Тайга

Глава 11

Мы с Эдиком еще раз сходили к озеру. Принесли свою одежду, ведро, добытый рогоз. Я помог Наташе чистить корни. Эдик с Зиночкой резали салат из сердцевины камыша, кислицы и черемши. Вид у салата был странный. Вкус неожиданно оказался вполне ничего.

После пекли рогоз. Юрка взял удочки, Санжая и почему-то отправился за рыбой на реку. Почему-то… Я кисло усмехнулся. Мысль есть озерную живность, которая до этого ела неизвестного мне Генку, энтузиазма не вызывала ни у кого. Обстановка в лагере царила нервная. И когда готовили обед, и когда его ели, и когда мыли посуду.

К ночи напряжение достигло своего пика. Зина ходила с мокрыми глазами, старалась всех избегать. Ребята косились друг на друга. Взгляды были подозрительными. У всех на лице читался вопрос: «Кто? Кто мог все это сделать? Кто подлил в вино клофелин? Кто приложил руку к исчезновению Гены?» Мне же интереснее всего было узнать, кто вдарил по голове Михе, а, главное, за что?

Снизить накал страстей поспешил дальновидный Антон. Он отловил Наташу, взял за локоть, что-то зашептал на ушко. Она послушно кивнула, ушла в палатку. Вскоре вернулась с гитарой. Кто-то выдохнул облегченно. Музыка сейчас была нужна. Она была просто необходима, как лекарство для измученных душ.

Пламя костра бросало блики на лица. Ввысь взлетали искры. Эдиков отвар, разлитый по чашкам, грел руки. Наташины пальцы вели мелодичный перебор. Были они ловкими, умелыми.

— Что вам спеть? — спросила девушка. — Заказывайте, я сегодня добрая.

— Дельфинов, — выпалил первым Эдик.

— Будет сделано!

Наташа откашлялась и запела:

Эту песню я тоже знал. Правда, слышал ее в эстрадном исполнении. Бодром и бессмысленном. Наташин же голос, обрамленный одной только гитарой придал знакомой мелодии новое звучание. Наделил ее невероятным трагизмом и красотой. В эти минуты я был готов в нее даже влюбиться.

Песня промелькнула, как один миг. Наташа положила ладонь на струны, убивая музыку. Улыбнулась одним уголком рта, подмигнула мне, спросила:

— Чего еще изволите?

Я не нашелся, что ответить. Не знал я их песен. А мои песни не знали они.

— Мне можно? — Зиночка, как в школе вытянула руку, подалась вперед.

— Давай, — разрешила наша сирена.

— Хочу про любовь. Помнишь, ты один раз пела, про пустыню.

Наташа кивнула, окинула меня многозначительным взглядом. Мне показалась, что Зина, сама того не ведая, угодила в цель.

А потом полилась песня.

Мне она была незнакома. Я ее слышал впервые. И… мне она не понравилась. Лошади в океане были куда круче.

Наташа пела, обращаясь только ко мне. Губы ее призывно открывались. Грудь вздымалась под тканью футболки в такт словам.

Я смотрел на нее словно завороженный, до тех самых пор, пока вдруг не поймал неосторожный взгляд зеленых глаз. В нем не было ничего, кроме холодного интереса. Так кролик смотрит на удава. Влюбленные девушки так не умеют. Не было там ни капли любви. Сплошное чувство превосходства. Этот взгляд меня моментально отрезвил, лишил иллюзий.

Вот так. Наташа буквально напрашивалась.

Я дослушал песню уже спокойно. Появился новый вопрос: «Зачем? Для чего она все это время была с Михой? Ради выгоды? Ради деда-академика?» Я не знал. Я вообще ничего о них не знал. И не понимал, что ими всеми движет.

Правда, ночью в палатке от продолжения песни отказываться не стал. Зачем, если девушка хочет? И стыдно мне не было. Я отнюдь не чувствовал себя предателем. То, о чем никогда не узнает моя Наташа, оставшаяся в прошлой жизни, ей точно не сможет навредить.

Засыпал я с поцелуями на щеках, на губах, на плечах, на животе, везде. Эта Наташа оказалась на редкость неугомонной и умелой. Засыпал вполне удовлетворенный тем, что было, но ни капли не влюбленный.

В ухо сопела довольная дама. Адреналин еще будоражил кровь. Сон никак не хотел приходить. В голове крутились тревожные мысли. Одна другой краше. Я гнал от себя все, что связано с прошлой жизнью. Не хотел об этом думать. Что толку? Все равно никак не мог вспомнить, почему оказался здесь.

