Тень Беркута

ТЕНЬ БЕРКУТА

Глава первая

Русинские Карпаты. Лето года 6679-го

Неумолимой тенью ангела смерти завис над высокогорными карпатскими лугами, высматривая добычу, огромный беркут. И хоть солнце, еще нестерпимо обжигающее на равнине, уже только едва освещало верхушки гор, острые глаза орла четко различали каждый стебель в высоких травах. Но не суетливые мыши или бурчащие ежи привлекали могучую птицу. Она выжидала настоящую добычу. Такую, что смогла б насытить желудок мясом, а зрение – красками горячей крови. В предчувствии этого мгновения зрачки беркута взблескивали хищным огнем, а горделивый клекот так и рвался из груди. Но предчувствие того, что добыча где-то рядом, требовало тишины. Заметив какую-то лишь ей понятную примету, птица взмахнула сильными крыльями и зависла над вековыми соснами, взбирающимися северным склоном к срезу небольшого плато.

В то же мгновение, насторожено принюхиваясь, из малинника, отделяющего лес от цветущей полонины, вышла молодая серна. Она беспокойно стригла ушами. А деликатная головка, увенчанная короткими гнутыми рожками, непрерывно поворачивалась на все стороны, внимательно оглядывая опушку. Но так как здесь лишь покачивались сочные травы, а ветерок, что веял ей в мордочку, тоже не нес в себе опасных запахов, горная красавица оставила опасения и одним грациозным прыжком вымахнула из чащобы. А вслед за ней, несколько неуклюже, но не менее жизнерадостно, выпрыгнула трехмесячная телочка.

Детенышу серны было еще далеко до материнской грации, поэтому он не сумел правильно рассчитать своих сил. Прыгнул слишком далеко, тоненькие передние ножки не выдержали веса тела. Поэтому, жалобно мекнувши, телочка запорола носиком в траву и кувыркнулась через голову. Напуганная приключением, молниеносно подхватилась и бросилась к матери, громко жалуясь на этот пакостный и недружелюбный мир. Но мать лишь ткнула ее нежно мордочкой в ушибленное место, насмешливо фыркнула и продолжила пастись. Такое пренебрежение оскорбило детеныша, которому в это мгновение казалось, что ничего хуже с ним не могло и произойти, поэтому телочка еще раз громко мекнула и задрала мордочку к небу, направляя ему свою жалобу. Но вместо чистой, прозрачной синевы она увидела над собой острые, кривые когти и ужасающий клюв. Адская, нестерпимая боль пронзила его удивленные глаза, и все утонуло в безысходной тьме смерти.

Беркут напал так тихо, так молниеносно, что серна, повернувшаяся хвостиком к малышу, даже ничего не поняла. И только услышав сзади громкий хлопок крыльев, она сперва сделала мощный прыжок, спасаясь от возможной опасности, и только после этого оглянулась. Но увидела уже только размытую тень, удаляющуюся в сторону солнца, − оно как раз садилось за вершину соседней горы. Серна беспокойно мекнула, метнулась туда, где шелковые травы все еще пахли ее детенышем, но, уловив ноздрями, запах свежей крови, сломя голову сорвалась с места и исчезла в буреломе. И только треск сухих веток указывал, где неслась охваченная отчаяньем и ужасом осиротевшая мать.

* * *

Люди всегда мечтали о крыльях. Особенно в горах. Там – где глазам близко, а ножкам – ой как далеко. Казалось бы, вот она, соседняя вершина. Хорошо размахнуться, то и камень докинул бы. На самом же деле – пока доберешься чащами да буреломом, обходя обрывы и неприступные скалы, не одна кварта пота стечет с чела и плеч. А то и вернешься – потеряв надежду выкарабкаться. Потому что нет дороги человеку туда, где лишь пернатых царство. Вот и завидуют. А чего, спрашивается? Так ли уже необходимо везде соваться? Мало работы в долине? Сказано же: каждому – свое! Может, так и задумано богами, чтобы не слонялись люди где не след? Чтобы не совали любопытный нос в течение бытия.

Но Захар Беркут никогда не хотел согласиться с этим. Умом знал, что ни у него, ни у кого-либо другого из их большой семьи, или даже из целой громады, никогда не вырастут крылья, что человеку сужено лишь по земле ходить, но душа его рвалась ввысь. Как и у его славного пращура, от которого весь род пошел. Тот тоже более всего мечтал в небо взлететь.

Густой сосновый лес высоко вздымался с обеих сторон едва заметной, утоптанной зверьем тропинки. Вдалеке от ближайшего человеческого жилища, высоко в горах, деревья были особенно дикими и неприветливыми. Притерпевшись кое-как к оленям и медведям, или – кабанам и волкам, эти суровые великаны, казалось, сердились на парня. Потому что так и норовили бросить ему на голову большую шишку, или сыпнуть за воротник рубашки добрую горсть сухой хвои.

На что уже привыкший к путешествиям в горах был Захар, да и то притомился. Третий день в дороге. Если преодоление непролазной чащи и ползанье по недоступным кручам можно назвать дорогой.

Но парень был упрям и не из боязливых. Предсмертное хрипение отца все еще раздавалось в его ушах, и никакая сила в мире не заставила бы Захара отказаться от того, что задумал. Пусть бы к скиту, где спасался старец Актиний, известный на всю Красную Русь умением лечить людей и животных, нужно было бы идти вдвое более тяжелой и более опасной дорогой, то все равно парень не поворотил бы назад. Больше он никогда не будет стоять в изголовье смертельно больного беспомощный, будто дитя. Вероятно, и матушка поняла это сразу, потому что ни словом не перечила, когда Захар объявил ей свое решение: податься в науку к столетнему Актинию. Мо’, помогла слава об умении старца, что докатилась и до их громады. А может, заглянув в сухие глаза сына, почувствовала сердцем его душевное состояние? Кто знает. Но она, молча, благословила Захара и только впоследствии попросила подождать сороковин.

Грустный пейзаж – грустные и мысли.

Парень решительно встряхнул головой, собираясь до наступления сумерек пройти еще хоть милю, но неожиданно увидел прямо перед собой старый и замшелый, но на вид еще крепкий пень. Кто умудрился именно здесь срезать вековой бук? Куда делся громадный ствол? Оставалось только гадать. Но хоть как мудруй, а пень торчал из земли посреди тропки всего лишь на несколько шагов впереди. Будто именно Захара и поджидал. И такой удобный и уютный, что парень сразу почувствовал, как притомился.

– Ох! – вздохнул громко. – Нужно отдохнуть. Ноги просто гудят. А заодно и поужинаю.

Сел на пеньке, а когда собрался развязать котомку с припасами, что матушка собрала, смотрит – перед ним стоит дедок. Сам сухонький, сморщенный, а бородища до колен. Удивился Захар, но виду не подает.

– Доброго здоровья! – поздоровался, а сам думает: «Вот повезло, что я сегодня еще ничего не ел, голодного леший с пути не собьет».

А тот, ни здравствуйте, ни до свидания, – хап за сумку. Как тать какой. И как взвизгнет. Назад отпрянул и на пальцы дует.

– Хитрый, – бурчит.

А Захар едва хохот сдерживает. Выходит, не зря обстрогал липовую веточку да в котомку положил.

– Хитрый, – еще раз буркнул лесовик. – И стельки в лаптях повернул? – поинтересовался.

– Как матушка велела, – согласился Захар.

– Умные стали, – покачал недовольно лохматой головой леший. – Не то, что раньше. Эх, – махнул рукой. – Бывало, закричишь, захохочешь. Мяукнешь! И мужчина уже седой от страха. А теперь? Сидит передо мной сопля желторотая и мало что в глаза не хохочет. Но погоди! – рявкнул сердито. – Ты еще не все видел! Растопчу!!!

И мгновенно дедок стал вспучиваться, расти. Вот он уже вровень с парнем. Вот – уже выше. И Захар, чтобы смотреть ему в лицо, должен задирать голову. Минуло еще немного времени, а перед глазами у парня были лишь огромные сапоги и конец зеленой бороды.

– Ну, как? – загудело где-то наверху, над лесом. – Страшно?!

– Эге, – должен был признать Захар, который и в самом деле немного оробел.

– Что ты там пищишь?! Громче отвечай!

– Страшно!

– Вот то-то же! – прогудел довольно лесовик, и сапоги стали уменьшаться. А еще за какое-то время рядом с Захаром опять стоял маленький смешной дедок.

– Людям такого никогда не отколоть, – произнес спесиво.

– Правда, – согласился Захар, – чудеса нам редко удаются.

– Ре-едко, – фыркнул лесовик. – Что ты там мелешь? Какие такие чудеса вы можете делать? Хе-хе. Похвастайся. Мо’, посмеемся вместе? А я тебе за это тропинку путать не буду. Сразу на скит выведу. Согласен?

То, что нечисть знает, куда он собрался, удивило парня, но он и виду не подал.

– Хорошо, – ответил и вынул из кармана несколько пшеничных зерен. – Знаешь, что это? – показал лесовику.

Дедок присмотрелся, на зуб попробовал, пожевал немного.

– Тоже мне загадка. Семена. Но в моем лесу такое не растет. Могу у кума, полевика, спросить… Могу прорастить и глянуть, что получиться… А? – он вопросительно глянул на парня. – Или сам скажешь?

– Скажу и покажу, – улыбнулся хитро Захар. Поискал немного в сумке, да и вытянул из нее румяную лепешку. – Вот смотри, дедушка, что из такого зерна вырастает. И могу поспорить, что у тебя такой не вырастет.

Лесовик взял в руки лепешку, покрутил, понюхал. Откусил небольшой кусок и принялся жевать. Не заметил, как и проглотил. Откусил еще. Да и съел всю, до крошки.

– Вкусно, – признал. – И как называется этот плод?

– Лепешка.

– Гм. – лесовик подергал себя за усы. – И ты говоришь, что у меня такая не вырастет?

– Думаю, что нет. Здесь твоего колдовства маловато будет. Здесь наше, человеческое, умение нужно.

– Гм. А давай, попробуем, – потер ладони дедок. – Я, конечно, не полевик, но тоже кое-чего умею. Давай семечко.

– Ой, дедушке, – встревожился парень, уже и не рад своей шутке. – Это же четыре месяца придется на урожай ожидать. А я не могу столько. Мне к старцу Актинию нужно. Ему и так уже больше ста лет.

– Вот еще, – отмахнулся лесовик, – большая утеха полгода с тобой на пеньке сидеть и лепешку ждать. Не бойся, у меня мгновенно вырастет. Давай семечко, говорю! – воскликнул нетерпеливо.

Ничего не поделать. Проклиная мысленно свой слишком длинный язык, парень стал копаться в кармане свитки. К счастью, нашел в шве еще одно зернышко.

Дедок быстро вырыл пальцем ямку, положил туда семечко, потом добыл откуда-то из-за пазухи небольшую сулейку и капнул из нее, туда же, несколько капель. Захар даже рот разинул. Прямо на его глазах из семечка проклюнулся побег и стал расти, расти.

Парень только ресницами хлопал.

Времени минуло так мало, что ловкий едок и макитру вареников не опорожнил бы, а перед ними уже гнулись к земле десять полновесных колосков. Захару отроду не приходилось видеть таких больших. Не менее как по полсотни зерен в каждом. Да и зернышки одно к одному.

– Вот так-так, – вырвалось у него поневоле. – Это же если бы так все наше поле окропить, сколько бы хлеба уродило? Вероятно, всей громаде вовек хватило бы. Чем это вы, дедушка, зернышко полили?

– Живой водой, чем же еще, – отмахнулся лесовик. – Не отвлекай, сейчас лепешки попрут.

– Боюсь, что нет, – покачал головой Захар. – В этом и живая вода не поможет.

– Шутишь? – встрепенулся лесовик и шасть рукой за пазуху. Выхватил сулейку и еще раз окропил колоски. Еще щедрее.

В то же мгновение зерно осыпалось на землю, выпустило новые побеги и ну опять расти. Не минуло минуту, а вокруг пенька уже колосилась целая опушка пшеницы. А лепешки так и не появились.

– Что такое? Почему? – бормотал растерянно лесовик, роясь за пазухой. – Может, еще раз спрыснуть?

– Не, дедушка, – сдержал его парень. – Пшеница вам удалась на славу. Я и не знал, что она такая бывает. Но дальше – сколько ее не поливать – пшеницей и останется. А лепешкой не станет.

– То сделай ты, – дернул лесовик парня за рукав. – Покажи свое умение. Может, и в самом деле ваши чары сильнее?

– И моей силы маловато. Я, конечно, мог бы колосья собрать, обмолотить. Даже размолол бы кое-как. Но к муке еще нужны яйца, молоко. Да и спечь негде. Кроме того, к мужским рукам, чтобы хлеб по-настоящему хороший удался, еще женские нужны. И делается все не так быстро, как говориться. Чтобы из смолоченной пшеницы лепешек напечь – надо целый день потрудиться. Да и то, если мука в мешке, а опара на печи.

Дедок внимательно слушал, и с каждым словом все с большим уважением посматривал на сумку. А когда Захар замолчал, молвил неуверенно:

– А у тебя найдется еще?

– Кто же в дорогу с одной лепешкой пускается? Конечно, есть.

– Угостишь? – уже совсем мягко сказал лесовик и приступил ближе. – Вкусно очень...

– Конечно, дедушка, угощайтесь на здоровье.

Он вытянул одну из трех, что еще остались, лепешек. Разломал ее пополам и протянул больший ломоть лесовику.

