Этот большой мир – 5. "Тайна пятой планеты"

I

— Ты надолго в Москве? — спросила Нина. — Дима говорил, вы только-только вернулись. И куда теперь, снова учёба?

Они сидели на открытой террасе «Шоколадницы» на Октябрьской площади. Слева немолчно гудела улица Димитрова, носившая когда-то название большая Якиманка, впереди торопились по полосатой «зебре» прохожие, идущие к вестибюлю станции «Октябрьская». Справа уходило в сторону Москвы-реки широкое Садовое Кольцо — оно выныривало из тоннеля и спускалось к ЦПКО и дальше, на Крымский мост.

— Точно пока неясно, но вряд ли. — Мира вздохнула. — У нас скоро новые гастроли. Я сегодня зашла в консерваторию, так там о нас уже стали забывать…

— О вас, пожалуй, забудешь! — собеседница улыбнулась. Знаменитости! Вчера слышала в программе «Время» скрипичное трио «Фелисетт» вернулось с Марса, где давали концерты на орбитальной станции «Скъяпарелли». Кстати, давно хотела спросить — откуда такое название?

Скрипачка смущённо улыбнулась.

— Это Соня предложила, наша виолончель. Фелисетт — так звали кошку, которую французы запустили в космос. Мы все трое кошатницы, вот и решили, что надо исправить несправедливость. Сами подумайте: о Белке и Стрелке весь мир знает, а об этой кошечке хорошо, если узкие специалисты вспомнят…

Подошёл Дима и поставил перед девушками тарелочки с блинчиками — политые шоколадом, с орехово-шоколадной начинкой, фирменное блюдо заведения. «Шоколадница» была одним из самых популярных кафе Москвы, и даже сейчас, в разгар рабочего дня, около стеклянных дверей выстроилась недлинная, человек на семь-восемь очередь.

— Вот. — объявил Дима, ставя тарелки с блинчиками на стол. — Горячие, с пылу-с жару, налетайте!

— И тебе дали? — удивилась Нина. — Тут же не положено, официантки разносят…

— Мы с мамой заходили сюда, давно, года полтора назад, сказала Мира, — Битых полчаса простояли в очереди, а потом ещё час ждали, пока не принесут заказ.

— Знакомое дело. — ухмыльнулся Дима — Нет уж, я подошёл и сам забрал. Они поначалу не давали, мол «не положено, идите за столик, сами принесём» — но как увидели это — выдали, как миленькие!

Он кончиками пальцев притронулся к серебряной, с тёмно– синей эмалью и золотой звёздочкой, комете, пришпиленной над левым кармашком легкомысленной рубашки-гавайки. Точно такие же украшали блузки девушек. Люди за соседними столиками нет-нет, да косились на них — не каждый день встретишь сразу трёх кавалеров «Знака Звездопроходца», да ещё и таких молодых, красивых и жизнерадостных. Некоторые переводили взгляд на четвёртый стул, на котором лежал пластиковый, с полированными алюминиевыми накладками, скрипичный футляр. На крышке красовалась серебряная полированная табличка с крошечным изображением бублика «Скьяпарелли» и названием станции.

— Так что с гастролями? — напомнила Нина.

— Через неделю отправляемся. — скрипачка аккуратно нарезала свёрнутый в трубочку блинчик. — Успеть бы хоть немного дома побыть…

— И куда на этот раз? Писали, что вы собирались на «Лагранж», к Сатурну? Наши туда улетели на «Заре» — может, встретитесь?

— Нет, на этот раз на Земле. — Мира подцепила кусок блинчика на вилку. — В Японии. Они там без ума от нашей внеземельной программы, хотят даже диск записать, представляешь?

Нина кивнула. Дима был занят6 ковырялся ложечкой в блестящей вазочке с шариками пломбира — двумя белыми, ванильными и одним коричневым, шоколадным.

— Да что мы всё обо мне, да обо мне! Расскажите лучше, выто куда собираетесь? Тебе, Дим, уже разрешили вернуться во Внеземелье?

Ответное «угу» прозвучало невнятно, мешало мороженное, которое вопрошаемый успел отправить в рот.

— Да, медкомиссия была месяц назад. — пояснила за него Нина. — Сперва на «Гагарин», пройдём курс переподготовки — всё же больше года не выбирались с Земли, положено, — а оттуда уже к месту назначения. Специально попросили, чтобы вдвоём — а то встречаемся от раза к разу, будто и не супруги вовсе!

— И что это за место? — Мира подцепила на вилку очередной кусок блинчика. — Далеко от Земли? Я читала, собираются ставить станцию в засолнечной точке Лагранжа — вместо той, первой, которая сейчас в системе Сатурна — хотят исследовать «звёздный обруч». Может, туда?

— Нет, на этот раз не дальше низкой орбиты. — ответил Дима. — Слышала что-нибудь об «Звёздной»?

— Кто же о ней не слышал! Всего два месяца, как ввели в эксплуатацию, ещё не заселили толком. Так вы туда?..

Космическая станция «Артек-Орбита» (журналисты сразу прозвали её «Звёздная», по аналогии с другими частями знаменитого пионерского лагеря, вроде дружин «Морская», «Солнечная» или «Лазурная») была самым громким за последние полгода проектом во Внеземелье. Построенная по доработанному проекту орбитальных станций-«бубликов», она предназначалась для размещения двух сотен подростков из СССР, США, Франции и Китая, решивших связать свою жизнь с Космосом. Самому младшему из новых обитателей станции не больше двенадцати; самый старший не перешагнул шестнадцатилетней отметки. Кроме них на станции имелся экипаж, даже два – один нормальный, из вполне взрослых специалистов; второй же был составлен из парней и девчонок молодых людей в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Но главными в «Звёздной» были, конечно, юные космонавты, астрономы и планетологи, подрастающее поколение работников Внеземелья. Это для них был создан этот орбитальный филиал «Артека», это им предстояло здесь жить, учиться и работать, чтобы спустя несколько лет занять места рядом со своими старшими коллегами.

— Здорово! — оценила новость Мира. — А вы что там будете делать?

— Работать, что же ещё? Нина по специальности, главным инженером-кулинаром станции, а я… ни за что не поверишь!

— Я теперь чему угодно поверю. — усмехнулась скрипачка. Говори уже, не томи!

— Педагогом, преподавателем! Буду учить ребят водить буксировщики, выходить в открытый космос — всему, что нужно, чтобы жить и работать во Внеземелье!

— Ну… неверное это хорошо. — неуверенно произнесла Мира. — Только я думала, что ты будешь, как раньше…

— … пилотом и вакуум-сварщиком? — Дима неопределённо махнул свободной рукой — другая была занята ложечкой с мороженым. — Я так и хотел, но вот, уговорили…

— Кто — не секрет?

Он ответил не сразу — проглотил мороженое, облизал ложку и положил её рядом с опустевшей вазочкой.

— Есть один человек. Главный психолог Проекта.

— Знаю! — кивнула Мира. — Его, кажется, называют И. О. О.?

Она немало была наслышана об этой загадочной личности и от Юльки с Олей Молодых, и от Лёши Монахова. И, конечно, от Юрки-Кащея, с которым они с некоторых пор подумывали переехать в Королёв, где Юрке выделили в жилом городке Центра Подготовки двухкомнатную квартиру.

— Знаешь… — Дима чуть помедлил. — Ты только ребятам не говори, хорошо? Я постоянно вспоминаю нашу «космическую» смену в Артеке. У меня ведь неплохо тогда получалось, вот я и подумал: может, это и есть моё призвание? Дело-то ничуть не менее важное, чем сваривать в вакууме очередную станцию или таскать туда-сюда контейнеры. Хотя я и с этим справлялся…

— Вот теперь и пригодится, будешь учить ребят. — голос Миры потеплел — Затея с подростковой станцией ей явно понравилась. — Я поговорю, может, и мы после японских гастролей дадим у вас концерт? Как думаешь, вашим ребятам понравится скрипичная классика?

— Понравится, конечно! — обрадовался Дима — Отличная мысль, прилетайте!

— Сам ещё не устроился, а уже зовёшь гостей! — улыбнулась Нина. — Нет, правда, Мира, хорошая идея, так и нужно сделать!

— Кстати… — припомнила скрипачка. Я на «Гагарине» встретила Шарля, он передаёт тебе привет.

— Наш гасконец?.. — удивился Дима. — А я думал, он ещё на «Гюйгенсе»…

— Вернулся неделю назад. Мы встретились на батутодроме, в Королёве — он снова собирался на «Гагарин», передавал привет нашим.

— Жаль, не знал, что Шарль был на Земле. — посетовал Дима. — Обязательно нашёл бы время встретиться. Сколько мы с ним не виделись — полгода, больше?

Он встал, развёл локти и потянулся, хрустнув суставами. Посетители кафе недоумённо косились на него — что за физкультурные упражнения в общественном месте?

— Схожу ещё за мороженым. Заодно и кофе прихвачу, этих официанток, пожалуй, дождёшься…

— Не та здесь кухня стала, совсем не та. — Шарль небрежно бросил на скатерть книжку меню — нарядную, сафьяновой кожи, с позолоченными уголками и замысловатым фирменным вензелем — Шика много, но с тех пор, как их шеф оставил своё место, и посмотреть не на что. Стандартный набор, типовой. Как говорят наши советские друзья — дежурные блюда.

— Точно. — поддакнул Стивен. — Даже картошку фри, и ту толком готовить не умеют. А уж гамбургеры — сплошное недоразумение! Вот у нас дома, на Парк-Авеню есть забегаловка — держит её Хэнк Барлоу, а его жена стряпает гамбургеры на углях, на живом огне. А какие у неё стейки — объедение!..

Шарль посмотрел на собеседника с плохо скрываемой жалостью. Ну конечно, американец есть американец — такой и в парижском ресторане и в орбитальном отеле спросит колу с хот– догом, и будет вполне доволен.

Но говорить не стал, конечно. Зачем обижать старинного приятеля?

— Откуда тут уголья? Сам знаешь, на станции — никакого открытого огня, строжайший запрет. А их шеф, которая ушла — знаешь, кто?

— Откуда? — Стивен пожал плечами. — Я на «Джемини-Хилтон» всего три дня, а в ресторан вообще первый раз заглянул.

— Помнишь Дмитрия Ветрова? Так это его жена. Она тут больше года работала, а потом, когда он сгинул вместе с «Лагранжем» — перевелась на «Гагарин».

— Дима? — удивился канзасец. — наш артековский вожатый?

— Он самый. Он потом ещё куратором нашей группы — да ты же его застал, должен помнить!

Помню, конечно. — согласился Стив. — Он что, тоже работает во Внеземелье?

— А где ж ещё ему работать? — удивился француз. — Ты разве не знал — Дима был на станции «Лагранж» и вместе с ней угодил в систему Сатурна. Потом вернулся, долго лечился, восстанавливался. Сейчас собирается вернуться к прежней работе.

— Ясно… — Стивен вздохнул. — Эх, не сломай я тогда ногу…

Шарль сочувственно покивал. Действительно, история вышла дурацкая: Стивен О’Хара отобранный после Артека в «юниорскую» программу проекта вылетел оттуда после того, как двое их однокашников подрались в общаге из-за местной первой красавицы и признанной секс-бомбы Влады Штарёвой, и Стив, кинувшийся их разнимать, загремел с лестницы и заработал в добавок к тяжёлому сотрясению мозга сложный перелом голени. И на этом бы завершилась его так и не начавшаяся космическая карьера — если бы не твёрдый характер американца, и железная хватка, сделавшая бы честь пионерам Дикого Запада. Залечив ногу, Стивен поступил в «космический» колледж, недавно созданный в Хьюстоне, где и выучился на орбитального монтажника и пилота малых космических аппаратов. С Шарлем они встретились случайно, когда француз решил в ожидании челнока, который должен был доставить его в систему Сатурна, провести пару дней в знаменитом по всему Внеземелью орбитальном отеле «Джемини-Хилтон».

