Темноводье

Глава 63

— Сашкооо! — Санька обернулся на дозорное «гнездо» и увидел, как страж (из новых) сам себе захлопнул рукавицей рот, а потом принялся махать атаману руками, сделав круглые глаза.

— Ну, что… — пробурчал было Дурной, забравшись на вышку, скрытую среди сосен… но сам всё понял и, перегнувшись через перила, заорал вниз. — Гаси все огни!!!

По Амуру (еще укрытому льдом) шла армия. Бесконечно длинная змея тянулась с низовий вдоль дальнего берега, огибая неровности и редкие торосы. Еще очень далеко шла, но уже ясно, что там тысячи и тысячи людей и лошадей. Голова колонны только-только поравнялась с устьем Зеи, а хвост ее терялся далеко в сером мареве.

Дозорный и атаман завороженно смотрели на несметную силищу, которая шла уничтожать Кумарский острог.

«Надо же, как точно, — в очередной раз изумился беглец из будущего достоверности сидевших в его голове сведений. — Вчера только минул международный женский день — и вот он, Минандали нарисовался. Как раз к 13 марта он до Кумары и дойдет».

— Сколько же их там, Господи прости? — мелко крестился дозорный. — Цельная тьма!

— Да ну! — нарочито бодро отмахнулся Санька. — Ну, несколько тысяч всего. Не намного больше, чем наши под Ачанским городком разогнали.

— Не было меня под Ачаном, — вздохнул служилый. — Я опосля на Амур-реку пришел…

— Вот и меня не было. А казачки наши их в хвост и в гриву! Даже без нас! Представь, что теперь с нами выйдет!

Конечно, он привирал. Согласно источникам, у маньчжурского генерала Минандали была как раз тьма. То есть, десять тысяч воинов. Около тысячи настоящих богдойцев-маньчжуров, а остальные — местные народы. Войско это имело полтора десятка небольших пушек, зато ручного огнестрела — по минимуму. По счастью, корейские союзники-данники с мушкетами давно ушли домой.

В целом, для полка Кузнеца это войско стало бы серьезным испытанием в чистом поле, но вот крепость маньчжурам окажется не по зубам. Пушки малого калибра, сами маньчжуры привыкли к конному бою, а не лазанью на стены. Про местное ополчение вообще говорить нечего.

Собственно, что и подтвердила история. Санька точно знал, что Кумарский острог Минандали не захватит. Вообще, согласно официальным отчетам, русские в той осаде почти никого не потеряли. Это при том, что 20 казаков были захвачены и перебиты в первый же день, а сам острог подвергся многодневному обстрелу и двум штурмам.

«Что-то приказной там утаил» — вздохнул Дурной, но слишком об этом раздумывать не стал.

То, чего он так долго ждал, и к чему готовился последние полгода — случилось! А значит, пришло время действовать.

Дождавшись, когда бесконечная кишка богдойского войска, наконец, протащится мимо Темноводного, не заметив укрытого в глуби зарослей острога, он кликнул общий сбор. Тютя с пятеркой всадников отправились следить за войском, чтобы убедиться, что оно идет, куда следует. Всех осевших в острожке дауров и несколько казаков в тот же вечер отправили на север: звать союзников и Якуньку-ткача.

С Галингой и «северной федерацией» дауров Дурной договорился еще до зимы. Объехал все роды, говорил о возможном походе маньчжуров-богдойцев и предлагал совместную операцию против них. Разумеется, истинные размеры войска Минандали он скрывал, но дауры всё равно сомневались.

— Послушайте! Мы не пойдем на них войной прямо в лоб. Сначала их сильно потреплет войско Кузнеца. А потом, по уцелевшим, ударим мы.

Первым сдался Галинга. Очень уж его привлекала возможность ограбить маньчжурский обоз, в котором имелись обширные запасы пороха.

Порох и впрямь становился огромной проблемой. В Темноводном оставались жалкие крохи, новый отряд, возглавляемый тюменским десятником Нехорошкой Турносом, тоже привез мизерные запасы. И делиться ими новики точно не желали.

В поисках решения он обратился к Ивашке «Делону», и оказалось, что тот неплохо знаком с процедурой изготовления пороха. Как понимал и сам Дурной, проще всего было с углем. Ивашка только пояснил, что для пороха надо выжигать определенные сорта деревьев, да рассказал, как этот уголь молоть.

А вот дальше начались сложности.

— Селитра, сиречь, емчуга — это самая основа зелья порохового, ее надоть шесть восьмых от всего весу, — пояснил он. — И мы ее тут учинить можем.

Казак принялся в объяснения, а Санька выпучил глаза от того, насколько это производство странное и геморройное.

— Свалим в кучу все отходы и отбросы. Ты ж велел дерьмо лошадиное собирать в кучу — от и ево туда же. И сами туда — всей ватажкой — должны ходить. И гадить, и ссать. Особливо, ссать. В этой-то гадости емчуга и зарождается. Причем, важно, чтоб никакой воды в том месте не было. От дождя и снега надо его беречь, от талых вод отож. А как дозреет: всю эту гадость и землю под ей надобно выкопать и потом промывать водой. Да воду ту беречь — в ей емчуга и содержится. Выпаришь воду — на дне котлов комки мутные. То она и есть. Но эту емчугу еще чистить надо.

— Как?

— Новой промывкою.

— А сколько эти ямы зловонные должны зреть?

— Два года.

Санька только глаза закатил.

— А с серой что?

— Серы нужно менее всего — меньше одной восьмой от общего весу, — обнадежил атамана интриган. — Только вот на Руси ее нигде не добывают. Из земель немецких да турецких везут.

А беглец из будущего точно знал, где добыть. Та это сера или какая другая… но она точно есть на самом южном Курильском острове — Кунашире. Там находятся вулканы, вроде бы, действующие. А, может, и нет. Но сера там прямо на поверхность выходит — это точно. В годы второй мировой японские милитаристы ее оттуда вывозили. Наверное, для пороха — для чего же еще?

С новой бедой-задачей Дурной пошел к Старику.

— А скажи мне, Тимофей Семенович, могут ли наши дощаники по морю ходить?

Дед фыркнул.

— От ты Дурной, прости Господи! Да куда ж им по морю?! На второй волне опрокинутся. Знашь, какие там тороки бьют!

— Ну, не совсем по морю… По краешку.

— Эт что за краешки такие? — нахмурился Старик.

— Ну, смотри. Сначала надобно по Амуру спуститься до восточного моря. Там есть остров большой. До него по морю всего-то верст 20–30.

— Ну… это еще можно.

— Это не всё еще. Надо вдоль острова плыть на юг.

— Сколь?

— Не знаю точно… Верст 700–800, — беглец из прошлого точную длину Сахалина не помнил. — Но только вдоль берега!

— Огось!.. Упокой тебя… Большой остров.

— А далее еще остров есть, — перед мысленным взором Саньки возникла карта Хоккайдо. — До него по морю… Ну, верст 50–60. И потом вдоль этого острова — еще верст 400 плыть. И там будет третий остров — малый совсем. До него тоже верст 20…

— А потом еще, а потом еще? Ты чего мне, шишига, сказку какую-то в уши льешь?!

— Нет, Старик, дальше третьего острова плыть не надо. Только до него. Это не сказка, тебе про те острова и гиляки расскажут… Ну, так что, выдержит дощаник такое? И обратно.

Злой Старик увидел в глазах Дурного неподдельную мольбу и унял гнев. Почесал затылок.

— Может, и выдержит. Ежели дощаник из сухого дерева ладить. Ежели смолить его с тщанием. Ежели парус крепок да про запас еще другой держать. Ежели не спеша плыть, на волну не лезть, ждать гладь на море. Открытой воды немного — можно бури внезапной избечь. Но больно сложен путь, Сашко. Скорее всего, даже такой дощаник где-нибудь да сковырнется. А любая поруха в такой дороге — беда. Где чиниться, чем чиниться?

Старик обреченно махнул рукой.

— Тут коч надобен, как поморы на Беломорье ладят. С большим брюхом, с ребрами крепкими, с бортом высоким.

— Тимофей Семенович, а ты смог бы такой сделать?

— Да куда уж…

Грустным ушел Дурной от Старика. Конечно, в теории можно рискнуть. Но есть ли у него такие ресурсы: услать на несколько месяцев дощаник с командой? Вряд ли. И не в зиму уж точно. Да и боязно это: могут люди привезти серу, а могут и сгинуть по пути. Что ценнее? Особенно, если учесть, что в сере той Санька был не особо уверен. Вдруг не такая нужна? Вдруг это какая-нибудь руда, которую еще как-то обрабатывать нужно? А он без понятия как.

