Танцующая в пламени

-- Я еду во владения Ралина...

-- Но это же - Кристида! Владения Ригвина, - ахнул де Веляно... - Нарушение Сакского пакта...

-- Я знаю, но все равно поеду!

-- Я с вами, -- не понимая, что его тянет за язык, поддержал Власт.

* * *

Софья очнулась под стук колес. Состояние было кошмарным. Все тело болело, особенно голова. Тошнило и знобило. Казалось, что она вот-вот умрет. Каждый толчок кареты отдавался дикой головной болью.

Девушка еле слышно застонала. Попыталась шевельнуться и, вновь потеряла сознание...

Первой опять вернулась боль... Всепоглощающая, не дающая понять, что происходит. Собраться с мыслями.

Темнота. Дышать тяжело, голова закрыта грубой мешковиной провонявшейся конским навозом. Нежную кожу лица нещадно царапает жесткий ворс. В руки врезалась бечева. Хорошо, хоть пальцы шевелятся.

Деревянная лава то и дело безжалостно толкает в бок. Губы пересохли, потрескались. Во рту солоноватый привкус крови...

Наконец, мысли прояснились связались, вспомнила:

"Меня выкрали! Да кто посмел?!! - думала Софья. - Всех, всех до единого казню! Самой, самой мучительной смертью! Но почему Макрели до сих пор меня не нашел? Не освободил. Похоже, времени прошло уже не мало. Может, он и сам замешан? Тогда дела и вовсе плохи! Да нет же! Мартин не мог!"

Софья прислушалась к ощущениям в плече, где жила ее подружка саламандра. "Тишина... Будто и нет вовсе! Не спроста! Похитители знали и применили магию или амулет".

На шее чувствовалась его тяжесть...

Она вновь попыталась шевельнуться. На этот раз, боль была терпимой.

-- Пить! - простонали пересохшие, словно у путника пустыни, еще совсем недавно самые красивые в Торинии губы.

-- Ты смотри,.. жива,.. а я-то думал... Ну-ну...

Грубые руки стянули с головы мешковину.

Длинные грязные волосы, наполовину седая спутанная борода, рваная ноздря, равнодушные темные глаза. И лапища... Огромная, как у серого дактонского медведя, с длинными, поломанными, черными ногтями.

-- Не шали! Ежели чего,.. велено бить насмерть...

Глиняная, неприятно пахнущая кислым вином, пиала ткнулась в губы, ударила по зубам.

Вода была теплой, несвежей, но девушка с жадностью ловила каждую каплю. С тоской проводила посудину взглядом.

Онемение в зубах и языке понемногу проходило.

-- Как тебя зовут?

"Медведь" или плохо слышал или не желал отвечать.

-- Ты хоть знаешь, кого везешь? Я, Софья Торинская и могу заплатить выкуп в десять раз больше, чем тебе пообещали.

Губы стража скривились в презрительной усмешке, приоткрыв провал пустого рта.

Задавив на шее вошь, страж едва слышно прохрипел:

-- Батюшка Ваш... щедро, ой как щедро плачивал... братьев -- на колья, жену - солдатам, а сынишку...

Огромная рука сжалась в кулак, который кувалдой завис над головой.

Софья, в страхе зажмурилась, но ее пощадили.

-- ...болтать с Вами не велено. Молчите, госпожа, от греха подальше...

На ночь остановились в хвойном лесу. Стоило приоткрыть дверцу, как свежий, с густым ароматом свежей вели воздух ворвался во внутрь, закружил голову.

Поддерживаемая "медведем" Софья, пошатываясь, вышла из кареты. Оглянулась.

Проселочная дорога осталась где-то невдалеке. Невзрачная, видавшая виды, карета, запряженная парой лошадей, замерла на краю опушки, плотно, словно стражей, окруженной стройными велями.

"Как же они умудрились сюда проехать?" - успела подумать прежде, чем ощутила, что не в силах больше терпеть.

