Телохранитель ее величества. Точка невозврата

Глава 11. Главный постулат власти

Машина медленно покачивалась, и только по покачиваниям можно было определить, что мы куда-то едем. Да, не привык я к таким тяжелым транспортам: ничего в них не чувствуешь, никаких ощущений. Будто на месте стоишь. «Эсперанса» тоже мягкая машина, но скорость, с которой на ней гоняет Катарина, убивает любой комфорт. Кому как, но нормальным людям это вряд ли должно нравиться.

Нам некуда было спешить, и скорость устраивала всех, сидящих в машине. Впереди нас, в частности меня, ждали месяцы, если не годы, однотипной жизни, и лишний час не играл никакой роли. В салоне, внутри «Мустанга», я ехал первый раз, и ощущения были здоровские. Говорят, «Либертадор» еще больше и еще уютнеё, но и «Мустанг» привел меня в трепет: на таком не стыдно перевозить саму королеву. И, наверное, перевозят. Иногда. Во всяком случае, аристократы эту модель эксплуатируют очень даже, взять к примеру хоть мою старую знакомую, севшую в почти такой же…

…И мысли вновь, невольно, вернулись к девочке с белыми волосами. За всё время я так и не смог выкинуть её из головы, как ни старался.

— О ней подумал? — усмехнулась сидящая напротив Паула. Вот гадина, она что, мои мысли читает? Остальные девчонки противненько захихикали.

— Не бери в голову, — ктнула меня локтем в бок вроде-как-Мия, сидящая слева.

— Огонек не со зла, — повторила её жест сидящая справа вроде-как-Роза (пока буду называть их так, хотя кто из них кто — не поручусь). — Просто у тебя все мысли на лице написаны. А мы не смеемся, правда. Просто интересно.

— Интересно… — Я недовольно хмыкнул.

— Ты вообще новости знаешь? Про себя? Насчет того, что ты рассказывал тогда у нас? — лукаво усмехнулась Мия. Я обреченно вздохнул:

— Откуда? Я у вас с того дня не был ни разу. Вру, был, вчера, но меня быстро-быстро «ушли», — вспомнил я вчерашнюю церемонию и общение с хранителями. Повисло молчание.

— Ну, говори! — фыркнула Роза на сестру.

— Лучше ты скажи, — стушевалась та. — У тебя лучше получается.

— Нет, ты. Ты же начала!.. — парировала Роза.

Сестренка, что слева, вздохнула и поведала следующее:

— Девчонки, после твоего ухода, собрались все вместе и обсудили твое поведение. И пришли к выводу, что ты — трепло.

Касандра и Паула вновь засмеялись, теперь во весь голос — видно, такая у меня была рожа. Сестренки тоже улыбнулись.

«Дожился, Шимановский, — уколол мой личный бестелесный собеседник, — уже и треплом величают!»

— Все решили, что ты заливал насчет своей девушки, — продолжила Мия. — Что она аристократка и у вас всё серьезно.

— Вот даже как?.. — завертел я головой. А вот об этом стоило задуматься. И о версии, преподнесенной мной сеньоре Гарсия, ответной реакции той на неё. — Что, совсем-совсем заливал?

Сестренки переглянулись вначале между собой, потом с Кассандрой и Паулой.

— Нет. Девушка есть, — констатировала Роза. Ну, хоть на этом спасибо. — Этого никто отрицать не посмел. А кто посмел бы, той твоя знакомая богиня по имени Камилла выцарапала бы глаза. На полном серьезе.

Вновь раздался смех, но на сей раз просто подначка.

— Чем ты её пронял, Хуан? — закатила глаза соседка справа.

Я не знал, что ей ответить. Ничем же не пронимал. Просто так получилось.

— И что решили в итоге, насчет девушки? — Я перевел красноречивый взгляд на Кассандру, как на главную. Та смутилась, но ответила:

— У тебя есть девушка, которая тебе нравится и ради которой ты пошел на безумство. Но она совсем даже не аристократка, и вы не встречаетесь. Она просто… Есть.

— Не встречаемся… — зачем-то потянул я.

— Женщин трудно обмануть, Хуан, — хмыкнула Паула. — Особенно, если это касается других женщин. Добро пожаловать в корпус, мальчик!

Она не зло улыбнулась, остальные последовали её примеру.

— Надеюсь, вы не рассказали им правды? — выдавил я, немного придя в себя. — Той, самой, настоящей?

— А мы тебя тогда совсем почти не знали, — скривилась Кассандра. — Мы же приехали — а тебя нет. Откуда б нам что знать? Но то, что узнали вчера, в торговом центре — нет, не сказали, — понизила она голос.

— И на этом спасибо. — Я мысленно с облегчением вздохнул.

— Кстати, Хуан, мы тут решили по поводу этой девочки… — Замялась Мия и толкнула в спину Розу, протянув руку за моей спиной. — Теперь давай ты, твоя была идея.

Роза скривилась, оглядела сидящих напротив Паулу и Кассандру, затем, сбиваясь, начала:

— Мы посовещались и решили… В общем…

— Мы тебе поможем, — пришла ей на помощь невозмутимая Паула. — Поможем с нею.

— В смысле? — не понял я, переводя взгляд с одной на другую.

— В смысле найти ее, — объяснила Роза. — И всё-всё ей рассказать, что сочтешь нужным.

Поскольку я всё еще не понимал, она пояснила:

— Ты будешь заперт на базе несколько месяцев — никакой связи с внешним миром. У нас же есть право выхода в город, свободного выхода. Мы найдем ее, и объясним, где ты и что с тобой. Ну, или расскажем легенду, которую сам придумаешь. И у вас будет связь.

— Сам подумай, — продолжила Паула, и тон её был предельно серьезный, — даже если ты её найдешь, не факт, что её охрана тебя к ней подпустит. Ты не сможешь с нею увидеться, Хуан. Мы же сможем. — Она выдавила лучезарную улыбку.

От её улыбки, искренней и честной, и от такого же искреннего желания помочь мне стало не по себе. Я поерзал, но решил быть откровенным до конца. Хотя бы с самим собой. И осадить их, пока они не наделали глупостей.

— Мне не нравится эта идея, — покачал я головой. — Не надо помогать мне.

Это заявление вызвало недоумение. Девчонки переглянулись.

— Понимаете, я долго думал, почему не делаю этого, не ищу ее. И пришел к выводу, что знал всё, что ты сказала мне вчера в торговом центре — посмотрел я Пауле в глаза. Та отвернулась. — Знал, но не понимал — это было на уровне интуиции. Вчера же, взвесив твои слова, понял все свои действия, начиная с той злополучной субботы после Королевской галереи.

Я сделал вынужденный вздох — собраться с мыслями, да и просто вздохнуть воздуха, которого перестало хватать. Кажется, мне давно стоило поговорить с кем-нибудь на эту тему, выговориться: только начал, и сразу легче. Слова сами сложились на языке.

— Я не знал, но чувствовал, что не смогу потянуть аристократку. Что в том формате, в каком они могли быть, наши отношения обречены. И боялся этого. Оттого постоянно метался между желанием её искать и нежеланием находить. Знаете, она сама сказала мне фразу, которой меня охарактеризовала: мне нужно всё или ничего. Видно, интуиция склонила чашу весов там, где разум спасовал.

Я оглядел их лица. Девчонки пытались меня понять, вникнуть, но получалось только у Паулы, которая отрицательно качала головой.

— Был один момент, я искал ее, — возбужденно продолжил я, уходя в воспоминания. — Энергично взялся, перерыл половину «золотой сотни», включая двоюродных и троюродных членов семей. Это было в тот памятный день, когда меня встретил киллер. Помните его?

Они помнили.

— Сразу после нашей с ним встречи, там же, на улице, на лотке, я купил обзорную книгу об аристократии и начал её штудировать. А перед этим позвонил Катарине и послал её далеко-далеко, и с её корпусом, и перспективами. Вы не поверите, девчонки, это было классное время! Я верил в себя, верил в свои силы, считал, что смогу перевернуть горы. И на какой-то миг, жалкий миг, ко мне пришла уверенность, что я смогу построить взаимоотношения даже с такой, как она. Я был уверен в себе, кипел жизнью, но…

Из моей груди вырвался вздох, а вместе с ним всё отчаяние, которое навалилось вслед за последовавшими за тем днем событиями.

— Но на следующий день тебя чуть не повязали бандиты сеньора Кампоса, — продолжила вновь всё понявшая по моему виду Паула.

Я кивнул.

— Бандиты Кампоса. Продажные подонки гвардии. Обмен. Предательство. Кровь. Я понял, что я — никто. И моя самооценка, девчонки, на какой-то момент поднятая до невероятной отметки, упала еще ниже, чем была до этого. И загнанная на время в угол интуиция вновь запретила мне её искать.

Я её недостоин. Я ничего не смогу сделать, найдя ее. Стану игрушкой.

— …Я бедный родственник, теряющийся в дорогом магазине, который не знает, как вести себя за пределами своего маленького мирка! — с отчаянием закричал я, теряя контроль. — Я слабый! И такая, как она, привыкшая повелевать, не сможет не задавить такого, как я!

Девчонки молчали.

— Во всяком случае, пока, — закончил я на оптимистической ноте. — И я очень надеюсь, что с вашей помощью это будет твердое устойчивое «пока», которое пройдет через время. Для этого я и пошел в корпус — стать сильным.

Они поняли, все, даже Сестренки, которые не присутствовали во время нашего вчерашнего разговора. Сама Паула, кстати, подала голос, но вяло, неуверенно, озвучивая совсем не то, что я хотел бы услышать от такой, как она:

— А я хотела сегодня извиниться. Сказать, что вчера была на нервах, лишнего наговорила. Тут эта церемония, гибель девчонок, там… мои разногласия с некоторыми представителями аристократии… Помощь хотела предложить, во искупление… А ты вон как…

Я кивнул. Да, а я «вон как».

— Ты не прав. Мне кажется, что не прав. Но я не смогу переубедить тебя.