— А ты сейчас куда? — продолжал расспрашивать канзасец. — Снова на «Гюйгенс»?

— Туда. Я теперь возглавляю десантную группу «Титан». В перспективе и другие спутники планет-гигантов, на которых есть атмосфера. Ну а дальше…

— Венера. — понимающе ухмыльнулся Стив. — Планета Бурь, как в том фильме…

— Он, кстати, снят по книге, одного русского фантаста, имя не припомню[1]. — заметил Шарль. — До Венеры дело ещё не скоро дойдёт, больно уж орешек крепкий. Но — я не теряю надежды…

— Ясно… — Стивен покачал головой. — Могли ли мы подумать тогда, в Артеке, что будем сидеть в орбитальном отеле и обсуждать планы высадки на Венеру?

— Ну, пока о высадке говорить рано. Есть планы вылазок в верхние слои атмосферы, может, в слой кислотных облаков…

Канзасец усмехнулся.

— Всё с тобой ясно, дружище. А я-то хотел предложить тебе совместный бизнес!

— Даже не буду спрашивать, в чём он заключается. — торопливо сказал Шарль. — Мне туда надо, какой уж бизнес…

И ткнул пальцем в составленный из прозрачных пластин потолок ресторанного зала.

— Так что не обижайся, но это мимо. Но у меня к тебе тоже есть деловое предложение — только расскажи сперва, что ты сам– то затеял? Глядишь, и найдутся пересечения…

Стив немного замялся.

— Да ничего особенно рассказывать. Собираюсь катать туристов вокруг станции в «омарах» — купил вот по случаю три двухместных, учебных. Разрешение я уже получил. Можно и в скафандрах, на грузовых решётках — но это уже дороже. Ещё хочу договориться, чтобы возле неиспользуемых грузовых пирсов пристроили несколько строительных секций, чтобы клиенты могли поразвлекаться как на тренажёре манипулятором за тросы хвататься, за трубы какие-нибудь…

— А что, может и пойти! — оценил затею приятеля Шарль. — Обед в ресторане с видом на Землю или кувырки в зале нулевой гравитации — это уже всем приелось, а тут возможность почувствовать себя настоящим космонавтом!

— Вот и я так подумал. Лицензию я получил, осталось решить вопросы с разрешениями на выход за пределы станции в скафандре. Ну, тут мне Марк Лерой обещал помочь. Помнишь его?

— А как же! Правда, я его после Королёва не видел. Он где сейчас работает, у отца?

— Да, в космической программе «Боинга». Они ведут дела с корпорацией, владеющей «Джемини-Хилтоном», и он обещал свести меня с тем, кто может решить вопрос.

— Раз обещал, значит сведёт. — уверенно заявил Шарль. — Марк парень свой, надёжный. Но я вот о чём хотел поговорить…

Он извлёк из кармана сложенную вчетверо газету, с шуршанием развернул.

— «Таймс», вчерашний номер. Передовица посвящена недавнему скандалу в ООН из-за англо-японской программы исследования «звёздных обручей». Ты в курсе?

Стивен помотал головой.

— Не очень… честно признаться, вообще без понятия. У меня дела попроще, некогда следить за большой наукой. А что они там не поделили?

— Вот эти самые «звёздные обручи» и не поделили. Англичане сейчас ищут один в Антарктиде, чтобы вместе с японцами запустить на его основе исследовательскую программу. Руководство Проекта протестовало, но ничего не добилось — в ООН им заявили, что раз «обруч» находится в антарктическом секторе Австралии, то британцы имеют право делать там всё, что им заблагорассудится, если, конечно, австралийцы разрешат. А тут ещё и «обруч» в точке Лагранжа англичане заявили, что поскольку тот висит в межпланетном пространстве, то любая страны, способные туда добраться, имеют на его равные права. Так до сих пор и спорят, до Совбеза ООН дошло…

Стивен пробежал глазами статью.

— Думаю, в ООН не решатся злить япошек и англичан. — глубокомысленно заявил он. Шарль отвернулся, скрывая ироническую улыбку — он уже понял, что приятель мало что понимает в подобных делах. — А хоть бы и решились, что с того? Теперь войн нет, тем более, между высокоразвитыми странами.

— Да, хвала святому Викентию Аженскому, люди заняты освоением Внеземелья, а не выяснением отношений на Земле. — сказал Шарль. Теперь пришла очередь Стива насмешливо хмыкнуть — его, воспитанного на атеизме, позабавило упоминание гасконского святого.

— Одного не пойму: я-то тут при чём? Я же говорил, мой бизнес скромный, к высоким материям отношения не имеет…

— Это пока. — Шарль двумя пальцами извлёк из нагрудного кармана визитную карточку и протянул собеседнику.

— «Жан-Пьер Гарнье, профессор Сорбонны, доктор астрофизики» — медленно прочёл Стивен. — Шарль, дружище, я давным-давно позабыл всё, что знал на эту тему, и заново изучать не собираюсь!

— Тебе и не понадобится. — на этот раз француз не стал прятать усмешки. — Этот Гарнье большая шишка в англо– японской программе изучения «обручей» и как раз курирует строительство станции в точке Лагранжа. Я позавчера встретился с ним на Земле — так он жаловался, что им остро не хватает опытных монтажников.

О том, что Гарнье обещал за поиски специалистов неплохие комиссионные, Шарль умолчал. У каждого свой бизнес, не так ли?

— Предлагаешь наняться к этому профессору? — Стив повертел визитку в пальцах. — У меня хоть и маленький бизнес, зато свой. Горбатиться на дядю, даже за хорошие деньги — извини, это не для меня.

— Зачем на дядю? — удивился Шарль. — Слыхал такое слово — «аутсорсинг»? Персонал у тебя есть, техника тоже, вот и заключи с ними контракт, как подрядчик!

— Ну, не знаю… — в словах Стивена сквозила неуверенность. — Уж очень это далеко, а я до сих пор дальше земной орбиты не выбирался.

Француз широко улыбнулся.

— Вот и выберешься! Ты — прирождённый астронавт, Стив, не вечно же тебе тут киснуть! Надо когда-то и начинать большие дела!

II

Видимо, у нас у всех случилось какое-то коллективное помутнение — иначе я не могу объяснить спор, разгоревшийся на мостике. А может, зрелище повисшего в пустоте чудовищного создания инопланетян так повлияло на всех, включая хладнокровного Середу, и невозмутимого, спокойного, как удав, астронома Довжанского? Леднёв хохотал, тыкал пальцем в экран и орал: «А что я вам говорил?» Электронщик Власьев механически повторял одну и ту же фразу — «это величайшее открытие в истории!» — руки у него дрожали, на лбу выступили крупные капли пота которые он вместо платка вытирал скомканной обёрткой от сандвича. Девчонки аплодировали и чуть не визжали от радости, Юрка-Кащей размахивал руками и сбивчиво доказывал Середе, что уж теперь-то человечество точно доберётся до звёзд, и в самом скором времени! Американец Коуэлл пытался вставить хоть слово, а когда это не получалось — хрипло ругался на жаргоне чикагских молодёжных банд; Волынов, которого коллективное безумие, казалось, обошло стороной затронуло, пытался урезонить подчинённых, требовал тишины и дисциплины, но я-то видел, что его хорошо так потрясывает. Нервы, у всех нервы — даже у нашего железного капитана…

Когда страсти слегка поутихли, мы принялись обсуждать, что делать дальше. Поначалу к рассмотрению предлагались два варианта действий. Первое: оставить в Поясе отстыкованный от реакторных колонн жилой «бублик», а вторую половину корабля перегнать через «батут» на Землю. Второе: точно так же разделить планетолёт, но прыгать в противоположную сторону, к Энцеладу, забрать там научников и возвращаться — но уже не на обрубке «Зари», а на «Гершеле», чтобы уже на месте развернуть исследования. Я тоже не остался в стороне и выдвинул следующую идею: не возиться с расстыковками, оставить возле «обруча» радиомаяк и идти в систему Сатурна обычным порядком, на тахионных торпедах. А руководство Проекта пусть пока решает, как распорядиться находкой.

Как же на меня напустились! Леднёв брызгал слюной и орал, что я вознамерился угробить все результаты экспедиции, поскольку отыскать радиомаяк в немыслимо огромном пространстве Пояса будет практически невозможно; Коуэлл поддакивал коллеге, твердя, что имеющиеся на борту маяки оснащены, конечно, солнечными батареями, но проку от них в четырёх с лишним астрономических единицах от светила, будет немного. Аккумуляторные же батареи, доказывал американец, обеспечат работу маяков лишь на краткое время — а значит, воспользоваться ими, как ориентирами мы заведомо не сможем — разве что, вернёмся в Пояс спустя несколько дней.

Сгоряча я предложил иной, оптимальный, как мне казалось, вариант: установить работающий маяк на борту буханки’ и оставить её возле обруча. Грузовик оснащён пусть и маломощным, но ядерным реактором, его энергии аппаратуре маяка хватит на десятилетия бесперебойной работы. Леднёв моё предложение поддержал, но поставил условие: он сам останется на грузовике, следить за исправной работой аппаратуры, а заодно присматривать за «Обручем». Зачем понадобился присмотр за колоссальным металлическим кольцом, провисевшим в пустоте миллионы лет, он внятно объяснить не смог — по-моему, просто не хотел оставлять драгоценную находку. Впрочем, позже Валера вынужден был снять своё предложение, вспомнив о другой находке, на Энцеладе, которую прямо-таки необходимо хорошенько изучить, прежде чем исследовать «обруч».

Против этой идеи выступил и Волынов — не слишком уверенно, предлагая хорошенько всё обдумать и поискать варианты. Середа же вылез с предложением остаться вместо Леднёва, а Оля Молодых вызвалась составить ему компанию. Я уже совсем было собрался выдвинуть свою кандидатуру, когда точку в затянувшейся дискуссии поставила Юлька.

Предложение её было простым, как табуретка, и столь же очевидным — и как это мы сразу до него не додумались? Оставить в Поясе не жилой «бублик» Зари, а весь планетолёт целиком; к Энцеладу через его «батут» отправить грузовик с Леднёвым на борту. Волынов же тем временем свяжется с Землёй, обрисует ситуацию и будет ждать решения. Если там сочтут необходимым поскорее развернуть исследования — ничего не мешает начать переброску всего необходимого через корабельный «батут»; если же нет — что ж, пришлют ещё один грузовик с мощным маяком и небольшой командой наблюдателей, а «Заря» тем временем продолжит полёт к системе Сатурна. «Обруч» так и так придётся исследовать, говорила она, но в этом варианте у учёных будет достаточно времени, чтобы хорошенько всё спланировать, подобрать необходимое оборудование и специалистов, а не браться за такое важное дело сгоряча, без подготовки.

На том споры и закончились. Волынов распорядился готовить «батут» к прыжку — для этого Юльке с американцем Коуэллом пришлось снова залезть в его настройки, перенастраивая тахионное зеркало из режима локации в стандартный, транспортный. Леднёв же, пользуясь возникшей паузой, потребовал совершить экскурсию к «обручу» — ну не мог он примириться с мыслью, что улетит, так и не осмотрев эту грандиозную во всех отношениях находку!

«Буханка» не зря получила своё прозвище: малый межорбитальный грузовик, превосходя габаритами знаменитое создание Ульяновского автозавода, рядом с тем же «Тихо Браге» смотрелся, как ушастый «Запор» на фоне самосвала. Вот и ходовая рубка здесь была тесная, немногим просторнее, чем на его колёсном тёзке — Мы с Леднёвым, облачившись в «Кондоры», заняли почти всё её пространство. Шлемы пришлось засунуть за ложементы — прикинув, сколько времени понадобится, чтобы, в случае чего, извлечь их оттуда, мы с Валеркой переглянулись и, тяжко вздохнув, закрепили шлемы на плечах, откинув прозрачные щитки забрал.