Я тупо разбирал здешний день по кусочкам, по кадрам. Пытался угадать, что думали все эти люди, когда мы принесли в лагерь Генкину куртку. Что значили их слова и взгляды. Хотя нет. Что это со мной? Я не подумал о самом важном — зачем Эдик позвал меня с собой? Знал ли он, где искать притопленные вещи? Или это все — случайность, простое совпадение?

Мне жутко хотелось верить во второе. И почему-то верилось в первое. Я никак не мог разобраться в своих чувствах. Подозрительными казались все, кроме Зины. Взять хотя бы Антона. Зачем он разглядывал остальных? Пытался вычислить убийцу? Или хотел увериться, что его самого никто не подозревает?

А Санжай. Слишком спокойный, слишком без эмоциональный, слишком уверенный в себе. Такой долбанет по башке и не будет мучиться угрызениями совести. Или будет? И все эти его разговоры о том, что шаманское золото трогать нельзя. Для чего они? Ни для того ли, чтобы заграбастать все себе?

Черт. А еще Юрка с фантастической инфантильностью, эгоизмом и цинизмом. И Наташа… Моя неискренняя Наташа.

Она словно услышала мои мысли, пошевелилась, открыла веки. Спросила сонно:

— Ты чего не спишь? Утром идти. Тоха всех в полшестого разбудит. Спи давай.

— Сплю, — заверил я и закрыл глаза.

Заботится. Тревожится. Сплошная показуха. Хотя, может, я все это себе придумал? Может, это самая обычная паранойя от удара по башке, от перемещения в другую жизнь?

Все, спать. Хватит. Хватит изводить себя пустыми мыслями. Все равно найти ответы ни на одну не получится. Утро вечера мудренее. Эта фраза сработала, как заклинание.

И я как-то незаметно уснул, прекрасно понимая, что до подъема осталось три часа.

— Отстань! — Я попытался натянуть спальный мешок на голову, зарыться него, как в нору. — Отвяжись!

— Не дождешься! — Тоха был неумолим. — Подъем, тебе говорят. Эдик жаждет сделать перевязку. Хватит вылеживаться.

— Отстань! Я никуда не пойду.

Мне дико хотелось спать. Какого черта! Кому это нужно подниматься в такую рань?

— Миш, — Тохин голос стал холодным, как кусок льда, — я тебя все равно подниму. Не заставляй прибегать к крайним мерам.

Мне стало любопытно. Я повернулся и открыл один глаз.

— Это к каким?

— К таким!

И мне на морду выплеснулась кружка холодной воды.

— Ах ты ж!

Тоху из палатки словно сдуло. Я спросонья запутался в мешке, с трудом разобрался в застежке, рванул наружу босиком, запутался в пологе и растянулся на пузе у самого выхода прямо под ноги ребятам.

Лица у всех были довольные.

— Сам виноват, — усмехнулся Юрка, взирая на меня сверху вниз. — Мы тебя всем колхозом почти полчаса пытались разбудить. Не обессудь.

Я сплюнул. Сказал сквозь зубы:

— Паразиты…

И уполз в палатку одеваться. По сути, они были правы. И обижаться не имело смысла.

— Будешь возиться, пойдешь без завтрака! — вдогонку крикнул Тоха.

— Хрен тебе!

Я задернул полог. Зачем? Скорее из вредности. Тоху я точно не стеснялся.

На Наташиной половине лежала моя одежда. Куртка была чуть влажной, штаны же успели просохнуть за ночь на веревке. Я быстро оделся. Потом чуть задумался, кеды надевать не стал, сразу влез в сапоги.

Пощупал затылок, представил, что вновь придется отдирать заплатку, и сморщился, как от зубной боли.

За сборами пришлось наблюдать, сидя на чурбаке и подставив затылок заботам Эдика. Рюкзаков с собой не брали. Девушки подготовили сухпаек. Тоха распределил груз по вещмешкам, так чтобы идти налегке. Я не вникал в подробности, все равно ничего в этом не смыслил.

За всю свою жизнь в двадцать первом веке мне никогда не доводилось ходить в пешие походы через лес. На рыбалку мы ездили с батей на машине, стараясь не забираться в глухие места. Там не нужно было экономить место, отбирая самые необходимые вещи. Железному коню не было никакой разницы, сколько на себе тащить.

Только раз мне довелось сплавлялся на байдарках по реке. И то организацией похода занимались профессионалы. Поэтому здесь для меня все было в новинку.

После сборов распределили оружие: мне с Санжаем достались походные ножи, Юрке — та штука, которой мы с Эдиком рубили рогоз. Тоха взял себе топорик.

