Тар-Айимский Кранг

5

Картина, которую они видели на обзорном экране стингера, ничем не отличалась от светившейся на экранах всех членов оперативной тактической группы. Она показывала высокого, худого орниторпа с преимущественно черно-желтым оперением. Существо это обладало от природы высоким достоинством, которое ему в настоящее время с трудом удавалось сохранять. Нелегко быть достойным, когда умоляешь.

Мичман Бран Цзе-Мэллори, двадцати шести лет от роду, Четвертая Боевая Группа Шестого Корпуса Мироблюстительной Руки Объединенной Церкви, смотрел, как унижается военный губернатор голубой планеты внизу, моля о помощи их собственного командующего. Гнев и стыд смешались в его безотчетно пересохшем горле, когда он следил за ходом разговора.

– Майор Гонсалес, – снова завел свою песню орниторп. – Я прошу Вас в последний раз, а потом буду вынужден пойти и сделать все, что могу, для своего народа, даже если это всего лишь гибель вместе с ним. Вы используете имеющиеся в вашем распоряжении силы, чтобы вмешаться и предотвратить резню?

Голос Командующего Оперативной Тактической Группой майора Хулио Гонсалеса просочился сквозь решетку маленького репродуктора, применяемого для межфлотских частот. Он был хладнокровным и сдержанным. Брану хотелось разнести вдребезги репродуктор и вещавшее через него отвратительно-надменное лицо.

– А я вынужден еще раз напомнить вам, губернатор Боло, что как бы сильно я не сочувствовал вашему бедственному положению, я ничего не могу поделать. В конце концов, моя группа вообще оказалась здесь по чистой случайности. Мы занимались патрулированием, охраняя мир, и остановились у вашей планеты только для того, чтобы нанести обычный визит вежливости. Прилети мы неделей раньше или позже, мы даже не стали бы свидетелями этой несчастной ситуации.

– Но вы ведь оказались здесь и вы стали свидетелями, майор, – начал в семнадцатый раз губернатор, – и…

– Пожалуйста, сэр, я и так уж чересчур долго слушал. Церковь и Содружество уже давно заключили мир с ААннской Империей…

– Ничего себе мир! – буркнул где-то по связи несдержанный голос. Если Гонсалес и услышал его, то не подал вида.

– …и я отказываюсь подвергать опасности этот мир, вмешиваясь в дело, которое меня не касается. Вступление в бой на любой стороне было бы равнозначно акту войны. К тому же, я действовал бы в прямом противоречии с моими приказами и задачами этого патруля. И вынужден отказаться это сделать, сэр. Надеюсь, вы войдете в мое положение.

– Ваше положение! – возмущенно охнул губернатор. Голос его заметно ломался под напряжением последних нескольких дней, ему пришлось бороться с собой, чтобы и дальше излагать свои мысли на симворечи. – А что насчет этих гиджиппов ААннов там, в космосе? Открытое нападение на беспомощную колонию. Вы говорите: "Акт войны"! А разве это не прямое нарушение вашего драгоценного Договора? Того, который "ваш" патруль предположительно охраняет?

– Если ваши претензии справедливы, я уверен, что арбитры Договора вынесут решение в вашу пользу.

– В чью пользу?! – взревел губернатор. – Вы ведь наверняка знаете, что делают ААнны с покоренными планетами! Особенно с имевшими дерзость сопротивляться. Если не останется в живых никого из нас, способных принять благоприятное решение арбитражной комиссии, то что толку в вашем проклятом Договоре?! Или память о нас получит возмещение?

– Я искренне сожалею, губернатор. Я желал бы иметь возможность помочь вам, но…

– Пошлите всего один из ваших кораблей, символическую демонстрацию поддержки, – воскликнул губернатор. – Они могут заколебаться…

– Я же сказал, что сожалею, губернатор. Мне крайне тяжело. Всего хорошего, сэр. – И Гонсалес прервал связь.

Бран услышал сверху и сзади голос своего юного брата по кораблю. Сине-зеленый хитиновый покров инсектоида делала еще более великолепным охватывающая его цилиндрическое тело серебряная боевая сбруя.

– Это, – произнес холодным ровным голосом Трузензюзекс, – вполне возможно, был самый тошнотворный образчик риторической бессмыслицы, какой я когда-либо имел несчастье слышать.

