Этот большой мир – 5. "Тайна пятой планеты"

I

Станция «Ньютон» не похожа на другие орбитальные станции вроде «Гагарина», «звезды КЭЦ» или недавно введённого в строй «Франклина». Её вращающийся жилой отсек не совмещён с «батутом», как на «Гагарине и других орбитальных станциях», а насажен, как колесо на ось, на несущую балку, чем и напоминает «Фубуки». Четыре «спицы», соединяющие обод со «ступицей» — переходные тоннели, сила тяжести в которых меняется в зависимости от расстояния от оси. Два предназначены для перемещения грузов, а два других — исключительно пассажирские. Стивену приходилось пользоваться и теми и другими — ангары буксировщиков расположены на балке, тогда как выделенные его команде механические мастерские располагаются на ободе, в гравитационной зоне. Это удобно — узлы «омаров» не слишком габаритные и довольно лёгкие, проще снять их с буксировщика и доставить в мастерские, чем корячиться с починкой в невесомости.

На противоположном конце балки расположен «батут» здоровенное кольцо, облепленное трубопроводами, силовыми шинами и шарообразными хранилищами жидких газов. На стыке балки и «батута» цилиндрическое утолщение — реакторный отсек, снабжающий энергией машинерию, создающую тахионное зеркало. Из-за этого «Ньютон» со стороны смахивает на огромную теннисную ракетку с кольцеобразной насадкой на кончике рукояти.

Длиннющая, около трёхсот метров, несущая балка станции — это орбитальная верфь, многочисленные мастерские, склады и достроечные причалы. Собственно, «Ньютон» изначально и задуман, как строительная площадка для крупных конструкций — кораблей, или частей других орбитальных станций, — ради чего англичане с японцами задвинули в долгий ящик прочие свои проекты. Даже программу развития малого орбитального флота частично свернули, из-за чего и пришлось привлекать к строительству «Ньютона» американских и французских специалистов. А когда срочно понадобилось оснастить буксировщиками отправляющийся в дальний рейс «Фубуки», выяснилось, что японский аналог «омара» ещё проходит испытания. Назывались новые аппараты «Ика», в честь гигантского кальмара из японских легенд — они действительно внешне походили на этих головоногих, особенно двумя парами длинных суставчатых манипуляторов, более похожих на щупальца, нежели на клешни, да парой похожих на плавники блоков маневровых дюз, расположенных за двухместным кокпитом.

Испытывали «ика» тут же, на «Ньютоне» и, насколько было известно Стивену, не всё прошло гладко. Гарнье, назначенный начальником экспедиции на «Фубуки», категорически отказался от использования «ика», рассчитывая обойтись одними «омарами». Японцы воспротивились — они хотели опробовать новые аппараты в деле и настаивали, чтобы звено буксировщиков было укомплектовано поровну и теми и другими. В итоге решено было взять на борт полуторный комплект: четыре «омара», принадлежащих фирме Стивена, и два новеньких, с иголочки, «ика». Помещений, для хранения и обслуживания дополнительных буксировщиков на «Фубуки» не предусмотрено не, и сейчас инженеры планетолёта совместно со специалистами «Ньютона» спешно приспосабливали для этой цели резервный шлюз. Не лучшее решение — шлюз находится на вращающемся кольце, швартовка к нему сопряжена с существенными затруднениями, особенно, если аппарат повреждён. Зато обслуживать буксировщики в гравитационной зоне гораздо удобнее — не то, что в их ангаре, в невесомости, где любой предмет, инструмент, запчасть, или снятый с «омара» блок так и норовит уплыть из рук. Приходится всё предварительно цеплять на страховочные фалы — вот, к примеру, блок-ответчик, который он как раз нацелился снять со своего «омара». Необходимости в этом устройстве больше не было, англичане с японцами пока обходились без подобных мер предосторожности — своих буксировщиков, межорбитальных грузовиков и буксиров у них мало, толчея и путаница, отравляющие жизнь диспетчерам других станций, пока не числится в списке насущных проблем. А раз так — зачем таскать с собой несколько лишних килограммов, которые и в невесомости влияют на кинематику лёгкого аппарата?

— Я бы на вашем месте не торопился, мистер О’Хара!

Стивен вздрогнул от неожиданности и обернулся, задев макушкой раму омара. Удар получился весьма болезненным.

В проёме люка висел Хадсон. Стивен хорошо помнил, что, перед тем, как браться за работу, запер люк с помощью магнитного ключа-карточки в полном соответствии с инструкциями. Выходит, у англичанина есть дубликат, или его собственный ключ подходит ко всем запорам на корабле? Что ж, неудивительно…

— В чём дело, Робби, старина? — осведомился он. Хадсон, услыхав это обращение, скривился — фамильярность американца его раздражала, чем Стив с удовольствием и пользовался.

— Мне эта железяка ни к чему, вот, собираюсь воткнуть вместо неё лишний баллон с кислородом.

— И всё же, я бы настоятельно попросил вас пока воздержаться от этого, мистер О’Хара! — повторил англичанин.

— Да с какого такого перепугу, чёрт подери? — Стивен начал выходить из себя. Чтобы какой-то шпик указывал ему, что делать с собственным имуществом?..

— Если вы помните, в контракте имеется пункт о том, что техническое состояние ваших аппаратов не должно претерпеть изменений, не согласованных с мистером Йошикавой…

Голос его звучал бесстрастно.

— Да, было что-то такое. — неохотно признал Стив. — Но Робби, сам посуди: зачем беспокоить старика из-за такой ерунды? Да и не станет он возражать, какое ему дело, что я у себя откручу?

«Стариком» на «Фубуки» звали капитана планетолёта Хагиро Йошикаву. За глаза, разумеется — вряд ли в команде нашёлся бы смельчак, посмевший назвать так в лицо этого сорокапятилетнего самурая с замашками военного моряка времён Цусимы и Пёрл-Харбора.

— Ему, может, и никакого. — согласился англичанин. — А вот страховой компании точно будет дело, особенно, если с вами произойдёт какая-нибудь неприятность. Они обязательно выдвинут иск — и не вам, мистер О’Хара, а нанимателю, чьи интересы я в данный момент представляю. Так что покорнейше прошу простить, но я вынужден всё же настоять на своей просьбе.

И снова — непробиваемо вежлив и столь же непробиваемо уверен в своей правоте! Стивен от досады едва не сплюнул, но вовремя вспомнил, что они в невесомости, и жест этот в лучшем случае выставит его дураком. Что ж, ничего не попишешь: со страховыми компаниями, как и с контрактными обязательствами, шутить не стоит. Чёртов Хадсон сумел найти единственный достаточно убедительный в такой ситуации аргумент.

— Ладно, контракт есть контракт. — пробормотал он. — Твоя взяла, приятель, поставлю эту штуку на место.

— Буду вам крайне признателен. — всё так же безупречно вежливо ответил англичанин. — И, если вас не затруднит, постарайтесь поскорее. Через… — он взглянул на часы, — через сорок три минуты через «батут» прибудет весьма важный груз. Понадобиться помощь, ваша и ваших подчинённых, чтобы его принять.

А что за груз — не секрет? — осведомился Стив. Не то, чтобы это так уж его интересовало, но возиться-то ему…

— Какие от вас могут быть секреты? Вы, вероятно, заметили, что часть пилонов, предназначенных для пуска тахионных торпед, пусты? Так вот, японцы поднапряглись — надо признать, это они умеют, когда нужно! — и сдали недостающие торпеды раньше срока. Теперь надо установить их на место. Надеюсь, это не составит для вас особых сложностей?

— Какие там сложности, не впервой… Сделаем, мистер Хадсон. Это всё?

Англичанин чуть помедлил.

— Я решил, вам это будет любопытно. Вы ведь помните «звёздный обруч», который мы с вами имели удовольствие осматривать в Антарктиде, не так ли? Рад сообщить, что несколько дней назад этот «обруч» переправили в Японию, на остров Сикоку, и уже установили на предназначенном для него месте. Более того: уже проведены испытания аппаратуры, позволяющей превратить его в научно-исследовательскую установку невиданной мощности!

Стивен хотел осведомиться, что это за место такое, и какого чёрта японцы собираются исследовать с помощью инопланетной диковины. Но — сдержался, слишком уж явственно звучало в словах Хадсона торжество. Нет, такого удовольствия он этим чёртовым островитянам, неважно, косоглазым или веснушчатым, он не доставит…

— Ошибся ты, приятель. — злобно буркнул он. — Нелюбопытный я. Японцы могут поставить «обруч» хоть на самой Фудзияме, или как они там называют свою любимую горку — мне до этого нет никакого дела!

Хадсон глянул на собеседника с нескрываемым упрёком. Стивену, правильно истолковавшему этот взгляд, тут же мучительно захотелось заехать тому по физиономии. С хрустом, с треском, чтобы кровавые брызги полетели из тонкого, прямого аристократического носа…

— Это весьма невежливо с вашей стороны, мистер О’Хара. — сказал англичанин. — Примите совет: не стоит говорить так при наших друзьях-японцах, их это крайне огорчит. А ведь мы оба этого не хотим, не так ли?

Да, мечтать невредно, как говаривал Алекс Монахов, с сожалением подумал Стив. Мордобой откладывается — во всяком случае, пока. А ведь как было бы славно…

— Да пусть огорчаются, сколько влезет, наплевать! — заявил он с вызовом. — В контракте нигде не сказано, что меня должны интересовать идиотские затеи с инопланетными колечками!

— Напрасно вы так, мистер О’Хара… — англичанин покачал головой. — Можете мне поверить: вскорости эти, как вы изволили выразиться, «колечки» вас весьма заинтересуют.

И вышел — вернее выплыл — из ангара. Стивен проводил его взглядом. Черт с ними, с «обручами», ему и правда, нет до них никакого дела — а вот к новым тахионным торпедам стоит, пожалуй, приглядеться. Тем более, возможности для этого имеются — Стивен собственноручно модифицировал свой «омар», не поскупившись на самое компактное и современное оборудование приборы. А вот Хадсон наоборот, не в курсе, далеко не все новинки указаны в техническом формуляре буксировщика, а прикасаться к их «омарам» японским механиками настрого запрещено условиями контракта…

— … Трио «Фелисетт» покидает Токио. — сообщила японка-дикторша. — Две скрипачки и виолончелистка из СССР за время своего пребывания в столице дали четыре концерта, прошедшие с оглушительным успехом и транслировавшиеся крупнейшими телеканалами. Гастроли продолжатся выступлением в Мацуяме; поклонники классической музыки, как прочие горожане с нетерпением ждут «звёздных» во всех смыслах’ исполнительниц…

Дикторша — миниатюрная японка в традиционном кимоно и с черепаховым гребнем в сложной, высокой причёске, говорила по-английски — передача была рассчитана в-основном, на иностранцев, которых в токийском аэропорту Нарита было большинство. В ожидании рейса Мира коротала время в кафетерии на балконе, над главным залом аэропорта, и уже в третий раз выслушивала эту новость. Экраны четырёх телевизоров, подвешенных над барной стойкой, мигнули, изображение сменилось. Новый диктор, средних лет японец в европейском костюме, откашлялся, прикрывая рот ладонью, и заговорил:

— Экстренное сообщение. В исследовательском комплексе англо-японского консорциума «Стар Миррор», возведённом в горах Исидзути, проведён пробный пуск экспериментальной установки. Испытания прошли успешно, предварительные итоги полностью соответствуют прогнозам разработчиков.

Испытания заключались в пробной подаче энергии от возведённого неподалёку ядерного реактора. Сама исследовательская установка, сердцем которой является так называемый «звёздный обруч», доставленный недавно из «Антарктиды», задействована не была — как нам объяснил научный руководитель комплекса досточтимый господин Лео Эсаки, это не подразумевалось программой испытаний — но, несомненно, будет произведено в самое ближайшее время.

Напомним нашим слушателям, что строительство атомной электростанции продолжалось в течение последних семи месяцев в горах острова Сикоку, у подножия высочайшей вершины острова, пика Исидзути, в двенадцати километрах от исследовательского комплекса. Строительство и обслуживание АЭС и высоковольтной линии осуществляет компания…

Мира вытащила из сумочки буклет, выданный представителем авиакомпании, и принялась листать глянцевые, украшенные яркими цветными фото, страницы.

Да, так и есть: остров Сикоку, именно туда они и направляются сейчас. А город, где состоится концерт — Мацуяма, административный центр префектуры Эхиме. Центральный разворот буклета украшала красочная карта острова; Мира нашла на ней и город, и упомянутый диктором горный хребет, тянущийся с востока на запад. Красной пирамидкой был отмечен пик Исидзути, а вот атомной электростанции и исследовательского комплекса на карте не было — довольно странно, подумала скрипачка, ведь для японцев они, кажется, весьма важны…

— Мира, где ты? Повсюду тебя ищу!

Сонечка, виолончель — весёлая, в легкомысленной пёстрой маечке и высоко подвёрнутых узких джинсах. Будет ей от Анны Адамовны, концертного директора — женщины строгой, очень правильной и несколько занудной, особенно в вопросах внешнего вида…

— Мир, я тут знакомых встретила — сообщила Соня. Она слегка запыхалась, видимо, бежала. — Помнишь, я тебе рассказывала о ребятах из ЭВР? Представляешь, они летят одним рейсом с нами, в этот… как его…

— Мацуяму. — подсказала Мира. Соня действительно как-то говорила подругам о своих знакомых из организации «Эра Встретившихся Рук». Мира тогда была занята своими мыслями и пропустила большую часть рассказа мимо ушей. Запомнила только, что занимаются они инопланетными цивилизациями, ищут их следы, проводят фестивали. Помнится, Соня даже выступала на одном из таких — играла на своей виолончели на фоне большого экрана, на котором демонстрировались слайды с изображениями пирамид, древних фресок да печальных пришельцев с огромными стрекозиными глазами и зеленоватой кожей. Соня была в восторге от новых друзей — какие они умные, какие свободомыслящие, как смело и независимо мыслят, какие интересные дела делают! А вот Юрик и Лёшка Монахов иначе, чем одержимцами ЭВРовцев не называют…

— А что им понадобилось в Мацуяме? Только не надо говорить, что собрались на наш концерт!