Сделать порох самим оказалось страшно трудным делом. Впрочем, это еще даже не порох, а только ингредиенты. Ивашка Дурному про пороходелание тоже нарассказывал. Про то, как надо мельницы пороховые делать, и про то, насколько это взрывоопасный процесс. Пояснил, что итоговая «мякоть» — это только полуфабрикат, который и хранится плохо, и газов при воспламенении дает мало. Порошок надо смочить, да не в воде! Ивашка пояснил, что вода селитру-емчугу «крадет», так что мочить нужно в хлебном вине: в самогонке или, хотя бы, бражке. Полученные лепёхи надо крутить в решетах, а полученные зерна — полировать.

Санька аж взмок от всего этого. Самый ужас был в том, что в итоге, после всех мучений, можно получить фигню, которая толком не станет взрываться. Ивашка рассказывал, что в Пушкарский приказ на Москве свозят зелье со всей страны, и нередко оно совершенно негодно для стрельбы. Или пропорции не те, или составляющие были недостаточно чистые…

«Ну его нафиг!» — махнул рукой Дурной. До холодов они пару вонючих «грядок» под селитру возвели, но на остальное пока забили. Всё равно селитру два года еще ждать.

— Я лучше у Минандали порох возьму!

Глава 64

Хотя, весь февраль Дурной посылал людей на север, чтобы дауры были готовы выступить в поход в любой момент, всё равно их пришлось ждать почти десять дней. За это время в Темноводном уже на три раза все дела переделали и ждали союзничков, нервно кусая ногти. Зато, когда те пришли, юный атаман, наконец, поверил, что у него теперь целое войско. В острожке обитали около 70 человек, Якунька с севера привел еще полтора десятка. До сотни немного недотягивало. Зато от дауров пришли три сотни конных! Почти половина — род Чохар (Галинга взял практически всех мужчин рода), остальные — шелогоны, турчаны, бебры и ежегуны. Но и это не всё! С верховьев Селемджи пришли бирары. Это были уже не конные, а оленные тунгусы. Они, конечно, слышали, как минувшим летом разгромили дуланов и решили, что неплохо бы присоединиться к столь удачливому воинскому союзу.

Бираров было немного — с полсотни. Зато каждый из них правил своими нартами с парой, а то и четверкой оленей. Это был идеальный транспорт для марта, так что из него Дурной и решил собрать обоз.

Почти целый день ушел на то, чтобы организовать бурнокипучую массу. Необходимо было не просто донести каждому, кто кому подчиняется в бою, но и убедить его в этом. Пожалуй, единственное, что удалось сделать беспроблемно: свести всех пищальников в единый отряд. Галинга, хорошо знавший Дурнова, отдал своих стрелков спокойно. Заартачился только Нехорошко, командовавший отрядом Кузнеца.

— Моих стрелков боле всего, — набычился он. — Нехристям они вообще не чета. Мне и верховодить.

Все последние полгода Санька с товарищами изо всех сил «разлагал» служилых, которыми командовал Турнос. Всячески привечали, «рекламировали» вольную жизнь в Темноводном, даже недовольных выявляли, да их недовольства поощряли. Если не полностью переманить на свою сторону, так хоть расколоть. Выходило с переменным успехом, так как тюменский десятник был мужик крутого нрава и, при этом, справедливый. Так что его подчиненные своего командира боялись и уважали в равной степени. Тем не менее, зерен раскола хватило на то, чтобы авторитет Дурнова перевесил.

— Да брось, Нехорошко! — махали рукой свои же. — Его и Кузнец признал тута старшим. И стрелок отменный, все сказывают.

Шестьдесят пищалей-самопалов Дурной решил укрепить примерно таким же количеством лучших стрелков из лука. Но отобрать их у своих же князей оказалось просто невозможным. Северные даурские роды, равно как и бирары, уважали авторитет Барагана из Молдыкидича. Все вместе они готовы были признать верховенство грозного деда Галинги. Но отдавать своих людей под чье-то чужое начало — это уже слишком. В конце концов Санька просто присоединил к пищальникам отряд турчанов, где было много охотников.

— Будем драться вместе! — вбивал он в них элементарные понятия тактики. — Вы нас прикрываете, мы — вас.

Увы, времени на всё это не было. Минандали уже наверняка начал осаду Кумарского. Пара недель — и маньчжурская орда двинет назад. К этому времени необходимо всё подготовить.

Почти четыре с половиной сотни разноплеменных союзников выступили 20 марта. Четыре дня шли по уже почти заметенному следу маньчжуров, пока Дурной не увидел идеально подходящее место. Галечный, присыпанный снежком берег шел здесь прямой, но неширокой полосой. Всего шагах в 30 от кромки льда земля вздыбливалась невысоки валом, ощетинившимся каменистыми «зубьями». В половодье именно на этой границе черные воды Амура грызли землю, но форпосты Большого Хингана отказывались признать поражение и отступить. Так и образовалось природное укрепление.

— Здесь встанем! — с улыбкой махнул атаман рукой своей колонне, такой скромной на фоне орды захватчиков.

«Это ничего, — подбодрил он сам себя. — Осилим!»

По иронии судьбы, именно сегодня, 24 марта (если верить источникам) Минандали предпринимает второй решающий штурм Кумарского острога. Конечно, Санька не мог об этом не думать. Волновался. Но верил и надеялся, что сейчас всё завершится точно также.

«Я же почти никак не вмешался в ситуацию, — убеждал себя беглец из будущего. — Наоборот, еще осенью подготовил их к мысли о нападении. И зимой людей посылал, велел напомнить… Должны устоять!»

…Остаток дня посвятили обследованию местности. Нашли несколько прорех в «оборонительном вале», и по ним войско поднялось с берега. Санька сразу повелел закрыть эти дыры, кроме одной, самой крайней выше по течению.

— Галинга, здесь будешь стоять ты, — Дурной помнил, что у его «почти-почти, но еще не тестя» имелась самая лучшая кавалерия. — Изучи спуски, продумай, как быстро вывести своих людей на реку для атаки.

Отряды углубились в каменистые холмы и метрах в трёхстах от берега нашли уютный распадочек, укрытый от всех ветров поросшими лесом возвышенностями. На скорую руку начали рубить навесы и шалаши, кочевники принялись ставить войлочные и кожаные юрты. Всюду разгорались жаркие костры. А чего бояться? До Минандали и его армии сейчас почти сотня километров.

С утра Санька погнал народ готовить линию обороны. Ближе к концу марта снег на голом берегу уже почти истаял, а вот в лесу стоял выше колена. Слежавшийся, местами до состояния льда, ноздреватый, посеревший. Вот в этом снегу атаман и велел всем рыть окопчики.

— Чтобы быстро добраться до места, не колупаясь в снегу, — пояснял он казакам и даурам. — Чтобы враг нас почти не видел. И попасть в нас не мог.

Разумеется, снежные насыпи не остановят пулю, даже стрелу не сильно замедлят. Но метко стрелять сквозь стенку (пусть и снежную) умеют немногие. К тому же, Дурной приказал наваливать на внешнюю сторону окопчика камни, обломки деревьев. И всё это тщательно прикрывать маскировочным снегом. Всё, как с уроков НВП.

За первый день возвели почти 200 метров ломаной линии окопов. Санька не уверен, что именно такая конструкция необходима в реалиях XVII века, но решил не отходить от канонов. От первой линии были прокопаны пять сужающихся друг к другу дорожек вглубь обороны. Не такие глубокие и без навалов из камней и бревен; просто, чтобы бойцы могли быстро и скрытно добраться до окопов и также отступить. В 40 шагах от первой линии оборудовали вторую: небольшой вал из снега, камней и веток. Здесь можно закрепиться в случае неудачи на первом рубеже. Дальше, до самого лагеря — только тропы натаптывали.

Укрепления ставили два дня. А затем пришлось только ждать. Дурной разослал секреты во все стороны, поскольку доверял им больше, чем учебникам истории. Теперь, при любом раскладе, он узнает о подходе врага минимум за час. Чтобы войско не скучало, каждый день в неизвестный час атаман объявлял тревогу и проверял, как быстро и слаженно отряды занимают позиции. С каждым разом выходило всё лучше, только воины — что казаки, что дауры — злились от этого всё сильнее. Кто-то из князей даже пытался отлынивать от тренировок, посылая лишь своих людей.

— Ополумели, что ли? — орал на них Дурной. — А если правда враг?! Как ваши воины без командиров будут!

— Когда маньчжуры придут — уж мы не отстанем! — улыбался Бараган.

— А как вы настоящую тревогу от тренировочной отличите? — размахивал руками Известь и понял, что сам себя в ловушку загоняет. Если они будут отличать — вообще никто тренироваться не станет. А если не смогут — то последствия могут оказаться катастрофическими.