-- Оставьте меня одну! Да и руки развяжите... мне нужно...

-- А Вы... того -- не стесняйтесь. Нам велено одну не оставлять, -- насмешливо фыркнул, вышедший из-за кареты, возница.

Краска стыда мигом залила ее лицо, на время изгнав бледность.

Мужланы и не собирались отворачиваться. С нескрываемым любопытством поглядывая на девушку.

-- Скоты! - возмутилась Софья.

Слезы побежали по щекам.

Рыжий, с подбитым глазом возница и страж стояли рядом пока она неловко справляла нужду.

Большего унижения в жизни ей испытывать не приходилось. Моча забрызгала некогда шикарное платье, текла по ногам, по украшенным жемчугом бархатным туфелькам. Теперь от нее воняло хуже, чем от гогочущих конвоиров.

-- Давай глянем, какой у нее зад... и перед -- чай не каждый день возим принцесс. От нее не убудет! - предложил возница и, не дожидаясь ответа "медведя", поднял подол. Софья попыталась увернуться. Но тут же получила мощную затрещину и упала в лужу еще не успевшую просочиться в хвойную подстилку. В глазах потемнело. Опять рывок. Платье жалобно затрещало.

-- Но ты, того -- не шали! - услышала сквозь молочную пелену хриплый голос "медведя".

-- Да брось! Никто не узнает! Скажем - сдохла по пути... Обоим хватит. Попробуем благородных кровей... Мудрилы... Белая кость...

-- Сказал, не шали, и все тут! Господин граф головы поснимает. Велел же довезти живой.

-- Тьфу, на тебя, дуралея! Господин-то наш, свою, похоже, уже потерял. Неужто думаешь, ему это дело сойдет с рук. Самое время сбежать... А,.. а,.. а... пусти. Слышишь, пусти... я,.. я... тебя проверял,.. велели мне...

Софья пришла в себя от жара костра. Ее трясло изнутри, один за другим накатывались спазмы. Но блевать было нечем.

Огонь! Родная стихия рядом! Почему же молчит саламандра? Ведь сейчас ее помощь нужна, как никогда!

Опустив голову к груди, увидела висящий на железной цепи толщиной в добрый палец - знак Создателя.

Так вот в чем дело! Нужно, во что бы то ни стало, его снять. Но как? Как? Цепь короткая, но крепкая. Скорее удавит, чем отпустит.

"Медведь" ткнул под нос все ту же глиняную чашу с дымящимся варевом.

"Нужно поесть, иначе вовсе ослабну", -- решила она.

Преодолевая отвращение, сделала один глоток, за ним другой, третий.

Разваренное сушеное мясо, заправленное сеченым зерном.

Вначале казалось, что желудок не примет, извергнет грубую пищу простолюдинов. К тому же, совершенно не соленую. Но после нескольких позывов, все же успокоился. Смирился с незавидной участью.

Зато Софья сразу согрелась, а когда вновь очутилась в служившей тюрьмой карете, быстро уснула.

Последующие два дня мало отличались от первого. Боль, холод, голод и унижение - были ее постоянными спутниками.

Ехали глухими, окольными дорогами. Карета скрипела, подпрыгивала на ухабах, угрожающе трещала, готовая рассыпаться на части. Но вот, похоже, мучениям пришел конец.

Колеса ровно застучали на гладких плитах мостовой. Послышался городской гомон, который, однако, вскоре стих. Скрип ворот, сдавленный шепот прислуги...

Ее так и вели под руки, не сняв мешковины. Поднялись по скользким ступеням на второй этаж.

Взвизгнула дверь.

Наконец, снова свет. Сразу стало легче дышать. "Медведь" хмуро, и как показалось Софье, с искрой жалости, как бы прощаясь, заглянул в глаза. Перед уходом развязал руки.

Вновь, на этот раз насмешливо, взвизгнула дверь.