Бран согласился. Он обнаружил, что ему все труднее и труднее сдерживаться. Даже без повышающих восприятие наркотиков, стремление убивать начало потихоньку горячить ему кровь. На это его толкал мощный импульс справедливого негодования.

– Ведь невероятно, чтобы у местных?..

– …не найдется и одного шанса, – закончил Трузензюзекс. – Их превосходят в численности и в вооружении, и у них вообще нет регулярных вооруженных сил. Что ААнны, несомненно, хорошо знали заранее. Я даже сомневаюсь, что у них есть корабли с КК-двигателями. У них всего лишь колония, и много кораблей им не нужно.

– Типично ААннский маневр. Черт бы побрал этих антропоморфных ублюдков! Всегда норовят куснуть с краю. Желал бы я, чтобы они выступили в открытую и прямо сказали, что намерены оспаривать у нас эту часть галактики. Пусть встанут и дерутся как мужчины!

– Чего не может случиться, брат, потому что они явно не мужчины. И я имею в виду не только их физиологию. По ААннским стандартам, установленным их философией "вечной войны как естественного положения вещей", любое преимущество, какое ты сумеешь получить над противником, является, по определению успеха, этичным. Они не безнравственны, у них просто нет нравственности. Нападение из-за угла – их кусок сахара, извиняюсь, хлеба.

– Если бы майор согласился помочь, я уверен, что штаб задним числом одобрил бы его действия, – сказал Бран. – Разумеется, публично ему бы выразили порицание, но ручаюсь, в частном порядке Маршал Н'Гара одобрил бы.

– Может, и одобрил бы. А может, и нет. Когда солдаты становятся старше и могущественней, их характер склонен делаться все более и более переменчивым. Я не могу себе представить, чтобы душка Гонсалес рискнул помочь кучке нелюдей, особенно не из Содружества. Он чересчур любит свое шотландское виски и импортные земные сигары. Кроме того, чтобы предпринять такие действия, требуется хоть малость воображения, качества, которого нашему командиру, к сожалению, не хватает. Смотри. Уже начинается.

Бран поднял взгляд на огромный боевой экран над средствами связи. Там, в пустоте космоса, множество кораблей, изображаемых только призрачными точками, разворачивались на тысячи километров в построение для боя, который окажется примечательным только своей краткостью.

Местные где-то наскребли шесть годных для выхода в космос кораблей. Он готов был поставить на кон годовое жалование, что ни один из них не был настоящим военным кораблем… Скорее всего, полицейские катера. Напротив, хорошо вымуштрованные, в высшей степени дисциплинированные силы ААннов выстраивались в один из своих характерных четырехгранников. Около пятнадцати ударных кораблей, пара эсминцев, два раздутых зерна, которые он в обычной боевой ситуации счел бы дредноутами. Более тонкие приборы на большом пульте сообщали точнее: та же самая масса, малые гравитационные колодцы. Десантные суда, содержавшие в себе дюжины маленьких, сильно экранированных десантных челноков.

Он видывал и прежде ААннские оккупационные силы в действии. Несомненно, члены первой атакующей волны сейчас с комфортом отдыхали в своих трюмах, тихо напевая про себя и ожидая, когда начнется "битва", удостоверясь, что их доспехи надраены до блеска, а нейрохлысты полностью заряжены…

Он бухнул кулаком по пульту из дюралесплава, содрав кожу на мягкой стороне запястья. В челанксийском отряде имелось десять стингеров и крейсер, более чем достойные соперники для ААннов, даже без сомнительной "помощи" местных. Но еще до того жалкого спора несколько минут назад он знал, что майор Гонсалес пальцем не шевельнет в своей обшитой деревянными панелями каюте на "Альтаире" для вмешательства в любой конфликт, где не подвергались прямой угрозе интересы челанксов. Он вдруг застыл от неожиданно пришедшей в голову мысли. Конечно, если бы можно было навязать такое столкновение, что возникнет подобная угроза… все равно никакой верной гарантии… определенно, военный трибунал… увольнение из рядов Корпуса… 300.000 разумных существ… лагеря уничтожения… Он вдруг перестал быть таким уверенным, что ему хочется в конце концов стать капитаном. И все-таки ему нужно согласие…

– Бран, у нас, похоже, разладился двигатель.