Виолончелистка сделала удивлённые глаза и звонко рассмеялась.

— Нет, конечно! У них там какая-то конференция. Хочешь, поедем, познакомлю?

И, не дожидаясь ответа, потянула подругу за руку, стаскивая с высокого барного табурета.

II

«…В оставленном мною мире процветало такое явление, как попаданческая литература — истории о людях, которые в одиночку или группами, от нескольких человек до целых государств во всём, что в них содержится, проваливаются в прошлое. Нет, не так — попаданцы в прошлое есть всего лишь один, самый толстый и жирный пласт этого жанра. Кроме давно минувших дней, неуёмная фантазия авторов отправляла своих героев и в фэнтезийные, полные магии, эльфов и прочих орков с драконами миры, и в далёкое или не очень будущее, и, конечно, в космос, заставляя их то робинзонить в стиле Фрэнсиса Карсака или хайнлайновского ’Тоннеля в небо», то недрогнувшей рукой перекраивать судьбы галактических империй. В-общем, своеобразный культурный слой в массиве фантастической литературы, начало которому положил ещё Сэмюэль Клеменс, (он же, если кто запамятовал, Марк Твен) автор бессмертного «Янки из Коннектикута».

На этой плодородной почве в наше время проросли и другие, сопутствующие явления, и в частности — так называемые «заклёпочники». Осев на интернет-форумах, а позже и в расплодившихся соцсетях, они паразитировали на произведениях попаданческого жанра, обсуждая, советуя, критикуя всё, что связано с техникой, военным делом и прочими специфическими областями знаний, к которым обычный читатель как правило, не проявляет особого интереса. Всякий уважающий себя заклёпочник просто обязан указать писателю на какой-нибудь неточно описанный технический прибамбас, только для него самого важный и значимый. Или, скажем, на нелепое (опять-так с точки зрения диванного критика) поведение персонажа, возмутительным образом отклоняющееся от единственно верной линии поведения, многократно обсуждённое на упомянутых форумах…

Поймите меня правильно: при всём своём ироническом отношении к данному явлению, я далёк от того, чтобы объявлять его вредным. Некий позитив в нём, безусловно имеется — с одной стороны, «заклёпочные» разборы порой помогают автору лучше ориентироваться в сугубо специальных материях, так или иначе затронутых в его произведениях, а с другой — играют роль фильтров, отсеивающих откровенно прожектёрские идеи и сюжетные ходы. Читатель пошёл образованный, его эффектными, но совершенно нереальными с технической точки зрения штучками вроде самолетающего яйца инженера Лося или ультразвуковой всеразрушающей пушки подводной лодки «Пионер» не прошибёшь, приходится искать более убедительны обоснования для своих фантастических допущений. И тут главное — не перегнуть палку, иначе сюжет рискует превратиться в нечто занудное, понятное только тем самым заклёпочникам.

К чему это я? А к тому, что с точки зрения просветлённых свидетелей командирских башенок и адептов промежуточных патронов, всё, что творится вокруг меня — это бред, нелогичная чушь, шеренги роялей из кустов, попрание устоев здравого смысла, и вообще, такого не может быть, потому что не может быть никогда. И, знаете что? Порой я ловлю себя на том, что склонен с ними согласиться. В самом деле: из середины семидесятых со всеми их политическими дрязгами, холодными войнами и блоковым мышлением, от первых робких попыток обосноваться на орбите Земли и прощупать автоматическими зондами наших ближайших соседей — и вдруг гигантский скачок чуть ли не в преддверие «Полдня» братьев Стругацких, в Дальнее Внеземелье, к покорённому… даже не пространству, а подпространству! Ну, хорошо, пусть не покорённому, но уже работающему на человечество! И всё это — на техническом уровне начала восьмидесятых годов двадцатого века, слегка скорректированного гобийской находкой Ивана Ефремова — но в– основном, оставшегося тем же самым, разве что, сменившего ориентацию со смертоубийства в любых формах, на движение в Космос.

В «Стране багровых туч» старт «Хиуса» к Венере состоялся в 1991-м году, события «Пути на Амальтею» случились десятью годами позже, а ещё через десять лет человечество довольно уверенно чувствовало в системе Сатурна — читайте «Стажёров», там всё разложено по полочкам. Здесь до этих памятных дат ещё далеко, а мы уже освоились на Энцеладе, летаем, как к себе на работу, в Пояс Астероидов… Да это и есть работа — привычная, успевшая даже стать рутиной. Часа за полтора до отбытия с «Лагранжа» я собственными ушами слышал, как кто-то из планетологов жаловался Пьявко, что полёты к Кольцу с запусками зондов в щели Кассини, Лапласа и Гюйгенса, ему надоели — и не пора ли, наконец, покончить с осточертевшей рутиной, взвалив её хоть на сопляков-практикантов, а самим заняться чем-нибудь по-настоящему новым и интересным?..

Тогда я с трудом удержался от язвительных комментариев. Щель Кассини им, видите ли, неинтересна! Слышал бы это Станислав Лем (ныне, кстати, здравствующий и пишущий) и примерил бы их заботы на своего пилота Пиркса с его дознанием… Хотя, если подумать здраво, это как раз нормально: «героическая» эпоха освоения Внеземелья рано или поздно закончится, уступив место повседневщине, рутине — как романтику первых стройотрядов сменила в своё время обычная производственная текучка. И приведённый выше эпизод — не что иное, как первые симптомы этих, пока ещё неблизких, перемен…

Не раз и не два я возвращался к этой теме — и в дневнике, и в ночных бессонных мыслях, но всегда наедине с самим собой, хотя и появилась у меня слушательница, способная оценить их по достоинству и посочувствовать непростой судьбе попаданца, у которого уже голова лопается от всех этих парадоксов… Но нет, я стараюсь не грузить Юльку подобными вещами. Вот если бы поговорить об этом с И. О. О…

Прыжок от «Лагранжа» в Пояс Астероидов занял, если считать погрузку и выгрузку из «буханки», не больше получаса. И встречали нас на «Заре» отнюдь не как героев, вернувшихся из далёкого и опасного путешествия, а как коллег, смотавшихся быстренько в служебную командировку на пару дней — и явившихся, как положено, в бухгалтерию, сдавать отчёт вместе с приложенными к нему чеками и железнодорожными билетами. Вот скажите, только положа руку на сердце — что это, как не скучнейшая скука и самая что ни на есть рутинная рутина?..’

«…Рутина, говорите? Только не в этот раз. Ровно за десять минут до прибытия ’буханки» из зеркала, возникшего пустоте в трёх тысячах километров от «Зари» вынырнул «Фубуки». Честно говоря, я лелеял слабую надежду, что Стивен что-то напутал, или же Гарнье в последний момент прислушается к голосу разума и отменит экспедицию — но нет, всё напрасно. Первый тахионный планетолёт совместной англо-японской постройки прибыл в пункт назначения.

Всё же прав Леднёв: французский астрофизик если не гений, то очень к тому близок. «Фубуки» вышел из прыжка менее, чем в полутора тысячах километров от висящего в Пространстве великанского «звёздного обруча» — несоизмеримо ближе, чем в своё время «Заря». Конечно, следует учесть, что мы тогда прыгали вслепую, тогда как японские астронавигаторы имели возможность воспользоваться сигналом приводного радиомаяка (нами же и установленного!) — и всё равно, продемонстрированная ими точность впечатляла.

Если кто-то ожидал, что «Заря» кинется на перехват незваного гостя, попробует оттеснить его от «обруча», как делали это советские пограничные катера, выдавливая в нейтральные воды суда-нарушители — то он ошибся. Космические корабли слишком хрупки и громоздки, и до прямого противостояния, как в годы холодной войны, дело не дошло… и, надо надеяться, не дойдёт.

Увы, первый раунд этой партии остался за нашими оппонентами. Пока мы швартовали «буханку», пока пассажиры перебирались с грузовика на корабль, пока я торопливо пересказывал Волынову содержание беседы с Шарлем, японцы времени не теряли. «Фубуки» запустил тяговые двигатели и двинулся к «обручу». Мощные оптические преобразователи даже с такого расстояния позволяли разглядеть некое копошение на корпусе планетолёта — это, к гадалке не ходи, готовили к старту буксировщики. Зачем? О том, чтобы зацепить кольцеобразную махину и куда-то её оттащить, не могло быть и речи — с подобной задачей не справилась бы и сотня планетолётов, подобных «Заре» или «Фубуки», не то, что несколько крошечных «омаров». Скорее всего, заявил Леднёв, (он явился на ходовой мостик, едва выйдя из переходного шлюза) Гарнье намерен установить на «обруче» оборудование, предназначенное для блокировки тахионного зеркала — вроде того, что стоит сейчас на других «обручах». На скептическую реплику капитана — как можно несколькими приборчиками воздействовать на такую громадину? — Валерка пояснил, что размер, как и мощность, потребляемая оборудованием, значения в данном случае не имеют. Небольшая, размером с письменный стол, установка, снабжённая слабеньким источником питания, наводит в массиве «обруча» какие-то там колебания, которые в момент возникновения «зеркала» порождает в нём явление тахионного резонанса — всего на миллисекунды, после чего процесс становится самоподдерживающимся, черпая энергию прямиком из установившейся «червоточины». Подобная аппаратура создана Гарнье на основе его разработок в области получения энергии из «обручей». Он далеко обогнал в данной области астрофизиков Проекта — и теперь у нас, мало того, что нет аналогичной аппаратуры, но мы даже не представляем, как ей противодействовать. Единственное средство, которое тут может оказаться эффективным — это убрать тахионные резонаторы с поверхности обруча. Но вряд ли японцы «Фубуки» будут просто смотреть на это и не предпримут попытки помешать…’

«…Капитан, не тратя лишних слов, предложил лететь к ’обручу». Предложение адресовалось мне, как наиболее опытному пилоту «буханки» — не буксировщики же отправлять на такую дистанцию? Впрочем, «омар» тоже полетит с нами — Юрка-Кащей уже выводит аппарат наружу, чтобы прицепиться снизу к нашему грузовичку. Кузов «буханки» на этот раз останется пустым — предложение Леднёва взять с собой пару человек в «Кондорах», капитан отверг, как необоснованное и отдающее авантюризмом. Я с ним согласен, нечего им там делать. Да и нам лучше бы подождать с визитом пока «Фубуки» не обозначит своих намерений, Леднёв об этом и слушать не желает. Всё-таки он научный руководитель экспедиции — хотя Волынов дал согласие без особого энтузиазма. Наш капитан — мудрый человек и, как я подозреваю, уже прикидывает, какими осложнениями обернётся эта встреча среди звёзд…

Леднёв летит с нам. Я посоветовал, было, ему облачиться в скафандр и забраться в кузов — но увы, понят не был. Ну и ладно, было бы предложено…

…Возле шлюза нас встретила Юлька в «Скворце» (и когда только успела натянуть?) и заявила, что отправляется с нами. Но сочувствия не встретила — я заявил, что в кабине и вдвоём-то тесно, а втроём будет и вовсе не развернуться; Леднёв же командным, с металлическими нотками, голосом потребовал, чтобы она немедленно отправлялась в лабораторию и садилась за аппаратуру. Задача — постоянное наблюдение за «обручем» во всех диапазонах, включая тахионную сигнатуру. На корабли внимания ноль, добавил он, за ними проследят с мостика, с помощью корабельных радаров. Компене ву?[2]

Чего ж тут не понять? Юлька фыркнула, развернулась на каблуках, — что не так-то просто проделать в массивных башмаках «Скворца» — и удалилась. «Ох и будет мне вечером, тоскливо подумал я, но тут створка люка разошлись, и нам разом стало не до всего, не относящегося к предстоящей вылазке…»

«…Середа с помощниками уже закончили крепить к корме „буханки“ спаренные трубы твердотопливных бустеров. Их применяют в тех нечастых случаях, когда требуется быстро разогнаться и дальше лететь по инерции. В нашем случае, когда бустеры отгорят, включится в работу маршевый двигатель — это сочетание позволит преодолеть четыре с половиной тысячи километров до „обруча“ меньше, чем за час, и за такое же время вернуться обратно. Расплачиваться придётся довольно приличными перегрузками на старте, от чего мы все уже успели отвыкнуть — современные „батутные“ технологии, ионные маршевые двигатели кораблей и слабосильные движки буксировщиков нечасто подкидывают подобные испытания. Но нет худа без добра — перегрузки хотя бы заставят замолчать Валерку, который, едва забравшись в правый ложемент, не перестаёт сыпать соображениями насчёт того, что задумал Гарнье. Нет, это всё важно — но можно потом? Стартовать и разгоняться нам предстоит на ручном управлении — вот отстрелим выгоревшие ускорители, тогда пусть говорит, сколько угодно…»

«…вдумчивой беседы не вышло. Ровно через семь минут после того, как бустеры погасли, и в кабине воцарилась невесомость (топливо для маршевого движка я решил пока поберечь) с „Зари“ сообщили, что „Фубуки“ сблизился с „обручем“ на семьдесят пять километров и выпустил буксировщики. Тут уж не до экономии — я велел Леднёву заткнуться и дал полную тягу. В конце концов, если даже сожжём топливо, предназначенное для возвращения — не беда, „Заря“ подберёт, мы на её экранах, как на ладони. А сейчас надо поскорее добраться до цели и попытаться хоть что-то предпринять, прежде чем наши визави окончательно завладеют инициативой…»

«…Мы не успели. Когда дальномер показал дистанцию до „обруча“ в двести километров, и я развернул „буханку“ кормой вперёд, намереваясь тормозить не маневровыми дюзами, а маршевым движком, японские буксировщики уже ползали по „обручу“. На металлической равнине шириной около сорока километров они были едва различимы, но Леднёв в мощный бинокуляр разглядел, как два „омара“ двигают манипуляторами, крепя на поверхности какие-то контейнеры, а третий торопится от висящего в тридцати километрах „Фубуки“ ещё с двумя ящиками на буксире. Я отрапортовал о ситуации на „Зарю“; оттуда после десяти секунд размышления распорядились приблизиться километров на пятьдесят, зависнуть в Пространстве и наблюдать, не предпринимая никаких действий. Я, как положено, ответил „Ясно, выполняю!“ положил ладони в перчатках (всё же у „Скворца“ они не в пример удобнее, нежели у любой из моделей вакуум-скафандров!) на джойстики — и вот тут-то всё и произошло…»

— Птичка, что у вас?