Софья бегло окинула взглядом новое пристанище. Презрительно скривила губы. Похоже, коморка прислуги. И вдруг,.. вдруг ей стало страшно. Впервые, по-настоящему страшно с того момента, как она очнулась. Слезы сами собой полились из глаз. Она отчетливо поняла -- живой отсюда не уйти.

То, как с ней обращались, свидетельствовало о том, что окружающие считали ее покойницей.

И это понятно. Кто решился на столь отчаянный шаг, доведет дело до конца.

Софья инстинктивно схватилась за цепь, приковавшую знак Создателя, изо всех сил дернула. Еще, еще раз. Застонала от боли. Нащупала замок, повернула к глазам. Виден лишь край. Работа торинских мастеров, без ключа не открыть. Еще раз, не надеясь на чудо, осмотрелась. Грубые деревянные нары, стол, стул. Глиняная миска, доверху наполненная присохшей кашей, деревянная ложка и кувшин с наполовину отбитым горлышком. Все! Разве еще маленькое, тусклое оконце разделенное пополам железным прутом.

Села на жесткие нары. Стараясь взять себя в руки, прикрыла глаза.

За дверью послышались голоса. Через мгновенье в комнату вошли двое. Ослепительно красивая блондинка и высокий, черноволосый дворянин. Если женщина жадно впилась в нее изучающим взглядом необычайно голубых глаз, то кавалер остался совершенно равнодушен. Только презрительно сморщил нос. Все его внимание было поглощено спутницей. Он упивался ее красотой. Жадно, большими глотками "пил" исходящий от нее приторно-сладкий аромат черных роз. В глазах ярко пылал огонь безумия.

Софья сразу поняла по чьей злой воле она здесь. Страх захлестнул с новой силой, заставил дрожать руки и губы. Повеяло ледяным дыханием Норлинга.

Блондинка чутко уловила ее состояние и торжествующе рассмеялась. Было в ее смехе нечто более страшное, чем обещание мучительной смерти. На алых губах заблестели, похожие на яд, капельки слюны.

-- Салма! Салма! Вы же мне обещали! - тянул ее за локоть, дрожащий от нетерпения, безумец. - Я свою клятву исполнил, теперь Ваша очередь...

Она непонимающе отмахнулась. Но кавалер был весьма настойчив и не собирался отступать.

Поняв, что просто так он не отстанет, Салма, тяжело вздохнув и послав Софье еще один многообещающий взгляд, вышла из коморки.

"Кто она, эта Салма? - лихорадочно думала Софья. - Что ей нужно? Зачем меня сюда привезли? Может, хотят выкуп?"

Но предчувствия были самые дурные.

Тем временем за окном потемнело, стала видна маленькая звездочка. Такая же одинокая, как и принцесса Торинии. Сжавшись, словно маленький котенок, в клубочек, лежа на грубых нарах, прислонясь к холодной стене, она тихонько плакала от безысходности.

* * *

Разбудил ее грохот, сотрясавший древние стены замка.

В окошке мелькали отблески зарева. Потом раздался вопль, который подхватили сотни голосов. Зазвенела сталь.

"Это Мартин! Конечно же, он! Нашел и пришел за мной!"

Но рожки запели клич Дактонии.

"Разборки баронов, -- оборвалось сердце. - Но все равно! Хоть какой-то шанс!"

С грохотом вывалилась дверь.

Софья с надеждой глянула в проем. Но в кровавом свете факелов мелькнуло знакомое золото волос.

-- Быстрее! Быстрее! Несите куда велела! - крикнула Салма. - Живо!

Ее грубо подхватили, бесцеремонно поволокли по коридорам, по ступеням, привязали к лавке.

-- Теперь прочь! Все прочь!

Тяжело опустилась щеколда двери. Один за другим загорались масляные светильники, разгоняя темноту по углам.

Софья, с трудом сдерживая рыдание, пыталась понять, где она.

На стенах, хранивших на себе следы старой гари, виднелись фрески - обнаженные девы и шаловливые пастушки. В каждом из трех закопченных каминов, лежало по кучке дров. На полу -- мрамор, посреди зала -- пустой бассейн.

