Таргитай-2. Освобождение

Глава 1

Солнечный лес расступается перед Таргитаем, тропка убегает вперед, вьется меж соснами и высоким кустарником. Ныряет в овраги, проползает под сломанными ветром стволами и бежит дальше.

Невр дует в вырезанную из орешника дудку, пальцы по очереди зажимают дырочки, направляя мелодию в нужную сторону, обтесывая, пробуя играть на разные лады.

Он сначала задумывал веселую песню, полную радости и солнечного света. Но мелодия выходит печальная, с тоскливой ноткой. Бесчувственный Мрак называл такие собачьим скулежом.

Вместо пронизывающего душу счастья и жажды жить и любить, вкусно поесть, в песню прокрались совсем другие мотивы. Теперь она – о войне. Навстречу друг другу несутся войска, сшибаются в яростной сече, и вот уже небо стало черным от воронья. Жирные птицы летают кругами, ждут, чтобы опуститься на мертвых, долбить клювами глазные яблоки да черепа. Безутешно плачут вдовы, пылают погребальные костры, а души мертвых с дымом поднимаются в вирий.

Таргитай тряхнул головой. Убрал дудку за пазуху и двинулся дальше по тропке.

Внезапно невр услышал замедленное «ку-ку»… «ку-ку»…Задрав голову, увидел, что на толстой сосновой ветке восседает кукушка.

Вспомнив, что эти птицы могут предсказать судьбу, решил проверить, повинуясь странной шальной мысли. Ежели и правда теперь я бог, то вот он шанс узнать.

– Кукушка, кукушка, – позвал он. – Сколько я еще проживу? Кукукни-ка!

Птица повернула голову, посмотрела сперва одним глазом, затем другим. До Таргитая донеслось: куку…куку… куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…

Птица не переставала издавать кукуканье, словно терпела три дня и не произносила не звука, а теперь вдруг нашла благодарного слушателя…

Куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…

Невр сперва широко и искренне улыбался: вот, мол, она пророчит мне долгую жизнь, спешить некуда, буду наслаждаться, смаковать…Потом нахмурился, скривился, словно прямо над ухом стали скрести одной железякой по другой.

Чарующее кукование стало действовать на нервы. Резко захотелось тишины и покоя, он пожалел, что вообще попросил эту дуру открыть клюв. Ну раз бы кукукнула, ну два, мол, буду жить две тысячи лет… Как бы теперь сделать так, чтобы заткнулась? Или хотя бы взяла пример с дятла – начала долбить клювом дерево или просто засунула морду в дупло и замолчала. Желательно навсегда!

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

– Да хватит уже! – крикнул он, чуть не плача.

Птица не унималась. Грудка раздулась, звуки вылетают из клюва со скоростью лупящего по земле града.

Куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…

Она как-то умудряется набирать воздуха, даже не прерывая эту раздражающую трель. Мелькнула мысль, что в этот момент она вдыхает не носом, а совсем другим местом.

Эта зверюга будто издевается, решила извести просителя его же дурацкой просьбой.

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

– Да замолчи! – в сердцах выпалил дудошник. – Замолчи!!Да чтоб ты сдохла! – выкрикнул в отчаянии и тут же сам ужаснулся сказанному, едва не прикусив язык.

При Олеге с Мраком такого не было. С ним, наверняка, что-то неладно! Но он же сказал не всерьез!

Куку…куку…ку –

Птица резко замолкла. Тарха охватила давящая тишина. В следующий миг кукушка камнем рухнула с ветки, прямо на голову изумленному дудошнику.

Он посмотрел на посиневшую и мертвую, как пробка, птицу, сокрушенно покачал головой.

– Не зря Олег говорил, что судьбу предсказывать вредно, – пробормотал со вздохом. – Ежели мне начнут предсказывать, то бедолаги не выдержат. И хорошо ежели им потом только менять портки, а то вот и сдохнут, как эта кукушка. Эх…видать, судьбу бога ведают лишь такие же боги…

Тропинка повела дальше, все также петляя в лесу, но в этот раз, словно пожалев несчастного бога, обходит завалы и буреломы, а в овраги спускается по пологим склонам, так, чтобы не доставлять расстроенному Таргитаю неудобств.

Пару раз в задумчивости мимоходом срывал горсти ягод, не глядя забрасывал в рот. Один раз после такого резко остановился. Глаза выпучились, как у рака, а щеки заалели, словно их натерли свеклой.

Тарх принялся судорожно выплевывать ягоды, но во рту все равно дикая смесь кислого и горького. Язык горит, будто откусил острого перца. Он отчаянно завертел головой в поисках воды, а когда наконец поодаль блеснул ручеек, бросился туда, как медведь от лосей в гон.

