Талисман мага

Глава 7 Западня

Впервые много-много лет назад очутившись в Тайге, Карлос испытал самый настоящий страх, ощущение полного бессилия преследовало его несколько дней. Но лес умел не только пугать — он умел еще и завораживать.

Огромные, в несколько обхватов деревья — то одиночные, то группами, похожие на гигантские колонны. Днем в просветы между кронами с трудом проникало солнце, а по вечерам в тихую, ясную погоду казалось, что оно садится прямо на зубчатые вершины… Зато стоило подняться ветру, как там, наверху, начиналось волнение, шум, который постепенно усиливался, превращаясь в грозный рев…

Подлесок, в котором можно запросто утонуть с головой; папоротники, какие-то ползучие растения…

Бесчисленные следы — и совсем свежие, и оставленные накануне…

Запахи, которыми прямо-таки насыщен малоподвижный лесной воздух…

Звуки… Особенно таинственными кажутся те, что прибавляются в темноте, когда, машинально напрягая слух, кроме привычных, дневных, начинаешь слышать то ли чей-то вздох, то ли сдержанный шепот, шорохи бесчисленных растений…

В Тайге постоянно что-то происходит. Однажды навстречу Карлосу вдруг выскочил тигр. Как он умудрился не учуять человека, оставалось только догадываться: чересчур увлекся преследованием добычи? Или запах отнесло в другую сторону? Огромный полосатый хищник был просто обескуражен: от неожиданности он бросился в сторону, на бегу задел сухостойное дерево, которое с грохотом и многократно повторенным эхом упало на землю…

В другой раз от неожиданного шума Карлос даже вздрогнул. Сначала мимо промчался молодой бафер. Со страху вверх по стволу взлетела белка; какой-то мелкий зверек стремглав кинулся в норку. Не на шутку встревожились птицы. И хотя виновник этого переполоха уже давно скрылся, успокаивалось встревоженное население леса еще довольно долго…

Однако ко всему привыкаешь — и по мере того, как бывший разведчик «Sunrise» чувствовал себя в Тайге все увереннее, отношение к нему стало заметно меняться. Из наблюдателя Карлос мало-помалу превращался в жителя леса, начиная воспринимать происходящее вокруг более приземленно, исходя из степени полезности. Следы, звуки, краски и еще многие-многие неприметные для неискушенного глаза детали стали превращаться для него в некие сигналы, предупреждения. Лишь иногда невольно засматривался он теперь на необычно красивый закат или разукрашенную осенними заморозками листву — от фиолетового, буро-коричневого, пурпурного, багряного до оранжевого и ярко-золотистого… Сегодня же Карлос был не способен видеть вообще ничего…

Он и сам не верил, что смог дотянуть до привала.

Особенно ужасными показались последние полчаса, когда от слабости подкашивались ноги, а сердце то стучало, как сумасшедшее, то вдруг почти останавливалось. Все же Карлос, несмотря ни на что, приказывал себе идти, и тело, привыкшее подчиняться разуму, не посмело ослушаться и на этот раз. Впрочем, и на разум особенно надеяться не стоило, потому что в какой-то момент перед глазами все поплыло, и бывший разведчик едва не потерял сознание. Карлос сидел, привалившись спиной к дереву, и чуть ли не со страхом вслушивался в изменения, происходившие в его организме.

А изменения, что и говорить, были нешуточными: такое впечатление, будто бы останавливался, остывал еще совсем недавно работавший в полную силу механизм. Вернее, не останавливался, а замедлял свой ход или, скорее, переходил в другой режим. Когда переживаешь новые ощущения, невольно стараешься припомнить, не было ли уже что-нибудь подобное раньше: именно этим сейчас инстинктивно и занимался Карлос: а что ему оставалось — ведь анализировать и подводить итоги станет возможным, лишь когда процесс завершится полностью. «Если тогда будет кому анализировать», — еще пытался шутить Карлос. Итак, он искал в своем опыте нечто похожее, но поскольку стареть ему, несмотря на свои двести семьдесят четыре, еще не приходилось, оставалось лишь вспоминать рассказы других. О том, например, как слабеют руки и ноги, как любое движение, если не хочешь нежелательных последствий, приходится делать более плавно, и еще много-много такого, что вряд ли может служить утешением, но тем не менее является абсолютно естественным для любого дожившего до определенного возраста человека. Даже хайлендер, молодость которого длилась неизмеримо дольше, по сравнению с обыкновенными людьми, когда-нибудь старел — правда, не сразу и не вдруг, а Карлос… С Карлосом все произошло иначе.