– Что? Я не…

– Да, никаких сомнений в этом. Похоже, нас неудержимо несет в район предстоящего боя. И на полной скорости, никак не меньше. Крайне необычное и неудобное происшествие, ты согласен, не так ли?

– О! О, да. – Лицо его прорезала острая, как ятаган, псевдоулыбка. – Я вижу, что мы не в состоянии это предотвратить. Чертовски злополучное положение. Нам, естественно, придется срочно приготовиться к защите. Не думаю, что ААннские компьютеры будут слишком тщательно разбираться, что за корабли залетают в район их прицела.

– Правильно. Я как раз собирался подвергнуться своим инъекциям.

– И я тоже. – Он откинулся в амортизированном кресле и почувствовал, как поле, дававшее им возможность маневрировать на высокой скорости, мягко сжало его. – Лучше поспешить с этим.

Он выполнил принятую в таких случаях процедуру и сделал все, что в его силах, чтобы не обращать внимания на едва воспринимаемое давление игл, когда те эффективно вошли в вены у него на ногах. Сразу же начали действовать специальные наркотики, повышавшие его восприятие и освобождавшие рассудок от искусственных ингибиций, взращенных для обуздания инстинкта убийцы. В его мысли закралось прекрасное, окаймленное розовым, чувство жара свободы. Именно так и должно быть. Именно так правильно! Именно для этого-то он и создан. Он знал, что наверху и позади от него Трузензюзекс подвергается схожей терапии иными наркотиками. Они стимулируют его природную способность принимать мгновенные решения и решать логические уравнения безотносительно к таким отвлекающим моментам, как установки Улья и сложные моральные соображения.

Вскоре после Слияния, когда человеческие и транксийские ученые открывали друг в друге одну удивительную вещь за другой, транксийские психологи откопали то, что давно подозревали некоторые люди. Разум Хомо Сапиенса находился в вечном состоянии неустойчивого равновесия между полным эмоциолизмом и компьютероподобным контролем. Когда удалялись все следы последнего, как естественные, так и искусственные, человек возвращался к своего рода управляемой дикости. Он становился самой хитрой и эффективной убивающей машиной во вселенной. Если же производился прямо противоположный процесс, он превращался в растение. Для этого состояния не нашли никакого применения, но для первого…

Об этом в общем-то помалкивали. После множества ужасных, но честных демонстраций, проведенных транксами на своих человеческих ассистентах, человечество признало истинность этого открытия, с немалым вздохом облегчения. Но ему не нравилось, чтобы о нем напоминали. Конечно, определенный контингент человечества все время знал это, и данная новость на него не повлияла. Другие же начали читать иными глазами произведения древних, вроде Данатьена Франсуа де Сада. Со своей стороны человеческие психологи пролили более ясный свет на чудесную способность транксов принимать быстрые и правильные решения с полнейшим отсутствием эмоциональных отвлечений и высоким уровнем практичности. Вот только транксы не считали ее такой уж чудесной. Установки их Ульев и сложные этические системы давно держали эту самую способность на привязи, точно так же, как человечество – свои убийственные желания.

Конечный результат всех этих исследований и экспериментов был таков: в соединении с баллистическим компьютером для отбора и расчета целей триумвират транкс-человек-машина оказался непобедимой комбинацией в космической войне. Транкс служил уздой для человека, а человек – стрекалом для транкса. Триумвират этот был эффективным и безжалостным. Всякие человеческие понятия о "джентльменской" войне исчезли навек. Только ААнны осмеливались бросать вызов этой системе, и у них хватало сил и ума, чтобы делать это только спорадически и только тогда, когда они считали, что соотношение сил складывалось с большим перевесом в их пользу.

К счастью, транксы и люди оказались даже более психологически совместимыми, чем смели надеяться проектировавшие эту систему, потому что природа связки наркотик-транкс-человек-машина приводила к слиянию двух разумов на сознательном уровне. Положение складывалось такое, словно два полушария мозга должны были бороться за решение между собой, а достигнутый компромисс затем передавался на спинной мозг и остальное тело для проведения решения в жизнь. Некоторые пилоты стингеров сравнивали это с двумя близнецами в утробе. Близость отношений была именно такой. Только в таком виде итоговая боевая машина действовала со стопроцентной эффективностью. Партнер человека был его братом по кораблю. Мало кто из летающих на стингерах долго оставался женатым, за исключением тех, кто сумел найти понятливых жен.

