Танец над вечностью

Глава 12. Профессор Тиффано

Она хрипела и задыхалась в тисках неожиданно возникшей позади нее тени. Гортанный шепот незнакомца был полон ненависти и непонятных шипящих слов. Язык походил на гаяшимский. От ужаса перехватило дыхание. Откуда здесь взялся кто-то еще?.. Незнакомец выплюнул что-то гневное и дернул Хриз, безжалостно задирая ей голову. Безумица бессильно царапала себе шею ногтями, пытаясь ослабить удавку, ее лицо побагровело.

— Оставьте ее! — крикнул я, дернувшись в железных тисках. — Кто вы такой? Не смейте вмешиваться! Именем Ордена Пяти!

Неизвестный расхохотался в ответ и чуть ослабил захват, выступив вперед. Я узнал его. Тихий вежливый господин Ким с третьего этажа. Он недавно прибыл в город и поселился в той же гостинице, что и я. Он следил за мной? Что ему надо от Хриз?

— Евнух Сон… — прохрипела безумица, жадно хватая ртом воздух, — как был ты дурным жополизом… так и остался…

— Заткнись, потаскуха! — рассвирепел он. — Песья желчь, не жди легкой смерти! Сполна заплатишь за гибель Ли Суа! А ты! Гони сюда камни!

Он сделал шаг ко мне, кивая на кошель и волоча безумицу за собой, словно собачонку.

— Постойте, постойте! — я лихорадочно соображал, пряча выкуп за спину. — Вы наемный убийца, верно? Вы вмешались в дела Ордена Пяти! Но я готов заплатить вам за нее вдвое больше, чем ваш заказчик! Отдайте ее мне!

— Уже уплачено! За эту глисту линялую давно уплачено!

— Подождите! Зачем вам марать о нее руки? Она и так смертница! Я сам отправлю ее на костер Святой Инквизиции, где она будет гореть в адских муках! Еще и заплачу вам за это! Много!

— Камни сюда! — прорычал убийца. — Живо!

Его глаза горели ненавистью, лицо было перекошено. Хриз хрипела, беспомощно разевая рот.

— Нет, — отрезал я. — Не хотите соглашаться на сделку, ничего не получите. А ваш наниматель, князь Тимофей, не из тех, кто платит, кстати. Поэтому за ее голову вы ни копейки не получите.

Убийца смял горло Хриз так сильно, что мне показалось, что я услышал хруст. Безумица всхрапнула и безвольно обмякла. Я помертвел, бессильно стиснув зубы, но продолжал сохранять внешнюю невозмутимость.

— Тогда я сам заберу то, что причитается, — мерзко ухмыльнулся убийца и сделал еще один шаг ко мне.

— Попробуйте, — ответил я, сжимая в кулаке кошель и готовясь к схватке. — Не понимаю вашего упрямства. Я предлагаю вам целое состояние за ее шкуру, а вы…

— Столько не платят, чтобы просто отправить на костер!

— Эмм… ну я тоже к ней счеты имею, — я постарался ухмыльнуться также мерзко. — Хочу немного поразвлечься. Готов заплатить за свою прихоть пятьдесят тысяч золотых…

Тут безумица приоткрыла глаза и прохрипела:

— Да за такие деньги я сама кого угодно… — и выгнула руку, ткнув в лицо убийце.

Он не ожидал подвоха и не успел уклониться. Щелчок. Гортанный предсмертный хрип. Брызги теплой крови. Невесть откуда выскочившее острие впилось в глаз убийцы. Он покачнулся и… Я сбросил тошнотворное оцепенение и выпростал руку, чтобы поймать безумицу за шиворот, но она ловко увернулась. Убийца рухнул на пол, последняя судорога пробежала по его телу, и он затих.

— Не стоит разбрасываться моими деньгами, господин Тиффано… — выплюнула Хриз вместе с кашлем, согнувшись пополам. — Тем более, обещать их таким ублюдкам, как этот!..

Она разогнулась, презрительно ткнула носком в бок убитому и неуловимым движением спрятала лезвие в нарукавнике, после чего обернулась ко мне. Запах крови, ощущение липких брызг на моем лице, неприглядное зрелище мертвого тела, у которого непроизвольно опорожнился мочевой пузырь… Я пытался унять сердцебиение и выровнять дыхание, чтобы поймать образ безумицы и подчинить его, но тщетно. Тошнота поступила к горлу.

— Давайте сюда выкуп!

Она вырвала из моей ослабевшей руки кошель, высыпала камни на ладонь, придирчиво пересчитала их, разглядывая некоторые из них на свет и качая головой. У нее дрожали руки. Я твердил про себя молитву, прикрыв глаза и изредка бросая взгляд на безумицу. Вся в черном, она казалась бледнее обычного с лихорадочно горящими глазами и рассыпавшейся в схватке копной волос. Ее мысленный образ плыл и искажался, не желая складываться.

— Тошнит? — участливо поинтересовалась она. — Кстати, да…

Она шагнула ко мне и вскинула руку, выпуская лезвие. Я не успел испугаться или отшатнуться. Пуговицы с сюртука полетели на пол, а рубашка разошлась по косой. Почти собранный воедино образ рассыпался.

— Хм… никакого символа… — озадаченно пробормотала Хриз, жадно шаря ладонью по моей обнаженной груди. — Вы вступили в Орден Пяти? Или это слухи? Отвечайте!

— Я не… — свободной рукой я перехватил ее за запястье и дернул ближе, задыхаясь от тошноты. — Где Лешуа? Говорите!

Холодное лезвие уперлось мне в подбородок и пощекотало. Безумные серые глаза оказались совсем близко, заглядывая в лицо. Хриз и не подумала отстраниться, напротив, прижалась ко мне еще сильнее.

— Не побрились… — укоризненно прошептала она, едва касаясь губами моей щеки. — Так вы вступили в Орден, а?

— Вы скажете, где Лешуа, — упрямо процедил я, не обращая внимания на леденящий кожу металл. — Вы все мне расскажете. Или встретите здесь со мной рассвет! И стражу!

Я прижал ее к прутьям клетки и скованной рукой перехватил за волосы. Она по-прежнему не думала сопротивляться, давно втянув лезвие и свободной рукой обвив меня за шею.

— А чем мы будем заниматься до рассвета? — похотливым шепотом спросила она и полезла ко мне в брюки.

— Не тем, чем бы вам хотелось! — рявкнул я. — С ума сошли! Вы человека убили! Его труп еще не остыл! Прекратите! Где Лешуа? Говорите!

— Мой цветочек поник… — разочарованно выдохнула безумица, с непостижимой способностью опошляя все в один момент. — Говорила же пить шоколад…

— Где Лешуа?!? — я задрал ей голову и уставился в бездонный омут глаз, чувствуя, как крепнет невидимая связь.

— Там, где вы его никогда не найдете, — безумица ухмыльнулась мне в лицо и нетерпеливо облизнула губы. — Так что вам придется отработать выкуп сполна… Но к утру я должна вернуться, иначе вам пришлют голову повара… на блюде… присыпанную петрушкой…

Она противно хихикнула и попыталась меня поцеловать, и я… Я позволил ей, прикрыв глаза, но не отвечая на поцелуй, не размыкая губ, не уклоняясь; я просто стоял и собирал безумицу по крупицам. И мне удалось. Ее образ сложился, протянув тоненькие нити к реальности. Они крепли и опутывали хищницу, сплетаясь в прочную мысленную сеть моей власти над ее телом. Безумица попалась, хотя еще не понимала этого. Она жадно целовала меня в шею, а ее рука уже ласкала… Я открыл глаза и приказал:

— Разомкните браслеты.

— Еще чего!.. — фыркнула она и осеклась, отшатнувшись.

Ее тело больше ей не повиновалось. Ненависть и страх понимания ловушки исказили лицо безумицы. Она корчила отчаянные гримасы и не двигалась с места, но в моих мыслях я уже видел, как она послушно идет и поднимает ключ, который валялся в пяти шагах от нас.

— Идите и поднимите ключ.

— Пшел… в… здницу…

Власть над ее телом давалась нелегко, тоненькая струйка пота скользнула по спине. Срамные мысли обрушились и затопили сознание, ими безумица пыталась отвлечь меня. Но я упрямо гнал ее вперед, к ключу. Походка у нее была деревянная, движения сделались дергаными. Ключ она подняла только с четвертой попытки.

— Ублдк… — выплюнула Хриз.

— Ключ! — я протянул руку ладонью вверх. — Ключ!

Она застыла, сжав ключ в кулаке так, что побелели костяшки. Ее лицо налилось нездоровым румянцем. Она сопротивлялась до последнего.

— Разожмите кулак, — почти ласково попросил я.

