Тень амёбы

25. Хэллоуин по-ливийски и галактический спиритизм.

Хамис-роад, главная улица Убари, ведущая от средневековой каменной башни до моря Феззан, была заставлена гигантскими тыквами на каждом втором углу. Одна из самых внушительных тыкв – весом около полтонны – стояла у входа в кафе Баал-Зебуб. Если заглянуть в книгу рекордов Гиннеса, то можно узнать, что выращиваются тыквы втрое тяжелее, а вес полтонны достигнут еще в конце XX веке. Вальтер Штеллен, явившийся последним на вечернее сборище, шагнул в зал кафе и сходу поинтересовался:

— Джентльмены, кого из вас поразило сегодняшнее тыквенное маньячество?

— Нас, — ответил Олли, показав ладонью сначала на себя, а затем на Нигига (который на данном мероприятии взял на себя роль псевдо-бармена)

— Молодежь во все времена любит такие штуки, — прокомментировал Вилли Морлок и, энергично потянувшись для поднятия тонуса, шагнул навстречу Штеллену, — я рад, что несмотря на PR-ураган в твоем секторе, ты прибыл на наш традиционный мальчишник.

— Традиционный? – переспросил тот, — Вообще-то мы лишь четвертый раз собрались на этой площадке в таком составе…

— С участием дока Фила — третий, — уточнил Юлиан Зайз, сидевший за столиком рядом с профессором Филиппом Уэллвудом.

— Больше двух раз это уже традиция, — пояснил Морлок свой тезис.

— Кстати, — продолжил Зайз, — про какой PR-ураган идет речь?

— Фил, ты что, не сказал ему? — Штеллен удивленно посмотрел на профессора.

— Вальтер, ты же сам просил меня никому не говорить.

— А-а… Да, верно, я просил.

Тут Морлок помог сформулировать, хотя и не очень тактично.

— Видишь ли, Фил, поскольку Вальтер до недавних пор носил генеральские погоны, он ментально не может принять тот факт, что цивильные люди способны хранить тайны и выполнять обещания.

— Будто у тебя биография красивее, — проворчал бывший бригад-генерал евро-разведки, шлепаясь на табурет у барной стойки.

— Попробуй-ка тыквенного самогона, — предложил Нигиг, и поставил на стойку стакан с оранжевым пойлом, — это уравновесит твои чакры и нормализует течение энергии Ци.

— Danke! – откликнулся Штеллен и хлебнул пойла (оно оказалось похожим на ром, но с привкусом почему-то васаби).

— Вальтер, так мне говорить или нет? – поинтересовался Уэллвуд.

— Говори. И спасибо тебе, что держал паузу.

Профессор улыбнулся, повертел в пальцах изящный вайпер в виде курительной трубки, затянулся паровой смесью с ароматом вишни, и произнес:

— Кто-то в эхоконференции убедил Джил Мба прокомментировать топ-5 земной НФ по листингу, недавно опубликованному журналом WIRED. Вот они в обратном порядке: 5. Артур Кларк — «Конец детства», 1953 4. Филип Дик — «Мечтают ли андроиды об электроовцах», 1968 3. Урсула Ле Гуин — «Левая рука тьмы», 1969 2. Рэй Брэдбери — «Марсианские хроники», 1950 1. Мэри Шелли — «Франкенштейн или Современный Прометей», 1818 Джил быстро ознакомилась и начала комментировать так, что у участников этой ветки эхоконференции… Как точнее выразиться?.. Волосы встали дыбом даже в ноздрях.

— Любопытно, — отреагировал Зайз, — жаль я не смотрел эту ветку. Странный список, мне кажется. Ни Лема, ни Уэллса. И кстати: где Жюль Верн? Он всегда в топе популярного худлита, независимо от жанров.

— Таков выбор читателей WIRED, — ответил Уэллвуд, — и социологические исследования показывают, что WIRED отражает воззрения, э-э… мировой интеллигенции.