Глаза Брана заволокло пощипывающим туманом, затемнявшим, но и все же усиливающим его зрение. Самые крошечные вещи становились для его восприятия очевидными. Пылинки в атмосфере каюты стали четкими, как валуны. Глаза его приклеились к белым ромбам на боевом экране со всей сосредоточенностью голодной кобры. Все пилоты стингеров подвергались, находясь под влиянием боевых наркотиков, легкому утешающему ощущению эйфории. Именно его-то Бран сейчас и испытывал. Ради рекламных целей вербовочные плакаты Мироблюстительных Сил утверждали, что оно – благотворный побочный продукт ГИП-наркотиков. Пилоты-то знали, чем именно оно было: естественным возбуждением, охватывающим наиболее полно освободившихся от ингибиций людей, когда они предвкушали острое ощущение убийства. Чувства в нем кружились в вихре, но мысли оставались сфокусированными.

– На Вселенную, о мармеладный жук! – пьяно заорал он. А из тридевятого царства тридесятого государства до него долетел голос Трузензюзекса:

– На Вселенную, о вонючий примат!

Корабль рванулся к углу ААннского четырехгранника.

Вражеские силы терпели это, сколько могли. А затем три корабля отделились перехватить их безрассудную атаку. Остальное построение продолжало образовываться, ничуть не испугавшись. Несомненно, никто из командующих еще не заметил, что эта самоубийственная атака исходит не из района круживших внизу жалких оборонительных сил планеты. А так как они слышали весь разговор между флотами, то знали, что это никак не может быть судно Содружества. Бран навел один их средний СККАМ на ближайшего из трех перехватчиков, коренника. Он смутно сквозь теперь уже сплошной ароматический туман различал разъяренный голос майора Гонсалеса на межкорабельной частоте. Он раздражающе вторгался в его целиком занятое сознание. Командование явно не купилось на их кодовое сообщение о неполадках с двигателем.

– Эй, вы, там! Вы что делаете! Вернитесь в строй! Корабль номер… корабль номер двадцать пять, вернитесь в строй! Отвечайте, э… черт побери! Брауншвейгер, чей это корабль? Даст мне кто-нибудь какие-нибудь сведения, черт возьми, или нет!

В стручке решительно стало слишком шумно. Он отключил репродуктор, и они помчались дальше в сравнительном безмолвии. Он ясно представил себе ААннского адмирала. Сидит себе с комфортом в каюте одного из десантных судов, лениво пожевывая наркопалочку и поглядывая одним глазом на плававшие поблизости силы Содружества. Он, несомненно, тоже прослушивал разговор между губернатором планеты и майором Гонсалесом. И, без сомнения, здорово посмеялся. Ожидает приятной, рутинной резни. Мысли его теперь, должно быть, немного смешались, особенно если он заметил единственный стингер, безумно рванувшийся к центру его построения. Бран надеялся, что он разорвет ушные мешочки, прислушиваясь к сигналам детекторов.

Его рука плавно легла на гашетку. В мозг прокрался, доводя до бешенства, спокойный голос Трузензюзекса. Нет, он был уже у него в мозгу.

– Погоди. Еще рано. – Пауза. – Вероятность.

Он сердито попытался выдавить эту мысль из головы. Это было слишком похоже на попытку отрезать часть своего "я". Рука его оставалась на гашетке, покуда точка кремового цвета становилась на экране безумно большой.

Снова раздался спокойный бесящий голос:

– Изменение курса на десять градусов минус Y, плюс X на два градуса приведет к оптимальной касательной для перехвата.

Бран знал, что им предстоит умереть, но в его отвлеченном помраченном сознании это казалось вопросом лишь косвенной важности. Непосредственной задачей и единственной причиной существования было убить как можно больше их. В том, что их самих уничтожат, сомневаться не приходилось, учитывая противостоящую им численность, но они могли, по крайней мере, притупить воздействие ААннского вторжения. Крошечная часть его "я" отдала дань благодарности за спокойное присутствие Трузензюзекса. Он однажды видел запись отряда стингеров в действии, где пилотами служили только люди. Она очень сильно напоминала виденную им на Земле трехмерную картину, показывавшую неистовствующих при кормежке акул.