За несколько минут пребывания в неизвестном мире он заплатил сотнями еще не прожитых лет, но, похоже, не хватило и этого, и тогда начался ускоренный процесс старения. Пока лишь внешнего: прямо на глазах у потрясенного Михаэля первыми поседели волосы, и вот теперь — почему-то с более чем двухнедельным опозданием — процесс старения возобновился, и не просто возобновился, а словно бы пошел вглубь, поражая весь организм, и предположить, чем это закончится, было абсолютно невозможно.

Голоса сидевших у костра десантников казались странно далекими и словно нереальными: Карлос и слышал их, и как будто даже воспринимал, но связь между предыдущей и последующей фразами тут же терялась, отчего разговор представлялся совершенной бессмыслицей. Потом различались лишь отдельные слова — знакомые и в то же время чужие; они вибрировали, растягивались, скручивались в разноцветные спирали…

Уже теряя сознание, Карлос инстинктивно сжал в руке висевший на груди флакончик с розовым маслом. Отвинтить крышку не было сил, но привычное движение как бы вызвало цепную реакцию, и память — без всякого раздражителя извне — выдала информацию о сотни раз зафиксированном аромате…

Солнце уже давно зашло, но по-прежнему нечем дышать, и робкий ветерок почти не чувствуется в нагревшемся за день воздухе. Кажется, что вокруг никакого движения, но это не так: жар от земли постепенно поднимается вверх, перетекая в черное, сверкающее мириадами огоньков, небо, и создается впечатление, что звезды то вспыхивают, то гаснут — так же, как и светлячки, в сплошной черноте сада…

Сколько ему было тогда? Лет семь? Не больше… Именно тогда испытал он то странное переживание: будто бы отец (которого Карлос на самом деле не знал и не видел никогда) подхватил его на руки и посадил себе на плечи… Во второй раз Карлос ощутил незримое присутствие «отца» спустя десять лет — накануне того дня, как угодил в плен к Дэвиду. И опять была ночь, и мерцали в черном бархате южного неба звезды; и вместе с запахом цветущих розовых кустов вливался необъяснимый искрящийся восторг…

— Вам плохо?

От неожиданности Карлос вздрогнул. Обычно насмешливые глаза Марты сейчас смотрели серьезно — небольшие, светло-серые, они здорово напоминали другие… И не только глаза, а и острый, выдающийся вперед подбородок, и почти неуловимый, но все же акцент — точно такой, как у Михаэля… у Анны…

— Со мной все в порядке.

— Правда?

— Принеси мне зеркало.

— Зеркало? — вероятно, Марта подумала, что ослышалась. — Ну да, конечно… я сейчас. Сейчас принесу. — Она несколько раз недоверчиво оглянулась.

Пока Марта добиралась до своей сумки, Уве успел рассказать анекдот — сидевшие у костра десантники дружно заржали, а рассказчик тут же схлопотал по затылку от проходившей мимо «боевой подруги». Рука у Марты была не из легких: здоровяк Уве даже поморщился.

— Жеребцы! — Марта протянула было Карлосу зеркало, но вдруг словно передумала: — Или вы тоже надо мной смеетесь?

— И не думаю. Посмотри на меня внимательно…

«Поймешь вас, как же — что вы, что ваш сын все время смеетесь…» — в ее глазах по-прежнему читалось недоверие.

— Посмотри на меня внимательно и скажи: сколько лет ты мне бы дала?

Из недоверчивого взгляд Марты превратился в озабоченный — теперь это снова был врач.

«Никак заметила перемены…»

— Что скажешь?

— Чуть больше шестидесяти, — не моргнув, ответила Марта.

— Да? — осторожно, точно брал ядовитую змею, Карлос протянул руку за зеркалом.

Лицо Марты сделалось напряженным.

— Значит, говоришь, чуть больше шестидесяти, — уголки губ разведчика дернулись вверх. — Ладно, как скажешь. — Он снова взглянул на свое отражение и вдруг расхохотался…

Карлос опять мог смеяться, улыбаться, мог жить, потому что вдруг понял: далекие южные ночи и Тот, Чье незримое присутствие он так жаждал вновь ощутить, на самом деле всегда находились рядом, и оттого, наверное, в жизни и было столько удивительного. И столько испытаний… — Карлос почувствовал, как к наполнявшей его радости начала постепенно примешиваться легкая грусть. А потом эйфория и вовсе исчезла: что там опять впереди? Пайлуд, Манун, Дэвид…

Дэвид… Его план был до примитивного прост: заставить своего двойника в теле С'лейна поверить, будто ни о чем не подозревающий С'каро бродит где-то здесь, в районе Пайлуда. А поскольку С'лейн спит и видит, как бы поскорее избавиться от потенциального соперника, он, разумеется, клюнет на приманку — и вместе с небольшим отрядом лемутов (привлекать лишнее внимание ведь ни к чему) бросится по его следу и неизбежно попадет в ловушку, потому что поджидать его будет уже не С'каро, а он сам, Дэвид в облике С'каро. Да еще с санрайзовским десантом.