— Знаешь, док Фил, — подал голос Олли, — это твое «э-э…» похоже на попытку экспромт-подбора уничижительного эпитета к мировой интеллигенции.

— Да, я не люблю мировую интеллигенцию, однако у нас сейчас другая тема. Джил Мба представила комментарий в форме книжки «Historia populus cum brevi vita — KJI». Зачем Джил выбрала латынь и почему заимствовала аббревиатуру «KJI» из НФ-романа Ивана Ефремова «Час быка», 1968 – в общем, можно догадаться. По сюжету этого романа, на некой планете жутко реализована доктрину «Устойчивого развития», принятая ООН по мотивам доклада Римского клуба «Пределы роста».

— Подожди, Фил, — вмешался Морлок, — доклад «Пределы роста» опубликован в 1972, а Римский клуб только учрежден в 1968. Как Ефремов мог знать, что из этого выйдет?

Филипп Уэллвуд улыбнулся и сделал жест фокусника, достающего кролика из шляпы.

— Видимо не очень трудно было догадаться. В тексте Ефремов дал убийственно четкую характеристику Устойчивого развития: слияние капитализма в его наихудшей форме и китайского псевдосоциализма. Центральным пунктом социума в романе является схема оптимизации населения путем KJI: эвтаназией в возрасте 26 лет для всех кроме элиты. Соответственно, нагрузка на медицинскую систему минимальна, пенсионной системы вообще нет, население молодое и с постоянной численностью.

— А населению на фиг такое счастье? – полюбопытствовал Олли.

— Населению, — ответил профессор, — промываются мозги идеологией KJI. Примерно как промывание мозгов «зеленой» идеологией в первой четверти XXI века.

— Это, — заметил Зайз, — может работать только при до-машинном аграрно-ремесленном производстве, где профессионального обучения не требуется, так что можно запрягать людей с подросткового возраста. Пахать, рожать, уставать, умирать.

— Да, — Уэллвуд кивнул, — примерно так пишет Джил Мба. Она рассматривает в истории человечества два термодинамических перехода. Первый: аграрно-пищевая революция в неолите, когда концентрация людей и производства еды на плодородных полосах вроде Месопотамии и долины Нила привела к самозарождению диссипативной структуры по аналогии с самозарождением конвективных ячеек в слое жидкости, нагреваемом снизу. Конвективные ячейки быстро отводят тепло, и рост температуры внизу прекращается. Аналогично: самозарождение аграрных царств прекратило рост благосостояния, и даже откатило благосостояние назад от уровня раннего неолита к уровню палеолита. Этому способствовала биологически обусловленная поведенческая конформность людей. При более низкой конформности царства не возникли бы. Человечество развивалась бы как медленная цивилизация с монотонным ростом продукционного потенциала. При более высокой конформности царства получались бы сверх-устойчивыми, а человечество бы редуцировалось до уровня эусоциальных насекомых вроде термитов и муравьев. А так получилось ни то ни се. Царства возникали, страчивали потенциал, и разрушались. Так Джил объясняет катастрофу Бронзового века, распад античности, крах царств позднего феодализма в XVII веке… Затем случилась флуктуация, появились машины, и развитие картины сильно изменилось по сравнению с предыдущими пятью тысячелетиями.

Нигиг жестом тактичного студента поднял руку и предположил.

— Аграрный переход в неолите — не флуктуация, а машинный переход — флуктуация?