Нужный миг сам уведомил его. "Огонь!" Не появилось никаких других предложений от инсектоидной половины его разума. Он почувствовал легкий крен поля своего тела, когда корабль выполнил сложный маневр, который сведет на нет любой ответный огонь и в то же время позволит им разделаться с двумя оставшимися вражескими судами. Без поля его бы превратило в желе.

Исчезновение точки с экрана гравитационного колодца сказало ему, что снаряд СККАМ попал в ААннский корабль, пронзив его защиту. В космосе безмолвно вспыхнул сильный взрыв. СККАМ был неспособен "почти попасть".

Сама по себе система СККАМ была модификацией КК-двигателя, тянувшего корабли большинства вышедших в космос рас. Когда встретились люди и транксы, то обнаружилось, что человеческая версия двигателя мощнее и эффективнее транксийского позигравитационного. Она также обладала более высокой пропорцией сохранения энергии, что делало применение ее более разумным. Работая вскоре после Слияния со своими человеческими коллегами, транксийские ученые изобрели множество улучшений в и так уже замечательной системе. Этот модифицированный двигатель сразу же установили на всех челанксийских кораблях, и другие расы начали заказывать компоненты, которые дадут им возможность сделать собственные модификации.

Однако превращение гравитационного двигателя в оружие неотразимой силы была целиком транксийской новацией. Снаряды СККАМ являлись на самом деле термоядерными устройствами, насаженными на маленькие корабельные двигатели, за исключением того, что все их части, помимо тех, что требовали точки плавления свыше 2400 градусов, делались из сплава осмия. Используя собственный гравитационный колодец запускающего судна в качестве первоначальной движущей силы, снаряд отправлялся к цели. На заранее определенном безопасном расстоянии от корабля включался собственный двигатель снаряда. Двигатель этот сразу же достигал преднамеренной перегрузки. Перегруженное силовое поле, уклониться от которого было невозможно, притягивалось к ближайшему гравитационному колодцу, в данном случае, к двигательной системе вражеского корабля. В паре с неуправляемой реакцией термоядерного синтеза два пересекающихся силовых поля двигателей неизменно ликвидировали всякие следы цели. И вражескому судну было бесполезно пытаться спастись, отключив свое собственное силовое поле, потому что если оно и могло пережить столкновение с небольшим полем снаряда, то еще не сконструировали корабля, способного выдержать без экрана силу термоядерного взрыва. А так как защитные экраны действовали от энергии позигравитационных двигателей…

Он почувствовал, как корабль снова накренился, на этот раз не так сильно. В диапазон эффективного удара влетела новая цель. Он опять выстрелил. Трузензюзекс предложил возражение четвертого уровня, а Бран парировал возражающим вето второго уровня. Компьютер согласился с Браном и выпустил снаряд. Обе половины корабельного мозга были частично правы. В результате – новое попадание… но только едва-едва.

ААннское построение, казалось, заколыхалось. Затем левая половина четырехгранника развалилась, когда корабли с этой стороны попытались противодействовать этой опасной атаке на их фланг. Скорее всего, приказ рассеяться отдал ААннский командующий. Запертый в медленном неуклюжем десантном судне, он теперь уже, вероятно, начинал тревожиться за собственную драгоценную шкуру. Подбодренные этим нестратегическим шагом своих противников, туземные оборонительные силы набросились на сломанное построение с фронта, умножая если и не число уничтоженных, то сумятицу, и пытаясь отвлечь внимание ААннских боевых кораблей от своего неожиданного союзника.

Бран только что сделал третий выстрел – промах – когда стингер качнуло сильное сотрясение. Даже в защитном поле его с силой дернуло вперед. Свет мигнул, потускнел и погас, замененный миг спустя жутким синим светом аварийной системы. Он проверил приборы и передал обыденный доклад наверх.

– Тру, на этот раз двигатель сдох по-настоящему. Нам предстоит переходить на всего лишь свободный дрейф… – Он смолк. Типичный иронический ответ что-то запаздывал.

– Тру? Как дела на твоей половине? – Репродуктор выдал в ответ только приглушенное шипение. Он несколько раз щелкнул ручкой переключателя. Тот, кажется, действовал. – Тру? Да скажи ты что-нибудь, слизень! Старая улитка, термит, пьянчуга… черт подери, скажи хоть что-нибудь!