– И я с вами, заодно, подкреплюсь. А к лепешке и кусок копченого мяса найдется. Да и луковицу матушка положила. Вот только с водой трудновато, я недавно всю допил, а на родник пока еще не наткнулся.

– Не беспокойся, – засиял лесовик, довольный, что и его умение на что-то сгодится. – Доставай из сумки еду, а напитки мои будут. Вон гляди, – он указал пальцем парню за спину. И хоть Захар мог бы поклясться, что за плечами у него растет старая треснувшая сосна, теперь там красовалась развесистая береза. А между узловатыми корнями у нее примостилась красивая кадушка, почти полная душистого сока. Он звонко скапывал туда из дырки в белом стволе. Еще и берестяной ковш висел рядом, на обломанной ветке.

Диковина, да и только. Но парень уже немного обвыкся, помнил, с кем трапезничать сел. На то и лесовик, чтобы каждое дерево ему повиновалось.

Не чинясь, зачерпнул из кадки полный ковш, выпил с наслаждением, еще и крякнул от удовольствия. Потом зачерпнул во второй раз и перед старичком поставил. Лесовик промолчал, но видно было, что по нраву ему воспитанность парня.

Поели. Лесовик даже крошки смел в ладонь и в рот всыпал. Потом погладил себя по брюшку, да и говорит:

– Ну, загадывай желание. Только побыстрее, потому что меня на сон клонит.

– Ов-ва, – удивился Захар. – Какое еще желание, дедушка?

– Твое, – засмеялся лесовик. – Самое заветное! Должен же я тебя как-то за угощение отблагодарить.

– Вот еще, – отмахнулся Захар. – Разве я ради благодарности угощал?

– Знаю, знаю, что нет, – успокоил его дедок. – Здесь другое. Ты стельки в лаптях повернул?

– Так матушка ж...

– Повернул, – продолжал дальше лесовик, неизвестно зачем наматывая бороду себе на руку. – Прутик липовый от коры ободрал и в сумку положил. А лепешкой со мной поделился. Почему?

– А разве можно по-другому? – удивился парень. – Сытый человек за милостыней руку не станет протягивать. Сызмальства так учат.

– Только я не чело-век! – рассердился лесовик и топнул ногой! – Я – нечисть! Как вы говорите. Поэтому и спрашиваю теперь: почему?

– Что «почему»? – совершенно растерялся Захар. – Не пойму я твои вопросы, дедушка. Вот, лучше, еще соку напьюсь, потому что во рту пересохло. – И потянулся ковшом к кадушке. А та, раз – и пропала. Береза стоит, сок капает, а кадушка исчезла. Да и капли сока в полуметре от земли тоже пропадают.

– Потом напьешься, – ворчит дедок за плечами. – Спрашиваю: почему от лесной нечисти, то есть от меня, охраняешься тщательно и умело, а едой делишься?

– Так говорю же, – опять начал объяснять парень, – Матушка перед дорогой велели.

– Поделиться с лесовиком при встрече лепешкой? – удивился искренне дедок, и от возмущения даже бородою махнул.

– Нет, – должен был признать его правоту Захар. – О хлебе матушка ничего не говорили. Но, я думал…

– Наконец-то, – облегченно вздохнул лесовик. – Вот мы и пришли к сути разговора. За то, что мать слушал, – окольными путями не будешь блуждать. А за то, что лесовиком не погнушался, с нечистью вместе трапезничать стал, собственное добро не пожалел – желание твое исполню. Говори: чего сильнее всего хочешь?

– Летать! – без раздумий пылко воскликнул парень. – Хотя бы раз орлом в небо взлететь!

– Тьфу! – сплюнул лесовик. – С дитем поведешься – глупостей наслушаешься. Другой бы денег просил, камней самоцветных. А этот – тьфу! Считай, что я не слышал ничего и проси во второй раз. Но, теперь лучше подумай! Третьего шанса я не подарю даже такому глупцу.

– Ну, – приуныл Захар, – если нельзя летать, то хотел бы я уметь людей от болезней разных спасать, – протянул неуверенно.

– Вот тебе и на! – сплеснул в сердцах ладонями дедок. – Ты ему – стриженое, он тебе – бритое! Уже и надоумливал, а он дальше свое правит. Ты что и в самом деле пустоголовый уродился? Почему денег не хочешь? Я же очень много могу дать. взгляни-ка.

Парень посмотрел в ту сторону, куда показывал лесовик, и земля будто расступилась перед его взглядом. И увидел он в сухой яме два огромных кожных мешка, полных золотых монет и самоцветов.

– Разве лечить людей – такая глупость? – отвернулся безразлично от показанного богатства. – Смерти дорогу заступать – здесь умение нужно. За тем и иду к Актинию. Отцу моему еще и пятидесяти не было, а если бы я умел… – парень вздохнул. – Да и что я с теми деньгами делать буду? – продолжил чуть погодя. – Одежда на мне исправная. Голодным в громаде не будешь, только не ленись. А с богатством – одна морока. Рано или поздно узнает о сокровище князь или кто из думных бояр, вот тогда и посопишь, как с дружиной прискачет. Нет, без денег лучше. Спокойнее... – молвил твердо и окончательно.

– Там опять кадка стоит. Лучше пей сок и не мудрствуй. Еще и баклагу нацеди, в пути понадобится, – оборвал парня лесовик. – И коль ты уже такой неисправимый глупец, то иди здоров. Пусть все исполнится, согласно твоему желанию.

Захар послушно оборотился к кадушке, напился вволю горьковато-сладкого сока, набрал в баклагу, как велел лесовик, а когда хотел еще что-то спросить, то того и след простыл. Лишь на пеньке, рядом с тем местом, где он сидел, осталось лежать орлиное перо. Покрутил парень его в пальцах, оглядел со всех сторон, но так ничего и не раскумекал. Обычное перо.

– Вот беда мне с этими загадками, о-хо-хо… – вздохнул сокрушенно.

Вздохнул, а перед ним опять дедок появился. Зевает недовольно и глаза кулачками трет.

– Ну, чего тебе еще? Едва задремал! Никакого продыху. Будто не в чаще лесной живу, а на большаке.

– Не сердись, дедушка, – обрадовался его появлению Захар. – Но задал ты загадку не для моего ума. Перо оставил, а что с ним делать не сказал.

– Сказал бы я тебе, что с ним сделать. – буркнул заспанный лесовик. – Но, если дашь еще одну лепешку, то так и быть: растолкую, что к чему.

– Дам.

Захар добыл из сумки предпоследнюю лепешку и ломоть брынзы.

– Эта вам, а большую – себе оставлю. Идти еще далековато, но перебьюсь как-нибудь.

– Далеко, близко. Кому то известно? – пробормотал себе под нос лесовик, а вслух насмешливо молвил. – Приходилось тебе видеть когда-то, как птицы летают?

Захар лишь кивнул не обижаясь. Старые люди любят временами потешаться над молодыми.

– Вот и ты так делай. Возьмешь по перу в руки и маши, словно крыльями. А пальцы разожмешь – опять человеком обернешься. Понял?

Парень даже заикаться начал.

– Знач-чит я лет-тать буду? Действительно?

– Летай, что с тобой поделаешь.

– Но перо только одно? Как же так?

– Запасись терпением. Всему свое время.

– А умение лечить?

– Я же говорил, да ты слушать не хотел, – топнул ногой дедок. – Взял бы деньги, и мороки бы не было. А так – одни вопросы. Ну, все – надоел! Сказано тебе: иди? Вот и ступай. Со своей тропинки одинаково не свернешь, а что суждено – встретишь и узнаешь.

Сказал и ступнул в пень, будто в воду, и исчез вместе с ним. А как пропали береза с кадкой, непроглядная лесная чаща расступилась, и перед Захаром открылась просторная опушка. С видом на стремительные склоны и острые вершины мрачных Горган.

* * *

Все еще размышляя над странным приключением, Захар вышел на опушку и обмер. Прямо на него, медленно рассекая могучими крыльями воздух, летел большой беркут, сжимая в когтях добычу.

Не раздумывая и мгновения, парень наложил на лук острую, оперенную серым гусиным пером стрелу и выстрелил.

Малые птицы падают камнем, а беркут лишь распластал крылья на середине взмаха и медленно опустился на склон, неподалеку от Захара. Так и не выпустив из когтей молодую серну.

– О-го-го-го! – воскликнул радостно парень и сломя голову ринулся к добыче. – Е-ге-ге-гей!

Радость его было понятной, потому что далеко не каждый охотник мог похвастаться ожерельем из когтей беркута. Могучая птица летала высоко, а нападала молниеносно.

Орел был еще жив, но уже умирал. Стрела пробила ему насквозь грудь и торчала со спины.

Захар наклонился над птицей и попробовал высвободить из его когтей еще теплую тушку. Но кривые когти сидели глубоко и держали крепко.

– От, как уцепился, – рассердился парень и дернул сильнее.

Возня вернула птицу на мгновение к жизни, и на юношу взглянул преисполненный боли и упрека глаз. И взгляд этот был настолько человеческим, – что Захар даже отшатнулся и сконфуженно промолвил:

– Тебе, значит, можно. А тебя – нельзя? Извини. Носил волк овец, понесли и волка.

Но беркут не хотел смириться со своей судьбой. Он встрепенулся, попробовал взмахнуть уже обессилившими крыльями, заклекотал, скорее жалобно, чем грозно, и подох. Только теперь выпустив из когтей добычу.

И здесь Захар даже по лбу себя ляскнул!

Вон оно что! Он подстрелил орла, как только вышел из лесу. А что говорил на прощание лесовик? Что второе перо найдет, когда настанет время. То, может, уже настало? И то, второе, перо – в одном из крыльев мертвой птицы?! Достаточно лишь отыскать его – и он сможет летать!

От таких мыслей Захар будто ополоумел. Он быстро добыл из-за пазухи подарок лесовика и принялся примерять его к орлиному крылу. А найдя похожее перо, выдергивал его, зажимал в руке и сильно взмахивал руками. Но ни с первой, ни со второй, или, даже с десятой попытки у него ничего не выходило. Захар и дальше оставался человеком.

И – вдруг.

Он уже и не смог бы вспомнить, в который раз пытался взлететь, когда понял, что какое-то странное ощущение окутывает его. Мир меняется. Делается больше, четче. Глазам парня открывается такая даль, что и представить трудно. А тело становится легким и в то же время сильным, послушным каждому движению его сильных крыльев. Крыльев?!

Парень так удивился и испугался, что поневоле разжал пальцы, – и сразу же опять стал человеком.

– Чудеса, – прошептал растерянно. – Это же я мало только что чуть в птицу не обратился!.. Вот так-так! Не обманул старичок-лесовичок. – И тогда воскликнул на полную грудь: – Е-ге-ге-гей! Люди!! Я буду летать!

Захар наклонился, чтобы поднять с травы волшебные перья, и неожиданно увидел перед собой распростертую ниц нагую женщину. А из спины у нее торчала его стрела. Та самая, которой он только что подбил беркута!

Всех этих впечатлений оказалось слишком много. Неожиданная слабость обволокла юношу, ноги подкосились, и он опустился на колени.

Захар, в свои двадцать лет, был не из пугливого десятка. Пришлось ему и с медведем один на один встретиться. Видел он и чабанов, растерзанных волчьими клыками. И тех, кто не смог удержаться на высокой круче. Как-то помогал взрослым мужчинам, вынимать из воды целую семью односельчан, которые утонули в бурных водах весеннего паводка. Когда Захару исполнилось двенадцать, покойный отец спас его от рыси. Зарубил ту топором прямо на спине у сына. На память о том случае, парню остались несколько шрамов на затылке от клыков зверя. Спасла его тогда лишь расторопность отца и счастливая звезда, под которой должен был родиться. Но сейчас перед Захаром лежал не зверь, а человек, которого он убил! Поскольку стрела прошла сквозь сердце.

– Пить, – едва слышно прошелестело рядом.

Оказалось, за то время, пока Захар пытался унять в себе тошноту, которая подкатывалась к горлу, женщина уже перевернулась навзничь и теперь выжидающе смотрела на парня. Встретившись с ней глазами, он опять уловил в ее взгляде боль, упрек и еще что-то, странно похожее на насмешку.

– Пить… – женщина повторила свою просьбу более выразительно, и парень поторопился поднести к ее пересохлым губам горлышко баклаги. Одновременно пытаясь не замечать древка, что все еще торчало из левого полушария груди, при этом размеренно покачиваясь в такт дыханию.

Женщина напилась и тяжело перекатилась на правый бок.

– Вынь, – попросила тихо. Видно было, что все слова и движения даются ей с большими трудностями, и она вот-вот потеряет сознание.

Дрожащей рукой Захар обломал наконечник и остановился. Он мог бы поклясться, что стрела прошла сквозь сердце. Так как же ее вытягивать? А о таком пустяке, как то, что эта женщина еще до недавнего времени была орлицею, он пытался и не вспоминать.

– Тяни, – прошептала та опять. Но в этот раз в ее голосе звучала такая властность, что не подчиниться приказу было совершенно невозможно.

Юноша и не заметил, как взялся обе руками за древко, закрыл глаза и дернул на себя.

Стрела вышла на удивление легко. Будто не в человеческом теле торчала, а в песке. От избыточного усилия он даже пошатнулся и едва удержался на ногах.

– О-о-ох, – послышался еще тихий стон. И все. Полная тишина... Даже дыхания не слышно.