Правильно, девочка. Такого, как я, переубедить очень сложно. Я покачал головой.

— Это мое право. Я просто прошу вас об одолжении. Как будущих сестер и напарниц.

— А если она тебя разлюбит? — подала голос Мия, смотря в пол. На мое замечание про сестер и напарниц они отреагировали бурно, в основном покраснели и поспешили отвернуть глаза в стороны. — Если полюбит другого? Или её насильно выдадут замуж?

Я отрицательно покачал головой.

— Судьба. Если разлюбит — так тому и быть. А замуж… — Я скривился, вспомнив свою взбалмошную аристократку. — Не думаю, что она мечтает об этом в ближайшее время. И вообще она не похоже на девушку, которую кто-то сможет заставить выйти замуж насильно. Не спрашивайте, личное впечатление.

Если же этого не случится… — Я сделал эффектную паузу. — …Я буду бороться за неё. Но бороться будет не мальчик-Хуанито, а сеньор Хуан, вассал королевы, ангел, сильный мужчина, могущий одолеть врагов и смотрящий знати в глаза на равных. И до марсианского Олимпа ему будет, выйдет она к тому моменту замуж, или не выйдет. Всё получает только победитель. И прошу, не надо искать её за моей спиной; если узнаю, что вы владеете информацией и можете с ней связаться… Не выдержу и сорвусь. И всё испорчу.

— Ничего себе! — покачала головой Кассандра.

— Только так, — ответил я. — Пожалуйста, девчонки, дайте время. Хотя бы несколько месяцев.

— Не много?

Я не ответил, лишь отвалился назад, на спинку дивана. Вместо меня, неслышимый для них, съязвил внутренний голос, точно охарактеризовав ситуацию:

«А там, Шимановский, глядишь, или калиф умрет, или ишак сдохнет!»

Что-то шло не так. Вокруг меня образовалась пустота, вакуум, имеющий искусственное происхождение.

Меня вели по коридору, очищенному ото всех обитателей здешних пенатов, под конвоем из двух «морпехов». «Чертова дюжина» плелась следом на расстоянии, и тоже в сопровождении. Я догадывался, куда мы идем, но не имел понятия, почему. Зачем им это, если вроде бы всё, решение принято, королева дала добро?

Минут через пять мы подошли к большому гермозатвору, охраняемому еще парой «морпехов». Створка поднялась вверх, горизонтальные внутренние двери разъехались, и меня ввели внутрь. Сопровождение тут же сделало шаг назад, створки закрылись, и я остался наедине с теми, кто сидел в этом помещении. Ну, вот и они, эти таинственные личности, выстроившие вокруг себя не одно кольцо дезинформации. Я поймал себя на мысли, что никакого пиетета, дрожи и трепета не испытываю.

Это был большой зал, размерами напоминающий помещение для конференций или небольших собраний. В центре его полукругом располагался длинный стол, за которым сидели разномастные сеньоры. Очень много сеньор, почти полтора десятка, и все очень разномастные. Белокожая златоволосая Мишель, смоляно-черная Гарсия, огненно-рыжая принцесса Алисия, сестра королевы. Кстати, это именно она «навещала» меня, когда я проходил тестирования в корпусе в первый раз. Девчонки подсказали, кто она и как легко её опознать по волосам. И другие, самых разных расцветок и цветов кожи. Но было среди них и нечто общее. Что, я понял, когда скользнув по сидящим более внимательно, увидел сеньору министра образования. Это общее — власть. Она исходила от них в невидимом глазу диапазоне, и ощущалась даже рецепторами кожи.

Была здесь и Катарина. Но сидела далеко, с краю, и производила впечатление бедной родственницы, случайно попавшей на бал. «Я одна из них, но я там ничего не решаю» — вспомнились мне её слова. Да уж, в точку!

Кстати, майоров я насчитал всего троих, в основном присутствовали подполковники и полковники. Быть может, если бы потолком для их подразделения являлись генеральские звездочки, было бы иначе, но как мне объяснили вчера девчонки, полковник для корпуса — предел. Кроме принцессы Алисии, возглавляющей совсем иное ведомство, имеющей по две генерал-лейтенантские звезды. Однако, последняя сидела в гражданском, в строгом, но стильном деловом костюме, не бросаясь званием в глаза.

Во главе стола восседала сеньора с темно-каштановыми волосами, явная полукровка, в черной форме дворцовой стражи. Тоже полковник. От неё отдавало хищником, подсознательно я чувствовал, что переходить ей дорогу опасно. Справа от неё сидела незнакомая мне женщина, после же одно и из кресел пустовало. Единственное за всем этим немаленьким столом. Догадаться, кому оно принадлежало, было не сложно, если достроить логическую цепочку. Однако, я был удивлен, что её место третье от центра, а не во главе стола. Хотя, с другой стороны логика в этом есть — не может сеньор сидеть во главе стола совета своих вассалов. Еще из знакомых персонажей я мог назвать Норму-Августу, и одну из виденных ранеё, в мое первое сюда пришествие, тренеров — «Первую». Кто остальные — понятия не имел.

Перед самим столом, как бы в центре окружности, по которой он располагался, находилось подсвеченное место, не оставляющее места фантазии относительно предназначения. «Точка». Как у командора Ривейро, нашего преподавателя военной теории. Место отчетности, на котором стоящий человек должен потеть и нервничать.

Но нервничать я не собирался. Сеньорины офицеры задумали очередную пакость, очередной тест, а я с недавних пор в любой момент времени был готов к любым тестам — прошел хорошую школу. В конце концов, я понимал их — они не имеют право на ошибку, и не злился. Вокруг меня, незримо, коршунами вьются как минимум две группировки офицеров, навешавшие лапши остальным, «бедным родственницам». А вдруг задуманное ими не выгорит? Им же нужно отыгрывать вложенное, нужно ломать комедию перед остальными, а как начинать это делать, не проверив, действительно ли я подхожу им, как они планируют?

С чего я взял, что офицерам навешали лапши? Это элементарно! Но к сожалению, два и два я сложил лишь после общения с её величеством. Какой монарх позволит создать у себя под боком структуру, могущую в перспективе диктовать свои условия и влиять на её собственную политику? Только очень, очень-очень глупый монарх! А королева Лея при всех недостатках клинической идиоткой не кажется. Да и в конце концов, если бы дело стояло только за аргументом «красота есть, нужна сила», они давно бы, в качестве эксперимента, взяли бы к себе кого-нибудь и проверили на практике. Эти сеньоры не остановятся перед кровью, им плевать, сколько кого будет утилизировано, если в результате достигнут своей цели, вопреки голословным пацифистским высказываниям. Однако, таких попыток не предпринималось, никогда.

Тогда сразу же всплывает вопрос, почему же Совет офицеров, зная всё это, проголосовал за мое принятие? Неужели здесь сидят дуры?

Хм… Ответ на него еще проще, чем на предыдущий. Если коротко, то официально в Совет входит… Пятнадцать человек, включая королеву — посчитал я сидящих за столом. — Однако «бедных родственниц» здесь гораздо больше, чем можно было предположить изначально. Всё решают не тринадцать, и не двенадцать, и даже не десять человек. А максимум пять. Да, ровно пять, включая отсутствующую королеву — сделал я дополнительный вывод, еще раз осмотрев лица присутствующих. Все же остальные — «кивалы», принимающие то решение, которое необходимо верхушке клана. Недооценивать их не стоит, наверняка это достаточно информированные люди, понимающие, что к чему и знающие много скелетов, запрятанных по шкафам Большой и Малой политики. Но решения по ключевым вопросам всё же не за ними, и в этом они так же отдают себе отчет. Тех же, кто решает, можно выделить из массы глазеющих на меня по заинтересованным лицам, в отличие от остальных, явно пришедших просто посмотреть шоу.

Просчитав примерный политический расклад среди собравшихся, я успокоился окончательно и демонстративно встал на точку, показывая готовность играть по их правилам. Улыбнулся. Ответом мне стала всеобщая наигранная невозмутимость. Я молчал. Молчали и сеньорины офицеры. Но все по-разному.

Мишель сидела взволнованная. Она знала что будет, и была не уверена, что ситуация решится в её пользу. Принцесса же Алисия была самой невозмутимостью искренне. Она ждала развлечения, шоу, нисколько не переживая по поводу его результатов. Сеньора Гарсия так же была самой невозмутимостью, но в отличие от принцессы, ей было не всё равно, что будет происходить «на сцене» — она этого не одобряла. За результаты не сомневалась, но была против методов. Последняя же сеньора, та самая хищник, председатель Совета, была непрошибаема. Я видел в ней интерес, интерес неподдельный, но больше по ней прочитать не мог ничего — она умела закрываться и держать эмоции.

Искоса бросил взгляд на Катарину, подсознательно ища то ли поддержки, то ли ответы, на вопрос, что происходит. Но та под моим взглядом отвернулась. М-да!

Пауза затянулась. Я вновь перевел взгляд на сеньору-председателя, единственного загадочного персонажа среди присутствующих. Это была красивая женщина. Со строгими чертами лица, цепким и властным взглядом. На её лице так же можно было прочесть усталость, как на лице королевы, но в гораздо меньшей степени. Она устала, ей надоело многое, чем занимается, и она так же не могла это бросить. Но она была хозяйкой своей судьбы, сама подстраивала окружающий мир под себя, и сама решала, как и чему в этом мире быть. Еще даже не зная её имени, я невольно зауважал ее.

Меня не отпускал вопрос: почему она? До этого я считал, что главная здесь Мишель. Это её территория, её корпус, её офицеры. Королева — сеньор, она не может быть председателем; её же сестра занимает слишком важный и ответственный пост, чтобы решать еще и текучку Совета офицеров. А вот Мишель подходит как нельзя более.

