужчину, и кого рад бы задушить собственноручно...

– Именно потому, что убить тебя он не мог, а отомстить хотелось, Юхим и Руженку засватал! Как говориться: «коль сам не гам, то и другому не дам...».

– Ет, – отмахнулся Найда. – Здесь он мне как раз меньше всего навредил. Руженка все равно моей стала.

– Это ты теперь такой умный... А пять лет потому что думал?

С этим Найда не мог не согласиться. Сначала он и в самом деле с ума сходил. Даже потом, когда Руженка рассказывала о бессилье мужа, не очень верил, думал: хочет успокоить, − а теперь оказывается вон оно что...

– Так где же она все-таки, Митрий? Хватит, не мучай, я уже во что угодно готов поверить...

– У Морены, в замке...

– У Морены?! Той самой?

– Богиня Судьбы и Времени одна, – уныло покачал головой домовой. – И с годами мягче она не стала.

– Но, зачем же она ей?

– Вообще-то, рыбу на червя ловят...

– Что ты плетешь? Какую еще рыбу?

– Ты же будешь искать Руженку?...

– Обязательно! – воскликнул парень.

– Значит Морене и звать тебя не придется – сам к ней придешь. В замок. А там она уже спокойно выяснит, что же ты за один, и какую беду от тебя ожидать. Ну, а придется, то и уничтожит... Уже не доверяя этого дело никому другому...

– То выходит, что в замок мне нельзя?

– Ни в коем случае.

– А Руженка там?

– Могу поклясться...

– И, чтобы я не тратил время попусту, Морена приказала тебе, Митрий, рассказать мне все?

– Тьфу, – от неожиданности домовой даже не обиделся. – Ты ему – бритое, а он тебе – стриженое. А не приходилось тебе слышать такие умные слова, что предупрежденный вовремя – то же, что и вооруженный?

Найда лишь хмыкнул.

– Или считаешь, что лучше было бы тебе сохнуть еще некоторое время от безнадежности? Морена все равно нашла б способ передать тебе известие о Руженке. Кто знает, может, Юхим именно с этим и шел к тебе? Только тогда ты знал бы лишь то, что они захотели бы рассказать. А не всю правду...

– Так в чем же она − правда?

– А в том, что ты представляешь угрозу богам Давним, и они заманивают тебя в ловушку! Потому что здесь, в Галичине, Единый слишком силен.

– Что же мне делать? Я ровным счетом ничего не понимает... Веришь, Митрий?

– Верю, потому что сызмала тебя знаю... Но это совсем ничего не значит. В людях бывают такие силы скрытые, что о-го-го! И когда наступит время...

– Думаешь и со мной так?

– Уверен... Но вот совета на это, Найда нет ни одного... Сказал бы – сиди тихо, так ничего не выйдет, − придумают, как выманить. Кто в забавы Богов замешан, дома за печкой не отсидится. Ну, и Руженке там не медом намазано, сам понимаешь...

– Издеваются?

– Нет, думаю, уж так далеко не зашло. Но все же – крещенная душа, одинешенька среди нечисти... Там же, в замке Морены, и песиголовцы, и нимфы, и Перелес... Ой! Ну, всевозможные, одно слово...

– Значит, идти?

– Одно могу посоветовать, хлопче. Ищи себе сообщников. И хорошо бы – могущественных...

– Каких еще сообщников?

– Сам подумай, голова же у тебя на плечах, а не кочан капусты. С кем хотят бороться они? Вот то-то же... Сон помнишь?

Найда поневоле оглянулся на крест Успенского собора.

– Думаешь?

– Уверен...

– Гм... Подумать нужно. Но я так и не знаю, как попасть в замок.

– Когда будешь готов к путешествию, объясню. Лишь не думай, что будет просто. Замок Морены далеко в горах и путь туда ой, как труден...

– Я и не думаю...

– Найда! – вдруг раздался издалека голос Юхима. Он стоял в стороне, очевидно, и в самом деле не в силах слишком приблизиться к освященному месту. – Найда! Нам нужно поговорить!