Со злобным шипением она уронила ключ в мою подставленную ладонь. Не сводя с безумицы взгляда и удерживая ее мысленный образ наложенным на реальность, я разомкнул железные браслеты. Растер запястье и приблизился к Хриз, немного ослабив мысленную хватку.

— Где Лешуа?

— В мою голову вам не залезть! — тут же взорвалась она, получив свободу говорить. — Его убьют, если я не верн…

— Помолчите, — поморщился я, мысленно закрывая ей рот и обходя ее кругом. — Едва ли вы приказали его убить. Тень вам этого не простит…

Ее запах щекотал ноздри, а при виде тяжело вздымающейся груди самому делалось трудно дышать. Мысль об утраченном символе целиком завладела мною. Я просто взгляну…

— Расстегните пуговицы… — у меня хватило ума не дотрагиваться до безумицы.

Ее дыхание сделалось хриплым, как будто бы ей тоже не хватало воздуха. Она не стала возиться с пуговицами, а просто рванула на себе воротник. Треск ткани, и вспыхнула ослепляющая белизна груди. Символ пульсировал. Его жар притягивал. Хотелось положить на него ладонь, закрыть глаза и… взять… овладеть… слиться воедино… тогда я получу не только тело, но и разум… узнаю о ней все…

Это были не мои мысли. Пусть с трудом, но я понимал это. И, несмотря на понимание, ничего не мог с собой поделать. Я отчаянно хотел ее коснуться. Наверное, также себя чувствует кролик, застывший и очарованный ядовитой красотой змеи, которая уже готова его проглотить… Проглотить… Очередная вспыхнувшая в сознании пошлая картинка бросила меня в жар. В горле пересохло, в висках застучало. Моя ладонь оказалась на груди безумицы, накрыв собой символ.

— Я заберу вас в замок… — пробормотал я, не отнимая ладони и водя большим пальцем по священной бесконечности на ее коже. — Заставлю все рассказать, во всем признаться. Вы больше никогда… и никому… не сделаете дурного… но я сохраню вам… жизнь…

— Да… да!.. Возьмите меня… — жадно отозвалась она.

— Замолчите… — я приложил палец к ее губам, содрогаясь от желания.

Ее губы онемели, но пошлый пьяный шепот прозвучал уже в моей голове:

— Так заткните мне рот… Цветочком… Вам же этого хочется…

— Нет. Нет. Нет…

Я прильнул к ее губам в поцелуе, погружаясь все глубже и глубже, рассыпаясь пеплом, теряя нити реальности, словно в горячечном бреду… А потом мир взорвался острой вспышкой боли и разлетелся осколками сознания…

Я очнулся в кромешной тьме, в которой плавали цветные пятна. Они кружились и подступали тошнотой к горлу. Затылок ныл тупой болью, в ушах гудело. Растеряно проведя рукой по голове, я обнаружил шишку и запекшуюся кровь. Попытался встать на ноги, но получилось только на четвереньки. В темноте моя рука наткнулась на что-то мягкое и склизкое. Когда я понял, что это тело убийцы, меня наконец стошнило. Хриз нигде не было. Исчез и кошель с камнями.

Офицер Матий с жалостью оглядел меня и покачал головой:

— Иди отоспись, пушистик… Смотреть на тебя больно.

— Его наняли убить меня. Он напал, и я…

Болезненно яркий свет заливал сцену. Стражники заворачивали тело в сукно, чтобы вынести его и отправить в ледник для вскрытия. Директор театра слезно умолял капитана Чапку не закрывать театр и не сообщать об еще одном убийстве. Хотя слухи уже наверняка поползли.

— Ты? — с сомнением протянул офицер. — Точно ты? А где оружие? Кстати, о прутья тебя башкой кто приложил?

— Он. Мы подрались… в смысле, он напал.

— Это Ву Сон, четвертый кинжал в Гильдии убийц. Ёжик шишканутый! Да ты что, всерьез думаешь, что я поверю, что ты мог с ним подраться? Этот тип не из тех, кто дерется. Он убивает! И убил его не ты!

— Я, — упрямо промычал я, пытаясь удержать равновесие на качающейся сцене. — Мне просто… повезло…

— Титька тараканья! — сыскарь подхватил меня под руку. — Ты на ногах не стоишь. Хорошо тебя мухоморка приложила. Это ведь она, да? Пошли, я отведу тебя в гостиницу. Эй, Кромс! Сбегай-ка за лекарем для господина Тиффано!

— Не надо… лекаря…

— Кто тебя спрашивать будет!..

— Сотрясение мозга. Нужен постельный режим и обильное питье.

От беспрестанной рвоты во рту был мерзейший привкус. Яркий свет доставлял сплошные мучения. Я натянул на себя одеяло, пытаясь укрыться от света и собраться с мыслями.

— … Но зрачки одинакового размера, и это хорошо. За ним есть кому ухаживать? Он не должен вставать с кровати.

— Да был с ним один… Эй, пушистик, а где твой приятель? Повар этот?

Мысль о Лешуа обожгла сознание.

— Какое сегодня число? — выглянул я из-под одеяла, щурясь на яркий свет. — Какое?

— Десятое мая, — растерялся офицер и сунул мне под нос два пальца. — Сколько пальцев видишь?

— Отстаньте! — я оттолкнул его руку и сел на кровати, мужественно не обращая внимания на тошноту. — Он должен был вернуться! Где Лешуа? Я же все отдал!.. Мне надо проверить!

— Лежите, лежите! — перепугался лекарь Дудельман, опрокидывая меня обратно в постель. — Вам нельзя вставать! Избыток желчи может подступить к мозгу и убить вас!

Я бессильно застонал и спрятал голову под подушку. Офицер выпроводил лекаря и вернулся, усевшись рядом со мной на постель.

— Пушистик… — осторожно начал он. — Ты это… отдыхай. Береги себя. И это… не волнуйся. Я прикрыл твою ложь. Хотя точно знаю, чьих поганых рук это дело!..

— Это я убил!.. — стукнул я кулаком по постели, однако высунуть голову не рискнул.

— Тише, тише! Ты так ты. Надо же… Ёжик шишканутый! Пришить наемного убийцу и глазом не моргнуть… Ловкая стерва. Но ты ей передай… ну когда увидишь…

— Я понятия не имею!..

— Тише, тише! Просто передай, что советник согласен на ее условия.

— На какие еще условия? — я выглянул из-под подушки и уставился на странно печального офицера. — Какие условия?!?

— Тише, тише!

Он попытался меня осадить, но я уже схватил его за грудки и затряс.

— Какие к демону условия?!? Что еще она задумала?!?

— Прости, Кысей, — голос сыскаря дрогнул, он впервые назвал меня по имени, а не дурацкой кличкой. — Прости, но больше я тебе ничего не могу сказать. Отдыхай.

Он осторожно высвободился из моей хватки и пошел к двери.

— Не верьте ей! Слышите? Не смейте заключать с ней никаких сделок! Она проведет вас! — надрывался я ему вслед.

Он остановился, повернулся ко мне и покачал головой:

— В том-то и дело, что нет. Цветочек слово держит. И советник тоже не рискнет ее обмануть. А мы с тобой просто пешки в их игре…

Он взялся за дверную ручку и пожал плечами:

— Да, кстати… С телом Ву Сона что-то странное. В ледник его привезли уже полностью разложившимся. Как будто труп пролежал не несколько часов в театре, а несколько дней под палящим солнцем… Никогда такого не видел.

Тошнота подкатила к горлу, и меня вырвало. Я едва успел перегнуться через край кровати.

Я плавал в болезненном забытье, в каком-то странном кровавом киселе, в котором пытался догнать безумицу. Я хватал ее за волосы, но клочок оставался у меня в кулаке, расползаясь бесформенной гнилью, а Хриз оборачивалась и хохотала. Ее смех больно бил по барабанным перепонкам, но я не сдавался. Я сжимал пальцы на ее запястье, но вместо кожи чувствовал кости. Они рассыпались липким прахом, и я давился криком ужаса, но продолжал плыть за ней. Движения давались все тяжелее, кисель сгущался и забивался в рот и нос. Я пускал розовые горькие пузыри, почему-то пахнущие шоколадом…

— Ммм!

Я открыл глаза. Передо мной маячила рожа Луки. Его губы и щеки были измазаны шоколадом. Он радостно лыбился, а заметив, что я открыл глаза, завизжал и навалился на меня, обнимая и пытаясь облобызать. Я зажмурился и потрусил головой, пытаясь прогнать этот жуткий липкий кошмар.

— О, вы пришли в себя, фрон Тиффано.

Это был голос Рыбальски. С третьей попытки я спихнул с себя мальчишку:

— Лука, да слезь ты с меня!

