Революционный комитет расположился в бывшем помещении женской гимназии. В ее просторных залах лежали и сидели сотни людей. Ни днем ни ночью не прекращалось здесь движение, непрерывно сновали связные, посыльные. Ни для кого уже не было секретом, что близится час восстания.
С раннего утра до позднего вечера записывали добровольцев в спешно формируемые отряды Красной гвардии.
Приходили рабочие в засаленных блузах, студенты в потрепанных тужурках, крестьяне в лаптях, невесть какими путями попавшие в столицу, интеллигенты в крылатках, девушки, бедно одетые, с утомленными глазами. Появлялись и хорошо одетые молодые люди и барышни. Некоторые, узнав, что винтовки выдают не сразу, уходили.
Из добровольцев подбирали наиболее верных людей, и из них составляли специальные ударные отряды. Эти сразу получали новенькие винтовки и, на зависть остальным, тут же на мостовой чистили их и обтирали от толстого слоя арсенальной смазки.
Шутки и озорные слова раздавались всюду, где собиралось несколько человек.
— Проня, да что ж ты будешь делать с этакой оружией? — спрашивал чей-то голос. — Ведь она тебя задавит.
Маленького роста человек в черной засаленной одежде усердно трудился над тупорылым «максимом».
— А он верхом, братцы, верхом на «максимке»-то.
— Ого-го-го-го!
Толстая баба в темном переднике искала кого-то в толпе. Вдруг она заметила мальчишку с гусарской саблей; тот важно стоял в толпе своих сверстников.
— Митька, язви тя в душу, — заорала баба и бросилась к мальчишке. Тот, гремя огромной саблей, умчался в переулок.
На углу плакала худенькая старушка, прикладывая платок к глазам.
— Владимир, ты убьешь отца.
Юноша с едва пробивающимся пушком на верхней губе негромко говорил:
— Успокойся, мама, иди домой. Ты хочешь опозорить меня? Все ушли, а я должен оставаться?
Большая толпа новобранцев окружила маленького щуплого солдата в косматой папахе.
Здесь особенно громко смеялись. Громадный детина выкатил глаза и, давясь от смеха, толкал под руку своего земляка.
— Васька, Васька, ты дывысь, чо вон каже.
— Матка боже, каже, в анархистки записалась.
— Ой, не можу, люди добри! — и солдат повалился навзничь.
— А штоб тоби!
Никто не обращал внимания на солдата в потрепанной шинели, неторопливо расхаживающего среди красногвардейцев. Его пытливый взгляд, казалось, все ощупывал, как будто чего-то искал. Иногда он останавливался, чтобы послушать какую-нибудь окопную быль, и, не дослушав, двигался дальше. Наконец он подошел к широкой двери, на которой был укреплен лист картона. Крупным типографским шрифтом там значилось:
" РЕВКОМ»
А внизу от руки дописано:
«Запись добровольцев в отряды Красной Гвардии происходит круглосуточно».
(Желательно иметь свое оружие.)
Солдат чуть помедлил и вошел в широко открытую дверь. Налево коридор, у входа стоят двое вооруженных людей, один из них в очках, в поношенном демисезонном пальто похож на учителя, другой в рубашке на выпуск, на голове картуз с треснутым козырьком. Около них стоит солдат в папахе. Тот, что в картузе, как видно, уже не первый раз сердито говорит, обращаясь к солдату:
— Да сказано же тебе, что нельзя, понимаешь, нельзя. Не велено пущать.
— Да я же с фронта, я же по делу. У меня, может, пакет срочный.
— А мандат, где твой мандат? А-а. Нету! Ну, так и проваливай, ну… сгинь, сатана.
— Я, может, мандат комиссару предъявлю, а ты не пущаешь.
— Вот деревня. — Часовой сокрушенно покачал головой. — Катись, катись отселева, пакеда я не взялся за тебя, — окончательно рассвирепел «картуз».
— Подожди, Гришин, может, человеку в самом деле нужно, — перебил его очкастый.
— Вон, видишь, в тужурке стоит? — очкастый показал пальцем на дюжего моряка, разговаривающего с группой солдат. — Подойди к нему, это товарищ Архипов, хорошенько попроси его. Он тебе поможет.
Солдат облегченно вздохнул и направился к Архипову.
— Спасибо, браток… а этот — варнак… — Он враждебно посмотрел на Гришина. — По-людски надо, по-божески…
Незнакомец, молча наблюдавший всю эту сцену, незаметно подошел к человеку, которого очкастый назвал Архиповым.
— Ты ко мне, пехота?
— Да, можно и к вам, — нерешительно согласился незнакомец.
— Я слушаю.
— У меня вопрос частного характера.
Архипов внимательно посмотрел на него.
— Документы?
Незнакомец достал из штанов солдатскую книжку и протянул ее Архипову.
— Дезертир?
— Да, вроде.
— Иди за мной.
Через минуту они очутились одни в приемной.