Глава 65

Учения пришлось отменить, и на разноплеменный отряд навалились скука да безделье. Те, кто не был занят в охране, кого не отпускали на охоту, маялись дурью. Местных хотя бы Науръылга развлекал. Чохарский шаман, который увязался с отрядом Галинги, обустроил целую полянку в стороне от лагеря, утыкал ее бревнами, на которых резал странные знаки, развешивал ленточки, фигурки — и постоянно камлал.

Дауры ходили к нему толпами, и Науръылга никому не отказывал в шоу. Кроме Дурнова. Серьезно, тот дважды направлялся к капищу, но едва шаман видел атамана-лоча, тут же клал бубен, снимал тяжелый ритуальный головной убор и шел в свой шалашик. Камлать перед Дурным и даже говорить с ним он категорически отказывался. А поговорить было о чем, ибо Науръылга не просто прыгал с бубном, но и пророчил вовсю. Ладно бы, по мелочи: «тебя не убьют», «ты бойся стрелы с зеленым наперением» и так далее. Однако, шаман объявлял авторитетно: «сегодня маньчжуры не придут». И довольные дауры расходились предаваться безделью. А если придут?! А дурацкий шаман уже всех расслабил — ему же верили. Верили по-настоящему, больше чем синоптикам в XX веке.

Но договориться с Науръылгой не выходило. Санька и к Галинге ходил. Урезонь, мол, батя, своего служителя культа. Но тот только отмахнулся. Грозен был старый князь, но на шамана его власть не распространялась. Тот был странным. Он же вообще оказался не из рода Чохар. Совсем молодой парень вдруг услышал зов духа-борчохора и пошел в неведомые ему места. Причем, не дошел, едва не сгинул в болоте. Но через духа приказал Галинге идти в леса, найти его, вытащить из трясины и доставить в стойбище.

Как чохарцы приняли чужого, непонятно. Но в роду не так давно скончался мохон саман — родовой шаман — и преемника не имелось. Вот все и поверили, что дух старого шамана призвал чужого парня. Тот первым делом из шаманского шатра вынес всех онгоров — духов-хранителей — и повесил на камчу своего борчохора. Дауры тогда напряглись, но беды на род не обрушились. Так и стал Науръылга новым шаманом рода Чохар.

Еще через пару дней Дурнову стало не до горе-прорицателя. Битва приближалась, и он сделал очередную попытку отжать порох у новиков. Осенью Кузнец каждому своему в дорогу дал по целому фунту — этого с запасом хватало на 10–12 выстрелов. Тогда как у большинства ватажников Темноводного не оставалось и по 30-ти золотников на дуло. У дауров Галинги и этого не имелось.

— Нехорошко, — подступил Санька к командиру служилых-соглядатаев. — Поделись порохом. Ну, ладно, раньше. Там мы просто жили, можно за свое барахло трястись. Но сейчас же бой грядет. Общий бой! Если мы все стрелять по врагу не сможем — все ведь поляжем. Твои три десятка лишний порох не спасет.

— То ты про бой баешь, — с улыбкой скривил рот десятник. — А мож ево и не будет вовсе? Кузнец с Бекетовым богдойцам как вломят, что и стрелять не по ком будет.

— Турнос, потом поздно будет!

— Уймись, Дурной. Тот порох Кузнец мне доверил, я за него и ответ несу.

Так, ни с чем пришлось уйти. Атаман ходил злым, видя, как его замыслы рассыпаются о стенку общего нежелания понять. Апрель еще вдруг принялся радовать теплом. Каждый новый день становился жарче предыдущего: на берегу снег вовсе растаял, снежные брустверы тоже начали проседать. А как народ солнышку радовался! Все-таки уже больше недели без настоящего тепла живут, по-походному.

Так и пришло 4 апреля — день, в который Минандали должен был отступить от Кумарского острога. Если так всё и есть — до боя оставалось три-четыре денька. А войско вокруг — словно, на пикник выбралось. Сейчас оно к бою было меньше готово, чем в первый день.

Не нравилось это Дурнову.

«Может, нужно было вместо туманных намеков сказать всем правду? — снова начал он изводить себя постоянной зудевшей в голове дилеммой. — Четко сказать воинам: что их ждет и когда. Чтобы всяких шаманов не слушали».

Додумать не успел, как контраргументы уже выстроились в ряд: как это объяснить, как убедить в своей правоте? И главное — а что, если этого не случится? Вдруг история уже сдвинулась… Заявить себя пророком не так сложно, как доказать свое всезнание. Ошибись один раз — кто поверит тебе потом?

«Нельзя, — снова сам себя остановил Дурной. — Никакого самозванства».

Из всей почти полутысячи воинов, собравшихся в тайном лагере, только раскрасавец Ивашка знал чуть больше остальных. После памятной стыдной дуэли, Санька выдал ему имеющиеся сведения о походе, не раскрывая источника знаний. Пусть думает, что хочет. Но для убедительности добавил в рассказ множество деталей, конкретных имен. И предложил план.

«Когда богдойцы обломают зубы под Кумарским, — говорил он «Делону». — Они станут намного слабее. Мы всё равно, вряд ли, уничтожим их целиком… Но потреплем знатно. Думаю, после этого они семь раз подумают, прежде чем снова идти на Амур».

«Но зачем засада? Зачем порозь? — не понимал «Делон». — Не лучше ль пойти всей силой в Кумару и там в пень богдоев порубать?»

«Ты думаешь, я смогу убедить дауров пойти драться в острог за Кузнеца и остальных казаков? — покачал головой юный атаман. — Вот уж точно нет. Нам они немного доверяют, но не всем русским. И зло тоже помнят. А нам нужно, чтобы дауры были с нами — это ведь ты понимаешь? Вот потому и отдельная засада: уж пограбить я Галингу и прочих уговорю. Снова будем биться вместе, значит, еще ближе друг другу станем».

«Верно, — после раздумий кивнул Ивашка. — И кровью их повяжем. Опосля такого у богдойцев к ним веры не станет».

Дурной тогда стыдливо промолчал. Не хотелось признаваться, что он также думал про союзников. Но…

Но, когда ввязываешься в такие игры, трудно остаться чистеньким. Невозможно остаться.

…Новый день нес новые неприятности. И нависшее с утра хмурое небо сразу готовило к ним беглеца из будущего. Лагерь (даурская его часть) бурлила и волновалась. Ложкой, взбаламутившей дауров, стал шаман, который приперся в лагерь и шагал сейчас прямо к атаманскому шалашу. Выряженный по всей форме и держащий на вытянутых руках коровий рог в серебряной оправе. Всё это время избегавший Дурнова, теперь он сам подошел к найденышу и первым заговорил.

— Выпей это.

— А что это? — оторопело уставился на рог Санька.

— Шесть дней я готовил зелье, — гордо ответил Науръылга. — Шесть ночей молил онгоров освятить его. Пей.

Дурной испуганно глянул на варево в руках шамана, а потом заозирался. Вокруг стояли десятки дауров, с тревогой и надеждой в глазах. Отказаться? А вдруг это что-то значит? С другой стороны, вокруг стояло немало казаков. Многие из которых весьма неодобрительно смотрели на заискивания Дурнова с местными. Ну, ладно еще политика — тут какая-никакая выгода имеется. А вот знаться с колдунами… Впрочем, Санька и не знался. Науръылга, конечно, убежден, что спас его от болезни, но сам беглец из будущего все эти пляски с бубном ни в грош не ставил.

«Ну и что делать? — растерянно стоял перед рогом атаман. — Что там в эту шаманскую голову взбрело? Набодяжил наркоты какой-нибудь. Хлебну и начну мультики смотреть — а он будет всем трепать, что я с духами общаюсь… А враг-то наверняка близко! Он, может, завтра придет… Или даже сегодня!!!»

Шаман, пристально вглядывавшийся в растерявшегося лоча, в этот момент вдруг улыбнулся и низко кивнул.

Будто соглашался. Или подтверждал.

И снова протянул рог.

— Пей. От всего сердца даю.

«Думаешь, зассу? — гордость об руку со злостью вдруг потоком хлынули в кровь Известя. Устал он маяться проблемой выбора. — Давай сюда свою бодягу!»

Широко перекрестившись (для казаков), Дурной взял рог в руки и залпом выпил (для дауров). Зелье вообще ничем не пахло. Санька прислушался к ощущениям в теле, но кроме легкого холодка в пищеводе ничего чувствовал.

— Ну, и что это было? — с немного нервной усмешкой спросил он у шамана.

— Доверие, — с улыбкой ответил Науръылга. И добавил неожиданно. — Мы поможем тебе, лоча.

Шаман тут же разогналдауров, достал бубен и принялся голосить прямо в хмурые небеса.