— Сынок, оставь профессора, — Джеймс Рыбальски осторожно присел на стул рядом с кроватью и оперся на трость, скрестив руки и внимательно глядя на меня. — Когда стало известно, что у вас серьезное сотрясение мозга, Лука вызвался ухаживать за вами. Увы, я не смог его остановить. Не понимаю этой странной привязанности моего мальчика к вам…

— Заберите его! — я оттолкнул руку Луки с ложкой.

Горячий шоколад, которым он пытался потчевать меня, обжег мне подбородок и пролился на одеяло. Мальчишка возмущенно засопел и зачерпнул еще одну ложку. Кажется, пока я был без сознания, он успел влить в меня пару ложек этого гадостного пойла. Или даже больше? Во рту было обжигающе сладко и горько одновременно.

— … и совсем ее не одобряю, — невозмутимо продолжал Рыбальски, словно не замечая выходок своего сына. — Вы очень странный молодой человек, фрон Тиффано. Этот наемный убийца… Почему он хотел вас убить?

Я вытер губы, отобрал у Луки миску с шоколадом, от запаха которого меня опять затошнило, и поставил ее на прикроватный столик. Потом спихнул мальчишку на пол и сел на кровати, свесив босые ноги.

— Боюсь, это вас не касается, фрон Рыбальски, — резко ответил я. — И ухаживать за мной не надо. Забирайте сына и…

— Очень даже касается, — перебил меня мужчина. — Я же должен понимать, за кого выдаю дочь.

— Ммм?!?

— Вы что-то перепутали. Я не собираюсь жениться на Луиджии.

— Вам придется. Если не хотите неприятностей.

Рыбальски был убийственно серьезен и мрачен. Лука растерянно переводил взгляд с отца на меня и шумно облизывал палец, макая его в миску с шоколадом.

— Во-первых, я не отец ее ребенка, могу поклясться вам в этом…

— Я знаю, — кивнул он. — Но это неважно. Я положу за Лу щедрое приданое, чтобы компенсировать вам…

— Мне не надо ничего компенсировать! Я не женюсь на Луиджии!

— Тогда мне придется использовать все свои связи, чтобы…

— А во-вторых, — перебил я его, — вы сейчас в моем лице угрожаете Ордену Пяти.

— Как это?

— Можете поинтересоваться у казначея винденской ложи когниматов, отца Васуария, он подтвердит, кто я. Брат Кысей из Ордена Пяти!

— Но… — растерялся Рыбальски. — Даже если и так. Какая же вам разница, помилуй бог? Вы же собирались жениться? На малышке Розалинде? Так моя девочка много лучше! А то, что с ребеночком возьмете, так ничего страшного. Она вам еще родит. А приданое я такое дам, что вы ни о чем жалеть не будете!..

— У меня денег больше вашего, — раздраженно ответил я и покачал головой. — За всю жизнь не потратить. Уходите, фрон Рыбальски. Я ни на ком жениться не собираюсь. Ни на малышке Розалинде, ни на вашей девочке.

Я встал на ноги, выпроваживая упирающегося Рыбальски. Головокружения не было, тошнота тоже прошла. И это было странно. Страшное подозрение закралось при виде перемазанной шоколадом рожи Луки. Мальчишка довольно улыбался.

— А ну-ка иди сюда! — я дернул его за шиворот, заглядывая ему в глаза. — Ты опять пичкал меня этой гадостью?!? Где ты ее взял?

— Отпустите моего сына! — возмутился Рыбальски.

— Н-н-нет! — отчаянно замотал головой Лука.

От удивления я даже выпустил его воротник.

— Ты заговорил? Но как?.. И не ври мне!

— Оставьте моего сына в покое! — влез между нами Рыбальски, глядя на меня снизу вверх. — Он из-за вас места себе не находил! Ухаживал и горшки за вами выносил! И лично помогал фрону Лешуа приготовить вам шоколадное лекарство! Которое и поставило вас на ноги, между прочим!

— Лешуа? Как Лешуа? Он вернулся?!? Где он?

— Когда вы вернулись? — с порога спросил я, ворвавшись в номер.

Дерек зашелестел газетой, опуская ее, и взглянул на меня. Перед ним на столике дымилась чашка кофе, были разбросаны какие-то записи, стопка книг угрожающе накренилась над краем. Остро пахло шоколадом. Широко распахнутые окна гостиничного номера заливали комнату щедрым солнечным светом. Лешуа тяжело вздохнул и кивнул мне присаживаться:

— Я рад, что вам уже лучше, господин Тиффано. Не стойте, лекарь сказал, что вам вредно…

— Я сам решу, что мне вредно, а что нет! — взорвался я. — Почему вы сразу не показались мне на глаза? Я волновался!..

— Вы не могли волноваться, поскольку валялись в беспамятстве несколько дней, — спокойно парировал он и встал, силком усаживая меня в кресло напротив. — Нам о многом следует поговорить. Да садитесь же!

— Рассказывайте. Что с вами случилось? Вы видели Хриз… в смысле Лидию?

— Видел, — кивнул Лешуа и помрачнел. — Вы мне симпатичны, господин Тиффано, поэтому буду искренен. Я заключил с госпожой Хризштайн сделку и…

— И вы тоже? — выдохнул я, до хруста костей впечатывая кулак в ладонь.

— Поймите, у меня не было выбора, — виновато отвел глаза Лешуа. — Моя Милагрос… Она в заложницах у этой дряни.

— И что она от вас потребовала? Следить за мной? Пичкать дрянным шоколадом? Мешать мне? Что?

— Нет, — невесело усмехнулся Лешуа. — Жидкий шоколад предназначался не вам… Просто влез Лука и…

— Не мне? — нахмурился я. — А кому?

— Это все ради Алисы…

— Алисы? К чему здесь Алиса? Объяснитесь.

Лешуа наконец оторвался от напряженного созерцания носка своего сапога и поднял на меня взгляд бесцветных глаз, явно покрасневших от недосыпа.

— Алиса и есть Александра. Она — дочь Милагрос. Пусть поздно, но я ее нашел.

Я встал на ноги и подошел к распахнутому окну, осмысливая новости. Пригожий весенний день был упоен ароматами цветущей акации, которая перебивала даже горькую вонь шоколада. Я вцепился в подоконник и прикрыл глаза, подставляя пылающий лоб слабому ветерку.

— Что от вас потребовала Лидия? — повторил я вопрос.

— Чтобы я признал Алису своей дочерью. Тогда ее примут в семью Рыбальски. Милагрос мечтает о счастье для своей девочки, поэтому я все сделаю…

— И это все? Все, что от вас потребовала Лидия? — я резко обернулся и уставился на Лешуа. — Отвечайте!

— Больше я ничего не могу вам сказать, господин Тиффано, — уклончиво ответил он. — Я понимаю ваше отчаянное желание поймать Лидию, но… Просто прошу вас и полагаюсь на ваше благородство. Милагрос не сделала вам ничего дурного, она не может быть в ответе за деяния своей безумной хозяйки. Не мешайте мне. Не ломайте жизнь Алисе.

— Мы все для нее просто пешки, — пробормотал я. — Просто пешки…

— Согласен, — кивнул Дерек. — Но лучше быть пешкой, которую берегут, чем слоном, которого съедят на следующем ходу.

— Ошибаетесь, господин Лешуа, лучше быть игроком, который двигает фигурки! И если эта паскуда думает, что сможет у меня под носом плести свои интриги, то она жестоко ошибается!

— Она уже… кхм… — закашлялся он.

— Что уже? Она уже что?

— Простите, — повар нервно отпил из чашки. — Я не сказал вам. По поводу шоколада. Пока вы валялись в постели, я был представлен Шарлотте и Джеймсу Рыбальски. Они пока ничего не знают. Я собираюсь признать Алису своей дочерью на званом ужине в их особняке. Рыбальски очень обрадовался, когда я согласился готовить для него. Чтобы поразить всех, на десерт подам шоколад по особому рецепту…

— Вашему рецепту? — быстро спросил я. — Или этой?..

— Моему, — успокоил меня повар и кивнул на записи. — Как раз пробую разные сочетания. Кстати, Лука… Он поил вас розовым шоколадом. Вам понравилось?

— Не уводите разговор в сторону! — разозлился я. — Что Хриз хочет от Рыбальски?

— … Я назвал его розовым из дополнительных ингредиентов, а не из-за цвета самого шоколада, разумеется…

— Ей нужны деньги?

— … Розовый перец, лепестки роз, лесная земляника, шафран и…

— Неужели ей мало трех тысяч, что я заплатил за ваше освобождение?!?

— … и горький розовый миндаль… О господи! Она и с вас взяла золото? Прохиндейка! Я вам все верну.

Я встал из-за стола и покачал головой:

— Не стоит себя утруждать. Я сам все верну. Когда поймаю ее. С лихвой мне за все заплатит. А с вами, господин Лешуа, мы теперь по разные стороны. Не обессудьте. Удачи.