Чистокровная венерианка, дочь героя-космопроходца. Учитывая, что сама — мод, имеет аристократические корни, пусть и неофициальные. Обладает заслуженным авторитетом на планете и влиянием во флоте (а флот в колониях не стоит недооценивать, это не Земля). В свое время закрыла телом её величество при покушении, входит в круг особо доверенных лиц, возглавляет боевой орден её вассалов…

…И не она!

В крайнем случае мог понять, увидев на месте председателя сеньору Гарсия, хотя и коню понятно, что никто не станет сажать палача в кресло председателя. Место же это занимает полукровка с блестящими стальными глазами, о которой я доселе ничего не слышал, и изображений которой никогда не видел. И она тут явно командует — слишком вольготно себя чувствует. Как такое понять?

— Мне долго так стоять? — не выдержал я и нарушил молчание. Что ж, пора начинать шоу. Сеньора председатель бегло пожала плечами.

— Сколько потребуется.

— А в часах это сколько? Или в сутках?

Вопрос мой остался без ответа.

— Может мне тогда стихи продекламировать? Раз уж вы меня так рассматриваете? Чтоб не вхолостую?

— Продекламируй, — разрешила сеньора, скупо кивнув. Из-под равнодушных масок сеньорин офицеров показались улыбки, но саму сеньору в черном я прочесть всё так же не мог.

— Можно на русском? — Меня несло, и я не знал, хорошо это или плохо. Это не кабинет королевы, здесь могут быть совсем иные критерии оценки, но с собой поделать ничего не мог.

— Можно. — Вновь кивок.

— Духовной жаждою томим, — начал я, картинно взмахнув рукой, — В пустыне мрачной я влачился. И шестикрылый серафим на перепутье мне явился… (13)

Почему это? Каюсь, это первое, что пришло в голову. Вот так вот, ни с того ни с сего, озвучка мысли. Я наткнулся как-то на это произведение, когда пытался быть «не как все», оно мне понравилось, и я его выучил. А теперь выстрелило.

…И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул…

Я сбился. Забыл, что дальше. Меня сбил новый эмоциональный настрой, эмоциональная волна, которая поднялась среди сеньор-«решающих» по мере того, как я рассказывал. Особенно со стороны сеньоры Гарсия.

— Ну, что же ты? — довольно усмехнулась сеньора председатель. — Заканчивай!

Я молчал. Тогда продолжила она, на очень чистом, невероятно чистом русском, однако с акцентом, отличным от акцента обратной стороны Венеры:

Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне воззвал:

"Востань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей."

Она знает классику? Причем русскую? Я зауважал её еще больше. Неимоверно, можно сказать, зауважал. Катарина тоже много знает, но против неё играют её понты, желание выделиться, поставить другого человека на место. Эта же сеньора такая, какая есть. Будто истинная аристократка, в энном поколении, причем самая что ни есть официальная.

— Почему ты выбрал это стихотворение? Считаешь себя пророком? — сощурились её глаза.

Я покраснел.

— Нет, сеньора. Просто с языка слетело. Какой с меня пророк?

По её глазам я понял, что она слишком напряжена. Её поразила эта ситуация, но это не положительная эмоция.

— Ты знаешь, кто мы?

Я еще раз оглядел всех присутствующих.

— Да.

— Молодец. — Пауза. — А можешь сказать, ради чего мы все здесь собрались?

Гулять так гулять. Я решил идти до конца по узкой дорожке балансирования и начал откровенно дурачиться:

— Так точно, сеньора! Чтоб посмотреть на меня. Хотите, я вам сплясать могу? Да-да, я еще плясать умею!

Удивленное молчание. Такого они от меня не ждали. Явный перебор. Я же пер напролом, понимая, что менять линию поведения поздно.

— Самба? Мамба-румба? Сальса? — Я сделал несколько движений, обозначающих, что танцую. — Не хотите, нет? Жаль! А я хорошо танцую. Несколько лет учился!

О, а может вы просто хотите фото со мной на память? Чтоб потом вставить в рамку, и детям, и внукам показывать? «Кому фото с обезьянкой! Фото с обезьянкой Шимановским на память! Подходите! Скорее!» — заголосил я слащавым голосом, как делают это полупрофессиональные фотографы в Центральном парке, в районе Копакабаны.

— Не паясничай! — рявкнула вдруг её рыжее высочество. Не выдержала. Хотя Мишель так же была на грани. Глазки сеньоры Гарсия недобро сузились, но она держалась. Сеньора же председатель явно получала от общения удовольствие, и не скрывала этого.

— Почему ты считаешь, что нам должно быть интересно «фото с обезьянкой»? — вновь прищурилась она, но за смеющимися глазами я снова разглядел напряжение.

— Потому, что решение принято, сеньора, — ответил я, вкладывая в голос насмешку. — Принято вами, — очертил я круг. — Всеми вами. И утверждено. — Указал пальцем вверх, в потолок. — Не понимаю смысла этого сбора. Его просто нет! Разве что «сфотографироваться» на память…

Повисло молчание. Сеньоры начали переглядываться — я их озадачил.

— Ты прав, решение принято, — откинулась назад всё так же непробиваемая сеньора-председатель. — Однако, обговорив детали твоего поступления, — косой взгляд на Мишель, опустившую при этих словах глаза, — некоторые из нас задались вопросом: «Что будет?»

— Что будет, Хуан, если тебе у нас не понравится?! — повысила она голос после паузы. — Что будет, если ты решишь, что эта стезя все-таки не для тебя? — Вновь пауза, видимо, для театрального эффекта. — Ты обманут. Признаюсь честно, ты очень-очень обманут. Ты считаешь, что твоя жизнь имеет ценность, что с тебя будут сдувать пылинки. А это не так.

Да, ты талантливый. Но не настолько, чтобы рушить ради тебя вековые устои. И если ты захочешь вернуться домой, нам придется тебя ликвидировать так, как мы это делаем с любым дезертиром.

— Обратной дороги нет, Хуан! — закричала она, выплескивая из себя эмоции. Я непроизвольно вжал голову в плечи. — Вот за этим мы сегодня и собрались. Решить, стоит ли нам брать тебя, или же проще отправить домой сейчас, чтобы не брать грех на душу потом. Несмотря на все принятые и утвержденные ранеё решения.

Я молчал.

— Ты знаешь, куда идешь? — Сеньора встала и медленно начала обходить длинный стол. — Знаешь, что будет происходить здесь?

— Д-да…С-сеньора… — ответил я, но как-то неуверенно.

— Ничего ты не знаешь! — Она подошла вплотную. — Здесь ты будешь никем, Хуан!

И со всей силы заехала мне кулаком в солнечное сплетение. Я лишь успел отметить факт замаха и факт результата удара. Согнулся.

— Здесь ты будешь лишен всех прав. Автоматически, всех-всех, включая право на жизнь.

Она приподняла мой подбородок и заехала снова. Мне хватило — я вхолостую захватал ртом воздух. Кажется, из глаз покатились непрошеные слезы. Вот это у неё удар! А скорость какова! Однозначно нейронное ускорение!

— Мы можем наказывать тебя, когда посчитаем нужным, за что посчитаем нужным. Со стороны это может выглядеть произволом, но это будет наше право тебя наказывать. И поверь, мы будем им пользоваться достаточно часто!

Ехидная улыбочка.

— Это НАШ произвол, — подхватила она меня за грудки, видя, что я задышал, и встряхнула. — Мы можем творить с тобой всё. ВСЁ, Хуан!

И с силой толкнула меня, швырнула на пол, я упал.

— Готов ли ты отдать себя нам? В наше полное владение? В наше полное распоряжение? На таких условиях? Повторюсь, у тебя не будет НИКАКИХ прав, только обязанности.

— Я…

Она потянула мне руку, помогла подняться, а когда я сделал это… Съездила мне по скуле.

Меня повело в сторону, но на сей раз удержался. Лицо запылало. Были мысли плюнуть на всё и попытаться достать её в ответ, но это были мысли глупого мальчика, всё еще сидящего где-то глубоко во мне, несмотря на всё произошедшее за последнюю пару месяцев. Это тест. Вот это — и есть тест. И его нужно пройти. Какие же они все-таки сволочи!

— Встать! Смир-рно! — отчеканила она громовым голосом.

Я пересилил себя, но встал и вытянулся.

— Правильно. Исполнение приказов — первая и главная из обязанностей.

И вновь удар по лицу. Не сильный, но хлесткий.

— Больно?

Я промолчал.

— Я могу бить тебя. Могу искалечить. И даже убить, если на то будет решение Совета. — Она оглянулась на всё так же молча наблюдающих за действом своих. — Ты же не можешь ничего — только слушаться.

Разворот, и вновь удар. Ногой. Под дых. Я вновь согнулся. Сука! Стерва! Мразь! Высокомерная мразь!

— Готов ли ты выдержать всё это? Пройти через бесправие и унижение?

Я смотрел на неё… Волком. Готов был убить взглядом. Но взглядом, к сожалению, убивать не мог — нет такого в моих модифицированных талантах. Но было и еще кое-что. Сейчас она бьет меня. Но это ОНА, член совета офицеров. А кто скажет, что будет ждать меня ТАМ, за этими дверями и этим шлюзом. Вполне возможно, это действительно, цветочки.

Она вновь напала. Била серией, по лицу, в живот, снова по лицу. Я отступал, пятился, пытаясь не упасть, она же молча наступала, ехидно ухмыляясь.

— Чувствуешь? Чувствуешь! И как тебе это унижение? Как тебе беспомощность? Бесправие? Нравится? Готов ли ты всё бросить и идти через это?

Я потерял-таки равновесие. Но она не дала упасть, перехватив меня сзади и сдавив локтем горло.

— Отказывайся сейчас, Хуан. Сейчас или никогда. Потому, как если ты решишь отказаться потом, ты превратишься в дезертира. А мы беспощадны к дезертирам.

Ее локоть начал медленно сдавливать мне шею. Я вцепился в её руку, но сам держался навесу — она скрючила меня в неудобной позе, в специальном захвате — и сделать из этого положения ничего не мог.