– А я что вещал?! – потер довольно руки Митрий. – Теперь выслушаешь послание Морены. Интересно, что они придумали. Иди к нему сам, я дома буду ожидать. И гляди ж, что бы он тебе там не наплел, что бы не обещал, чем бы не заманивал – пока со мной не увидишься, в дорогу не пускайся. Понял?

– Не маленький... – буркнул Найда и поднялся.

Юхим так и приплелся за ним, как выбрался из реки, совершенно мокрый. Даже с ряской в волосах. Видно – спешным был разговор...

– Слушай, Митрий, – еще придержал Найда домового, который уже хотел улизнуть в траву. – А кого же мы тогда похоронили? Кого оплакивали?

– То пустое, – махнул рукой человечек. – Фантом, кукла... Не бери в голову.

– Ну, а как же все-таки они ее..., – начав было еще парень.

– Сынку! – вздохнул домовой. – Я же битое время тебе толмачу, с кем дело имеешь! Это ж – Богиня! Богиня! Раскумекал?

– Конечно, – процедил сквозь зубы Найда и двинулся навстречу Юхиму.

Оружейник поджидал его весь напряженный, собранный, готовый к драке, хоть на лице имел криво нацепленную улыбку.

– Чего тебе? – мрачно отозвался первым Найда.

– Говорю же: поговорить нужно, – выжал из себя Юхим, и улыбка перекосилась еще больше.

– Ну, так излагай...

Найда был готов выслушать Юхима в любом случае, но показывать этого не спешил. Оружейник, даром что немножко глуповатый на вид, как это часто случается с большими и неповоротливыми мужиками, был умен и мог бы что-то заподозрить, если б его самый свирепый враг ни с того, ни с сего вдруг превратился почти в приятеля. Тем более теперь, когда между ними стояла смерть Руженки.

Юхим немного помялся с ноги на ногу и нерешительно предложил:

– Может, в корчму зайдем?

– Фьють! – присвистнул Найда. – И с какого бы это рожна я должен был с тобой по корчмах ходить? – Он так вошел в роль, что даже сплюнул на землю между собой и Юхимом.

Обида была тяжелой. Коваль зарделся, а кулаки сжал так, что даже побелели суставы. Но пересилил себя.

– Думаешь, я не знаю, что ты с Руженкой сотворил? Это же из-за твоего колдовства, из-за волчьей шкуры, которой ты ее наградил, она в омут бросилась! – продолжал выкрикивать Найда.

– Не хочешь в корчму, – пустил мимо ушей слова Найды Юхим, – то, может, ко мне зайдем? Разговор важный, поверь... Я и сам тебя не слишком люблю... Потому, что кабы она к тебе по ночам не бегала, может, и не пришлось бы у Велеса помощи просить. Но здесь такое дело, что надобно нам хоть на часик замирится... И поговорить...

– Ты еще перед тем, как покупал Руженку знал, что ее сердце мне принадлежит, – не давал убедить себя Найда. – То же и удивляться ничему не должен был. Тем более, что она со мной... – он язвительно улыбнулся.

Такой издевки уже не стерпел бы ни один мужчина. Не стерпел и Юхим. Со скоростью атакующей змеи метнулся вперед его кулак и с хрустом влепился парню в лоб. Будучи слишком уверенный в своей безопасности, Найда не ожидал удара и, взметнув руками, брякнулся на траву.

– Держи за зубами свой язык, – прорычал Юхим, – если не хочешь лишиться и одного, и другого... Ради Руженки я готов говорить с тобой, щенок, но обижать не смей! Прибью... Не посмотрю, что дружинник. А там еще увидим, кто князю Даниле милее – простой дружинник или умелый оружейник?

Эта неожиданная вспышка ярости привела в чувство парня, и он молча поднялся. Драка сейчас была совсем ни к чему. Тем более, что он сам спровоцировал Юхима.

– Хорошо, – промолвил спокойно. – Идем к тебе... Там нам никто не помешает. Если что, то и ребра спокойно друг дружке посчитаем. Но пить с тобой я одинаково не стану...

