Тайная жизнь Санни С. [СИ]

Часть 2

Могу сказать одно: за год общения с этим мальчиком я заметно похудела (потому что он сжирал почти весь мой ланч, в обмен подкидывая яблоко или стащенный где-то огурец) и вышла в первые ученицы. До него мне было далеко, но и то здорово! Родители нарадоваться не могли!

Вот только…

— Санни, я осенью уеду, — сказал он мне.

— Отец новую работу нашел?

— Не… Только я один уеду. В другую школу, — он посмотрел в сторону. — Буду только на каникулы приезжать.

— Ну ладно, — сказала я. — Хорошая школа?

— Да. Лучшая в Британии.

— Врешь ведь? Откуда у вас деньги на такую?

— Ничего я не вру! — он вскочил. — Сама узнаешь. На будущий год меня тут уже не будет. Меня и той рыжей с другого берега!

Я попыталась понять, о ком речь, и сообразила наконец.

— И ее туда же отправляют?

— Да, — ответил он, не оборачиваясь. — Так вот вышло.

Я не стала расспрашивать, что, как да почему, просто сказала:

— Я буду по тебе скучать. Правда.

— И я. Но я на Рождество приеду. И летом.

— А я отсюда никуда не денусь, — ответила я. — А писать тебе можно будет?

Он покачал головой.

— Что же это за секретная школа такая? — не удержалась я. Ясно было, что он думает только о ней, раз уж повезло туда попасть!

Но он не ответил. Наверно, обиделся.

И в самом деле исчез осенью. И рыжая девочка из-за реки тоже, я слышала, как мама обсуждала с соседкой, что дочь миссис такой-то выиграла грант на обучение в престижной школе. Там, за речкой, жили люди побогаче, и такое никого не удивляло, а у нас… у нас исчезновение какого-то мальчишки тоже никого не удивило. Правда, родители его никуда не делись, я их регулярно видела: крепкого рослого отца, частенько пьяного, и вечно то ли грустную, то ли чем-то (чем-то!) недовольную мать. Мой одноклассник был похож на нее: такой же худой, темноволосый и некрасивый.

На Рождество он не вернулся. А летом… летом я видела его на речке с той рыжей девочкой. И к нему домой они ходили… Нет, нарочно я не следила, но из окна нашей кухни отлично видно соседские дома! И хоть в деталях я ничего не различу, но опознать знакомых людей способна.

Так было и на второй год, и на третий, и на четвертый…

Да ну и ладно, подумала я тогда, пускай учится в этой своей престижной школе. Мне свою бы закончить! Спасибо ему, подсказал, с какой стороны браться за задачки, а дальше я уж как-нибудь сама… Да, и на ланч — никаких пирожков! А после школы — кататься на велике, потому что ничем другим тут заняться нельзя, а это тяжеленное старое чудовище заменяет целый тренажерный зал! Не знаю, сколько ему лет, но точно больше, чем мне, причем раза в два.

Я помню, мой одноклассник упомянул однажды, что хотел бы велосипед, но его семье это не по карману, и я предложила вытащить из кладовки наш. Вдвоем на нем ездить было еще веселее!

Но это было давным-давно.

Как-то ночью в окно что-то стукнуло. Я читала, как обычно — не с фонариком, нет, при обычной лампе: родители сказали, раз уж я все равно не сплю, так пусть хоть глаза не порчу, и без того зрение никуда не годится! — поэтому услышала и выглянула наружу.

В темноте я совсем плохо вижу, но все-таки признала физиономию бывшего одноклассника.

— Чего тебе?

— Я на пару минут, — сказал он. — Повидаться. И извиниться.

— Ну, давай, — ответила я и улеглась на подоконник.

— Слышь, ты, Джульетта недоделанная! — раздался снизу зычный голос отца. — Либо сама выйди, либо впусти пацана! Мне на работу с утра, а вы орете! Дожили!

— Только чтобы без глупостей! — добавила мама.

Я ужаснулась, быстро оделась и вылетела во двор.

— Ну, чего тебе?

— Да ничего. Просто… Спросить не у кого.

— А?..

— Что у вас, девчонок, в голове! — с отчаянием произнес он.

— Рыжая, да? — спросила я.

Мне ужасно хотелось его ударить, хотя за что? Мы немножко дружили, как мне казалось, но за мной он никогда не ухаживал, рано было, в десять-то лет! А с тех пор мы виделись только мельком… И все равно было обидно!