Захар еще какое-то мгновение постоял неподвижно, не смея поднять глаза, заранее зная, что увидит бездыханное тело, залитое кровью, и тонкую, алую струйку, что все слабее струиться из раны. Но все-таки заставил себя медленно поднять голову, и с удивлением заметил: хоть женщина лежит неподвижно и почти не дышит, – не только тело ее чисто от крови, но и от раны даже знака не осталось. Упругие, чуть загоревшие груди нигде и ни единой царапинкой не отличались одна от другой.

Лесовики, ведьмы, оборотни, русалки и нимфы. Легенды и сказки…

Конечно, Захар, которого матушка часто, еще мальцом, оставляла дома под присмотром домового Кузьмы, не сомневался в существовании старшего народа. Но встретиться сразу с двумя подряд! Этого было бы чересчур и для более опытного мужчины.

В том, что перед ним оборотень, Захар не сомневался. Кто же еще, скажите на милость Божью, смог бы выжить со стрелой в сердце? И неожиданно почувствовал облегчение. Был же уверен, что убил человека! А оказалось – и не человека, и не совсем убил.

Между тем выздоровление шло своим чередом. Румянец уже вернулся на лицо женщины. Кстати, восхитительное и молодое. Во всяком случае Захар мог бы поклясться, что большей красавицы еще не видал. И хоть парню было не с кем сравнивать, он точно знал, что эта женщина самая прекрасная во всем мире.

Как будто от прикосновения его взгляда, она раскрыла глаза и мило улыбнулась.

– Испугался?

– Ну да... – не слишком уверенно протянул Захар. – Было немного. Сначала. Пока не понял, что ты.., – он замялся.

Она рассмеялась, как будто зашелестела весенняя дубрава под слепым дождем, и потянулась соблазнительно:

– Не человек? Что – совсем непохожая?

Захару вся кровь кинулась в лицо, и он отвел глаза в сторону. А, чтобы скрыть стеснение, поинтересовался:

– Ты оборотень?

– Нет, – женщина опять засмеялась. – Нет, молодец, я не оборотень. Я – Морена. Или Церера. А еще – Геката... У меня много имен. Но я предпочитаю первое. А тебя как величать?

– Захарием, – ответил тот. А сам даже изморозью изнутри покрылся. Морена! Древняя Владычица Времени и Судьбы! Богиня, могущественнее которой были разве что Перун и Велес. Хотя и они, по-видимому, остерегались бы становиться ей поперек дороги. Имя Морены в их громаде если и произносили, то лишь шепотом и со страхом. Да и как не опасаться той, в чьих руках сучиться нить человеческой судьбы. Это же именно от ее глаз прятали женщины на ночь свою пряжу и кудели, чтобы не спряла тайком и не накликала Беду, не наслала за небрежность и неряшливость на жилище болезни и бедность.

– Захарий, – протянула богиня, будто пробуя имя на вкус. – Гм… А скажи, хлопче, чего это тебе заблагорассудилось меня подстрелить?

Тот даже всхлипнул. Стрелец, чтобы тебя! Целил в птицу, а попал в молодицу. Теперь остерегайся! Если б тебя пробили насквозь, простил бы? Вот то-то же. Попробуй, объясни теперь богине, что не в нее целился. И то, что она бессмертная, дела не меняет. Все равно больно. Сам же видел, как корчилась. Захарий вздохнул еще раз. Молчанка затягивалась, а это было не очень учтиво, да и не слишком безопасно. Когда боги спрашивают, лучше поспешить с ответом.

– Потому что я хотел научиться летать.

– Летать? – удивленно переспросила богиня. – А причем здесь одно и другое?

Морена все еще продолжала лежать на спине, и ее стройное тело так и притягивало взгляд парня. И, чтобы не показаться еще большим глупцом или нахалом (знать бы еще, что женщину, или богиню больше раздражает: когда бесцеремонно пялятся на ее роскошное тело, или наоборот – когда упрямо отводят взгляд?) и не торчать рядом без движения, Захарий принялся свежевать добычу.

Что и говорить, сегодняшний день оказался не самым легким в жизни парня. Сначала лесовик забавлялся с ним в загадки. Потом подстреленная птица оказалась богиней. Хорошо хоть, что она, кажется, воспринимает это приключение с юмором. Захар, осторожно бросил взгляд на изумительные прелести Морены, нахмурил брови и засопел. Ему и раньше приходилось иметь дело с девушками, но все они были свои, знакомы сызмальства, и не скрывали в себе той опьяняющей тайны, что горячит кровь. Да и красотой, чего лукавить, значительно уступали богине. Не такому, как он, заглядываться на богиню! Вон, она даже не скрывает свою наготу. Еще бы! Разве он сам стеснялся бы какого-то зверья? А чем простой смертный лучше для богини? Хотя – парень аж застыл от собственного нахальства – может, она преднамеренно демонстрирует ему свою красоту? Тогда, выходит, он – ей не безразличный?! И Захар опять воровато взглянул украдкой на Морену.

Но мысли мыслями, а богиня хотела слышать ответ. И слово за словом, готовя одновременно ужин, парень пересказал Морене свою сегодняшнюю встречу с лесовиком.

– И где же те перышки? – поинтересовалась богиня, которой выздоравливала прямо на глазах.

Захар ойкнул и плеснул себя по лбу. Увидев перед собой вместо птицы раненную женщину, он так растерялся, что совсем позабыл обо всем и теперь ни за что не отличил бы волшебные перья от десятка других, лежащих вперемешку в траве.

– Потерял?

Захар показал ей в ответ жмут перьев, и такая печаль, такое отчаяние вырисовывались на лице парня, что Морена, удержалась от насмешки, а только причмокнула губами и дунула от себя. Тот дернулся, не зная, что происходит, но сразу, благодарно улыбнулся. Потому что теперь держал в руке всего два пера, а остальные попросту исчезли. Захар так крепко сжал их в руке, что даже побелели косточки на пальцах. Это было бы слишком жестоко – получить надежду на исполнение мечты и сразу ее потерять.

– Благодарю, – едва выговорил непослушными устами.

– Береги лучше. А то в следующий раз может не повезти.

Захар еще раз поблагодарил и заходился возле огня. Хоть и не минуло даже часа, как он перекусил с лесовиком, от пережитого в парне проснулся просто волчий аппетит. И он с нетерпением ожидал, когда поджарятся первые куски мяса.

Видно, силы еще больше вернулись и к Морене, потому что она, хотя и продолжала лежать неподвижно, все же вспомнила, что полностью обнажена и наколдовала себе легкие шелковые одеяния, – они окутали ее от щиколоток вплоть до подбородка. На ногах неизвестно откуда появились чудесные туфельки из синей парчи, расшитые золотыми нитями. А длинные черные волосы невидимый парикмахер собрал под переливающуюся самоцветами ажурную диадему. Чтобы не лежать на голой земле, она постелила себе пушистый, необычной работы, чрезвычайно красочной ковер. Правда, ее одежда имела интересное свойство. Если смотреть на нее в упор, то она делалась плотнее ночного мрака. Зато. О! Зато, если поглядеть украдкой, одним лишь уголком глаза, то оказывалось, что она не только ничего не скрывает, а наоборот еще больше подчеркивает все прелести. И еще неискушенный в этих играх парень рисковал заработать себе косоглазие на всю оставшуюся жизнь.

Неизвестно сколько лет (или веков) было богине, да и какое это имело значение, если глаза подсказывали Захару, что перед ним лежит юная красавица. Блестящее, как воронье перо, волосы. Тонкие брови. Острый и немножко курносый носик. Карие глаза. Чуть пухлые вишневые уста. Тонкая высокая шея. Полноватые, но не слишком большие, и упругие груди. А талия такая тонкая, что легко уместилась бы в двух его ладонях.

– Кажется, что-то горит? – невинно поинтересовалась Морена. – А я уже проголодалась.

Захар поспешно дернул головой в сторону костра и в сердцах выругался.

Пока он любовался женскими прелестями, несколько кусков мяса упали прямо в огонь и уже почти сгорели. Остальные тоже приближались к тому опасному пределу, за которым заканчивается еда и начинается что-то обугленное. Парень торопливо снял с огня прутики с нанизанным мясом и нерешительно замер. Когда бы ему пришлось ужинать с кем-то из своих, он просто положил бы кушанье на траву. Но как быть с богиней?

Морена, очевидно, поняла его колебание, потому что опять щелкнула пальцами, и перед ней очутился большой серебряный поднос и два золотых бокала, наполненные каким-то благоухающим напитком. А в следующее мгновение, прутики вырвались из рук Захара и сами скользнули на поднос. Туда же перебрались из Захаровой сумки и последняя лепешка, вместе с начатой луковицей и ломтем брынзы.

– Я слишком много потратила сил на воскрешенье, чтобы наколдовать еще что-то съедобное, – сказала богиня. – Думаю, на сегодня нам хватит и того, что есть… – не договорив, она решительно впилась зубами в мясо. – Присоединяйся, – пробормотала чуть позже, уже с полным ртом, беря второй рукой лепешку, – если не хочешь остаться голодным.

Еда и в самом деле исчезала с ошеломляющей скоростью. Поэтому Захар не стал заставлять просить себя дважды.

– Обычно, я ем более манерно, – улыбнулась Морена. – Но переход от смерти к жизни такой изнурительный. Ты даже представить себе не можешь. Счастье, что у нас была еда, а то бы пришлось тобой закусить. – Она весело рассмеялась, видя, что Захар не в состоянии оценить шутки. – Слышал, наверно, от бабки с дедом, что злые ведьмы любят на ужин готовить непослушных мальчишек?

Но очумевший от всего увиденного и пережитого, Захар уже б и на это согласился.

Когда с трапезой было закончено, Морена взяла в руку бокал и жестом предложила парню второй.

– Сок от лесовика и в самом деле был замечателен, но мясо лучше запивать вином. Попробуй, похоже, мне удалось именно то, что нам обоим сейчас необходимо.

Захар послушно глотнул. Напиток был густой, терпкий и чуточку кисловат. Похожий на наливку из подслащенного морозом терна. И сразу же во всем теле возникло ощущение легкости, как в то мгновение, когда он начал превращаться в птицу. Мысли тоже сделались совсем невесомыми и красочными, как бабочки, а затем вообще упорхнули куда-то далеко-далеко.

Ночь упала на горы как всегда врасплох, будто тать из засады. Заискрились, дружно высыпавшие на близкий небосклон зори. Едва теплились угольки в еще недавно жарком костре.

– И как далеко ты странствуешь, Захар? – нежный голос мягко вплетался в уютную ночную тишину.

– В скит, – правдиво ответил тот.

– В скит? – удивилась богиня. – Такой молодой? Неужели жизнь уже успела настолько разочаровать тебя? Или столь сильна вера ли в Единого?

Захар даже не понял, о ком речь.

– Две или три сотни лет тому я ни за что не поверила бы, что вера римских рабов сможет прижиться и в вашем народе. Что ж, и богам случается ошибаться. И вот молодые, сильные молодцы, уже не несут кровавых даров идолам Перуна, а собираются тратить жизнь в молитвах Единому.

– Молиться? – парень наконец понял, что Морена имеет в виду. – Да нет. Я собрался к старцу Актинию в науку. Хочу научиться знахарству. Чтоб людей от болезней и смерти оберегать… – и запнулся на полуслове. Вспомнил, с кем говорит.

Морена, как показалось Захару, облегченно засмеялась. А затем, после минуты молчания, молвила:

– Что ж, красивая мечта. Да и ты, похоже, именно тот, кто может ее достигнуть. Не каждому смертному удается себе на ужин богиню подстрелить… – и она опять коротко рассмеялась. А Захар удивленно заметил, что вторит ей во весь голос. – Про старца забудь. Я сама буду учить тебя. Всему, что сможешь понять. А там – посмотрим, – она опять засмеялась, каким-то своим мыслям, а после подвинулась немного на ковре, давая место парню рядом с собой. – Ну же, охотник, иди сюда. Мне холодно. И, чтоб ты знал на будущее, – промурлыкала нежно, – богам не только молитвы и дары желаемые… Особенно богиням.

* * *

Проснулся Захар от донимающего холода. Утренний туман лег такой обильной росой, что вся его одежда, промокла насквозь. И ее прикосновение вызывало неудержимую дрожь во всем теле. Поэтому парень сорвался на ноги и бегом кинулся к лесу за хворостом. Между густых деревьев влаги было не так много, и вскоре сухие ветки весело полыхали в костре, а Захар с наслаждением протягивал к пламени закоченевшие руки. Завистливо поглядывая на Морену, которая сладко посапывала, укутанная с головой в свою хитрую одежду. Что, похоже, совершенно не промокла.

Через некоторое время Захар согрелся. И чтоб отвлечься от излишних мыслей, шаставших в голове какой-то беспорядочной кучей, и, чтобы занять себя, хоть чем, он вынул из-за пазухи волшебные перья. Некоторое время колебался, но любопытство взяло верх. И парень, крепко зажав их в кулаках, принялся отчаянно махать руками.

Сначала радостно почувствовал уже привычную легкость в теле, силу в крыльях, остроту зрения. А затем его окутал непроглядный мрак! Парень покрутил головой, и вдруг с ужасом понял, что его всего, укутывает какая-то ткань. Он безумно забарахтался в том мешке, пуская в ход и острые когти, и крепкий клюв. Материя не выдержала его безумного натиска и с громким треском разошлась по швах, образовав достаточно широкую прореху. Захар мгновенно выпрыгнул сквозь нее наружу и, дрожа от ярости, обернулся, чтобы увидеть врага, вцепиться в него когтями и бить крыльями и клювом, пока тот не околеет. И остолбенел. Перед ним беспорядочной кучей лежала его же одежда. Превращаясь в птицу, он не догадался раздеться, вот и стал пленником собственных штанов и рубашки.