Грузовой отсек (на жаргоне орбитальных извозчиков «кузов») располагается позади ложементов, за крошечным тамбуром, где при необходимости монтируют приборные стойки. Переборка, отделяющая «кузов» от остального объёма корабля гораздо толще остальных переборок — при необходимости верхнюю стенку «кузова» можно раздвинуть, чтобы поместить туда крупногабаритные грузы. А ещё в нём можно перевозить пассажиров; для этого раздвижной потолок нужно задраить наглухо, откинуть устроенные по стенкам сиденья с пристяжными ремнями и запустить установку жизнеобеспечения, расположенную в корме.

Но это будет только завтра, когда «буханка», пройдя сквозь тахионное зеркало «Зари» уйдёт в скачок к Энцеладу. Сейчас кроме нас двоих на борту никого нет — добравшись до «обруча» мы планируем облачиться в скафандры и выйти наружу для того, чтобы установить на нём оборудование. Ну а дальше Юлька с Коуэллом подтвердят, что показания датчиков исправно принимаются, и мы, облетев разок «обруч»-гигант, отправимся назад, на «Зарю». Валера уже несколько раз заводил разговор, что не худо было бы пролететь сквозь «дырку от бублика» — чтобы установить хотя бы один блок датчиков внутри, там, где возникает тахионное зеркало — но я отреагировал на его заходы преимущественно, матом. Поймите меня правильно — я не против научного энтузиазма, сам такой, но… сколько можно соваться головой в петлю?

А пока до обруча не меньше двух тысяч километров; «буханка» летит по инерции, курсограф вычерчивает на своём экранчике успокоительную баллистическую траекторию, и у нас есть время для беседы.

— Валер, признайся: ты, и правда, намерен искать здесь свидетельства гибели Фаэтона?

— А чего их искать? — удивился Леднёв. — Вот они, бесспорные, очевидные любому скептику!

И ткнул пальцем в перчатке в середину ходового экрана, где в перекрестье светящихся линий дрожало одинокое пятнышко.

— И ты полагаешь, что именно эта штука этому виной? Нет, я понимаю, «обруч» реально огромный — но чтобы разрушить целую планету?..

Леднёв сделал попытку пожать плечами, но не преуспел — помешали жёсткий панцирь скафандра.

— А у тебя что, есть другие версии?

Других версий не было.

— Но, Валер, тогда с ним, как и с другими «обручами» нужно обращаться с крайней осторожностью! А лучше всего — вообще заблокировать и изучать в пассивном состоянии!

Леднёв помрачнел.

— А что я, по-твоему, твержу Гарнье уже который месяц? Но он слушать ничего не желает — особенно сейчас, когда он вот-вот дорвётся сразу до двух «обручей» — в Антарктиде и в точке Лагранжа. Попомни мои слова, Лёшка: эта очковая обезьяна с гранатой ещё устроит нам весёлую жизнь…

Я представил себе Гарнье — в больших роговых очках, с которыми он не расставался, и в белом лабораторном халате, из– под которого сзади высовывается длинный крючковатый хвост. Зрелище получилось комичное, слабо соотносящееся со зловещим Валеркиными пророчеством.

— Но ведь прямых доказательств того, что именно «обруч» угробил планету, у тебя, как я понимаю, нет? Может, прежде чем браться за это колечко, лучше их поискать — скажем, на соседних астероидах?

— Надеешься найти на одном из них развалины зданий, как инженер Лось в «Аэлите»? Так я тебя разочарую — при такой катастрофе ничего сохраниться не могло.

— А как же символы на «обруче»? Из надписей на предыдущих мы много чего узнали!

— Я что, спорю? — Леднёв сделал ещё одну попытку пожать плечами и снова добился лишь того, что жёсткий «воротник», предназначенный для крепления шлема, упёрся ему в подбородок. — Узнали, конечно. Но, сам подумай: если «обруч» стал причиной разрушения планеты — как это может быть на нём описано? Разве что его специально создавали, имея в виду такое использование…

— Хм… — я задумался. — Да, это вряд ли. Хотя — кто их, инопланетян, знает?..

— А вот где бы я поискал, — в голосе собеседника прорезались мечтательные нотки, — так это за дверцей, которую откопали на Энцеладе. Печёнкой чую, что там найдутся ответы на многие наши вопросы…

«…Представьте: колхозное поле, просёлок, по которому переваливается на колдобинах, подпрыгивая на буграх, обшарпанный бортовой ’газон». В кабине водила в мятой кепке, с бычком, прилипшим к губе — катит, выставив локоть в боковое окошко. В кузове полно народу — торопятся на полевой стан, или элеватор.

Представили? Вот примерно в таком виде мы, загрузившись в «буханку», и нырнули в «батут». Правда, на затылке у водилы (у меня, то есть) не упомянутая кепка, а шлем гермокостюма, да и локоть ни в какое окно не выставлен — по причине отсутствия оного на данном транспортном средстве. Верхняя панель обшивки «буханки» снята, образовавшийся «кузов» полон людей в скафандрах — места на всех не хватает, и пришлось пассажирам пристёгиваться пришнуровываться к наличествующим на стенках скобам страховочными фалами. Делали они это старательно — кому охота вылететь наружу в момент, когда грузовик будет проходить сквозь тахионное зеркало? Вроде бы, ничего опасного, многим уже случалось проходить через «батуты» вне корабля, в одних скафандрах — а всё равно не тянет появиться с той стороны болтающимся на привязи, как известно что в проруби…

Зачем такие сложности, спросите? Вопрос разумный: «буханка» снабжена нормальным переходным шлюзом, через который можно перебраться на станцию в обычном «Скворце». Можно даже без него, но правила внутреннего распорядка беспощадны, поймают на таком — получи прокол во вкладыш. Это, если кто не в курсе, такая сиреневая картонка, прилагающаяся к удостоверению работника Внеземелья — проколами в нём отмечаются мелкие нарушения правил поведения, а так же разнообразных инструкций. Накопил определённое количество проколов — пожалте на переаттестацию.

Ничего не напоминает? Ну да, разумеется — собезьянничано один в один у ГАИ, только здесь этот порядок действует исключительно на крупных орбитальных станциях, да ещё на наземных батутодромах. Это разумно — на подобных объектах всегда полно транзитной публики, никому толком не подчиняющейся. На кораблях же и малых станциях порядки иные — там есть свой царь, бог и воинский начальник, принимающий к нарушителям дисциплинарные меры по своему собственному усмотрению…

Так вот, о шлюзе. На «буханке» он имеется и вполне исправный — а вот на «Лагранже» с этим, как выяснилось, проблемы. Временные. Заключаются они в том, что при стыковке с пассажирским шлюзом прибывший с Земли пассажирский лихтер ухитрился смять переходную трубу и повредить блок маневровых двигателей, лишившись возможности как выпустить пассажиров, так и отойти от повреждённого шлюза и пристыковаться к другому, исправному. Пришлось по одному выводить людей из лихтера наружу и впускать на станцию через резервный шлюз, который, между прочим, находится на противоположной стороне станционного «бублика». Дело это небыстрое и хлопотное, а если учесть, что перед этим на каждого надо натянуть нормальный скафандр вместо положенного при таком перелёте «Скворца», то станет понятно, что нормальная, штатная стыковка с «Лагранжем» откладывается, и надолго.

Об этом нам сообщили по радио — успели в самый раз, иначе пришлось либо разворачивать оглобли, либо провисеть невесть сколько часов возле «Лагранжа» дожидаясь окончания ремонта.

Ждать, как вы понимаете, не хотелось никому, и меньше всего Леднёву, который уже предвкушал открытия, ожидающие его за найденным на Энцеладе «очагом папы Карло». А потому — было решено отбытие не откладывать, а облачаться в скафандры, в которых без труда можно преодолеть три десятка метров между зависшей возле станции «буханкой» и аварийным шлюзом, и отправляться к «Лагранжу», изображая из себя тот самый колхозный «газон» с кузовом, полным работников плуга и сноповязалки. Заодно сняли крышу с «буханки» — протискиваться в скафандре в узкий овальный лаз, предназначенный для пассажиров в гермокостюмах это, скажу я вам, то ещё развлечение…

Мой же «Кондор-ОМ» (персональный, тщательно подогнанный, привычный, даже уютный, словно старый домашний халат) висит, пристёгнутый ремнями в соседнем ложементе — громоздкая безголовая фигура, поблёскивающая на плечах и локтях кружками катафотов. И когда «кузов» опустел — я стащил «Скворец», облачился в свои космические доспехи и покинул «буханку», оставив кораблик на попечение станционных шватовщиков– «портеров». Дальше всё привычно: добраться на страховочном фале до аварийного шлюза, пропустить вперёд какого-то бедолагу с лихтера, облачённого в весёленькую канареечную с ярко-синими катафотами «Пустельгу», вплыть внутрь. И снова — многократно поделанная процедура, ставшая почти ритуалом: услышать чавканье пневмозапоров (не услышать, разумеется, в вакууме звуки не распространяются, а ощутить сквозь многослойный скафандр сопутствующие вибрации); дождаться, когда огоньки по контуру люка сменят цвета с красного на жёлтый, а потом и зелёный. Снять скафандр, пристроить его в свободную нишу, не забыв подключить кабель контроля и кратко, опять же стандартными, ритуальными фразами доложить о прибытии «такого-то и такого, личный номер… скафандр…» диспетчеру станции.

Ну что, кажется, ничего не пропустил? Тогда — выплыть, цепляясь за поручни на потолке и стенах в кольцевую трубу– коридор (постаравшись не зацепить по дороге макушкой ни один из кабель-каналов, усеивающих вогнутый металлический потолок) — и встретить прямо за комингсом Серёжку Лестева, шестнадцатилетнего воспитанника Командора и «юниора» — практиканта, приписанного персонально к моей особе — который, как оказалось, уже полтора часа скучает перед шлюзом в ожидании будущего начальства…’

III

— Сюда, мистер О’Хара-сан, прошу вас…

Безупречно вежливый японец, низкорослый, как и все его носил униформу вспомогательного соотечественники, внеземного персонала — хотя находились они на Земле, а не на орбитальной станции или корабле. И по-английски он говорит превосходно, почти без акцента, и даже обходится без мелких поклонов после каждой фразы, подобно портье токийского отеля. Стивен и его сотрудники переночевали там перед тем, как сесть в военно-транспортный самолёт, отправлявшийся в Антарктиду, на австралийскую станцию «Кейси», что на земле Уилкса. Перелёт оставил у Стивена и его спутников самые скверные воспоминания — неудобные алюминиевые скамейки вдоль бортов вместо привычных рядов кресел, неразговорчивые капралы сил самообороны вместо длинноногих стюардесс, армейские пайки вместо полагающихся авиапассажирам горячих обедов… да что там, даже кино во время перелёта не показывали! Нет, как хотите, а эти япошки настоящие дикари, несмотря на все их роботы с видеомагнитофонами!

Стиву и его сотрудникам, двум водителям буксировщиков и восьми техникам, предстояло войти в состав экипажа первого тахионного планетолёта, принадлежащего англо-японскому космическому Содружеству. Сами японцы не успели подготовить опытных орбитальных монтажников и вот, вынуждены нанимать специалистов на стороне. Что ж, Стивену это только на руку…

Называется корабль «Фубуки», что по-японски означает «Метель». Странное имя для космического корабля — какие ещё в Пространстве метели? Стивену объяснили, что его когда-то носил эсминец, потопленный снарядами американских крейсеров при Гвдалканале. Стив, не слишком интересовавшийся историей, помнил об этом сражении лишь несколько фраз, усвоенных в колледже на уроке истории — и теперь гадал, с чего это япошкам пришло в голову называть свой единственный тахионник в честь корабля-неудачника? Похоже, они рассуждали так же, как красноносый тип из виденной ещё в Артеке советской комедии — «чтоб никто не догадался». Что ж, если так, то косоглазые своего добились…

Был ещё один вопрос, куда более актуальный: зачем вообще понадобилось устраивать эту идиотскую экскурсию на ледяной континент? Заняться, что ли, нечем? Впрочем, это не его дело — пока наниматели платят, и платят хорошо — он не будет задавать лишних вопросов.