Дурной посмотрел бы на шоу не без интереса… Только в это время в лагерь быстрой рысью влетели дородный Делгоро с несколькими разведчиками.

— Сашика! — с коня заорал брат Чакилган. — Идут! Бойдойцы идут!

Глава 66

В снежном «окопчике» дуло не так пронзительно, как на открытом берегу, но ноги ощутимо начинали замерзать. Погода словно сошла с ума и напрочь забыла, что уже апрель начался. Отработанный маневр «занять позицию» сыграл с союзниками злую шутку: стрелки и их поддержка стремительно заняли подготовленные укрепления… а врага всё нет и нет. Разведчики Делгоро заметили их издалека, орда Минандали плелась по правому берегу, но была еще очень далеко.

Казаки и дауры оделись тепло, но даже они не были готовы к такой пурге, которая разразилась над Амуром. Ветер врывался в трубу речной долины и просто обезумевшим табуном несся с верховий на низ. Дурной закрыл рукавицей левую сторону лица и только изредка выглядывал из-за нее, чтобы посмотреть: появились ли маньчжуры?

Он занимал позицию почти в самом центре 200-метрового окопчика, чтобы руководить стрелками непосредственно. Позади, в зарослях засела… скажем так, «тяжелая пехота»: 12 десятков казаков и дауров. Первой частью (совсем малой) руководил тот самый десятник Нехорошко, а второй — князь Бараган. Никто из них не желал подчиняться другому.

— Просто держись поближе к князьцу, — тихонько шепнул Турносу атаман. — Громко приказывай своим, глядишь, и дауры также будут действовать.

Увы, с командирами здесь сильно не повезло. Нехорошко не знал и не желал знать даурский язык, а Бараган, который там у себя на севере уже начал деловые отношения с ткачом Якунькой, по-русски понимал фраз десять — и все они не были связаны с войной. Но никого из них понизить Дурной не мог: слишком высокий авторитет у обоих. Половину дауров вообще видно не было: старый Галинга увел их конными к своему тайному проходу на берег.

«Этими я вообще не смогу управлять в бою, — обреченно вздохнул атаман. — Придется надеяться на боевое чутье старого орла и молодого медведя».

Под медведем он, конечно, подразумевал тучного Делгоро.

— Идут… Идут… — прокатился шепоток по окопчику с левой стороны, и Дурной быстро вскинулся и проверил пищаль: не смело ли порох с полки, работает ли замок. Потом принялся разминать замерзшие руки и ноги.

Черная змея (особенно черная в силу надвигающихся сумерек) тянулась медленно, но неотвратимо. Тянулась прямо по галечному голому берегу, то есть, в 30–40 шагах от окопчика. Даже беглый осмотр подтверждал: маньчжурам заметно досталось под Кумарским. По счастью, шли они точно так же, как до этого маршировали вверх по реке: впереди маньчжурская и даурская конница, а где-то там, за ней волоклись пехота и обоз. Стылый ветер, словно опытный садист, хлестал их колючей ледяной плетью по спинам, а лошадей — по крупам. Засевших прямо на краю скалистого вала врагов они не видели, да особо и не высматривали.

Не до того беднягам.

— Сидеть тихо, как мыши, держать оружие наготове, — пустил по шеренге строгий приказ Дурной.

И почти сразу чуть не подпрыгнул, когда что-то тяжелое плюхнулось справа от него.

— Ну! Как тебе, лоча? — на удивление довольный и улыбающийся Науръылга спрашивал чуть ли не в голос.

— Тихо! — зашипел на него беглец из будущего, бесцеремонно вдавливая голову шамана в снег. — Как мне что?

— Наша помощь! — настроение Науръылги было таким солнечным, что даже надругательство над его священной персоной не могло расстроить шамана.

— Какая помощь? Да сними ты свои рога — за сто шагов же видно!

Шаман снимать свой ритуальный головной убор отказался, но сел пониже.

— Ветер, — словно дебилу пояснил он Дурнову. — Я воззвал к духам, чтобы они помогли тебе. И вот! Ветер бьет богдойцев!

«Ах, он теперь ветер вызвал, — ухмыльнулся Известь. — Находчивый шаман. А ничего, что непогода еще с утра назревала? Так и я мог вызвать».

Но стоило признать: ветер фигачил максимально удачно для предстоящего боя. Дурной собирался пропустить конницу — самое опасное подразделение войска Минандали — как можно дальше. И тем придется возвращаться против ветра… Крайне неприятно. Особенно, когда вечереет, и ты уже настроился на ночлег.

— Спасибо тебе большое, Науръылга, — съязвил атаман. — И чем же это я заслужил такую заботу?

— Доверием, — «продавец опиума для народа» не почуял сарказма и ответил на полном серьезе. — Борчохор показывал на тебя давно, он нашептал мне сразу, что ты из Угдела… Но никак не хотел говорить, каков ты… Пришлось самому…

— Ладно, Науръылга, потом обязательно расскажешь… Пока уходи — тут вот-вот бой начнется.

— Выбор сделан, — гордо отмахнулся шаман. — Я пришел на бой.

И он потряс какой-то кривой палкой, с намотанными на него железными крючьями, шилами и прочим. Санька закатил глаза.

— Ты это… Иди к Барагану, здесь стрелки стоят, а ты… воин ближнего боя.

Да уж, шаман скрасил тяготы ожидания. Всё это время мимо засадников тянулась колонна из почти полутора тысяч всадников. Относительно ровный берег позволял им идти довольно широко, но все равно черная «змея» казалась бесконечной. Многие стрелки, особенно, среди дауров, начинали терять боевой дух, глядя на столь огромную орду. Тем более, что, по понятным причинам, беглец из прошлого им особо не расписывал, как много воинов у Минандали.

— Ничего, нехристи! — тихонько подбадривал союзников Тютя, поглаживая свой лук. — Мы, чай, с вами! Как-никак — лоча! Ужо мы богдойцам вломим!

За конницей двинулись темные массы пехоты. Первый отряд в несколько сотен рыл шел плотной массой, позвякивая железом. А вот дальше колонна сильно разжижалась. Начинался обоз — десятки и десятки высоких телег о двух осях и даже об одной — настоящие арбы. Воины окружали их со всех сторон. Помогали усталым лошадям и подталкивали тележки, которые скрипели от натуги…

И от огромного количества всякого богатства, который везет богатая армия империи Цин! Особенно, атаману нужен был порох.

«Эх, знать бы, где именно они его везут! — кусал губы Дурной. — Я бы сразу туда и ударил».

Но оставалось только гадать. И решать: стрелять ли уже по врагу или еще подождать. Санька выгадывал момент, чтобы конный авангард ушел, как можно дальше, но и обоз чтобы еще не прошел. Лупить надо в последнюю треть войска. Только как ее отмерить?

— Ну, не пора ли? — Рыта Мезенец, стоявший слева, тоже изнывал от волнения и подкидывал «дровишек в топку».

— Еще немного, браты, — шептал Санька, вглядываясь в хвост колонны. — Еще чуток… Разбирайте цели.

Он тоже, не спеша выложил свою пищаль на заранее подготовленную изложницу из камня и начал примериваться, по кому бить. Маньчжуры (или, скорее, их северные подданные) как будто, что-то почуяли и ускорили шаг. Стали понукать лошадей, с удвоенным усилием подталкивать телеги. От такого у Саньки окончательно сдали нервы, и он, прокашлявшись, заорал:

— Давай! — и первым нажал на жагру.

Зажатый винтом кремень благополучно чирканул по стальной насечке, высекая искры. Порох на полке радостно вспыхнул, выдавая первое облачко дыма, а затем рвануло зелье в стволе, послав заряд в самую толпу. Точнее целиться не имело смысла даже с такого расстояния — не то оружие. Главное, не закинуть свинец слишком высоко или низко.

Цепной реакцией выстрелы потекли вправо и влево, грохот наполнил берег. Дым его тоже окутал, но проклятущий ветер сдул облако почти моментально. Тут же с берега раздались крики боли, ужаса, ярости. Кто-то упал, кто-напротив начал метаться, испуганные (а возможно, и раненые) лошади начали яростно брыкаться. На протяжении двухсот метров походная колонна превратилась в хаотичное месиво.

Бой начался.

Глава 67

Враг выглядел совершенно растерянным. То ли шальной свинец грохнул местного командира, то ли такового в этой толпе и вовсе не было; воины Минандали кто упал, кто побежал прятаться за телеги. Редкие срывали со спин луки и — на ветру, на морозе — пытались стрелять в ответ, еще плохо соображая, куда надо-то.

Успех надо закреплять!

— Быстро-быстро перезаряжай! — зычно заорал Дурной, пытаясь перекричать ветер.