Только и всего. Однако для того, чтобы осуществить план Дэвида, нужно было быть Дэвидом — не больше не меньше, — то есть обладать его способностями, его мощью, которая у Карлоса, увы, отсутствовала. А потому оставалось другое: незаметно пробраться на Манун и попытаться обезвредить Нечистого прямо в его логове. План не из легких, но все же вполне осуществимый для прожившего на острове Смерти около двадцати лет «брата С'каро», если бы не кое-какие осложнения: Дэвид вдруг начал зондировать ментальное пространство. То ли Нечистый, находившийся в теле Карлоса — до того как его обезвредил Лес, — успел-таки подать сигнал своему двойнику, пребывавшему в теле С'лейна, то ли Карлос ненадолго раскрылся в тот момент, когда отвечал Амалии…

Второе представлялось более вероятным, потому что это обнаружилось как раз на следующий день после ухода Михаэля, и Карлос невольно пожалел, хотя одновременно и порадовался тому, что рядом больше не было сына. Пожалел, потому что вместе у них имелось больше шансов противостоять, а порадовался, потому что в случае проигрыша С'лейн-Дэвид получил бы все козыри.

Сумасшествие, настоящее сумасшествие — но страх за сына начинал превращаться для Карлоса в навязчивую идею. То, что Михаэль в качестве разведчика «Sunrise» благополучно вернулся из шестнадцати опаснейших путешествий, лишь усиливало отцовское беспокойство. Уж он-то много лучше других представлял себе, что означало это «благополучно»: Карлос еще не забыл, как сам всего меньше месяца назад преследовал и вчистую «обыграл» сына. Еще ужаснее было вспоминать, что сталось бы с Михаэлем, не вступись за него Лес. А Майер? Когда десантник вытащил пистолет…

«Господи…» — Да если бы Карлос еще раньше не попал во временную дыру, он, наверняка, поседел бы в эту минуту.

И Нечистый отлично знал его слабости… Знал, а потому, стоило Дэвиду-С'лейну пронюхать, что у Карлоса здесь, в Канде, находится сын, — все кончено… Нет, насколько легче, когда ты один, когда отвечаешь только за себя. Однако были еще и десантники: Майер наотрез отказался возвращаться на Остров без Карлоса.

Кстати, несмотря на свой едва ли не патологический страх за сына, старый разведчик не держал зла на Алекса, потому что понимал: ситуацию спровоцировал сам Михаэль — нельзя столь откровенно топтать человека, который заведомо слабее тебя. А Михаэль и в самом деле его подавлял: стоило ему уйти, и Алекс начал меняться прямо на глазах. Даже почти перестал пить! Впрочем, каким бы образцовым командиром ни являлся Майер, кое-что было не в его власти: слабая ментальная защита подчиненных, например. Здесь уж оказывалась бессильной любая дисциплина.

Конечно, взять под свой защитный барьер еще семерых не составляло особого труда для Карлоса — не составляло до тех пор, пока с ним все было в порядке, однако последние несколько часов разведчик едва удерживал контроль даже над собой.

Все его моральные силы уходили на то, чтобы не потерять сознание, не упасть — не удивительно, что ни следить за чужими мыслями, ни прикрывать разум других Карлос не мог. И теперь, когда он, наконец, снова пришел в себя, оставалось только гадать, что могло случиться — либо уже случилось — за эти самые несколько часов?

Все зависело от того, проверял или не проверял Дэвид ментальный эфир. Нечистый делал это ежедневно в разное время в надежде нащупать жертву, которая, по его расчетам, находилась где-то поблизости, но Карлос всякий раз умело уходил. И вчера, и позавчера, и позапозавчера… — только не сегодня… Сегодня разведчик, к сожалению, ни за что поручиться не мог, хотя, возможно, им повезло, и Дэвид еще не успел провести своего обязательного зондирования.

Карлос посмотрел на своих спутников: десантники по-прежнему сидели вокруг костра; Марта дремала на плече у Алекса. Ни малейшего волнения! Еще бы: с ними находился не кто-нибудь — сам Карлос Алонсо! Легендарный разведчик… Он усмехнулся. Голова все еще немного кружилась, а руки — когда Карлос попробовал подержать их на весу — заметно дрожали. Непривычно. Однако все это можно было пережить, если бы только знать, обнаружил или не обнаружил их присутствие Дэвид. Опять это «если бы»…

И тем не менее, если бы Дэвид вдруг начал свою ежедневную проверку, то все бы как раз и выяснилось… Карлос замер: точно по заказу, в воспринимаемом им мыслительном диапазоне появились знакомые искажения. Нечистый не «закручивал» ментальное пространство в воронку, не «просеивал» его, как это обычно делали менее искушенные адепты Зла, — его поиск напоминал легкое, почти незаметное волнение. Когда ранним утром прохладный воздух разогревается на солнце, он вот так же колеблется, медленно поднимаясь вверх… Впрочем, сегодня в этом не было необходимости: Карлос практически сразу оказался в эпицентре обволакивающих его мыслительных колебаний. Обнаружен?