Японец отодвинулся, пропуская Стива вперёд, и тот, походя скосил взгляд на привешенные к поясу сопровождающего наручники в чехле, короткую дубинку– электрошокер и кобуру. Спрятанный в ней пневматический пистолет (огнестрельное оружие здесь, как и во Внеземелье, под строжайшим запретом!) заряжен, как ему объяснили, стрелками с составом, вызывающим мгновенный паралич; при необходимости их можно заменить на другие, содержащие сильнейший яд, убивающий человека за считанные секунды. Владелец пистолета — не просто экскурсовод, знакомящий досужих посетителей с «особым объектом», а сержант внеземельной службы безопасности, в функции которой входит поддержание порядка на принадлежащих Содружеству кораблях, орбитальных станциях, а заодно, и на особо важных наземных объектах — таких, к примеру, как этот, скрытый в толще антарктического ледяного панциря. Да уж, не шутят косоглазые и их приятели-англичашки, отнюдь не шутят… а вот у русских и американцев с французами, насколько известно Стивену, ничего подобного нет.

Впрочем, его это не касается. Стивен и его люди вообще причислен к экипажу «Фубуки» сугубо номинально — они работают по контракту, как сторонние подрядчики. Так что этот японский космо-коп может хвастаться своей ядовитой пукалкой перед кем-нибудь другим — американцам на это глубоко наплевать.

Длинный коридор, слегка понижающийся по всей своей протяжённости, закончился в большом круглом зале. Зал, как и остальные помещения базы, лежал в ледяном антарктическом панцире на глубине десятка метров — по дороге американец с трудом удержался от соблазна провести ладонью по металлической стенке тоннеля, чтобы почувствовать холод скрытой за ней ледяной толщи. По стенам зала светились экраны и перемигивались цветными огоньками приборные щитки; возле них сидели на вращающихся стульях люди в белых лабораторных халатах. А в самом центре имела место круглая, диаметром метров пять, утопленная в пол площадка, огороженная зачем-то лёгкими перилами. В одном месте они разрывались, образуя проход, и Стив не успел удивиться — что это за дизайнерский изыск такой? — когда один из сидящих встал и подошёл к визитёрам, протягивая на ходу ладонь.

— Добрый день, мистер О’Хара! — поздоровался он по– английски. Да он и не был японцем — типичный обитатель британских островов, если судить по рыжеватой шевелюре, водянисто-голубым глазам и лошадиной вытянутой физиономии, усыпанной веснушками. Сопровождающего безопасника он проигнорировал. — Если вы не возражаете, я проведу для вас небольшую экскурсию, чтобы вы представляли, чем мы тут занимаемся. Вам, — тут англичанин улыбнулся кончиками тонких, в нитку, бледных губ, — скоро это может понадобиться.

И, обменявшись с визитёром рукопожатиями (не слишком крепким, привычно отметил Стив, привыкший к похожим на тиски пятерням орбитальным монтажников и «портеров») — и посторонился, пропуская гостя на загадочную площадку. Тот вошёл, за ним последовал англичанин; космический коп остался, не сделав попытки пройти за ними. Экскурсовод накинул на крючок блестящую металлическую цепочку и сделал знак одному из сидящих.

Площадка под ногами дрогнула и медленно пошла вниз, в круглую шахту. ’Так это обычный лифт! — сообразил Стив, но тут шахта кончилась, и оказалось, что площадка ползёт по паре вертикальных направляющих, закреплённых на стене другого зала, огромного, метров двести в поперечнике. Опустившись метров на десять (до дна оставалось ещё не меньше полусотни) площадка замерла — точь в точь обзорный балкон, с которого пассажиры могут любоваться открывшимся видом.

Зал имел прямоугольную форму, метров триста в длину и немного меньше двухсот в ширину. Стены его, сложенные из плотного, голубоватого льда и носили следы механических пил, ледорезных фрез; подобные механизмы и сейчас стояли внизу, соединённые бронированными кабелями с силовыми шкафами. Но не эта машинерия интересовала Стива — посредине зала, на ледяном постаменте красовался огромный, не меньше ста тридцати метров в диаметре, «звёздный обруч». Техасцу не довелось видеть эти творения инопланетного разума своими глазами — но он достаточно нагляделся на них на фотографиях и телеэкранах, чтобы понять: это серебристое кольцо — точная копия тех, что были найдены на Луне, в засолнечной точке Лагранжа и в ледяной толще Энцелада.

Стив в восхищении хлопнул себя по бедру. Рыжий экскурсовод покосился на него неодобрительно — американец, что с них взять…

— Ну, сильны япошки! Продолбить эдакую дырищу во льду за каких-то полгода — это ж как надо стараться!

— Да, работать они умеют, если прикажут. Главное — чтобы было кому отдать разумный приказ.

Стив подумал, что англичанину, похоже, до сих пор не даёт покоя «Бремя Белого Человека». Он что, забыл, какой век на дворе? И тут же вспомнил, что ему самому приказывать будут как раз японцы — если, конечно, команда планетолёта соответствует его названию…

— И всё это только для того, чтобы расчистить эту штуковину?

Он показал на «обруч».

— А вы считаете, что дело того не стоило? Но не только, конечно: «штуковину», как вы выразились, мистер О’Хара, мало расчистить, надо ещё и поднять её на поверхность! Обратите внимание — над «обручем» нет ледяного свода, только металлические перекрытия. Сверху они присыпаны снегом и выглядит, как обычная, ничем не выделяющаяся поверхность. Но стоит запустить механизмы и — р-раз!

И он продемонстрировал ладонями, как раздвигается крыша огромной шахты.

— А зачем это вообще понадобилось? — удивился Стивен. — Я недавно читал о находке на Энцеладе, даже репортаж видел по Си-би-эс, так там «звёздный обруч» прекраснейше функционировал и во льду — перебрасывал и контейнеры и лихтеры, пока на него не поставили блокировку.

При этом слове — блокировка’ англичанин слегка поморщился. Или это только показалось?

— Увы, пока я не могу ответить на ваш вопрос. Поймите правильно, мистер О’Хара дело не в недоверии — просто я сам пока не вполне в курсе.

— Наверное, собираетесь закинуть ещё повыше? — американец ткнул пальцем в свод ледяной пещеры потолок, что должно было означать орбиту Земли.

— Были и такие планы. — не стал скрывать экскурсовод. — Но от них пришлось отказаться — слишком велики затраты, не уверен, что это вообще возможно при нынешнем уровне технологий.

Стивен оценивающе оглядел на гигантское кольцо.

— Пожалуй, вы правы, мистер… простите, как вас называть?.

— Роберт Хадсон, с вашего позволения, доктор физики. — англичанин обозначил легчайший поклон.

— Пожалуй, вы правы, мистер Хадсон. Я, как вам, вероятно, известно, имею некоторое отношение к космонавтике, но даже представить себе не могу, как закинуть эту штуку туда, вверх. — и он снова ткнул пальцем в ледяной потолок над головой. — Ни в один из существующих «батутов» он не пролезет, на части разобрать нельзя, а поднимать «обруч» на ракетной тяге вообще дело немыслимое. Сколько он весит — тысячу тонн, полторы?

— Около восьмисот пятидесяти. Сплав, из которого он изготовлен, чрезвычайно прочный, но удивительно лёгкий.

— Всё равно многовато. Даже если сцепить вместе полдюжины «Сатурнов», они не вытянут такой нагрузки, а их давно уже перестали строить. Да и как закрепить на ракетоносителях такую неудобную конструкцию?

— Вы совершенно правы, мистер О’Хара. — согласился англичанин. — Насколько мне известно, подобные варианты рассматривались, но от них пришлось отказаться — в том числе, и из-за приведённых вами соображений. Сейчас «обруч» готовят к транспортировке в Японию, и это непростая задача. Представьте, какого размера должно быть судно, способное вместить такое колечко!

— Тут подошёл бы авианосец. — Стивен снова поглядел на «обруч». — Скажем, «Мидуэй» или даже атомный, вроде «Энтерпрайза».

— У Японии нет своих кораблей такого класса. Да и не поместится на них «обруч». У самого крупного из них лётная палуба имеет в ширину не больше восьмидесяти метров, а тут — почти сто сорок!

Стивен представил, как будет выглядеть авианосец с «обручем», высовывающимся на три десятка метров за габарит палубы.

— Ваша правда, мистер Хадсон, не получается. И как же вы намерены выйти из положения?

Англичанин пожал плечами.

— Японцы — народ изобретательный и крайне дотошный. Я слышал, что они пытаются приспособить для этого один из своих супертанкеров. Тоже, между прочим, задачка не из простых, и к тому же весьма рискованная — «обруч» придётся закреплять стоймя, на ребре и перевозить в таком виде.

Стив прикинул, сколько всё это может стоить строительство базы, расчистка обруча ото льда, переоборудование супертанкера для его транспортировки. Результат прикидки… впечатлял.

— Но вас это не должно волновать, мистер О’Хара. — продолжил Хадсон. — Теперь, когда вы всё увидели своими глазами, пора поговорить о том, чем вам предстоит заняться.

Четыре турбореактивных двигателя «Джамбо» успокоительно гудели. В салоне их почти не было слышно — не то, что в военно-транспортном С–131, доставлявшем его из Японии на Пятый континент. Хорошо хоть, обратно не пришлось лететь тем же путём: сначала на «Геркулесе», принадлежащем Королевским австралийским ВВС на базу Амберли в Брисбене, потом двухмоторным турбовинтовым «Метролайнером» местных линий до Сиднея и уже оттуда — регулярным рейсом «Пан Америкэн» домой, в Штаты. Можно было, конечно, обойтись без пересадок — «Боинги» той же «Пан Ам» три раза в неделю летали из Брисбена в Сан-Франциско, но Стивен не мог заставить себя ждать. То, что он узнал, напрочь лишило его покоя, и теперь нужно было добраться до дома и там, в тишине, разложить, наконец, всё по полочкам.

Хотя — салон бизнес-класса «семьсот сорок седьмого», где он сидел, потягивая поданную стюардессой ледяную минералку это ведь уже Америка, не так ли? Перелёт предстоит долгий, фильмы, которые будут демонстрироваться на этом рейсе, он уже видел — а время, как хорошо известно любому новичку в бизнесе, это деньги. А ведь он не такой уж и новичок, верно? Канзасец потянулся, в два глотка прикончил воду, пристроил на коленях дипломат (подарок японцев, серебристо-голубоватый, с электронным кодовым замком), откинул крышку, украшенную эмблемой «Космического Содружества», и извлёк сегодняшний номер «Сидней Морнинг Геральд».

Так… на третьей полосе — большой аналитический очерк, посвящённый конфликту в ООН по вопросу о доступе к «обручам». Стивен уже читал об этом в изданиях посерьёзнее австралийского таблоида, но сегодняшний интерес к этой теме был вызван информацией, полученной от Хадсона. Тот рассказал о находке, сделанной планетолётом «Заря» в Поясе Астероидов — якобы русские, проводя там исследования, неожиданно наткнулись на ещё один «звёздный обруч немыслимых размеров. Подробностей рыжий англичанин не знал; информация была закрытой и попала к его коллегам из ’неназванного источника» в американской штаб-квартире Проекта «Великое Кольцо». Узнав об этом, Стивен задумался — он-то полагал, что первый рейс «Фубуки» будет к другому, засолнечному «обручу», чтобы застолбить место для исследовательской базы, не дав конкурентам уволочь его, как они проделывали это уже не раз. Теперь, в связи с находкой в поясе появилась новая тема для размышлений. Хотя ему-то какая разница? Очевидно, что водители буксировщиков понадобились Гарнье для того, чтобы размещать возле «обручей» исследовательскую аппаратуру, а к какому из них это относится — не всё ли равно? К какому скажут, к тому и полетим, лишь бы заказчик оплачивал всё вовремя, не забывая о надбавках за риск, за длительное пребывание в Пространстве, за работы в период повышенной солнечной активности и о прочих, оговоренных контрактом выплатах.

