Тайна деторождения: практика и теория

Глава 8

Ладмения, замкнутая с трех сторон света в поднебесные Рудные горы, государство небольшое, если сравнивать его со всем нашим материком Бетан. Зато имеет на этом материке самую выгодную, центральную диспозицию. А по форме сильно смахивает на череп, развернутый в сторону сопредельной Тинарры. Ее мы еще в кадетстве окрестили «рукой» из-за неровных границ — «пальцев» с Бередней, идущих по реке Петле. Юго-западный сосед Ладмении, Эйфу, с большой натяжкой (на восток) напоминает узкую «тазовую кость». Что же до Джингара, то он с незапамятных времен выразительно именовался «ногой». Хотя, по мне, так больше смахивал на валенок (выбиваясь из общей «скелетной» темы). Широкий такой самокатный валенок с голенищем вдоль наших восточных границ, пяткой, повернутой к нам же (что не раз удостоверялось вечно натянутыми с Ладменией отношениями) и самой ступней, омываемой Морем радуг. Если вдаваться и в климат, то самый суровый он, пожалуй, в Бередне, дальше всех наших соседей замахнувшей на север материка. А самый жаркий — в Чидалии, кстати, «лопатки». Но, и там и там переселенцам «подфартило» на равных, потому как условия жизни в предтечном мире оказались почти аналогичными местным. Вот Джингару в этом плане откровенно не свезло. Привыкшие к теплу, огненные дэвы и тонкокожие девы страдали от здешних вьюг, срочно заимствуя из общеладменского специальные слова и выражения («чтоб у тебя…… на морозе зазвенели», например, или: «пусти к огоньку погреться»). В кадетском же курсе арабская «стратегическая ошибка» характеризовалась выражением «за что боролись, на то и напоролись», где под первым и вторым имелись в виду богатые алмазные залежи вдоль всех Рудных гор с той их стороны. Правда, почти одновременно не меньший размах приобрела и угледобыча. Но, уже человеческим населением страны. А вот маги арабские боролись с «шайтан-природой» своими профсредствами. Куполами. Наподобие того, что накрывал собой и наш Куполград, только, поля действия совершенно иного. Целые города под защищающими от холода и ветров, прозрачными сводами. С зелеными садами внутри, высоченными минаретами и многомильными лабиринтами дворцов. То еще зрелище. Представляю. Говорят, самым красочным был вид зимней столицы Джингара, приморской Тахвалы, обозначенной на «скелетной» карте в самом центре «ступни». Но, я ее воочию никогда не видела… И вот такая возможность, наконец, появилась. Сразу завтра с утра.

Что же касается вечера сегодняшнего, то, он пока был в полном разгаре. Точнее, «разгорался». И, по всей видимости… скандалом…

— Ах, как же воздух кристально свеж и синий вечер морозно прозрачен, — нет, начиналось все очень даже спокойно и благостно. И тетка моя, стоящая у открытой в сумерки форточки, уютно запахнулась в палантин — вот-вот стихи начнет декламировать на почве умиленья, как, вдруг… — А какая нынче дата? А то я из серых будней своих…

— Девятое нынче января, — откликнулось лежащее на животе у камина дитё и возложило на ковер свой очередной голыш. — Шесть дней до конца каникул.

Она с этого текста каждый свой «отпускной» день начинала (лишь меняя убывающее число), а тут решила им же закончить. Мученица на алтаре правописания.

— У нас во втором семестре вводится новый предмет — танцы, — поддал ей «горя» Ник и внес дополнение прямо мне в ухо. — Нужна форма специальная, в гимназии сказали.

— Ага, — устраиваясь удобнее в мужских руках, зевнула я. — Еще же «шесть дней до конца каникул», — хотя произносить это надо не так, а с трагичным надрывом… А лучше вообще помолчать. И послушать, как трещат в огне смолянистые кедровые дрова. И запах их вдыхать исключительно молча, разбавленный ароматом любимого тела, что сейчас совсем рядом. Близко-близко. Так, что голову кружит, и ноздри сами собой раздуваются… Бесова «морская романтика». Прямо, зараза какая-то. Вот мама к ней совершенно нейтральна. Оттого и дремлет теперь в кресле в углу. Хотя Нинон еще раньше наверх свалила — ей завтра самой первой вставать. Жарить свои любимые оладушки. Но, они все равно будут пахнуть не так… как мой любый. — Ни-ик?

— Угу? — шеркнул он небритой скулой мне по щеке.