— Да, — Уэллвуд опять кивнул, — простые аграрные технологии появились даже у квази-цивилизаций термитов и муравьев. Они создают плантации грибов, как известно. А вот машинные технологии с искусственными источниками энергии возникли из всех видов земных существу лишь у людей, причем не с первой попытки. В бронзовом веке были достаточные стартовые знания для этого — но не случилось. В античности — тоже. Тема могла снова уйти, и после краха позднего феодализма, человечество упало бы снова в Темные века. Но в XVIII веке в Англии люди начали строить паровые машины не как игрушки, а как экономически-значимые инструменты. И машинная волна исторически мгновенно захлестнула планету. Одновременно случилось то, на что намекал Юлиан, в смысле: начал разрушаться до-машинный цикла человеческого ресурса. Для машинной экономики требовались массовые инженеры, поведение которых не вмещалось в схему «пахать, рожать, уставать, умирать». Их надо сначала обучить, а затем мотивировать к обслуживанию социальной системы: мотив «так заведено от века» на них не действует, поскольку само их появление — уже слом порядка, заведенного от века. Вся дальнейшая история пронизана мечтами плутократии о том, как вернуть KJI-схему, но не лишиться машинной технологии. В принципе, они согласились бы лишиться технологий, для них машинный прогресс уже стал злом: потерей контроля над человеческим ресурсом, но у такого решения было фатальный барьер: невозможность надежно договориться внутри своего класса. Базой поведения плутократии давно стал социал-дарвинизм — учение, по которому сильный всегда ест слабого, и если какой-то индивид ослаб, то будет съеден, несмотря на договор. Машинные технологии понимались плутократией, как источник Wunderwaffe. Это вызвало гонку вооружения, шедшую почти непрерывно с XVIII века, опирающуюся на развитие технологий, требующую все больше образованных людей, и делающую все более безнадежной мечту о возвращении KJI-схемы. Три попытки были предприняты плутократией между мировыми войнами, и все три провалились…

Тут профессор сделал паузу, очередной раз повертел в пальцах свой вайпер, затянулся, выпустил изо рта три колечка дыма с ароматом вишни, и сообщил: … — Джил далее разъясняет, как дело дошло до Даров Каимитиро, исхода аргонавтов и Вандалического кризиса с перезапуском Космической эры. После этого у нее идет уже собственно комментирование топ-5 фантастики.

— Подожди, Фил, я не понимаю, — встрял Штеллен, — зачем Джил разъясняла историю до Новой Космической эры, если вся НФ из топ-5 лежит до 1970 года?

— Тут как с Александром Македонским, — сказал Уэллвуд, — нельзя оценить значение его деятельности, если дочитать только до перехода через Инд. И нельзя оценить значение фантастики 1-й Космической эры, если не учитывать события следующих 70 лет.

Генерал поднял ладони вверх в знак того, что удовлетворен этим ответом, и вернулся к тыквенному самогону. А Уэллвуд продолжил: … — Джил прошла по топ-5 НФ, как упомянутый Александр Македонский по Персии. О романе Кларка «Конец детства», она заявила, что это адаптированный пересказ библии, указав параллели сюжета: от явления бога Моисею (библия) и Сверхправителей (Конец детства) до перехода в Землю Обетованную (библия) и в Золотой век (Конец детства), с калькой Апокалипсиса Иоанна в финале романа. Хотя (ложка меда в бочке дегтя) Джил напомнила сказанное в 1-й (общей) части своей книги о причинах, по которым библия – реликт, неуместный в машинный период, продолжала играть роль в культуре и служить источником сюжетов искусства. Поэтому пересказ библии надо считать оригинальным произведением и в этом качестве он обладает целым рядом литературных достоинств.

Профессор не стал задерживаться на этом, и перешел к следующему роману из топ-5. … — По мнению Джил, «Электроовцы» Дика это памфлет-гротеск на анахронизм, каким является влияние библии на машинное общество. Высмеивается библейский догмат о якобы «образе божьем» в человеке и об отсутствии такового в человеческих творениях: клонах, големах, роботах. Сюжет Электроовец помещен в условный театральный мир, нагруженный темами из средневековых еврейских мифов о Големе, из романа Шелли «Франкенштейн» 1818, и из пьесы Чапека «R.U.R.» 1920. Поскольку «Франкенштейн» также входил в топ-5, Джил коснулась и его. Она отметила смелость Шелли в создании сюжета, где методами науки из мертвой протоплазмы конструируется живое разумное существо (опасная ересь для тех времен). Впрочем, Шелли не была свободна от схемы социал-дарвинизма: искусственное разумное создание непременно стремиться к тому, чтобы уничтожить людей и занять планету своими потомками. Идея симбиоза даже не упомянута (хотя должна бы возникнуть по аналогии с одомашниванием собаки, кошки, лошади и т.д.). Уточнив это, Джил вернулась к электроовцам. Дик расписал, как догмат ломает эмпатию, превращая это естественное свойство психики в культовую практику. Послушничество, состоящее в том, что люди заводят в квартирах неуместных существ (иногда искусственных), чтобы изображать заботу о них. Причем собственно эмпатии между людьми нет — все отношения формализованы.