— Ну-с, гражданин Рогов, я вас слушаю, — проговорил Архипов, усаживаясь за стол, на котором стояла пишущая машинка и валялись кипы бумаг.
— Мне очень хотелось изложить свое дело лично комиссару.
— Комиссара сейчас нет.
Рогов помолчал, как будто не решаясь заговорить, потом оглянулся и, убедившись, что двери плотно прикрыты, вполголоса заговорил:
— Я вам сказал, что у меня дело частного характера. Но я думаю, вы им заинтересуетесь. Я нахожусь в курсе одной готовящейся операции. Она касается крупного открытия, которое известные мне люди собираются вывезти за границу.
Открытие это имеет настолько большое значение для России, что потеря его будет непоправимым несчастьем… Я могу сообщить имена, дать адреса и таким образом предотвратить эту нежелательную операцию… Но… с определенными условиями…
— Чем можете подтвердить свои слова?
— В Петрограде живет один профессор. Недавно у него украли дочь — поговорите с ним, — солдат многозначительно посмотрел на Архипова.
— Имя этого профессора?
— Имена я буду называть только самому комиссару.
— Почему вы пришли к нам в такое время?
— Я анархист и не разделяю ваших взглядов, но все-таки считаю вас лучше этих скотов-эсеров, а время?.. Если бы я пришел после переворота в столице, то было бы слишком поздно.
— Что же это за условие, его можно узнать?
— Извольте… мне нужны деньги.
— Гм. Значит, вы продать, что ли, собираетесь нам свое… сообщение? А если я вас сейчас задержу как подозрительную личность?
— Вы ничего не выиграете, а проиграете очень много.
— Скажите, а то открытие, о котором вы говорите, почему о нем ничего неизвестно и что это за штука такая?
Рогов чуть помолчал, словно решая, стоит ли говорить.
— Дело касается постройки одного аппарата необычайной конструкции. Изобретатель этой машины — один неизвестный человек. Дни его уже сочтены, но сейчас самое важное — аппарат.
Архипов озабоченно потер виски.
— Ну и задача!
В дверь постучали. Вошел Темин.
— Иди, Архипов: Громов привел отряд — человек двести и все без оружия. — Темин сокрушенно покрутил головой. — Куда девать будем?
— Я сейчас, Темин. Вы побудьте здесь, вот папиросы… Комиссар с минуты на минуту должен прибыть, — обратился Архипов к Рогову. Он убрал какие-то бумаги со стола в ящик и запер его. Ключ, торчащий в двери соседней комнаты, он тоже сунул в карман, после этого вышел.
Из переулка к зданию ревкома двигалась широкая колонна, шли рабочие с потемневшими от копоти лицами, шли прямо от станков, от машин. У некоторых в руках были гаечные ключи, молотки. Сзади, блестя свежей краской, двигался новенький броневик. На нем было полотнище с надписью: «Подарок от пролетариата Путилова». Пришедших шумно приветствовали высыпавшие из помещения красногвардейцы. Архипов поздоровался с коренастым плотным человеком в просторной рабочей спецовке.
В это время к нему протолкался посыльный штаба.
— Товарищ Архипов, идите скорей, там стреляют, кажись, в кабинете комиссара.
Архипов бросился за посыльным. Перед дверью толпились люди.
Темин с винтовкой в руке никого не пускал в кабинет.
— В чем дело?
Темин молча пропустил его в комнату. На полу, вытянувшись во весь рост, лежал человек; в солдатской книжке он значился под фамилией Рогов.
— Кончен, — проговорил Архипов.
Комната наполнилась любопытными.
— Куда же она ему угодила? Крови не видно, — поинтересовался кто-то.
— А может, он сам, братцы, покончил?
— А наган где?
— Н-нда! Нагана нету.
— Гляди-ка, как его свело.
Лицо убитого с широко открытыми глазами было искажено страшной гримасой.
Архипов подошел к окну и сразу обратился к Темину:
— Быстро обследуй под окном.
— Есть обследовать!
Архипов внимательно осматривал небольшое круглое отверстие в стекле.
— Ну, ясно, — догадался кто-то. — Стреляли через окно.
В комнату вошел комиссар Соболев.
— Что здесь происходит, товарищ Архипов?
Он с удивлением смотрел на лежащего человека.
— Прошу всех выйти.
Красногвардейцы нехотя очистили помещение.
— В чем дело? — повторил вопрос Соболев, наклоняясь над убитым и осматривая его.
Архипов в нескольких словах передал все, что знал. Комиссар озабоченно нахмурился.
— Ну-ка, обыщи его.
Через минуту на столе появилась куча документов, каких-то бумаг. Толстые пачки денег. Небольшой никелированный браунинг.
— Ну что, все?
— Нет, у него еще что-то есть в подкладке. — В руках Архипова появился тщательно упакованный пакет.
— А ну, вскрой.
На стол посыпались кольца, браслеты, цепи.
— Золота-то сколько, мать честная!
— Больше ничего?
— Как будто все.
Комиссар стал просматривать документы убитого.