С утратой кораблем способности вести бой в кровеносную систему Брана автоматически впрыснули ГИП-противоядие. Слава Лимбу, автофельдшер все еще цел! Он чувствовал, как тяжело вытекает из него стремление убивать, заменяемое остающимся после него неясным привкусом и неизбежно следующей за боевыми действиями временной летаргией.

Одновременно ругаясь и плача, он начал бороться со своими ремнями. Он отключил силовое поле, не беспокоясь, что корабль может вдруг прыгнуть в боевом рывке и размазать его по всей переборке. Побагровев от усилий, он принялся перелезать через переломанные трубы и искрящиеся короткие замыкания наверх, где лежал на своей боевой кушетке Трузензюзекс. Его собственные мускулы отказывались повиноваться, и он проклинал свои руки, которые упорно соскальзывали с поручней, словно с влажной пеньки. Он и не представлял, находясь в приносящем утешение гипнозе, как сильно пострадало от повреждений маленькое судно. Повсюду плавали колеблющиеся волокна и разорванная обшивка, указывая на потерю бортовой гравитации. Но стручок остался цел, и Бран мог дышать без кислородной маски.

Пост транкса был длинней и ниже, чем у него, поскольку рабочая поза инсектоида – лежать распластавшись лицом вверх. Поэтому первой встреченной Браном частью тела его напарника-мичмана оказалась сердцеобразная голова с блестящими многофасетчатыми составными глазами. Знакомое свечение в них померкло, но не исчезло. Он принялся бешено массировать грудную клетку-б над шейным сочленением, совершая операцию, призванную стимулировать открытую систему кровообращения транкса. Он продолжал заниматься этим, несмотря на сильную влажность, застилавшую его глаза. Откинув голову назад, он, по крайней мере, заставил кровь из пореза на лбу временно поплыть назад.

– Тру! Брось, приятель! Двигайся, черт тебя подери! Встряхнись, сделай что-нибудь, черт возьми!

Его движения не прерывала даже ирония того, что он пытается привести в чувство своего товарища, дабы тот мог находиться в полном сознании, когда ААннские разрушительные лучи разметают их составные части по всему космосу.

Трузензюзекс начал слабо шевелиться под руками Брана, раздалось рваное, неровное шипение из дыхательных спикул.

– МММФФФ! ОООО! Друг мой, сим я уведомляю всех без исключения, что удар по черепу решительно не способствует ученым размышлениям! Пожалуйста, немного ниже и правей, зудит именно там. Увы, боюсь, что у меня небольшой приступ головной боли.

Он медленно поднял иструку к голове, и Бран увидел, что там, где сильно ударил высвободившийся откуда-то штырь после спада силового поля, по лазурному экзоскелету инсектоида протянулась уродливая темная полоса. Организм транксов отличался исключительной крепостью, но и большой уязвимостью к глубоким порезам и проколам из-за их открытой системы кровообращения. Когда их доспехи целы, транксы практически неуязвимы. Намного больше, чем их человеческие коллеги. Тот же самый удар, вероятно, разбил бы Брану череп, как яичную скорлупу. Огромные глаза обратили взгляд к нему.

– Брат-по-кораблю, я замечаю в углах твоих окуляров легкое выпадение осадков, отличающихся по составу от жидкости, что даже сейчас сочится из твоей головы. Я понимаю значение такой продукции и заверяю тебя, что в этом нет необходимости. Помимо ущерба моей безукоризненной и неотразимой красоте, со мной совершенно все в порядке… как мне кажется. Мне между прочим, приходит в голову, что мы оба чересчур долго остаемся в живых. Так как я, похоже, временно ни на что не способен, то я бы оценил, если бы ты прекратил свой дождь-на-лице, вернулся на свой пост и выяснил, что именно там, черт возьми, происходит!

Бран вытер слезы с уголков глаз. То, что сказал Тру, было совершенно верно. Оживление инсектоида настолько поглотило его, что он как-то не заметил, что по всем разумным стандартам военных действий им обоим уже несколько минут полагалось быть покойниками. ААнны – бойцы, может, и лишенные воображения, но тем не менее действенные. Он залез обратно в кресло и перебросил аварийную энергию на боевой экран. То, что он там увидел, оглушило его рассудок, если не слух.

– Ооо-ваууу! Бей их! Врежь им, Шестой, малыш!