«Птичка» — позывной грузовика, унёсшего к «обручу» Лёшу и его спутников, Леднёва и Юрку-Кащея. Юлька представила, как Волынов барабанит пальцами по пульту возле переключателя дальней связи — он всегда так делал, когда был чем-то встревожен, вот и сейчас голос выдавал волнение… Юлька слушала переговоры с «буханкой» из астрофизической лаборатории, по дублирующему каналу, но капитанские пальцы, выстукивающие нервическую дробь по тёмному пластику, стояли у неё перед глазами.

— Гнездо, я… не понял… — отозвался Лёшка. Слышимость была отвратная, сплошь треск и улюлюканье помех. Эфир словно сошёл с ума — а ведь всего несколько минут назад он был девственно пуст. А ведь сейчас период спокойного Солнца, Юпитер, гигантский источник радиовозмущений, считай, в противостоянии, по другую сторону светила, — а больше помехам взяться неоткуда…

— … в плоско… на миг… когда врубается зерка… — продолжал Лёшка — …погасло… не совсе… в обру… мельтеше… блики, отсве…

Окончание фразы потонуло в сплошном треске и завываниях. Юлька покрутила верньер настройки. Не помогло.

…ярки… радиально разбега… концентри… хаотичес… без всякой систе… — на этот раз говорил Леднёв. И снова взрыв помех — голоса тонули в нём, прорываясь неразличимыми обрывками фраз.

…Да что это такое творится, а? И, главное, с чего?..

— … попрова… даль… «Скьяпа… — опять забубнило сквозь треск и заполошное бульканье. Кажется, опять Валерка? Нет, толком не разберёшь… Речь, кажется, о дальней связи с марсианской орбитальной станцией ’Скьяпарелли». Но она — то при чём? Тут на жалкие три с половиной тысячи кэмэ не получается нормально работать, эфир забит наглухо…

Юлька покосилась на экран, по которому бежали разноцветные кривые. Рядом жужжал самописец — его проволочки ёрзали по бегущей бумажной ленте. Хорошо, вот вернётся Валерка — будет, что анализировать… Она торопливо щёлкнула тумблером внутрикорабельной связи.

— Борис Валентинович, можно мне заглянуть к вам? Есть кое-какие соображения.

— … сильнейший всплеск тахионного поля, почти сразу угасший. Вот смотрите сами…

Карандаш в Юлькиной руке прошёлся по бумажной ленте, ставя отметки возле самых высоких пиков.

— Максимум значений совпали с моментом активизации «звёздного обруча». — Леднёв теребил подбородок, всматриваясь в регистрационные ленты. — Надо будет сверить с видеозаписью, но и сейчас всё более-менее ясно. А после всплеска отмечается только слабая, на грани чувствительности активность. В тот же момент пропала и связь — то есть, ближняя ещё кое-как действовала, а вот всё остальное накрылось медным тазом… простите, Борис Валентиныч. Как я понимаю, ни со «Скьяпарелли», ни, тем более, с «Гагариным» связаться так и не удалось?

Волынов покачал головой. Всё то время, пока «буханка» на остатках топлива неслась назад, «Заря» пыталась связаться хоть с кем-то. Безуспешно — радиодиапазоны, особенно те, что используются для сверхдальней связи, были намертво забиты помехами.

«Буханка» вернулась полчаса назад, и её экипаж сразу явился на мостик — прямо в «Скворцах», бросив в шлюзе гермошлемы и чемоданчики жизнеобеспечения. Кроме Лёшки, Валеры, Юльки и капитана, в помещении присутствовали астроном Довжанский и Джон Коуэлл. Юрка-Кащей тоже был — серый, измученным четырёхчасовым пребыванием в «омаре», он забился в дальний угол, под резервным пультом локаторов и не подавал голоса.

— И что это означает? — осведомился Волынов. Он сидел в своём ложементе сгорбленный, словно постаревший разом лет на десять. Юлька вспомнила, что уже видела капитана таким — во время прошлого рейса, когда выяснилось, что «Заря» не успевает к «Лагранжу» и надо было срочно принимать решение… — Наверняка утверждать не могу, — сказал Леднёв, — Но скорее всего это следствие работы аппаратуры Гарнье, которую японские буксировщики доставили к «обручу». Я ведь говорил, надо было подойти поближе!..

— А на кой, простите, хрен? — огрызнулся Лёшка. — Ты что, собирался давить эти штуки «буханкой»? Или героически таранить «Фубуки»? Так это без меня, я в камикадзе не нанимался!

Волынов поморщился — подобные колкости и взаимные упрёки он выслушивали уже в третий раз. А уж сколькими любезностями эти двое успели обменяться на пути к «Заре»…

— И всё равно, мы проявили непростительную нерешительность! — Леднёв набычился, не собираясь уступать. Вы извините, Борис Валентинович, но сейчас не время осторожничать! И я, как научный руководитель экспедиции…

— Постараетесь как можно скорее найти разумное объяснение произошедшему. — закончил за него Волынов. Говорил он негромко, но этого хватило, чтобы Леднёв умолк. — А я, как капитан корабля, сделаю всё, чтобы как можно скорее связаться с и Землёй и с нашими… хм… контрагентами на «Фубуки». Пока не получим ответы, будем ждать, и никаких резких движений! А сейчас — идите, занимайтесь своими делами.

Он встал, давая понять, что дискуссия закончена.

— Прошу прощения, Борис Валентинович… — Лёшка поднял руку, словно в классе, перед строгим учителем. — Есть ещё момент, важный, как мне представляется…

— Ну? — покрасневшие глаза Волынова уставились на него. — Только самую суть, если не трудно…

— Я самую суть. — Лёшка кивнул. — После того, как как зеркало активизировалось… вернее сказать, сделало попытку активизироваться, мне показалось, что на одном из буксировщиков замигал световой сигнал. Продолжалось это секунд двадцать; Валера — он мотнул головой, указывая на Леднёва, — ничего не заметил, хотя я сразу ему сообщил.

— Далеко же было… — буркнул тот. — И вообще, когда кажется, креститься надо. У меня и так в глазах рябило от этих чёртовых сполохов, а тут точка какая-то светящаяся! Мало ли, откуда она могла взяться? Блик, отражение от стекляшки какой– нибудь, линзы камеры или, скажем, катафота…

— Вспышки были разной длительности и разделялись чётко выраженными интервалами. — Лёшка продолжал, словно и не слышал реплики астрофизика. — Я смог различить три повторяющиеся серии, после чего передача — а это была именно передача! — прекратилась. Обыкновенная морзянка, русский алфавит. Вот, послушайте…

И постучал по подлокотнику согнутым пальцем. Юлька честно попыталась что-то разобрать (в «юниорах» они изучали азбуку Морзе) но почти сразу сбилась, уловив только начальное «В» а дальше то ли «СОЗ», то ли «СОГ».

Другие оказались понятливее. Юрка в своём углу удивлённо присвистнул, астроном Довжанский озадаченно крякнул и попытался повторить дробь.

— В созвездье Альфа Льва хорошая погода. — медленно произнёс капитан. Он, похоже, прочёл Лёшкины перестуки без малейшего труда. — Что за ерунда, Монахов?

— Начальная строка из детской песенки. — отозвался тот. — Мы пели её в Артеке, во время «космической» смены. В одном отряде с нами тогда был американец О’Хара — сейчас он на «Фубуки», пилот буксировщика. У меня есть основание полагать, что он знает о моём присутствии на «Заре» и пытается таким образом подать сигнал.

Он нашёл глазами Юрку, потом Леднёва.

— Извините, что сразу вам не сказал об этом… и ещё кое о чём. Дело уж слишком деликатное. Но это сто процентов наш Стив — и он, похоже, готов помочь!

III

— Зря твои друзья не пришли на концерт. — сказала Мира. — Нас ещё нигде так не принимали!

— На Земле — нигде. А вот там… — виолончелистка ткнула пальцем вверх. — Помнишь, на марсианской станции?

— На «Скьяпарелли»? Кстати, как твой астроном, пишет?

Марс был одним из пунктов их внеземельного’ тура. На орбитальной станции они дали три концерта — с перерывами в два дня, чтобы посетить их могли все, включая занятых на вахтах и сотрудников марсианских баз «Большой Сырт» и «Берроуз», для которых по такому случаю организовали челночные рейсы на орбиту и обратно. Девушки и сами не прочь были бы побывать на четвёртой от Солнца планете, но помешали строгие правила: перед тем, как спуститься с орбиты, следовало пройти недельный карантин на предмет занесённых с Земли инфекций — учёные-ксенобиологи больше всего опасались нарушить хрупкую биосферу Марса, представленную куцым набором бактерий, водорослей да недавно найденных в окрестностях Большого Сырта лишайников.

— Пишет, куда он денется… — виолончелистка усмехнулась. — И даже замуж зовёт!

— А ты что?

— А я пока думаю. Он ведь не собирается бросать работу во Внеземелье. А мне что — ждать его, как Ассоль Грея?

— Можно подумать ты сама дома сидишь! — хмыкнула скрипачка. — За полгода три гастрольных тура, поклонники по всему Внеземелью…

Действительно, по мнению многих, Соня, обладавшая самой эффектной внешностью, из трёх исполнительниц, постоянством в делах сердечных не отличалась. На памяти Миры это было как минимум, пятое предложение руки и сердца, полученное ею во время космических гастролей. Причём один из претендентов был француз, капитан межорбитального корабля, чью форменную рубашку указала серебряная комета «Знака Звездопроходца». Соня познакомилась с ним во время перелёта со «Звезды КЭЦ» на лунную базу «Ловелл».

— Это, конечно, верно… — вздохнула виолончелистка. Скажи, а у вас с Юриком как? Он ведь тоже всё время в отлучке…

— Да, почти. — согласилась Мира. — Но я не жалуюсь, сама выбирала. А насчёт своего астронома — подумай, может, не стоит решать сгоряча? Сколько мы провели на «Скъяпарелли» — три дня, четыре? Маловато для замужества, не находишь?

— Я вот и думаю. — согласилась Соня. — Слушай, а поехали к ЭВРовцам в отель? Там сегодня большая вечеринка по случаю окончания конференции, повеселимся!

Ну, не знаю… — Мира пожала плечами. — Я вообще-то, собиралась отоспаться…

— Успеешь ещё! — Соня решительно тряхнула головой. — Самолёт только послезавтра, хоть развеемся после гастролей. Ну что мы видели в этой Японии кроме гримёрок да отелей?

— Так ты в отель меня и зовёшь!

— Это другое дело. Отель, где проходила конференция, стоит на берегу моря, рядом парк в японском стиле, огромный песчаный пляж, я видела на проспектах… Искупаемся ночью, под звёздами — скажешь, плохо?

— У меня и купальника нет…

— И что с того? — виолончелистка озорно улыбнулась. — Неужели, ты настолько в себе не уверена?

И, прежде чем Мира успела возмутиться, добавила:

— Да ладно, девчонки подберут тебе что-нибудь. Помнишь эту… Владу, кажется? У вас как раз похожие фигурки!

— Ну, не знаю… — скрипачка с сомнением покачала головой, припоминая недавнюю знакомую. — Она выше меня почти на голову, да и неудобно…

— Ой, брось, что за вздор — «неудобно»! Соглашайся, Мир, вот увидишь, будет классно!

— Ладно, уговорила! — решилась наконец девушка. В самом деле, они же не на орбитальной станции, чтобы весь вечер просидеть взаперти — а в самой, что ни на есть экзотической стране, которую, между прочим, и посмотреть-то толком не успели. — Поехали скорее, пока не передумала!

Мира поворочалась, устраиваясь на лежаке, и вытянулась, закинув руки за голову. Сплетённый из полос бамбука, лежак был толстый, и неожиданно упругий. Лежалось на нём очень удобно — лежалось и смотрелось туда, в небо, бездонно-чёрно– бархатное, усеянное крупными звёздами. Конечно, им далеко до тех, что можно видеть в Пространстве, но ведь и прозрачной брони обсервационного отсека между ней и звёздами тоже нет. Только прослойка атмосферы, которая, впрочем, ничуть не хуже предохраняет от вакуума, излучений и прочих неприятностей, которые так и норовят достать человека, рискнувшего высунуться со дна гравитационного колодца. И вообще, хорошо здесь — тёплый, пропахший йодом и водорослями ветерок ласково гладит кожу почти обнажённая тела, и выданный Владой комплект из трёх крохотных тряпочек и ленточек ему не помеха. Большинство ЭВРовских девиц вообще предпочитают пляжный отдых топлесс, а то и вовсе нагишом, откровенно подразнивая своих «единоверцев» — прыщеватых юношей бледных со взором горящим и престарелых мальчиков, украшенных причёсками типа «конский хвост» и жиденькими заострёнными бородками.

Эти, с позволения сказать, представители сильного пола настолько резко контрастировали с теми, кто окружал Миру и Соню во Внеземелье, что девушки поначалу растерялись. На помощь снова пришла Влада — отшив нескольких чересчур настойчивых козлобородых интеллектуалов и носителей духовных ценностей, она целиком завладела вниманием гостий. Тем более, что и поговорить было о чём: очень быстро нашлись общие знакомые из числа бывших «юниоров» — Лёшка Монахов, Витя Середа, Юрка и другие — и дальнейший разговор крутился вокруг космической темы. Влада, как и Мира, оказалась заядлой кошатницей; скрипачка охотно рассказала о коте Дасе, привезённом из «сатурнианской» эпопеи; Влада же вспомнила происшествие с другим котом, из-за которого ей когда-то пришлось покинуть тренировочный комплекс «Астра», а заодно и «юниорскую» программу. Мира не раз слышала об этой истории от непосредственных её участников. Их интерпретация случившегося сильно расходилась с рассказом новой знакомой но не вступать же из-за этого в споры? Разве что задать вопрос– другой — но мягко, деликатно, не переходя границ…

— Скажи, Влада, а ты не жалеешь, что ушла тогда из Проекта? — осведомилась Мира. — Сейчас могла бы работать во Внеземелье…

Влада фыркнула.