— А пошли…

— Девя-тое января… Значит, именно сегодня в Джингаре отмечают Тсанс Он![8]

— А что это такое, тетя Гортензия? — мотнула ногами Варвара.

— Танцы с бубном. И вообще, не пора ли нам всем… — решила срочно встрять я.

— Танцы там будут завтра, — недоуменно прервала меня тетка. — Ты что, Агаточка? А еще самая большая в году торговля. Ох, как я давно мечтала попасть на этот их «базар кабир». Там обязательно будет знаменитая осмерская мебель. Она по имени мастера именуется, хоть тот и умер сто сорок лет назад.

— И такое чувство, будто настрогал своих расписных комодов еще лет на сто сорок, — хмыкнул, обхватив меня, Ник. — По-моему, меня куда то звали? Пошли.

— Это почему же, Николас?

— Да, потому, госпожа Гортензия, что их на каждом «базар кабире» строят длинными этажами. И все под старым авторским клеймом.

— Ой, да пусть хоть и так? Стиль то его неподражаемый сохранился, геометрически-растительный. А самые лучшие, непременно будут в Тахвале… Агата?!

Не успела…

— Что? — развернулась от самой двери.

— Я завтра — с тобой!

— Это куда? — тормознул, идущий впереди Ник. — Агата?

— Как это, «куда», Николас? В Джингар, в Тахвалу. Она туда завтра с утра… А ты что…

А вот раньше надо было рот закрывать, тетя Гортензия. Чтоб слова из него ненужные не выпадали.

— А-гата?

— Ага… Да подумаешь? Меня Глеб с очередным своим личным поручением. И только письмо на твое прежнее место службы…

— В наше посольство?

— И всё… Да что ты так смотришь то на меня?

— А почему мне не сказала?

— Потому что, вечер еще не закончился.

— Угу? — угрюмо уточнил Ник. — Значит, «не закончился»?

— А что здесь такого то, в самом деле? Или, я чего-то не знаю?

— Про что ты не знаешь?

— Про Джингар?

— Доча… ох, я, кажется… Кричите то чего?

— Катаржина, Варенька, нам лучше… пора. Давайте-давайте, — просквозили мимо три разномерные фигуры. Последняя, прямо напротив, зевнула:

— А я тоже ей… говорила. Спокойной ночи.

— О-о, мама, — скрестила я руки на груди. — Так что там с Джингаром?

— Хобье место там, — выдавил свой «аргумент» Ник.

— Да неужели? Страшнее Бередни?

— Хобы разные, но суть не меняется.

— Ага. Значит, весь вопрос только в этом?

— Вот именно.

— И ни в чем другом?

— Тебе статистику огласить? Сколько в Джингаре ежегодно женщин пропадает? Причем…

— … боевых магов? — сузила я глаза. — Ну, если так рассуждать, то мне вообще дальше собственной прихожей соваться не стоит. Если так рассуждать.

— Агата, не утрируй. Данный вариант для нас с тобой…

— … недосягаемая идиллия?

— Что? — наморщил лоб Ник.

— Закрыть меня дома наедине с поварешками и тряпками.

— Агата, куда тебя несет? Хотя ты знаешь… — и взглянул мне прямо в глаза. — Раз уж пошла такая тема… Скажи: ты именно этого боишься?

— Поварешек?

— Поварешек, хозяйственных забот, размеренной стабильной жизни и…

— И чего?

— И меня в роли своего мужа.

— Да откуда ты подобное взял?

— Вычислил, — мрачно хмыкнул Ник. — выражаясь твоим языком. Агата, сколько наша «помолвка» будет еще продолжаться?

— Да у нас ее и не было. О чем ты?

— Вот именно. У нас даже ее не планировалось.

— А тебе с нами плохо живется? Без кольца на моем пальце?

— Дело не в кольце, любимая. Дело далеко не в кольце. Ты до сих пор мне не доверяешь. Весь вопрос в этом. Ведь так? Будь честной сейчас. Мне нужно знать.

— Я тебе… доверяю, — выкатила я глаза.

— Угу. Но, не до такой степени, чтобы связать со мной всю свою жизнь?

— Вот ты скобан.