Оглядев себя от клюва и до хвоста, Захар удостоверился, что хотя бы внешне беркут из него удался хоть куда. И последним глупцом нужно быть, чтобы не попробовать силу таких славных крыльев. Хотя и тенькнуло что-то в середине и тихим жалобным голоском заблеяло: «Может, не спешить? Лучше, погодя?». Но парень отмахнулся от того скулежа, хотя для собственного успокоения мысленно прибавил: «Я низко, над самой землей», и взмахнул крыльями.

Чары лесовика послушно подняли его в воздух.

От неповторимых впечатлений сердце сначала замерло в груди, даже застыло, а потом ринулось вприпрыжку догонять упущенное время. Застучало, зацокало… Голова пошла кругом, и на какое-то мгновение Захар даже потерял ощущение, где верх, а где низ. Не в состоянии сделать ни одного движения, он на распростертых крыльях плавно скользил вниз по склону горы, в нескольких метрах над землей. Случись ему сейчас на пути дерево, то так бы и влепился в него, таким неловким и неуверенным был его первый полет. Но вот испуг миновал, и парень опомнился. Осторожно шевельнул крыльями – раз, второй.

Он летел! Не помня себя от восторга, Захар набрал полные легкие воздуха и радостно заклекотал. Он больше не был обречен шаркать ногами по земле! Ему покорились небеса!

Парень все сильнее и сильнее взмахивал крыльями, с каждым разом поднимаясь все выше и выше. На какое-то мгновение ему даже показалось, что солнце стало чуть ближе и горячее. Однако его теперешние глаза более болезненно воспринимали блеск солнечного луча, поэтому он повернулся хвостом к востоку и стал высматривать внизу добычу.

Кусок свежего, еще теплого, истекающего кровью, мяса был бы сейчас в сам раз. Хотя, на худой случай, он не отказался бы и от толстого хомяка.

Призывный клекот Захар услышал быстрее, чем увидел симпатичную орлицу. Радостно ответив ей, беркут ринулся навстречу. Но орлица легко уклонилась, ловко перевернулась в воздухе и в следующее мгновение очутилась на спине у Захара, увлекая его вниз, принуждая снизиться. Он был от нее значительно сильнее, массивнее, но не только у людей заведено добровольно повиноваться своим подругам, потому что и орел дал послушно посадить себя на горной долине. И только там вопросительно заклекотал. Мол, что за чудачества?

Но вместо ответа, неожиданно получил такого пинка, что кубарем покатился по траве. Два пера выпали из его крыльев, и в то же мгновение птица превратилась в изумленного Захара.

Парень был словно спросонья, мигал веками и не переставал время от времени потирать кулаками глаза. А перед ним, взявшись в бока, стояла свирепая Морена.

– Никогда не смей больше так делать! – воскликнула рассержено. – Жизнь надоела?!

– А что случилось? – сконфуженно переспросил парень, который все еще ничего не понимал. – Я только хотел испытать подарок лесовика.

– Подарок… – Морена уже успокоилась. – Твое счастье, что ты не забылся настолько, чтобы разжать ладони.

Парень сначала вопросительно посмотрел на нее, и только когда сказанное дошло до его сознания, побледнел и судорожно сглотнул слюну. Собственное растерзанное об острые камни тело так четко представилось Захару, что он даже вздрогнул.

– Извечное человеческое безрассудство, – буркнула Морена. – Все как один мечтаете стать равными богам, а даже собственным умом никак не научитесь пользоваться.

Захар виновато склонил голову.

– Я не собирался долго летать. А только хотел убедиться, сумею ли. И сам не заметил, как все случилось...

Морена улыбнулась.

– Неужели матушка никогда не наказывала тебе остерегаться коварства нечисти?

Захар промолчал.

– О люди! Сначала сами порождают нечисть, потом поголовно ее истребляют и при всем этом, умудряются наивно верить, что кусок черствой лепешки сможет настолько умилостивить сердце лешего, что тот поднесет человеку подарок совсем без подвоха.

– А что? – встрепенулся парень. – Лесовик обманул меня? Но ты же сама вчера говорила.

– То, что я говорила вчера, могу и сегодня повторить. Но! Есть пара пустячков, о которых я не успела, а леший – не стал тебя предупреждать. Первое, перья нужно не только сжимать в кулаке, но и еще как-то примотать, прилепить... Приклеить живицей, что ли. И второе, полеты должны быть достаточно короткими и не слишком частыми. Ты уже почувствовал желания, более подходящие птице, нежели человеку? Так вот, каждое превращение будет уничтожать частицу тебя, и менять ее на частицу орла. И когда-то настанет миг, когда ты, даже выпустив из рук перья, все равно останешься птицей!

– Вот так подарок! – воскликнул раздосадованный Захар. – Чур меня с теми перьями! Больше и не притронусь! Нечисть проклята! Да, чтоб ему пусто было.

– Ну, это ты говоришь опять не подумав, – остановила его словоизлияния Морена. – Не такая уже и большая плата за умение летать. Тем более, что ты сам об этом просил, а леший предлагал богатство. Здесь он тебя не обманул. Ну, да хватит об этом. Теперь ты предупрежден и больше, надеюсь, глупостями заниматься не станешь. Да?

Парень понуро кивнул.

– Вот и хорошо. – Морена неожиданно шагнула вперед и легко прижалась к парню всем телом. – Вчера ты меня ужином угощал, то почему бы мне не пригласить тебя сегодня на завтрак? Тем более, я припоминаю, ты вроде бы учиться собирался?

– Собирался, – согласился Захарий.

– Ну, тогда бери свои перья в руки и айда за мной. Одежду можешь подхватить когтями, а хочешь – здесь покинь. В замке что-нибудь подберем для тебя.

– Как? – удивился парень. – Ты же только что говорила, что...

– Я еще много чего скажу, – кивнула головой богиня, – а твое дело внимательно слушать и быстро делать, как велено. Иначе – ты не мой ученик, и мы расстанемся прямо здесь!

– Согласен, согласен, – торопливо ответил Захар. – Я буду слушаться каждого приказа. Но еще один вопрос, если можно?

Морена нахмурила брови, но когда представила себе, как они должны оба выглядеть сбоку: обнаженные, взъерошенные, еще разгоряченные, запыхавшиеся. Ну чем не любовники? И опять захихикала. Похоже, чтобы держать этого сорвиголову в шорах, ей придется прибавить своему виду добрых два или три десятка лет. Правда, тогда уже не будет того, о чем еще с удовольствием вспоминает ее тело. А она уже и так достаточно долго сохраняла целибат. Почти с тех пор, как этот мир приклонил колени перед Единым. Морена вздохнула.

– Если только одно, то спрашивай.

– Ты сказала, что люди породили лесовиков… Или ты имела в виду всю нечисть? Как это понять?

– Хвала тебе, невежество! – воскликнула Морена. – Лишь последний неуч, который не имеет представления ни о структуре Вселенной, ни о строении клетки, может задать подобный вопрос, будучи искренне убежденным, что я тут же все объясню ему на пальцах. И это должно было быть одним маленьким вопросом? Лучше не выводи меня из терпения.

Но Захар смотрел на нее так простодушно и преданно, что рассердиться по-настоящему Морена не смогла. Она лишь покачала головой, мол, наберусь я еще с тобой хлопот, и ответила:

− Что ж, значит тем более пора собираться домой и приступать к учебе. Надеюсь, чрезмерное любопытство поможет тебе в этом.

* * *

То, что Морена именовала замком, извне казалось самой обычной горой, вершина которой была срезана так ловко, что перед гладкой отвесной стеной образовалось что-то наподобие широкого карниза. А всемогущая сила жизни позволила, даже на этой голом выступе, зацепиться разнообразным травам, кустам и нескольким кедрам.

Из скалы на площадку, слегка скрытые за деревьями, выходили крепкие, потемневшие от возраста двери из лиственницы, окованные позеленевшей медью, и двое широких, закрытых надежными ставнями окон.

Солнце уже явно собиралось полдничать, когда пара величественных беркутов опустилась на этот естественный балкончик.

Морена привычно кувыркнулась через голову и опять превратилась в молодую волшебную женщину. И Захар уже в который раз невольно залюбовался ею. Тело богини было словно высечено из самого дорогого каррарского мрамора, прославившегося своим розоватым оттенком.

Не покривив душой, парень мог смело считать, что до сих пор ему невероятно везло, − приключения Захара можно было сравнить лишь с бесконечными сказками, которые так любят рассказывать внукам зимними вечерами дедушки и бабушки. Потому что и в самом деле, разве поверил бы кто Захару дома, попытайся он рассказать обо всем увиденном и пережитом?

Парень так глубоко задумался, что встрепенулся, услышав недовольный окрик Морены:

− И долго еще прикажешь ожидать, пока ты соизволишь стать человеком?

Опомнившись, тот поторопился разжать ладони. А вернув себе привычный вид, стал быстро натягивать свои изрядно пострадавшие от его же когтей штаны.

− Можешь не спешить, – отозвалась улыбаясь Морена, что и сама оставалась одетою лишь в покрывало, образованное водопадом ее собственных волос. – Пока я не хлопну в ладони, мы будем оставаться в одиночестве, как в пуще.

− Но мне так удобнее... – пробормотал парень, завязывая шнурок на поясе. – Привычнее.

− Понимаю, – согласилась с таким объяснением богиня. – Тогда и я оденусь.

Она щелкнула пальцами и оказалась облаченной в рубашку из самого тонкой ткани, расшитой золотыми и серебряными нитями, которая заканчивалась едва ниже бедер. Еще и перехваченную в поясе ремешком из гадючьей кожи. Волосы богини аккуратно сплелись в толстенную косу, уложились на голове и украсилось веночком из живых роз. А на высокой груди Морены переливались всеми красками три шнура из изумрудных, рубиновых, хризолитовых, халцедоновых и сапфировых бусин. А ниже... Захар едва удалось сдержать смех. Стройные ноги богини окутывали безразмерные, сшитые, вероятно, из десятка локтей прозрачного муслина, шаровары. А деликатные ступни утопали в мягких опорках с задранными кверху носами, украшенные хрустальные бубенчики.

− Что такое? – удивилась, что-то почувствовав, Морена, которая с видимым удовлетворением осматривала свои одеяния. – Разве ваши молодые женщины не так одеваются? Ага, – поняла, дойдя до опорок, – здесь и в самом деле что-то не то. – Она пробормотала шепотом несколько непонятных слов и во второй раз щелкнула пальцами. В то же мгновение на ногах у нее появились чудесные сафьяновые сапожки, зеленого цвета, а вместо шаровар, соблазнительные бедра богини окутала расшитая мальвами бархатная плахта.

Увидев восхищение на лице юноши, богиня удовлетворено улыбнулась.

− Ну, если мы уже принарядились, то добро пожаловать в мое жилище. – И легко хлопнула в ладошки.

Захар и глазом не успел моргнуть, как у дверей не знать и откуда, будто из-под земли, возникли два гнома. Ростом величиной с лесовика, только значительно массивнее и бороды имели не зеленые, а огненно-рыжие. Учтиво поклонились Морене и широко отворили обе створки дверей.

Вокруг богини сразу же зароились радостные поветрули. Воздушные красавицы, наряженные в разноцветные, полупрозрачные одеяния, со смехом и веселым щебетом окружили ее, будто любящие дети нежную мать. Двое из них, в одежах золотистого цвета, учтиво подхватили Морену под руки, остальные же в это время посыпали тропинку перед ней лепестками цветов. А из дверей замка уже доносилась веселая «коломыйка» в исполнении троистых музык.

Давно перестав чему-либо удивляться, Захар поддернул на пузе штаны и с независимым видом пошел следом. Поветрули кружили и вокруг него, но не прикасались. То ли не ведали еще, зачем он здесь, то ли отпугивали их насупленные брови парня, которые он, на всякий случай, сурово сводил вместе. Лишь гномы попробовали было заступить путь парню. Но посоревновавшись какое-то мгновение с его решительным взглядом, уважительно расступились.

Переступив порог жилья Владычицы Судьбы, Захар очутился в просторном зале, по-видимому, служившем в этом горном дворце сенями. И хоть ставни и в дальнейшем оставались закрытыми, света здесь было предостаточно. Можно даже сказать, что светилось практически все. И громадные зеркала, которые обильно висели на стенах, и искусно вырезанные мраморные колонны, которые поддерживали необъятный гранитный свод зала. И сам потолок излучал что-то мягкое и бархатистое. Свет был рассеян везде и нигде конкретно. Будто в ненастное зимнее утро, когда и не поймешь, что именно разгоняет тьму: то ли снег на земле, то ли сами тучи?

Все это Захар подметил нигде не задерживаясь, потому что Морена легким шагом пересекла прихожую и подошла к следующим дверям, которые быстро распахнули перед ней следующая пара гномов. Захар отличил их лишь потому, что первые были одеты в зеленые безрукавки, а эти – из синего сукна. Что касаемо остального обличия, то их спутала бы, вероятно, и родная мать.

Музыка сделалась громче, хоть музыкантов все еще не было видно.