— Не больно-то и хотелось! Я в любой момент могу туда попасть — сколько раз приглашали, программистом! Но мне это сейчас не интересно, есть вещи поважнее!

— Какие, к примеру? — спросила Соня. — Она приподнялась на локте и смотрела на Владу с интересом. — Эти ваши внеземные цивилизации?

— А хотя бы и так! — девушка с вызовом вскинула подбородок. — Сейчас не прежние времена, никому не придёт в голову отрицать, что мы не одиноки во Вселенной! А кто, по– вашему, создал «звёздные обручи»? Нужно только правильно их использовать и тогда…

Мира молчала, откинувшись на скрещённые под головой руки. Она вдруг потеряла интерес к разгорающемуся спору. В самом деле — сколько уж говорено-переговорено, мусолено– обмусолено… Куда лучше лежать вот так и смотреть на звёзды, у которых наверняка кто-то живёт, — в этом сомнений нет, тут Влада права. Вот и Юрик так говорит, и Лёшка Монахов — а он, сколько Мира помнила, никогда не ошибался.

— … завтра едем в горы! — закончила очередной пассаж Влада. — Наши японские друзья, те, что организовали конференцию, устраивают экскурсию к научному комплексу «Стар Миррор». Вы, наверное, слышали — там установлен доставленный из Антарктиды «звёздный обруч»!

О японских «коллегах» ЭВРовцев Мира много чего успела наслушаться по теленовостям — в особенности, об их методах, далеко не всегда вызывающих одобрение властей.

— Протестовать будете? — небрежно спросила она, не меняя, впрочем, позы. — Пикеты всякие, транспаранты, а то и к воротам себя прикуёте наручниками?

— Вот ещё! — Влада снова фыркнула, точь-в-точь, как раздражённая кошка. — Мы такими глупостями не занимаемся! Сегодня утром было сообщение, что «обруч» уже активирован, и мы обязательно должны увидеть это собственными глазами! Ну и митинг заодно проведём — будем требовать, чтобы учёные прислушались к нам и использовали эти творения высшего разума для установления контакта с их создателями!

Мира не стала переспрашивать, зачем это понадобилось. В конце концов, каждый имеет право сходить с ума по-своему… пока это не мешает окружающим. А чем и кому может помешать энтузиазм этих парней и девчонок?

— А хотите — поехали с нами? — предложила Влада. — После завтрака пришлют автобусы, всем места хватит!

— В самом деле… — Соня неуверенно посмотрела на подругу. — Мира, может, съездим? В горах здесь очень красиво, да и на «обруч» посмотрим, интересно же!

Мира, хотела было, отказаться, но потом решила — а почему бы, собственно, и нет? На японские парки, всякие сады камней и прочие бонсаи уже успели налюбоваться — а тут возможность познакомиться с настоящей, дикой природой этой страны. Она так замечательно выглядит на старинных гравюрах и акварелях, не говоря уж о рекламных буклетах и экранах телевизоров. Так почему бы не полюбоваться этой красотой вблизи, пока ЭВРовцы будут митинговать… или что они там ещё затеяли? Соня пусть делает что хочет, её это не касается, а вот упускать такой шанс, и правда, не стоит — когда ещё она снова окажется в Японии?

— А что, я «за». — скрипачка приподнялась на локте. Соня посмотрела на подругу с удивлением, явно не ожидая такой покладистости. — Только надо сперва в гостиницу заглянуть, переодеться, в порядок себя привести… Ну и фотики прихватить не помешает — хоть будет, что дома показать, кроме открыток и всяких глупых буклетов!

«Обруч» был огромен. Нет — громаден, немыслим, колоссален! На таком расстоянии мозг не воспринимал его целиком — широкая, в десятки километров серебрянно отсвечивающая полоса плавно загибалась куда-то вверх, чтобы там превратиться в узкую ленту, свёрнутую в невероятных размеров кольцо. В плоскости кольца, за которым считанным минуты назад простиралась бархатно-чёрная пустота, сплошь в точках, скоплениях, россыпях звёзд, сейчас происходило что-то странное. Казалось, колоссальная «дырка от бублика» сплошь затянута паутиной, сплетённой из колеблющихся световых нитей, сполохов, отдельных вспышек — и эта паутина постоянно пульсировала, меняя форму то вспыхивая, то угасая настолько, что сквозь неё опять проступали звёзды. Впрочем, Стивена это не слишком удивило — Гарнье, инструктируя их по поводу предстоящей миссии, предупреждал о чём-то подобном. И даже объяснил, что призрачная сеть есть не что иное, как след возникшей «червоточины», но не той, что позволяет перемещать между обручами материальные объекты, а другой, своего рода энергетического призрака настоящей — и, тем не менее, вполне успешно справляющейся со своей задачей. Которая, насколько сумел понять Стив из объяснений француза, заключалось в том, чтобы застолбить место, не позволив кому-то ещё подключаться к «обручам» на противоположных концах подпространственного тоннеля. Первый — вот он, нависает чудовищной махиной над головой Стивена; второй же, если верить Гарнье, находится где– то в горах японского острова Сёкаку. И пока работает аппаратура, установленная на «обручах», разорвать призрачную «червоточину» невозможно, иначе, как выведя из строя установленные на «обруче» приборы. А на это русские с «Зари» ни за что не решаться, уверял астрофизик, подобное действие означало бы прямое столкновение, схватку — а это вполне способно стать самым настоящим «казус белли». Впрочем, как показалось американцу, Гарнье сам не слишком-то верил в то, что говорил. В самом деле, какая ещё схватка? К тому же, «Омары» не несут вооружения — разве что устраивать боксёрский поединок на манипуляторах в пустоте? Конечно, стальные клешни-манипуляторы способны вспороть капсулу, как бумагу, смять сваренную из дюралевых труб раму, раздавить пилота, превратив его в кровавое пятно, мгновенно застывающее в мертвенной стуже вакуума, но — кому придёт в голову затевать нечто подобное? Уж точно не ему, Стивену О’Хара, и не тем, кто сидит в кабине русского кораблика. Слава богу, удалось отстучать им морзянкой кодовую фразу — и теперь он готов поставить десятку против пустой пачки из-под «лаки Страйк» что Алекс, что и Юджин узнают строку из русской песенки, которую распевали на артековских посиделках у костра — да и потом, в комнатах «юниорского ’общежития, где их развесёлая группа 3 ’А» собиралась за чаем с тортиком и песнями под гитару… Эх, привычно посетовал Стивен, если бы не дура Влада, из-за которой он схлопотал тогда тяжёлый сотряс и целый букет переломов…

А вот другие ничего понять не смогут, даже если и перехватят сигнал, что вообще-то невозможно — Стивен воспользовался для передачи не рацией, а лазерным прожектором-мигалкой. А вот парни увидят — и догадаются, конечно, что старина Стив О’Хара здесь и готов, если потребуется, принять участие в любом рок-н-ролле…

В наушниках заверещало — сигнал возвращаться к кораблю. Стивен помахал закованной в перчатку рукой отметке на экране и потянулся к рукояткам управления.

Перелёт до «Фубуки» занял меньше получаса. Японский планетолёт успел приблизиться к «обручу» и теперь висел в пустоте, держась в его диаметральной плоскости. А ведь Гарнье боится, подумал Стив — опасается, лягушатник, что тахионное чудовище выплюнет ни с того ни с сего столб энергетического выброса, который захлестнёт корабль и забросит его вместе с экипажем в совсем уж отдалённый конец Галактики, откуда даже на тахионной тяге до Земли и за тысячу лет не добраться.

«Омар» огибал кормовой пилон с установленными на нём пусковыми аппаратами тахионных торпед. Три гнезда были пусты — ровно столько «выстрелов» пришлось сделать, чтобы добраться до Пояса Астероидов. Стив припомнил, как незадолго до старта перегружал торпеды из орбитального грузовика на планетолёт — вводил в трубы сигарообразные тускло отблёскивающие тела торпед, после чего, орудуя манипуляторами, ставил на место выпуклые крышки. И снова перед глазами возникли кадры японской кинохроники времён Второй Мировой, виденные на уроках истории в колледже: матросы на палубе японского эсминца задвигают длинные, лоснящиеся от машинного масла стальные сигары в счетверённые трубы торпедных аппаратов, задраивают рубчатые крышки с нанесёнными на них большими белыми иероглифами. Английские титры сообщали, что это название корабля, «Фубуки», что в переводе на английский означает «Метель»…

Стивен тряхнул головой. Нет, как хотите, а не зря он поделился с Шарлем своими подозрениями, а потом и посигналил русскому грузовику. Дело тут явно нечисто, и он ещё не раз пожалеет, что связался и с Гарнье, и с косоглазыми япошками, и с этими «звёздными обручами», будь они трижды неладны…

IV

«…Короче, мы в попали. Не в том смысле, как попал я, любимый — ’Заря» висит, где и висела, в трёх с половиной тысячах километров от обруча-гиганта и в двух с половиной от «Фубуки», никаких обменов разумов с собой-детьми не зафиксировано, мы не переносились в будущее, чтобы обзавестись там бластерами, скорчерами, генераторами силовых полей и прочим хламом, способным одним махом решить все мыслимые и немыслимые проблемы. Мы просто влипли, вступили чистым ботинком в известную субстанцию, угодили в неприятную историю — попали, одним словом.

Пошли уже вторые сутки после нашей вылазки к «обручу» Связь с Землёй установить так и не удалось; радиообмен получается наладить с объектом, находящимся в паре сотен километров от планетолёта, а вот дальше — извините, никак. И это при том, что, если верить Леднёву, у японцев связь почти наверняка имеется, и именно благодаря проклятому колечку, наглухо забившему эфир. Валера уверяет, что аппаратура, установленная на «обруче», кроме основной функции — наводить эти самые резонансные колебания тахионного поля, — выполняет и другие, не менее важные. Рассуждение простое: если в «червоточине», соединяющей «обручи», имеются микропульсации (а они там имеются, астрофизики «Зари» установили это наверняка) то они наверняка синхронизированы с микропульсациями тахионного зеркала, теми самыми вспышками, бликами и прочими спецэффектами, которые мы имеем удовольствие наблюдать. А значит, уверяет Леднёв, ничего не стоит промодулировать эти микропульсации, использовав их, как несущую частоту. Он даже рассчитал, сколько энергии для этого может понадобиться — и величина выходит достаточно скромная, в пределах возможности аппаратуры Гарнье — судя по размерам контейнеров, там вполне может оказаться даже компактный ядерный реактор…

Итак, япошки в состоянии обмениваться сообщениями с Землёй — мгновенно, без задержек на прохождение сигналов, которые на подпространственные «червоточины» не распространяются. И, значит, астрофизик и его руководство, кем бы оно ни было, прямо сейчас беседуют, словно по междугороднему телефону, строят коварные планы, а в промежутках между фразами хихикают над нами, убогими…

Прав Валера, Гарнье, придумавший такой фокус — а кто ж ещё мог его придумать? — настоящий гений. Ничего ведь не мешает использовать эффект модуляции микропульсаций в «червоточине» и в обычных, изготовленных на Земле «батутах»? Принцип тот же, дело в технической реализации, за которую уже понятно, как браться — и тогда можно будет навсегда забыть о раздражающих паузах в радиопереговорах на сверхдальних расстояниях. И мы, конечно, сделаем это рано или поздно, принцип ясен — но только не сейчас. Наука в лице Леднёва, американца Коуэлла и Юльки пока бессильна. А значит — придётся нам висеть в Пространстве и гадать, что делать дальше: плюнуть на японцев и уйти к Земле, воспользовавшись тахионными торпедами, или отправиться к «обручу» на «буханке», пристыковав к ней оба имеющихся у нас «омара», разнести их манипуляторами аппаратуру Гарнье вдребезги и пополам — а там будь что будет! Как говорил один не самый последний земной полководец — главное ввязаться в серьёзную драку, а там посмотрим…’[3]

— Ох и устала я, ребята! Семь часов в лаборатории, безвылазно, на стуле, скрючившись в три погибели…

Юлька устроилась в ложементе, застегнув пристяжной ремень и сладко потянулась. Я невольно залюбовался — в форменных корабельных брючках, которые она старательно перешила ещё до отлёта, вид у неё был самый, что ни на есть соблазнительный, а долгие часы в кресле перед мигающими экранами, похоже, не повредили её фигурке. А вот лицо у неё и правда, выдаёт утомление: уставшее — тёмные круги под глазами, набрякшие усталостью веки, белки в ниточках кровеносных сосудов…

— И как они без тебя, справляются? — осведомился Кащей. Он висел вниз головой над ложементом, в котором свернулась, поджав ноги, Оля Молодых.

— Я там пока не нужна. — Юлька снова потянулась. — Леднёв с Коуэллом запустили программу обработки данных на бортовой ЭВМ. Пока она не закончит, у меня есть час-полтора прийти в себя.

— Так и отсыпалась бы в каюте! — предложила Оля.

— Пробовала, не могу заснуть. Стоит закрыть глаза — вижу ленты регистраторов, экраны… нет, думаю, посижу уж лучше с вами, отвлекусь немного.

Ну, посиди. Кофе хочешь?

— Только не это! — Юлька изобразила испуг. — Мы в лаборатории только на нём и держались. Вот соку я бы глотнула… яблочного или апельсинового, сели найдётся!

— Сейчас принесу. — Оля расстегнула пряжку ремня, оттолкнулась от подлокотника и поплыла к выходу. Я проводил её взглядом.

В отличие от наших астрофизиков — Леднёва, Юльки и Коуэлла и примкнувшего к ним астронома Довжанского, заслуженно считающегося лучшим на «Заре» программистом бортовых ЭВМ — заняться мне было решительно нечем. «Омары» и «буханка» вылизаны, вычищены и подготовлены к новому вылету; скафандр проверен по третьему разу, и остаётся только торчать в «Сюрпризе», ожидая, когда завибрирует на запястье браслет, или раздастся по внутрикорабельной трансляции голос капитана, требующий немедленно — немедленно, вы слышите, Монахов? — явиться на ходовой мостик. Зачем? Я бы и сам хотел это знать. На недавнем совещании мы так и не смогли прийти к общему мнению — и теперь ждём, когда Леднёв и его банда вытащит из груды данных наблюдений ту единственную жемчужину, которая позволит принять верное решение.