Стивен сложил газету и сунул в сетку на спинке кресла впереди и извлёк из пластиковой папки листок бумаги. В списке, отпечатанном на матричном принтере, перечислялись члены экипажа планетолёта «Заря» — того самого, обнаружившего Поясе гигантский «обруч». Стивен пробежал список глазами и присвистнул от неожиданности — почти половину его составляли старые знакомые, друзья по артековской космической смене! Монахов, Кащеев, Травкина, Молодых, Середа… А вот фамилии д’Иври в списке нет, а ведь это Шарль порекомендовал Стивена с Гарнье — и как бы теперь не пожалеть, что повёлся на сверхщедрые премиальные… Но бизнес есть бизнес — и потом, работа в дальнем Внеземелье, пусть и странно попахивающая, всё же лучше чем катать вокруг орбитального отеля богатеньких туристов, попутно развлекая их байками об опасностях, поджидающих на каждом шагу покорителей космоса…

IV

В открытом верхе «буханки» медленно поворачивалось звёздный свод с громадой окольцованного Сатурна. Маневровые дюзы выстрелили прозрачными струйками выхлопов, и вид планеты-гиганта сменился на бело-серую поверхность Энцелада — неровную, изрезанную метеоритными кратерами и гребнями торосов. Никакие это, конечно, были не торосы — плавучих льдов здесь нет, океан жидкой воды скрывается в десятках километров под миллионнолетней толщей льда. Но в ней тоже случаются подвижки, вызванные глубинными вулканическими процессами, на которые Энцелад богат чрезвычайно — и в результате возникают такие вот ледяные гребни, подобно тому, как на линиях стыков земных тектонических плит образуются горные хребты и цепочки островов, вроде той же Японии. Время от времени внутренний жар Энцелада даёт о себе знать прорывающимися сквозь ледяной панцирь гейзерами — каждый из них выбрасывает в окружающее пространство гигантский столб пара и ледяного крошева. Зрелище это грандиозное и далеко небезопасное — Серёжа знал, что такой вот «ледогейзер» уже унёс жизнь одного из исследователей планетоида.

Было это давно, когда станция «Лагранж», заброшенная в систему Сатурна «звёздным обручем», кружила вокруг Энцелада, а её обитателям приходилось спускаться на его поверхность за ледяными брусками — из них получали воду и кислород, без которых у экипажа не было ни единого шанса дождаться спасения.

Всё это Серёжа узнал из лекций, которые устраивали для курсантов-«юниоров» планетолог Пьявко, а ледогейзеры видел сам — с орбиты, с безопасного удаления в сорок километров. Сегодня ему предстояло вновь оказаться на поверхности планетоида — к неудовольствию двух своих одногруппников, этой возможности лишённых. Таня Пичугина съязвила, что «хорошо быть любимчиком начальства — летаешь себе на Энцелад, тогда как другие вынуждены пересаживать кустики в рекреационной зоне…» Серёжа принялся оправдываться и даже напомнил, что придёт и их время помогать работающим в Дыре планетологам, жить в балках, брать пробы. Увы, собеседница его аргументом не вняла — фыркнула и сделала вид, что в упор не замечает выскочку. Это было неприятно: Татьяна Серёже нравилась, да и вообще, кому приятно, когда между тобой и товарищами пробегает чёрная кошка?

Но сейчас Серёже было не до отношений в «юниорской» группе. Все его мысли были заняты «Зарёй», дожидающейся где– то в Поясе Астероидов. Его новый куратор, Алексей Монахов обещал взять его с собой — как только учёные разберутся с таинственной находкой. В конце концов, это же он обнаружил таинственную панель — а значит, имеет полное право поучаствовать в её исследовании!

Никто этого и не оспаривал — потому Серёжа и сидел сейчас в распахнутом в Пространство «кузове» орбитального грузовика, неуважительно именуемого «буханкой» и ждал, когда кораблик, совершив все положенные манёвры, нырнёт в жерло Дыры туда, где из массива плотного, как гранит, льда выступают края «звёздного обруча».

В наушниках зашипело, забулькало. Обычное дело — «обруч», даже заблокированный, неработающий, создаёт вблизи себя неслабые помехи. Не пришлось бы переходить на инфракрасную связь…

— Леднёв, готовность!

Серёжа и продемонстрировал Зурлову гарпунный метатель — порядок, мол, готов! Запасные гарпуны с катушками линей высовывались из пластикового чехла. По бортам висели катушки с намотанными на них якорными линями — после того, как новый гарпун будет вставлен в ствол, следовало закрепить защёлкнуть карабин линя на кольце под зазубренным острием.

Сегодня им предстояло ответственное дело — после того, как «буханка» зависнет в нескольких метрах надо льдом, надо будет выпустить с каждого борта по паре гарпунов-якорей, после чего, включив лебёдки, подтянуться вплотную к поверхности. Не слишком сложная задача — Серёжа уже тренировался с метателем и в ангаре буксировщиков (тогда, правда, пришлось снять с гарпунов острые трёхлапые наконечники) и на поверхности Энцелада. Он производил выстрел, вися на багажной решётке «омара», а теперь придётся перегибаться через край «кузова» и стрелять вниз, в лёд под «буханкой», Ничего, он справится — ведь справлялся же Зурлов, обучавший его этой нехитрой операции…

Когда лини притянут «буханку» к ледяному дну (механизмы’, резавшие лёд, были предусмотрительно отведены к стенам и укрыты лёгкими кожухами) настанет время для следующего этапа «швартовки» — Серёжа и Зурлов оттолкнуться посильнее и вылетят прочь из «кузова», к стенке колодца, где протянуты вверх, к краю каверны, тросы-перила. Ещё два гарпуна — и получится своего рода трасса, по которой, перестёгивая страховочные фалы с одного троса на другой, пассажиры доберутся до жилых балков, спрятанных в глубине каверны. Там они смогут отдохнуть и собраться с мыслями перед тем, как браться за дело.

Мимо плыли вверх ледяные стены — цветные блики «габаритов» играли на их вогнутой, идеально гладкой поверхности — работа энергетических выбросов, проделавших эту грандиозную, глубиной почти восемьсот метров, дырищу в толще ледорита.

Грузовик затормозил и завис на месте.

— Начали!

Серёжа вскарабкался на борт упёр в кромку «кузова» метатель и, задержав зачем-то дыхание, будто стрелял из мелкашки в тире, нажал на спуск. Приклад едва заметно толкнулся в плечо — отдачу, и без того несильную, смягчил жёсткий наплечник «Кондора». Метрах в тридцати от корабля, брызнули ледяные крошки; стальной тросик повис, сворачиваясь широкими петлями. Серёжа торопливо вставил в ствол новый гарпун, подёргал линь и выстрелил снова. Устроившийся на противоположном борту напарник уже поставил оба якоря; они взмахнули руками, подавая сигнал пилотирующему грузовик Алексею Монахову. Барабаны лебёдок завращались, сматывая лини, и через несколько секунд «буханка» стукнулся трубчатыми лыжами о лёд. Серёжа убрал в метатель в прикреплённый к стенке кузова чехол — и неожиданно для себя радостно засмеялся.

Ну, вот они и прибыли!

В общем балке-столовой было тесно. Нет — очень тесно. В помещения подлёдной базы, вмещавшей в обычном режиме шесть, максимум, восемь человек, сейчас набилось пятнадцать. Обедать приходилось в три смены; перегруженная система кондиционирования и регенерации воздуха едва справлялась, вентиляторы, спрятанные в трубчатых кожухах, гоняли воздух низко, по шмелиному гудя и не смолкая ни на секунду. Хорошо хоть тяготение почти отсутствовало — одна сотая земного, не о чём говорить! — и размещаться можно было не только на стульях, привинченных к полу вокруг общего стола, но и в висячем положении, под потолком и вдоль стен. Серёжа так и поступил, пристегнувшись к проложенному вдоль стены кабелю в пластиковой трубе. Он повис в верхнем углу, засунув в щель между стеной и ящиком воздушного фильтра тубы со вторым и третьим блюдами (гречневая каша с мясом и кисель), и выдавливал в рот содержимое третьей тубы м надписью «Борщ украинский, готовый к употреблению, 250 гр.», не забывая при этом вслушиваться в разговор старших. В балке их сейчас было пятеро — Зурлов, пожилой планетолог Пьявко, практикант Денис Шадрин, Алексей и прибывший вместе с ним с «Зари» астрофизик Леднёв.

— Знаете, коллеги, а я догадываюсь, где надо искать «обруч» на Марсе. — сообщил Пьявко. Он прикончил свой обед раньше других и теперь был не прочь поговорить.

— И где же? — Леднёв откинулся на спинку стула. Во взгляде, обращённом на коллегу, угадывалась ирония.

Приезжего астрофизика Серёжа не любил. После того, как грузовик с «Зари» отшвартовался и новоприбывшие сняли скафандры и собрались в большой кают-компании, Алексей Монахов представил его Леднёву. Но тот, занятый разговором с Пьявко, Серёжу попросту не заметил, да и потом смотрел на него, как на пустое место — впрочем, то же относилось и к остальным курсантам-«юниорам». Вечером, когда они втроём обсуждали гостей, Татьяна заявила, что астрофизику просто ударила в голову слава — после ухода Гарнье его считают ведущим специалистом Проекта по «звёздным обручам». Вот и к планетологу Пьявко Леднёв относится свысока…

— Так поделитесь с нами своей догадкой, Леонид Андреевич.

— продолжал астрофизик. — А то попадём на Марс — и не будем знать, где начинать копать!

Он сложил руки на груди, и теперь не только интонация, но и поза, вместе с иронической ухмылкой выражала насмешку. — Вот козёл, невежливо подумал Серёжа, а ведь Пьявко гораздо старше его, и во Внеземелье работает куда дольше. У него и «Знак Звездопроходца» имеется, за какую-то аварию на лунной базе «Ловелл»… Вот и Алексей смотрит на астрофизика неодобрительно, а уж он-то разбирается в людях…

Пьявко, однако, предпочёл не заметить неуважительного отношения к своей персоне. А может, просто привык к выходкам Леднёва и прощает — хотя бы за несомненный научный талант?

— Лопатой вы не обойдётесь, Валера. — добродушно прогудел он. — Придётся обзавестись ледорубом или, на худой конец, пешнёй — знаете, такими рыбаки лунки во льду бьют на зимней рыбалке? Потому как искать вам придётся на марсианских полярных шапках. Сами подумайте: наш «обруч» — и он ткнул пальцем в пол, — во льду…

— В ледорите. — негромко поправил Алексей.

— Оставьте меня в покое с вашей «Лунной радугой», молодой человек! — добродушие планетолога как рукой сняло. — Все вокруг твердят: «ледорит», «ледорадо»… ещё что-нибудь придумайте!

— Обязательно придумаем, Леонид Андреич. — с улыбкой пообещал Алексей. Похоже, отметил Серёжа, он не намерен ссориться с планетологом. — Так вы излагайте, мы внимательно слушаем.

Пьявко посмотрел на него с подозрением, но продолжил.

— Так вот, этот «обруч» во льду, у нас с вами под ногами. Второй нашли англичане с японцами — в Антарктиде, в массиве ледника на Земле Уилкса. Логично предположить, что и третий, которые вы собираетесь выкопать на Марсе, тоже будет в ледяном, так сказать, заключении. А где на Марсе есть водяной лёд? Согласно данным наблюдений, которые Сухостоев провёл со станции «Скяпарелли» — только на полюсах! Вот там и копайте!

— Ну, результаты Сухостоева ещё проверять и проверять… задумчиво произнёс Леднёв. Иронии в его голосе больше не было. — Но с чего вы так уверены, что и марсианский «обруч» надо искать именно там? Я понимаю, обобщение напрашивается само собой, но ведь кроме антарктического и этого — он повторил жест Пьявко, ткнув пальцем в пол, — есть и другие «обручи»! Гобийский, лунный — и оба они отнюдь не во льду!