— Значит, он предъявил вот этот документ? — Соболев показал засаленную солдатскую книжку.
— Так точно.
— Ого! У него здесь есть и другие бумаги, но они на английском языке. Это птица перелетная, не то Вагнер, не то Васнер, не разберу. А вот еще одна любопытная вещь — другой паспорт. Здесь Фишер. О, да тут их целый десяток! — Соболев с любопытством рассматривал несколько паспортов с разными фамилиями.
— Значит, говоришь, продать нам свое сообщение хотел?
— Я понял так, да он и сам об этом сказал.
— Ни имен, ни адресов он не называл?
— А может, это просто какая-нибудь провокация, товарищ комиссар?
— Не знаю, Архипов, может быть и так. Этого уже сейчас не узнаешь. Во всяком случае занимательная история. — Соболев подошел к окну и осмотрел пулевое отверстие. — Куда пуля попала?
— В руку, на теле ран нет.
— Так.
Соболев заметил в косяке двери свежую царапину.
— Видишь, куда пуля вошла? Ну-ка, возьми что-нибудь и постарайся достать эту пулю.
Архипов отомкнул штык от винтовки, стоящей в углу. Через минуту на пол упал небольшой кусочек свинца.
— Есть, товарищ комиссар.
— Не прикасайся, я сам.
Архипов удивленно посмотрел на комиссара. Соболев тщательно осмотрел свои руки.
— Будь всегда осторожен в таких вещах, — заметил он все еще недоумевающему Архипову. — Разве не видишь, человек умер мгновенно, пуля отравлена.
— Разрешите, — в комнату вошел Кувалдин.
Увидев на полу труп, он осекся.
— А это что еще?
— Пока сам ничего не могу понять. Ну-ка, объясни…
Архипов повторил свой рассказ. При известии о профессоре Кувалдин встрепенулся.
— Ну, как тебе это нравится? — обратился Соболев к Кувалдину, когда Архипов кончил свой рассказ. — Высказывается предположение, что все это авантюра.
Кувалдин потер виски.
— Нет, Андрей, это не авантюра. Дело в том, что я уже кое-что слышал об этом профессоре.
— Вот как!
В комнату вошел Темин.
— Под окном никаких следов нет. Стрелять могли только вон с того места. — Темин подошел к окну и показал на небольшое каменное строение под окнами. — Окно довольно высоко от земли.
— Дело ясное — его хорошо выследили, — заговорил Соболев. — Значит никаких следов?
— Никаких, товарищ комиссар.
— Хорошо.
— Унесите его. А это, — обратился он к Архипову, указывая на золото и деньги, — сдайте в казну по описи.
— Ну, что скажешь, Степан? — спросил комиссар у Кувалдина, когда они очутились одни.
Кувалдин сел, расстегнул ворот гимнастерки.
— Самая последняя новость: нашелся Юнгов.
Соболев привстал.
— Юнгов? Где?
— Он был тяжело ранен, почти изувечен. И укрыла его — знаешь кто? — дочь полковника Тропова.
— А Широких?
Кувалдин вздохнул.
— Нет, о Широких ничего неизвестно.
— А оружие?
— Оружие на месте, сегодня получишь.
Соболев облегченно вздохнул.
— Ну, рассказывай все поподробней. Значит, Широких исчез?
— Юнг оставил его в квартире, которая нам была неизвестна. История, сам знаешь, какая была. Явки и квартиры все провалены. На одной из них попался Юнг. Широких не мог находиться на условной квартире, потому что там был тоже провал. Вот и получилось, что он оказался совсем один. Дальше его след теряется. Проверили мы дом, в котором он был последний раз. Там уже жильцы поселились.
— Экое несчастье… — вздохнул Соболев. — Ты говоришь, что Юнга укрыла дочь полковника Тропова? Уж не того ли?
— Того самого, Андрей, чудно, но факт.
— Действительно чудно. На совести этого полковника реки пролитой крови, ведь это он тогда расстрелял моряков с «Витязя». Ну, а дочь, видно, по другой дорожке идет. Да, ладно. Что об этом убитом скажешь, откуда профессора знаешь?
— Эту историю рассказал мне Юнгов. Профессору Щетинину какие-то личности предложили эмиграцию, но он наотрез отказался, тогда они стали прибегать к угрозам, и кончилось тем, что у него исчезла единственная дочь.
Юнг высказал предположение, что ее похитили с целью сманить профессора за границу.
— Сейчас я вижу, что дело действительно серьезное. Жаль, что этот Рогов не успел ничего сказать… Я начинаю по-настоящему верить, что появление этого проходимца не случайно. Он, действительно, что-то хотел сообщить нам. Речь идет о каком-то открытии, что за открытие — пока неизвестно. Я сегодня же доложу об этом, куда следует, и думаю, что наш долг — взять этого профессора под свою защиту. Если у него есть аппарат, который у него собираются выкрасть какие-то авантюристы, то мы не можем позволить, чтобы это произошло на наших глазах. Не время сейчас заниматься этими делами. Но это дело для всей России нужно.