— А Середа где? — осведомилась Юлька. Она опустила до упора спинку ложемента и вытянулась, заложив руки за голову, отчего тонкая маечка весьма эротично обтянула её бюст. А ведь обходится без лифчика, отметил я — типа здесь все свои…

— В рекреационном отсеке. — отозвался Юрка. — Кустики подстригает.

— И Оля доверяет ему такое ответственное занятие? — весело удивилась моя подруга.

Юрка пожал плечами, отчего стал медленно вращаться.

— Вроде, справляется. Оля говорила, он часто там работает, и всё время в одиночку. Нервы успокаивает, лучше любой медитации…

В люк постучали.

— Войдите. — отозвался Кащей. Я посмотрел с интересом — кого это к нам принесло? Завсегдатаи «Сюрприза обычно не стучатся, значит, кто-то из ’старшей» команды?

Створка отъехала, на пороге возник Леднёв.

— Привет, бездельники!

— Валер, ты? — Юлька вывернула шею, пытаясь разглядеть визитёра через подголовник ложемента. — Вы уже закончили?

— Сиди-сиди… — он сделал успокоительный жест и кивнул на освободившееся кресло. — Я тут устроюсь, можно?

— Это Олино место. — заявил из-под потолка негостеприимный Кащей. — Она на камбуз пошла, сейчас вернётся.

— А куда же мне тогда? — Леднёв в растерянности заозирался.

— Не слушай его, Валер… — посоветовал я. — Садись, конечно, она не будет против.

Он кивнул, подтянулся к ложементу, устроился, затянул пояс.

— Так что вы, закончили? — переспросила Юлька. — Следы усталости с её лица словно рукой сняло — вот что значит научный азарт!

— Какое там… — Леднёв сокрушённо помотал головой. — Не успели первый цикл расчётов прогнать — и на тебе, дисковый накопитель полетел! Сейчас с ним Власьев возится, нас выставил, чтобы не мешали советами. Говорит — час минимум, отдыхайте пока…

— Ну и правильно! — в проёме люка появилась Оля. В руках у неё был прозрачный пузырь наполовину наполненный чем-то ярко-жёлтым. — Держи, Юль!

И, словно мячик, отправила пузырь через всё помещение мостика. Юлька поймала, благодарно кивнула и сорвала с питьевой трубки пластиковый колпачок.

— Может, кофе, Валер?

Леднёв отрицательно мотнул головой.

— О чём беседовали? — он в свою очередь потянулся в ложементе, хрустнув суставами. — Я вам не помешал?

Мы переглянулись. Раньше подобная деликатность за великим астрофизиком не замечалась… может, и правда, устал?

— Да мы особо ни о чём… — ответил я. — Но раз уж ты здесь… Валер, можно вопрос?

— Угу… — отозвался он. — Оль, если не трудно, бутерброд прихвати там, с утра не жрамши…

— … не пимши и не срамши! — гнусно хихикнул из-под потолка Кащей. — Смотри, Лёх, что эта наука с людями делает!

Леднёв недовольно покосился на комментатора, но отвечать не стал. Оля тоже проигнорировала хулиганскую реплику — мило улыбнулась, осведомилась, какой именно сэндвич нести — с тунцом или с ветчиной, — и, получив ответ, удалилась.

— Так вопрос… — я дождался, когда люк за ней закроется и продолжил. — Вот мы всё время говорим об «обруче», верно? Но при этом совершенно забыли о планете. Может, расскажешь поподробнее, у тебя, вроде, целая гипотеза на этот счёт?

— Ты имеешь в виду Фаэтон? — осведомился из-под потолка Юрка. Я поморщился — ну куда лезет, не у него ведь спрошено…

— А ты что, видишь тут ещё какую-нибудь планету?

— Я и Фаэтона-то не вижу. — резонно ответил возмутитель спокойствия. — Астероиды есть, крошево каменное. А вот чтобы планета… я вот перед отлётом, на «Гагарине» пролистал свежую «Науку и жизнь», так там пишут: установлено точно, что никакого Фаэтона не было вовсе! Обломков, видишь ли, во всём Поясе маловато, не набирается на планету. Так что, извиняй, Валер, накрылась твоя гипотеза медным тазом.

Он нарочно подзуживает Валеру, сообразил я и тут же перестал сердиться. Если наш астрофизик заведётся, то его потом и расспрашивать не нужно, сам всё выложит. А он заведётся теперь, когда ему ткнули в нос дилетантской статейкой из научно-популярного журнальчика — это ему-то, восходящему светилу астрофизики, автору широко известной (хотя, конечно, и в узких кругах) революционной гипотезы о происхождении Пояса Астероидов!

Леднёв и не стерпел. Минут пять мы уворачивались от банановой кожуры и помёта, которые он обрушил на несчастного Кащея и тех, кто посмел хоть заикнуться в его защиту. Потом громы и молнии несколько приутихли, и обвинитель переключился на более конструктивный стиль изложения.

Если вкратце, то Валера изначально предположил, что гигантский обруч был построен в непосредственной близости от Фаэтона, тогда ещё целёхонького. Кто были его создатели — обитатели планеты или пришельцы из далёкой-далёкой галактики, — и зачем они выбрали такое место для него, можно только гадать. А вот что известно наверняка — что в один далеко не прекрасный для фаэтов день «обруч», что называется, пошёл вразнос. Было ли это умышленное действие, ошибка в некоем эксперименте, или проявление законов Мироздания, неподвластных строителям «обруча» — на это тему можно фантазировать до бесконечности. Важно то, что энергетический выброс из колоссального тахионного зеркала продырявил Фаэтон чуть ли не до планетарного ядра — и это закономерно вызвало к жизни грандиозные в своей разрушительности процессы. Ядро, в обычном своём состоянии стиснутое раскалённое до многих тысяч градусов, избавившись одномоментно от этого гнёта, попросту взорвалось, расколов планету на части — как пороховой заряд мортирной бомбы раскалывает её на куски чугуна с острыми, как бритва края. Цивилизация Фаэтона погибла мгновенно — никакие пирамиды Хеопса или Баальбекские террасы не могли пережить такой катаклизм. Разве что, на некоторых каменных обломках, мечтательно добавил Леднёв, могли уцелеть какие-то следы, развалины, вроде тех, которые описал Алексей Толстой в своей Аэлите — там инженер Лось и его спутник увидели руины каменных башен на одном из астероидов, к которым их занесло на обратном пути с Марса… А если серьёзно — искать такие следы можно вечность и ещё пару миллионов лет в придачу, тем более, что самые крупные обломки раскалывались под действием гравитации сравнительно недалёкого Юпитера, крошились, постепенно образуя облако обломков поменьше, и в итоге расползлись в кольцевое образование, ныне известное, как Пояс Астероидов.

Однако, «червоточина», связывающая «обруч»-планетоубийцу с другим, расположенным далеко за пределами Солнечной системы, продолжала исправно функционировать, подпитываемая в полном согласии с теорией Гарнье энергией из подпространства. За миллионы лет она словно гигантским пылесосом, высосала почти весь объём образовавшегося скопления; уцелели только те обломки, которые отлетели достаточно далеко от места катастрофы…

Леднёв посмотрел на притихшего Кащея — тот, как и все остальные, находившиеся в «Сюрпризе», представлял нарисованную картину планетарного апокалипсиса.

— И это ответ автору твоей, Юр, статейки. Он ведь, строго говоря, прав: уцелевший объём астероидного вещества маловат для планеты. Только вот вывод неверен, поскольку недостающие обломки были поглощены «обручем» и переместились неизвестно куда. Кстати, я не исключаю, что мы однажды выясним, куда именно — результаты исследований дают основание полагать, что в самих «обручах» сохраняются своего рода следы наведённых тахионных полей, по которым можно определить параметры создававшихся «червоточин». Кроме того, я надеюсь, что записи об этой катастрофе могут найтись за той дверкой на Энцеладе.

Некоторое время все молчали.

— Валер, но ведь из-за чего-то обруч отключился? — спросила Юлька. — Если бы процесс поглощения астероидов продолжался до последнего времени, то наблюдатели, уж наверное, что– нибудь, да заметили?

— Несомненно. — кивнул Леднёв. — Почему «обруч» перестал работать, что с ним произошло — пока неясно. То ли межзвёздный хищник проглотил больше, чем смог переварить, и не выдержал нагрузки, то ли нечто воздействовало на «обруч» на другом конце «червоточины», но однажды процесс поглощения остатков планетной массы прервался. Полагаю, мы даже можем прикинуть примерно, когда это случилось, взяв за основу расчётов примерную массу Фаэтона и объём уцелевшего астероидного вещества. В любом случае, речь идёт о миллионах и миллионах лет, в течение которых гигантское кольцо дрейфует в Поясе, притворяясь для земных наблюдателей безобидным астероидом. Обнаружить его можно было лишь случайно — или, зная заранее, где искать.

— Как ты знал. — тихо сказал Юрка-Кащей.

— Как мы знали. — поправил Леднёв.

— И что же с этой штукой делать дальше?

Астрофизик пожал плечами.

— Для начала — убрать оттуда железяки Гарнье. Не хочу пугать вас раньше времени, но мне очень не нравится, что второй «обруч», тот, что на другом конце «червоточины», находится на Земле. Мне было бы куда спокойнее, если бы Гарнье установил связь с одним из тех, что висят в Пространстве — на лунной орбите или в засолнечной точке Лагранжа. Но это, увы, невозможно. Цель француза — наладить получение энергии из «червоточины», а для этого один из создающих её «обручей» должен располагаться непосредственно на Земле — иначе, как доставлять полученную энергию потребителям?

— А для чего тогда Гарнье пытался получить доступ к «засолнечному обручу»? — спросил я. — Японцы с англичанами даже скандал в ООН устроили, требовали для себя права исследования…

— Вот именно для того, чтобы установить «червоточину» между ним и тем, что они приволокли из Антарктиды. А когда дело не выгорело, провернули трюк с этим «обручем» — а мы, как последние ослы, сами подсказали, как до него добраться!

— Хорошо, что антарктический «обруч» гораздо меньше этого, — Юлька ткнула пальцем в занимающий половину стены иллюминатор, в котором на фоне россыпи звёзд сияла ослепительная точка — «звёздный обруч», видимый с дистанции в три с половиной тысячи километров. Даже если произойдёт что– то вроде того, что случилось с Фаэтоном, особых разрушений не причинит.

Леднёв покачал головой.

— Оптимистка ты, Юль… хотя, несомненно, размер в данном случае важен. Одно утешение: остров Сикоку, на котором установлен «обруч», отгорожен от материка грядой японских островов. Так что, если в самом деле что-то приключится — именно японцы огребут основные неприятности. Хотя, я бы предпочёл обойтись без подобных экспери…

— Погоди! — Юркин вскрик заглушил окончание реплики. — Как ты говоришь, называется остров, Сикоку?

— Ну да. — Леднёв посмотрел на него с недоумением. — А в чём, собственно, дело?

— Мира сейчас на гастролях в Японии! — В голосе Кащея звучало отчаяние. — И последний концерт они дают на этом острове! У меня в каюте буклет с программой гастролей — там указано, когда и где состоятся выступления. Но я и без того помню — город Мацуяма, префектура Эхиме на острове Сикоку, в конце этой недели!

В повисшей тишине было отчётливо слышно, как охнула Юлька.

V

В течение всей поездки Мира отрывалась от окошка едва ли на несколько минут. Шоссе петляло по ущельям, перебиралось через невысокие перевалы, спускалось по извилистым серпантинам, чтобы сразу начать карабкаться на очередной склон. Красота японской природы завораживала — с утёсов то тут, то там свергались хрустально-прозрачные водопадики, одетые белоснежной пеной, поросшие кленами склоны радовали глаз сочетаниями зелёной, жёлтой, терракотовой и красной листвы. Порой в просветах между деревьями мелькали крошечные часовенки, чьи черепичные крыши щеголяли загнутыми вверх краями. Внизу, в ущельях, зеркально сверкали ручейки и озёра — крошечные, как и всё остальное в этой почти игрушечной стране. А вот возвышающийся невдалеке пик Исидзути никак не походил на игрушку — самая высокая вершина острова, тысяча девятьсот восемьдесят два метра над уровнем моря, одна из семи «священных» гор Страны Восходящего Солнца…

Динамик под потолком салона, из которого лилась местная музыка, умолк. Мира оторвалась от созерцания природных красот. В последнее время она заинтересовалась японской музыкой, её необычным строем, основанным, в отличие от европейского, не на математическом отсчёте, а на интервалах человеческого дыхания; здешними музыкальными инструментами, вроде японской флейты, «кото», своеобразного щипкового инструмента, похожего на длинную цинтру, традиционных японских барабанов и бронзовых поющих чаш «рин» — их звуки, непривычные для слуха, привычного к европейской классике, дивно гармонировали с пейзажами за окном.