Этот зал казался еще богаче, еще более пышным и более веселым. И здесь ожидали гостей.

Оранжевый гном поддерживал огонь в камине. Еще один – крутил над ним нанизанные на вертел огромные ломти мяса. Посреди зала с десяток поветруль накрывали длиннющий стол, предназначенный для обеда одновременно не менее как трех дюжин персон. Бокалы, жбаны, кувшины с длиннющими шейками, тарелки и подносы, что словно из воздуха появлялись на нем – все было изготовлено из чистого золота и искусно расписано разноцветными эмалями. Что же до кушаний, то на стол попало все, хоть когда-либо виденное Захаром, и в десятеро больше такого, что он и назвать бы не сумел. Парень был готов к тому, что вот-вот приоткроются еще одни двери, и в зал войдет целая толпа богов и богинь. Потому что и на мгновение не мог допустить, будто вся эта роскошь предназначена для обычного завтрака.

Но с обеих сторон стола гномы поставили только два ажурно вырезанных кресла.

Богиня, посматривая на него, довольно улыбалась.

А что здесь странного? Всякому хочется произвести впечатление. И даже тысячелетняя мудрость не чуждается мелких радостей.

Именно эта улыбка и позволила Захару немного опомниться, − хоть все вокруг и убеждало его, что он в гостях у богини, улыбалась она все же, как обычная горянка. Поэтому, когда Морена величаво опустилась в одно из кресел, Захар, не дожидаясь приглашения, решительно, а из-за этого неуклюже, словно медведь, двинулся к другому.

− Садись, садись, – с некоторым опозданием пригласила его богиня, которой даже понравилось нахальство парня. Ведь она собиралась продержать его около себя не один год. А послушание, может, само по себе и приятно, но и надоедает быстро. – Говорят, что через пустой желудок и наука не проберется. Поэтому, давай наполним его, прежде чем начнем истязать мозг.

Воля хозяйки – закон. Голодать Захару не приходилось, но от старших людей ведал он, что это такое, и сызмальства к еде относился серьезно. Напихиваться сверх меры не напихивался, но всегда пытался отведать всего. Видя такое отношение к еде странного гостя, поветрули пристально следили за тем, чтобы тарелка парня не оставалась пустой. А легкие вина, чтобы не исчезали из кубков.

Морена же лишь пробовала то того, то другого.

− Нравиться? – поинтересовалась через какое-то время.

− Угу, – ответил лаконично Захар, который старательно пережевывал ломоть мяса дикой гусыни, искусно запеченной с яблоками и поданной в какой-то вычурной, острой подливе. Поспешно проглотил, запил из кубка и добавил: – А отец Иакинфий говорил, что боги ничего не едят.

Морена непринужденно рассмеялась.

− Да, это была великолепная выдумка. Единый до сих пор весьма благодарен за нее своим священникам... Олимпийцам хотя бы нектар и амброзию греки позволяли. А ты можешь себе представить тысячелетнюю жизнь без права на крошку еды и каплю вина? Это ж с какого перепою можно такой бред сочинить? Не удивительно, что Он, после подобного издевательства, распылил племя дерзких иудеев по целому миру. Я бы и не такое от ярости сотворила. Хорошо, что хоть вам ничего подобного не пришло в голову.

Захарий только глазами замигал.

− Насытился? – спросила чуть погодя богиня, заметив, что парень уже не касается ничего на столе.

− Да, спасибо.

− На здоровье.

Морена плеснула в ладони, и музыка стихла, а слуги быстро освободили стол от посуды и остатков трапезы. Зал опустел.

− Сейчас мне надо немного подумать, – молвила богиня.– А ты тем временем поброди по замку. Посмотри, что и к чему. Привыкай, одним словом. Такому невежде, как ты, долго придется здесь побыть, пока ума наберешься. А неуком я тебя от себя не отпущу. Чтобы потом за тебя стыдно не было. – Морена улыбнулась, чтобы сгладить сказанное. – А, чтобы не блуждал ты, – прибавила, – дам тебе проводника. Он немного страховидный, но уверена, ты к нему быстро привыкнешь, – и богиня опять хлопнула в ладоши.

Хорошо, что она вовремя предупредила Захара, потому что чудище, которое ворвалось в залу, могло довести до икоты кого угодно. Было оно росту в добрый сажень, полностью поросшее то ли волосами, то ли мхом. А на морде, среди этих зарослей, едва проглядывало двое красных буркал. Что же касается рук и ног, то даже для такого здоровилы они были излишне большими. Не меньше чем вдвое. Ладони – настоящие лопаты, а ступни ног и сравнить не с чем. Разве что с теми же лопатами, но состыкованными одна с одной.

− Это − Тот Что В Скале Сидит, – молвила Морена. – Но мы зовем его Громыхалом. И ты так зови.

Захарий кивнул.

− Он проведет тебя везде, где захочешь. А что не сумеет объяснить, я потом сама поведаю. Ну, все, идите, – Морена удобно умостилась на мягком, обитом белой замшей, диване, в который заменилось кресло, и перестала обращать на них внимание.

Захар послушно шагнул к ближайшим дверям. А прислужники гномы поспешно отворили их перед ним. Громыхало сунулся следом. Но на пороге парень нерешительно остановился и кашлянул, привлекая к себе внимание.

− Что у тебя еще? – поинтересовалась богиня. – Опять какой-то вопрос мозолит?

− Не сердись, – Захар заколебался, не ведая толком, как должен к ней обращаться. Прошлым вечером они обходились почти без слов, а сегодня он больше слушал, чем говорил. – Не сердись, госпожа.

− Госпожа? – переспросила Морена. – Что ж, пусть будет «госпожа»… Так что ты хотел спросить?

Захар чуть приблизился, чтобы не кричать. Зал казался ему слишком огромным, чтобы говорить вполголоса.

− Вот ты уже во второй раз упоминаешь о том, что люди что-то создают. Сначала шла речь о лесовике и прочей нечисти. Теперь, с твоих слов выходит, что боги могут есть только то, что мы им позволим. Не понимаю… Отец Иакинфий говорит, что все в мире создано Богом Единым… – тут Захар вспомнил, с кем говорит, и стушевался. – Прости, я, вероятно, слишком много хочу знать. Но ты все время утверждаешь, что все вокруг – и хорошее, и плохое – выходит от людей. Кому же верить?

− А ты сам как мыслишь?

− Конечно, богиня должна быть мудрее какого-то священника и лучше разбираться в этих делах. Да и мне самому более приятно думать, что чего-то достоин в этом мире. Но, честно говоря, во все это не слишком верится.

Морена удовлетворено кивнула.

– Что ж, приятно слышать, что я в тебе не ошиблась. А если я просто скажу, что именно мое утверждение истинное, ты поверишь на слово?

Захарий упрямо опустил голову, не решаясь возражать, но и не соглашаясь с таким ответом.

Морена вздохнула и провела рукой по лицу, будто стирая усталость.

− Хорошо, пусть будет по-твоему, − я попытаюсь объяснить. Слушай, но не переспрашивай. Если что-то не поймешь, то пока так тому и быть, − вернемся к этому разговору года через два-три. Хотя к тому времени, вероятно, ты уже о подобном не будешь спрашивать, потому что и сам все поймешь. Ваш и наш мир – это лишь отображение Идеи, Мысли, Мечты. А люди, хоть они еще до сих пор об этом не догадываются, являются их носителями. Поэтому, все, что вокруг, вызвано к жизни лишь потому, что люди об этом думали. Мечтали или ужасались – это уже другой разговор, − но представляли себе четко! Вот, например, возьмем зори. Была над головами твоих предков ночью темная, страшная черная бездна. Но начал кто-то мечтать, что как было бы хорошо, если бы там хотя бы искорки от костра теплились, все же не так мрачно будет. Потом к такой же мысли еще кто-то додумался, потом – еще... Вот и имеем небо в блестках.

Захар не проронил и слова, но весь его вид выражал, что он не может поверить в услышанное. Еще бы, какая-то там мечта, к тому же, даже неизвестно кого, и – зори! Вот, разве ж он, Захар, мало мечтает? И что, исполнилось хоть что-то? Хотя…

− Вижу, что начала слишком сложно. – протянула недовольно Морена. – Попробую упростить. К примеру, у вас семья большая?

− Тридцать мужчин. Наш род не самый большой в громаде, но крепкий. Наши женщины по большей части мальчиков рожают.

− И вы все в одном доме проживаете?

− С чего бы это? Нет. Восемь дворов у нас.

− А как вы отделяетесь?

− Ну, старший женатый сын, с детьми, может захотеть перейти под собственную крышу.

− Вот! То есть, прежде чем браться за строительство собственного дома, он начинает о нем мечтать?

− А-то, – согласился Захар. – Временами даже не один год подряд.

− А вместе с ним о новом доме мечтают и невестка, и их дети?

− Женщина, конечно, будет думать об этом непрерывно, – подтвердил Захар. – Потому что там, она настоящей хозяйкой станет. А детвора, наверно, нет. Им без дедушки с бабушкой грустно станет.

− Но думают о доме все. И даже дедушка с бабушкой, и сестры с братьями, и еще полсела родственников и товарищей, которые потом будут помогать строить. Да?

− Безусловно, – пожал плечами Захар, мол, это же и так понятно, зачем столько говорить.

− И, как результат всех этих мечтаний и мыслей, в вашем селении появляется еще один новый дом.

− Ага! – фыркнул Захар. – Пока этот дом появится, знаешь, сколько пота кроме мечтаний придется пролить?

− А когда бы ты, например, вернулся из странствий и увидел его уже готовым? Не показалось бы тебе, что дом как бы сам вырос?

Захар задумался.

− Ну, если так посмотреть, то конечно. Но к чему? Ага. Это и звезды так? – протянул неуверенно. – Мы лишь не имели возможности наблюдать, как их строят. Да?

− Молодец! – хлопнула в ладоши Морена. – Все же я в тебе не ошиблась. Правильно. Если не копать глубже. Мысль двигает развитием мира! Она создает все. Все! А вы – люди, носители Разума, в котором эти мысли зарождаются. Потому, что лишь вам свойственно мечтать!

− То, выходит, – запнулся Захарий, – что мы и, но...

− Чего заикаться стал? – засмеялась Морена.

− Прости, – парень никак не мог выдавить из себя мысли, только что пришедшей ему в голову.

− Да говори уже!

− И богов?

− Э-хе-хе… – Морена покачала головой почти неодобрительно. – Богов вы выдумали в первую очередь! Во Вселенной нужно еще поискать такую могучую силу, как Человеческий Разум, и в то же время, такую беспомощную. Конечно, гораздо проще выдумать кого-то, кто будет виновен в плохом урожае, чем самому следить за всем. Ну, пусть... Раз, уж вам так легче жить. Но зачем все время выдумывать что-то новое? Чем мы вам так не угодили, что возникла потребность в Едином?

В последних словах столь явно прозвучала обида, что Морена, дабы не выдать себя, сердито топнула ногой.

− Ты скроешься наконец из моих глаз, или нет? Достаточно вопросов! Иди, пока я не приказала спровадить тебя отсюда пинками! Громыхало! Убирайтесь!

На этот раз Захар уже не стал задерживаться на пороге.

* * *

Двери, в которые он поспешно шмыгнул, как оказалось, вели в зал, залитый призрачным зеленым светом, струился из волшебного хрустального шара, подвешенного под высоким потолком. Все здесь было необычным и странным для человеческого глаза.

Взглянув направо от входа, Захарий увидел огромный стол, вырезанный из одной гранитной глыбы. Дальше – тянулись бесконечные стеллажи, заставленные стаканами, колбами и ретортами, с разноцветным содержимым, помеченные непонятными надписями. Налево от входа, напротив стеллажей стояли такие же длиннющие старинные застекленные шкафы, загроможденные толстыми книгами и свитками старинных рукописей. Прямо − резной дубовый стол, который крепко упирался в пол четырьмя ножками, причем, передним мастер умелой рукой придал подобие журавлиных, а две задние принадлежали какому-то могучему хищнику. На деке, обитой красной замшей, лежала книга. Нет, скорее – Книга!!! Потому что фолиант этот был таким большим, объемным, что, для того чтоб перенести его с места на место понадобилась бы сила двух крепких мужчин. Правда, взглянув на Громыхаловы грабли, Захар понял, что здесь нашлось бы кому, даже носить ее за Мореной, наподобие молитвенника. Выбитая надпись на обложке из золотой фольги, в котором кириллица совмещалась с арабской вязью, восточными иероглифами и древними рунами, конечно, ничего не сказал необразованному парню. А ведь перед его глазами лежала «Летопись Жизни Прошлой и Грядущей», иначе сказать − Книга Судьбы!

Конечно, для того, чтобы заглянуть в нее, простого умения читать было бы слишком мало. Непосвященному, Книга не приоткрыла бы завесу, заслоняющую перед смертными их будущее. Но Захар лишь мазнул по ней немного удивленным взглядом (все же размеры фолианта поражали) и покачал головой, мол: ой, ой, ой! это же и мне, вероятно, придется все это прочитать. А сколько же еще их храниться в других шкафах.

За столом, на стене, висел странной работы гобелен.

На красном шелке золотой дракон расправлял крылья, изгибался кольцом и пытался схватить зубастой пастью свой же собственный хвост. Гобелен, хотя и был достаточно большим, все же не достигал пола, и, проследив глазами книзу, парень увидел, что там проступает край порога. Золотой дракон охранял двери?!