– Большая потеря... – пробрюзжал, переводя дух, Юхим, и они двинулись в город.

* * *

Кузница Непийводы работала и без хозяина. Пели молотки о наковальни, бухали тяжелые молоты. Надсадно фукали кузнечные меха, и в такт с ними дымом пыхали закопченные дымоходы. Чумазые по самые глаза, блестящие от пота люди, чертями носились по двору. То нагревая на очаге железные штабы, то закаляя готовые подковы, серпы, мечи, или еще что-то. Это была – железная кузница. А немного в стороне, прижимаясь одним боком к дому, стояла кузница «золотая». Именно здесь ковалось Юхимово богатство.

Отец его всю жизнь не отходил от горнила. Никто на целое Пидгороддя лучше него не подковал бы коня. А сделана старым кузнецом коса или топор обычно переживала своего хозяина и оставалась в наследство сыну. Но все равно, никто не назвал бы Непийводченков зажиточными. Да, временами с квасом, а порой – с водой... И только Юхим сумел вырваться из бедности. Каким-то чудом поднакопил деньжат, заплатил вступительное в ювелирный цех, да и стал ковать золотые и серебряные украшения. А за смастеренный собственноручно панцирь для молодого князя еще и отдельное вознаграждение получил.

Все это вместе с немалыми деньгами приносило ему достаточно большой успех у молодых женщин. Но вмешался в его жизнь Найда... Неизвестно кто, неизвестно откуда… Но именно из-за него провинился Юхим перед Мореной, и начались с этого дня его муки... Чтобы не сделаться посмешищем среди Галицких женщин, должен был показывать из себя влюбленного до умопомрачения. Единственное, что приносило утеху, это то, что купленную им Руженку любил его враг. Сердце Юхима аж пело на радостях, когда он шел под венец с прекрасной девушкой, а Найда в это время, где-то в ивняках, грыз в бессильном отчаянье собственные пальцы и рвал на голове волосы. Ведь парень не знал, что за Юхимом Руженке будет безопаснее, чем в монастыре.

А затем была измена и наказание...

Мужчинам было за что ненавидеть друг друга, и они и не крылись с этим.

Даже теперь, сидя напротив за столом, пожирали друг дружку пылающими глазами, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться врагу в горло.

– Ну? – выдохнул Найда. – Вот я здесь... Говори, чего звал.

Юхим на какое-то мгновение закрыл глаза, призывая в воображении фигуру Морены, чтоб успокоиться, и только тогда отозвался.

– О Руженке пойдет речь... – промолвил неспешно.

– Чего ж теперь, – грустно и как-то даже неохотно ответил Найда. – Раньше нужно было...

– Меня слушай! – оборвал его Юхим. – Живая она!

– Что?! – продолжая делать вид, что ничего не знает, сорвался на ноги Найда и ухватил оружейника за рубашку на груди. – Врешь!!

Даже если бы Юхим что-то подозревал, то этот, преисполненный отчаянья, возглас убедил бы его, что парень ничего не ведает. Он легко, даже мягко разжал его пальцы и усадил на лаву.

– Успокойся... Пива выпьешь или, может, меду?

– К лешему пиво, к лешему мед! – выкрикнул Найда. – Повтори, что ты только что сказал?!

– Обязательно... – Юхим все же поставил на стол, приготовленный предварительно жбан с пивом. Быстро наполнил кружки, и протянул одну парню. – Все скажу и объясню... Но сначала глотни, потому что так можно лихорадку какую-то заработать... А ты мне живой и здоровый нужен.

Перед глазами Юхима уже в который раз появилась Морена, в ушах опять зазвучал голос богини: «Приведешь ко мне Найду, верну то, что забрала. Еще и добавлю немного, ха-ха... Как награду за страдания. Только смотри ж! Оплошаешь опять – пожалеешь, что на свет родился!». И страшнее всего было то, что Юхим знал наверняка: Морена не шутит и сделает, как сказала. И никакие объяснения не смогут ее умилостивить.