Динамик ожил вновь:

— Программа прерывается для экстренного сообщения! — диктор-японец говорил на безупречном английском, причём в голосе его безошибочно улавливались нотки торжества. Руководство англо-японского космического Содружества только что сделало заявление. Полный текст будет опубликован позже; в заявлении содержится категорический протест против того, что США, Советский Союз и Франция фактически монополизировали освоения как ближнего, так уже и дальнего космоса. Развивая в течение многих лет совместную программу, известную как Проект «Великое Кольцо», эти страны крайне неохотно делятся с остальным человечеством так называемыми «батутными» технологиями — да и то, лишь благодаря давлению, которое Япония, Великобритания, Австралия, Израиль, Южно– Африканская Республика и некоторые другие страны оказывают на площадках ООН и прочих международных организаций. Увы, эти нельзя сказать о такой первостепенно важной теме, как «звёздные обручи»; наоборот, упомянутые державы делают всё, чтобы не допускать к ним кого-то ещё. А ведь эти творения инопланетного разума принадлежат всему человечеству, и любые знания о них должны быть общедоступны, так, чтобы воспользоваться ими мог любой учёный в любой стране мира…

К счастью, продолжал диктор, монополия, которую США, СССР и Франция столь безапелляционно присвоили, пользуясь временным преимуществом в «батутных» технологиях, всё явственнее трещит по швам. Недавно сообщалось, что британские, японские и австралийские учёные, работая в согласии друг с другом, извлекли из толщи антарктического ледяного панциря ещё один «звёздный обруч». Для доставки его в Японию пришлось разработать уникальное, не имеющее аналогов в мире оборудование — но теперь «обруч» находится в специально построенном на острове Сикоку исследовательском комплексе «Стар Миррор» и уже работает — пока, правда, только в тестовом режиме. Но не пройдёт и часа, как научный руководитель комплекса досточтимый господин Лео Эсаки, профессор, доктор философии Токийского университета и Нобелевский лауреат по физике, отдаст команду, переводящую установку в режим полной нагрузки. Таким образом, будет сделан первый шаг к овладению наследием загадочной, но, несомненно, могучей цивилизации — наследия составляющего, как мы уже упоминали, неделимую собственность всех обитателей нашей планеты, а отнюдь не только трёх чересчур много возомнивших о себе держав! И когда комплекс «Стар Миррор» на острове Сикоку заработает в полную силу — мы, народы Японии, Великобритании и других стран, входящих в космическое Содружество, заставим, наконец, считаться с собой!

Динамик умолк. Пассажиры заговорили, запереглядывались, но тут с кресла в голове салона поднялся японец. Мира узнала его — он приветствовал «экскурсантов» во время посадки в автобус, улыбался, кланялся, раздавал красочные буклеты… Сейчас он мало походил на самого себя — приветливая улыбка пропала без следа, на лбу появилась полоса ткани, густо исписанная иероглифами, глаза приобрели какой– то лихорадочный не вполне здоровый блеск. Лёгкая куртка распахнута, впереди, за пояс был заткнут большой чёрный, пистолет с коротышкой-стволом и магазином, высовывающимся из рукоятки. Рядом с японцем стоял парень европейской внешности, изрядно растерянный — кажется, из Дании или Норвегии, припомнила Мира, Влада ещё представляла его, как одного из руководителей недавно закончившейся конференции…

— Вы все это слышали это! — японец ткнул пальцем в динамик. В отличие от диктора он говорил по-английски с очень сильным акцентом, не выговаривая букву «Л», а заменяя её, подобно многим своим соотечественникам, на «Р». Шум в салоне немедленно стих, пассажиры, замерев, слушали нового оратора. — Руководство нашей организации поздравляет вас всех с наступлением этого судьбоносного дня! Мы, наконец, дождались! — О чём это он? — зашептала из соседнего кресла Соня. — И пистолет этот… Мир, мне страшно! Что вообще происходит, а?

Японец продолжал свою речь — теперь он почти кричал, заводя себя, мешал английские слова с японскими, отчего Мира вообще перестала что-либо понимать. Своё оружие он вырвал из-за пояса и воинственно им размахивал. ’Как бы не пальнул сдуру, испугалась Мира. Ей было не по себе — от какого-то неясного, но, несомненно, скверного предчувствия.

Японец, наконец, выдохся и замолк, слово взял скандинав. Он уже справился с растерянностью и говорил вполне уверенно, сопровождая свои слова взмахами правой руки. Под полой его ветровки, украшенной изображениями серокожего, с огромными глазами инопланетянина, грустно улыбающегося на фоне «звёздного обруча», Мира к своему ужасу разглядела рукоятку пистолета — поменьше и более привычного облика, нежели у японца. Из нагрудного кармана рубашки выглядывала антенна крошечной рации — похожие, припомнила Мира, в американских фильмах называют «уоки-токи». Точно такая же рация имелась и у японца.

— Наш дорогой друг Хаясида-сан говорит, что теперь мы можем сообщить всем вам об нашей истинной цели! — заявил он. — Как вы только что слышали, — и он вслед за японцем указал на умолкший динамик, — плутократы, капиталисты и предатели– ревизионисты составили заговор, собираясь отнять у человечества возможность связаться в братьями по разуму!

«И здесь леваки…» — поморщилась Мира. Она не особо интересовалась политикой, но слышала, конечно, о политических экстремистах, активно сотрудничающих в последнее время с правозащитными, экологическими и прочими общественными организациями — и даже с одержимцами-«уфологами», вроде Влады и её приятелей. Только вот — зачем им оружие? Совсем, что ли, с ума посходили со своими завиральными идеями?

— … они хотят использовать «звёздные обручи», эти творения Высшего Разума чтобы нести человечеству порабощение — и ради этого готовы ввергнуть планету в такие несчастья, рядом с которыми войны, эпидемии, природные катастрофы прошлых эпох покажутся сущими пустяками!

Скандинав перевёл дух и потрогал зачем-то рукоять пистолета. Слушатели, и без того встревоженные, испуганно загудели, в первых рядах заплакала девушка. Японец тут же подскочил к ней, взмахнул перед лицом стволом своего огнестрельного уродца и злобно, срывающимся голосом, завизжал.

— … Но, к счастью, — продолжил скандинав, когда суета улеглась, — мы заранее узнали о планируемом запуске комплекса, и предприняли необходимые шаги! На «Стар Миррор» сейчас наши единомышленники. Они откроят ворота, впустят нас на территорию комплекса, и тогда мы — я, вы, наши единомышленники из других автобусов, — сможем захватить «обруч» и воспользоваться им для того, чтобы установить связь с нашими старшими братьями по разуму! И когда это произойдёт, люди Земли поймут, за кем истина, и с негодованием отвернутся от тех, кто десятилетиями скрывает её от всего человечества!

— Олаф, а как же охрана? Ставлю крышку от «Кока-колы» против бумажки в сотню баксов, в этом грёбаном «Стар Мирроре» полно крепких парней со стволами. И как ты с ними собираешься договариваться?

Говорил парень с переднего ряда кресел, судя по узнаваемому акценту английского — американец, из Техаса. Пассажиры одобрительно загудели: верно, как же на таком важном объекте — и без вооружённой охраны?

Хаясида злобно ощерился и что-то прошипел — у Миры сердце оборвалось, когда рука японца скользнула к рукоятке пистолета за поясом. Олаф поднял ладони в успокаивающем жесте.

— Всё продумано, друзья! К комплексу ведёт единственная дорога, вот эта самая, и она наверняка уже перекрыта, как и горные тропы, по которым можно добраться туда пешком. Но мы с вами находимся внутри кольца оцепления, и никто не сможет нам помешать. Что до охраны — на территории комплекса всего несколько человек, вооружённых пистолетами. У нас в автобусах спрятано достаточно автоматического оружия, и если охрана попытается нас остановить — одна-две очереди поверх голов мигом приведут их в чувство!

— Ну, захватите вы «обруч», а дальше-то что? — девушка, сидящая через проход от Миры, выбралась в проход и встала перед скандинавом. — Надо ещё знать, как с ним обращаться. Вот вы — знаете?

Её палец уставился на Хаясиду. Тот ответил ещё одним злобным оскалом.

— Среди сотрудников комплекса есть наши единомышленники. — поспешил успокоить выскочку Олаф. — Но, если понадобится, мы и остальных заставим помогать. Под дулами автоматов эти прихвостни капиталистов и продажных политиков не станут упрямиться и быстренько сделают всё, что им прикажут!

— Это авантюра! — снова женский голос, на этот раз за спиной. Влада? Скрипачка обернулась.

— Это какая-то идиотская авантюра! — решительно повторила девушка. — Ну, хорошо, предположим, захватите вы комплекс, даже сумеете привести в действие «обруч» — а дальше-то что? Власти наверняка пришлют вертолёты, полицейский спецназ, десантников… да нас попросту перебьют, всех до единого!

В салоне зашумели сильнее. Мира разобрала фразу, брошенную американцем: «парни, а эта русская дело говорит…»

— Вы что, готовы разбежаться, словно трусливые зайцы? — гневно взревел Олаф, перекрывая возмущённых, недоумевающих, испуганных голосов. — Великая цель требует великого риска и великих жертв! И потом, они не посмеют! Первое, что мы сделаем — это заминируем обруч, и если власти решатся на штурм — взорвём всё. Вот увидите: не будет ни вертолётов, ни десанта. Они начнут переговоры, и пока они будут тянуться — мы сделаем всё, что нужно! А теперь решайте: вы с нами, или против нас?

Повисла короткая пауза. Потом кто-то впереди вскинул руку и крикнул «да». Мгновение спустя салон автобуса уже содрогался от дружных воплей: «Да!» Мы с вами!’ Покажем этим продажным тварям! Мира покрылась холодным потом — она совершенно не представляла, что делать. Соня в соседнем кресле обмерла, свернувшись калачиком, словно отгораживалась от творящегося вокруг кошмара.

Кто-то сзади дёрнул Миру за плечо. Девушка обернулась — снова Влада.

— Чего сидите? — прошипела она. — Кричите вместе со всеми! Видите, как этот косоглазый скалится? Заметит, что вы отмалчиваетесь — пристрелит, и имени не спросит! Японцы они такие, безжалостные…

И, повернувшись к ЭВРовцам, сидящим в конце салона, взмахнула руками — в точности, как массовик-затейник на детском утреннике — и звонко, весело крикнула:

— А ну, ребята, все вместе: «Мы с ва-ми! Мы с ва-ми!»

К удивлению Миры её поддержали — хор русских голосов влился в какофонию воплей, и даже перепуганная насмерть Соня пришла в себя и присоединилась к соотечественникам. Автобус ходил ходуном, стёкла салона дребезжали, и Мира всерьёз забеспокоилась, как бы они не повылетали от такого звукового напора.

— Замечательно, братья, замечательно! — Олаф уже орал во всю глотку, выставив перед собой ладони. — Мы ни секунды не сомневались в вашей единодушной поддержке! А теперь — организованно выходим из автобуса и получаем оружие. Тех, кто проходил военную подготовку или просто умеет стрелять — прошу поднять руки!

Несколько минут все молчали. Давешний техасец первым вскинул ладонь и несколько раз сжал её над головой в кулак. Вслед за ним руки потянули ещё человек пять-шесть; к ним присоединилась Влада и ещё двое ЭВРовцев. Остальные предпочли помалкивать — хотя, все они, как и любые советские школьники, проходили курс начальной военной подготовки.

— Влада, ты что, с ума сошла? Прошипела Мира. — хочешь взять у них автомат? Может, вы ещё и стрелять будете?

— Если надо — будем. — ответила девушка, тоже свистящим шёпотом. — Главное оружие в руки получить, а уж на кого его направить — это, как говорят в Одессе, будем посмотреть…

— Нет, ты точно ненормальная… — так же шёпотом отозвалась Мира — неожиданно подумала, что и она может присоединиться к ним ЭВРовцам. А что? Начальную военную подготовку она, как и всякий советский школьник, проходила, да и позже, уже после школы не раз ездила с Юриком и Лёшкой Монаховым на стрельбище — палила по ростовым мишеням из малокалиберных винтовок и длинноствольных целевых пистолетов системы Марголина. Нет, права Влада, надо брать оружие, пока предлагают!

Уродливый пистолет Хаясиды оказался никаким не пистолетом, а знаменитым израильским «Узи», пистолетом– пулемётом, произведённым по лицензии в Гонконге — об этом сообщил скандинав Олаф, раздававший «добровольцам» оружие. Кроме израильских коротышек в багажном отсеке автобуса оказалось несколько китайских «Калашниковых», и Мира вслед за ЭВРовцами завладела одним из них. Достался «калаш» и Владе — техасец (его, как выяснилось, звали Грегом) попробовал отобрать у неё автомат, заявив, что такое грозное оружие, как штурмовая винтовка не годится для женских рук. В ответ Влада улыбнулась и предложила самоуверенному американцу продемонстрировать свою годность, произведя разборку-сборку оружия. Деться Грегу было некуда: вокруг уже собирались зрители, зазвучали смешки и ехидные комментарии — и пришлось, чтобы не ударить в грязь лицом, соглашаться на коварное предложение русской красотки. Поначалу техасцу сопутствовал успех — он ловко отсоединил магазин (забыв, как отметила Мира, передёрнуть затвор и произвести контрольный спуск), снял крышку ствольной коробки и извлек возвратный механизм и затворную раму вместе со штоком газового поршня. А вот дальше у Грега не задалось: сперва он уронил в пыль возвратную пружину и долго обдувал её, смешно надувая щёки; потом прищемил палец, извлекая из приклада пенал с принадлежностями, а после этого ещё минут пять маялся, пытаясь собрать нехитрый механизм воедино, сопровождая эти усилия многочисленными «факинг шит!». Влада наблюдала за его мытарствами с презрительной усмешкой, а после очередной неудачной попытки загнать затворную раму на место, отобрала автомат и в несколько движений закончила сборку. А когда окружающие зааплодировали — снисходительно объяснила, что в СССР с неполной сборкой-разборкой АКМ справится любой школьник, уложившись в армейский сорокасекундный норматив.

Раздача оружия и боеприпасов, а так же наскоро проведённый Олафом «курс молодого бойца» занял около часа. Японец Хаясида всё это время расхаживал вдоль шеренги автобусов, поигрывая своим «узи» и нервно озираясь по сторонам. Несколько раз рация в кармане его рубашки принималась шипеть, и тогда японец выдёргивал её, и говорил что-то неразборчивое.

Наконец, автоматы (всего Мира насчитала шесть «калашей», девятнадцать «узи» и ещё пять каких-то незнакомых, с длинными, тонкими стволами и рукояткой поверх затворной коробки) были розданы и поставлены на предохранители, запасные магазины набиты патронами и распиханы по карманам и сумкам — и до зубов вооружённые пассажиры расселись по своим местам в салонах. Хаясида в последний раз пробежался вдоль автобусов, проверяя, не остался ли кто, не сбежал ли; двери с мягким шипением закрылись, и колонна резво вверх по серпантину, туда, где в пяти километрах за перевалом, располагалась цель их «экскурсии», исследовательский комплекс «Стар Миррор».