— Думай, Хуан. Думай. Стоит ли игра таких свеч?

Я пытался хрипеть, но воздух в легкие поступить не мог. В голове поплыло. А она всё давила и давила, словно получая от этого удовольствие.

— Пророк хренов!

— Достаточно! Он всё понял! — вновь прозвучал голос её высочества. Резкий, звонкий, злой. Повелевающий.

Хватка сразу ослабла, воздух ворвался в легкие, а сам я чуть не брякнулся на пол — она меня все-таки выпустила.

— Понял?

Напрасно я подумал, что на этом всё, она остановится. «Убедительная просьба» самой её высочества для этой женщины не значили ничего. Эта… штандартенфюрер, — к месту вспомнилось мне её звание и организация древности, занимавшаяся истязанием людей (14), — вновь схватила меня и придала ускорения в направлении своего стола, в который я с силой врезался, расквасив губу. Язык ощутил соленый привкус.

— Ничего он не понял. И отчасти благодаря тебе. — Насмешка. Над её высочеством, которая подобное отношение молча проглотила.

Сеньора вновь подняла меня, развернула и бросила на стол на спину. После чего опять сдавила горло руками, навалившись всем телом.

Я вцепился в её руки, чтобы разжать, но у меня не получалось. Она смотрела мне прямо в глаза и давила. Давила морально. Так, что воля к борьбе, воля к сопротивлению дисциплинированно сидели в сторонке, слушаясь и этого взгляда, и этого тона.

Я снова начал хрипеть, и в момент, когда почти дошел до точки, когда был готов несмотря ни на что наброситься на неё, хватка ослабла. Держась за горло, я сполз на пол рядом со столом, жадно вдыхая и выдыхая полной грудью.

— Держи. — «Штандартенфюрер» протянула вынутый из кармана из пачки ароматизированный одноразовый платок. — Вытрись.

Я последовал совету и приложил его к разбитой губе.

— Вот теперь он понял. Надеюсь. Понял, юноша? — Это уже мне.

— Так точно, сеньора. — Прошепелявил я.

— И каков будет твой ответ?

— А какой был вопрос? — Теперь усмехнулся я. Чем вызвал на её лице довольную улыбку.

— Готов ли ты взвалить на себя всё это, зная, что будет ОЧЕНЬ несладко. — Смешок. — Это правда. Все, что я с тобой делала, будет вправе делать с тобой любая из нас. И не только нас.

— Готов.

Она улыбнулась.

— Торопишься. Не спеши, подумай. Далее. Понимаешь ли ты, что отказаться и порвать с корпусом ты не сможешь? Только вперед ногами? Да погоди, не отвечай! — подняла она руку.

Села на стол, закинула ногу на ногу. Лицо её приобрело задумчивое выражение древнего мыслителя.

— В летной теории есть такое понятие, «точка невозврата». Древние флайеры летали на малоэффективном органическом топливе, которого для полета требовалось очень много. И момент, когда его оставалось половина, назывался этой точкой. Из неё флайер мог либо вернуться на базу, либо лететь дальше и выполнить задание, но без возможности вернуться.

Пауза.

— Это точка невозврата, малыш. Твоя точка. И если ты решишь дезертировать, если поймешь, что всё это не твое, то это будет твоя и только твоя вина. Что не встал сейчас и не ушел своими ногами. Не Мишель, не моя, не королевы. Ничья другая. Только твоя.

И глядя на мое задумчивое лицо, закончила:

— И еще вопрос. От меня лично. Ради чего тебе это все? Ради чего ты подписываешься умереть за чужого незнакомого человека? Что ты увидел в ней такого, что готов всё бросить и служить?

Это не праздный вопрос. Я знаю её дольше и лучше тебя. И у меня не раз появлялось подобное желание — бросить всё и удрать.

А теперь думай. Мы подождем. Только не ври, прошу — в первую очередь себе. Перекур! Пятнадцать минут!

Она скрестила руки, обращаясь уже не ко мне. Тетки начали облегченно вздыхать и небольшими группами, скупо о чем-то переговариваясь, выходить наружу. Я остался один. Всего на четверть часа, но это очень, очень сложные четверть часа!

Лифт остановился на отметке, показывающей цифру «6». Видимо, это и был этаж, с которого мы отправлялись, поскольку перед нами простирался зеленый коридор. Хранители начали покидать кабину, однако, после того, как все четверо вышли, и я собрался идти следом, меня мягко придержали за плечо.

— А ты останься, — сказала сеньора Гарсия, но больше подошло бы «приказала». После чего обернулась, бросила загадочный для меня взгляд на королеву и вышла следом за остальными.

Огромная кабина лифта сразу опустела. Её величество неспешно подошла к табло и набрала комбинацию из трех цифр. Трех, что насторожило — даже в подземелье цифра этажей была двузначной. Створки начали плавно закрываться: вначале внешняя, затем обе внутренние. Лифт тронулся. Ехали мы вверх.

— Страшно? — обернулась королева.

Я отрицательно замотал головой.

— Вижу же, страшно, — довольно усмехнулась она. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю.

— Кто из нас кого по логике в этой ситуации должен бояться? — не мог не заметить я

Она рассмеялась, затем нахмурилась.

— Хуан, я могу постоять за себя, поверь. Я прошла корпус, два долгих и тяжелых года до присяги, включая Полигон. И если ты думаешь, что можешь причинить мне вред, то ты зря так думаешь.

— Нет, конечно, не думаю!.. Даже в мыслях!.. — Мне стало не по себе: угрожать монарху, даже намеками… — Просто не кажется вам, что по протоколу ваша охрана…

— …Не должна оставлять меня? — Королева усмехнулась. — Мальчик, я — монарх, правительница этой страны. И я сама решаю, что будет идти по протоколу, а что нет. А в данный момент я приняла решение показать тебе кое-что наедине, без охраны, и даже без вездесущей Елены. Кстати, как она тебе? — Брови её величества вопросительно выгнулись.

Я чуть не закашлялся от такого вопроса. Но он был задан, и надо отвечать.

— Грозная, — выдавил я, прислушиваясь к ощущениям. — И страшная. В смысле, как возможный противник. Не дай бог переходить ей дорогу! А еще её все боятся.

— А ты? Ты боишься?

Я неохотно кивнул.

— Не стоит. Ужас и страх — её имидж, она должна таковой выглядеть. Но в душе она хорошая. Просто исполнительная. Работа у неё такая… — Королева грустно вздохнула.

— Я знаю её работу, — согласно кивнул я. — Я бы не смог так, ваше величество.

Она снисходительно пожала плечами.

— Каждому свое.

Затем лифт так же плавно, как и ехал, остановился. Створки начали разъезжаться.

Это было небольшое пустое помещение. Насколько небольшое и насколько пустое я не понимал, пока нога королевы не ступила на пол вне кабины. В этот момент вокруг нас пробежали искорки — встроенные под потолком лампы рассеянного света начали волнообразно включаться, набирая яркость, образуя концентрические световые окружности, которые расходились, расходились…

…И явили глазам большое круглое помещение, метров двадцати в диаметре, центром которого был мигающий в дежурном режиме терминал виртуальной станции управления. Низкий свод, нависающий и давящий на психику, держался на шести толстенных колоннах, расположенных правильным шестиугольником — казалось, еще чуть-чуть, и потолок раздавит тебя. И колонны, и пол, и потолок, были покрыты зеркальной плиткой, что создавало ощущение стерильной объемной пустоты.

Я вышел следом за королевой, и пока она вальяжно шагала к терминалу, пытался понять, куда же это нас занесло. Ехали мы вверх, и не долго — гораздо меньше, чем в подземелье. Но учитывая скорость лифта, а также высоту дворца, несравнимую с многосотметровыми подземельями, то…

— Мы в шпиле, внутри, — ответила она на мой невысказанный вопрос. Мысленно я присвистнул — ого! — Выше только технические помещения радиоэлектронщиков. Ниже — тоже, — усмехнулась она и завихрила панель главного меню, выводя терминал из спячки.

Прикосновение пальцем — и стены вокруг нас начали терять очертания, зал же резко залило ярким светом, ни капельки не похожим на рассеянные лучи стандартных встроенных ламп освещения. Этот свет отражался от потолка и пола и на мгновение даже ослепил. Я испуганно заозирался, пытаясь понять, что происходит…

И понял. Щиты, огромные крепкие покрытые золотом пластины обшивки, из которых состояла внешняя часть стены, поднимались вверх и опускались вниз соответственно, оставляя вместо себя лишь стену внутреннюю — прозрачную горизонтальную круговую бойницу-окно. Единую и монолитную, по всему периметру.

Раскрыв рот, я подошел к «краю», к ставшей прозрачной стене, и с восторгом смотрел на то, что предстало перед глазами: везде, со всех сторон, на меня взирал грустный облачный зеленоватый венерианский вечер. Вдалеке на востоке виднелись пики Сьерра де Реал, Королевского хребта — я первый раз видел их целиком, да еще с такого ракурса. Внизу, уходя вдаль до самого горизонта, во все стороны тянулись купола — разнообразные конструкции, под которыми жило или ютилось население Альфы. Огромные сооружения, просто циклопические, с высоты они казались почти игрушечными. И над всем этим, даруя ощущение волшебства, царило вечно грозное небо Венеры, словно смеясь над бытием людей-букашек внизу, давя их своей первозданной мощью.

— Нравится? — Королева неслышно подошла сзади. У меня не хватило дыхания ответить, я лишь кивнул. — Это называется смотровой площадкой. Мы находимся на высоте около шестисот метров. Не много, но строить дворец выше неразумно. Шпиль тянется еще метров на двести, но там делать нечего.

Шестьсот метров. Не много в масштабах цивилизации, умеющей строить полуторакилометровые башни даже в условиях адской Венеры, но и немало. От высоты, что лежала у меня под ногами, на мгновение сделалось дурно: я представил, сколько придется падать, если оказаться снаружи. Ни один скафандр от такого падения не спасет.