— Подождите! Вы примете приглашение на этот ужин?

— И не подумаю!.. — я уже собирался громко хлопнуть дверью, но тут Лешуа…

— Уверен, она там тоже будет.

— Что? — обернулся я к нему.

На его лице блуждала загадочная улыбка.

— Знаете, когда госпожа Хризштайн впервые появилась в моем поместье, я уже тогда понял, что от нее будут неприятности. Хотя даже не представлял, насколько большие. Но с другой стороны, с ней никогда не бывало скучно. Сами понимаете, что такое веселье, как званый ужин с императором, она в жизни не пропустит… — он лукаво мне подмигнул и ухмыльнулся.

Мне пришлось выдержать осаду Розалинды, которая приехала со всей родней проведать меня. Она привезла корзинку всякой снеди и пыталась меня ею напичкать, свято убежденная, что от любой хвори поможет пирог с луком и сыром, сдобренной домашней запеченной вырезкой. Хотя, признаться, выпроводив семейство Альбертини восвояси, я уплел все подчистую, мрачно жуя и размышляя над положением дел. Сдаваться я не собирался, как и быть пешкой в игре Хриз. И даже слоном. Я уже нащупал слабое место безумицы. Стоит мне увидеть ее вновь, я с легкостью соберу ее образ воедино и больше не допущу глупых ошибок. Ни за что не прикасаться к ней, не позволять срамным мыслям взять вверх над разумом, не вступать с ней в разговоры… В идеале, лучше всего будет мешок на голову — и в экипаж. А потом в замок. Да, именно так. Надо все приготовить. Заехать к отцу Васуарию. Получить золото. Нанять головорезов. Хотя нет. Не стоит мелочиться. Возьму лучших наемников. Но лучшими из лучших считались бойцы варда Даугава… Однако вряд ли воевода обрадуется моему заказу после того, как я вывел его на чистую воду. А с другой стороны, деньги нужны всем. Хотя… А если Хриз давно спелась с воеводой? Ведь не зря же он выделил ей в сопровождение своих бойцов? Господи, у меня уже, кажется, начиналась паранойя… Безумица мерещилась мне повсюду. Но с воеводой я, пожалуй, связываться не буду. Просто на всякий случай.

Воевода Дюргер был страшен. Жуткие шрамы превратили его лицо в рубцовую маску, на которой сверкали черные волчьи глазища и смятый в лепешку нос. Наголо обритый, однако с разбойничьими длинными усами, он внушал наверное больше опасений, чем те, от кого был призван охранять. Однако его рекомендовал отец Васуарий, поэтому я отбросил сомнения в сторону.

— Станете своим вардом в Соляном замке и селении бесцветных неподалеку, — продолжал я объяснять задание. — Будете охранять, чтобы не одна мышь не проскользнула. А еще понадобится четверка ловких бойцов с экипажем наготове, которые будут постоянно меня сопровождать, но так, чтобы держаться незаметно.

Воевода Дюргер кивнул, продолжая хранить молчание.

— И вот… — я подвинул ему потрепанный лист. — Портреты преступницы висят на каждом столбе, но я хочу, чтобы каждый из бойцов взглянул на оригинал и хорошенько запомнил это лицо. Она умеет маскироваться. Ловить мы будем ее.

Я постучал пальцем по рисунку, и тут воевода заговорил, повергнув меня в замешательство удивительно приятным, мягким голосом, абсолютно не подходящим его бандитской внешности:

— Цветочка-то ловить?.. Ну ловить-то мы можем, вот только поймаем ли?..

Краска смущения бросилась мне в лицо, а потом я вспомнил и понял, что имел в виду воевода. Цветочек был еще одной кличкой безумицы, а вовсе не тем, что я подумал.

— Поймаем! — стукнул я кулаком по столу. — Или у вас есть сомнения в собственной компетентности, воевода? Если так, то я найду кого-нибудь другого!..

— Да погодите вы, фрон профессор, — накручивая ус, протянул воевода. — Не горячитесь-то. Все обтолковать-то надо. Тем более, в селении бесцветных сейчас-то стал вардом Даугав…

— Что? С какой это стати? Как он посмел?

— А чего удивляетесь-то, фрон профессор? Замок-то ваш, но земля общины вам-то не принадлежит. А воевода-то столковался с ихним старостой…

— Их, — невольно поправил я. — Их старостой. Я не хочу видеть воеводу Даугава поблизости замка. Займитесь этим. Ах да… Мне нужна ваша помощь в еще одном деле.

Букет огненно-алых роз больно колол кожу шипами, но я мужественно терпел, равно как и недовольное сопение Нишки по правую руку от меня. Отец Игнатий не торопился, явно войдя во вкус и вещая поминальные банальности с чрезвычайно торжественным видом. Мы стояли на кладбище, где по моему настоянию производилось заупокойная служба по Пихлер и символическое погребение того, что осталось от ее тела. Поскольку ничего не осталось, то в гроб положили ее любимый сценический наряд и… часики. Они были найдены на сцене, когда мы с Нишкой обыскивали здание театра, и еще больше укрепили меня в подозрениях. Работа Гральфильхе. Безумная увлеченность часовщика рубинами, неприязнь к Рыбальски из-за того, что тот испортил "Кровь", странные рассуждения о природе света и тьмы… Но одних подозрений было мало. Кроме того, у меня не было мотива. Зачем мастеру губить девушек? Ладно, он мог погубить Ежению в отместку за погубленные мечты о камне. Но остальные танцовщицы? И почему только сейчас? Поэтому я полагал, что безумный талант часовщика кто-то использовал. Возможно, воевода Даугав. Первой жертвой, несомненно, была его сестра Ежения, которую он заточил в замке. Был ли он в сговоре с часовщиком? Или послужил невольным сообщником колдовству? А может, был кто-то третий? Это предстояло выяснить. Однако на заупокойную службу воевода не явился, и я беспокоился, что известие о ней попросту до него не дошло. Зато был Гральфильхе. Он щурился от яркого дневного света за толстыми стеклами очков, потел, вздыхал, перетаптывался с ноги на ногу и все время выглядывал кого-то в толпе. Людей собралось действительно много. Был и Рыбальски под руку с женой и уже тремя отпрысками. Луиджиа тяжело опиралась на трость, была бледна и странно схожа худобой и траурным видом с Шарлоттой. Интересно, кто отец ее ребенка? Какой-нибудь циркач? Девушка казалось мне такой чистой и целомудренной, что известие о ее беременности было как снег на голову… Зато ее брат Лука вполне соответствовал ожиданиям. Он выделялся из безликой черной массы вызывающе желтой рубахой, собранной щеголеватым ремнем, который не спасал от сползающих штанов. Они болтались и сползали с тощей задницы, когда мальчишка начинал вертеться и чесаться. Он подтягивал их, получал болезненный тычок от старшего брата Сигизмунда, вздыхал, но продолжал лучезарно улыбаться во все тридцать два зуба. Улыбаться и глазеть на меня. Чем-то он до тошноты напоминал Хриз… Тьфу, померещится же тоже! Я оставил сопящую Нишку и протолкался к часовщику, став рядом с ним.

— Как поживаете, мастер Гральфильхе?

Он покосился на меня и вздохнул:

— Плохо, фрон профессор, плохо.

— Почему же? — удивился я. — Неужели вы так опечалены из-за жуткого происшествия с фронляйн Пихлер?

Он неопределенно пожал плечами и платком вытер пот со лба.

— Мои часы стали опаздывать, — опять огорошил он меня.

— Какие именно? Те, что вы изготовили для фронляйн Пихлер? Удивительная работа. Кстати, их положили в гроб на память несчастной…

— Львиное сердце, — опять невпопад ответил он.

— Что за львиное сердце? — терпеливо допытывался я, не обращая внимания на шикающих прихожан, возмущенных нашим неподобающим поведением и громкой болтовней.

— Мои часы на ратуше. "Львиное сердце". Они опять опаздывают!

— Хм… — я задумался ненадолго. — А часы фронляйн Пихлер тоже опаздывали?

— Они спешили. Они вечно спешат!

— А кто вам заказал их для примы? Воевода Даугав?

— Почему воевода? — настала очередь часовщика удивляться. — Император.

— Император? Сам император заказал у вас часики для фронляйн Пихлер?

— Вы разве не знали, фрон профессор? Рыжая прима была его любимицей.

— Понятно… — пробормотал я, теперь уже внимательно разглядывая пышный венок из лилий, перевитый императорской отличительной лентой. — А часики других исчезнувших танцовщиц? Они тоже спешили?