VI

— Мы с коллегами закончили предварительный анализ данных, полученных при наблюдении «сверхобруча», — Леднёв перебрал лежащие на столе листки, встал и прошёлся туда-сюда слушателями. Те, кто устроился в первом ряду, торопливо подбирали ноги, но Валера, погружённый в свои размышления, казалось, ничего не замечал. — Могу сказать только, что «батута» у нас, считайте, нет. Во всяком случае, пока Гарнье не вырубит эту свою шарманку, пользоваться им нельзя.

Сказано было сильно. Слушатели заозирались, в задних раздались шепотки. Волынов — он, как обычно, сидел за председательским столом, — постучал карандашом, призывая к порядку.

— Полной уверенности у меня пока нет, уверенности, слишком мало информации. — продолжил астрофизик. — Могу лишь предположить следующее: Гарнье, используя свои последние разработки, те, что он сделал уже для японцев и англичан, установил между двумя «обручами» — этим, и другим, который они нашли в Антарктиде — своего рода «псевдочервоточину» Перемещать через неё материальные объекты невозможно, получать энергию, как он собирался делать — тоже. Наоборот, приходится её подпитывать извне, поскольку такое нестабильное образование с одной стороны не может черпать энергию из подпространства, а с другой — нуждается в подпитке, чтобы не схлопнуться.

— Так зачем тогда она нужна? — осведомился астроном Довжанский.

— Пока «псевдочервоточина» действует, невозможно установить поблизости от неё другую. — ответил Леднёв. — Не получится так же заблокировать «обруч» с помощью устройств, аналогичных тем, которые Гарнье установил на других «обручах». То есть он сам, может, и знает, как это сделать — но мы, повторюсь, изрядно в этом плане него отстаём.

Кают-компанию затопила тишина. Сказанное не обещало экипажу «Зари» ничего хорошего — и, похоже, не только им.

— И что же дальше?

Вопрос задал Гена Власьев, инженер-электронщик и второй астронавигатор «Зари».

— Понятия не имею. — астрофизик пожал плечами. — Но рискну предположить, что Гарнье и дальше собирается поддерживать «псевдочервоточину» — чтобы иметь возможность, когда придёт время, перейти к следующему этапу. Только не спрашивайте, к какому именно, понятия не имею. Имеются, правда, кое-какие догадки, но прежде, чем делиться ими, нужно кое-что уточнить.

Слушатели недовольно загудели — мол, вы там уточнять будете, а мы торчи тут без связи! Леднёв глас народа проигнорировал — отвернулся с независимым видом, словно речь шла о ком-то другом.

— Вот вы, Валерий Петрович, сказали, что поблизости «псевдочервоточины» невозможно установить другую, рабочую. — снова заговорил Довжанский. — Я бы попросил уточнить: поблизости — это сколько в километрах?

— Минимум триста-триста пятьдесят тысяч — пояснил астрофизик. — Это что касается нашего батута. Тот, что находится на другом конце, в Японии, значительно меньше. Связь между размерами «обручей» и этим расстоянием непрямая, но она, несомненно, есть — правда, пока мы не смогли однозначно её просчитать, нужны ещё наблюдения. Так что, точно не скажу, но за три-четыре тысячи километров, пожалуй, поручусь.

Довжанский охнул и выругался. Остальные повернулись к нему — на лицах было написано удивление: что же такого сказал астрофизик, чтобы тактичнейший Борис Витальевич позволил себе матерится в присутствии капитана?

Волынов словно не заметил столь вопиющего нарушения субординации — он-то сразу понял, что имел в виду Леднёв.

— То есть, Валерий Петрович, это означает…

— … что по меньшей мере часть «батутов», расположенных на поверхности Земли, нормально функционировать не смогут, или будут действовать с перебоями. — закончил за капитана астрофизик. — Орбитальные «батутные» комплексы, включая и лунные, тоже могут работать нестабильно. Виной тому, как я уже говорил, наведённая стараниями Гарнье «псевдочервоточина» — и нам очень сильно повезёт, если на Земле обнаружат это прежде, чем в схлопнувшемся под её воздействием тахионном зеркале погибнет лихтер с пассажирами! А это обязательно произойдёт, если не прекратить использовать «батуты» — возможно, за исключением доставки жизненно важных грузов для орбитальных станций, но только самый минимум…

— Скажите, Валерий Петрович… — Волынов медлил с вопросом, вертя в пальцах карандаш. — Как вы полагаете, на Земле могут сделать что-то с японским обручем?

Леднёв пожал плечами.

— В теории — да. На практике же для этого согласие японских властей, а они его, скорее всего, не дадут. А если будут выдвинуты претензии в ООН — неважно, на Совете безопасности, в комиссии по освоению Внеземелья, та хоть на Генассамблее — японцы легко от них открестятся. Вот если бы мы могли сообщить о том, что творится здесь…

Волынов, помедлив, кивнул.

— И сколько, по-вашему, Земля будет терпеть такое положение дел? Это ведь удар по всему Внеземелью, не больше и не меньше! К тому же, японцы с англичанами и сами остались без «батутов» и вынуждены будут затормозить свои орбитальные проекты!

Леднёв хмыкнул.

— А вот тут я бы не был столь категоричен. Есть все основания полагать, что Гарнье знает, как обойти эти ограничения, или хотя бы смягчить их последствия. Например — он может выбирать моменты запуска «батутов» таким образом, чтобы влияние «псевдочервоточины» сказывалось на них минимально.

— В то же время, все остальные будут от орбиты отрезаны. — подытожил капитан. — Возможно ли, что это было сделано сознательно, с расчётом именно на такие последствия?

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи… — пробурчал Довжанский. — Как по мне, то никакого расчёта тут нет. Англичанка, конечно, гадит, да и японцы тоже — но они не настолько сумасшедшие, чтобы идти на прямой конфликт сразу с СССР, США и Францией. Ну, напакостят, ну создадут временные сложности… а дальше то что, воевать?

— Соглашусь с Борисом Витальевичем. — заговорил Леднёв. — Я полагаю, это самодеятельность Гарнье, а его руководство даже и не подозревало о последствиях эксперимента. Он наобещал бездонный источник дармовой энергии, они и повелись… Но вот что можно сказать наверняка — исправить положение они не торопятся. А ведь легко могли бы это сделать: достаточно всего лишь отключить японский «обруч»!

— Есть вероятность, что Гарнье не сообщил им, как это сделать?

Астрофизик замялся.

— Вообще-то, от него можно ожидать чего угодно. Но в данном случае — нет, вряд ли. Видите ли, способ отключить «обруч» от червоточины достаточно прост и хорошо известен любому специалисту в области тахионной физики. Надо всего лишь произвести в плоскости тахионного зеркала достаточно мощный электромагнитный импульс, и червоточина попросту схлопнется. Возможно, есть и другие способы, но о них может знать только Гарнье.

Юлька вскинула руку.

— Валер, а какова должна быть мощность импульса? Может, и мы можем проделать что-то подобное с нашим «обручем»?

— Вряд ли. — Леднёв покачал головой. — Мощность напрямую зависит от параметров горловины «псевдочервоточины» — а значит, от физических размеров «обруча». В нашем случае речь идёт как минимум, о гигаваттах, а вот для японского обруча импульс может быть на несколько порядков слабее. Вопрос в том, захотят ли они это сделать?

Слушатели снова зашумели — вопрос, наконец, перешёл в плоскость практической реализации. Волынов подождал с минуту, и снова постучал карандашом по столу.

— Что ж, подведём итоги, товарищи. Они, приходится признать, неутешительны…

Он обвёл враз притихших слушателей взглядом.

— Итак, предупредить Землю мы не можем, как и дожидаться, когда они, наконец, сумеют вразумить японцев. Единственным способом как-то повлиять на ситуацию — это убедить Гарнье убрать аппаратуру с обруча… или же сделать это самим.

— Простите, сэр, но каким образом? — спросил американец Коуэлл. От волнения его акцент стал гораздо заметнее. Волынов собрался ответить, но его прервал вскочивший со своего стула Кащей. Юркина физиономия была самой, что ни на есть, воинственной.

— А «омары» на что? Зацепим это дерьмо манипуляторами и сорвём с «обруча»! Или «буханкой» проутюжим — её корпус уж точно прочнее контейнеров с приборами, расплющим в тонкий блин! Только скажите, товарищ капитан, и мы с Лёшкой…

Я продемонстрировал ему оттопыренный вверх большой палец. Молодчина Кащей, всё правильно излагает…

— Я бы попросил вас, Юрий, быть посдержаннее в выражениях… — сказал Волынов. Особого недовольства я в его голосе не заметил. — Но по сути сказанного я целиком с вами согласен, пора действовать решительнее. Как вы полагаете…

— А о японцах забыли? — проворчал Довжанский. — Сомневаюсь, что они вот так, запросто позволят нам распоряжаться их аппаратурой…

Волынов глянул на астронома — в серых глазах капитана плясали озорные чёртики.

— А что, кто-то собирается их спрашивать?

Всё получилось так, как и обещал скандинав Олаф. У ворот даже стрелять не пришлось: «единомышленники», несколько молодых учёных и техников, заранее разоружили охрану и встретили автобусы энергичными криками — у каждого, как Хаясиды, на головах красовались исписанные иероглифами повязки. В первый раз выстрелы прозвучали у входа в административное здание комплекса — пожилой охранник не хотел впускать незваных гостей, и даже схватился за пистолет, но после первой же очереди по фасаду (грохот, испуганные крики внутри здания, звон осыпающихся с застеклённого фасада осколков) послушно задрал руки.

С захватом аппаратного корпуса сложностей тоже не возникло. Олаф вместе с Хаясидой быстренько выставили у входа охрану — все, как один, из числа японский активистов (тоже с повязками на лбах и теми самыми незнакомыми автоматами). В аппаратной, говорил скандинав, в этот самый момент, творится история, наши братья из числа сотрудников комплекса настраивают захваченную аппаратуру. К сожалению… — тут Олаф откашлялся, — к сожалению, профессор Эсаки не проявил благоразумия и отказался сотрудничать. Но у нас найдётся, кем его заменить, надо только немного подождать. А пока — надо собраться и организовать охрану комплекса. Враги наверняка попытаются нам помешать, а потому — бдительность, братья, бдительность и вера в наше дело, которое обязательно восторжествует…

На этом штурм комплекса и закончился. Попыток сопротивления больше не было; несколько группок сотрудников, отказавшихся подчиниться захватчикам, согнали в административный корпус, приставив охрану из японцев– активистов с автоматами — на лицах некоторых Мира заметила свежие кровоподтёки и ссадины, других вели, поддерживая под руки. Новоприбывших, тех, кто получил автоматы, собрали на площади перед аппаратной и разделили по пять-десять человек, подбирая в группы говорящих на одном языке. Для каждой назначили старшего — избранные получили налобные повязки, ярко-красные, без всяких иероглифов. Вооружённые ЭВРовцы числом шестеро (в точности по числу «калашей», отметила скрипачка) сбились в отдельную кучку; к ним присоединились те, кому оружия не досталось, в том числе и Соня. Виолончелистка была до смерти перепугана и всё время плакала; Мира уселась рядом с ней на траву, обняла за плечи и принялась нашёптывать на ухо что-то утешительное.

Повязкой завладела Влада и вместо головы повязала её на рукав — несмотря на протесты Хаябусы, достаточно, впрочем, вялые. А они тут неплохо подготовились, решила Мира, увидев, как помощники скандинава подходят к вооружённым группам и уводят их, чтобы расставит на посты по территории захваченного комплекса. — Вон, какая организация, словно в армии…

Те, кому оружия не хватило, устроились на большом газоне возле выставленных в ряд автобусов — уселись на травку, загомонили, запели что-то ритмичное под кассетный магнитофон. Среди сидящих уже сновали молодые люди и девушки с большими сумками — раздавали пластиковые бутылочки с водой, запечатанные в целлофановую плёнку обеды, вроде тех, какие раздают в авиалайнерах, и большие сигареты-самокрутки, от которых над площадью пополз характерный запашок палёных верёвок со сладковатым оттенком. Травка, догадалась Мира, анаша — они и это предусмотрели! Нет, это что угодно, только не самодеятельность — вон, какая серьёзная подготовка, да и боевое оружие добыть наверняка не так-то просто. Понять бы ещё, кто за всем этим стоит…

VII

— Это вы, что ли, из России? — раздалось за спиной. — Вам назначен пост возле «обруча». За мной, живее!

Мира обернулась. Это был один из помощников Олафа — невысокий полноватый парень, кажется итальянец. Внешность, во всяком случае, вполне соответствовала уроженцу Пиренейского полуострова — смуглый, чернявый, нос с горбинкой. Говорил он на плохом английском, для убедительности размахивая руками, в одной из которых был зажат «узи». Мира на всякий случай отодвинулась — кто его знает, этого макаронников, не пальнул бы от чрезмерного энтузиазма…

— Раз назначено — веди. — заговорила Влада. «Калаш» она повесила на плечо, стволом вниз, вместе с разгрузкой на шесть магазинов — «лифчиком», как назвал её один из парней, отслуживший срочную в ВДВ. Итальянец кивнул, выдал трескучую фразу на родном языке и бодро порысил в проход между корпусами. ЭВРовцы потянулись за ним. Влада же метнулась к сидящим на газоне и вскоре вернулась в сопровождении пятёрки безоружных парней и девушек — среди них была и Соня. При виде такого «подкрепления» пытался протестовать — «не велено, на посты только с оружием, остальные пусть тут ждут!..» — но Влада и не думала обращать на него внимание. «Надо всем нам держаться вместе. — объяснила она спутникам. — А то, если что-нибудь случится — пока разыщем всех, пока соберёмся вместе — может быть уже поздно…»

Что именно будет поздно — Мира уточнять не стала. Поправила висящий на плече автомат и вместе с Соней пошагала за итальянцем. Напоследок скрипачка обернулась — и увидела, как из подъехавшего к аппаратному корпусу микроавтобуса вылезают какие-то люди в строгих костюмах, галстуках и с плоскими чёрными чемоданчиками в руках. Вслед за микроавтобусом подрулил грузовичок и из него стали выгружать большие ящики из рифлёного алюминия — в таких перевозят обычно приборы и другое хрупкое оборудование. Ящики вслед за новоприбывшими пронесли в аппаратную мимо застывших у дверей постовых с автоматами.