— Обойди, осмотрись, не стесняйся, — усмехнулась она. — Восторг — нормальная реакция для пещерной крысы, каковыми все мы, без исключений, являемся, ослепленной светом неба.

Мне не понравилось сравнение с крысами, но оно выражало гораздо больше истины, чем хотелось бы. Я подавил в себе протест и принялся неспешно обходить периметр.

— А район космонавтов отсюда видно? Тот, где монумент пионерам космоса? — остановился я с северо-западной стороны, ориентируясь по месторасположению гор. Мой район должен находиться где-то здесь, но точной ориентировки я не знал.

Ее величество подошла и указала рукой вдаль.

— Да, вон там. Но не зная точно, что это он, ты его не найдешь.

Я усмехнулся: да уж, оказывается, нужный купол сложно найти, даже зная особые приметы. Слишком велико нагромождение бетонопластиковых конструкций, каждая из которых неповторимо отличается от другой, но вместе с тем похоже одна на другую. Вместе же все они составляли пестрый ковер с уникальным рисунком, который… Который… Господи, как же красиво!

Действительно, как мелки мы, букашки, забравшиеся под землю и под купола, думая, что спрятались от сурового внешнего мира. Крысы — хорошее определение, точное. А планете, большой и невозмутимой, просто плевать на нас: она жила без людей миллионы лет, ей нет дела до трепыханий пришлых козявок и сейчас.

— Я люблю сюда подниматься, — продолжила королева, голос её дрогнул. — Именно это я и чувствую, когда открываю все щиты сразу. То же, что и ты.

— Красоту?

Она покачала головой.

— Мощь. Великолепие и мощь первозданной силы. И слабость человека. Этот вид говорит о том, что выжить здесь, на этой планете, можно только вместе, только копошась, вот так же, как они, — кивок на купола под ногами, — отстраивая норку за норкой, купол за куполом. Вместе, Хуан, — выделила она это слово. — Лишь организовавшись в огромную единую структуру с единым центром управления. Структуру, подавляющую тех, кто не хочет жить, как остальные, кто может разрушить жизнь муравейника изнутри, нарушив отлаженные механизмы его существования. Я говорю о государстве, Хуан. — В голосе королевы зазвенели стальные нотки. — Только создав его, мощное и сильное, мы можем выжить. Государство — та машина, что управляет полчищами людей-муравьев, организует их жизнь, контролирует действия.

Государство может быть суровым, грозным, несправедливым, но оно не может быть плохим. Потому, что главный критерий «хорошего» государства — его существование, а не строй и не жизненный уровень составляющих его муравьев. Только выживание в целом! Ставшее «плохим» государство тут же рушится, а на его месте появляются «хорошие». Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнул, осознавая, как она меня загрузила. Такого резкого перехода от красоты к сути не ждал. Ай-да её величество!

Я учил социологию и политологию, не полный нуб в этом вопросе, но здесь, сейчас, разговаривая с ЭТОЙ женщиной, смотря на город ОТСЮДА, я осознал многое из того, что учил тогда, но что прошло мимо. Наглядный пример — великая вещь.

— Больше скажу, — продолжала королева, — государство должно быть жестоким и несправедливым. Справедливость — расплывчатый критерий, оно не может быть единым для всех. Государством же управляют не безгрешные боги, а составляют его не они тем более.

Вот так и я, каждый раз стою здесь, и понимаю, что от меня ничего не зависит. Ничего кардинального, Хуан. Я не могу позволить себе быть доброй, я не могу позволить себе быть справедливой, и я не могу быть вездесущей, чтобы лично отделять добро от зла, в каждом звене цепи управления. Мне приходится играть лишь ту роль, которую уготовила судьба, зная, что если захочу что-то изменить, я нарушу баланс, нарушу что-то в муравейнике, и как знать, не обернется ли это для него большими последствиями?

Вздох.

— Это называется власть, мальчик. Бремя власти. Ты должен быть таким, какого от тебя ждут. Ты должен быть способным выполнить те обязанности, что лежат на тебе. И поверь, доброму человеку невозможно исполнить их. Потому не суди.

— Я не сужу, ваше ве… — попытался перебить я, но она отрезала:

— Значит, будешь судить! Ты не сможешь принять присягу у человека, которого самостоятельно не осудишь и не оправдаешь!

Я заткнулся, и это лучшее, что я мог сделать.

— Хочешь, я покажу тебе, что такое власть? — Она подошла к терминалу. Голос её отразился эхом от зеркального пола и стен. Пальцы её величества лихорадочно заработали, активируя один вихрь за другим, набирая что-то в контурах управления и схлопывая их. Делала она это с такой скоростью и с такой грацией, что я испытал невольное уважение — не каждый геймер так сможет. — Хочешь, покажу, на что способен монарх в этой стране?

— Да.

— Смотри.

Она обернулась ко мне, развела руки в стороны и чуть приподняла их, активируя экстра-режим. В тот же момент вокруг нас поднялась электромагнитная стена, единый кольцевой вихрь, заполненный различными схемами.

Это были карты. Карты и схемы планеты. А так же схемы Солнечной системы, карты Луны, Меркурия, Марса, различных спутников и астероидов. Везде, на каждой из них мелькали точки — зеленые, синие, красные, белые, желтые. Тысячи, десятки тысяч точек, если учесть масштаб завихренной голограммы, лишь немного уступающей в радиусе смотровой площадке. Стекла самой же площадки автоматически потемнели, замутнились, чтобы уменьшить поток света и увеличить четкость изображения.

— Это — военная машина Космического Альянса, Хуан, — пояснила королева. — Естественно, в основном силы Венеры, так как Марс… — часть карты и несколько схем, отображающие Красную планету, увеличились и подсветились изнутри — …способен выставить лишь несколько пехотных дивизий. Даже сейчас, спустя столько лет после войны.

А вот здесь флот. — На первый план вышли схемы всех уголков Солнечной системы в целом. — Десяток авиаматриц. Полтора десятка тяжелых линкоров. Сотня крейсеров. Сотня корветов. Три сотни легких миноносцев. Это империя, малыш, наша космическая империя. И кто бы что ни говорил, вся она подчиняется лично мне. Я могу отдать приказ, и любой корабль тут же помчится выполнять его, лишь после спросив: «А для чего это надо было делать, ваше величество?». Аристократия — верхушка армии, верхушка флота, да, но не надо переоценивать её влияние. И пока простые солдаты и космонавты — рядовые граждане Венеры, я спокойна за вооруженные силы.

А это пехотные части, армия. — Картинки забегали вновь. — Наши базы. Деструкторы. Ракетницы. Истребители. Авиакрылья космического базирования. Штурмовая авиация. Авиация поддержки. Танковые корпуса. Это десант, элита элит, как они сами себя считают, — она усмехнулась. — На самом деле мясо, но это между нами. Десант, зенитчики, тяжелая пехота, танки. Настоящая военная машина, современная, хорошо оснащенная, способная сломить оборону любого, даже очень крупного соперника на Земле. Кроме всего этого есть рабочие оборонного сектора. Миллионы рабочих. И всеми ими руковожу я, вот отсюда, из этого дворца. Из этой цитадели. Неслабо?

Я кивнул.

— Все эти люди, все, Хуан, в любой момент исполнят любой мой приказ. И ни аристократия, ни Сенат, ни правительство не смогут помешать мне отдать его. Как и им — выполнить. Этот шпиль, эта антенна — указала она пальцем вверх, — самое мощное устройство связи в мире, ни одна система подавления не сможет заглушить мой сигнал, я прорвусь сквозь любую блокаду. И миллионы людей исполнят мою волю. Закономерный вопрос: а что я могу им приказать?

Она улыбнулась и сделала паузу, как бы предлагая самому догадаться, что она скажет дальше. Я догадывался лишь приблизительно, поскольку слишком смутно представлял, что она хочет от разговора в итоге.

Ее пальцы вновь забегали по пустоте, и вместе с ними забегали картинки вдоль затемненных стен смотровой площадки. Теперь в ряд выстроились портреты людей — как правило, в возрасте, почти все — мужчины, все солидно одеты, с надменностью в глазах. Я примерно прикинул — около сотни человек, то есть все. Догадаться, кто это, не составило бы труда даже для ребенка.

— Я могу приказать убить их. Всех сразу, в один миг, — зло усмехнулась королева. — Или кого-то конкретного из них. Или конкретных человек двадцать, например. И через сутки они будут мертвы, невзирая ни на собственную охрану, ни на политическую обстановку. Даже такие, как этот. Как, например, ты относишься к Фернандо Ортега?

Пальцы её величества сложились в «пистолет», она как бы вытянула его и «выстрелила» в один из портретов.

Портрет потемнел, во лбу мужчины появилась отверстие, смахивающее на пулевое, а само изображение начало медленно закрашиваться красной краской.

— А вот еще один, Валерио Батиста.

Второе изображение так же начало «истекать кровью».

— Или Херберто Арреола.

Картинки закрутились, словно барабан в револьвере, и она принялась садить навскидку, выбирая в ленте портретов наиболее понравившиеся.

— А вот главный мой «доброжелатель», Октавио Феррейра. — Лента остановилась, показывая мне лицо человека, смутно знакомого — виденного где-то в программе новостей — которого называют самым богатым в Солнечной системе. Отца Сильвии и «сына Аполлона», ближайших друзей её высочества инфанты. — Пафф! — И его изображение «заплыло» краской.

— Я могу устроить бойню, Хуан, в любой момент. — Королева Лея обернулась ко мне, подводя итог представлению. Портреты исчезли, огромный кольцевой визор завихрился прозрачной пленкой. — И решить этим многие проблемы нашего государства. Повоевать за свои права, вырвать из их загребущих лап все, что они прибрали. Вопрос сводится лишь к тому, станет ли от этого легче Венере?

Я пленница, Хуан. — Тяжелый вздох. — Я могу одержать победу, но это будет победа в битве. Последующая же за этим война уничтожит и меня, и государство, каким его привыкли видеть мы все. Власть это рабство, мальчик….