Как следует сполоснув рот и напившись, Таргитай поправил за спиной перевязь с Мечом и направился дальше.

Вскоре за деревьями заблестело открытое пространство. Невр заприметил соломенные крыши хаток, струйки дыма из труб. Ветер донес запах свежеиспеченного хлеба.

Ноги сами понесли Таргитая в ту сторону, а голодный желудок принялся подгонять по-звериному громким урчанием.

Село приблизилось быстро, укрупнилось, улица распахнулась навстречу, и по обеим сторонам потянулись уютные домики.

Летнее солнце жарит, струйки пота стекают по лбу, норовят попасть в глаза. Уже день, солнце взобралось на середину неба, печет, слепит глаза как начищенный медный таз.

При появлении Таргитая во дворах залаяли псы, но изумленный бог не увидел ни мужчин, ни женщин, что вышли бы посмотреть на чужака или хотя бы выглянули из окон. Улица пуста – нет даже играющих детей.

Однако чуткое ухо певца уловило гомон впереди, где на деревенской площади виднеется толпа.

От предчувствия беды засосало под ложечкой, невр ускорил шаг, а остаток пути проделал бегом.

Небось опять какую-то несчастную собираются принести в жертву ему, Сварогу, и, наверняка ведь гады красивую, с широкими бедрами и большой спелой грудью. Таких, как назло, обычно и выбирают. Наверное, девки не дают старым волхвам, вот те и приносят их в жертву из мести.

Выбежав на площадь, увидел обложенный вязанками хвороста деревянный столб в окружении толпы людей. Однако девушки там не оказалось.

Тарх увидел, что к столбу привязан юноша. Ворот расшитой петухами рубахи разорван, лицо бледное, отчего падающие на плечи черные волосы делаются еще темнее, в глазах несчастного читаются отчаяние и страх. Над верхней губой бедолаги едва пробиваются усы.

Люди одеты в праздничное, рубахи и сарафаны расшиты узорами, на головах у многих венки. Между ними снуют дети с подвешенными на груди лотками, разносят яблоки и пирожки, Таргитай учуял вкусный запах свежей сдобы с мясом. На лицах играют улыбки, глаза девушек и парней лучатся радостью, наблюдая, как собираются сжечь этого несчастного, которому едва-то стукнуло двадцать лет.

Подойдя ближе, Таргитай увидел высокого худого волхва. Полы белой хламиды волочатся по земле, бледно-желтая кожа на морщинистом лице напоминает пергамент. Воздев руки, он обращается к собравшимся вокруг людям.

– Жители Журавлевки! – услышал Таргитай его дребезжащий голос. – Сегодня великий Праздник, когда мы чествуем солнечного Сварога! Его золотые стрелы дают жизнь нам и всему живому! Восславим же Небесного Кузнеца и принесем жертву благодарности!

Волхв окинул толпу взглядом коршуна, мотнул головой, указывая на привязанного к столбу:

– Войт хотел закопать его живьем! Не будем уточнять, за что именно! Но я спас парня от мучительной смерти, и теперь – он отправится в небесные чертоги к самому Сварогу, Победителю Ящера!

Еще один, мелькнула у Таргитая горькая мысль. Еще одного приносят мне в жертву у меня же на глазах! Да за что же мне это??

Он бросился вперед, расталкивая людей. Его золотоволосая голова замелькала в толпе.

– Остановитесь! – кричал невр. – Перестаньте немедля!

На него принялись оборачиваться, стали расступаться, давая дорогу. Таргитай пер через толпу селян, как тур к водопою. Наконец, пробился к деревянному помосту, ощущая на себе десятки взглядов, глядя в обращенные к нему лица. Многие селяне удивлены, переговариваются, не сводя глаз с здоровяка в волчьей жилетке, что возвышается на две головы. Другие в недоумении, но во взгляде мелькает настороженность – у варвара за спиной рукоять огромного меча. Настолько широкая, что и трех ладоней мало, чтобы обхватить!

Волхв в грязно-белой хламиде посмотрел брезгливо, будто на выползшего на дорогу червяка.

– Кто такой? – чванливо вопросил он, обращаясь с возвышающегося над землей помоста. – Кто дал право прерывать священный обряд? Солнечный Сварог страшен в гневе! Берегись становиться на пути у него служителей, варвар, ибо праведный гнев Сварога может быть страшен! Да и жрецы тоже не немощные овечки!