— Так они же совсем маленькие! — видно было, что планетолог ждал этого вопроса. — А тот, что в Антарктиде, хоть и поменьше нашего, но всё равно здоровенный, сто тридцать метров в поперечнике! Получается как бы три группы по три «обруча» в каждой, разнесённые по размерам: малые, находившиеся на поверхности планеты, средние, вмороженные глубоко в лёд…

— И огромные, висящие в пустоте! — подхватил Алексей. Тот, что в точке Лагранжа, и другой, который мы нашли в Поясе. Уверен, где-то есть ещё и третий!

С этого момента Серёжа стал слушать особенно внимательно. Он, как и любой на станции, знал о находке, сделанной «Зарёй», но лишь в общих чертах, без подробностей. Попытки же расспросить Алексея всякий раз натыкались на неопределённое «в другой раз».

— Нет, не получается. — Леднёв покачал головой. — Если следовать вашей логике, то должен быть ещё один малый «обруч», так?

— А кто сказал, что его нет? — удивился Алексей. — Он может быть где угодно — на том же Марсе, к примеру. Или, скажем, на Титане, где сейчас работают наши исследователи.

Астрофизик задумался.

— Тоже вариант. Надо искать.

Алексей пожал плечами.

— Ищи, кто ж тебе не даёт? Вот вскроем завтра ваш загадочный люк — глядишь, и найдётся за ним какая-нибудь подсказка!

— А сумеете? — сощурился Пьявко. Мы уж как бились, и всё впустую!

— Куда мы денемся! — широко улыбнулся Алексей. — Откупорим, как в том анекдоте — при помощи лома и какой-то матери. Перед таким никакие инопланетные запоры не устоят, железно вам обещаю!

Увы, сдержать обещание Алексею Монахову не удалось. Трое суток они с Леднёвым ковырялись возле таинственной панели, урывая краткие часы отдыха в балках — и снова цеплялись к грузовым решёткам «омаров», часами висели возле ледяной стены. В итоге Пьявко это надоело — он предложил Леднёву сделать перерыв, употребив его на сон и планирование, а сам вместе с Алексеем и практикантом Шадриным загнал в лёд пониже находки несколько стальных трёхметровых стальных стержней; на них настелили мелкоячеистую металлическую сетку, обнесли получившийся балкон лёгкими перилами — пристегнувшись к ним, можно было работать, не рискуя при малейшем толчке отлететь в сторону.

Строительство заняло около суток, и Серёжа принял в нём самое живое участие, попрактиковавшись, заодно, под руководством Алексея в вакуум-сварке. Но, увы, не помог ни балкон, ни один из приборов и инструментов, которыми обвешались исследователи — открыть треклятый люк так и не удалось. Леднёв, вконец отчаявшись, предположил, что и люка– то никакого нет, просто выпуклость, украшающая панель по воле неведомых инопланетных дизайнеров. Пьявко в ответ на это демонстрировал результаты ультразвукового просвечивания, ясно указывающие на наличие за преградой большой полости. Леднёв уже готов был плюнуть на сохранность инопланетной реликвии и пустить в ход плазменные горелки, когда произошло нечто, заставившее изменить все планы.

V

Тахионный планетолёт «Фубуки» ничуть не был похож на «Зарю» — особенно в нынешнем её виде, с расположенным плашмя плоским бубликом «батута». Скорее, японский планетолёт напоминает «Дискавери» из знаменитого фильма Стэнли Кубрика, только вместо шарообразного обитаемого отсека, на «палочку» продольной несущей балки насажено колесо со спицами — вроде тех, что так любили рисовать художники– фантасты ещё в шестидесятых. Оно и понятно: япошки с англичанами добились, конечно, определённых успехов в «батутных» технологиях, но до инженеров проекта «Великое Кольцо» им далеко. Пока Содружество строит только большие «батуты», пригодные для размещения на наземных стартовых площадках и крупных орбитальных станциях, а для тахионного планетолёта нужно изделие покомпактнее. Вряд ли у них появится такое в ближайшие несколько лет — не то, что у из русско-американских конкурентов, которые уже ввели в строй сверхмалые «батуты», через которые можно проходить в скафандрах или даже в обычной одежде — если, конечно, оба конца подобной транспортной артерии находятся в пригодной для дыхания атмосфере.

Так что своего «батута» на японском планетолёте нет, и приходится тащить с собой всё, что может понадобиться в дальнем рейсе — включая запасы воздуха, воды и провизии для многочисленного экипажа. Это ребятам с «Зари» хорошо — вынырнули из тахионного зеркала, запустили «батут» — и знай, таскай с земной орбиты грузовые контейнеры, а то и пассажирские лихтеры. В самом деле: зачем подвергать капризных научников неудобствам перелёта, если можно отправить их на место по прибытии?

На корме планетолёта находится цилиндрическое утолщение — отсек ионных двигателей с крылышками-пилонами пусковых установок тахионных торпед — их тут не двенадцать, как на «Заре», а восемь, причём в первый рейс «Фубуки» пойдёт с двумя пустыми гнездами на каждом пилоне. Тахионные торпеды, как объяснил Хадсон — изделия для Содружества новое, из шести изготовленных на данный момент, две пришлось истратить во время испытаний — поэтому придётся довольствоваться половинным «боекомплектом». Англичанин так и сказал «боекомплектом», и Стивен сразу вспомнил кадры кинохроники времён Второй Мировой — японские «длинные копья», выскакивающие из труб торпедных аппаратов на палубе эсминца и тянущих пенный шлейф к маячащим на горизонте чужим кораблям. А ведь «Фубуки», давший имя планетолёту, тоже был эсминцем… ох, задумали косоглазые что-то, как пить дать, задумали!

За двигательным отсеком и вплотную к нему продольную балку облепили шесть цилиндров — баки с водородом и гелием–3 для термоядерной энергетической установки, гордости японской науки. Между баками и жилым кольцом имело место цилиндрическое утолщение, в котором располагались ангары буксировщиков. Стивен и его парни только вчера загнали туда не свои «омары» — помнится, он тогда спросил англичанина Хадсона, наблюдавшего за этой процедурой, почему японцы не делают свои буксировщики, ведь корабль-то они построить смогли? Ответ удивил американца — оказывается, французский концерн «Марсель Дассо», специализирующийся на малых космических аппаратах и межорбитальных кораблях, охотно продаёт свою продукцию Содружеству. Так что соперничество соперничеством, а коммерческого расчёта никто не отменял…

Хадсон не оставлял Стивена одного ни на миг — только что в гальюн его не сопровождал. Он безупречно вежлив, тактичен, неизменно доброжелателен, но Стивену давно стало ясно, что скрывается за этой доброжелательностью. Рыжий англичанин никакой не астрофизик, а обыкновенный безопасник, разве что рангом повыше японского охранника, конвоировавшего американца во время экскурсии по антарктической базе. Но — десять баксов против пустой жестянки из под «Будвайзера» пневматический пистолетик с отравленными иглами наверняка висит у него под мышкой…

А ещё Хадсон охотно давал объяснения — только спрашивай. О «Фубуки» он, похоже, знает всё, и Стивен черпал из этого кладезя знаний, причём не только в вопросах сугубо технических, но и во всём, что касается повседневного бытоустройства немаленького, в пятьдесят человек, экипажа. К примеру, сегодня утром, когда они осматривали кают-компанию для старшего персонала (были ещё две другие, для остальной команды) Стивен обратил внимание на яркий плакат на стене. Он уже видел такой — на станции «Джемини-Хилтон», где встречался с Шарлем д’Иври. Красочная картинка изображала девушек-скрипачек в соблазнительно обтягивающих комбинезонах на фоне звёзд и Луны. Подпись гласила: «Скрипичное трио ’Фелисетт», совершающее концертный тур по Внеземелью, выступает в большом зале «Джемини Хилтон! Спешите приобрести билеты — концерт только один!» И ниже — цена билета в долларах, франках и рублях. Размер её был таков, что Стивен проникся к незнакомым скрипачкам немалым уважением. За такие деньги туристы могли купить двухдневный тур на «Аполлон-Хилтон», космический отель, заработавший недавно на лунной орбите.

В ответ на вопрос — «откуда это здесь?» — Хадсон любезно пояснил: афишу в кают-компании повесил инженер– электронщик планетолёта, большой любитель классической музыки. Ярый поклонник русского скрипичного трио страдал — скрипачки собрались с гастролями в Японию, а «Фубуки» на днях улетает — вот и находит утешение в напоминании о любимых исполнительницах…

Между прочим, Хадсон сообщил Стивену новость, которая тому совсем не понравилась — с этого дня на корабле вводится особый режим. Запрещена голосовая, видео– и любая другая связь с внешним миром; почта отныне работает только в одну сторону: «оттуда» письма, обычные и электронные, принимаются, а вот «туда» — извините. Меры эти англичанин объяснил секретностью, чем в очередной раз вверг Стивена в раздумья — тот ни разу ещё не сталкивался во Внеземелье с подобным. Нет, случалось, конечно, что начальство придерживало информацию, по большей части для того, чтобы не тревожить людей раньше времени — но чтобы полная закрытость? Темнят что-то япошки, точно, темнят…

Подозрения укрепились ещё сильнее, когда после экскурсии по кораблю Хадсон привёл его в лабораторию Гарнье. Француз осведомился, как американцу понравился «Фубуки», порассуждал об особенностях конструкции в сравнении с «Зарёй», а под конец беседы огорошил сообщением: оказывается, они идут не к засолнечной точке Лагранжа, а в Пояс Астероидов, к найденному русскими «звёздному обручу»! Объект этот, рассуждал Гарнье, не является ничьей собственностью (кроме, разве что, его инопланетных создателей) а, следовательно, Содружество имеет ничуть не меньше прав изучать его, чем учёные Проекта «Великое Кольцо». Несомненно, добавил француз, это утверждение будет яростно оспариваться на площадках ООН и иных организаций — и вот, чтобы обеспечить себе твёрдую позицию в назревающей международной склоке, было решено отправить в Пояс «Фубуки». Тахионный планетолёт — это вам не пункт никчёмной конвенции, от него не отмахнёшься, прикрываясь шеренгой адвокатов и спецпреставителей, собаку съевших на крючкотворстве! Понаблюдают, установят аппаратуру, проведут предварительные исследования — в общем, застолбят делянку, как образно выразился присутствовавший при разговоре Хадсон. И это особенно не понравилось Стиву — выросший на фильмах и книжках о старателях Клондайка и калифорнийской золотой лихорадке, он хорошо помнил, как поступали владельцы застолблённых участков с незваными конкурентами…

Правда, во Внеземелье оружие под запретом, даже сравнительно безобидные лазерные пистолеты приходится маскировать под спектрометрические исследовательские комплексы — но кто их знает, этих японцев, и тем более, британцев? Хитроумным и коварным островитянам нет равных в поисках обходных путей, оправданий и предлогов, и Стивен, чем дальше, тем сильнее жалел, что вообще связался с французским астрофизиком и его сомнительными затеями. Но, как, помнится, говаривал Алекс Монахов — «поздно пить боржоми, когда почки отвалились». Контракт подписан, аванс (весьма, надо сказать, щедрый) получен и уже частично потрачен, а размеры же неустойки таковы, что в случае невыполнения обязательств Стивену, как владельцу фирмы– подрядчика, в жизни не расплатиться с нанимателями. Ппроще самому выкинуться из шлюза этого самого «Фубуки» без всякого скафандра…

Выделенная Стивену каюта была не слишком просторной, но удобной, даже по-своему уютной. Столик, койка с низким бортиком, пристёгнутыми к переборке привязными ремнями, и рундуком, в котором хранится японский аналог хорошо знакомого «Скворца», столик. Две полки с прозрачными пластиковыми дверцами, встроенный в переборку шкафчик для одежды, рядом дверь в санблок — душевая кабина, рукомойник, унитаз, всё с пневмоотсосами, на случай невесомости. У косяка двери — никелированная решётка интеркома, над ним мигает цифрами табло внутрикорабельного оповещения. Одним словом, утилитарный, давно привычный интерьер. Конечно, до вызывающей роскоши номеров «Джемини-Хилтон» каюте далеко, подобным изыскам не место на тахионном планетолёте. Время космических яхт ещё не настало — хотя, вроде бы, ходят разговоры, что «Боинг» заложил одну на своей новой орбитальной верфи…

Ладно, бог с ними, с космическими яхтами — ему в этой жизни они уж точно не светят. Стивен убрал в шкаф извлечённую из чемодана одежду, облачился в рабочий комбинезон с надписью «Фубуки» на спине (по-английски и иероглифами) и уселся за стол, положив перед собой плоский серебристый ящичек с изображением надкусанного яблока на крышке. Под крышкой обнаружились плоский экран и клавиатура переносного компьютера — аксессуар, без которого в наше время не обходится ни один бизнесмен, совершающий дальнюю поездку.