Сердце дернулось — раз, два — и забилось мелко и неритмично, непривычной, пугающей болью отдаваясь в груди. Несчастное измученное сердце…

— Улетела.

«Голос Яна — значит, живой…» — подумал разведчик и наконец вздохнул, потому что навалившийся на него Онк (а это был как раз он) в этот момент откатился в сторону.

Ральф поймал взгляд гиганта и улыбнулся — Онк приветливо оскалился в ответ.

— Скажите спасибо Риу, — заметив этот обмен любезностями, усмехнулся Ян. — Его стрела попала птице в глаз чуть раньше, чем эта тварь успела сцапать вас обоих. Матка Боска, никогда еще не видел таких здоровенных, — прибавил он, качая головой.

— Надо поскорее отсюда убираться.

Что и говорить, происшествие было не из приятных: увлекшись осмотром ратуши, Ральф не услышал приближения гигантской птицы. Какой именно, он не успел толком разглядеть: в глаза бросились лишь огромные бледно-желтые лапы с острыми черными когтями да загнутый книзу могучий клюв.

— Прямо как у Дэвида, — пошутил разведчик. На самом деле ему, конечно, было совсем не до смеха: и надо же умудриться спрыгнуть именно в такой момент — ни раньше ни позже… Однако еще удивительнее было, что птица не возвращалась. Неужели убита? Ральф покосился на Риу — молодой человек так же из-под руки смотрел вверх…

От площади до набережной — вернее, до того места, где она располагалась когда-то — шли молча. По словам Яна, преследовавшие их б'буши остановились на подступах к городу, однако даже если они так и не посмеют пересечь его границу, неизвестно, сколько они способны ждать. Как бы то ни было, Ральф, Риу, Ян и Онк вовсе не планировали — а в особенности после недавнего происшествия — оставаться здесь вечно: мало ли что еще может подстерегать среди развалин? Нет, уходить — и немедленно! Только как? Морем? Большой вопрос: ведь готовый к отплытию корабль вряд ли поджидал их у причала. Подобных иллюзий не питал никто, поэтому когда корабль все же там оказался, даже Ральф, который — что греха таить! — привык к всевозможным подаркам судьбы, решил, что это уже слишком. Впрочем, лишь в первое мгновение, ибо даже издали бросалось в глаза, в сколь плачевном состоянии находилось судно — вернее, суденышко размером с небольшой рыбачий баркас.

Поверженная мачта вместе с остатками парусины завалилась набок, в палубе зияли дыры, вместо рубки торчали острые обломки, а когда путники подошли ближе, им и вовсе стало не по себе. Казалось, палуба была залита кровью: кто-то разлил и растоптал здесь красную краску. Эти-то следы — не их цвет, а форма и расположение — и настораживали в первую очередь: ведь даже если предположить, что хозяин судна в самом деле опрокинул краску и случайно наступил в нее, то он уж никак не стал бы бегать босиком взад-вперед, разнося ее по всей палубе. (Интересно, для чего здесь, вообще, эта краска? К тому же красная?) Далее, по краям бортов и бочонка с остатками засохшей краски, на обломках рубки и на мачте остались явственные отпечатки зубов: пробовать на прочность древесину так же вряд ли пришло бы в голову кому-то из прибывших сюда на баркасе. Или на вкус — судя по все тем же отпечаткам. Да, похозяйничали здесь на славу — удивительно еще, что баркас по-прежнему держался на плаву.

Сопровождаемый осуждающим взглядом Яна, Ральф шагнул вниз по трапу. Разведчик не видел — он чувствовал этот взгляд: и сейчас, и около четверти часа назад, когда осматривал ратушу, и несколько раньше. Чувствовал и отлично понимал: привыкший к дисциплине десантник считал, что не след командиру лезть вперед, если можно послать на разведку подчиненного, и был, конечно, по-своему прав — да только Ральф как раз и являлся разведчиком. К тому же привык работать один и менять своих привычек не собирался.

Свет, проникавший через проломы в палубе, позволял разглядеть все те же следы, ведущие с палубы вниз по трапу. Сама же каюта была абсолютно пуста: только перепачканные краской, прилипшие к полу листы бумаги. Ральф наклонился и оторвал кусок одного из них.