…Но если б ты знал, как иногда хочется послать всё к дьяволу и сделать этот самоубийственный шаг! — Она нервно рассмеялась.

Я молчал, впитывая в себя, как в губку, все, что увидел. У меня уже были мысли относительно того, что представляет собой эта женщина, и что она не так проста, как хочет казаться, но окончательные выводы я сделаю потом, позже, когда разложу всё по полочкам.

— Ты знаешь, какова численность моих подданных? — задала она новый вопрос.

— Около ста миллионов? — неуверенно спросил я.

— Сто семь. Примерно, — кивнула она. — Только подданных, без марсиан и мигрантов. Вот.

Она взмахнула рукой, выписав ею какой-то жест, и огромный визор вновь ожил. Но теперь вместо изображения он выдавал имена — длинные списки имен, идущих в столбики друг за другом, уплывающие куда-то снизу вверх. Столбик за столбиком, по огромному двадцатитиметровому в диаметре кругу.

— Здесь имена всех моих подданных, их дела, личные карточки. Все данные, со всех служб, от налоговой и пенсионной до гвардии и безопасности. — Она подняла ладони, и, растопырив пальцы, потянула руки вверх. При этом скорость мелькания на визоре увеличивалась, увеличивалась, пока не дошла до того, что вместо букв стали мелькать одни неясные тени.

— Вот, так быстрее. Теперь выбери кого-нибудь.

Я подошел к голограмме и начал обходить её по периметру, пытаясь понять, что хочет мне показать эта женщина. И сейчас конкретно, в данную минуту, и вообще, устроив мне вначале показательную казнь, затем экскурсию на крышу мира. Не придя ни к какому выводу, просто ткнул пальцем в первом же попавшемся месте.

Как и ожидалось, проносящееся на огромной скорости изображение моментально встало в одной точке, и от масштабов этой остановки у меня даже на момент закружилась голова. Через секунду все имена, кроме того, в который я уперся пальцем, исчезли, а выбранный мною файл раскрылся в несколько подряд идущих изображений, и целый ряд листов с текстовой информацией.

Я отошел назад, чтобы было четче видно, к самому терминалу. Перед нами открылись изображения человека в летах латинской внешности с большой примесью индейской крови — потомок переселенцев из горного Перу или другого похожего места. Красавцем этот человек не был, видимо, даже в юности, но и страшным назвать его язык не поворачивался — кажется, я попал туда, куда надо, в «среднестатистического венерианина».

— Мигель Джузеппе Эрнандо Рамос, — прочитала вслух королева. — Санта-Мария-полис, 2389 года рождения. Разнорабчий, монтажник куполов, проходчик. Ныне на пенсии. Трижды привлекался за драку и нарушение общественного порядка, два предупреждения за неправильное вождение транспортного средства, судебная тяжба за наследство. Католик. Вдовец. Отец троих детей. Дети… Достаточно, — заключила королева и вышла из-за терминала. Подошла поближе к главному изображению, размещенному на лицевой части досье. Внимательно всмотрелась в глаза мужчины.

— Как думаешь, Хуан, сколько времени пройдет прежде, чем я отдам приказ его убить и до того, как этот приказ будет исполнен? Я не собираюсь никого убивать, это просто вопрос.

— Не знаю, ваше величество, — меня покоробило от такого «просто вопроса». — Час. Может, два. Это же не глава клана, это простой человек.

— Простой человек… — потянула она. — Вот именно, простой. Я могу приказать схватить этого простого человека, доставить любое место планеты и пытать его. Или делать что-то другое. Теоретически я могу сделать с ним ВСЁ, Хуан, и мне это сойдет с рук.

Она развернулась и раскинула руки в стороны:

— Я всемогуща для каждого из них! — Визор вновь подернулся рябью, и вместо досье на Мигеля Джузеппе вновь неспешно поплыли буквы имен подданных Золотой Короны. — Вольна решать вопросы их жизни и смерти! И в отличие от глав кланов, никто, НИКТО не сможет помешать мне! Ты можешь представить себе такую власть, Хуан? Ведь ты, так же, как и он, можешь не выйти из этого дворца просто потому, что мне захочется.

Меня вновь передернуло — таковая ситуация обрисовывалась, когда мы спускались в подземелья.

— Да, ваше величество. Могу.

— Ни суд, ни гвардия, ни даже журналисты не спасут от моей воли. Как не спасли того человека в подвале. Это не будкт тайной: об этом будут знать некоторые службы да и просто сведущие люди, но никакого шума не поднимется.

— Потому, что я — королева, — закончила она. — И вольна наказывать нерадивых подданных, переступивших черту.

— Ты возразишь, скажешь про закон? — Она кисло скривилась. — Закон есть. Но есть то, что находится над законом, что контролирует его исполнение. Контролирует правила игры…

— И потому вы не сделаете этого, — отрезал я, вновь перебивая монарха. — Никогда и ни с кем, кроме таких, как ваш Рамуальдо…

— Раймундо, — автоматически поправила она.

— Потому, что то, что «над» законом, не может клониться ни на одну из чаш весов, ни на «праведную» сторону, ни на «неправедную». В этом ваша функция, как монарха и королевы. При нарушении этой функции вас свергнут, плевав на традиции.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты понимаешь, но не до конца. Я говорю не про функцию, а про отношение. Отношение к людям. Я не сделаю этого, но не сделаю Я. Но я МОГУ сделать это, и никто мне не запретит. Во всяком случае, кто-то другой на моем месте сделал бы. Перешагнул через людей, наплевав на них, как на несущественную мелочь. Понимаешь?

— Как ваш сын, сбивший десяток человек на машине, и которому ничего за это не было, — огорошил я, внезапно поняв, к чему она так долго и нудно клонила. — На его месте могли быть и вы.

Есть, попал — королеву аж передернуло. Но я озвучил именно то, что она пыталась сказать, потому возражений не последовало — она лишь лаконично вздохнула и прошлась вдоль одной из колонн.

— Да, как мой сын. К сожалению, таких, как он, много, особенно, среди детей тех, кто правит этим миром.

Пауза.

— Эдуардо — моя проблема, моя ошибка, головная боль. Я упустила его сама и не дала отцу в нужное время воспитать его. Теперь расхлебываю. Но пример удачный — я могла быть на его месте и нисколько не раскаиваться. Потому, что я — повелительница. Богиня для каждого из них. Богиня, имеющая право быть жестокой и беспощадной. Это власть, Хуан, власть немаленькая.

Она жестами отключила все экраны, все визоры.

— Я — плохая правительница, это не секрет. Я недостаточно умная, чтобы придумать, как можно выйти из надвигающегося кризиса, как укрепить королевскую власть. Я недостаточно смелая, чтобы воспользоваться идеями других людей, разрабатывавших подобные сценарии, и недостаточно доверчивая, чтобы доверить эту реализацию кому-то другому. А еще я пытаю людей, ты это видел. Необходимость — это отговорка, на самом деле это устоявшаяся задолго до меня процедура, а я, как королева, не пошевелила пальцем, чтоб её исправить. И кроме неё я НЕ сделала много вещей, которые не характеризуют меня с хорошей стороны…

…Но я никогда не сделаю так, как поступил Эдуардо, — закончила она с жаром. — Я никогда не прикажу убить кого-то вроде сеньора Рамоса или Октавио Феррейра. Не потому, что боюсь — не боюсь. А потому, что главное, Хуан, самое главное для правителя, быть мудрым. Не умным, не сильным, не добрым, а мудрым. И первая мудрость, заключается в том, что правитель должен ЛЮБИТЬ своих подданных.

Взмах руками. Вновь активировался визор, и на нем лихорадочно замелькали, но теперь уже не строки с именами подданных, а раскрывающиеся картинки, накладывающиеся одна на другую. Сотни мелькающих лиц реально существующих живых людей.

— Мигель Джузеппе может быть республиканцем, противником королевской власти как таковой, а соответственно, и меня. Он может не любить меня лично, считая глупой развратной шлюхой. Он может просто так ненавидеть меня, без причины, или презирать. А может и любить меня, уважать. Таких, как он — десятки миллионов, и все они разные. Я же должна всех их только любить. Любить и заботиться. Защищать. Несмотря ни на что.

Я глупая стерва, использующая на полную катушку свое окружение, но стерва мудрая. И пока я люблю свой народ, свою планету, каждого, кто живет здесь, я непотопляема. Это главный закон власти, Хуан, главный её постулат. Любовь. Можно быть суровой и несправедливой, но нельзя быть не любящей.

— Мать не всегда хорошо относится к детям, но всегда любит, — зачем-то добавил я прочитанную где-то ранеё мудрость. — Даже самая жестокая и суровая.

Королева выдавила улыбку.

— Достаточно, Хуан. На сегодня с тебя хватит. Думаю, это не последняя наша беседа, остальное позже.

Она картинно задумалась.

— Мне нужны люди, верные и преданные. Но главный критерий, по которому я отбираю, ты теперь знаешь. Иди.

Я развернулся и медленно побрел к лифтовой кабине, словно придавленный. Она права, далеко не все на планете хорошо о ней отзываются. Но даже те, кто не считает её идеалом правительницы, встанут за неё горой. Потому, что ЭТА любовь взаимна.

Итак, я дорос до главного постулата власти. Мне приоткрыли ставни, показали мир с высоты, причем совсем не столько в прямом смысле, сколько в переносном. И я всё больше и больше приходил к мысли, что умереть за ТАКУЮ королеву — не так уж и плохо. В случае, если показанное мне — истина, а не хорошо поставленная комедия, конечно же, а в последнем мне придется разбираться весь оставшийся вечер и, возможно, ночь. Д-а-а-а-а!

Кабинка. Палец без участия мозга нажал цифру «6», затем «Закрыть». Створки медленно встали на место. Кабина плавно отправилась тот же путь, что прошла каких-то двадцать минут назад, но в обратном направлении.