Захар шагнул было ближе, но в то же мгновение Громыхало решительно кашлянул у него за спиной, и будто в бочку загудел.

− Что? – поинтересовался парень.– Туда нельзя?

− Нельзя, – прогудел тот.

− Почему?

− Туда и Морена без Перуна не заходит.

− Так это замок Перуна?

− Нет. Замок Морены.

− То почему без Перуна нельзя?

− Там конь Перунов.

− Конь? – удивился Захар.

− Конь.

− Вот бы хоть одним глазком взглянуть, какой он из себя? – загорелись глаза у парня. – Ни разу не приходилось видеть, на каких конях боги ездят. Может, зайдем на минутку? Обещаю, я его не буду трогать.

И только теперь Захар понял, почему чудище так странно прозвали. Потому что оно неожиданно разинуло пасть, и оттуда послышались звуки, похожие на те, которые сопровождают в горах, сход лавины. И еще немного времени прошло, пока парень понял, что это тот так смеется.

− Ну, – переспросил, когда грохот немного стих, – чего хохочешь?

− Ты… гур-гур-гур... обещаешь... гур-гур-гур… не трогать… гур-гур-гур… Пегаса?

− А это еще кто?

− Конь… гур-гур-гур… так зовется. Конь Перуна.

− Неужели он так страшен?

− Страшен? – сразу же остепенился Громыхало. – Не знаю. Я сам его никогда не видел. Но только это сама Смерть! Никто кроме Бога Войны не может и приблизиться к нему!

− Как же его тогда кормят? Чистят? Неужели Перун сам за своим конем ухаживает?

− Не ведаю. – Громыхало пожал плечами. – Но искренне тебе советую, человече, если дорожишь своей жизнью, забудь об этих дверях навсегда.

Некоторое время парень раздумывал, потом кивнул и отошел прочь, мысленно пообещав себе еще вернуться к этому вопросу, когда узнает обо всем здесь немного больше.

Глава вторая

Год 6683. Где-то в Карпатских горах.

Замок Морены

Под стеклянной колбой величиной с доброе ведро, весело потрескивал жаркий огонь. Тихо журчала ледяная вода в прозрачных хрустальных трубах. Кипело, бурлило золотистое варево, и искристые, чистые как слеза капли медленно собирались в другой колбе, несколько меньшего размера.

Громыхало нетерпеливо топтался вокруг Захара, все время попадая ему под руку. Наконец тот не выдержал и рявкнул на добровольного помощника.

− Или убирайся прочь, или стой на месте! Лучше, за огнем следи, чтобы не угасал.

− Но я же, с него глаз не свожу,– недоуменно прогудел тот. – А он все равно гаснет… Захарушка, долго еще?

− Глаз он не сводит, горе луковое… − проворчал Захар. − А уголь подкладывать кто будет? Долго, спрашивает… С таким помощником-то?.. Да, до скончания веков не управимся…

Минуло больше трех лет с того дня, как Захар Беркут подался в науку к Морене. Многое изменилось с тех пор. Сообразительный горец освоил грамоту, арифметику. А имея к своим услугам огромную библиотеку замка и учителем богиню – Захар за довольно короткое время вник в азы алхимии. Что и пытался сегодня продемонстрировать с пользой для себя. Пока хозяйки не было в замке.

Дни шли за днями, одни месяцы сменялись другими, а Захар так и не оставил надежду увидеть коня Перуна. Знал, что опасно, но эта опасность только разжигала его любопытство. Морена упрямо не хотела о нем рассказывать, а когда Захар слишком надоедал, отвечала, что он пришел учиться людей от смерти спасать, а не как их убивать. Оно то так, да разве ж повредит будущему врачевателю хотя бы поглядеть какова смерть собой?

Но как этого достичь, если Морена не позволит ни за что, а в ее отсутствие верный Громыхало присматривает за каждым его шагом?

На помощь пришла наука, − и Захар все же придумал способ, как избавиться от недремлющего ока стража.

Капли все медленнее скатывались в приемную колбу, уже более чем наполовину заполненной абсолютно бесцветной жидкостью.

− Вероятно, достаточно, – молвил самому себе Захар и удовлетворенно отметил, как радостно заблестели глаза чудища. – Будем снимать пробу.

Он неспешно погасил огонь. Высвободил из зажима шейку колбы. Отсоединил холодильник. Подачу воды между тем перекрыл Громыхало. Осторожно понюхал. Запах алкоголя был едва уловим.

− Получилось, вроде бы. Не обманула книга...

Всколыхнул жидкость в колбе и остался доволен. Ее было довольно много. Может, хватило бы и на три кварты. Осторожно перелил все до капли в предварительно подготовленный медный кувшин и перенес на стол.

Громыхало между тем принес из кухни жбан холодного ягодного сока, ломоть сала, несколько лепешек и миску квашеной капусты.

Захар вынул из ящика маленькую хрустальную рюмку и массивный кубок. Налил в оба доверху и взял в руки рюмку. Громыхало же сразу ухватил своей лапищей кубок.

− Ну, – молвил Захар, – будем!

Громыхало крякнул и перелил самогон из кубка себе в рот. Захар же лишь пригубил, да и то был вынужден поспешно запить соком. Парню показалось, что ему в глотку залили живой огонь. А Тот Что В Скале Сидит только косматой головой помотал от удовольствия.

− Еще? – предложил Захар.

− Угу.

Парень щедрой рукой плеснул в кубок. Громыхало выпил и это.

Уже давненько Захар пытался напоить своего сторожа, чтобы освободиться хоть на время из-под опеки. Но до сих пор все его попытки были напрасными. Громыхало лакал вино ведрами и оставался несокрушимо трезв, как то место, в котором он сидит. И вот однажды, просматривая разные алхимические рукописи, Захар наткнулся на совет, как предотвращать скисание вин в долгой дороге. Неизвестный автор советовал перегнать вино, разделяя его на легколетучую часть, которая сохраняет вкус и запах напитка, и обычную воду. Автор доказывал, что такое вино не скисает, хоть как долго не пришлось бы его хранить, а при перевозке занимает гораздо меньше места. Водой же его можно разбавить уже на месте. И Захар подумал себе: «А что будет, если не разбавлять? Может, такое крепкое вино таки свалит с ног чудище?». Тайком от Морены он попробовал перегнать одну бутылку, и эксперимент удался. Оценил его результат и Громыхало. Попробовав «уплотненного» вина, он объявил, что Захар постиг глубины мудрости, поэтому вся последующая учеба будет лишь пустой тратой времени. И сразу стал предлагать свою помощь в следующих экспериментах. В роли испытателя. Еле-еле удалось Захару унять его энтузиазм и уговорить подождать пока Морены не будет в замке.

И вот этот день наступил.

После четвертого кубка Громыхало начал мурлыкать какую-то свою скальную песню, от чего в лабораторию прибежало несколько гномов и поветруль, – узнать, что случилось. Пятый кубок настроил чудище на меланхоличный лад, и он стал жаловаться на свою жизнь, − мол, все это сидение в камне ему уже поперек горла. Другое дело – Тот Что Запруды Рвет! Хоть время от времени может душу отвести. Это если не вспоминать о бесконечных шалостях Перелесника. Шестой кубок поставил точку на говорливости Громыхала. Он уронил голову на грудь и сполз с кресла на пол. Однако Захар, на всякий случай, перелил ему в рот все остатки, вместившиеся в седьмой кубок.

Дорога к тайне была свободной.

* * *

Отклонив левой рукой гобелен с волшебным сторожем, вышитым золотым люрексом, Захар осторожно взялся десницей за толстую, бронзовую щеколду. Нажал, сдерживая дыхание, готовый мгновенно отпрыгнуть в сторону в случае опасности. Но в этот раз еще ничего не случилось. Тяжелые двери поддались на удивление легко, открывая глазам парня каменную лестницу, которая достаточно полого вела куда-то в глубь горы.

На какое-то мгновение Захар замер. Одно дело – быстренько приоткрыть таинственную дверь и, в случай чего, столь же резво их плотно захлопнуть. Мол, я ничего не видел, ничего не ведаю. И совсем другое дело – когда придется влезть туда целиком. В этом случае уже не разведешь руками, не скажешь, что случайно ошибся дверью, когда поймают. Парень даже шагнул было назад, но любопытство одолело осторожность.

− Я лишь на пару ступенек спущусь и сразу – обратно, – прошептал самому себе, для укрепления решимости.

И ступенька за ступенькой, шаг за шагом Захар медленно двинулся вниз. Света на лестнице хватало, чтоб не споткнуться о собственные ноги.

Если бы парень вел подсчет пройденного, то дошел бы уже не менее чем до сотой ступеньки, прежде чем задержался во второй раз. Лестница, казавшаяся из дверей не слишком длинной, в действительности оказалась почти бесконечной. И Захар опять задумался над тем, стоит ли ему соваться дальше? Сказано же: «не зная броду, не суйся в воду». Но, он уже зашел слишком далеко, чтобы возвращаться, так ничего и не разведав. Да и призрачный свет в конце лестничного марша, внизу было гораздо ярче, – в множестве зеленоватых лучей, в нем появились еще и красные. Но не зловещие, как в отблесках пожара, а мягкие, будто июльский закат.

Наконец каменные ступени закончились, и Захар очутился в еще одной пещере, (в сущности, весь замок был, не чем иным, как одной громадной пещерой) только уже не такой просторной, потому что при желании, подпрыгнув, можно было достать руками свода. И этот зал уже ничем особенным не отличался, более всего напоминая аскетическую келью, жилье затворника, чем один из множества апартаментов Владычицы Судьбы.

Это были еще одни сени, потому что кроме лестницы, которая привела сюда Захара, сюда выходило еще двое дверей, слева и напротив. Если бы только не...

Едва лишь глаза парня привыкли и к этому освещению, он увидел, в дальнем правом углу, прикипевший к потолку огромный сталактит. Каменной сосулькою нависая над глубокой, может, трехведерною чашей, вырезанной из одного кристалла горного хрусталя, и будто корона, укрепленного на голове в громадного, серебряного, потемневшего от возраста, беркута. Сделанного так искусно, что казалось: мгновение – и в хризолитовых глазах его вспыхнет жизнь, − птица расправит могучие крылья, заклекочет и вырвется на волю. Захару даже стало жаль орла. Испытав радость полета, парень знал, как должна страдать птица, заключенная навек в этой норе.

Из искристого, словно усеянного мелкими бриллиантами или кристалликами соли, сталактита медленно, по капле, в чашу стекала чистая вода. И собиралась она там долго, потому что, невзирая на значительную вместимость хрустального сосуда, было в нем той водицы почти доверху. Несколько кварт – и перельется через край, выплеснется на голову серебряному беркуту.

Будто заколдованный, Захар ступил ближе и поймал в ладонь одну капельку, которая именно сорвалась с кончика сталактита. Поймал и сразу же выпустил. Маленькая капля прозрачной жидкости оказалась тяжелее, чем ведро воды. Под неожиданным грузом ладонь у парня прогнулась, и капля скатилась из нее в чашу, − присоединившись к бесчисленному количеству своих подруг. Захар коснулся растерянно устами ладони и почувствовал под ними невероятную горечь и соленость, которая осталась на его коже после соприкосновения со странной жидкостью.

Удивленно покрутив головой, парень присоединил это диво к тому бесконечному ряду вопросов, которые уже набрались, и ответы на которые он собирался впоследствии выведать у Морены. Оставалось осмотреть еще двое дверей.

Не раздумывая долго, Захар ткнулся в ближайшее. Те, которые были напротив лестницы.

В замке Владычицы Судьбы он уже видел разное, но и представить себе не мог, что бывают помещения таких размеров. Невзирая на достаточно яркое освещение, Захар, хоть сколько вглядывался, так и не смог увидеть, где оно заканчивается. И эта бесконечность почему-то вселяла в душу парня такую тревогу, что он так и не сумел заставить себя переступить через порог, − и слева, и справа от дверей, вдоль уходящих вдаль стен, тянулись очень высокие полки, заваленные множеством клубков и пасм пряжи. Причем сваливал их здесь кто-то совсем бестолковый. Потому что все это прядево так переплелось между собой, что нечего было и пытаться взять какой-то один моток, чтобы не выпутывать его из сотни других. Там-сям между обычной шерстью проглядывали разноцветные шелковые и даже нити люрекса. Постоял, постоял Захар в дверях и решил, что это, какое-то хранилище. Покачал неодобрительно головой, да и запер дверь. Даже среди ближайших родственников не заведено без хозяина по клети слоняться.

Вторые двери вели в конюшню.

Лишь только чуть приоткрыв их, Захар сразу уловил характерный, для конского стойла запах. А дальше и увидел то, о чем столько мечтал.

Боже, какой это был конь! Масти белоснежной, будто саван! От кончиков ушей и до копыт. А грива и хвост – еще белее. Так отличается только что выпавший снег от уже лежалого. Зато глаза – словно два жарких уголька! Змей, а не конь! Казалось, что он прямо сейчас дыхнет пламенем из ноздрей. Даже стойло для него – не из каких-то там жердей или брусьев, а выдолблено в сплошном граните.

Со страхом парень попятился к двери. Потому что хоть лебединую шею скакуна окутывала такая цепь, что и трех бугаев сдержала бы, Захар почувствовал: привязь лопнет мгновенно, как только снежко захочет освободится и выйти наружу. Ну а попасть под его копыта – верная смерть.

− Так вот где ты! – услышал Захар неожиданно голос у себя за плечами и сразу вспотел. – Ох, не доведет тебя до добра чрезмерное любопытство. Все успел оглянуть?