«…27 июля… (испачкано краской)… года… (опять краска)… вблизи… (обрывки слов вперемежку с краской)…» Дневник или судовой журнал?

Сразу за каютой размещался крохотный трюм. «Та-ак, опять ничего: похоже, непрошеные гости не брезговали ничем. Но главное, — это интересовало разведчика в первую очередь, — и здесь, и в каюте нет никаких признаков течи. Хотя без паруса и весел о том, чтобы выйти в море, все равно не стоит и мечтать. Правда, весла можно попытаться изготовить из сломанной мачты… Или, лучше, из палубных досок: если их с одной стороны обстругать, так чтобы удобнее держать…» Ральф остановил бесполезные фантазии: его познания в этой области были слишком скромными.

Сощурившись от солнца, показавшегося чересчур ярким после полумрака корабельных недр, разведчик поднялся на палубу.

— Ну что? — спросил стоявший ближе других к воде Ян.

— Никого и ничего: унесли все, что смогли. — Ральф перепрыгнул с баркаса на берег. — Удивительно, как они только не прихватили и сам корабль.

— Они?

— Местные жители.

— А те, что приплыли оттуда? — показал десантник в сторону моря.

— О них мы вряд ли что-нибудь узнаем.

Это было, разумеется, совершенно очевидно, однако всем сразу сделалось не по себе, и изуродованный корабль вдруг показался чем-то единственно надежным и безопасным; захотелось поскорее сесть на него, оттолкнуть от берега и уплыть — куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Между тем, здравый смысл подсказывал, что прежде чем сделать столь рискованный шаг, стоит попытаться найти другой выход — это с одной стороны. С другой же, шансов на то, что подобный выход действительно существует, было немного. Так же, как и времени на размышления.

Ральфу не давали покоя загадочные обитатели города. Если раньше, до посещения судна, об их присутствии разведчик лишь догадывался, то сейчас в этом не приходилось сомневаться. Аборигены, без сомнения, существовали и были достаточно разумны — а иначе зачем бы им понадобилось опустошать корабль. Таинственные горожане, по-видимому, вели ночной образ жизни и — что особенно беспокоило — умели скрывать свои мысли.

Последнее могло говорить либо об очень высоком уровне развития телепатических способностей, либо о некоем врожденном даре. Разведчику доводилось встречать людей, которым не нужно было нарабатывать ментальный барьер: они обретали его от природы. Правда, это касалось лишь отдельных людей — о том, чтобы такой особенностью обладала целая группа, Ральф ни разу не слышал. И все же, несмотря на необычность предположения, он склонялся ко второму варианту: как-то естественнее это было для людей, из любопытства или по другой, неведомой, причине искусавших выступающие части судна. Естественнее для них — и спокойнее для Ральфа и его спутников, ибо осознанные телепатические способности всегда предполагают более высокий уровень развития, а значит, в случае противостояния, и более опасных противников. Ведь неизвестно, что за существа обитали в развалинах древнего города.

«Черт, но куда же все-таки подевалась птица?..» Мысль эта нет-нет, да и вспыхивала в сознании разведчика, и вместе с совершенно обоснованными опасениями поднималась живая, теплая волна.

Около двух месяцев назад он без всякой надежды — просто наудачу — послал ментальный импульс, который оказался спасительным для Риу. С тех пор мальчик уже дважды спасал ему, Ральфу, жизнь: в первый раз там, в пещере, когда, не растерявшись, выхватил из огня горящую ветку и кинулся с ней на гигантского подземного червя; и вот сегодня… Ян прав: если бы не Риу, жертва Онка была бы напрасной — огромный крылатый хищник запросто унес бы и его, и Ральфа, которого б'буши закрыл своим телом.

Пропустив вперед десантника, разведчик подождал шедшего последним юношу, по-отечески обнял, и некоторое время они шли молча, невольно перебирая в памяти события, за короткий срок сделавшие их, прежде незнакомых людей, почти родными. И если Риу до встречи с таинственным «чужестранцем» мог лишь мечтать о таком старшем товарище, наставнике, то Ральфу, у которого никогда не было собственных детей, все еще не верилось, что он смог найти подход к этому своенравному, обиженному, казалось, на весь свет, подростку. Ведь в школе разведчиков учили чему угодно, только не воспитанию подрастающего поколения…

Поскольку возвращаться на ратушную площадь не имело смысла, временно возглавлявший отряд Ян свернул в сторону от центра. Однако правы были далекие предки, говаривавшие, будто бы «все дороги ведут в Рим»: примерно через три четверти часа петлявшая среди развалил «улица» вывела невольных «гостей города» к местной достопримечательности.