Сам он сбросил рукавицы, передвинул берендейку с бока на пузо, дернул первый деревянный пенальчик и осторожно всыпал в дуло заранее отмеренную порцию пороха. Насадил его обратно на колпачок… Ради скорости хотелось бросить деревяшку прочь, но заряжание не терпит суеты. Здесь каждое движение отточено практикой миллионов выстрелов и многих тысяч жизней. Левой рукой полез в сумку за пулей. Пальцы моментально замерзли, так что ухватить пулю оказалось непросто. Наконец, и та полетела в чрево ствола. Санька пару раз стукнул прикладом о землю, чтобы всё это утрамбовалось, запихал в дуло пыж и пропихнул его шомполом до самого дна. Именно пыж создаст нужную плотность, отчего пороху придется не гореть, а взрываться. Пищаль легла на снежный бруствер, атаман из отдельной пороховницы высыпал зелья на полку… Готово!

А слева и справа уже пошли выстрелы. Обидно. Санька гордился тем, как быстро выучился скоростной стрельбе на этих допотопных мушкетах. Видимо, в условиях боевой ситуации его товарищи волновались меньше.

Бах!

Едва пространство очистилось от дыма, предводитель союзного войска бегло оценил ситуацию. Маньчжуры (либо их местные коллаборанты) уже поняли, что стоять под уничтожающим огнем нет смысла, и нестройными рядами двинулись на казаков.

— Бейте из луков! — крикнул Дурной по-даурски, ибо в основном лучники у него были из этого племени.

Лучники и так стреляли изо всех сил. Но, конечно, многосотенный отряд им не остановить.

На миг Санька растерялся: еще перезаряжать? Или не успеют защитники дать второй залп, и лучше доставать из-за спин копья?

Трудно быть универсальным воином. Потому что невозможно тащить на себе и пищаль с необходимыми атрибутами, и саблю, и копье. Еще труднее перевооружаться, в зависимости от ситуации. Если стрелки должны переквалифицироваться в воинов ближнего боя, им требуется отложить пищаль, достать, висящую на ремне пальму или копье, изготовиться к бою. Опять же, огнестрел просто так не бросишь. Это штука дорогая, рублей восемь стоит средний мушкет даже российского производства. В бою тогда копья выгоднее лишиться. А, если пищаль тебе от царя-батюшки досталась — то, возможно, лучше и живота лишиться, чем государево ружье в бою потерять. Потому-то в больших армиях всегда отдельно были стрелки и отдельно — копейщики-пикинеры.

Так и не решив, что делать, Дурной отчаянно замахал руками своим копейщикам, что таились позади, недалеко от второй линии укреплений.

— Бегом! Бегом! — приказывал он и на русском, и на даурском, надеясь, что хоть кто-то из тамошних командиров его поймет.

— Близко враг, Сашика! — дернул Дурнова за рукав Индига.

Весь поход Санька держал «своих» нехристей подле себя. И двойняшек дючеров, и злюку Аратана. Он понимал, что этим ребятам труднее всего: они теперь везде немного чужие. Атаман взглянул на сумрачное лицо Индиги, и вдруг его озарило: а ведь сейчас на них в атаку идут, скорее всего, такие же дючеры, как и он! Как ему, поди, тяжело…

— Это твои соплеменники? — ткнул он рукой вперед.

Но Индига лишь негодующе фыркнул.

— Сахалянь! Хурха! Какие они мои? Это они наши роды с низовий и вытеснили!

Дурной изумился. Раньше он никогда не задумывался, что и среди дючерских племен есть разногласия… Жаль, не до обдумывания сейчас было.

— В копья! В копья! — заголосил он, понимая, что тяжелая пехота катастрофически опаздывает.

Стрелков спас только небольшой скалистый вал, подмытый разливами Амура. Вроде, и невысоко, а с наскока не возьмешь. Надо карабкаться, за камни хвататься, а для этого нужно руки освободить… А тут по тебе сверху еще лупят… всяким.

Первого врага Дурной ударил прямо пищалью. Просто ткнул в морду дулом, как копьем — тот и слетел. Вряд ли, удалось его, прям, из строя вывести. Дальше на помощь пришел Рыта, уже успевший сменить свой ствол на увесистый бердыш. Пока Мезенец с уханьем махал широким лезвием, сметая всё, что высовывалось над «окопчиком» атаман, наконец, отложил пищаль, вытащил из-за спины пальму и встал в общий строй.

Поскольку с русско-даурской стороны стрельба практически прекратилась, враг пёр на укрепления всё наглее и увереннее. Маньчжуро-дючеры плотной массой копились у «бруствера». Кто-то сам тыкал снизу длинными копьями по защитникам, кто-то подсаживал наверх своих товарищей. Поскольку только в районе «окопчика» нападающих было в пять-шесть раз больше, сдерживать врага сил не хватало.

— Луки взад! — крикнул Дурной уже известную всем команду.

На подобный случай, до сражения, он уже пытался отработать со своим отрядом заготовочку. По его задумке, услышав приказ, лучники должны оторваться от атакующих шагов на десять и уже сами прикрыть стрелами отступление пищальников. Получится ли?

Вскоре стрелы засвистели над головами, и Дурной попробовал отойти в поперечный «окопчик». Отходить приходилось с копьем в одной руке, пищалью — в другой. А в таком состоянии отпора особо не окажешь. Врагов наверху пока немного, но они клещами вцепились в стрелков, мешая им отступить. Кто-то из казаков пытался лезть наверх из «окопчика» с тыльной стороны — но так они только подставлялись под удары.

— Да куда ж ты, Аркашка! — в сердцах заорал Дурной и, откинув пищаль, с пальмой наперевес кинулся на помощь казаку.

Длинная широкая полоса железа вошла в тело врага на удивление легко. Видно удачно проскользнула меж ребер. Санька, не рефлексируя, уперся ногой в тело свежего мертвеца и потащил оружие на себя. Показал болвану Аркашке, куда отходить… и тут мощнейший удар сзади опрокинул его на колени. Куяк под тулупчиком выдержал, но спину прострелило так, что Санька вскрикнул от боли. Пальма улетела куда-то вперед, Дурной согнулся, чтобы не получить повторно, и принялся тащить из ножен саблю. То ли падлюка примерзла, то ли страх заставлял делать неверные движения… Беглец из будущего невольно втянул голову, понимая, что сейчас должен прилететь второй удар. Холодок (даже на фоне ледяного ветра) прошелся по телу, заставил передернуться…

Но удара не последовало. Вместо этого на окопчиком раздался душераздирающий (и такой знакомый!) боевой клич. Злобный зверь Аратан, отбросив бесполезный лук, маленьким тигром ринулся на врага с большим засапожным ножом в руке. Опрокинув бугая (Дурной аж побледнел, когда рассмотрел, какой здоровяк рубанул его в спину) даур начал скакать вокруг него, всаживая нож, куда придется: в пузо, в ногу, в вытянутую руку.

Но сверху уже лезли новые враги.

Известь сплюнул, нащупал свою пальму и, превозмогая боль в спине, встал плечом к плечу со своим спасителем.

— Отходим, Сашика! — Аратан попытался толкнуть друга локтем к «окопчику».

— Да куда уже, — хмыкнул атаман, размашисто махнул копьем, засадив по ноге, кому-то из залезших на «бруствер» врагов. — Мочи козлов, Араташка!

Тот, будто только разрешения ждал. Оскалился в жуткой улыбке, заверещал зверем, поднырнул под чью-то саблю и принялся сеять боль и страдание вокруг себя. Дурной и в лучшее время не поспевал за ним, а сейчас, с пробитой спиной, только и мог, что страховать товарища со спины. Пальма его вышивала рваной строчкой, изредка попадая в тела противников. Он еще умудрялся держать их на дистанции, но в тесноте окопчика это делать было всё труднее. Сменить бы копье на сабельку — да кто ж даст ему время на это.

— Не зарывайся, Аратан! — орал он дауру, который всё дальше и дальше уходил в свой танец смерти. Тот визжал и хохотал, ровно шаман, входящий в транс. Маньчжуро-дючеры злобно скалились, но сторонились безумного воина, а тот поил кровью свои ножи (уже второй где-то взял), ища смерти. То ли чужой, то ли своей.

— Араташка, мать твою! — Дурной спешил за безумцем, пытаясь прикрыть его в этой схватке.

Он уже забыл о своей защите и получил ощутимо по ноге (по счастью, чем-то неострым). Выбрасывал пальму одной рукой, на всю длину, но не поспевал, не дотягивался до главного кубла схватки.

И вдруг Аратан рухнул. Весь. Разом. Словно, небесная сила рухнула на него, вдавив в мёрзлую землю.