— Спешит тень. Пытается догнать свет, — вдруг безмятежно улыбнулся часовщик. — Только не понимаю, почему еще не догнала…

Я похолодел, припомнив жуткое ощущение, когда Хриз нацепила клятый браслет с часами себе на запястье. Тьма, скользнувшая по ее локтю и устремившаяся к сердцу, мне не привиделась. А если?.. Я подавил желание схватить часовщика за горло и выдавить из него всю правду. Вместо этого смял несчастные розы в букете и процедил:

— А если не догонит?

— Разве можно убежать от собственной тени?

Мастер кивнул на бесформенное пятно тьмы, расплывавшееся у меня под ногами. Солнце было в зените и немилосердно припекало. Я пытался ухватить неясную догадку, чувствуя себя, как щенок, гоняющийся за собственным хвостом. "Львиное сердце" отстает… Часики Пихлер спешат… Тень догоняет свет… по кругу… Пихлер худеет… А кто полнеет? Где-то прибыло, а где-то убыло… Закон сохранения божьей милости… Тело убийцы разлагается слишком быстро… тоже спешит?.. Или спешит Хриз?.. Был на ней этот клятый браслет или нет? На левой руке точно ничего не было, я держал безумицу за запястье. А на второй?..

— Можно, — медленно ответил я. — Можно, если никогда не имел тени.

— Это как? — заволновался безумец. — Как можно не иметь тени?

— Если нет света, не будет и тени, верно? Вы пытаетесь украсть тень у той, кто живет в вечной тьме…

— Такого не может быть! Что за глупость вы говорите? Не может быть! — часовщик выкрикнул это так громко, что к нам начали оборачиваться. — Не может!

Он топнул ногой и схватился за воротник, пытаясь ослабить его.

— Я заказал у вас часы для той, кого нет, — продолжал я испытывать его терпение. — Помните, что я вам сказал? У нее нет света. Вам нечего у нее красть.

Мастер побагровел от гнева и сцепил кулаки.

— Нет! Нет! Нет! — он был готов наброситься на меня. — Свет есть у всех!

Обеспокоенные скандалом, к нам уже спешили. Рыбальски, все еще лелеющий надежду увидеть меня в зятьях, едва успел перехватить за шиворот Луку, который полез с кулаками на часовщика.

— Сынок, подожди! Что здесь происходит, фрон Тиффано?

Но я не обращал на него внимания, не сводя взгляда с часовщика.

— Мастер Гральфильхе, следите за собственной тенью. И за собственным светом. Потому что та, которой я подарил ваши часы, однажды придет за вами. И украдет уже вашу жизнь! Как вы украли время у этих несчастных!..

Часовщик вдруг начал смеяться. Он хохотал и хохотал, до слез, согнувшись пополам, до икоты, до изнеможения. Рыбальски растерянно смотрел на него какое-то время, а потом перевел взгляд на меня и пожал плечами:

— Психи. Оба психи. А я еще хотел отдать за него дочь. Пошли, Лука! Я запрещаю тебе общаться с профессором. И не ной мне тут!

— Мне надо!

— Ты точно псих, — покачала головой Нишка. — Говорю, это невозможно. Никто не даст тебе разрешение на обыск и тем более…

— Это он. Я уверен в этом.

Не оборачиваясь ко мне, она пожала плечами и направилась к воротам кладбища.

— Какие твои доказательства? Его истерика? Ну так это… Довел уважаемого мастера до припадка своими мерзкими обвинениями! — передразнила она меня словами Шарлотты, которыми та вступилась за часовщика.

— Госпожа Чорек, прекратите! — я дернул ее за рукав, останавливая и разворачивая к себе. — Мастер Гральфильхе безумен. Это должно быть очевидно даже вам…

— Даже мне?!? — мгновенно набычилась Нишка. — Да ты!..

— Не перебивайте. Я уверен, что все дело в "Львином сердце"…

— Чего? Ты совсем ку-ку?

— Так называются ратушные часы. Часовщик хотел в их механизме использовать "Кровь"…

Нишка скрипнула зубами и выпятила челюсть. Я торопливо пояснил:

— "Кровь" — это имя фамильного рубина Рыбальски. Но Джеймс тайком от отца украл камень и расколол его, чтобы сделать обручальное кольцо Ежении…

— Как мило, — пробурчала девушка.

— Не перебивайте. Камень оказался испорчен. Это могло послужить толчком для Гральфильхе. Он сошел с ума и…

— И что? Что? Девушки начали исчезать только теперь! А эта твоя Ежения вовсе не была первой жертвой!

— Была, — я сам не знал, откуда у меня взялась такая уверенность. — Она была первой жертвой. Я не сомневаюсь.

— Ты же утверждал, что ее увез и спрятал в замке воевода Даугав. Там она благополучно разрешилась от бремени близнецами. Почти год прошел! Как-то очень долго ждал Гральфильхе, чтобы свести с ней счеты! И как вообще нашел? А потом и вовсе, почти двадцать лет выжидал, пока снова не начал…

Я нахмурился. В словах Нишки тоже имелся резон.

— Возможно, Гральфильхе потерял ее след. А потом отыскал. Слушайте, ведь почти все сходится! Он украл жизнь Ежении и успокоился. Но потом в городе появились ее дети, Лука и Луиджиа. Он почуял их и снова обезумел…

— Бред! — фыркнула Нишка. — Что он там мог почуять? И почему не украл их жизнь, а вместо этого взялся за танцовщиц?

Что-то не сходилось. Вот если бы не было бесцветных близнецов… Но они же есть? Стоп-стоп! Все не то.

— Свет и тень…

— Что за?..

— Не перебивать! Свет и тень. И время. Девушки худели. Теряли вес. Их часики спешили. Обманывали время. Тик-ток человеческих сердец! Почему я не додумался сверять пульс у Пихлер? А "Львиное сердце"? Госпожа Чорек! Узнайте, поступали ли жалобы на то, что ратушные часы на площади Доммайер опаздывали. И когда впервые это случилось? Уверен, что это совпало с исчезновением первой жертвы и появлением в городе цирка. Расспросите про Луиджию и Луку. И про их фальшивого дядю Ежи Кава тоже не забудьте. А еще узнайте, имелись ли у остальных жертв часы работы мастера Гральфильхе… А с Еженией я сам разберусь.

— Хм… вот это уже что-то, — пробубнила Нишка. — А то бред несет какой-то, а мне…

— Помолчите! — я ухватился за прутья кладбищенской ограды и наклонил голову, пытаясь избавиться от тошноты. — Обязательно узнайте, что случилось с "Кровью". И если разрешение на обыск лавки и дома мастера Гральфильхе нам не дадут, то никто не запретит нам наведаться в ратушную башню, чтобы взглянуть на часовой механизм "Львиного сердца"…

— Что вы затеяли? — спросил меня Лешуа за завтраком.

— Если будете видеть госпожу Хризштайн, — ответил я, пододвигая чашку с кофе и блюдо с булочками к себе поближе, — то передайте ей, пожалуйста, чтобы она не вздумала носить часы мастера Гральфильхе, которые она у меня стащила. Он колдун. И его часы опасны. Для ее же блага пусть вернет их мне.

— Я не увижу Лидию. Она не так глупа. И не надо за мной следить. Отзовите своих…

— Не отзову, — я кровожадно впился в румяную булочку.

— Господин Тиффано, — устало вздохнул Лешуа. — Это вы побывали в доме на Фидеркляйд плац? Где Равена? Куда вы ее увезли?

— Не скажу.

— Это же глупо! Вы сами должны понимать, что вам это не поможет. Ну допустим вы схватите Лидию. Дальше что? Что вы будете с ней делать? Это ж как встать на пути лавины и кричать, что поймал. Все равно ж сметет с пути. Так и Лидия заморочит вам голову и вывернет все по-своему…

— Пусть попробует. Демон! — я подавился булочкой и закашлялся. — Что за гадость?!? Тьфу!

— Шоколадная начинка, — грустно сообщил мне Лешуа. — Нравится?

— Идите в пень со своим шоколадом! — разозлился я, отплевываясь. — Вы это нарочно? С ее подачи, да?

— Лидия почему-то вбила себе в голову, что шоколад способствует мужской силе.

— Похотливая дура!

— Но самое главное, что в это поверили остальные, — продолжал Лешуа, глядя на меня с усмешкой. — Ко мне уже обратилось несколько аптекарей, готовых купить рецепт жидкого сладкого шоколада за любые деньги. А вы тут булочками перебираете…

Я встал из-за стола и бросил скомканную салфетку на стол. Настроение было безнадежно испорчено.

— Надеюсь, госпожа Хризштайн появится на званом ужине, чтобы по достоинству оценить и ваши булочки, и то веселье, которое я для нее приготовил.