— Есть какие-нибудь предложения? — Как и пару часов назад, когда они впервые ступили на эту злосчастную площадь, у Ральфа противно заныло под ложечкой.

Риу и Онк, который, вообще, стеснялся говорить, ответили молчанием; Ян же, по-видимому, не уловил вопроса: он, так же, как и Ральф, вслушивался в себя.

— Что? — тревожно спросил разведчик.

— Кажется… — начал было десантник и прикрыл глаза. — Они вошли в город… — уже без всякого сомнения договорил он.

— Они идут по следу? — повернулся Ральф к Онку.

Тот кивнул. Кивнул и сразу отвел глаза; его могучая грудь быстро опускалась и поднималась. Мутант смотрел куда-то в сторону и вниз — Ральф же, напротив, поднял голову и стал зачем-то обозревать башню.

— Ты это серьезно? — голос Яна дрогнул.

Ральф лихорадочно соображал. Будь он один, он бы, конечно, проскочил, но вчетвером, да еще с Онком, ничего не выйдет: у б'буши слишком сильное обоняние, чтобы они не учуяли своего сородича — не помогут никакие иллюзии. А если еще учесть, насколько психика этих тварей отличается от человеческой… В общем, оставалось два выхода: либо море, либо башня — забраться туда, разумеется, будет нелегко, но все-таки возможно. Последнее здорово напоминало ловушку, и тем не менее здесь, на суше, Ральф чувствовал себя куда увереннее, к тому же башня его словно притягивала. Это ощущение появилось только что и усиливалось буквально с каждой секундой.

— Да. — Разведчик и сам не знал, кому предназначалось это «да»: ему самому или задавшему минуту назад вопрос десантнику.

— Подожди… — к удивлению Ральфа, Ян перешел на немецкий. Говорил он примерно так же, как Онк по-английски, но, видимо, путаться в падежах и с трудом подбирать слова для него все равно было легче, чем изменить субординации, не позволявшей открыто критиковать действия командира в присутствии подчиненных.

Хотя еще неизвестно, кто испытывал большие муки: вспотевший от непривычного напряжения десантник или вынужденный выслушивать, как коверкают его родную речь, Ральф. В принципе, он был согласен со всеми доводами Яна: да, обветшавшие конструкции ратуши могут не выдержать; да, б'буши получат отличную возможность их окружить и потом либо перестрелять, либо взять измором; да, никто не знает, на что способны местные жители… Да, и еще несколько раз да… Только вот интуиция подсказывала, что необходимо как можно скорее оказаться там, наверху, а спорить с ней разведчик не привык.

— Дай мне веревку.

Ян издал звук, напоминавший то ли стон, то ли рев, но приказ исполнил.

— За мной, — не оглядываясь, Ральф направился к ратуше…

Как и он и предполагал, верхние марши лестницы оставались все еще достаточно крепкими, правда, далеко не сразу удалось за них зацепиться: только с пятого или с шестого раза разведчику, наконец, удалось набросить петлю на более или менее подходящий выступ. Пробуя его на прочность, Ральф на несколько секунд повис на веревке, затем осторожно полез по ней вверх.

Ян перекрестился. О разведчиках постоянно рассказывали всякие небылицы: большинству из них десантник не верил, однако наблюдаемое им сейчас, похоже, подтверждало правдивость слышанного. Правдивость, но отнюдь не разумность. Ведь мало того, что это рискованно, так еще и бессмысленно. Если не сказать глупо…

«Сумасброд…» — подумал Ян, с невольным азартом наблюдая за разворачивающимся перед его глазами спектаклем.

Тем временем Ральф уже добрался до места, где крепилась веревка, переполз на лестницу и, поднявшись по двум ее маршам, пытался набросить лассо на следующий — расположенный этажом выше…

Напряжение человека, находившегося сейчас там, на высоте около двадцати ярдов, на раскачивающейся лестнице, ощущалось почти физически… Очередной заход… нет — веревка снова бессильно упала вниз… Еще раз… еще… Внезапно разведчик покачнулся… Устоял…

«Счастливчик-Ральф…» — однако ирония, с которой Ян произнес про себя неожиданно вспомнившееся прозвище разведчика, была последней, отчаянной попыткой оградить себя от обаяния этого странного человека.

Вот он опять сматывает веревку… Размахивается… Получилось! И снова утомительный подъем, и снова нужно заползать на крошащиеся ступеньки… Сначала одна, потом другая рука — сопровождавший каждое движение скрип сделался угрожающим… Десантнику захотелось отвернуться, но он не посмел, хотя и прекрасно осознавал: сорвись сейчас Ральф — помочь ему все равно не удастся… Есть!