— Врежь мне, — вдруг сказал он, будто прочитав мои мысли, и подставил скулу. — Как следует. Давай. Обоим полегчает.

Ну я и вмазала…

— Ничего себе силища, — выговорил он минут через десять, сплевывая кровь. — Чуть зуб не выбила!

— Сам напросился.

— А я и не жалуюсь. Зато в башке прояснилось, — он шмыгнул носом. — Санни… Слушай, я расскажу кое-что странное, но ты не думай, я не свихнулся и ничего не курил. Просто выслушай, а?

— Почему ночью-то?

— Я не хочу, чтоб тебя кто-то видел со мной, — совершенно серьезно ответил он, прямо как шпион в кино.

— Тогда пошли в гараж, а то холодно, — поежилась я.

Там было потеплее. Я устроилась на верстаке, а он — на старом колесе в углу. И заговорил…

— Ты это придумал, — сказала я, когда он закончил. — Или прочитал где-то. Такого не бывает!

— Я тебе докажу, — ответил он и полез в карман. — Я специально мамину палочку спёр, моей нельзя, засекут… Гляди!

Это было… волшебно.

— Ну а от меня ты чего хочешь? — прошептала я. — Узнать, как отношения наладить? Нашел, у кого спросить! У меня их сроду не было…

— А у меня других знакомых девчонок нет.

— Все равно я тебе ничем не помогу. Я даже на ее место себя поставить не сумею, я же ее не знаю! А ты… Она бы тебя ударила, вот как я сегодня?

Он помотал головой.

— Не знаю. Нет. Наверно, нет. Или да…

— Так мы ни до чего не договоримся. Она не такая, как я, а…

— Так! — рявкнул папа, и яркий свет залил гараж. — Гм…

Ну а что он мог увидеть? Я сижу в одном углу, мой собеседник — в другом, ничего криминального, разве что лица унылые.

— Ладно, извините, — сказал папа и выключил фонарь. — Не буду мешать.

Мы проговорили до утра. И, я была права, толку в этом было ноль. Разве что он выговорился, вывалил мне столько всего, что я боялась даже вспоминать об этом! Боялась, но целый год потом осторожно разбирала воспоминания и раскладывала по полочкам.

А потом он снова оказался под моим окном, и снова мы сидели в гараже, только на этот раз он беззвучно, судорожно рыдал, уткнувшись в мои колени, и на заглянувшего бдительного папу я замахала обеими руками, чтобы исчез и не мешал.

— Да не простит она тебя, — сказала я, погладив нестриженый затылок.

— А ты бы простила?

Я подумала, а потом сказала:

— Не знаю. Если бы любила, может, и простила бы. А если б не любила, то и не обиделась бы. Это все равно как на столб обижаться, когда в него врежешься. Но я не она. Ты вспомни, как меня обзывали!

— Так то посторонние были.

— А вы какие? Если ты в нее втрескался, это еще не значит, что она в тебя тоже. Ну, — я шмыгнула носом, — как я и Льюис. Он, наверно, даже не помнит, как меня зовут, хотя маленькими мы вместе играли. Но он теперь звезда школьной команды, а я кто?

— Хочешь, я сделаю так, что он в тебя влюбится? — неожиданно спросил он.

— Не хочу. Это будет не взаправду. Опомнится потом, и что будет? И вообще, если ты такое умеешь, почему свою-то девчонку не приворожишь?

Он хотел что-то сказать, но осекся.

— И почему твоя мама отца не заколдует, чтоб хоть не пил? — добавила я по наитию.

— Потому что уже разок заколдовала, и ничего хорошего из этого не вышло, — обронил он. — Ты права. Это будет не по-настоящему. А настоящего, похоже, и не было никогда.

— То есть? Ты же давно с ней знаком!

— Да я подумал… не так уж и давно. Мы за год до школы… ну, той школы познакомились, я ей всякое показывал и объяснял. Потом поругались из-за ее сестры. Потом на разные факультеты попали, а это все равно что наша школа и заречная — чуть кто слово ляпнет, тут же мордобой. Не с девчонками, конечно, но… — он невольно потер переносицу. Наверно, опять сломали.

— Ну да, если наш с заречной гулять начнет, ему живо накостыляют.

— Вот-вот. Короче, там особо не пообщаешься. Летом разве что…

— Так ты половину лета где-то пропадаешь.