Я повесил нож на ремень рядом с флягой и почувствовал себя недоделанным Рэмбо. Только смешного в этом ощущении было мало.

— Все взяли? — спросил Антон. — Думайте сейчас, возвращаться не будем.

— Аптечку! — всплеснул руками Эдик. — Я же ничего вам не собрал! Погодите, пять сек!

Он метнулся под навес, что-то упало, зазвенела посуда. Я вдруг сообразил, что не надел часы. Зря их что ли Мишка с собой принес? Вместе с часами в палатке прихватил и фонарик. Он-то уж точно не будет лишним.

Уже снаружи спросил:

— Коль, а ты вонючку свою взял?

Санжай снисходительно похлопал по своему мешку:

— Обижаешь.

Тут вернулся Эдик с дерматиновой аптечкой на длинном ремне. Протянул мне, только взять я ее на успел. Тоха перехватил медикаменты на полпути, протянул Санжаю. Тот крякнул возмущенно, но повесил на свободное плечо.

Настал момент прощания. Наташа не стала перегибать палку, не бросалась на шею, не пыталась рыдать — только вернись. Она была спокойной и сдержанной. Подошла, поцеловала в щеку.

— Все, — скомандовал Тоха, — пошли. Если чего забыли, без того уже точно обойдемся.

Для начала мы обогнули озеро слева, там уткнулись в свежий бурелом. Старая ель завалилась на бок, бесстыдно обнажив переплетение корней. Под себя она подмяла молодые деревца и заросли незнакомого мне кустарника. Ствол завис над землей на высоте чуть больше полметра. Он щетинился во все стороны обломанными сучьями. Отчего стал похож на гигантский ершик.

Из-под завала сочилась вода, собиралась в ручейки, бежала к озеру.

— Черт, — ругнулся Колька, — вчера этого не было.

— Так гроза… — Юрка не договорил, его перебили.

— Надо обходить.

Тоха повернул налево, пошел в обход. Вскоре стало понятно, что так просто бурелом нам не одолеть. Здесь словно полосой пронесся ураган. Часть деревьев, точно спички, была переломана пополам. Часть завалилась на бок, подняв корнями пласты земли. Нам приходилось забирать все левее и левее. Лезть напролом было бесполезно.

Только через час мы вышли к широкому ручью.

— Как и договаривались, идем вдоль русла? — спросил Санжай.

— Да, — Тоха махнул рукой, — прямо, до излучины. Оттуда на запад.

Он нахмурил лоб, словно засомневался.

— Заброшенный рудник должен быть где-то примерно там.

— Примерно! — фыркнул недовольный Юрка. — Тоже мне, Сусанин!

Тут неожиданно взорвался Коля. Выхватил у Антона компас, вручил белобрысой ехидине. Велел:

— Хватит зубоскалить. Если можешь лучше, веди!

Парень сразу смутился, растерял весь запал.

— Да я так, — сказал он, — я пошутил.

— Пошутил? — Санжай опасно прищурил восточные глаза. — Шут гороховый… Еще раз пошутишь, заклею рот! Понятно?

Я зачем-то глянул на часы — было десять минут девятого. Поправил на плече мешок и настроился на бесконечно долгий день.

— В путь! — выпалил Тоха и первым потопал вдоль ручья.

Если я и ожидал от тайги чего-то особенного, то ожидания мои не оправдались. Лес, как лес, разве что очень запущенный. Мало лиственных, много лиственниц. Да хвоя у елей не темно-зеленая, а голубовато-серая. В остальном, ничего особенного.

До излучины шли в полном молчании. Я все ждал, что она появится вот-вот. Но время шло. Ручей нырял под ветви деревьев, пересекал редкие полянки, разрезал овражками землю, изгибался ленивой змейкой, только поворотов не делал.

Солнце ползло к зениту. Юрка плелся в хвосте, что-то обиженно бурчал под нос. Тоха поглядывал на компас, хмурил брови.

Скоро я заметил, что Санжай обеспокоенно оглядывается. Наконец он остановился, обернулся:

— Тох, тебе не кажется, что мы слишком долгом идем?

— Кажется, ответил тот.

Юрка засопел, спросил встревоженно:

— Что это значит?

Мне тоже было интересно.

— Изгиб мы пропустить не могли. Значит…

Антон замолк. Договорил за него Санжай:

— Значит это другой ручей. Мы сбились с пути, пока обходили завал.

— И что теперь?

Стало заметно, что Юрка не на шутку испугался.

— Ничего.

Колька сбросил на землю мешок.

— Пора отдыхать. Объявляю привал.