Глава 68

Дурной завис в ужасе. Не так всё ему виделось. Абсолютно не так. Виделось ему всё стратегически; виделось, как лихо казаки с даурами атакуют ничего не подозревающего врага; как ловко отряды следуют его мудрой воле; как беззащитны враги перед удалью воинов Черной Реки и гением их предводителя.

И, конечно, никто не погибнет. Хотя бы, из самых близких.

…Аратан лежал, не двигаясь. Чуть ли, не дыша. А над ним…

— А ну, свалили, суки! — зарычал Известь на врагов, нависших над телом.

Ринулся вперед, да опять что-то прилетело ему в ноги. С воплем боли Дурной второй раз рухнул на дно «окопчика». На этот раз не выпуская (ни за что на свете не выпуская!) пальму. Уже полулежа, он тыкал ею куда-то, в кого-то, получая ответные удары. Куяк по-прежнему боролся за жизнь атамана, но надолго ли того хватит?

На пальму наступили, и не было никаких сил ее вырвать. Враги потянулись к поверженному лоча, чтобы добить гада. На этот раз Санька всё отлично видел. И широкую грязную саблю с угловатой елманью, и оскаленную морду ее владельца с неприятными жиденькими и длинными усами.

— Круши!

Два здоровых сапога в полете впечатались в некрасивую морду, смяли ее, отбросили (со всем остальным телом) к дальней стенке окопчика. Казак криво упал на землю, но кошкой вскочил на ноги.

— Круши! — заорал он снова. Увесистый шестопер с цельной железной башкой и толстыми ребрами заиграл в его руке.

Нехорошко Турнос (а это был именно он) принялся настукивать им направо и налево, отчего манчьжурские бойцы оседали на дно «окопчика» один за другим. Десятник добрался до поверженного атамана и протянул руку.

— Вставай, ужо! — хмуро рыкнул Кузнецов доглядчик.

Дурной внезапно развеселился и даже нервически захихикал.

— Ну, всё, Нехорошко! Сам меня спас. Теперь уж не серчай! — вовсю иронизировал он, подымаясь с колен.

Теперь, оглядевшись, Санька видел, что бой шел уже по всему «окопчику». «Тяжелая пехота» все-таки пришла. И казаки Турноса, и дауры Барагана рубились кость в кость с нападающими, постепенно оттесняя тех, хотя, и были в меньшинстве.

— Выбейте их наружу! — взмолился Санька. — Кровь из носу, но выбейте!

Сам же принялся искать свою пищаль.

— Заряжайте! Заряжайте скорее! — командовал он всем стрелкам, которые попадались ему на глаза.

— А мне нечем! — в сердцах выкрикнул Гераська, едва не бросив пищаль оземь. — Всё! Два заряда было и шабаш…

Атаман хотел было, обернувшись, с укором глянуть на Нехорошко, да тот уже вовсю рубился рядом со своими. Сорвал с перевязи один деревянный пенальчик и протянул расстроенному зверолову. Теперь и у него пороху оставалось на один выстрел. Было бы куда засыпать…

Пищаль, по счастью, нашлась. Морщась от боли, Санька наскоро ее снарядил, попутно собирая рассыпавшихся стрелков. Бой за окопчик еще шел, и атаман пищальников покуда придерживал. Всё равно, оружие у них такое, что при ближнем выстреле поровну побьет и своих, и чужих.

— Индига! Соломдига! — окликнул он братьев-дючеров. — Там, правее, Аратан лежит. Раненый, — Дурной изо всех сил убеждал себя, что это именно так. — Отнесите его за вторую линию укреплений. Погодите! Как исполните, сделайте вот еще что…

…Самое удивительное, что, начиная с первого выстрела, бой шел всего-то минут 20. Ну, полчаса! А всё тело уверяло, что вкалывает ратным трудом уже несколько часов. Но Дурной старательно анализировал ситуацию. И видел, что к вражеским отрядам даже ближайшая помощь не подошла. Тут, под берегом и тысячи нету, все пешие, как попало вооруженные. Так что у его тяжелой пехоты вполне был шанс выполнить приказ атамана.

Едва «окопчик» окончательно отбили, Дурной тут же повел вперед своих стрелков. Уже не такой мощный отряд, но полсотни пищалей все-таки удалось забить порохом и свинцом.

— Огонь! — скомандовал Известь, и слитный залп снес всю переднюю линию атакующих.

Такой расстрел практически в лоб имел для воинов Минандали катастрофические последствия. В ужасе уцелевшие отпрянули, оставив под бруствером десятки и десятки людей. Кто-то корчился от боли, кто-то уже не шевелился.

А Дурной, кинув взгляд на открывшуюся панораму, наконец, невольно улыбнулся. Так как весь лед Амура усеяли диковинные мухи, коих, конечно же, не могло быть в такую пору.

Это были бирары.

Оленные тунгусы оказались не ахти какими воинами — сразу понятно было. Обычные таежные пастухи и охотники. Никаких доспехов, из оружия — ножи, топорики да маломощные луки для битья мелкого зверя. Сами кузнечным ремеслом они не владели, так что железные изделия у них водились по минимуму, только самое необходимое. И понятно, что использовать тунгусов в прямом бою глупо. И жестоко.

В итоге, едва обжившись в распадочке, бирарам велели отселиться. Заодно, придумав для них отдельную задачу, где тунгусы смогут проявить себя максимально эффективно. Весь отряд ушел на левый берег. А перед сражением Санька услал к ним Ивашку — для общего руководства. И вот сейчас, убедившись, что обоз остался без присмотра, что все маньчжуры (или кто они там) ввязались в схватку, бирары выкатили на лед и рванули по реке.

Грабить караван.

Амур, конечно, река великая, но в этих местах он не особо широк. Хорошо если метров 400. Но и этот отрезок надо преодолеть. И вот полсотни оленьих упряжек мчались наперегонки по кривому льду реки. Бирары весело шлепали тонкими шестами своих олешек, представляя, как набьют нарты бесценными богатствами богдойцев. Конечно, потом придется поделиться с даурами и лоча…

Этот план придумал как раз Ивашка «Делон». Чтобы, так сказать, в случае неудачного сражения и вынужденного отступления в леса всё равно не остаться без барыша.

«Они сразу сокроются в лесах на дальнем береге, кто этих лесовиков там сыщет! — пояснял идею Ивашка. — А потом я их выведу к Темноводному. Даст бог, и вы подойдете».

Конечно, на краткий миг Дурнова кольнула нехорошая мысль о том, что «Делон» в общую победу не верит, хочет и себя спасти, и «при бабках» остаться. Но, в целом, мысль выглядела здраво. Не только из-за грабежа. Удары с разных сторон заставят маньчжуров растеряться. Они не поймут, куда идти, кого бить.

Бирары ударили максимально удачно. Обозное войско так увлеклось дракой на правом берегу, что вообще не видело ничего, что творилось за спиной. Таежники лихо подкатили к арбам, расстреляли из луков малочисленную стражу и принялись быстро перекладывать к себе тюки, корзины и ящики. Санька понадеялся на «Делона», которому в первую голову велено было искать порох.

Скопившиеся под бруствером сотни маньчжуро-дючеров только-только начинали понимать, что их грабят. Только-только кто-то попытался организовать отряд для защиты обоза. Времени для отхода хватало за глаза. Да только нельзя забывать, что здесь в схватку вступила совсем небольшая часть армии Минандали. Хорошо, если пятая часть — весь ее арьергард. И прямо сейчас с низовий подходили новые отряды, которые не могли не заметить, как за их спинами началось сражение.

Шли тяжело, в лицо врагу бил омерзительный ледяной ветер, а на берег всё сильнее наваливалась вечерняя темнота. Но они шли — многочисленная пехота, снаряженная заметно лучше большинства из тех, что сейчас топтались перед «окопчиком».

Вот они-то и вышли прямиком на мародерствующих бираров.

Глава 69

— Не увлекайтесь! — в полный голос крикнул Дурной, прекрасно понимая, что в шуме боя и при таком ветре его не услышат. — Уходите!

Кто-то заметил врага и принялся погонять олешек, но некоторые из оленеводов буквально ослепли от валяющегося под ногами богатства. И попали под слаженный удар сначала пеших латников с низовий, а затем их накрыли воины с берега. Нескольких бираров перемололи походя. Многосотенная масса забурлила вокруг выпотрошенных телег, не зная, что делать дальше. Где-то далеко, ниже по течению темнели еще большие сгустки войск, тоже не понимающие: идти ли им в бой или не надо.

И ровно в этот самый момент — на берег выкатили конники Галинги! Полторы сотни или чуть больше — да на многократно превосходящего их врага!