Найда таки поддался на уговоры и пригубил кружку. А там и не заметил, как выпил добрую половину. Где и взялась такая жажда?

Напился, отодвинул кружку и упился глазами в Юхима.

– Живая, говорю, Руженка, – продолжил тот. – Ее Морена к себе забрала... В услужение, из-за красоты...

Найда удивленно вздел брови.

– Что еще за Морена?

– Богиня, – не меньше его удивился Юхим. – Разве не ведаешь о такой?

– Я верую в Бога Единого, Отца Вседержителя, Сына Его − Иисуса Христа, и Пречистую Деву Марию, Матерь Божью, – ответил уверенно парень. – Других богов не знаю и знать не хочу...

– Вот как? – совершенно искренне сплеснув ладонями Юхим. – А как же родительская вера? Перун, Велес?

– Отец мой тоже в Святую Троицу верил. Перун же – бес, и Велес – тоже...

Юхим лишь головой покрутил.

– Перун – бес?.. Ох, не хотел бы я с таким бесом встретиться и свяченой водой пытаться на него покропить... Слушай, так ты, может, и в оборотней не веришь?

– А с чего бы я должен был в них верить, когда еще ни одного собственными глазами не видел? – подыграл ему Найда, уже догадываясь, чем этот разговор закончится.

– Ну, – засмеялся Юхим. – волколак не Перун, за этим задержки не будет, покажу. Но одно условие...

– Какое?

– Сначала ты меня внимательно выслушаешь, даже если не поверишь. А после, когда увидишь перед собой волколака, согласишься с тем, что и весь мой рассказ правдив. Согласен?

Найда сделал вид, что задумался, а потом ответил твердо:

– Согласен... Хоть я тебя и убил бы охотно, но лжецом назвать не могу. Рассказывай, буду слушать...

Юхим довольно потер руки.

– Руженка теперь в замке Богини Судьбы и Времени, Морены. Тело ее, прислуживая богини, продолжает жить, а душа спит. Освободить ее из этого сна может лишь тот, кого она любит. То есть ты! Но ты не ведаешь дороги в замок. Зато эту дорогу хорошо знаю я... Но мне ее не разбудить... Можешь смеяться, но я тоже люблю Руженку и не хочу, чтоб она осталась у Морены навсегда. Лучше уже даже так, как было: моя жена – твоя любовница. Тем более, что с тобой мы еще разберемся. Но теперь – друг без друга не справимся. Ну так как? Составим союз? Я отведу тебя к замку, а ты попробуешь разбудить нашу Руженку? Идет?

Найда отрицательно покачал головой.

– Как? – обозлился в конец Юхим. – Не хочешь освободить свою любимую? Значит, ты лишь забавлялся с ней! А пришлось к делу, то в кусты?!

– Нет, – ответил спокойно Найда. – Просто, прежде чем что-то отвечать тебе, хочу увидеть волколака...

– Ах, это... Ну, ну... – заулыбался Юхим и стал быстро срывать с себя одежду. – Только ты отхлебни еще пивка. Чтобы заикой не стал...

Найда, сдерживая дрожь, что неожиданно появилась во всем теле, опять взял кружку.

Юхим между тем разделся полностью.

– Ну, гляди... – вымолвил, криво улыбаясь, вероятно иначе и не умел. А потом перевернулся через голову и...

Найда хоть и ожидал чего-то такого, мгновенно вскочил на ноги и забился в угол комнаты.

Перед ним сверкало адскими глазами ужасающее чудовище из его сна, что лишь отдаленно напоминала волка. А из оскаленной пасти капала на пол густая слюна. Клыки же выглядывали такие, что и медведю впору.

– Ха-р-р... – прорычало чудовище и прыгнуло.

Движение было такой быстрым и ловким, что Найда лишь успел выпрямить перед собой в защитном движении руки. Тела сомкнулись. Прозвучал треск, что-то сверкнуло, будто молния, и оба разлетелись в разные стороны... При этом Юхима опять перевернуло через голову, и он стал человеком.