Отец Васуарий помог мне выправить документы таким образом, чтобы тот клочок земли рядом с замком, где ютилось поселение бесцветных, отошел в мою собственность, разумеется, за щедрые пожертвования ордену когниматов и в казну магистрата Виндена. И теперь никто не мог помешать мне вскрыть могилу Ежении под предлогом… переноса старых захоронений на городское кладбище. Хотя кое-кто попытался. Воевода Даугав и Рыбальски. Оба проявили удивительное единодушие, требуя не тревожить покой их возлюбленной и сестры.

— Побойтесь бога! — заламывал руки Рыбальски и подталкивал ко мне Луку. — Ради бедного мальчика! Там же его мама! Как вы можете!

Мальчишка был непривычно серьезен и бледен. Он вымученно улыбнулся мне и плюхнулся на землю рядом с могилой. Я кивнул двум работникам, чтобы они и приступали к вскрытию могилы, а сам подошел к Луке.

— Прости меня, — я осторожно положил руку на его плечо. — Но так надо. Тебе лучше не смотреть. Пошли, вставай…

— Оставьте моего сына! Не смейте его лапать! — подскочил ко мне Рыбальски. — Пошли, сынок!

У Луки был взгляд побитой собаки, когда он смотрел на меня:

— П-п-плохой! В-в-вы п-п-плохой! — у него дрожали губы, он начал всхлипывать.

— Лука, так надо, правда, надо… — пробормотал я в свое оправдание, но на душе было мерзко, как будто я предал доверие мальчишки, который самоотверженно ухаживал за мной все это время…

— Я запрещаю тревожить останки моей сестры!

Воевода Даугав потянулся было за оружием, но его мгновенно взяли в кольцо бойцы нанятого мною варда. О численном перевесе я позаботился, но от угрызений совести это не спасало.

— Лука, ну что ты ревешь, как девчонка? — попытался я погладить мальчишку по голове, но он отшатнулся и забился под защиту к отцу.

— М-м-мама!.. Мммм…

Глухой стук известил нас о том, что гроб подняли на поверхность. Он выглядел странно свежим, как будто его закопали пару дней назад.

— Вскрывать?

— Вскрывайте, — процедил я сквозь зубы, игнорируя бешено оскаленного воеводу Даугава и тихо скулящего Луку в объятиях отца.

— Я вас засужу! Так и знайте! И плевать мне на Орден Пяти и всех церковников вместе взятых! Вы что думаете, я на вас управу не найду? Найду! Лука, сынок, не смотри! Не смотри!

Ловко подцепив крышку гроба ломом, работяга поднатужился и с треском вскрыл домовину. Я подошел к разрытой могиле, по привычке задерживая дыхание, хотя кроме запаха сырой земли и пота работников, больше никаких зловоний не доносилось. Нечему было гнить и разлагаться. В гробу было пусто.

— Так что же все-таки случилось с Еженией, воевода Даугав? — спросил я, уже не сомневаясь, что северянин прекрасно знал, что мы обнаружим внутри.

Он попытался огрызнуться, но по моему кивку бойцы варда Дюргера обезоружили его. И тут Лука завыл. Протяжно и так громко, что, казалось, его вой эхом отражался в ущелье и отзывался грозным гулом готового обрушиться на нас камнепада. Рыбальски перепугался, пытался успокоить мальчишку, но у того случилась истерика. Он бился в припадке, кровавая пена выступала на губах, тощее тельце выгибалось в судорогах. Сердце болезненно сжалось, я хотел помочь, но безутешный отец зверем бросился на меня, отгоняя от мальчишки.

— Довольны? — холодно спросил воевода Даугав, глядя на меня сверху вниз.

— Что случилось с Еженией? — повторил я вопрос, сжимая кулаки и подступая к нему.

— Помутнение рассудка после родов. С обрыва бросилась. Тела не нашли. Похоронили пустой гроб. Можно было просто спросить меня, а не осквернять ее могилу.

— Какую могилу, не смешите! Недавно вырытую обманку! Я вам не верю!

— Ваше право, — невозмутимо пожал плечами Даугав, не обращая внимания на скрутивших его бойцов.

— У Ежении были часы? Работы Гральфильхе? Отвечайте!

На лице воеводы мелькнуло недоумение, он нахмурился.

— Какие еще часы?

— Карманные! Наручные! Или даже настенные! Мастер Гральфильхе что-нибудь делал для нее? По вашему заказу? Или по заказу кого-то другого?

Взгляд воеводы ушел в сторону и затуманился, Даугав явно что-то вспомнил, потому что недобрая тень пробежала по его лицу и исчезла.

— Вы вспомнили что-то! Что? Говорите!

— Вспомнил, что завтра казнь. Будут казнить Вырезателей.

Воевода кровожадно ухмыльнулся, и больше я ничего не смог от него добиться.

Мои подозрения подтвердились. Полгода назад ратушные часы начали отставать. Мастера Гральфильхе, который единолично занимался их обслуживанием, это сильно обеспокоило. Он клятвенно обещал магистрату все устранить. И устранил. Единственная неувязка моей версии была в том, что цирк в Винден приехал всего два месяца назад. А бесцветные близнецы с фальшивым дядей появились еще позднее. Но больше всего меня удивило то, что с ними была еще одна женщина постарше. Нишка особенно не вдавалась в расспросы цирковых, считая эту линию расследования тупиковой, поэтому больше ничего не удалось узнать. Но я все равно намеревался докопаться до истины, просто пока были дела поважнее.

Магистрат по требованию Святой Инквизиции выдал нам ключи от ратуши, однако, поднявшись по винтовой лестнице на площадку башни, мы с Нишкой обнаружили, что ни один ключ на связке не подходит к тяжелому замку на дверях часовой камеры. Впрочем, и такой исход я предусмотрел, поэтому взял с собой бойцов покрепче. Они поддели замок ломом и спустя несколько минут пыхтения сковырнули его. Но дверь все равно была закрыта. Я дернул ее и обнаружил, что замок всего лишь для отвода глаз. Присмотревшись, заметил запорный механизм, хитро замаскированный в обитой тяжелым свинцом двери. Ах так?..

— Может, не надо? — с сомнением пробормотала Нишка, глядя, как по моей отмашке наемник колдует над взрывной смесью воровского порошка.

— У вас еще остались сомнения, госпожа Чорек? — холодно спросил я. — Кто в здравом уме будет так запирать часовую камеру?

— Фрон профессор, вы бы отошли с барышней, а то сейчас будет бум… — извиняющимся тоном попросил умелец.

— Какая я тебе барышня! Я — инквизитор, — привычно огрызнулась Нишка.

— Пойдемте, барышня-инквизитор, спустимся на несколько пролетов, — я взял ее под руку и потянул на лестницу.

От глухого взрыва содрогнулась башня, а в воздух взвилась стайка испуганных голубей. Нашему взору предстало развороченное нутро часовой камеры, однако все еще живой и мерно отсчитывающей время. Как будто и не металл внутри двигался в бесконечном ходе шестеренок, а что-то вздыхало, чавкало, шипело и булькало, словно огромный зверь переваривал человеческие жизни в отпущенном господом котле времен. Я подавил глупое желание повернуться и бежать прочь, вместо этого смело шагнул внутрь.

На оси анкерного механизма сиял рубиновой огонь. Тяжелый ход маятника, сцепленного с часовым колесом, заставлял вспыхивать рубин невиданных, ужасающих, неестественных размеров. Его вспышки туманили разум и вызывали головокружение, заставляя сомневаться в реальности происходящего.

— Боже, это что еще за хрень? — шепнула рядом со мной потрясенная Нишка. — Никогда такого не видела…

— Его надо остановить… — выдавил я из себя также шепотом, словно боясь, что часовой зверь нас услышит и сожрет наше время.

— Ты че удумал?

— Взорвать здесь все!

— С ума сошел!

Шестеренки неумолимо крутились, медленно двигая по кругу огромные стрелки, и вдруг все изменилось. Полдень. Рубин взорвался светом. Пространство вокруг вспыхнуло алым, башня содрогнулась, какой-то механизм пришел в движение, закрутились колеса, которые до этого были совершенно неподвижны, и пол ушел из-под ног… Бой часов был таким оглушительным, что у меня заложило уши. А потом распахнулся невидимый зев, выплевывая в нас массивные фигуры святых.

— Бежим отсюда! — заорала Нишка.

Я тоже невольно попятился, все еще не в состоянии отвести взгляда от вспышек рубинового пламени, но перепуганная девушка уже тащила меня прочь наперегонки со скрежещущей фигурой святого Тимофея…

Часовщик исчез. В лавке его не было, дома тоже никого. И никто его не видел. Обозленная Нишка ругалась с магистратом, требуя организовать облаву на Гральфильхе, но капитан Чапка не торопился. Ратушу оцепили и никого внутрь не пускали. Среди стражников мелькали красные мундиры. Появились люди из Часового корпуса. Империя заинтересовалась происходящим. У меня все больше и больше крепло подозрение, что я опоздал. Безнадежно опоздал в гонке. Вот только с кем? С безумицей, которая добралась до часовщика раньше моего? Или же всех опередил вездесущий Часовой корпус? Слова мастера Гральфильхе о потерянном свете, который имперцы никогда не найдут, не давали покоя. Впрочем, оставалась еще одна ниточка.