— Что… Как… Кто приказал? — растерянно бормотал Дурной, глядя, как рушится очередная его «гениальная» задумка. «Засадный полк» Галинги если и должен был ударить, то в самый неожиданный момент и максимально в спину. А вышло, что даурский «эскадрон» вылетел прямо на готовую к бою пехоту.

Как? Почему? Почему сейчас? Не исключено, что боевому деду Галинге просто наскучило ждать команды — и он рванул на берег размять косточки.

«Только в ближний бой не ввязывайся! — мысленно умолял Санька недотестя. — Если пехота в вас вцепится — это конец…»

Но, конечно, глупо давать советы такому стрелянному воробью, как Галинга. К тому же, под его началом находилась не очередная солянка из разноязыких союзников, а почти исключительно воины его рода. Все беспрекословно слушались князя, все понимали его приказы. Конница носилась по берегу, кружила, выманивала пехоту, засыпая его стрелами и легкими метательными копьецами. «Эскадрон» легко и как-то естественно делился на две части, Галинга с Делгоро уводили свои половинки в разные стороны, растаскивая пехоту всё шире и шире. Пока одни из врагов сжимались за щитами, выставив копья, другие кидались вперед, желая захватить добычу. А «добыча» вдруг резко разворачивалась и, как единый организм, катком сносила зарвавшуюся пехтуру.

Санька так залюбовался слаженной работой конницы, что даже о страхе позабыл. Теперь он понял, почему дауры так упорно хотят воевать именно родами. И как глупо выглядит «научный подход» Дурнова, который хотел всех расставить по родам войск, унифицировать, поставить командиров… Устав бы еще написал, умник! Вон что случилось с его тяжелой пехотой, собранной «по науке»…

Единственное, что продолжало смущать Саньку в атаке Галинги: такими темпами он маньчжурское войско неделю будет истреблять. Пехота хоть и выглядела бессильной против атак даурской конницы, но и сама почти не несла потерь. В контексте имеющихся у маньчжуров людских ресурсов — около нуля. А где-то там, во главе колонны у них еще и конница имеется…. В изобилии.

В это время сеча у «окопчика» практически прекратилась. Маньчжуры так увлеклись схваткой с конницей, которую посчитали главным врагом, что на берегу ограничились только пассивным заслоном. Паузу казаки и дауры использовали с пользой: привели себя в порядок, унесли раненых. Дурной собрал, наконец, весь стрелковый отряд.

— У кого порох имеется — дать тем, у кого его нет, — безапелляционно заявил он, и теперь никто спорить не стал.

— Ох тыж, дрянь! — возопил вдруг Старик, не перестававший следить за схваткой. — Ты поглядь!

А на берегу произошло неизбежное. Отряд Галинги мог измываться над пехотой до первой ошибки. И рано или поздно эта ошибка должна была случиться. Уж неясно: по хитрому умыслу какого-то неведомого командира или случайно, но «половинка» Галинги погналась за очередной зарвавшейся группкой латников — и оказалась между двух пеших отрядов. Те тут же рванули на сближение — и часть конницы попала в тиски. Некоторые могли вырваться… Но, похоже, сам князь оказался в безвыходном положении — и его люди не стали бросать своего предводителя. Ну, а когда Делгоро увидел, что его отцу угрожает опасность, то тут же послал свой отряд в лобовую атаку.

— Нет! Нет-нет-нет! — запричитал Дурной.

И тут же понял, что сейчас всё решится.

— Нехорошко! — крикнул Известь. — Готовь всех к бою! Бараган — делай всё, как он! Не перечить! Только вместе! Или все поляжем!

Он повернулся к своим.

— Мы идем на выручку. Пищальникам — не стрелять, пока не дам команду! Кто дернется — лично придушу.

Холодная, как накативший ветер, ярость полыхала в груди беглеца из будущего. Ярость, прежде всего, на самого себя, свою былую самоуверенность. Но окружающие этого не знали, и инстинктивное желание прижать давно отпавший хвост зашевелилось в душе каждого второго.

Убедившись, что Нехорошко готов к атаке, атаман вытащил, наконец, проклятую саблю и заорал так, что вены на шее вспухли:

— Вперед!

Копейный казацко-даурский отряд с ревом перехлестнул за каменно-снежный бруствер и вздувшейся рекой смёл заслон. Следом плотной группой шли пищальники. Как хоругви, несли они свои пищали и самопалы: заботливо и торжественно. Оно и понятно — в ледяных от мороза стволах хранился последний заряд.

Странное зрелище: более полусотни стрелков потенциально являлись самой разрушительной силой на поле боя, но при этом, были практически беззащитны. Копья почти всех остались в «окопчике»: некуда и некогда было их девать. Почти у всех на поясах имелись сабли или топоры, но поди достань их в сутолоке боя. Опять же, достать клинок — значит, отбросить пищаль. А на огнестрел сейчас главная ставка.

Союзная пехота спешила на помощь даурской коннице. Спешила открыто, не скрываясь, но умудрилась добраться почти незамеченной. Маньчжуро-дючеры пехота увлеченно рвали и кромсали конницу Галинги. Конечно, кто-то умудрялся в сутолоке боя обернуться, увидел угрозу и даже наверняка кричал сотоварищам… Но никто их не слышал в этом сплошном реве, намешанном из звона оружия, криков ярости и воплей боли. По итогу, лицом к лицу наступающих встретила хорошо, если сотня. А сотню…

— Копейщики, на колено! — крикнул Дурной команду, которую тоже уже пытались отработать на «учениях».

Передние ряды тут же опустились наземь. Недружно, нестройно; вовремя присевшие спешно тянули нерасторопных товарищей за подолы. Долго, крайне долго открывала тяжелая пехота пространство для стрельбы, но враг дал союзникам это время.

Атаман махнул саблей, указывая направление для выстрела.

— Стреляй!

И снова залп почти в упор, залп в плотные людские массы произвел страшный эффект. Словно шквал пронесся от пищальников и враз положил сотни врагов: кого — свинцом, кого — ужасом.

— В бой! — снова заорал Дурной и сам кинулся в атаку, ибо он-то пищаль с собой не взял.

Рядом взревел Нехорошко, раскручивая пернач над головой, боевой клич подхватили остальные бойцы. Более сотни воинов ринулись на деморализованного врага, следом подтягивались стрелки, которым приходилось с болью в сердце бросать пищали и переходить на холодное оружие. Но что поделать: все понимали, что настал решающий момент боя. Даже огромная сумма в восемь рублей за оружие не казались сейчас значимой на фоне происходящего.

Отряд Дурнова атаковал «левую клешню» маньчжурского войска, которое охватило отряд Галинги. Задача у союзников была простая: прорваться к кавалерии и дать ей возможность выйти из полуокружения. Если честно, Санька даже не думал, что будет дальше.

И задуманное им удалось! Пехота врага практически не принимала боя и отходила, пораженная эффектом слитного залпа пищалей. Рядом с новой яростью атаковал отряд Делгоро, так что «левая клешня» сама оказалась в окружении. Тем более, что бойцов в строю здесь имелось не больше четырех-пяти сотен. Казаки и дауры крушили направо и налево. Галинга тоже видел это и с удвоенной яростью пробивался к своим.

Наконец, все отряды воссоединились. К сожалению, пехота Минандали тоже оправилась от шока, сгруппировалась, перестроилась — и поняла, что их по-прежнему намного больше!

— Отходим к берегу! — приказал Известь. — Медленно! Собираем раненых, подбираем пищали.

И это была ошибка.

Ибо войско Минандали моментально приняло осторожность за слабость. С дикими воплями, мстя за пережитый страх, богдойская пехота двинулась вперед.

Глава 70

— Да спешивайтесь уже! — надсаживался Дурной, глядя на Галингу и Делгоро.

Понятно, что сейчас кони будут только мешать. Надо добраться до берега, успеть забраться на «бруствер» — и тогда в «окопчике» удастся продержаться достаточно долго. Какие уж тут лошади. Однако, Галинга только упрямо тряхнул головой. В его понимании война возможна лишь на коне.

Тем не менее, конные дауры пригодились. Дважды старый князь посылал своих людей в короткую, но яростную атаку, заставляя маньчжурскую пехоту притормаживать, и давая время своим пешим союзникам, отягощенным ранеными, отойти. Казалось, план вполне можно реализовать… Да только среди воинов Минандали было немало тех, кто уже штурмовал природные укрепления и умылся на них кровью с лихвой. Замысел лоча был более чем очевиден, а лезть на «бруствер» второй раз не хотелось никому. «Опытные» бойцы тут же припустили, чтобы не дать врагу взобраться на скальный карниз. Остальные припустили за товарищами.