— Это кто? — прошептала Соня, теребя Миру за рукав.

— Понятия не имею… — ответила та. — Может те, кто будет работать с «обручем»? Помнишь, Олаф в автобусе проговорился, что они вот-вот должны приехать?

Соня кивнула. Похоже, она уже пришла в себя, подумала скрипачка — вон как глаза сверкают, любопытно ей…

Главный объект «Стар Миррор» просматривался с любой точки комплекса; на площади его частично закрывали административные здания, но стоило их обогнуть — «и звёздный обруч» предстал перед пришельцами во всей красе. Мира ожидала, что он будет вознесён на высоту в несколько десятков метров, подобно «батутам» на Королёве и других площадках, откуда отправлялись с Земли грузовые контейнеры, пассажирские лихтеры и части конструкций будущих станций и кораблей — и удивилась, обнаружив, обнаружив, что «обруч» возвышается над крышами всего на несколько метров. Удивление развеялось, когда они подошли поближе — оказалось, что поддерживающие «обруч» массивные стальные пилоны установлены на дне круглого котлована глубиной метров в тридцать и диаметром не меньше полукилометра. На дне котлована, идеально ровной бетонной площадке, стояло несколько тяжёлых многоколёсных машин, от которых к «обручу» вели толстенные бронированные кабели. Людей Мира не заметила — видимо, установленная на машинах аппаратура управлялась дистанционно.

Итальянец, подождав, пока спутники вдоволь налюбуются творением инопланетян, снова принялся тараторить и размахивать руками — давал указания, где расставить часовых. Влада слушала его вполуха и кивала: ясно, мол, всё сделаем, а сейчас — не шёл бы ты, добрый человек, по своим делам, без тебя разберёмся?.

Инструктаж продолжался минут пять; потом итальянец, притомившийся, наконец, от собственной трескотни, запихнул «узи» за поясной ремень и убрёл куда-то между корпусами. Влада собралась, было, расставлять ЭВРовцев по постам, как вдруг над комплексом оглушительно, протяжно взвыла сирена.

От внезапного акустического удара у Миры подкосились колени. Она схватила Соню за руку и вместе с ней кинулась под защиту ближайшей стены — сама не понимая, зачем это делает, просто от испуга и неожиданности. Остальные ЭВРовцы последовали её примеру; вой нарастал, к нему добавился низкочастотный гул, от которого сотрясались строения, звенели стёкла в окнах, дрожала земля. Девушки обмерли, не в силах шевельнуться. Соня уткнулась Мире в плечо и мелко дрожала, скрипачка же выставила перед собой бесполезный автомат — зачем, в кого собралась стрелять? Сирена не умолкала, вибрации нарастали, становились выше, гул перешёл в пронзительный визг, болезненно ввинчивающийся в барабанные перепонки, и вдруг на девушек, на здание, на весь комплекс обрушился страшный удар. Миру и её спутницу подбросило на полметра вверх и чувствительно приложило о бетон. Здания, земля — всё ходило ходуном, как во время землетрясения, деревья выворачивало с корнем, один из корпусов сложился, словно карточный домик. Но девушки не обратили на это внимания — их взгляды были прикован в кольцу «звёздного обруча», в котором бешено пульсировали фиолетовые, белые, зеркальные сполохи. Земля снова дрогнула, будто совсем рядом какой-то чудовищный великан ударил по ней молотом размером с дом. Площадка под «обручем» треснула, вспухла и извергла к нему фонтан каменных и бетонных обломков. Рёв нарастал; каменные, земляные глыбы неслись в кольцо, словно увлекаемые гигантским пылесосом.

Это продолжалось несколько минут… а может часов? Мира с Соней потеряли счёт времени — вцепились друг в друга мёртвой хваткой, замерли, ожидая… чего? Новый толчок, куда сильнее предшествующих, швырнул их на стену здания — снова апокалиптический рык, огненно-багровая вспышка, и фонтан каменных обломков сменил устремившийся в отверстие «обруча» огненно-дымный какой-то текучий столб. Но Мира всего этого уже не увидела — удар затылком о выступ в бетонной стене отправил скрипачку в чёрное глухое забытьё.

— От «Фубуки» к «обручу» идут четыре буксировщика. Сам планетолёт движется следом, вдвое медленнее. — сообщил Леднёв. Он не стал снимать гермошлем только сдвинул вверх прозрачное забрало, и теперь оно мешало управляться с громоздким бинокуляром на телескопической штанге, укреплённым над ложементом. — Сейчас между ними километров на двести; впереди пара «омаров», за ними ещё два какие-то незнакомые, длинные, похожи на кальмаров.

— Они и есть. — отозвался. — Новейшая модель, «ика» — так называют гигантского кальмара из японских легенд. — Я читал о них перед отлётом — ничего не скажешь, солидные агрегаты. В отличие от «омаров» у них по две пары манипуляторов в виде щупалец, раза в два длиннее наших клешней. Если дойдёт до рукопашной — могут быть проблемы.

— Какая ещё рукопашная? — недовольно буркнул Леднёв, не отрываясь от бинокуляра. — Придумают тоже глупости…

— Сам же говорил, что от Гарнье можно ожидать чего угодно!

— Это я фигурально. — Леднёв пошевелил в воздухе толстенными пальцами перчатки своего «Кондора». — И потом, в буксировщиках его наверняка нет, а пилотам такие игрища нафиг не нужны. Не пойдут они на прямое столкновение, вот увидишь!

— Во-первых, Гарнье может там и оказаться, «ика», как и «омары», двухместные. — возразил я. — А о-вторых — японцы все конченые психи, вполне могут и устроить нам джиу-джитсу в вакууме. Они же все самураи, потомки камикадзе, за такими не заржавеет…

— Ты ж говорил, что на «омарах» у них американцы? Им-то наверняка не нужны проблемы…

— Не я говорил, а Стивен, это его сотрудники. И не говорил, а писал в шифровке, которую передал Шарлю. Вот, кстати, кого я был бы рад сейчас здесь видеть — на малых космических аппаратах он всем нам даст десять очков вперёд, даже Андрюшке Полякову.

— Да, «Гершель» нам бы сейчас не помешал. — согласился Леднёв. — Или, скажем, «Тихо Браге» — кэп Сернан тот ещё волчара, и японцев недолюбливает… А что до Стивена — не хочешь связаться с ним, прямо сейчас? Морзянкой, как в прошлый раз?

Я бросил взгляд на дальномер.

— Нет, пока не стоит. О коде мы не уславливались, придётся шпарить открытым текстом — с других буксировщиков нашу передачу тоже заметят и прочтут.

— Это по русски-то? — недоверчиво сощурился астрофизик.

— А ты думал, они ожидали встретить здесь китайцев или португальцев? Да и русский хоть немного, а наверняка знают — всё же основной язык Внеземелья… А если нет — запишут передачу на видеоплёнку, и уже на «Фубуки» разберутся, что к чему. Тот же Гарнье прочтёт, он, если помнишь, прекрасно владеет русским… Спалим понапрасну Стивена, и только… Вот когда приблизимся километров на десяток, можно будет навести луч точно на его буксировщик…

Леднёв сделал попытку поскрести затылок. Не вышло, помешал гермошлем.

— Ладно, убедил. Буксировщики развернулись нам навстречу, встретимся мы… — он покосился приборную доску… встретимся мы минут через пятнадцать, если не изменим скорость. За пятьдесят километров до точки рандеву имеет смысл выпустить «омары», как полагаешь?

На этот раз в «кузове» нашего грузовика ждали своего часа оба имевшихся на «Заре» буксировщика; один из них пилотировал Юрка-Кащей, в кокпите второго сидел Середа.

— Лучше немного пораньше, километров за семьдесят. — подумав, ответил я. — Разойдёмся шеренгой, на пять километров по фронту, и посмотрим, что они предпримут. В идеале — прорваться через их строй к «обручу» и расплющить чёртовы контейнеры брюхом «буханкой». Прав Волынов, на все сто прав — хватит с ними церемониться, пора действовать решительно!

— Сто девяносто километров. — прохрипел Леднёв, не отрываясь от бинокуляра. — Лёх, они не сворачивают!

Я скосил взгляд на экран радара. Так и есть — все четыре японских буксировщика идут нам навстречу, выстроившись коробочкой. В углу экрана мигали, сменяясь, цифры указателя скорости сближения.

— Уже сто сорок четыре! — напомнил о себе астрофизик. — Может, пора выпускать «омары»?

— Рано. — отозвался я. — Пусть ещё немного подойдут. Юрка, вы как?

— Полная готовность, командир. — отозвалось в наушниках.

— Стартуете с пятисекундным интервалом, без команды. Как отработают бустеры — сразу разворачивайтесь и расходитесь в противоположные стороны.

— Ясно. Они на нас отвлекутся, а ты врубай полную тягу и по центру, а прорыв! — азартно посоветовал Кащей. — Хрена лысого они вас догонят, муфлоны лабрадорские!

Я усмехнулся — откуда Юрка взял этот оборот, знакомый мне по незабвенному «Ширли-мырли?» Воистину, русский язык велик и могуч… Впрочем, он прав — если удастся проскочить сквозь строй японцев, то их буксировщики на своих хиленьких маршевых движках имеют немного шансов поспеть за шустрой «буханкой». Другое дело потом, когда придётся тормозить, маневрировать, подходить к установленным на кромке «обруча» контейнерам…

— Девяносто шесть! — голос Леднёва звенел от напряжения. Пора, Лёш, не тяни!

— Рано, рано… — процедил я сквозь зубы. — Валер, не подгоняй, а? Когда надо, тогда и отцепим. Сними лучше, гермошлем, мешается же! И за дистанцией следи…

— Уже восемьдесят! — Валера едва не рыдал.

— Вот теперь пора!

Я вдавил в пульт клавишу, приводящую в действие пиропатроны. Толчок, на экране заднего обзора замельтешили оранжевые блики — это пороховые ускорители оттолкнули «омар» подальше от грузовика.

— Четыре, три, два… — на счёте «ноль» из кузова вышел второй буксировщик. Отлетев метров на двадцать от «буханки», он отстрелил недогоревшие бустеры, ловко, на месте развернулся и плюнув сдвоенными выхлопами, ушёл под «буханку». Я ждал.

— Пятьдесят девять… — на этот раз голос Леднёва звучал поспокойнее. Они расходятся, Лёш… клюнули!

Действительно, чужие буксировщики попарно двинулись навстречу нашим омарам. Я положил ладонь на рукоятку маршевого движка — вот, сейчас, ещё три секунды…

Полыхнуло так, что я ослеп, по меньшей мере, на полминуты. А когда зрение всё же вернулось — оказалось, что прямо перед «буханкой», рукой подать, повисла клубящаяся, клокочущая, словно немыслимых размеров водопад, зеркально– лиловая стена.

— Энергетический выброс! — придушенно просипел Леднёв. — «Зеркало» сработало! Тормози, Лёх, пока мы не влепились в эту пакость!.

Я послушно потянулся к рукоятям маневровых двигателей, но было уже поздно. Клокочущая стена становилась прозрачной, призрачной и, спустя десяток секунд, растворилась без следа. Вместо неё, загораживая звёздное небо, раскинулось необъятное озеро света — тахионное зеркало «сверхобруча», заработавшего в полную силу.

Короткий взгляд на экран радара — вместо четырёх отметок буксировщиков там теперь только одна. А где остальные три?

— Нету их больше. — отозвался Леднёв. — Распылило на элементарные частицы. С выбросом шутки плохи.

…Я что, произнёс последнюю фразу вслух? Похоже, да…

— Нам с тобой дико повезло. — продолжал астрофизик. — Мы подходили к «обручу» под углом, и край выброса прошёл километрах в пятидесяти. А этих несчастных накрыл, всех, кроме одного…

Я не ответил — да и что тут скажешь? В эфире повисла мертвая тишина — видимо, на «Заре» ещё только переваривали случившееся. Или снова эфир заглох? Я поиграл клавишами рации — так и есть, глухо во всех диапазонах…

Тормозные движки сделали своё дело — «буханка неторопливо дрейфовала прочь от ’обруча». Оба «омара» (Кащей и Середа опомнились и взялись за джойстики) медленно подходили к грузовику. Ещё один, с «Фубуки», разворачивался, ложась на курс возвращения к своему кораблю. Я подавил желание отсемафорить лазерной мигалкой запрос Стиву — есть ведь надежда, что это ему, единственному из четырёх водителей японских буксировщиков, повезло? Нет, не стоит, не увидит он моего сигнала. А если и увидит, то не ответит, не до того ему сейчас…

Я поймал бинокуляр и поднёс к глазам. Так и есть: далеко, в самом центре тахионного зеркала возникло угольно-чёрное на светящемся фоне пятнышко. Я подкрутил резкость — нет, не пятнышко, скорее колышущийся дымный дыма, подсвеченный изнутри оранжевыми бликами, словно из трубы парохода с раскочегаренными до упора топками…

— Валер, что это? — Я протянул бинокуляр Леднёву. Или мне мерещится после вспышек этих?

Он припал к бинокуляру — надолго. Я ждал, затаив дыхание. А когда, наконец, оторвался — его белое, бумага, лицо покрывали крупные капли пота, дрожь в плечах не мог скрыть даже толстая ткань гермокостюма.

— Нет, тебе не мерещится… к сожалению. — медленно произнёс астрофизик. — Это магма, Лёша. Выброс из японского обруча пробуровил кору Земли до самой мантии — и теперь струя раскалённых магматических масс, выброшенная чудовищным давлением из недр планеты, проходит по «червоточине» — и вылетает в Пространство через этот «обруч»!

Он ткнул пальцем в зеркальное озеро.

— Вы все, помнится, интересовались, как погиб Фаэтон? Вот, можете теперь любоваться сколько угодно, пока не надоест!

И совершенно детским жестом прикрыл ладонями лицо, заключённое в жёсткую рамку гермошлема, который он так не успел снять.