– Что? Что это? – пробормотал растерянно. – Кто ты? Как ты это сделал?

Найда, сидя на полу, не менее удивленно поглядывал на собственные ладони.

– А разве это я? – переспросил глупо.

– Не я же, – буркнул Юхим. – Печет и до сих пор...

– Вот, нечего бросаться было, – ответил примирительно Найда, продолжая растерянно поглядывать на свои руки. – Я и сам не понимаю, что произошло. Клянусь…

− Ладно, верю, − Юхим пожал плечами, поднялся и стал одеваться.

– Ну, так как? – вернулся чуть погодя впоследствии к разговору. – Убедился, что я не врал?

– Эге...

– И какое твое решение?

– А вот, если дашь мне ответ еще на один вопрос, то утром и отправимся...

– Спрашивай, – охотно согласился Юхим.

– Все рассказывают, что меня нашли в санях, на которые напала волчья стая. Всех путников тогда зверье загрызло. Я спасся чудом... И кто были те люди, куда и откуда направлялись, так и осталось неизвестно. Ты случайно к этому не причастный, волколак?

Не ожидая чего-то подобного Юхим сначала растерялся, но быстро опомнился и принялся плести небылицы, словно нанятой.

– Могу точно сказать, что нет... Волколаком я стал одновременно с Руженкой... А кстати, откуда тебе известно, что она мадрагайл?

– Думаешь, мы больше не виделись? – сделал удивленные глаза парень, проклиная себя в душе, за слишком длинный язык, но сразу же и придумав, как вывернуться.

– Врешь! – вскрикнул пораженный в самое сердце мужчина, который был уверен, что хотя бы последние месяцы на его сокровище никто не посягал. – Она же растерзала бы тебя, только б осмелился приблизиться!

– А днем?

Юхим скуксился.

– Что ж... Днем ты и в самом деле мог с ней еще говорить. Но зачем откладывать путешествие? Почему не отправиться сразу? Зачем время тратить попусту? Кони готовы... Сейчас набросаем в дорожные сумки провизии, да и айда...

– Ты кузнец − человек свободный. Можешь город покинуть, когда вздумаешь, а я – княжеский дружинник. Без разрешения сотника, никак не могу... За непослушание, своеволие – смерть.

Юхим недоверчиво поглядел на парня.

– И все? Больше ничего тебя не задерживает?

– Что ж еще? Ну, с родителями проститься...

– Хорошо, пусть так и будет, – согласился Юхим. – но сделаем иначе. Ты домой иди. Готовься в дорогу, с родными попрощайся. А с сотником я сам буду говорить. Думаю, у меня лучше выйдет...

– Это как?

– Ну, что ты ему сказал бы? Что мертвую, да к тому же чужую жену освобождать собрался? А я скажу, что в угринское королевство еду за золотом и охранника попрошу. А, чтобы сотник сговорчивее стал, что-то и ему подброшу... Раскумекал?

– А то...

– На том и порешим... А теперь иди. Потому что хоть мы и замирились, видеть тебя не могу. Пусть, уже с завтрашнего. Путь и так не близок. Кабы не Руженка...

Найда не стал выслушивать до конца, − его настоящие, а не притворные чувства ничем на отличались. Кроме того, как ни прикидывался Юхим, но предупрежденный Митрием, парень не поверил ни одному сказанному слову. Поэтому вздохнул облегченно, только после того, как закрыл за собой двери в дом оружейника. А потом еще раз с удивлением взглянул на свои руки...

* * *

Найда домой не шел, а летел. Благо и не далеко... Только перешел через дорогу, обогнул ригу Ивана Шпака, а там задами, задами выбрался на тропинку, что вела прямо к псарне.

Митрий ожидал его на крыльце. Домовой сидел на верхней ступеньке, и от нетерпения болтал ногами, время от времени швыряя камешками в курей, которые копошились в пыли посреди двора. Увидев Найденыша, так и подпрыгнул: