Театр Абсурда

Недавно по ТВ показала Брейвика, убившего пять лет назад в Скандинавии почти сотню человек, и сидящего сейчас в тюрьме в таких условиях, которые многим и не снились даже на свободе…

Я тут же вспомнил про свой рассказ, написанный в середине 90-х годов прошлого века. Тогда это была просто детективная фантастика, но сейчас всё кажется каким-то мистическим предвидением. И то, что я описывал в рассказе одну из скандинавских стран, и с некоторыми фамилиями — оттуда же. И в особенности — заключительной фразой рассказа, потому-что Брейвик на государственном уровне уже почти созрел для того, чтобы стать национальным героем…

А что с миром будет ещё через двадцать лет?..

Вертолёт вынырнул из-за крыши высотного здания нефтяного банка, слегка поворачиваясь вокруг оси, провалился в тесный колодец крохотной площади, и завис в метре от мостовой, покачиваясь под порывами ветра, создаваемыми его же винтом. Из своевременно распахнутого люка геликоптера нетерпеливо выпрыгивали люди в глухих защитных костюмах, прижимавшие к груди длинноствольные автоматы.

— Это ещё что такое?! — возмущённо спросил Беркли. — Мы пока подмоги не вызывали!

— Начальство смотрит гораздо дальше нас с тобой, и на всякий случай подстраховывается. — Линдсберг смешно щурился от ветра, который нагонял на его глаза слёзы.

Вертолёт уже сидел, и люди в штатском вытаскивали из его тёмного нутра многочисленные ящики и ящички, поспешно складывая из них высокий штабель.

— А это что ещё?! — не понимал Беркли. — Какого, простите, чёрта?! Что они вообще себе позволяют в такой ситуации?! А если этот псих из-за них переполошится, и начнёт пальбу?! Они что, совсем сдурели?! Там же почти полсотни безоружных людей! Если ему что не понравится, он их всех перестреляет, как белок в клетке!

Беркли решительно двинулся к группе только что прибывших военных, перед которыми, энергично размахивая руками, расхаживал некто в гражданском, но явно офицерского вида.

Вертолёт облегчённо взмыл к высоким крышам и исчез за ними, унося с собою шум и ветер.

Офицер шагнул навстречу комиссару.

— Потрудитесь объяснить!.. — гневно начал Беркли.

Офицер отдал честь.

— Майор Оберли! Имею письменный приказ сменить ваших людей на боевых позициях!

— С какой это стати?! — уже привычно возмутился Беркли. — Мы что, не справляемся со своими обязанностями или больше не внушаем доверия нашему правительству?!

— Нет, господин комиссар, не в этом дело. Просто предстоит специфическая операция, которую способны успешно провести лишь специально подготовленные люди.

— Какая операция, майор?! О чём вы вообще сейчас говорите?! Вы его, конечно же, пристрелите, но перед этим он успеет загубить не один десяток невинных жизней! Не слишком ли велика плата за смерть сумасшедшего, возомнившего себя суперменом?! Переговоры ещё не исчерпали себя! В конце концов, можно и откупиться! Никакие деньги не могут сравниться с человеческой жизнью! Её даёт Бог, и только он имеет полное право забирать свой подарок обратно!

— У меня есть письменный приказ, господин комиссар, — сказал Оберли почти извиняющимся тоном. — У вас — ваш, а у меня — свой. Мы оба не в праве их нарушать.

…— Эй, копы, мать вашу! — сердито запищал радиотелефон в руке у Беркли. — Что у вас там такое творится?! Мы так не договаривались! Вы что, хотите новых проблем?

Комиссар поспешно нажал кнопку ответа.

— Не волнуйтесь, ничего страшного! Это всего лишь смена! Городское начальство считает, что военные лучше полиции справятся с задачей обеспечения здесь порядка!

— Смотрите, комиссар! — пропищала рация. — Если это не так, я начну вышибать мозги заложникам!

— Всё нормально, Стрик! — комиссар посмотрел на гражданских, копошившихся возле выгруженных из вертолётов ящиков. — Спешу вас обрадовать: они привезли обещанные деньги, так что военные выполняют функцию и их охраны! Сумма-то немалая!

— Это самое приятное для меня известие за последние полчаса, комиссар! — довольно отозвалась рация. — Когда я отсюда наконец вырвусь, то пришлю вам за него по почте целый ящик французского шампанского! Какое вы больше любите?!

— Полусухое… — автоматически ответил Беркли, чтобы не прерывать с преступником диалога.

— Это весьма забавно, комиссар, но в этом наши вкусы совпадают! — хохотнула рация. — Мы могли бы подружиться!

— Я подумаю, — продолжал Беркли неприхотливый экспромт. — Когда вы улетите с деньгами, а меня за это пинками уволят из полиции, мне придётся круто менять свою жизненную философию. Нынешние друзья от меня, скорее всего, отвернуться, и я вынужден буду искать дружбы у своих бывших врагов, — полицейский умышленно старался быть по возможности многословным, чтобы выиграть время.

— Я весьма рад за вас комиссар! — охотно отозвалась рация. — Но ещё больше я буду рад, когда мне, наконец, принесут мои любимые денежки! Автобус уже готов?!

— Ждём буквально с минуты на минуту. — Беркли нервно оглянулся. — Он вот-вот будет.

— Ладно, даю вам ещё полчаса! — смилостивилась рация. — Но ни минутой больше, комиссар! Так им и передайте! У меня уже жутко чешутся руки, а патронов в моей большой сумке с лихвой хватит на то, чтобы изрешетить целую сотню!

Беркли отключил рацию от передачи.

— Я надеюсь, это деньги?.. — спросил он у офицера, снова посмотрев на непонятные ящики.

— Нет, комиссар, это другое…

— Какого чёрта?! — Беркли ткнул пальцем в свои наручные часы. — Через двадцать девять минут он начнёт расстреливать заложников, а мы ещё и с места не сдвинулись!

— У меня приказ… — майор Оберли сделал короткий знак рукой, и его солдаты двинулись к позициям полицейских. — Будьте добры, комиссар, уведите отсюда своих людей. Они слишком плохо экипированы, поэтому рискуют гораздо больше, чем мы.

— Вы что, серьёзно собираетесь брать захваченное здание штурмом?! — ужаснулся Беркли.

— Да… — коротко ответил майор. — Или автобус… Других вводных у меня не было…

Беркли схватился за голову.

— Они там все рехнулись! Будет бойня, вы это понимаете?! Что они ответят, когда их за это спросят?!

— Так вы уйдёте со своими в тыл, или останетесь здесь?.. — вдруг спросил майор.

— У вас есть приказ и об отстранении меня и моих людей от дел?! — резко ответил Беркли.

— В нем не было ничего относительно вас конкретно. Можете остаться. Если у вас достаточно крепкие нервы…

В груди у Беркли дунул холодок.

— Может, мне пойти к нему и предложить себя вместо тех несчастных людей?..

— Вряд ли он согласится, комиссар. Скажу вам даже больше: это не спонтанная акция безумца, жадного до денег, а хорошо продуманный террористический акт. В аэропорту его ждут вооружённые до зубов сообщники, поддерживающие с ним непрерывную радиосвязь. Мы случайно перехватили их канал. Они заберут деньги и заявят, что отпустят заложников только после посадки в самолёт. Они сядут в него, часть заложников для отвода глаз действительно отпустят, а остальных просто расстреляют прямо в самолёте и сбросят над океаном… А нам до последнего момента будут морочить головы. Мирного исхода быть не может, комиссар! В аэропорту вторая группа спецназа начнёт операцию одновременно с нами.

Беркли платочком промокнул на лбу пот.

— У вас есть снайперы? — спросил он уже деловито. — Надо его по возможности ограничить в крови…

— Они давно заняли свои позиции.

…Из-за булочной вырулил большой автобус.

— Всё, это сигнал нулевой готовности! — сказал майор. — Уводите поскорее своих людей, они могут нам помешать!

Полицейские ушли, недоумённо оглядываясь на ходу, а автобус медленно подрулил к двери здания, где спрятался террорист. Водитель с поднятыми руками вылез из кабины и пошёл в дом.

Он был там минут пять: судя по всему, обыскивали его тщательно — и в поисках оружия, и на предмет спрятанных на нём «жучков». Он вернулся к своему автобусу, забрался в его кабину, и стал терпеливо ждать.

…Террорист вышел в плотном кольце захваченных людей. У всех руки были связаны за спиной. Стрик шёл в их окружении, чуть присев, чтобы возможные снайперы на крышах имели гораздо больше шансов попасть в заложников, а не в него.

…Первый выстрел прозвучал, когда группа заложников была уже возле автобуса. Не выдержали нервы у одного из снайперов, испугавшегося, что Стрик уйдёт из поля зрения его оптического прицела, и приказ о его уничтожении будет не выполнен.

Беркли в этот момент смотрел в бинокль.

…Пуля попала террористу в грудь, но, видимо, не задела сердца или угодила в бронежилет. Он резко качнулся от удара, ствол его автомата изрыгнул струю пламени, и заложники тут же стали падать: кто от пуль, а кто просто от страха. У Стрика был скорострельный «Скорпион», поэтому очередь слилась в почти монолитный гул.

И тут началось! Пули, летевшие со всех сторон, высекали искры из булыжной мостовой и брызги крови из тел заложников. Стрелявшие, казалось, уже не разбирались, кто здесь друг, а кто — враг, и косили всех подряд. Раненые заложники вскакивали, чтобы снова упасть уже от другой пули, и забиться в агонии. Душераздирающе кричали женщины. Стрика крупнокалиберными пулями отшвырнуло к уже изрешеченному автобусу, но он всё никак не мог упасть и, изумлённо глядя на то, как военные хладнокровно расстреливают тех, кого сам он щадил до последнего момента, помогал стрелявшим своим автоматом, пока в нём не кончились патроны…

Только тогда он наконец упал лицом вниз, будто давая всем понять, что до конца выполнил своё подлое земное предназначение. И затих…

Стрельба сразу же смолкла. Жутко кричали раненые, бились в короткой агонии умиравшие. Около десятка заложников, всё-таки вырвавшихся из этого Ада, сразу же попали в руки врачей. Истерика не пощадила лишь единицы из них…

Беркли бессильно опустился на землю.

— Убийцы!.. — прохрипел он. — Зачем?!.

— Тихо, комиссар! Тихо! — Оберли отдал команду, и солдаты, забросив ставшее ненужным оружие за спины, кинулись к автобусу. Люди в штатском уже спешили туда со своими таинственными ящиками. Мостовая была залита кровью, на которой все поскальзывались. Люди падали, вскакивали и, не обращая внимания на испачканную одежду, проделывали какие-то странные манипуляции. Солдаты оттаскивали мёртвых в сторону, а гражданские тут же с помощью трубок и проводов подсоединяли к ним свои ящики.

Изрешеченного пулями водителя, безжизненно свисавшего из окна автобуса, чуть не забыли, и занялись им только в последнюю очередь.

Беркли был один в своём убежище, все остальные сгрудились в центре площади. Он тяжело поднялся, и медленно пошёл к ним, обессилевший от ненависти к этим людям, только что на его глазах совершившие чудовищное в своей бессмысленности преступление.

Майор Оберли встал у него на пути.

— Возьмите себя в руки, комиссар!

— Вас будут судить… — сказал Беркли сквозь стиснутые зубы. — Вас просто обязаны судить…

— Меня наградят, — возразил майор. — И вас, скорее всего, тоже. За оказанную нам помощь.

Беркли помотал головой.

— Мне уже начинает казаться, что здесь не он один был сумасшедшим маньяком…

— Смотрите! — воскликнул вдруг майор.

…К погибшим в перестрелке подкатили сразу несколько машин скорой медицинской помощи; неподвижные тела укладывали на носилки, которые тут же вдвигались в чрево микроавтобусов. Машины с воем сирен уносились, и их место быстро занимали другие.

— Среди заложников погибших не будет, комиссар, — уверенно сказал Оберли и призывно помахал рукой одному из штатских, находившихся поблизости. — Док, пожалуйста, объясните ему всё!

Гражданский протянул Беркли ладонь.

— Профессор Эрикссон, президентский спец-центр медицинских исследований, — с готовностью представился он. — А вас, комиссар, я знаю! Наслышан о ваших подвигах на ниве борьбы с преступностью. И, честно скажу, восхищён вами.

— Что здесь происходит, профессор?!. — спросил Беркли, растерянно разводя руками.

— Вы курите, комиссар? — спросил вдруг медик.

— Нет! — резко ответил Беркли. — И не пью!

— Сигарету я вам, так и быть, не предложу, — сказал Эрикссон. — А вот выпить пару рюмок хорошего виски в ближайшем баре настоятельно рекомендую. Это великолепно снимает стрессы!

— Вы уклоняетесь от прямого ответа, док! — настаивал Беркли. — Что здесь творится?!

— Эксперимент, комиссар. Сложнейший, уникальнейший эксперимент в условиях максимальной трудности.

— Вы научились воскрешать мёртвых?..

— Да, научились!

— Сначала убив живых?..

— Поверьте, комиссар, это были крайности. Мы рассчитывали на гораздо меньшие потери, но сегодня удача была не на нашей стороне. Случайный сбой, породивший цепную реакцию ошибок. От этого невозможно застраховаться, но, в конце концов, важен итог!

— Сорок трупов…

— Трупов нет, — возразил Эрикссон. — Есть только раненые, которые максимум через неделю выпишутся из клиник.

— Неужели, такое возможно?! — не поверил Беркли, хотя сам видел, что люди, которых медики укладывали на носилки, стонут, говорят и шевелятся.

Оживший водитель автобуса вырвался из рук спасателей, в психологическом шоке пошёл к своей изуродованной машине, открыл дверцу, пытаясь залезть в кабину, но с ним всё-таки справились, и очередная «ambulance» умчала его в неизвестном направлении.

— C недавних пор, комиссар. Исследования были сверх-засекреченными. В глубочайшей тайне мы уже проделывали нечто подобное с жертвами различных несчастных случаев. И вот пришёл момент, так сказать, показательного выступления. И наглядного урока…

— Кому?.. — не понял всё ещё пребывавший в остаточном психологическом шоке Беркли.

— Всем, комиссар! И добрым, и злым! Одним мы хотели дать понять, что у них теперь есть надёжная защита от зла! Другим — что их зло превращается в бессмыслицу, ибо оно становится злом только для них самих! Мы оживим труп невинной жертвы, мы даже при необходимости восстановим человека из пепла, если его сожгут! Ничто не исчезает бесследно, как утверждает закон сохранения вещества!

— А как же личность?..

— В уцелевшем теле она сохраняется, и мы в состоянии её восстановить! А сгоревший будет клонирован и получит своё сознание, предварительно записанное на персональную матрицу! В ближайшее время ими будет снабжено практически всё население Земли!

— Неужто всё так просто?!. — не поверил Беркли. — Это больше похоже на чудо, чем на науку!

— Я вам просто отвечаю, но ко всему этому вёл сложнейший и длиннейший путь!

— Вы меня совершенно ошеломили, док… — признался потрясённый Беркли. — То, что я увидел сам и услышал от вас, пока не укладывается в моей старомодной голове…

— Согласен, — сказал Эрикссон, — морально-этические аспекты всего этого ещё требуют особого к себе внимания мировой общественности. Но, думаю, эти проблемы вполне разрешимы в ближайшее время. Жизнь каждого человека — высшая ценность в обществе, и ради неё можно многое пересмотреть в своей философии.

— Это должно перевернуть мир, — сказал Беркли, утирая носовым платком вспотевший от волнения лоб.

— Это должно его спасти, — уточнил Эрикссон. — И, прежде всего, — от преступных посягательств на чужую жизнь! Терроризм превратится в полнейший абсурд, ибо он до сих пор существует только потому, что способен кому-то эффективно угрожать.

Подошёл один из медиков в штатском.

— Все эвакуированы, док. Кроме этого… Что с ним-то делать?.. В общую кучу?..

— Этого везите в ближайший морг, — распорядился Эрикссон. — Его место — только там…

— Вы не хотите его оживлять?.. — изумился Беркли. — А как же гуманизм?!. В конечном итоге, всё должен решить суд!

— Относительно него, комиссар, мне не было никаких указаний… Распорядятся — оживим: мы народ подневольный. Если им очень захочется осудить его публично на электрический стул… Но, будь моя воля, я отправил бы его на кладбище, на радость могильным червям! Он переступил ту черту, которая в цивилизованном обществе отделяет человека от чудовища в человеческом облике! Такие неисправимы, они потенциально опасны, и рядом с ними просто неуютно жить. Он не погиб, он был уничтожен, как бешеный пёс! Собаке… — Эрикссон не договорил.

— Я того же мнения, док… — вздохнул совершенно успокоившийся Беркли. — Однако серьёзно опасаюсь, что со временем объявится какое-нибудь новое общество защиты животных в человеческом облике. И тогда проблемы с бешеными псами займут нас с вами в гораздо большей степени, чем нам того хотелось бы…

Лицезрение чужой Смерти укрепляет в преступнике Веру в его собственное Бессмертие…