Есть, не ошибся, тот самый зеленый коридор. Меня встречали сеньора Гарсия, четверо хранителей и Мишель, взволнованная, с хмурым лицом.

— Всё в порядке? — спросила она, когда я вышел. Главная наказующая проводила меня оценивающим взглядом и шагнула в лифт, створки за ней начали смыкаться.

— Да, — выдавил я через силу.

Мишель взяла меня за рукав и потянула прочь, туда, где по моим расчетам были ступени — спуск вниз, на первый этаж.

Я и не заметил, как все вошли и начали рассаживаться по местам. Я по-прежнему сидел на столе председателя, этой невозможной сеньоры, в поведении и целях которой не разобрался, и под её сухим взглядом поднялся. Она села и указала рукой на «точку».

— Прошу.

Я неохотно вздохнул и выполнил требуемое — церемониал нужно соблюдать.

— Мы тебя слушаем, Хуан, — раздался её мягкий елейный голос. Сама доброжелательность. Но обмануть им меня было нельзя — за каждым словом, как и прежде, пряталась сталь.

— Я готов, сеньора, — начал я с жаром, которого не ожидал от себя сам. — Готов служить её величеству. Вы правы, у неё есть изъяны, и их не может не быть, пока она — человек… Но я…

— Готов, — перебила она. — Что ж, понятно. А готов ли ты, Хуан Шимановский, к тому, что тебя могут бросить, подставить? Пожертвовать тобой ради «Великой Цели?» — скривилась она.

Мне стало не по себе. Эта сеньора занималась тем, что вскрывала нарывы со своего заведения. Сдирала подсохшую кожицу, выпуская гной, выставляя его напоказ. Она вела себя неадекватно с точки зрения логики: как председателю Совета ей нельзя ни поступать так, как она обошлась со мной, ни устраивать акты антирекламы. Но она преследовала какую-то четкую иную цель, более важную, и все её эксцентричные выходки четко вписывались в общую схему. Вопрос — что за цель?

— Тебя ведь УЖЕ предали, — продолжала бить она. — Уже сдали. Человек, которому ты верил. И тоже ради «Великой Цели». И ты всё равно хочешь идти?

— Да… — прошептал я. Тихо-тихо. Но в помещении царила гробовая тишина и все меня прекрасно слышали.

— Почему, Хуан? — разочарованно воскликнула она. — Ты что, дурак?

— Нет, сеньора. — Меня начала разбирать злость…

И вдруг я впервые почувствовал силу! Она давила меня, всё это время, эта «штандартенфюрер»… (Кстати, интересное слово! Где я его раньше слышал? Вот-вот, совсем недавно) Давила морально, подавляла. А теперь магия её харизмы вдруг действовать перестала. Давно следовало разозлиться!

— Нет, я не дурак, — продолжил я, чувствуя, как глаза мои заблестели холодным блеском. — Вы предлагаете мне не идти туда, где плохо. Где бьют, унижают, могут предать. А вы можете назвать альтернативу? Хоть одну альтернативу в нашем гребанном мире, где можно не пресмыкаться перед какой-нибудь мразью, а служить? Честно служить, на благо Родине, народа и королевы? Я искал такие места, сеньора, но, к сожалению не нашел. — Я красноречиво посмотрел на сеньору Сервантес, главу ДО, которую видел в школе. Та меня поняла и опустила глаза. Нашу зрительную дуэль не могли не заметить остальные, и так же все поняли.

— Ваш корпус — единственное место, где, как я считал, можно сделать это, — продолжил я с новой силой. — Жесткий устав, маленькая община, вековые традиции. Здесь никому не дадут вылезти вверх так, чтобы тот топтал окружающих. Чтоб необходимо было лизать его сапоги, чтобы выжить. И королева… Да, повторюсь, она не святая. Но она любит свой народ и готова ради него пойти на жертвы, а это такое… — я сбился. Вздохнул, выдохнул. Меня не перебивали. — …Это такое качество, какого я не видел нигде. Ни в ком! — закончил я, подобрав слова.

— Я готов рискнуть и поставить ва-банк, сеньора. Оно того стоит. И ваш гребанный корпус со своими законами, и королева Лея.

Сеньора усмехнулась себе под нос.

— Ты общался с ней всего несколько часов, но уже сделал такие далеко идущие выводы?

— Я верю своим ощущениям, сеньора. Я верю своей интуиции. А она говорит, что за её величество стоит умереть. И да, я прекрасно отдаю себе отчет, что обратной дороги нет. Нет — значит нет.

Повисло молчание. «Кивалы» даже не пытались лезть в этот разговор, не их уровень. «Решающие» же думали. Анализировали. Взвешивали. Включая Катарину, которая, несмотря на статус «бедной родственницы», была в теме. Но больше всего думали сеньора «штандартенфюрер» и её высочество — последняя даже смотрела на меня как-то не так, словно впервые увидела диковинное животное.

— Она может предавать, причем самых дорогих людей, — потянула сеньора председатель, скривившись, вспоминая что-то свое, личное. «Кивалы» после этих слов принялись активно… Ну, не отворачиваться, но искать глазами другие цели, как бы демонстрируя, что они ничего не видят и не слышат. — Твоя интуиция тоже не святая.

Да, скорее всего так и есть. Этой сеньоре я верил. Что-то у них было с королевой, какой-то напряг, и она не может забыть ей этого. Но себе, своим ощущениям, я верил больше. Потому поднял голову выше, улыбнулся и пожал плечами:

— Но я все-таки рискну.

Она медленно-медленно кивнула, признавая за мной такое право, после чего с облегчением выдохнула и хлопнула в ладоши.

— Так тому и быть! Ты сделал свой выбор.

Такой же облегченный вздох повторили все «решающие» и большая часть оставшихся офицеров. К моему удивлению. То есть, всё серьезнеё, чем я думал. После чего все снова начали подниматься и расходиться.

«Тест пройден, Шимановский! — обрадовал внутренний голос. — Ты рад?»

«Это был не тест, — возразил я ему. — К сожалению».

«А что же?»

Я задумался, но четко сформулировать термин, чем же являлся сегодняшний концерт, так и не смог.

«Точка невозврата. Просто точка невозврата. С тяжелой сигнальной артиллерией».

Лея любила это место. Здесь она успокаивалась, в голову ей приходили мысли, как решить ту или иную нерешаемую задачу. Почему-то всегда выходило, что решение у такой задачи простое, элементарное, вот только додуматься до него оказывалось не так просто. Почему? Елена не знала. Возможно, естественный свет здесь так влиял на неё, или состояние созерцания. А может, смотря на город и на планету, она чувствовала взваленную на неё ответственность и в спокойной обстановке концентрировала все ресурсы мозга?

Кто знает, но тем не менеё, смотровая площадка давно стала местом, куда подруга уходила постоять и подумать, прийти в себя. И ждать, что она сразу спустится отсюда после встречи с Хуаном, было по меньшей мере глупо.

— Ты в порядке? — спросила она, приблизившись сзади, но не подходя вплотную. Лея кивнула. — Он ушел. Мишель забрала его.

— Хорошо.

Это «хорошо» было сказано настолько равнодушно, что Елена поежилась. Что-то творилось в черепной коробке её Принцесски, что-то бурное, и как обычно, непонятное. И судя по всему, будет иметь большие последствия.

— Как ты? — задала она главный вопрос, ради которого и поднялась наверх.

— Хорошо. Думала, будет хуже. Но я сдержалась. Вновь, как и в прошлый раз. Знаешь, как было тяжело?

Елена знала.

— Но я — королева, и прежде всего должна быть ею. И я была королевой.

Лея была готова расплакаться, и то, что не плакала, было заслугой созерцательно-заторможенного состояния.

— Тебе не занять нишу Стефании, даже если ты сильно захочешь и расскажешь ему, — сказала Елена, читая у подруги в душе.

— Я знаю. И всегда знала. Но… Он мой сын, Елена. Это странное материнство, даже страшное, но это материнство. Я создала его, начиная с самого эмбриона, с самого генокода! Я больше, чем мать!..

Вздох.

— …А она его просто родила.

Лея опала, и во вздохе этом отчетливо слышалась обреченная тоска.

— Но называться матерью я не могу совсем не потому, что его родила другая, — горько продолжила она. — В наши дни это мелочи, тем более с моим положением. Я не могу ею называться потому, что потеряла его, давным-давно, двадцать лет назад, оставив на произвол судьбы. Я оставила проект на самотек, Елена, и этого простить нельзя.

— Ты не оставила, — попробовала возразить она, но сама не была уверена в своих словах. Лея зло обернулась и закричала прямо в лицо:

— Я не интересовалась им, Елена! А значит, бросила!

Что, ну что мне стоило наблюдать, как он растет? Просто наблюдать? Как делает первые шаги, ходит в сад? А школа? Ты знаешь, какие проблемы были у него в школе? Он же русский! Считает себя таким потому, что дети-латинос дразнили его из-за национальности Стефании! Хотя какой он к дьяволу русский! Он сын королевы латиноамериканской планеты! И это потеря, Елена. Которая нам ещё аукнется.

А дальше? Дальше что? Да, он рос в достаточно суровых, но не критических условиях, закалялся, как мы и хотели. Но не слишком ли строгие оказались условия для проекта «Наследник»? Он волчонок! Скукоженный волчонок, смотрящий исподлобья на весь мир, в любой момент ожидающий удара! Он не верит никому! Никому, Елена! Даже мне! Не так: тем более мне!

— Это не так плохо для потенциального монарха, никому не верить, — возразила Елена, но Лею не убедила.

— Монарх должен быть монархом, человеком, понимающим, кто он, ощущающим свое достоинство. А не забитым зверенышем, в любой момент ожидающим подлости. Он должен решать проблемы, а не преодолевать их, выкладывая для решения все силы в один единственный рывок, плевав на последствия. Он не уличный мальчик, не «страж трущоб», но в нем та же самая ущербная психология улицы.