— Угу. Я к однокурсникам напрашиваюсь, — хмыкнул он, — у них всякому-разному можно научиться. Книжки есть такие, которых в библиотеке нету. Ну и прочее… Вот из-за этого-то она и злится.

— Почему? — не поняла я.

— Потому, что книжечки не безобидные, — пояснил он и тяжело вздохнул. — Ну… как бы объяснить… Например, в школе на уроке рассказывают про растение, его строение, всякое такое, полезные свойства. А в тех книжках написано, как из какой-нибудь безобидной ромашки сварить отраву. Или из подручных средств бомбу сделать.

— Да это даже я умею, — не удержалась я. — Ну… слышала, во всяком случае.

— Вот именно, многие слышали, а сделать это так, чтоб тебе руки не оторвало, мало кто умеет, — хмуро сказал он и сел поудобнее, прислонившись к моей ноге. — И тут то же самое. Темные искусства, Темные искусства! Визг до небес, а разбираются в них единицы!

— А тебе это нравится?

Он кивнул и произнес:

— Это в своем роде красиво. Как змея какая-нибудь, вроде ядовитая гадина, опасная, но все равно завораживает! И если с ней обращаться умеючи, она тебя не цапнет.

— А расскажи побольше, — попросила я.

— Чтоб и ты от меня шарахаться начала? Ну разве вот что скажу: у нас преподают защиту от этих самых Темных искусств, только это фуфло!

— В каком смысле?

— В прямом. Темные искусства — это подавление воли, например. Или пыточные заклинания. Или смертельные. А на защите нас учат от боггарта защищаться! Это такой монстр из шкафа, — пояснил он. — Или из-под кровати.

— А, у меня тоже такой был, — кивнула я. — Но я на него нечаянно наступила, и…

— Да ну тебя. Я серьезно. Чтобы понять, как защититься от таких вещей, надо знать, как они работают.

— Ну логично… Чтоб проводку починить, нужно хотя бы фазу с землей не путать, — пробормотала я, потому что папа недавно ремонтировал кое-что, и его здорово долбануло током.

— Вот! Именно! Но нет, это под запретом… Хотя авроры — это полиция тамошняя, — умеют такое.

— Но, может, в школе рановато еще? А потом уже, в училище или что там у них…

— А логика где?! — подскочил он, явно забыв, что страдает от сердечной раны. — Учить защите неизвестно от чего, а потом преподавать это неизвестно что в училище? Или у меня голова как-то не так работает, или… не знаю!

Он замолчал, а я подумала и спросила, давно подмывало:

— Слушай, а если это всё так круто… можно волшебством мне зрение исправить?

— Не-а, — тут же ответил он, — я первым делом узнал. Тут тоже логики ноль: кости заново вырастить могут, а зрение поправить — нет. У нас величайший волшебник в очках ходит, так что…

— Жалко, — искренне сказала я.

— Да ладно, не переживай. Скоро тут что-нибудь изобретут, уверен, — серьезно сказал он. — Тут прогресс ого-го как прет! А пока… ну… Эти очки тебе не особо идут, конечно, но…

— Но выбирать особо не из чего, — закончила я. — Под мои линзы не всякая оправа подходит. Я видела симпатичные, но они стоят будь здоров, и эти стекляшки в них все равно не впихнешь. А облегченные линзы тоже… недешевые.

— Ну, знаешь, это-то фигня, — сказал он и встал. — А ну, сядь ровно.

Вдруг вспыхнул свет, и я подумала, что это снова папа вломился, но нет — огонек трепетал на кончике палочки.

— Опять у матери спёр?

— Не, она сама дала. Знает же, что я не удержусь. Смотри на меня и говори, хорошо видно или как, поняла?

— Ой! — невольно вскрикнула я, когда почувствовала, как оправа начинает менять форму. — Нет, так плохо. Фокуса нет. А так очень резко!

Это было как у офтальмолога в кабинете, когда подбирают линзы и вставляют в оправу разные стеклышки.

— Ну вот, — сказал он наконец. — Интересный опыт! Как тебе, удобно?

— Ага, они теперь легкие такие, — я потрогала оправу. — И видно отлично! Спасибо…

— Да забей, — буркнул он, подобрал что-то с верстака, а через минуту всучил мне еще две такие же пары очков, пояснив: — Мало ли, разобьешь или еще что…

— А родителям я как объясню, откуда вдруг такое богатство? — спохватилась я.