Наверху лестница действительно оказалась гораздо прочнее: разведчик благополучно поднялся и, подтянувшись, исчез в ведущем на башню отверстии, кажущемся снизу совсем маленьким, и только после этого, освобожденный от очарования переживаемого им ужаса, Ян наконец вспомнил о том, что происходит за пределами ратуши.

— Ральф, они уже близко!

— Знаю. Я их только что видел, — откликнулся разведчик. — Значит так: я сейчас спущу веревку, а вы за нее хватайтесь. Сначала Риу — один я все равно больше никого поднять не смогу. Потом мы вместе с ним попытаемся вытащить Онка. Последний — Ян.

— Да, командир! — с неожиданным энтузиазмом отрапортовал десантник, подхватывая конец сброшенной Ральфом веревки.

Первым взлетел вверх легонький Риу — с Онком пришлось несколько повозиться, но вскоре и он оказался на последнем этаже ратуши. Вслед за б'буши Ян отправил туда же и снаряжение. Когда, наконец, дошла очередь до него самого, где-то неподалеку уже послышались шаги — экономя время, десантник не стал обвязываться веревкой, а просто ухватился за нее обеими руками и дернул, давая сигнал к началу подъема.

Сначала все шло нормально, однако примерно на середине пути веревка вдруг дернулась, закрутилась… Остальное больше походило на сон: десантника, как ему показалось, медленно и плавно качнуло в сторону; он, выпустив обрывок веревки, полетел вниз, ухватился пальцами за что-то твердое. И больно это было и неудобно, но инстинкт самосохранения оказался сильнее боли, и Ян, несмотря на явную бесполезность своих попыток удержаться — пальцы, не выдерживая нагрузки, постепенно слабели, — все цеплялся, цеплялся… А потом на его сознание точно накинули обруч, и, как тогда, на поляне, кто-то взял на себя управление его телом.

«Терпи…»

Уже готовые разжаться пальцы снова напряглись — ломая ногти, обдирая кожу; по щекам десантника потекли невольные слезы…

«Нет!» — сказал он кому-то, но ему не ответили.

«Нет…» — повторил Ян, глядя на свои окровавленные руки. Он и хотел и не мог заставить их подчиняться: они будто вросли в острый равнодушный камень…

«Терпи…»

И Ян вдруг узнал. Ах вот, в чем дело: так значит, это правда… Да, он слышал, и не раз, что есть разведчики, умеющие подчинять себе других, — слышал, но не верил, и вот теперь…

«Пусти!» — Ян напряг всю волю, рванулся…

«Карлос? Карлос, не притворяйся: я знаю, что ты меня слышишь… Ладно. Можешь пока не отвечать — скоро сам поймешь, насколько глупо ты себя ведешь…»

Что ж, очень возможно. Именно это — насколько безнадежно его положение — Карлос и пытался выяснить. «Голос» Нечистого, подобно невидимому буру, впивался в сознание, и хотя уже от одной его проникающей способности буквально вскипали мозги, привычка оставалась привычкой — увы, подобных «разговоров» за последние двести с лишним лет был не один десяток, — и вместе с до боли знакомым голосом Дэвида в сердце Карлоса постепенно начало вливаться успокоение.

«…я смотрю, ты опять связался с „Sunrise“! Я думал, ты поумнел…»

Интересно, знает он о том, что его двойник уничтожен? Опыт телепатического общения с Дэвидом (вживую они встречались только однажды) подсказывал, что в первую очередь надо было слушать: самоуверенность, хотя и небезосновательная, часто подводила Дэвида, и он, увлекшись, порой выбалтывал лишнее, невольно открывая карты.

Иногда даже казалось, будто Нечистый делал это специально, с какой-то ему одному известной целью… Впрочем, нынешняя ситуация мало располагала к исследованиям, точно так же как и… все предыдущие: с подобным «собеседником» особенно отвлекаться было нельзя и приходилось постоянно держать ухо востро…

Итак, про карательный отряд Дэвид знал — но что конкретно? Нечистый мог всего лишь заглянуть в сознание кого-то из десантников, но мог и тщательнейшим образом его изучить, и не дай бог, если этим кем-то оказался Майер: командиру, естественно, известно намного больше любого из подчиненных. Однако пока что Дэвид, несмотря на свое обычное словоблудие, был аккуратен, и выяснить подробности не удавалось.

«…то, что ты упрямый, я еще не забыл, но сейчас упрямство тебе только вредит. У меня есть к тебе пара вопросов…»

«А вот это уже кое-что…» — насторожился Карлос.

«…ответишь — пойдешь на все четыре стороны, будешь молчать — придется заглянуть ко мне в гости…» — Дэвид выдержал паузу, подчеркивая значимость момента.

«А если тебе не понравятся ответы?» — очень легко, чтобы его не «услышал» Нечистый, подумал разведчик.