Захару отлегло от сердца, потому что Морена явно не сердилась. Глотнув комок, что собрался в горле, парень смог выдавить из себя лишь несколько слов, из последних сил, пытаясь не показать своего испуга.

− Вот это конь, госпожа! Вот это конь! Такого и в самом деле кроме бога и оседлать никому не дано! Обычному человеку к такому змею и приступится страшно.

− Вот и хорошо, что страшно. Меньше желающих будет взнуздать его. А, чтоб ты знал, тот, кому это удастся, непобедимым станет. Весь мир покорить сможет, если в седле удержится.

Захар лишь глазами мигнул.

− Смотри мне, даже не вздумай пытаться! Ты не воин, хоть храбрости, а еще больше – безрассудства, тебе не занимать. Воином надо родится! Да и воину он без волшебной сбруи в руки не дастся. А каждый, кто без Перунового седла проехаться на нем попробует, в то же мгновение погибнет. Умный ты парень, большая помощь от твоих знаний может людям выйти. Да и моего труда жаль… Поэтому, либо обещай мне, что больше никогда сюда не сунешься, либо на этом и распростимся!

И был ее голос таким, что понял Захар − в этот раз Морена не склонна шутить. Что же оставалось ему делать? Должен был пообещать. А когда выходили, остановился перед скульптурой беркута.

− Госпожа, если можно, скажи, а почему вода, которая натекает из горы в эту чашу, такая странная? Я даже не каплю, а след оставленный ею лизнул, но и до сих пор уста немеют от горечи. И тяжелее ртути…

− Вода? – переспросила Морена. – Это не вода, хлопче, − то горе, людское. Слезы кровавые, страдание невыносимое. Поэтому и горькое. Оттого и тяжелое.

Услышав такое, Захар отшатнулся.

− Что чужое горе тяжелым и горьким показалось тебе, радует меня, − не каждому оно таким кажется. Ой, не каждому, − продолжила богиня.

Вроде бы уже достаточно было для парня и тех новостей, но любопытство человеческое – зверь ненасытный.

− Горе, – сказал будто сам себе. – А зачем же его в чашу собирать?

Морена задержалась на первой ступени и повернулась к парню.

− И это хочется узнать? – она покачала головой. – Хотя, почему бы и нет? Ты уже не тот, каким был при первой нашей встрече. Должен понять… Как ведаешь, почти две сотни лет тому мы, Старые Боги, проиграли битву за веру в сердцах и душах людей Богу Единому. Возможно, все сложилось бы иначе, но его учение больно пришлось по вкусу князьям и боярам. Еще бы, ведь Единый лишь послушанию и учит. Но сейчас не об этом… Мы проиграли, но не навсегда, − люди все еще вспоминают о нас. Хоть изредка, но приходите поклониться нашим капищам, задабриваете наших идолов. Два века тому, заглянув в Книгу Бытия, Перун и установил эту чашу. Чашу Меры Терпения. Потому что сказано было в Книге: «Когда смертный воин оседлает Коня, весь мир умоется кровью. И переполнится тогда слезой Чаша, и окончится господство Бога Единого, Бога Послушного, потому что поклонятся люди Давним Богам, что на рать вели». Как видишь, Захар, нам уже не слишком долго ожидать придется.

− Смертный? В Книге сказано, что Пегаса оседлает смертный?

− Что же здесь странного? Ездили уже на нем и Аттила, и Тамерлан, и Чингисхан. Почему бы еще кому-то не попытаться его оседлать?..

− Но там еще сказано, что мир умоется кровью?

Морена развела руками.

− Теперь за все Единый в ответе. Вы же его призвали себе на помощь и для спасения души. Я лично, людям зла не желаю, но Чаша непременно должна переполниться. Таково пророчество.

Невольно Захар поглядел на корону серебряного беркута и вздохнул. Потому что хоть там оставалось уже не так и много места, но не для слез и горя. Особенно, если измерять их каплями, имеющими вес каменных брыл.

Глава третья

Весна года 6727-го. Замок Морены.

Где-то в Карпатских горах

Весело полыхали в золотых канделябрах свечи из ароматного воска, отбрасывая на стены призрачные тени. Молодая, чрезвычайно красивая женщина, одетая в платье из тонкой выбеленной шерсти, сидела в удобном диване возле письменного стола. И хоть в кабинете было достаточно тепло, Морена, а это была именно она, зябко куталась в пышную накидку из беличьего меха. А предмет, который вызывал чувство холода у богини, лежал перед ней на столе, в обрамлении горящих канделябров, каждый на пять свечей, − огромный, окованный золотом фолиант. Книга Бытия.

Каждый раз, когда Морене приходилось обращаться к ней, богиня долго так сидела, чувствуя невероятный холод во всем теле, который не могли прогнать ни теплый мех, ни горячий пунш. Книга словно выпивала из нее все животворные соки, − отбирала их за свои услуги. В ней чувствовалось присутствие какой-то первородной Силы! Значительно превышающую мощь Богов Новых и Давних, и старше всей Вселенной. До сих пор, она еще ни разу не причинила Морене вреда, но не потому, что не могла. Скорее всего, эта Сила, просто не обращала на богиню внимания. Как взрослый, озабоченный своими делами, мужчина походя отвечает на вопросы озорующих детей, даже не вникая в их суть.

И хоть Морена каждый раз колебалась: стоит или нет ее вопрос этой платы, любопытство как всегда брала верх над рассудительностью. Особенно, когда шла речь о будущем. То есть о том, чего она не могла увидеть в магическом зеркале сама.

С зеркалом было проще. Послушное воле Богини, оно мгновенно показывало, что именно делает и где находится лицо, которое ее заинтересовало.

Морена поднялась с дивана, оттягивая мгновение контакта с Книгой, и пройдя наискосок через комнату, остановилась перед большим овальным зеркалом из чистого золота. В его идеально отполированной поверхности не отражалось абсолютно ничего. И поэтому оно казалось просто глубокой дырой в стене.

Богиня подошла впритык и положила на центр холодного овала ладонь левой руки.

− Проснись!

В то же мгновение желтизна поверхности изменилась игривым миганием всех цветов радуги. Походило на то, что Зеркало в отличном настроении.

Морена немного подумала над первым вопросом и сказала:

− Покажи мне Захара.

Неизвестно почему, но ей вдруг захотелось увидеть парня, что сорок лет тому умел так мило развеять ее скуку, своей непосредственностью, любознательностью, и... лаской. После того, как он оставил замок и вернулся к людям, Морена долго колебалась решая: брать или нет еще кого-то в науку. Но с одной стороны – не случился больше никто достойный ее внимания и времени, а с другого – Единый за последних полвека настолько сумел завоевать души людей, что она стала для них уже больше колдуньей, даже ведьмой, чем Богиней. А раз так – то и не нужно. Морена обиделась, и о новом ученике больше даже не задумывалась. Разве что изредка. По ночам.

Зеркало понимающее мигнуло розоватым сиянием, потом сверкнуло золотом и, будто сквозь оконное стекло богиня увидела Захара.

Правда, сначала она подумала, что зеркало ошиблось. Что Захар где-то рядом. Просто еще не попал в фокус, пока не поняла: собственно этот – еще крепкий, но уже совсем седой и чуть сутулый, с покрытым глубокими морщинами лицом, мужчина и есть ее любимый ученик. Храня в памяти его двадцатилетний облик, богиня совсем забыла, что годы беспощадны с людьми. И возвращение в прошлое для них недосягаемо.

Морена вздохнула, и зеркало помутнело, и вскоре полностью затянулось темно- сиреневым покрывалом.

Она уже жалела, что поддалась приятным воспоминаниям. А так как не любила каяться в собственных поступках – рассердилась. И к лучшему, потому что когда вопросы задавались именно в таком состоянии, Книга бывала наиболее откровенной.

Свечи сгорели уже не на один вершок, когда Морена наконец таки собралась открыть Книгу.

Магический фолиант напоминал скорее плоский ларь, для хранения драгоценностей, чем настоящую книгу.

Морена вставила в едва заметную щелку на корешке филигранный золотой ключик и дважды повернула. В середине Книги что-то пискнуло, и с волшебной, изумительно приятной мелодией веко ларя медленно поднялось и стало вертикально. Внутренняя поверхность его засветилась и сделалась похожей на окошко, сквозь которое видно кусок утреннего, еще сероватого, неба.

Внутри ларя белел лишь один листок из неизвестного серебристо-синего материала, крепче алмаза и мягче самого нежного бархата. Во всех четырех углах листа сияли крошечные звездочки.

Богиня положила на его поверхность обе ладони и с едва удержалась, чтоб не отдернуть их из-за нестерпимого холод, что сразу завладел ими. Зато Книга – проснулась. Серое окошко распогодилось летней голубизной.

Приветствую! Назовите пароль допуска! – высветилось там.

– Brevi manu, – произнесла Морена.

Эту бессмысленную колдовскую фразу приходилось говорить каждый раз, когда она хотела получить какой-то конкретный ответ. Иначе, Книга начинала плести такие глупости, что совершенно невозможно было понять, о чем речь. Несколько веков тому Морена подслушала, как именно этой абракадаброй Перун заставил покориться Книгу, и с того времени она тоже получила доступ к ее тайнам.

Имя пользователя идентифицировано. Морена. Допуск открыт.

Это значило, что Книга готова отвечать.

Холод донимал все сильнее. Казалось, что на руках уже нет пальцев. Но Богиня хотела знать...

– Смогут ли Давние Боги победить Бога Единого?

Огоньки в окошке мигали так долго, что она уже хотела повторить вопрос. Но наконец появился ответ.

В этой системе слишком много неизвестных. Линейное решение невозможно. Необходимо задать дополнительные условия.

– Какие именно?

Назовите оружие или силу, на которую возлагаются наибольшие надежды.

– Конь Перуна!

Результат не фиксирован. Возможные изменения.

– Какие еще изменения? Я ничего не понимаю...

Вариант первый. Давние Боги передают коня своему избраннику:

а) избранник принимает подарок – Давние Боги побеждают в борьбе с Богом Единым;

б) избранник отказывается принять дар – Давние Боги проигрывают;

Вариант второй. Конь попадает в руки почитателей Бога Единого:

а) они догадываются о силе, которая кроется в нем, – Бог Единый побеждает;

б) не догадываются – сохранится равновесие;

Вариант третий. Конь нейтрализован (не достается никому) – продолжает сохраняться равновесие сил...

– Спасибо! Я все поняла. Следовательно, необходимо устроить так, чтоб Пегас попал к нашему избраннику. Да?

Да.

– А кто может помешать нам в этом?

Единый.

– Лично?

Нет. У него тоже есть свои сторонники, силы и слуги.

– Назови, кого остерегаться больше всего.

Человека.

– Конкретнее! – Морена начинала терять терпение.

Его еще нет.

– А где же он? Когда появится?!

В 6728-м году.

– Имя! Имя назови!

Найда.

– Я смогу его уничтожить?

Опять длинная пауза, в течение которой Морена поняла, что уже не чувствует рук по запястье.

В этой системе слишком много переменных...

– Ничего. Я поняла: можно, но трудно. Что ж, увидим. А переманить его на нашу сторону нельзя?

Этот вариант имеет большой процент достоверности. 80 : 20.

– Что именно позволит им манипулировать?

Женщина.

Морена поневоле улыбнулась. О подобном она могла догадаться и без подсказки. Чем еще может привлечь мужчину? Деньги, власть и женщины...

– Какая-то конкретная?

Да.

– Ты меня доведешь до бешенства... Имя!

Чье?

– Женщины, которая имеет такое большое влияние на Найду!

Ружена.

– Насколько важную роль будет играть Найда в нашем противостоянии с Единым?

Его вмешательство может нейтрализовать Коня.

– И тогда никто окончательно не победит?

Нет. Если речь об этом тысячелетии.

– Почему именно он?

Он избран.

Холод сковал уже локти Морены. Дальнейшее общение с Книгой становилось опасным... С огромным усилием Богиня оторвала ладони, которые будто примерзли к серебристому листу. И в то же мгновение окошко на внутренней поверхности потемнело, высветив вопрос:

Вы действительно хотите завершить работу с данной программой?

Морена повернула ключик в щели.

Окошко высветило: «Сохранение файлов» и сделалось непроницаемым, как чародейское зеркало на стене.

Шло время. Пламя тихо потрескивало на свечах, проглотив их уже более чем наполовину. Морена спала.

Велес вошел в комнату, ступая, как для мужчины такого мощного телосложения, мягко и неслышно. Но удивлялся бы лишь тот, кто видел Черного бога впервые.

– Опять забавлялась с Книгой? – прогудел он густым басом, заметив, что Морена не реагирует на его присутствие. – Разве ж не говорил тебе Перун, чтобы ты оставила ее в покое?

Морена мигнула веками и, недоуменно взглянула на Велеса. Потом, вероятно, все вспомнила, и слабо улыбнулась.

– Эта проклятая Книга высосала из меня все силы. Я чувствую себя, как выжатый лимон...

– Чрезмерное женское любопытство, – хмыкнул Велес. – О, женщины... Даже будучи богиней, ты остаешься всего лишь бабой.

Глаза Морены зловеще блеснули.

– Разве назвать женщину женщиной – это обида? – сделал по-детски невинное лицо тот. При его могучей осанке это выглядело настолько смешно, что Морена не удержалась и прыснула смехом.