— Правду скажи — я подарил, — он присмотрелся ко мне, кивнул и добавил: — Так намного лучше. Вон в зеркало глянь.

Я наклонилась к боковому зеркалу папиной машины и согласилась: с такой оправой лицо у меня сделалось намного симпатичнее!

— И волосы распусти. Что ты их закалываешь, как старая бабка?

— Может, мне их еще и покрасить? — спросила я, щелкнув заколкой, и увидела в отражении, как он вздрогнул и отпрянул. — Ты чего шарахаешься? Мама говорит, мне было бы лучше блондинкой, а то не пойми что на голове. Школу закончу, перекрашусь.

— Я и сейчас могу тебя покрасить. Временно, чтоб родители не напугались, — фыркнул он и снова сделал что-то такое, отчего мои тускло-русые волосы вдруг зазолотились. — Не, не идет тебе. Не тот оттенок. Погоди, а если посветлее?

— Тоже не то, — с огорчением сказала я, разглядывая серебристые кудри. — Я с ними дура дурой. Давай, наоборот, потемнее. Еще. Еще… Вот, стоп!

Цвет, насколько можно было различить, получился интересный — темно-русый с заметным пепельным отливом. Точно, мамина подруга говорила, что у меня зимний тип (сложно сказать, что это означает), поэтому всякое нежное розовенькое мне совершенно не идет, только портит, а вот холодные глубокие тона — даже очень.

— А можешь так оставить? — попросила я. — Может, родители и не заметят. А заметят, совру, что накопила на краску из карманных денег. Это ж не фиолетовый какой-нибудь!

— Запросто, — ответил он. — Могу еще подрастить.

— Не надо, с очень длинными неудобно, — помотала я головой. — Так я себя вполне устраиваю! Удобная штука эта ваша магия… Всегда можно устроиться косметологом, а? Ну, если подзаработать надо.

— Да, хорошая мысль, — без тени улыбки ответил он. — Я пойду, ночь на дворе. И, слышу, твой папаня бродит кругами и бдит, а ему на работу завтра. Надо ж совесть иметь.

— Ага. И ты… — я помолчала, подбирая подходящие слова, потом сказала: — Не зацикливайся на ней. Отвлекись. Как тот же Льюис: он обычно на девчонку ноль внимания, фунт презрения, если она за ним начинает бегать. А когда она дойдет до кондиции, тут-то он и берет ее тепленькой.

— Нет, так я не хочу. Мне ж не это нужно, — серьезно ответил он. — Но, чует мое сердце, я этого все равно не получу. Так что нет смысла убиваться, а лучше, ты права, отвлечься и заняться учебой. До выпускного всего ничего.

— Два года вроде? — припомнила я.

— Ну да. А что такое два года? Ладно, я пошел… — он вдруг коротко и неуклюже обнял меня и поцеловал в щеку. — Спасибо.

— Да не за что… — сказала я ему в спину.

— Ну и чем вы там полночи занимались? — мрачно спросил папа, когда я вернулась в дом. Он не спал, смотрел какое-то шоу и отчаянно зевал.

— Пап… — укоризненно ответила я. — Иди спать, а? У парня несчастная любовь, он не понимает, чем обидел девчонку, а друзей здесь у него нет. Вот и всё.

— А, это та рыжая, что ли? — сообразил он. — Ну ясно, на кой ей этот придурочный, в той школе, поди, парни табунами бегают! Да поприличнее и побогаче…

— Пап, я не собираюсь обсуждать чужую личную жизнь и кто там за кем бегает, — мрачно сказала я. — Человеку плохо, он пришел поговорить. На этом точка.

— Точка-точка, похоже, выросла дочка, — непонятно произнес папа и вздохнул. — Ладно, Санни, я знаю, голова на плечах у тебя есть. Мама так и сказала, но…

— Но ты не мог не убедиться, что мы там не трахаемся на заднем сиденье? — не удержалась я. — Думаешь, если я некрасивая, так меня любой пальцем поманит, и я побегу?

— Санни, я вовсе не это имел в виду, — растерялся папа. — Ну просто… Парень странный, я волновался…

— Да нормальный он, — вздохнула я. — Только дурак.

— Они все такие, в любом возрасте, — сказала мама, высунувшись на лестницу. — А ну, спать живо, оба!