Отец Васуарий подтвердил мою догадку.

— Неужели размером с человеческую голову?

— Именно, — кивнул казначей. — Невероятно чистый и большой рубин.

— Сколько же он стоил? Как мастеру Гральфильхе удалось купить его для часового механизма ратушных часов?

— Вы что-то путаете, — нахмурился отец Васуарий. — Старший Рыбальски никогда не продавал камень. Хотя бы потому что ни у кого не было таких денег…

— Я ничего не путаю, — перебил я его. — Видел все собственными глазами. Часы в ратуше и огромный рубин на оси анкерного механизма. Именно такой, как вы описывали.

— Да не может этого быть! Для Рыбальски камень был семейной реликвией, приносящей пусть проклятую, но удачу. И даже то, что балбес Джеймс разбил его ради девчонки, не могло бы заставить…

— Однако заставило. Рубин теперь в часах. Это факт. Кстати, вы позаботились о приглашениях?

Казначей нервно вытер пот с лысой макушки и поправил очки, сползающие с крючковатого носа.

— Видите ли… — замямлил он.

— Говорите прямо.

— Вы сильно досадили Рыбальски. Он видеть и знать вас не желает.

— То есть, приглашений на званый вечер у меня нет? — помрачнел я.

Отец Васуарий виновато развел руками.

— Замечательно. А Шарлотта?

— Что Шарлотта?

— С ней я не ссорился. Может, стоит напомнить, что в свое время я оказал ей услугу с Сигизмундом? Разумеется, в долгу я не останусь.

— Хорошо, я попробую, — посветлел лицом казначей и вздрогнул.

За окном прогремел раскат грома. Началась долгожданная весенняя гроза, разгоняющая удушливый зной последних майских дней.

Но моя радость была преждевременной. Шарлотта не захотела идти против воли мужа и приглашать меня на званый вечер. Мысль о том, что Хриз будет там, а я не смогу до нее добраться, приводила меня в глухое бешенство. Идти на поклон к Лешуа и просить его о помощи не хотелось. Сообщение воеводы Дюргера о том, что его бойцы, оставленные в засаде в доме на Фидеркляйд плац, упустили безумицу, тоже не прибавило радости.

— Это же Цветочек, — пожал плечами воевода.

— И что? — взорвался я. — Это оправдание? Ваших орлов там было сколько? Трое? Три здоровых мужика не смогли справиться с женщиной?

— Так-то она не женщина, а демон в юбке.

Я мрачно смотрел, как его бойцы грузят в экипаж поклажу. Надо было давно заняться замком. И не только им. Но лучше поздно, чем никогда. Ловушки расставлены, сюрпризы подготовлены.

— Вам удалось что-нибудь узнать о том офицере, в которого была влюблена Шарлотта?

Воевода кивнул.

— Да, Гуго Барнум. Дослужился аж до капитана. Командовал вардом. Оборонял крепость Буревестников в Окорчемском проливе.

— Подождите, подождите, — наморщил я лоб, припоминая военную хронику. — Это ту, что сдали пиратам?

— Она самая. А капитана засудили за государственную измену и сослали на каторгу.

— Понятно, — разочарованно вздохнул я, досадуя, что оборвалась еще одна ниточка.

— А три месяца назад он сбежал-то, — огорошил меня воевода.

— Как? — внутренне подобрался я.

— А поди, узнай-то, как, — хитро ухмыльнулся Дюргер в разбойничьи усы. — Но среди наших ходют слухи-то, что ему побратим помог.

— Кто? — коротко спросил я, догадываясь, каким будет ответ.

— Ингвар. А не пойман, значит не вор. Да и теперь-то что? Если и поймают, ничего ему-то не сделается, — вздохнул Дюргер.

— Почему?

— Адмирала-то, что его сослал, самого давно в отставку отправили, а вот на днях дела по евойным приказам-то и подняли. Так что теперича капитану Барнуму вернули-то звание, невиноватый он оказался.

— А про какого адмирала речь? Про Мирчева?

— Ага. Чудные дела-то творятся. Не иначе как опять войну-то затевают, раз каторжникам начали взад звания вертать…

Я поморщился из-за его безграмотного говора, но мои мысли были заняты другим. Война. Ее призрак маячил над городом угрожающей тенью, а действия безумицы еще больше подливали масла в огонь. Я должен ее остановить. Кроме того, чутье подсказывало мне, что все, даже малозначительные на первый взгляд факты связаны невидимой, но прочной нитью. Надо просто спокойно сесть и все обдумать…

— … А уж если тайный сыск в дела-то военные вмешивается, то и вовсе ждать беды-то, — горестно закончил свои измышления воевода, и я встрепенулся.

— Почему тайный сыск?

— Так приказ о помиловании Барнума лично советник Сипицкий подписал.

Холодная змейка дурного предчувствия скользнула по спине. Офицер Матий обмолвился, что советник принял условия безумицы, а спустя три дня тот скоропалительно подписывает приказ о помиловании. И кому? Тому самому офицеру, побег которому предположительно устроил воевода Даугав! Я не идиот, чтоб верить в подобные совпадения. Если предположить, что беглый каторжник прятался в торговом обозе, то становилось понятным, почему воевода выделил двух бойцов для сопровождения Хриз. Чтобы не попасться на таможенном досмотре, он отправил беглеца в поместье к своему шурину, а заодно избавился от безумицы. Но почему та поставила советнику такое условие? Зачем ей нужно помилование для Барнума? Я скрипнул зубами от злости, вдруг как наяву представив мерзавку в объятиях каторжника. Прибью обоих!..

— Воевода Дюргер, мне нужен портрет Гуго Барнума.

С плохо выполненного рисунка на меня смотрела бандитская рожа. Борода, большой нос с заметной горбинкой, темные злые глаза. Снедаемый болезненной ревностью, я жадно всматривался в портрет Барнума, гадая, могла ли Хриз соблазниться таким типом… А еще лицо каторжника казалось мне смутно знакомым. Я его уже где-то видел. Но где? А если представить, что он сбрил бороду? Я закрыл ладонью нижнюю часть лица на рисунке и обомлел. На меня с портрета смотрел… Ежи Кава! Водоворот мыслей завертелся так, что я был вынужден сесть. Ноги меня не держали. Как беглый каторжник очутился в цирке? Получается, та женщина — Милагрос? Но где тогда пряталась Хриз? Тоже в цирке? А если прячется до сих пор?.. Я вскочил с места и ринулся к двери, но потом заставил себя остановиться, закрыть глаза и сосчитать до десяти, упершись лбом в косяк. В этот раз я не ошибусь. Не имею права на ошибку.

В цирке часть моих подозрений подтвердилась. В портрете Милагрос опознали жену Ежи Кавы, тетку бесцветных близнецов, однако никто не видел Хриз, хотя я просил всех внимательно всмотреться в рисунок, как попугай повторяя каждому, что преступница могла переодеться и поменять внешность.

Сомнений больше не оставалось. Хриз спелась с воеводой Даугавом и его побратимом. Но как в эту компанию попали близнецы? Я раз за разом прокручивал в голове сцену, когда впервые увидел выступление Луиджии и перепутал ее с Хриз. Если бы я тогда не видел изуродованное лицо девушки собственными глазами, то мог бы поручиться, что это переодетая Хриз… Они так похожи, что… Хотя нет. Луиджиа совсем еще девочка… Однако ее беременность… А ее ли?!? Мне сделалось дурно. Запах лаванды на ее волосах… Маска на лице… Фигура не та… Грудь? И уши!.. Проколотые уши! Точно! Меня обожгло огнем, щеки запылали от ярости. На регате была Хриз! А в замке кто? Волосы были ее! Хна? Как же! Хладнокровная дрянь сначала беззастенчиво вешалась мне на шею, а потом, глазом не моргнув, метнула кинжал в разбойника и убила его! Как я мог поверить, что это Лу?!? Водила меня за нос все это время! Идиот! Стоп. Настоящая Луиджиа должна была все знать… а значит… значит, может знать, где сейчас прячется Хриз!

Я с такой силой хлопнул дверцей экипажа, что задрожали стекла. Но мои натянутые до предела нервы дрожали еще сильнее.

— В особняк Рыбальски! — крикнул я извозчику.