– Да прекратишь ты наконец издавать непонятные звуки и скажешь мне, что там творится? Мои глаза еще не полностью сфокусировались, но я вижу, что ты подпрыгиваешь в своем кресле на манер, никоим образом не связанный с действиями корабля.

Бран зашел слишком далеко, чтобы слышать что-либо. Сцена на экране изображалась довольно слабо, но была вполне видна. Она напоминала игру в теннис, ведущуюся при нулевой гравитации двумя высокоскоростными компьютерами. ААннские силы полностью обратились в бегство, или, скорее, бежали их остатки. Яркие стрелы стингеров Сообщества петляли с характерной непредсказуемостью как среди отступающих боевых порядков, так и вне их. Иногда короткая, локальная вспышка отмечала место, где еще один корабль покидал плоскость материального существования. И сквозь рычание и вопли по связи каким-то образом прорывался голос, который не мог принадлежать никому иному, кроме майора Гонсалеса. Он снова и снова, раз за разом, повторял разными словами один и тот же в сущности вопрос:

– Что случилось, что случилось, что случилось, что?..

И тут Бран пострадал от второго ранения. Он растянул бока от смеха.

Все стало совершенно ясным позже, в военном трибунале. Другие члены Оперативной Тактической Группы увидели, что один из их числа сорвался с занимаемой позиции и понесся на ААннское построение. Их пилоты-напарники терпели завязывавшуюся из-за этого схватку, сколько могли. Затем они принялись срываться и следовать за ними. Только крейсер "Альтаир" не принял никакого участия в битве. Его экипаж тяжело переживал это, хотя его вины тут не было.

А на планете не спалили даже деревца.

Председательствовал в суде пожилой транксийский генерал с самого Ульдома. Его несгибаемая жесткость в соединении с полинялым экзоскелетом и язвительным голосом делали его и впрямь грозной фигурой. Что касается большинства членов Оперативной Тактической Группы, то с них сняли всякое обвинение в каких-либо проступках. Трибунал постановил, что они действовали в пределах предписаний Содружества о действиях "при оправдывающих обстоятельствах, где акту насилия против собственности или лиц, принадлежащих к Содружеству или Церкви надлежит противодействовать всеми силами, необходимыми для предотвращения последствий такого насилия". Это положение, постановил трибунал, и вступило в силу, когда ААннские корабли вступили в бой со стингером номер двадцать пять. А что касается того, что корабль номер двадцать пять сам спровоцировал данное столкновение, то этот вопрос трибунал "подвергнет тщательному изучению… в скором времени".

По приказу трибунала мичманов Брана Цзе-Мэллори и Трузензю из Улья Зекс лишили всех званий и уволили с воинской службы. Однако предварительно их требовалось наградить орденом Церкви "За боевые заслуги", одним звездным скоплением. Что и сделали. А также каждому неофициально презентовали свиток, на котором граждане планеты-колонии, известной как "Счастливая Охота"2, записали свои имена и благодарности… все двести девяносто пять тысяч.

Майора Хулио Гонсалеса произвели в капитаны 3-го ранга и сразу же перевели на тихий кабинетный пост в безвестной звездной системе, населенной полуразумными амфибиями.

После того, как его официально приняли в Улье брата по кораблю, в Зексе, Бран вступил в Церковь и с головой окунулся в дела Канцелярии Нечеловеческой Социологии, получая там дипломы и почетные звания. Трузензюзекс же оставался на своей родной планете Ивовый Обзол и возобновил занятия психологией и теоретической историей, которыми он увлекался еще до воинской службы. Вскоре после этого ему присвоили звание эйнт. Их интересы сходились независимо друг от друга, пока оба не погрузились в изучение древней тар-айимской цивилизации-империи. Прошло десять лет, прежде чем они встретились вновь, и с тех пор они всегда оставались вместе, положение, о котором ни у одного не имелось причин сожалеть.

– Не купите ли зимний костюм, сэр? Сезон быстро приближается, и астрологи предсказывают холод и слякоть. Самые прекрасные шкуры пирримов, уважаемый сэр!

– Что? Нет. Спасибо, торговец, не нужно. – Как раз впереди обрисовывался поворот к их постоялому двору, около продавца молитвенных колокольчиков.

Бран ощущал необыкновенно сильную потребность в сне.