Компьютер у Стива особенный — не обычная коммерческая поделка Стива Джобса, какую в Штатах можно приобрести в любом магазине, торгующем электроникой, а специальная модель «Эппл-GR». Стиву вообще-то такой не полагался — в продажу эти модели, предназначенные исключительно для сотрудников Проекта «Великое Кольцо» (что, собственно, и означает аббревиатура GR) не попадали. Помог Марк Лерой, с которым они вместе были в Артеке на «космической» смене. Марк — крупная шишка в «боинговском» подразделении «Боинга», занимающемся космической техникой, и ему не составило труда приобрести для старого приятеля эту статусную игрушку.

Стив припомнил, как в Артеке им демонстрировали фильм о таких вот компьютерах — тогда они были только на стадии разработки. Помнится, ребята восхищались, гадали, когда можно будет увидеть это устройство, поработать с ним, и только Алекс Монахов отмалчивался, улыбаясь несколько, как показалось Стиву, снисходительно. А ещё почудилось ему в той улыбке нечто вроде… скуки, что ли? Словно видел Алекс уже эти электронные штуковины, изучил до тонкостей и более они его ну ни чуточки не интересуют. Быть этого, конечно, никак не могло — на тот момент «яблочные» новинки не только не поступили в свободную продажу, но даже не попали ещё к специалистам Проекта, для которых, собственно и предназначались, и Стивен выкинул тот эпизод из головы. Кто их разберёт, этих русских с их загадочной славянской душой…

Сейчас Алекс, как и ещё кое-кто ещё из их артековского отряда на борту «Зари» — и это тема для отдельных размышлений. Время для них ещё придёт, но немного позже. А пока — Стив воткнул в розетку вилку и нажал кнопку «пуск». Компьютер мигнул огоньками, зашуршал жёстким диском и на экране появились окошечки пароля. Да, времена нынче таковы, что приходится думать о защите конфиденциальной информации, и несгораемыми шкафами и сейфами уже не обойтись…

Рядом с электрической розеткой имелась ещё одна, для сетевого кабеля, Но Стивен не спешил ею воспользоваться. Мистер Хадсон, заканчивая экскурсию, настоятельно порекомендовал подключиться к бортовой сети — ’у вас, мистер О’Хара, имеется, конечно, переносной компьютер? Вот и отлично, воспользуйтесь им! Подключиться можно прямо из каюты, воткните сетевой шнур и сразу загрузится протокол передачи данных. Нет, не обязательно, никаких правил на этот счёт нет — но согласитесь, удобно быть в курсе всего, что происходит на борту… в разумных пределах, разумеется. Ну да, ухмыльнулся Стивен, ещё как удобно: пока он будет вникать в подробности корабельной жизни, специально обученный человек — да хоть тот же Хадсон! — будет иметь время, чтобы неторопливо, обстоятельно покопаться в его жёстком диске…

Последовать совету англичанина, конечно, придётся, хотя бы для того, чтобы не вызывать лишних подозрений. Но сперва стоит сделать одно дело, из числа не предназначенных для посторонних глаз — и меньше всего, для глаз рыжего безопасника. Стивен залез в чемодан, извлёк из неприметного кармашка трёхдюймовую дискету ёмкостью один и четыре десятых мегабайта (новинка от японской компании «Сони», только-только появившаяся на рынке) и вставил её в щель приёмника.

Дисковод зашуршал, экран мигнул несколько раз подряд. Выскочило сообщение о запуске дисковой операционной системы, а вслед за ним по чёрному фону потекли столбцы исполняемых файлов. Стивен нашёл нужный, навёл на него курсор и дважды кликнул. Картинка сменилась — теперь верхнюю четверть экрана занимала рамка с мигающей вертикальной чёрточкой. Это была ещё одна новинка, программа-шифровальщик, за которую пришлось выложить хорошие деньги. Но дело того стоило: перед тем, как расстаться, они с Шарлем условились, что в случае необходимости воспользуются таким способом шифрования и даже обменялись дискетами, содержащими электронные ключи. Бог знает, с чего это взбрело Стиву в голову, но теперь эта предосторожность оказалась как нельзя кстати.

Если совсем честно, то Стивен не был до конца уверен, что поступает правильно. Но… может, он и паникует на пустом месте, но пусть лучше на «Заре» знают о его подозрениях. Лишь бы Шарль вовремя передал сообщение — хотя бы тому же Алексу Монахову. Он-то уж точно придумает, что делать с этой информацией дальше.

На составление послания ушло около десяти минут. Совсем как шпион из кинофильмов про войну с Грегори Пеком и Дэвидом Нивеном — не хватает только кирпичного подвала, лампового радиопередатчика с ключом и шифровального блокнота, прижатого длинноствольным люгером… Стивен извлёк дискету из приёмника — теперь, если кто-то попытается прочесть её содержимое без программы-ключа, то обнаружит лишь обрывки старых файлов. Оставалась одна проблема — как передать послание Шарлю. Обычные каналы исключаются англичанин не зря говорил о введённом на корабле режиме полной секретности. Но он и не собирается отправлять дискету с оказией на «Гагарин», где находится сейчас Шарль или подкупать корабельного радиста, чтобы тот передал зашифрованное сообщение на общей, коммерческой частоте. Добравшись до ангара с буксировщиками, Стивен набрал на цифровой панели пятизначный код и вошёл внутрь. В ангаре не было невесомости — он, как и прочие вспомогательные службы, находился в одном из сегментов вращающегося бублика корабля. Стив откинул прозрачный колпак своего омара, выдвинул из-под приборной доски блок бортового компьютера и, присоединив к нему принесённый с собой внешний дисковод, взялся за дело. Может, чёртов Хадсон и считает себя крутым профессионалом по части безопасности — но в устройстве буксировщиков он понимает не больше, чем свинья в апельсинах. И, разумеется, не догадывается, что радиостанция личного «омара» Стивена (мощная, модифицированная по специальному заказу) может передать загруженный в бортовой компьютер информационный пакет остронаправленным лучом куда угодно в пределах прямой видимости — например, на станцию «Гагарин», до которой по космическим меркам рукой подать, жалкие полторы тысячи километров. Правда, сейчас станцию скрывает Земля, но когда придёт время выводить «омар» из ангара, она будет уже в зоне уверенного приёма. А вот перехватить передачу, или хотя бы засечь её аппаратура «Фубуки» не сможет, — так что пусть Хадсон утрётся и парит мозги своими мерами секретности кому-нибудь другому. Не этому рыжему шпику с замашками доктора наук указывать, что делать парню из Канзаса…

VI

— Прикиньте, парни, а гитара-то моя отыскалась! — сообщил я. Мы шагали по кольцевому коридору «Лагранжа», держа курс на столовую. — В тот раз я её в каюте забыл, нашлись добрые люди, прибрали. И ладно бы в кают-компании, на стену повесили, я её иногда там оставлял — так нет, отволокли на общий склад, и фиг бы я догадался её там искать…

Общий склад, тесноватое, плотно заставленное стеллажами помещение, раньше служило астрофизической лабораторией. Но после памятной метеоритной атаки, когда искалеченный «Тихо Браге» вынужден был нырнуть в тахионное зеркало на дне Дыры, а сама станция чудом избежала гибели, содержимое лаборатории было почти полностью уничтожено ледяным обломком, пробившим внешнюю броню. Пробоину заделали, но лабораторию восстанавливать не стали, а превратили в склад для вышедшего из строя мелкого оборудования и всякого барахла — по большей части, личного имущества, оставшегося от предыдущего экипажа.

— Так может, споёшь? — оживился Юрка. — Давно что-то ты не брался за гитару… До отлёта ещё три часа — сейчас перекусим и завалимся в малую кают-компанию, все трое, а?

Все трое — это мы с Кащеем и Шарль. Француз прибыл сегодня утром пассажирским лихтером со станции «Гагарин» — и сразу угодил в наши дружеские объятия.

— Не, не выйдет. — я помотал головой. — Я её уже упаковал, а Серёжка понёс её в шлюзовой отсек. Нам ведь назад тоже лететь в «буханке», а там, сам понимаешь, вакуум…

Юрка неопределённо хмыкнул — мол, ясное дело. За те дни, что мы провели на «Лагранже», Леднёв дважды подкатывал к начальнику станции, выпрашивая для обратного рейса в Пояс лихтер — уж очень не хотелось ему снова путешествовать в открытом кузове, напялив на себя скафандр. Архипыч отказал, сославшись на грядущий рост перевозок. По мне, так просто пожмотился — уж не пару часов-то мог выделить вожделенное транспортное средство…

— Этот пацан у тебя вроде адъютанта? — осведомился Шарль. — То-то я гляжу, ни на шаг от тебя не отходит, разве что сам его отсылаешь с поручением.

— Почему сразу адъютант? Обычный практикант, из «юниорской программы». Мы с ним ещё на Земле познакомились, в Свердловске, в «Каравелле» — вон, Юрка должен помнить…

— Да, был вихрастый такой барабанщик. — подтвердил Кащей. — Он ещё шпагами восхищался, которые ты в подарок Командору прислал.

Шарль мечтательно улыбнулся.

— Да, славные были времена… Но с каких это пор «юниоров» посылают на практику в дальнее Внеземелье? Нас-то помнится, дальше «Гагарина» не выпускали’, разве что вас с Юлькой на Луну, на базу Ловелл…

— А ты чего хотел? — удивился я. — Сейчас всё так быстро меняется, и не уследишь… Что до практикантов, то к тебе скоро тоже прикрепят, готовься. Звать Денис, пятнадцать лет, Серёжка говорит, толковый парень. Там у них ещё девчонка есть, Татьяна, её собираются приписать на «Гершель», к Андрюшке Полякову. Парни ей завидуют — как же, пойдут к Кольцу, зонды в щель Кассини запускать…

— Кстати, а ты почему на «Лагранж», а не сразу на «Гюйгенс»? — вспомнил Юрка. — Туда, вроде, с «Гагарина» дважды в неделю ходят лихтеры? Вот и сегодня есть рейс, ближе к вечеру…

Шарль ответил не сразу.

— Я нарочно подгадал, нашёл подходящий повод. Алексис, есть одна тема, срочная, не терпящая отлагательств… и деликатная, не для эфира.

Юрка, уловив неуверенность в его словах, отреагировал моментально.

— Раз не для эфира — может, я тогда вас оставлю?

Взрослеет наш Кащей, подумал я, чуткость появляется, ранее ему несвойственная. Или это благотворное влияние Миры сказывается?

— Юр, ты только не обижайся… — француз снова замялся, отводя взгляд. — Тема, правда… как бы это выразиться… в общем, не для широкого круга, понимаешь? Алексис, если сочтёт нужным, потом тебе всё объяснит, а я уж только ему, хорошо?

Юрка покосился на меня с ожиданием. Я пожал плечами — посмотрим, мол, может и поделюсь…

— Я коротко, минут пять, а потом мы… — снова заторопился Шарль.