— Лезут, твари! — лаялся Старик, тыча в нападающих копьем, зажатым в левой руке. Правая безвольно висела вдоль тела, рукав тулупчика был основательно подран. Он, как и большая часть пехоты, уже сцепился с богдойцами, даже конница Галинги уже ничего не могла сделать. Всадники прикрывали оба фланга, но места для маневра у них уже не оставалось, так что один за другим они вынужденно спешивались сами.

Пара десятков шагов, и союзники уперлись спиной в свои же укрепления.

— Поднимайте раненых! — распоряжался Дурной, оставив фронт на Галингу и Турноса. Несколько ловкачей запрыгнули на «бруствер» и втаскивали раненых в «окопчик». Стрелки передавали им и пищали, чтобы освободить руки для рукопашного боя.

«Похоже, им всё и закончится» — вздохнул Дурной, оценивая ситуацию.

Чуть более двух сотен, еще остававшихся на ногах союзников, стояли против многократно превосходящего врага. Пехота Минандали накатывала всё плотнее и плотнее, прижимая их к скале. Взобраться на «бруствер» в такой ситуации сможет только меньшая часть. Остальных перебьют банальными ударами в спину. Остается одно — принимать бой.

Бой, заведомо обреченный.

Конечно, люди Дурнова в среднем получше вооружены и лучше обучены. Но без огнестрела это преимущество уже не является решающим. Богдойцы могут себе позволить потерять вдвое-втрое больше людей, и всё равно останутся в большинстве. Они уже обхватили, обтекли своей массой казаков и дауров. Скоро их командиры поймут, что необязательно переть в лоб, насаживаясь на копья и пальмы. Можно просто обойти проклятых лоча! Зайти им в спину, самим занять «окопчик» и…

Дальше нарисуйте сами.

А ведь где-то там, в сумраке пурги еще стоят (или идут?) самые лучшие части войска Минандали. У врага еще полно резервов, тогда как русские с даурами исчерпали все возможности. Не считать же возможными спасителями несколько десятков бираров на оленьих упряжках!

«Глупо-то как всё вышло, — тоскливо смотрел на гибель своего войска и своей мечты Санька. — Похоже, тут и поляжем… А всё я…»

Недавняя ярость совершенно ушла из груди. Рука еще машинально работала саблей, помогая копейщикам отражать удары, но сам Дурной уже сдался. Хотелось лишь покаяться перед друзьями, которых втравил в авантюру. Но даже это сейчас — непозволительная роскошь.

…В пылу битвы трудно увидеть что-либо за пределами двух-трех метров вокруг себя. Пролеты над полем битвы — это, конечно, кинематографично, но совершенно далеко от реальности. Поэтому беглец из будущего не видел, как с верховий Амура из сумрака вечерней пурги выскочили две фигуры. Одетые по-дючерски, выглядящие по-дючерски. И на чистом дючерском языке вопящие, надрывая глотки:

— Лоча! Лоча идут! Сотни лоча! Смерть! Бегите! Смерть!

Заполошные, краснолицые с широко распахнутыми от ужаса глазами, юные дючеры неслись прямо на маньчжурское войско, не переставая орать. Добравшись до места боя, они чуть сбавили скорость, но бежать не перестали, а кричать принялись с удвоенной силой.

— Бегите! Лоча совсем близко! Смерть!

Их тоже увидели немногие — бой-то еще в самом разгаре. Но те, кто услышал, те, кто повернулся на крики, лишь глянули во тьму, стелющуюся над рекой — и сразу увидели призрак грозных полков северных демонов. Одетые в железо, выставившие перед собой жуткие свои пищали, они настолько явственно предстали перед глазами, что богдойские воины — шицюань, аджали, сахалянь, воцзи, хэйцзинь — тоже начали кричать:

— Лоча идут! Бегите! — и пускались наперегонки с первыми вестниками.

У страха глаза велики. Так велики, что вытесняют разум из головы. К первым десяткам испугавшихся присоединились первые сотни… а затем и вторые. Паника, как отсыревший костер: сначала долго-долго тлела, подсушиваясь, наполняясь жаром, а потом вдруг вспыхивала и быстро сжирала всю скопленную древесину. И вот уже практически вся богдойская пехота начала откатываться, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие строя. Но непросто сохранить строй, когда каждая его отдельная единица хочет бежать, скрыться, спрятаться в накатывающей темноте.

Ничего этого Дурной не видел. За батальными делами он и думать забыл о том, что сам послал двух своих «приемышей» — Индигу и Соломдигу — в обход, вверх по реке, чтобы те постарались спугнуть ложной вестью дючерские отряды в войске Минандали.

И братья справились с поставленной задачей великолепно.

Тем более не видел Дурной, как полчаса промаялся Минандали с мыслью: посылать ли в бой маньчжурские ниру или сберечь элиту своего войска? А покуда цинский генерал мучился, в атаку не шли ни дауры, ни значительная часть пехоты Харходэ, находившаяся далеко от места схватки.

А потом…

А потом было уже поздно. Потому что с верховьев мчались насмерть перепуганные десятки и сотни дючеров многих родов, отчаянно кричавшие одно:

— Лоча идут! Бегите!

Старый генерал теперь долго не думал.

— Быстро идем к лагерной стоянке! Там встанем в оборону, установим пушки и примем сражение!

Надо ли говорить, с какой радостью более половины войска отвернулось от пронизывающего ветра и спешно устремилось вниз по реке.

Нет, всего этого Дурной не видел. Перед его потускневшим взором просто воплощалось чудо: многочисленная пехота врага сначала ослабила напор, а потом вдруг начала сама отходить к реке. К реке и дальше вниз по течению. Причем, этого врага оказалось не так уж и много! В темноте считать трудно, но атаман готов был заложить свою пищаль на то, что в строю находится не более пяти сотен воинов.

— Да не могли мы столько народу перебить, — Санька соскреб с бруствера горсточку снега и отер им пылающее лицо.

Некоторые, особо преданные делу богдойцы норовили утянуть за собой и обозные телеги. Но этого союзники позволить уже не могли.

— Отбивай обоз, братцы! — заорал Тютя, ухватил неведомо чью лошаденку, взлетел на нее и с присвистом кинулся вслед.

Орел-Галинга, Медведь-Делгоро и немногие оставшиеся на конях дауры хищной стаей кинулись вослед. Отступающие дючеры так боялись задержаться и нарваться на выдуманные орды страшных лоча, что побросали арбы и телеги и спешно отступили.

Горе-атаман смотрел на опустевшее поле боя. Усеянное сотнями трупов и почти сотней безхозных обозных телег.

— Надо брать, — пожал он плечами, но тут же обессиленно осел на землю.

По счастью, с таким делом, как грабеж каравана, остальные союзники прекрасно справились и без своего атамана. Тютя с конными даурами вернулся с радостной вестью: всё войско Минандали спешно отходит на юг, вниз по реке. Командиры решили, что у них есть, как минимум ночь. С дальнего берега снова вызвали притаившихся бираров. И начали разгребать маньчжурские богатства.

Тимофей Старик, правда, от этого дела отошел и собрал несколько мужичков, чтобы подобрать раненых. Для них прямо на берегу запалили жаркие костры, ибо ночной холод может убить быстрее раны.

Дурной порывался помочь тем или другим, но, сделав несколько шагов, снова садился и смотрел куда-то тупо перед собой. Из этого состояния его вывел Галинга. Вместе с Делгоро и Науръылгой он подошел к атаману и тихонько встряхнул его.

— Эй, лоча! Ты не ранен? — бесцеремонно поинтересовался старый князь.

— Да нет… — Дурной в растерянности начал даже ощупывать себя.

— Тогда чего расселся! — тут же гневно заклекотал Галинга. — Все сражались! Все устали! Нам надо обоз распотрошить! Нечего отлынивать, Сашика!

Санька с трудом поднялся. Лицо полыхало — наверное, он опять заболевает. Но беглец из будущего кивнул и нетвердо пошел к реке.

— Эй! Куда ты, лоча бестолковый! Вот же телега стоит. Берись за нее, да проверь, что там в мешках?

Дурной послушно повернулся и пошел к ближайшей телеге. Странно, но в ней лежал всего один мешок. Санька дернул его, да тот оказался больно тяжелым.

— Что там еще… — нахмурился атаман, развязал горловину и сунул руку внутрь. — Тряпье какое-то… Ай!

Он укололся обо что-то твердое и холодное. Потянул: ага, вот оно тяжелое.

Костры полыхали совсем рядом, так что Санька без труда рассмотрел находку. Большое тяжелое ожерелье, переходящее в нагрудник, сплетенное из множества колечек, отлитых фигурок и чеканных пластинок. Из чистого золота.

Пектораль Бомбогора.

Старый Галинга стоял поодаль, что-то машинально выговаривал Делгоро (всегда найдется, за что отругать сына), а сам косился на вытянувшееся лицо Дурнова и хитро улыбался.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.