– Ну вот, – констатировал Велес. – Теперь ты уже больше похожая на себя, а не на овощ.

Морена подняла голову.

– Книга говорит, что у нас может ничего не выйти...

Велес вопросительно дернул подбородком.

– Начни сначала. Но прикажи поднести что-то для орошения уст. Басня явно будет длинной.

Морена хлопнула в ладони, и в дверях кабинета сразу же появилась прелестная поветруля, будто сотканная из солнечного луча.

– Слушаю, моя госпожа, – поклонилась учтиво.

– Ну, говори, что желаешь? – обратилась к Велесу Морена.

Тот взглянул восторженно на прислужницу и значаще хмыкнул:

– Об этом позже, ближе к ночи. А пока остановимся на большом бокале рейнского и нескольких хорошо прожаренных бараньих лангетов к нему. Только – хорошо прожаренных!

Поветруля поклонилась и перевела взгляд на богиню.

– А вам, госпожа?

– Мне? – Морена даже растерялась на мгновение, так далеко были ее мысли от пищи. – Что же, можно и мне... глоток токайского и ... персик.

Поветруля еще раз поклонилась и выплыла из комнаты.

Велес подошел к столу и осторожно закрыл Книгу.

– Не люблю, когда она раскрыта, – объяснил. – Все время такое впечатление, что за мной кто-то наблюдает. Значительно могущественнее меня. Тот, кто может в любое мгновение прекратить наше существование. И сделать Ему это будет значительно легче, чем мне раздавить на окне муху. Или – задуть жизнь человека... А еще лучше, давай выйдем из этой комнаты, а?

– Глупости, – дернула плечиком богиня. – Книга – всего лишь давнее магические устройство. А тот, кто ее создал, давно канул в Забвение. Люди ничего не помнят об этом, − следовательно, силы у Него быть не может.

– Согласен. И все же, Книга нервирует меня. Особенно, когда приходится видеть, какой ты становишься после очередного общения с ней.

– Желание гостя – закон для хозяйки, – улыбнулась Морена, давая понять, что эта тема не такая важна, чтобы тратить на нее столько времени. – Куда предпочитаешь? Может, на балкон выйдем? Весенние Карпаты достаточно мило выглядят сверху.

– Можно и на балкон.

Скальный выступ, укрепленный руками горных гномов и чарами Морены, будто парил над пропастью, даруя ощущение полета каждому, кто ступал на его, непрочную с виду, поверхность. А пейзаж открывался отсюда и в самом деле замечательный. Хоть в долинах давно резвился апрель, северные склоны Горган были еще покрыты снегами. В лучах весеннего солнца они сверкали и играли всеми цветами радуги. Затмевая само светило своим сиянием, яркими, ослепительными переливами, словно были усыпаны наилучшими самоцветными камнями.

Пока Велес любовался истинно волшебной панорамой, прислужницы уже накрыли столик и расставили кресла.

– Мило, – вздохнул Черный бог и опустился в свое кресло.

– Да, – достаточно безразлично согласилась Морена, надкусив бархатную шкурку сочного плода.

Велес удивленно взглянул на нее, глотнул вина и только тогда пробормотал:

– Истинно – никто не ценит того, чем владеет... Нужно бы тебе погостить у меня, под землей, пару десятков лет. Может, тогда этот вид гор станет немного милее.

Морена растянула губы в деланной улыбке, показывая, что оценила юмор, но, не желает поддерживать эту тему. Велес кивнул и опять глотнул вина.

– Хороший год, – похвалил, беря из золотого блюда прожаренную почти до каменного состояния бараний лангет.

– Плохое богам не подобает, – ответила нетерпеливо Морена. – Так что, ты уже готов меня выслушать?

– Давай...

Велес удобно умостился в кресле и приготовился к пространной речи.

– Я спрашивала Книгу, удастся ли нам победить Единого используя Коня. И она сообщила, что вскоре должен появиться на свет какой-то Найда. И этот человек сможет сделать так, что Пегас потеряет свою волшебную силу.

– Как это? – искренне удивился Велес. – Человек сможет побороть Смерть?

– Так сказала Книга.

Велес задумался над услышанным.

– А если подробнее?

– Я уже не выдержала...

– Гм... Что ж, хоть и не люблю я этого, но, по-видимому, придется открыть Книгу еще раз...

– О, нет! – Морена зябко сощурилась под своей меховой накидкой. – С меня достаточно.

– О себе говорю.

– А недавно кто-то насмехался над сугубо женским любопытством.

– Не паясничай, тебе не идет. Все это слишком серьезно. И жалко будет потерять еще несколько сотен лет из-за чрезмерной самоуверенности.

Он поднялся и прошел в кабинет к столу с Книгой. Сел в кресло перед ней и обернулся на Морену.

– Вставь ключ.

Морена сделала все необходимое и стала с интересом смотреть. Она знала, что Книга подчиняется также и Велесу, но еще ни разу не видела его рядом с ней. В окошке высветилась знакомая надпись.

Приветствую! Назовите пароль допуска!

Велес положил ладони на лист фольги и грубо приказал:

– Давай без фокусов! Не досуг!

Пользователь идентифицирован. Велес. Допуск открыт.

– Что там еще за воин на враждебном боку объявился?

Еще не объявился.

– Не цепляйся к словам! Когда этот Найда будет доступен для наших слуг? Где? Удастся уничтожить его?

В ночь перед рождеством Единого. В 6729-ом году. Галич. Вероятность смертельного исхода – 50:50.

– А позже?

Вероятность уничтожения падает. Возрастает вероятность переманить его на вашу сторону.

– Понятно...

Велес отнял ладони и закрыл Книгу, даже не поинтересовавшись, что там еще высветилось в окошке.

– Следовательно, зима... Кто у тебя есть в Галиче?

– волколак а, ведьма...

– Для одного младенца должно хватить... Я так думаю. А вот что касается Коня, то пусть Перун в этот раз не полагается на предсказателей, а займется им сам. Чтобы не вышло, как в прошлый раз.

– Кто меня вспоминал? – голос позади громыхнул так неожиданно, что заставил обоих вздрогнуть. Но увидев перед собой высокого крепкого мужчину с золотыми волосами и серебряными усами, − успокоились.

– Ты? Вовремя...

– А что? – Перун взял из воздуха резную кружку, полную пенистого меда, отхлебнул треть и опустился в диван, который тоже выпрыгнул ниоткуда.

– Книга утверждает, что и в этот раз может не удаться... – чуть неуверенно сказала Морена, которая хоть тоже была богиней, все ж в присутствии верховного правителя немного робела.

– Глупость... Я все обдумал. Ничего больше не станет у нас на пути. Монголы придут на Русь. Чаша наполнится!

– А если все-таки... – почав было Велес.

Перун нахмурился и грозно сверкнул взглядом из-под лохматых бровей.

– Никаких если! Кого-кого, а Сульде монголы послушают!

– Сульде? – удивленно переспросила Морена. – А это еще кто такой?

– Их новый Бог Войны. То есть – я... – засмеялся Перун. – Они еще не совсем привыкли, но, думаю, за два десятка лет созреют. Того, что случилось с Чингисханом, – не повторится.

Перун брякнул в сердцах кружкой об пол.

– Кто же думал, что этот пастух окажется таким бешеным?..

– Хочешь сказать – неуступчивым, упрямым?

– Что хочу сказать, то и говорю. Я рассчитывал на беседу с человеком. Жестоким, но покорным таким порокам, как желание славы, величия... А этот оказался просто диким зверем. Настоящим хищником! В его голове одновременно не удерживалось больше двух мыслей. Да и то одна из них – желание убивать. Просто так, ради утехи. Китай ему был ближе и более понятный. Как возможная добыча. И пытаться убеждать Темуджина в противоположном все равно, что попробовать оторвать волка от куска свежего мяса обещаниями, угостить мягким караваем с медом. Но не беспокойтесь – с потомком пойдет легче. Здесь и Книги не нужно, чтобы додуматься...

– О сыне мыслишь?

– Джучи?.. Нет... Этому хватит славы и проблем отца. Я о внуке мыслю. Этот уже все сделает, чтобы достичь славы деда. И поскольку на Восток его уже ничего не влечет, то отправится он сюда. А мы ему дорогу подскажем, и подтолкнем, в нужном направлении!

− В добрый путь… − благословила Морена.

– Боюсь, – сокрушенно мотнул головой Велес, – что его поход никто не сможет назвать добрым...

– Сочувствие проснулось? – отмахнулся Перун. – Жалеешь?! Кого? Разве мы были для них плохими богами? Люди первые отреклись от нас! Забыли все... И прошлую славу, и добро... Пусть! Кому суждено было погибнуть – знать такая Судьба. Зато, каждый кто выживет и от Единого отречется – будет счастлив. Тех, я сторицей отблагодарю! Обещаю, их дети лучше родителей заживут.

– Хорошо же счастье, родительской кровью купленное.

– Не болтай глупостей! – окрысился Перун. – Я что, лишь для себя стараюсь?..

– Не кипятись, – примирительно ответил Велес. – Вероотступники заслуживают наказания. Сомнения нет. И наказания жестокого. Но все же как-то неприятно, призывать гибель на собственный народ. Согласись...

– Есть немного, – поубавил тон Перун. – Однако другого пути не вижу. Молчаливым невмешательством мы лишь отдаем Единому и те крохи власти, которые еще оставлены нам. Ведаете ли, в кого мы превратились стараниями его священников?

Велес кивнул. А тогда встал и вышел на балкон. Все эти разговоры ему уже поднадоели до тошноты.

– В чертей и ведьм! – продолжал Перун. – Ну, с чертями, нечистью еще как-то можно согласиться. Они хотя и темного, и все ж божественного происхождения. Но, чтобы Богиню Судьбы свести к уровню ведьмы? Превратить в простую ворожею? Этого я не понимаю... Позор! Как вы меня не убеждайте...

Морена зашипела, словно раздраженная кошка:

– Я им покажу ворожею! На долго запомнят!

А Велес между тем глотнул рейнского, услужливо поданного золотистой поветрулей, и молвил обращаясь к Горганам, одновременно глубокомысленно пережевывая отбивную:

– Собственно, нам не проклинать, а благодарить нужно Единого... И людей, которые призвали его к жизни. Иначе, чем бы мы стали развлекаться вот уже добрую тысячу лет?

А затем прибавил тихо, чтобы услышала только Морена, которая как раз вышла к нему:

– Не будешь против, если я одолжу у тебя на некоторое время эту прелестницу?

Смех Морены был звонким и веселым. Таким, как он бывает лишь у того, кто наконец сумел избавиться от всех своих проблем и тревог. Или, по крайней мере, думает, что это так.

Глава четвертая

Галицко-волынское княжество. Город Галич.

Зима года 6729-го

По-видимому, уже минула полночь, когда Опанас Куница проснулся в своей избе, которая стояла на берегу Мозолевого потока. Проснулся из-за того, что кто-то упрямо и достаточно сильно дергал его за рукав рубашки.

− Га? Что? Кто здесь? – пробормотал Опанас, через силу, выныривая из глубокого и сладкого сновидения. Во сне он только что подцепил острогой здоровенного осетра и не хотел терять такой солидный улов.

− Просыпайся же, одоробло саженное, – просипел кто-то около самого его уха. Так, будто неизвестный стоял перед лежанкой на коленях. – Да просыпайся же, наконец! Вот еще мне морока.

Сон с Опанаса как будто рукой сняло, потому что узнал голос своего домового – Митрия. А тот, от нечего делать, не стал бы будить хозяина.

− Митрий, ты что ли? – все же поинтересовался сначала.

− Я, я… Вставай, Опанас. Плохая ночь! Нельзя спать. На улицу. На улицу выйди.

Не понимая, что происходит, Опанас порывисто поднялся на лежанке, водя сонным взглядом по стенам горницы. И хоть в сплошной темноте нечего было и пытаться что-либо разглядеть, глаз хозяина и по самым расплывчатым очертаниям угадывал привычные вещи. Вон – белесый мутный призрак напротив – это окошко, затянутое бычьим пузырем, – белеет от лунного света, усиленного искристым блеском, закаменевшего на морозе, снега. Немного сбоку – большая темная глыба, это кабанья голова с позолоченными клыками – подарок покойного князя. После той последней охоты. Перед походом на далекую Вислу. Охота, на которой Роман Мстиславович чуть не потерял жизнь. Опанасова стрела так и торчит у вепря из глаза. Это князь приказал не вынимать, чтобы память была. И хоть уже шестнадцать, лет как нет больше Романа Мстиславовича, Куница и теперь с удивлением вспоминает тот выстрел. Потому что даже Никита Шпак, самый ловкий лучник во всем княжестве, лишь свистнул удивленно, став на то место, из которого Опанас попал матерому секачу в глаз. А затем прибавил тихо, чтобы слышал лишь тот, для чьих ушей предназначалось:

− Сам Перун направлял твою руку, Опанасе! Человек такое, ни за что б не совершил.

Опанас и не противоречил. Поспешно спуская тетиву, он и сам не верил, что попадет, слишком много веток было между ним и целью. Но, вероятно, нужен был еще тогда богам Роман Мстиславович. Потому, что не приказывал жечь их идолов, − не подвергал наказаниям тех, кто продолжал, невзирая на церковные запреты, к старым капищам ходить с подношениями. Вот и отвели смерть. Хотя, что с того: от зверя уберегли, а всего лишь через месяц, в бою – не защитили. А мо’, и не смогли? В чужом краю – свои боги. К зашлым князьям менее благосклонные.