— Даже так? — оскалился он. — А, действительно, «скобан». Потому что думал: у нас с тобой есть будущее. Общее будущее. И причем здесь это хобье кольцо, которое болтается в моих карманах три месяца? Оно, лишь знак того, что ты готова. А ты…

— Ник, я…

— Что, любимая?.. Молчишь? Вот и мне больше сказать нечего. Я не знаю, что тут еще сказать, — и, качнувшись, вышел из гостиной…

Договорились… Начали про базар, а закончили… О-о, да что же это такое?! Я ему не доверяю. Вот, значит, что моего любого тревожит больше другого. А меня саму?.. Поварешки, тряпки… «Нет, я от службы отказалась. У меня вечером — пирог с грибами, на завтра — магазины, а через день роды назначены. И когда тут успеть?»… Я ему не доверяю. Прорвало, наконец, «плотину долготерпенья». А что, если уйдет?.. Ушел? Насовсем? Насов… Вот же, скобан. И я… тоже…

— Агата, ты что ли, плачешь?

— А ты что ли… не спишь? — уставилась я в «размытую» Варю.

Та вздохнула:

— Не-ет. Там наверху никто не спит. Давай… — и, вдруг, обхватила меня ручонками.

— Варя… ты чего? — ошалело выдала я.

— Мама так всегда делала, когда я ревела.

— А-а… Мама.

— А ты не плачь. Все будет хорошо. Потому что я тебя люблю.

— Это тоже мама тебе…

— Нет. Это — я тебе.

— Варя! — взвыв уже всерьез, стиснула я ее в объятьях. — Ва-ренька… И я тебя… тоже…

— И мы всегда вместе будем.

— Ага-а…

— Ты, я и Ник.

— И Ни-ик… И камушки твои, которых — полные карманы.

— И камушки, — погладило меня дитё по спине. — И камушки… А вот и…

— Ник!.. Какой же ты… Я ведь люблю тебя. А ты…

Мужчина, подхватив Варю, прижал к себе меня:

— Я воздухом подышал… Немного…

И дышать, и двигаться в такой возбужденной толпе было крайне затруднительно. И пару раз подпрыгнув (с трудом удержавшись от соблазна зависнуть), я, наконец, разглядела дальний конец забитой ладменцами площадки. Упирался он в суровое одноэтажное здание таможни, которое, вот-вот и снесут прямиком на сопредельную зону. «Базар кабир», бес его. Хотя в Джингаре шайтаны. Что, как говорит Ник, «сути не меняет»… Ник…

— Любимая… пожалуйста, тише.

А как это смочь, если…

— О-ох… я стара-юсь… Н-ник! — и оба кубарем с кровати вниз.

Я, уперев руки в пол, сверху зависла, пытаясь сдержать смех. Ник запрокинул голову:

— А-ха-ха-ха-ха.

— Тиш-ше… хм-м, хм-м-м.

— Угу-у… И-и с того же места продолжим, — меня — в охапку…

Мой любый… Мой самый-самый родной…

— Доброе утро, Агата. Мне пора, — уже на позднем морском рассвете. А за окном — выползающее из-за гор, ленивое зимнее солнце. — Мне пора, — провел своим носом по моему, низко склонившись.

— Ага-а… И когда все это закончится?

— Ты про что? — насмешливо скривился он. — В нашей с тобой служебной жизни одно — заканчивается, другое — начинается.

— Это точно. Значит, со мной у тебя не получится? В Джингар?

Ник, пристегивая ножны, сосредоточенно глянул в окно:

— К сожалению, нет, — и повернулся ко мне. — Мне пора.

— Ага… Да и мне… тоже…

— Да и мне тоже…

— Уф-ф, еле нашла тебя в такой-то толпе! Чтоб ее, твою мать, с нескончаемыми заказами. Могла бы и сама с нами махнуть, — тетя Гортензия решительно поправила лямку огромного ридикюля… да в него все поддельные комоды войдут. — Варенька до самого подвала провожала. Агаточка, а может ее…

— Ну, уж нет. Это — точно, нет. И вообще, пора нам. Уже давно пора, тетя Гортензия. Пошлите.

— Куда? — прицельно сузила та глаза в самую гущу.

— Прямо и по служебному коридору! — проорала я на ходу. — Обычными гражданами мы здесь весь ваш «базар» проторчим. Там одних подвод грузовых у ворот с тройку дюжин.

— Так быстрее давай! Ох, Агаточка, ты не представляешь, что это за… мебель…

Зато я другое представляла прекрасно. И заранее настраивалась. Вот только Варвара… Что-то тихая она была сегодня с утра. Я бы сказала, сосредоточенная. И даже если подслушала вчера весь наш с Ником «скандал», неужели так глубоко впечатлилась? «И мы всегда вместе будем». Вот в чем разница между взрослыми и детьми? То, что для нас — слова, пусть, сказанные к месту и во благо, но, просто, слова, для них — клятва. Настоящая…

— Это сумасшествие настоящее! Я же вам объясняю? Агаточка?!