– Отпустите этого парня! – попросил Таргитай, кивая на юношу. У того все еще бледное лицо, но щеки порозовели, в карих глазах появились искорки надежды. – Сварогу не нужны ваши жертвы! Молодые парни и девушки должны жить! А вы их пускаете под нож, либо на костер! Как не стыдно! Это ж ваши дети и внуки! И они продолжат ваш род!

В толпе послышался гневный гул. Люди принялись перешептываться, тыкать пальцами в Таргитая, словно это он виноват во всех бедах на земле.

Волхв насмешливо сдвинул кустистые брови, кивнул кому-то в толпе. Люди отхлынули от помоста, и вперед вышли четверо мужиков поперек себя шире. Они скалят зубы, нагло рассматривают варвара с пронзительно-синими, как небо, глазами. По выражению лиц заметно, что у всех четверых прямо чешутся кулаки отлупить так, что мало не покажется, и вот этот варвар как раз сейчас отхватит всего, чего только можно. Однако, лезть в драку не спешат, вопросительно посматривают на волхва.

– Не тебе знать, – гаркнул властно волхв, – кого хотят в жертву боги! Никто не может этого знать, кроме тех, кто служит им денно и нощно! Но ежели хочешь, можем отпустить этого парня, и сжечь во славу Сварога – тебя, глупый варвар! Ха-ха!

Он посмотрел на мордоворотов, что стоят перед толпой и ждут приказа, рявкнул:

– Эй вы! Взять этого наглеца! На жертвенный костер обоих! Сварогу двойная жертва даже угоднее, ха-ха-ха!

Здоровяк со шрамом, что тянется через лысую голову, смерил Тарха взглядом от макушки до пяток, усмехнулся.

– Твердоран, у него меч, больше ты сам, – осторожно заметил чернявый крепыш помельче. – Ты с кулаками супротив клинка? Да еще и такого?

Тот, кого назвали Твердораном, рассмеялся. Насмешливо посмотрел на товарищей. Еще двое – рыжий и высокий чернявый с заплетенной в косицу бородой – тоже скалят зубы.

– Да он меч этот носит, чтоб перед бабами бахвалиться! Разве не видно – он и мухи не обидит. Даром, что здоровый как лось. Я по глазам вижу. Ты его побьешь на кулаках, Алчирок. Не дрейфь!

– Лучше зададим ему жару вместе! – не согласился тот. – Вместе весело шагать по дорогам, по дорогам! И конечно, всех пинать лучше скопом! Лучше скопом! – затянул он, видимо, любимую песню.

Волхв на помосте сделал повелительный жест. В толпе тут же радостно загалдели, кто-то принялся принимать заклады на победителя. Привязанный к столбу парень смотрит, затаив дыхание.

Все четверо медленно двинулись на Таргитая. Он было поднял руку, чтоб вытащить Меч, так и просит напиться теплой крови, мышцы красиво вздулись от плеча до кисти, но потом опустил. Они безоружные, напомнил себе невр, негоже обнажать клинок!

Он лениво шагнул навстречу. Твердоран, скаля зубы, выбросил вперед кулак. Тарх увернулся, быстро и резко ударил в ответ. С разворота хрястнул еще одному, тут же от души добавил локтем.

Волхв ахнул. По толпе прокатился изумленный вздох – Твердоран и Алчирок лежат, раскинув руки. У одного выпирает кость сломанной нижней челюсти, у другого расквашен нос, струйки крови с соплями запачкали бороду.

Рыжий и черноволосый побледнели, подобрались, нервно кусают губы. Отступать некуда, на них в ожидании смотрит все село. Рыжий тряхнул головой, глянул на варвара исподлобья. Минутный порыв трусости сменился гневом.

Нагнетая боевую ярость криком, оба ринулись на чужака, желая избить, растоптать, порвать на куски – за товарищей и за то, что заставил на миг ощутить недостойную мужчин трусость на глазах у всего села!

Тарх отошел в сторону, схватил обоих за загривки, с силой столкнул лбами. Раздался звучный треск. Казалось, из глаз у бедолаг брызнули искры. Оба рухнули на землю, как кули с мукой.

Рыжий застонал, с великим трудом поднялся. Утерев кровавые сопли, вновь шагнул к Таргитаю, занося для удара кулак. Невр вскинул руку и просто толкнул бедолагу. Тот бессильно упал, с земли взметнулась туча пыли.

Тарх едва не закашлялся, но божеское достоинство не уронил. Выпятив грудь колесом, обвел толпу победным взором. Наконец, остановил глаза на волхве. Старик от изумления разинул рот, туда и ворона влетит, но затем подобрался, теперь смотрит с бессильной ненавистью.