Вышколенный управитель провел меня в гостиную и велел обождать. Сидеть спокойно не было сил. Я метался по гостиной из угла в угол, раз за разом перебирая в уме все детали встреч с фальшивой Луиджией и беленея от злости. Меня провели, как мальчишку!.. Балбес! Придурок!

— Хозяин занят, — важно изрек управитель. — Однако готов уделить вам несколько минут. Следуйте за мной.

— Фронляйн Луиджиа дома? — дрожащим голосом поинтересовался я.

— Изволит отдыхать.

Я скрипнул зубами, уговаривая себя успокоиться. Безумица ни в коем случае не должна заподозрить, что я обо всем догадался.

— Прошу вас, — управитель распахнул передо мной тяжелую дубовую дверь в кабинет Рыбальски.

— Фрон профессор, я принял вас только для того, чтобы сообщить, что больше не желаю видеть вас ни в своем доме, ни…

— Придется, — сквозь зубы процедил я и, не дожидаясь позволения, плюхнулся в кресло. — Мне нужны приглашения на завтрашний званый вечер.

— Вы не слышите, что я вам говорю? — всплеснул руками Рыбальски и встал из-за стола. — Ваши выходки слишком безумны. Да ни в одном приличном доме!..

— Безумны? — оскалился я. — Это вы еще не видели действительно безумных выходок. Вам придется пригласить меня, если не хотите, чтобы завтра весь город узнал о беременности вашей дочери!

— Вы не посмеете! — побелел Джеймс и рухнул обратно в кресло. — Это подло!

На мгновение мне стало стыдно, я словно вынырнул из темного омута и взглянул на себя со стороны. И ужаснулся. Как можно было докатиться до такого? Ведь настоящая Луиджиа ни в чем не виновата. Хотя возможно, что беременна вовсе не она, а та паскуда, что жила с каторжником в одном фургончике, спала с ним в одной постели и…

— Да, это подло, — кивнул я. — Но у меня нет выхода. Поверьте, ради вашей же дочери будет лучше…

И слова застряли в горле. А его ли дочери? Ведь мои предположения основывались на словах Луиджии о возрасте и на ее воспоминаниях о замке… Но все это время не Лу, а безумица играла со мной, как кошка с мышью. А если это был ее коварный план? Заполучить наследство Рыбальски, используя несчастных близнецов?.. Да нет, это слишком даже для нее… Но…

— Я вижу, что вы одумались, — с нажимом произнес хозяин кабинета. — Полагаюсь на остатки вашего благородства. Кстати, давно хотел вернуть вам, чтобы окончательно покончить с любыми недоразумениями. Моему сыну не нужны ваши подарки. Забирайте.

Рыбальски достал из шкатулки и положил передо мною… тот самый браслет с часами Гральфильхе. Я не поверил глазам.

— Откуда он у вас?.. — холодная тьма оникса обожгла мне пальцы, когда я взял его в руки.

— Забрал у Луки. Бедный мальчик так не хотел расставаться с этой цацкой, что пришлось…

Слова Джеймса утонули в глухом тумане, заклокотавшем в висках. Лука? Это невозможно! Разум еще пытался придумать логическое обоснование, как браслет мог оказаться у дурачка, но… Нет, нет и нет! Мальчишка совсем на нее не похож! Другой овал лица. Красные глаза. А грудь? Куда она дела грудь?!? Если снять очки на пол-лица? И парик? И фальшивую бородавку? Что тогда останется? Я зажмурился и потрусил головой.

— Вам нехорошо? — встревожено спросил Рыбальски. — Вы меня слышите?

— Лука носил браслет? — еле выговорил я.

— Что? Что вы там шепчете?

— Этот браслет был надет на Луке? — повторил я громче.

— Будто бы вы не знаете, как мой мальчик привязался к вам! Конечно, он носил ваш подарок, не снимая!

Привязался ко мне… Смешно. Это я привязался к мальчишке, искренне жалея несчастного дурачка и защищая его от жестокости… О господи! Нашел, кого защищать! Нервный смешок превратился в хохот, а потом я уже не мог остановиться.

— С вами точно все хорошо? — переспросил Рыбальски и добавил в сторону: — Ну точно, псих же…

Слезы выступили на глазах, я согнулся пополам, задыхаясь в истерическом смехе.

— Вот, попейте водички, — подвинул он ко мне стакан. — И это… не смею больше задерживать. Больше не хочу видеть вас рядом со своими детьми…

Детьми! Это вызвало новый приступ хохота. Память мстительно подсовывала мне чумазую рожу Луки, как он ковырял в носу, как закатил истерику, не желая купаться, отказываясь идти в бани и к цирюльнику… Взрыв хохота сменился беспомощными всхлипываниями, когда я представил бритую наголо светлую вояжну Ланстикун, безропотно таскающую ведра воды и выносящую за мной горшки…

— Ну что же это за напасть такая? Послать за лекарем? — суетился возле меня Рыбальски.

Лекарь? О да! Лука же так самоотверженно ухаживал за мной!.. Поил шоколадом! И тут я вспомнил, как спустил с мальчишки штаны и отлупил ремнем по заднице… Господи! Как же я был слеп! Я же просто не хотел замечать очевидного!.. Порезанные руки и лицо сразу после ограбления оранжереи! Постоянные отлучки! Ревнивая злость! А Лешуа? Конечно, он не будет встречаться с Лидией! Зачем? Если она и так у него на виду, пока он гостит в доме Рыбальски! Смех захлебнулся. Все против меня. Я схватил стакан и выпил воду залпом.

— Мне надо увидеть Луку.

— Вы не слышали? Я не желаю, чтобы мой сын общался с вами!

— Придется.

Вытащить паскуду за шкирку из особняка и сдать бойцам, которые караулят меня возле экипажа. Чего церемониться?

— Убирайтесь! — вышел из себя Рыбальски. — Или я позову охрану!

Его слова остудили мой запал. Не надо спешить. Силой мне никто не позволит забрать отсюда Хриз. В конце концов, раз я был дураком столько времени, можно побыть им еще немного… чтобы потом потребовать по всем счетам с лихвой. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

— Фрон Рыбальски, если я не получу приглашений на завтрашнее торжество, то весь город узнает не только о том, что ваша дочь беременна, но еще и том, что ваш сын и я, — я мерзко ухмыльнулся и сделал паузу, — любовники.

И ведь я даже не солгал… Рыбальски побагровел.

— Вы!.. Совратили моего сына?!?

— Нет, — покачал я головой. — Но заявить так мне ничто не помешает. Как вы там сказали? Моя репутация и так подмочена? Вот поэтому мне ничего не стоит подмочить ее и вашему сыну. Но я надеюсь, что до этого не дойдет, и вы проявите благоразумие и пришлете мне приглашения. Кстати… я знаю, кто отец ребенка Луиджии.

— Кто? И откуда вы можете знать?

— Приглашения?

Рыбальски скрипнул зубами, буравя меня яростным взглядом, но кивнул.

— Будут.

— Я просто догадался. Подумайте сами. С кем она жила в цирке? Кто легко мог соблазнить девочку? Кто, в конце концов, ее фальшивый дядя?

Я вышел из кабинета, оставив сидеть в кресле потрясенного и раздавленного Рыбальски. Мне было его искренне жаль. Он так радовался тому, что у них с Еженией нашлись дети, а на самом деле… Но теперь все вставало на свои места. Ежения была первой жертвой часовщика. Он погубил ее из мести за погубленный рубин. Но почему стал убивать вновь?..

— Ммм!

Я не успел опомниться, как спускавшийся по лестнице Лука перепрыгнул через три ступеньки и налетел на меня, повиснув на шее.

— П-п-плофессол!

Он задрал голову и лыбился мне с идиотским выражением на лице. Я даже засомневался. Актриса! Неужели можно так притворяться? Деревянной рукой я обнял ее за плечи и прижал к себе, мечтая придушить дрянь. Заболела челюсть от крепко стиснутых зубов.

— Я уже ухожу, Лука…

— Ммм!

Она не желала меня отпускать, уткнувшись в шею и тяжело сопя. А я пытался понять, неужели можно до такой степени утянуть грудь?.. Может, я сошел с ума? Вдруг ошибаюсь? А если взять и поцеловать ее? Вот что она сделает?

— Лука! — раздался резкий окрик позади меня. — Немедленно оставь профессора в покое! Я запрещаю тебе с ним общаться!

Подоспевший Рыбальски силой отцепил от меня сына и держал его за руку, глядя на меня.

— Всего хорошего, фрон Рыбальски, — церемонно поклонился я ему. — И напоминаю, что мне нужны два приглашения. Два. Для меня и моей дамы. Дамы сердца.

Я смотрел на хозяина дома, но успел уловить злобную гримаску, пробежавшую по лицу Луки. Улыбка обожания превратилась в ревнивый оскал. Последние сомнения отпали. Передо мной стояла Хриз.