Уэллвуд сделал паузу, чтобы пыхнуть вайпером, и произнес: … — Сравнительно гуманно Джил поступила с «Марсианскими хрониками» Брэдбери и «Левой рукой тьмы» Ле Гуин. Марсианские хроники она назвала очаровательными, но отметила, что они ошибочно отнесены к НФ. По жанру это — сказки, фэнтези, которые с таким же (или превосходящим) успехом могли относиться не к Марсу, а к Сердиземью Толкиена. Очаровательна же в них строгая поэтичность свойственная средневековым эпосам. Примерно то же самое Джил сказала о Левой руке Тьмы, только вместо эпитета «очаровательно» она применила эпитет «нетривиально». Этот роман Ле Гуин намного органичнее смотрелся бы в магическом мире ее же «Волшебника Земноморья». Что же касается местной расы — гермафродитов, технически бесполых большую часть времени, проявляя свойства женского или мужского пола лишь несколько дней в сезоне — Джил отметила ироничную авторскую находку об их морали. Она напомнила сказанное в 1-й (общей) части своей книги — о том, что доминирующие культуры Земли придают сексу непропорционально-большое социальное значение. Забавно, что Ле Гуин перенесла эту диспропорцию на культуру гермафродитов. По сюжету там была та же нетерпимость к любым иным формам сексуального поведения, кроме доминирующего в их обществе.

Юлиан Зайз поднял кружку, залил в себя дозу портера, вытер губы ладонью и немного недоуменно поглядел на профессора.

— Фил, ты ведь не хочешь сказать, что книга Джил Мба на этом заканчивается?

— Не хочу, — подтвердил тот, — там есть кое-что еще. Это касается вероятного будущего. Настолько вероятного, что Кассандра Троянская могла бы позавидовать.

— И? – спросил консультант по ЯД.

— И ничего внезапного, — сказал Уэллвуд, — человеческая цивилизация проскочила точку невозврата. Это не значит, что люди станут сверхцивилизацией. Но это значит, что они точно не вернуться в состояние аграрной фауны, подчиненной циклам биосферы.

— Абзац мечтам Римского клуба! – весело констатировал Олли.

— Интересное кино, Фил, — произнес Морлок, — судя по твоему объяснению, существуют более, чем два пути. Отсюда вопрос: какие еще?

— В макромире всегда существует более чем два пути, — менторским снобистским тоном произнес профессор, затем хихикнул и уже шутливо констатировал, — аристотелевский артистизм в ареопаге это не мое, придется быть даосом, доппельгангером Диогена.

— Док, — окликнул Нигиг, — а ты уверен в сообразности курения того, что ты куришь?

Уэллвуд задумался и отложил вайпер.

— Кажется, я уже не уверен. Налей мне много крепкого кофе, пожалуйста.

— ОК, я был готов к данному ответу, — с этими словами Нигиг вышел из-за стойки бара, причем в его руке уже наблюдалась чашечка, над которой витал полупрозрачный пар. Точнее, это казалось чашечкой в его лапище, достойной эпического Шрека. По шкале людей обычного типа, это выглядело скорее, как небольшая суповая миска.