– Боги сами нас рассудили, – пояснил Таргитай с важным видом. – Это были лучшие бойцы на селе? Если есть другие, зови. Места здесь, – он обвел рукой ток, который окружила толпа притихших селян, – хватит всем. А ежели нет, то отвязывай парня! Забираю с собой!

У волхва от изумления на миг отнялась речь. Лицо налилось темной кровью, косматые брови сшиблись, пыхтит от злости, но видно, что сделать ничего не в силах.

Вперед из толпы вышел крепкий мужик в цветастой рубахе.

– Отпускай парня, Дровоед! – сказал требовательно. – Не иначе, это знак свыше!

– Сварог, видать, сам не хочет его в жертву! – крикнула у него за спиной женщина пугливо. – Отпускай!

– Да я бы этого дурня и сам в жертву не захотел! – гаркнул еще один в толпе. – Гони его в шею, пускай идет вместе с варваром!

– Отпускай и пес с ним! – раздался еще один голос.

– Развязывай, Дровоед! – крикнул кто-то еще. – Гони его к Ящеру!

Крики слились в оглушительную волну, Таргитай поморщился – на его музыкальное ухо словно наступил медведь, а потом прошлось стадо туров. Он сунул мизинец и как следует там поворошил. Вытащил, посмотрел на потемневший ноготь, с улыбкой вытер о волчовку.

Волхв еще немного постоял, слушая нарастающий вокруг шум толпы. Затем перехватил ножом веревку на запястьях и локтях приготовленного в жертву парня у столба. От пинка тот кубарем слетел с помоста. Поднялся, взгляд полных ужаса глаз шарит по сторонам, переходит со столба, где его чуть не сожгли, на разъяренную толпу.

Люди уже двинулись на него, у кого-то в руках заблестели топоры и ножи в лучах солнца, но Таргитай вскинул руку и таки выхватил Меч. Селяне сразу остановились, крепко сжимают оружие, но подойти не решаются.

– Пойдем скорее, – поторопил дударь спасенного. – Я не хочу убивать неповинных людей.

Они медленно пошли прочь. Меч Тарх на всякий случай держит наготове, глядя по сторонам на журавлевцев. Они не нападают, но провожают злыми взглядами.

– Ничего себе неповинные! – удивился спасенный. – Они ж нас едва не порешили!

– В каждом человеке есть добро, – сказал Таргитай невесело, – божественная искра Рода, как говорил мой друг-волхв. Поэтому для меня все люди – добрые. Пока не убедят меня в обратном. Ну позлились, ну достали топоры. Обычное дело, с кем ни бывает. Мы убедили их добрым словом, а не силой оружия!

– Меч-то у тебя ого-го какой! – восхитился новоиспеченный спутник. – Мне б такой! Наверняка, они послушались именно твоих добрых речей, а не испужались, что начнешь махать этой железной оглоблей и посносишь всем головы! Как же.

Таргитай обернулся, увидел, что домики остались за спиной, там же все еще стоят селяне, словно боятся, что эти двое могут передумать и вернуться, чтобы вступить в бой.

Впереди темнеет стена леса, оттуда веет прохладой и сыростью. Пыльная лента дороги огибает лес справа, Таргитай повел носом, и сразу почуял, как ветер донес запах подгоревшего на огне мяса с луком, аромат конских каштанов. Он услыхал тихий с такого расстояния перезвон кузнечного молота.

– Корчма! – проговорил Тарх с мечтательной улыбкой. – Самое время передохнуть! Предаться размышлениям о жизни и ее радостях.

– Эт че? – не понял новый спутник. – Молиться что ли собрался? Или позовешь на сеновал непотребную девку?

– Я буду есть! – пояснил невр охотно. – Девки – это прекрасно, кто спорит. Но сначала надобно, как следует подкрепиться. Маковой росинки во рту не было незнамо сколько. Так и с голоду помереть недолго.

Парень оглядел могучую фигуру варвара, золотые волосы спадают на непомерно широкие плечи, талия вдвое уже, а руки настолько толсты от распирающих мышц, что похожи на проглотивших по козе удавов.

– Ну да, поесть надо, – согласился он. – Ты, видать, так давно не ел, что отощал с голодухи.

Таргитай, не глядя бросил в перевязь Меч, извлек дудочку и принялся наигрывать новую песню, сырую и не отшлифованную.

Спасенный парень поморщился, но упрекать спасителя не посмел. Лишь отвернулся и, пока Тарх не видел, скорчил гримасу, будто это не музыка вовсе, свинью режут живьем, и она теперь воет на всю улицу.