— Да ладно, не суетись! — Кащей снисходительно усмехнулся и ткнул пальцем в люк рекреационного отсека, мимо которого мы как раз проходили. — Здесь в это время пусто, все обедают — полежите на травке, побеседуйте. А как перетрёте за свои секреты — подходите в столовку, я вам столик займу. А то народ набежит, а нам с Лёхой сейчас тормозить не с руки. В «Кондоры» облачаться, грузиться в «буханку», то-сё… потом прыжок, швартовка к «Заре», расспросы, разговоры — когда ещё накормят по-человечески!

— Ну, ты, Шарль, и му…

Я с трудом удержал готовое сорваться матерное определение. Нехорошо, аристократ всё же, да ещё и гасконец мы и раньше старались не выражаться в присутствии Шарля, не то, что при американцах Марке и Стивене. Хотя — что в Артеке, что позже, в «юниорах», материться в общем, принято не было.

— Вот хрена же лысого было вгонять Стива в этот блудняк? Знал ведь, что у Гарнье трабблы с Леднёвым, да и из Проекта лыжи он смазал…

— Прости, Алексис, но я не совсем уверен, что понял… гасконец недоумённо нахмурился. — Много незнакомых слов. Вот, к примеру — что такое — «bludnyak»? А ещё, причём тут лыжи?

— Ладно, забей… в смысле, забудь. — я уже остыл и перешёл на выражения попонятнее. — Но ты тоже хорош, мог ведь сперва подумать! Тем более, ты был в курсе проблем с Гарнье?

— Ну и что с того? — он глядел на меня недоумённо. — Валери может ругаться с ним сколько угодно, но к Стефану-то это как относится? А решил: помогу старому другу заработать, что в этом дурного? А Гарнье — он не Стефана, так он кого-нибудь другого нашёл, это не проблема…

Как правило, Шарль старается выговаривать имена так, как они звучат на языках их обладателей, разве что меня постоянно зовёт на французский манер, «Алексис». Но стоит ему разволноваться — как он тут же переходит на привычный стиль речи.

— А хрен его знает! — честно признался я. — Вот не нравится, и всё тут! Да и история с антарктическим обручем нехорошая — это ведь Гарнье сдал его.

Шарль покачал головой. Не понимает он меня, вот что. Хотя — я порой и сам себя не понимаю…

— Вечно ты, Алексис, что-нибудь придумаешь! Попробуй посмотреть на это с другой стороны. Вот если бы Стефан не обратился к Гарнье, не заключил контракт — откуда бы мы узнали о намерении японцев послать «Фубуки»? Так бы и ждали у другого «обруча», пока они не выскочили бы в Поясе, как чёртик из табакерки!

Я задумался. А ведь он прав, чёрт побери…

— Ладно, принимается. Тогда вот что объясни: почему ты сразу, как получил шифрограмму от Стива, не дал знать на «Зарю», а ждал, пока окажешься на «Лагранже»? А если за это время уже добрался туда… или вот-вот доберётся?

Шарль потупился.

— Честно — попросту не решился. Стивен в своей шифрограмме упомянул, что у Гарнье есть в Проекте источник, ну, я и подумал — а если он узнает? И японцев предупредим, что мы в курсе, да и Стива есть риск засветить. Я потому и Юрия попросил нас оставить. Нет, не подумай — я ему верю, а всё же — мало ли что?

И опять он прав. Очевидно же, а вот, поди ж ты — сам не сообразил… Что ж это за день сегодня такой — всё время я оказываюсь тем самым, кем хотел давеча обозвать Шарля?

— Кстати, а с чего это вы со Стивом затеяли возню с шифрованием? — спросил я, чтобы скрыть смущение. Подозревали что-то?

— Нет, конечно. — гасконец мотну головой. — Были бы подозрения — вообще не ввязались бы в это дело. А так… может, интуиция у Стива сработала? У него всегда с ней был полный порядок — хотя, до тебя, конечно, далеко.

Я отвернулся, пряча ухмылку. Не интуиция это, Шарль, дружище, жизненный опыт, и у меня его ох, как много… впрочем, тебе об этом знать ни к чему. И остальным тоже. Достаточно, что один человек в курсе, Юлька… пожалуй, два, если считать Евгения нашего Петровича, который И. О. О. Порой мне кажется, что он меня насквозь видит со всеми моими скелетами по шкафам. Видит, молчит, и делает своё дело.

— Выходит, вы вовремя улетаете? — спросил Шарль.

Я согласно кивнул.

— Да, ждать нельзя, ни единой минуты. Если успеем раньше «Фубуки» — будет попроще, что бы Гарнье там не задумал.

— Может, я с вами? — неуверенно предложил он.

— Зачем? У тебя свои дела на Титане. Я понимаю, ты классный пилот, на «Миражах» летал — но нам-то это чем поможет? Мы же не «звёздные войны» устраивать собираемся!

— Ну да, конечно… — Шарль как-то сразу поник. — Алексис, а можно ещё вопрос?

Я кивнул.

— Скажи по старой дружбе: вы, правда, рассчитываете обнаружить там, в поясе следы цивилизации Фаэтона? Я перед отлётом с «Гагарина» слушал новости — так об этом уже по всем земным телеканалам твердят. Говорят — ваш Леднёв намерен доказать, что именно его обитатели создали «звёздные обручи», но потом сделали что-то такое, что погубило их вместе с планетой. Признайся, ты тоже так думаешь?

Я едва не поперхнулся от неожиданности.

— Видишь ли, Шарль, дружище… как бы это тебе объяснить…

…А действительно — как? Порой мне кажется, что я верю в Валеркины гипотезы, как бы дико они не звучали, а порой меня так и тянет насмехаться над его завиральными идеями. Но ведь никак не отмахнёшься от главного: «обруч» он нашёл, и именно там, где и собирался его искать. А значит — будем посмотреть, не так ли? Но Шарль тоже хорош — вон, как издалека подкатил, а на самом деле просто хочет поучаствовать в поисках. Что ж, понять можно — тщеславие никогда не было чуждо нашему гасконцу, а в том, что в Поясе нас ждут поразительные открытия и удивительные находки, сомневаться не приходится. Так что имеет смысл подумать, посоветоваться с компетентными товарищами — гладишь, он, и вправду, пригодится нам в грядущих поисках…

Мы отбываем. С тяжёлым, надо признать, сердцем — на той стороне «червоточины», что соединит «батуты» станции и «Зари» нас ожидает… что? Появление «Фубуки», о котором предупредил Стивен, обещает, в лучшем случае, продолжение грандиозного международного (теперь уже и межпланетного!) скандала, а в худшем… нет, о худшем даже думать не хочется. Японцы, конечно, народ малопредсказуемый, способный преподнести любые сюрпризы — но не настолько же они отморожены, чтобы затевать первую в истории космическую войну?

Хотя, кто говорит о войне? Случись что с «Зарёй» — я имею в виду нечто посерьёзнее метеоритной дырки, что-то способное погубить весь экипаж разом, — то на Земле, скорее всего, ничего не узнают. Расстояния не те — прекратится связь и всё, думай, что хочешь, гадай на кофейной гуще! Ну, пошлют ещё один корабль вдогонку — так ему ещё надо найти место происшествия! Установленные нами радиомаяки гипотетический супостат заглушит в первую очередь, а искать «обруч» методом тахионной пеленгации с последующей триангуляцией — дело, мягко говоря, небыстрое. Недаром Леднёв так радовался, убеждал, что нам выпал один шанс на миллион…

Да и где взять тот корабль? Второй тахионный планетолёт, «Тантра», ещё только стоит у достроечной стенки орбитальной верфи «Китти Хок» и раньше, чем через месяц в рейс никак не выйдет. А за месяц много чего может произойти…

Что-то разыгралось воображение. Хотя — недаром говорят, что даже если ты параноик, это не значит, что за тобой не следят. В любом случае — с этим «Фубуки» ушки надо держать на макушке. Традиции для японцев — это всё, и одна из них — нанесение удара неожиданно, порой исподтишка, чтобы сразу же получить решающее преимущество. Вспомните хотя бы самурайский приём наносить удар катаной без предупреждения, одновременно с выхватыванием клинка из ножен. Да и Порт-Артуре с Жемчужной Гаванью забывать не стоит — примеры, великолепно иллюстрирующие именно эту особенность «национальной стратегии»…

Из других новостей: Юрка перед самым отлётом получил радиограмму от своей скрипачки. Говорить с Землёй в нормальном голосовом режиме с «Лагранжа» нельзя — задержка сигнала, будь она неладна, почти полтора часа в один конец… Мила сообщает, что они готовятся к японским гастролям, отбытие через две недели. Что ж, её можно поздравить — после первого гастрольного тура трио приобрело бешеную популярность что на Земле, что во Внеземелье, и теперь девушки сполна вкушают плоды. На «Лагранже» у Миры тоже имеются поклонники, в том числе, и те, кто застал её первый, вынужденный визит в систему Сатурна. Тогда она дала в кают– компании станции несколько концертов — теперь их магнитофонные записи нередко крутят по общей трансляции, строят планы, как бы заманить всё трио сюда на гастроли. Что ж, дело вполне возможное; вот встретимся с Мирой на Земле, обязательно расскажу, как её здесь ждут.

Между прочим — любопытный нюанс. Девушки летят в Токио самолётом из Шереметьево, но уже через месяц должна заработать соединяющая две столицы наземная «батутная» линия. Несколько таких уже действуют — между Москвой, Парижем, Нью-Йорком, а скоро их станет ещё больше, и тогда голубое небо нашей зелёной планеты станет медленно, но неуклонно расчищаться от реактивных авиалайнеров. Поймите меня правильно: я не фанат «зелёной повестки» (которая здесь ещё не успела, и даст бог, не успеет набрать обороты) — но не могу не порадоваться, что в атмосферу больше не будут выбрасывать смрадную гадость, образующуюся при сжигании сотен тысяч тонн керосина. И вместо того, чтобы долгие часы скучать в кресле, поглощать обеды, поданные стюардессой и пялиться на экран, на котором крутят очередной дурацкий фильм — можно будет, шагнув в поставленный стоймя «батут» в Ленинграде, выйти из точно такого же где-нибудь в Рио-де-Жанейро или, скажем, в Каире. Земля становится всё меньше, горизонты планеты стремительно сужаются — зато отодвигаются в бесконечность другие, внеземные, и добраться до них скоро будет так же просто, как долететь сейчас из Москвы до японской столицы.

А пока — нам пора. Пассажиры, облачённые в скафандры, набились в открытый всем космическим ветрам кузов «буханки»; я же в своём «Скворце» удобно устроился в пилотском ложементе. Справа от меня сидит Серёжка Лестев — на правах капитана крошечного кораблика я взял подопечного с собой, и теперь он наслаждается, разглядывая ходовые экраны, и старательно прячет руки подальше от пульта управления. Мой «Кондор» висит, прикреплённый к борту, но сегодня он мне не понадобится — пассажирский шлюз «Зари» в полном порядке, и на корабль мы переберёмся через переходной рукав, в одних гермокостюмах.

На панели вспыхнуло табло готовности, одновременно в наушниках зашипело — «таможня даёт добро!» Я произнёс в микрофон положенные слова, предупреждая пассажиров, и положил руки на джойстики. Пара «омаров» вцепились в корпус «буханки» своими клешнями-манипуляторами и, оттащив её от причала, стали разворачивать над «батутом».

— Челноку Первому — даю предстартовый отсчёт! — раздался в наушниках женский голос. — Десять, девять, восемь…

«Челнок Первый» — это наш позывной, Я торопливо опустил нашлемный светофильтр, Серёжа в правом ложементе сделал то же самое.

— … три, два, один! — закончила диспетчер, и перед нами, в каких-то тридцати метрах вспыхнуло и заплескалось призрачным энергетическим омутом тахионное зеркало, вход в подпространственную «червоточину», за которой ждут меня «Заря», друзья, Юлька…

Взгляды вправо, влево — «омары» отцепились от грузовика и, плюясь выхлопами, отплыли на предписанные инструкциями тридцать метров.

— Челнок первый — старт! — прощально прозвучало в наушниках, и я толкнул вперёд джойстик. Ну что, поехали?