Да это же купальня!

Тем временем, Салма торопливо, не боясь замарать, исцарапать нежные пальчики, носила под лаву поленья.

Почему-то вспомнилась Янина, столь бессердечно принесенная в жертву. Похоже, теперь настал ее черед.

"Неужели эта безумная тварь хочет меня сжечь?"

Но та, уже достав тонкий кинжал, срезала и вытягивала из-под веревок одежду. Затем пролила на острие несколько черных, мерзко пахнущих капелек из пузырька. Заглянула в глаза жертвы. На этот раз, несмотря на ужас, Софья, презрительно глядя на мучительницу, молчала. Все-таки она принцесса Торинии! И не порадует убийцу мольбами или плачем.

Стон вырвался через крепко сжатые губы, лишь, когда острие стало рассекать кожу.

Один штрих за другим -- и на груди и животе возникает силуэт Трехглавого.

"Так вот кому я предназначена!"

Но, похоже, у Салмы что-то не сложилось. Она мучительно размышляет - что не так. Наконец, ее лицо озаряет хищная улыбка. Разбив светильник, поджигает поленья.

Софья впервые в жизни почувствовала, как жжет жестокий господин огонь. Крик боли сорвался с ее уст.

Салма же, достав маленький ключик, пытается попасть в замок. Ее руки дрожат. "Ну, скорей же, скорей! Иначе жертва не достанется Трехглавому, так и не вселившемуся в рисунок! Все ее усилия пойду прахом".

-- Ну, скорей же! Скорей! Я больше не в силах выносить этой боли!

Едва слышный щелчок и знак Создателя падает ниц.

Как нежно ласкает пламя! Веселит душу и вливает силы! Оковы сняты. На плече, едва сдерживая ярость, бьет хвостом саламандра. Но Софья не спешит! Пришел час ее торжества. Очищающий огонь смывает грязь и пот, пережигает путы, бесследно стирает силуэт Трехглавого.

Теперь, уже глаза Салмы полны ужаса. Она заносит над головой, зажатый в побелевших пальцах, стилет.

Ее жалкие попытки вызывают лишь смех...

На месте человеческой плоти в пламени рождается Саламандра. Сталь проходит сквозь нее, вонзается в горящую лавку.

Рука Салмы по локоть пылает, будто сухое полено. Из открытого рта вырывается крик нестерпимой боли. Перед глазами карусельно проносятся лица убитых ею людей. Тех, кто так нетерпеливо поджидает в Мире Теней.

Саламандра, изогнув гибкое тело, хлестнула наотмашь хвостом по утратившему красоту лицу - золотые волосы, голубые глаза, алые губы, нежная кожа, вздуваясь пузырьками, подобно глине под дождем, стекают грязью на мраморные плиты. Еще удар и в прах рассыпаются кости скелета.

В купальне бушует пламя. Кажется, что горят даже камни. Раскалившись до красна, излучают неимоверный жар. Но он лишь ласкает гибкое тело Саламандры. "Весь! Весь замок с его обитателями в моей власти!"

Пеплом рассыпается запертая дверь. Вырвавшийся из купальни огонь вырывается наружу.

"Ничтожные смертные! Да как они посмели коснуться той, которая была ее воплощением в реальном мире!"

Не успевшие отступить люди вспыхивают, как сухие щепки в костре. Ее приношения Трехглавому намного щедрее, чем безумной Салмы. Дуреха, она не понимала с чем шутит! Трехглавый принимал жертвы лишь до поры. Играл будто с несмышленым котенком. Ведь он тоже инициирован ОГНЕМ! Сам Великий даровал демону Смерти огненную колесницу. Вот он -- мчится рядом, плотоядно скалит зубы, собирает обильную жатву. Коридор за коридором, комната за комнатой.