— Прекрасно! — воскликнул профессор, когда это оказалось на столе перед ним, — Что-то примерно такое я представлял себе, отвечая на твой вопрос! Благодарю.

— Обращайся, док! — ответил Нигиг, изобразил на лице улыбку около полфута шириной, вернулся за стойку и, уже не спрашивая, сделал остальным по порции тех же напитков, которые они потребляли на предыдущее итерации.

— Фил, быть может, столько кофе в такой концентрации… — так Штеллен начал тактично формулировать предупреждающую фразу насчет риска передозировки кофе для персон экстремально-пожилого возраста (ведь профессору было 100 с плюсом), но…

…Оборвал фразу, решив, что если Уэллвуд из-за векторика sizif выглядит примерно на половину своих лет, то биохимические возможности у него, видимо соответствующие.

— Быть может… — откликнулся профессор и сделал глоток ароматной жижи, черной как битум, — …Может быть… Видишь ли, генерал, я как Сократ: знаю, что ничего не знаю. Между тем, многие не знают даже этого… Вилли, ты спросил про более, чем два пути.

— Да, — ветеран анархистского терроризма коротко кивнул.

— …И это интересный вопрос, — продолжил профессор, — из некоторых пока еще сырых теорий следует существование третьего пути, называемого условно: Хампти-Дампти.

— Это что, из староанглийского стишка? – предположил Олли и процитировал: Humpty Dumpty sat on a wall, Humpty Dumpty had a great fall. Four-score Men and Four-score more, Could not make Humpty Dumpty where he was before.

— Вроде бы, — припомнил Зайз, — это детская загадка про яйцо, которое упало со стола и разбилось, так что теперь не в человеческих силах вернуть его в прежний вид. В нашей отрасли это расхожая шутка о ремонтопригодности пластиковых корпусов яхт.

— Это одна из гипотез происхождения стишка, — подтвердил Уэллвуд, и уточнил, — я про упавшее яйцо, а не про пластиковые яхты, разумеется. Применительно к третьему пути Хампти-Дампти означает дробление цивилизации на гедонистические микрогруппы. У Станислава Лема в «Альтруизине» есть эскиз расы на Наивысшей Ступени Развития и, несмотря на шуточно-гротескный стиль этого эскиза, там отражена суть ситуации.

Штеллен немедленно процитировал по памяти предельно близко к тексту Лема:

— Воистину, я нашел Наивысшую Цивилизацию Мироздания, состоящую из пары сотен существ, не людей и не роботов, валяющихся среди хлама и мусора на бриллиантовых думках, под алмазными одеялами в пустыне и не занятых ничем, кроме почесывания.

— О! – удивился Уэллвуд и хлебнул еще кофе, — Похоже, генерал, вы не только прочли, а несколько раз перечитали эту новеллу пана Станислава.

— Угу, — буркнул Штеллен, — точнее, я всю «Кибериаду» перечитал около дюжины раз.

— Чтобы что? — спросил Олли, изумленно выпучив свои и так огромные выразительные глазищи цвета волн Северной Атлантики.

— Чтобы хоть приблизительно представлять, к чему готовиться, — пояснил генерал.

— Хм… — глазищи парня кажется стали еще больше, — …А почему именно в Кибериаде?

— Олли, а известна ли тебе какая-нибудь иная книга, где компактно и толково изложены свойства почти всемогущих существ?

Олли задумчиво начал чесать в затылке, а Нигиг, пихнув в бойлер-машинку очередной картридж с молотым кофе, скептически заметил:

— Вообще-то нам до почти всемогущества как до Луны на лыжах.

— Нам до почти всемогущества около 4 часов по радио, — спокойно поправил Штеллен.

— Э-э… Ты намекаешь на Джил Мба?

— Нигиг, приглядись к событиям, это не намек, это наблюдаемая реальность. Джил Мба является джамблем или аватарой джамбля, или проекцией, или чем-то в таком роде.

— По всему так, — признал Нигиг и, вслед за Олли, погрузился в задумчивость.

…