А дальше? А эта долбанная частная школа, уже жалею, что запретила Аделии закрывать ее! Долбанная администрация, шлифующая в титулярах послушание и вышвыривающая всех, кто более менеё проявит себя! Все эти унижения, всё бессилие, которое он пережил! Как ты думаешь, хорошо ли отразится на человеке мысль, что он никто? Кем он после этого станет?

Да что администрация, его убить там могли! — вновь закричала она. — И кто? Какой-то сын криминального ублюдка, не стоящего даже того, чтобы я имя его вслух произносила! Почему я не интересовалась им, доверяя скупым отчетам Алисы? Почему не помогала? Хотя бы тайно, чтобы он не догадывался о моем существовании? Почему, Елена?..

Лея хотела сказать что-то еще, но задохнулась и сникла, а затем переключилась на другой аспект той же проблемы.

— Сережа — умная скотина. Так провернуть со Стефанией! Подумать только! Зечка! Проститутка! И я дала согласие на её кандидатуру! Дала согласие, чтобы мой сын стал её сыном!..

Елена молчала. Эта тема обсуждалась не раз, и не два, и даже не три. Сережа как обычно сумел провернуть невыполнимое дело, и в который раз это сошло ему с рук, несмотря на то, что объектом его подставы стало дело всей жизни её Принцесски. Чтоб сделать такое нужно быть им и только им!

Очнулась Лея и поняла, что к чему, поздно, когда ничего нельзя было исправить. Сережа был отстранен от любой информации по проекту, но свое он к тому моменту получил — возможность беспрепятственно видеться с детьми, и гарантию того, что ребенок Стефании не сможет стать королем, создав его детям конкуренцию. А в перспективе вообще не мог стать кем-то значимым на этой планете, ведь с такой биографией «мамочки» это задача невыполнима даже для человека с шестьюдесятью пятью возможными из шестидесяти восьми «новых» генов. Забирать же ребенка у Стефании и искать другую «мать» Лея так и не решилась.

— И после этого, всё зная и всё понимая, его бросаю еще и я. Разве могу я называться матерью после этого? — заключила Лея, почувствовав, что выдыхается. — Это я виновата, что он пришел к Мишель. Виновата в том, что ему понадобилась защита, которую могла дать только она. Я плохая мать, Елена!

Елена вздохнула и встала рядом.

— Не казнись. Так было надо. И ты знаешь это. Если бы кланы узнали, что ты интересуешься им… Такое дело, как внимание королевы, не спрячешь!

Лея отрицательно покачала головой.

— Это не оправдание. Можно было что-то придумать. Я потеряла этим больше, чем могла бы, узнай кланы о моем интересе. И главное, потеряла его самого. Он не простит мне, если узнает, не примет меня.

— А что сегодня? Как ваш разговор? Как прошло? Всё получилось? — поспешила перевести Елена тему.

Лея задумчиво покачала головой.

— Да, почти. Но не стоило возить его вниз. Как мать я утверждаю, что это было сделано зря.

— Но как королева?

— Как королева… Он понял. Всё понял. И там, и здесь. Но не представляешь, чего мне это стоило!

Елена представляла — слишком хорошо знала свою Принцесску. Она подалась вперед и обняла ее.

— У меня вновь нет выбора, — прошептала Лея. — Я вновь не могу быть ему матерью, как и прежде — на чувства нет времени. Только кажется, я снова предаю его.

Елена отрицательно покачала головой.

— Он пришел, чтобы быть сильным, чтобы драться. И эту борьбу ты ему дашь. Нет, я так не думаю. Может, он в итоге даже скажет тебе «спасибо»?

В последнем Лея сомневалась. Впрочем, выбора у неё, и правда, не было.

— Однако теперь я больше не буду безвольной наблюдающей, — вскинулась вдруг она, отстранившись, и начала вышагивать по площадке. — Теперь я буду следить за процессом, так сказать возьму бразды правления в свои руки. Если не суждено стать матерью — я стану для него королевой. Настоящей, за которую он будет готов умереть и которой будет гордиться. Ведь королева — тоже в какой-то степени мать, мать всем своим подданным.

Усмешка.

— Мы боялись внимания кланов? Теперь бояться нет смысла. Я же обязана дать ему такой пинок, чтобы через время этим сеньорам стало тошно. Я должна сделать его сильным. И сделаю.

А для начала… — Она задумалась. — Для начала мы организуем небольшое представление. С одним единственным зрителем.

И вкратце изложила суть дела.

Елена стояла с открытым ртом, хлопала глазами.

— Но зачем так сложно? Это же…

Что «это же», сформулировать она не смогла. Слово «неправильно» не отражало достаточную глубину переживаемой ею эмоциональной окраски. Однако, она знала, что это серьезно — Лею не зря зовут Сказочницей, это вполне в её духе.

— Это необходимо. Я не хочу, чтобы он удрал, столкнувшись с трудностями. Наших девочек за воротами ничего не ждет — или жизнь воровок, или проституток. У него же там прекрасное будущее. И главное, он знает ту жизнь в совершенстве, знает её ценности, в отличие от тех же девочек. Если захочет удрать — мы его не удержим. Понимаешь?

Елена понимала. У Леи не поднимется рука наказать его в случае побега. Однако, и устав корпуса — не игрушка.

— Поэтому самым главным барьером на дороге к дому должна стать его собственная воля, его собственное желание остаться. Он сам для себя должен взорвать мосты. Не мы ему — он себе. Нет барьеров сильнеё, чем это. Вот мы и должны будем сделать так, чтобы он взорвал их.

— Я не смогу. — Главная наказующая планеты задумчиво покачала головой. — Я не актриса.

— Я знаю. Потому спустись вниз и вызови Сирену. Скажи, срочно. У меня к ней долгий-долгий разговор.

При звуках этого имени Елену перекосило, однако она понимала, что это правильное решение. То, что Лея хочет на неё повесить, не вытянет больше никто.

— Ты же разошли всем членам Совета приказ: завтра в полдень общее собрание. Явка обязательна. Гулять — так гулять…

Все разошлись. В огромном кабинете остались четыре женщины, подсевшие поближе друг к другу для удобства общения. Каждая из них имела солидный вес в обществе, у каждой был авторитет, и за каждой стояла сила. Но здесь они представляли одну силу, один фронт, что бы не разъединяло их за пределами здания с розовыми колоннами.

— Итак, дорогая моя, — воскликнула женщина с рыжими волосами, обращаясь к той, которую ушедший мальчик про себя окрестил «штандартенфюрером», не догадываясь, насколько точно угадал с прозвищем. — Что всё это значит?

Сеньора в черной форме усмехнулась и сдула со лба выбившуюся пядь.

— Я буду его воспитателем. После того, как он пройдет курс молодого бойца, — кивок в сторону белокожей Мишель, — заберу его. И буду тесно курировать. Обучать.

— Воспитывать, — добавила Елена, слегка скривившись.

Лицо Мишель в этот момент ничего не выражало, однако все чувствовали, что внутри неё идут тяжелые бои. Принцесса же задумчиво покачала головой — для неё это заявление новостью не стало. Впрочем, не стало только благодаря тому, что она просчитывала такую возможность развития событий ранеё.

— Да, воспитывать, — Сирена выдавила победную улыбку. — Ей мало трех принцев на моей шее, она хочет взвалить и четвертого. Только знаете… — её глаза хитро прищурились. — Кажется, это хорошая новость. Мне он понравился, мы сработаемся.

— Зачем же было тогда его бить? — усмехнулась Елена. — Прилюдно?

Сирена повесила на лицо загадочное выражение.

— Способ знакомства. Расстановка приоритетов. Я не хочу получить второго Эдуардо — хватит, нанянчилась. Но, кажется, он мальчик способный, всё понял, и дальше процесс пойдет хорошо. Если меня не обманывают опыт и интуиция, конечно же. И умение разбираться в людях.

У присутствующих не нашлось аргументов, чтоб прокомментировать это.

— Ладно, тогда о делах насущных, сиюминутных, — подвела итог витка беседы её высочество. — Мои мальчики в данный момент активно занимаются тем, что уничтожают о нем все сведения, во всех планетарных базах данных. Теперь же, когда его передали с рук на руки, я уберу его и из секретных баз, с ограниченным доступом. К завтрашнему утру человека по имени «Хуан Шимановский» на планете существовать не будет. Единственное его личное дело будет находится в твоем шкафу — кивок на Мишель, которая согласно кивнула в ответ. Что-то еще от меня требуется?

— Оставь ему школу, — ответила златоволосая.

И глядя на недоумевающее лицо её высочества, пояснила:

— Ему и девятнадцати нет. Он еще слишком маленький. Дай ему закончить собственную школу, легально, официально. Чтоб никто не смог потом придраться, в случае чего.

Ее высочество задумалась, но согласилась.

— Хорошо. Но я поставлю на его школьное досье защиту — его смогут найти там только те, кто знает, кого искать и где искать. Без биометрики и дактилоскопии, разумеется. Под твою полную ответственность и с твоей легендой.

Мишель кивнула.

— Легенду придумаю. Беру школу на себя. У кого-нибудь есть возражения по поводу школы?

Возражений не было. И Елена, и Сирена восторга от подобной идеи не испытывали, но предпочли оставить мнение при себе.

— В таком случае, кроме закрытого досье школы, никаких упоминаний об этом человеке на Венере не останется. У меня все, — вновь подытожила её высочество.

— Вот и славненько! — поставила точку в разговоре Сирена и поднялась. Сегодняшняя баталия с мальчишкой высосала из неё много сил. Да, внешне она железная, непрошибаемая, но только внешне. — В таком случае, я буду изредка наведываться, интересоваться, как у моего подопечного дела. Надеюсь, ты не против?

Мишель не была против. Но ноздри её при этих словах невольно расширились.

— Забавный парень! Пойду изучать, что наш департамент нарыл на него за всё это время…

Она облегченно вздохнула и направилась к выходу, завершив сегодняшнеё непростое заседание.