Наконец, господская спальня. Горят дорогие гобелены, резная мебель, плачет серебро украшений -- превращается в тлен годами накопленное добро. На залитых кровью перинах, с перерезанным горлом лежит тот, чьи слуги по воле Салмы привезли ее сюда. На его лице так и застыла непонимающе-счастливая улыбка. В последнюю минуту боги, сжалившись, не лишили сладкого безумия.

Саламандра на миг задержалась, затем ударила шикарное ложе хвостом. Сноп искр поднялся до потолка, ярче разгорелся погребальный костер...

Оставшиеся в живых люди в ужасе бежали из замка. Сдавались в руки дактонцев, отошедших на добрые четверть литы и с изумлением наблюдавших невиданный доселе пожар.

Казалось все, больше никто не уцелел! Но вот из зарева, словно из водной купели, вышла обнаженная девушка с развевающимися, похожими на языки пламени, волосами. Тело ее, отражая блики огня, мерцало, светясь в полумраке.

Осеняя себя знаком Создателя, солдаты подались назад. Лишь очарованный видением Власт, снимая плащ, ступил навстречу.

Их взгляды слились... "Он! Мой сероглазый суженый, так долго приходивший во снах! С волшебным мечом эльфов на боку и золотистым сиянием Рубикона в сердце!"

Эпилог

Минуло два года.

Давно улетел Небесный Дракон, а дурные предзнаменования, как это часто случается, так и не сбылись. Может потому, что все больше людей обратилось к истинной вере.

Паломники толпами собирались в ночи двойного полнолуния к стенам храма Создателя в Даке - послушать проповедь отца Дафния, посмотреть на светящуюся золотистым сиянием гробницу Светлого Рыцаря Леона Бареля.

Обычно в такие дни в Дак наезжал и маркграф Лотширский со своей молодой супругой Софьей.

Но на сей раз, их призвал находящийся на смертном одре герцог Фергюст Торинский.

Время, даровавшее мудрость и лишившее последних сил, стерло обиды. Фергюст хотел перед тем, как отправиться в дальний путь, где его заждались предки и друзья молодости, еще раз увидеть дочь и, конечно же - годовалого внука.

Софья, неся Эрика на руках, первой вступила в опочивальню отца. За ней, почтительно склонив голову, шел Власт. Фергюст, собравшись с силами, немного приподняв седую голову, призывно шевельнул пальцами. Софья и Власт преклонили колени у ложа.

Герцог внимательно смотрел то на дочь, то на неожиданного зятя, то на внука.

Эрик, вначале напуганный и серьезный, вдруг счастливо рассмеялся и, потянувшись, прикоснулся к Перлону. Другой ручонкой он держался за отцовский Ratriz.

В усталых глазах Фергюста мелькнуло недоумение, сменившееся вначале радостью и, наконец, пониманием того, что хотел сказать так чтимый им великий бог Перун...

* * *

Холодный ветер - губит орхидеи,

Колючей розе - грозы не страшны,

Как редко в жизни нас судьба лелеет!

Гораздо чаще дарит нам шипы!

Она готовит много испытаний,

Насмешек всех ее не перечесть!

Порою годы горестных скитаний,

А иногда, обманчивую лесть.

Она оставит массу лабиринтов,

Один пройдешь, другой уж впереди.

А упадешь в пути - не пожалеет!

Ведь за тобой другим еще идти!

Судьба! Судьба! К кому ты благосклонна?

Как далеко хранишь свою любовь?

Вот ты жестока и уже караешь,

А через час - улыбку даришь вновь!

Вперед, друг мой! Осилит путь идущий!

Лишь он имеет шансы на успех.

И обречен - несущий взгляд потухший

Без страсти и борьбы - победы нет!

И не кляни в своей беде судьбу ты!

Она, лишь отраженье бытия.

Запомни! Что осилит путь идущий

И шанс имеет каждый - ты и я.

Холодный ветер - губит орхидеи,

Колючей розе - грозы не страшны,

Как редко в жизни нас судьба лелеет!

Гораздо чаще дарит нам шипы!