— Что?

Нервозный смуглый дозорник перекинул свой взгляд с тетушки на меня. Пора брать себя в руки, агент Вешковская. Хватит витать в лабиринтах:

— Эта дама — со мной в допустимом сопровождении. Мы — в вашу столицу. Остальное оглашать по бетанскому пакту не положено, — и кивнула на бумагу в руках у джингарца. Хорошо хоть «знак языковой» наложить не забыла еще перед входом (внутри таможни магия под запретом).

Дозорник, вновь скосившись к печатям, дернул плечом:

— Проходите, да-а.

Тетя Гортензия громко выдохнула. Я, вернув грамоту, качнулась по коридору на выход… Здравствуй, Джингар, страна-халва.

Хотя сразу за обитой дверью нас встретили все те же ладменские лица, еще недавно маячившие у ворот. Правда, еще с другой их стороны. «Лица» поправляли после досмотра тенты на подводах и, настраиваясь на дорогу, тихо переругивались с женами и между собой. А что вы хотели? Нет, я — ничего. Пока, ничего. А вот тетка моя, пожалуй, ожидала прямо тут обнаружить комоды. Вереницей до самой Тахвалы.

— Сейчас выйдем из пограничной зоны за забор и — в подвал до столицы, — озираясь по сторонам, уточнила я.

— А здесь тогда что?

— Понятия не имею. Но, до Тахвалы еще восемьдесят четыре мили. Или двадцать восемь местных атуров.

— Агаточка, а как же мы туда, если, ну, подвалом то…

— В конце без ориентира? — скосилась я в сторону. — В таких местах они стандартные. В виде герба страны на столбе в спецместе. Герб Джингара я знаю. Так что… — ага, а вот и другие «сопровождающие» проявились — целых двое моих бывших коллег. Хотя сначала я вычислила одного, еще на таможенном выходе. А теперь и второго, щурящегося на солнце у одной из подвод. Но, должен быть еще кто-то… Я его спиной чую… И кто же он?..

— Уф, упрятала я свой паспорт подальше. Ну, пошли?

— По-шлите, — и плавно развернулась по кругу… Да, тысь моя майка. Где?!

— Ёшкина кобелина! Откуда это… — здоровый мужик, громко огласившийся от крайней подводы, вдруг, прихлопнул рот пятерней. И продолжил сквозь пальцы. — А ну… вылазь наружу. Быстро. Это ж надо? Чуть ведь не влип. И из-за кого?

Внутри высокого натянутого тента также тихо раздался хлопок, сильно схожий со стуком тонкой крышки, и на январское солнце из темного нутра выпрыгнуло… дитё… Наше «дитё».

— Да, тысь моя майка. Это что ты здесь делаешь? Как вообще до такого…

— Агата, не ругайся.

— А-а-а!

— Тетя Гортензия, ти-ш-ше.

— Агаточка… Ва-ренька…

— Я же сказала, что мы теперь вместе будем?

— Ты… бес тебя забери, что вытворяешь? Это же — государственная граница?

— А я в телеге в сундук дальний влезла. И, Агата, не ругайся в этом «хобьем месте».

Ох, «влезла» она. «Хобье место» тут. Конечно, с ее-то везением и на самом тенте смогла б… беспрепятственно. В лучах сияющего солнца. И что теперь с ней…

— Агаточка, а как мы теперь? Варенька, ну разве так можно? О-о… Агаточка.

— Тише, тетя Гортензия. Я думаю.

— И что ты… думаешь? — замерли обе дамы разом.

— Да хорошего ничего, — скосилась я на ближнего к нам рыцаря Прокурата. Тот, тоже, видимо, «думал»: кто ж из всех нас предвидел такой поворот?

— Та-ак… Обратно ее нельзя — без опекунских документов со мной назад не пропустят. А они у меня…

— Дома в верхнем ящичке секретера, — скоро встряла «диверсантка».

— Много ты… Обратно — нельзя. Значит, надо в наше посольство. А вы, тетя Гортензия — за документами. Потому что я ее больше без присмотра не…

— Агаточка, а как же…

— О-о, ваши комоды! — я их заранее ненавижу. Одни неприятности от них. — Ладно. Сначала — на базар. Потом — в Куполград.

— Здорово!

— Ротик свой сейчас!

— Ну… Варенька… Агаточка, так чего ж мы стоим то? Базар ведь?

— Базар, тысь моя майка…

А вот третьего я так и не вычислила. Придется вновь попытаться по ходу.

— Агата, руку мне свою, пожалуйста, дай…