* * *

Волшебный танец саламандры

Мечтал я в пламени увидеть,

Познав законы мирозданья

Хотя б на шаг вперед предвидеть!

Понять, в чем скрыта суть явлений,

Тех, что судьбою нашею зовутся.

Увидеть нити Ариадны,

Которые в клубок плетутся.

Пройти огонь, пройти и воду,

Услышать медных труб звучанье.

И прикоснуться вновь к любимой,

Хотя б еще раз, на прощанье.

Увидеть взор ее волшебный,

В котором может вспыхнуть пламя.

Познать восторг прикосновенья

И поцелуй сорвать на память...

Но зря фанфары не играют,

А пламя часто обжигает.

Подобно грезам на рассвете

Мечты меж пальцев убегают.

Печаль оставят на ладонях,

С тоской несбывшихся желаний!

Любви руины под ногами

Как горький плод воспоминаний.

И только время все оценит,

Смешает радости с печалью.

И бремя мудрости подарит,

Но слишком поздно - на прощанье...

Вместо послесловия

С надеждой гляжу в ее холодные серые глаза...

Но нет! Все та же снисходительная улыбка, ставшие заметнее насмешливые морщинки в уголках глаз -- до сих пор не воспринимает всерьез! Так же, как и годы назад...

-- Опять фантастика, или как там ее - фэнтези... Но ты ведь даже не вписываешься ни в один из стилей! Чудак, мечтатель, не от мира сего. Снова твои демоны, ведьмы, эльфы, мечи...

И не надоело? Морочишь голову и себе и людям! Особенно молодежи. А ведь мог бы!.. Бог не обидел. Да открой же ты, наконец, глаза. Посмотри, что творится вокруг! А ты! Ты все куда-то бежишь и других уводишь...

Она умна. Бесспорно, умна! И во многом, очень многом права. Но, но... Никак не может понять, что форма - вовсе не самое главное! Сколько серьезных произведений пылится на полках библиотек? Сколько там покоится умных мыслей и благих намерений?

Как найти путь к сердцу читателя? Донести суть того, что я хочу сказать. Поймут ли? Должны! Тогда не будут корить поэта за вычурность форм трилогий, за кажущуюся сказочность персонажей.

Откинув нахлынувшие сентиментальность и грусть, позабыв детали, даже не умея объяснить почему -- станут вдруг добрее, душевнее...

На миг прикоснуться к тому, что делает нас ЛЮДЬМИ!, а не gnezze...

А что думаю сам - могу сказать и по-иному, так, как хотела бы слышать она:

Пророка нет в своей Отчизне!

Его найдут в ином краю,

Подсунув чуждого кумира,

Похитят молодость твою!

Одев значки, напяв мундиры,

Шабаш устроили вампиры!

А нам твердят: о чистоте,

Морали, праве, о родстве!

Их ослепили власть и злато!

И среди мраморной палаты

Нас поучают свысока:

Дескать - не доросли пока!

Не вышли рылом, руки грязны,

А их мечты - ну так прекрасны!

И к счастью знают верный путь,

Но оком не моргнув - сожрут!

Вампиры будут наслаждаться

Торгуя жизнью молодой,

Тебя, унизив до предела,

Смеяться станут меж собой!

Судьба твоя пойдет на экспорт,

Товаром станет красота.

И продав души молодые,

Вновь усмехнуться свысока!

Дескать, таких у нас довольно,

Не оскудеет, сей ручей...

Неужто вечно будут литься

Реками слезы матерей?

Неужто ты, Земля родная,

Не проклянешь вампиров тех,

Которые людьми торгуют

Лишь ради низменных утех?

Так пусть проклятие поэта

Падет на души подлецов!

Повергнет в прах их пламень света!

Освободив нас от оков!

Мой юный друг! В тебя я верю!

Я знаю, правда, за тобой!

И в новом, двадцать первом веке,

Останусь рядом я с тобой!

КОНЕЦ ТРИЛОГИИ

Полтава

16.09.2001 - 4.11.2007 г.