«Вопрос первый: что делает здесь карательный отряд и кто его вызвал? И второй: когда и как тебе удалось освободиться от моего сознания…»

Судя по вопросам, Дэвид ничего не знал про Михаэля и про то, что его двойник, «проклюнувшийся» на несколько месяцев раньше срока, больше двух недель находился в теле С'каро, — и это здорово обнадеживало. С другой стороны, Дэвид Рой не из тех, от кого легко отделаться…

«Так как? А, Карлос? Я жду…»

…да и наивным его не назовешь: наверняка, уже поступил приказ обследовать район примерного местонахождения опального «брата С'каро» и тех, кто имеет смелость скрываться вместе с ним.

«Будешь продолжать молчать — придется…» — начал постепенно раздражаться Нечистый.

Это уже являлось откровенным враньем, и разведчик лишь ухмыльнулся: с такого расстояния ни Дэвиду, ни кому бы то ни было из адептов Голубого Круга его, Карлоса, ментальную защиту не взломать. Другое дело, если он окажется на Мануне — чего санрайзовец очень надеялся избежать.

Дэвид еще продолжал давать обещания и расточать угрозы, а Карлос уже прикидывал в уме, как бы побыстрее исчезнуть. Знакомый не понаслышке с методами, применяемыми Темным Братством (в частности с системой оповещения), бывший адепт С'каро не сомневался, что пройдет час — максимум полтора, — и его след возьмет какая-нибудь мерзкая тварь. Позже туда подтянутся лемуты — не кучка разбойников-б'буши, на которых отряд случайно натолкнулся неделю назад, а целое войско Волосатых Ревунов под предводительством кого-нибудь из темных братьев.

Нечего и думать, чтобы справиться с ними вдевятером, однако единственно возможный из подобной ситуации выход был так же не из легких.

Тридцать лет, проведенные в Канде, не прошли для Карлоса даром: как и любому члену Темного Братства, ему пришлось довольно много времени проводить в Тайге: в отдельных его районах брат С'каро чувствовал себя настолько уверенно, что ему даже не требовалась карта. Между прочим, в одно из таких путешествий будущий Великий Магистр натолкнулся на подземный лабиринт, позже превратившийся в убежище для вновь образованного Серебряного Круга. В другой раз Карлос сделал иное, не менее важное открытие.

Извилистая лесная речушка, которая преградила дорогу возвращавшемуся на Манун С'каро, оказалась довольно глубокой. Первой мыслью было просто-напросто ее переплыть, однако промозглая осенняя погода на подобные подвиги как-то не вдохновляла, поэтому Карлос в надежде найти брод двинулся вниз по течению. Берега речки окаймлял кустарник — вероятно, необыкновенно густой летом, а теперь, после того как лишился всей своей листвы, являвший собой голые перепутанные прутья. В таком негде укрыться более или менее крупному зверю, а мелкие, чье присутствие выдавали оставленные на песке следы, и сами старались не попадаться на глаза человеку, который… постепенно начинал испытывать досаду. Карлос шел уже более часа, а невзрачная лесная речушка не только не думала мельчать, но еще и становилась все более илистой, мало-помалу переходя в болото. Переплывать такую было уже не просто противно, а и опасно — с другой стороны, не возвращаться же назад?

Подступавшие к речке высокие сосны сначала как будто редели, становясь все ниже, ниже… потом на смену им пришли мелкие невзрачные елочки. Вместо кустов теперь ее окаймляли камыши. Случайно вспугнув прятавшуюся в траве большую болотную сову (которая, отлетев немного в сторону, тут же снова опустилась на землю), Карлос остановился: за очередным поворотом русла внезапно открылась на удивление знакомая картина.

Знакомая, хотя в то же время Карлос готов был поклясться, что никогда прежде здесь не бывал и это нагромождение камней — без сомнения, остатки какого-то древнего строения — видел впервые. Впрочем… Память не спешила с объяснениями, лишь неожиданно испортившееся настроение обещало их с минуты на минуту… Есть!

Ну, как же… Тот человек, вероятно, имел неплохой ментальный барьер, да и двигался настолько бесшумно, что Карлос так бы и не почувствовал его присутствия — не почувствовал бы до того самого мгновения, когда стрела незнакомца впилась бы ему в спину. Но буквально за миг до того, как стрела должна была достигнуть цели, Карлос будто услышал чей-то предупреждающий крик и успел отклониться.

Разочарование немедленно выдало неудачливого охотника, и его мозг почти оказался под контролем тренированного сознания «слуги Нечистого». Почти — потому что рука незнакомца, выполняя ранее отданный приказ, машинально воткнула нож в его же сердце…

«Чтобы не попасть в плен к проклятому колдуну…» — прочитал Карлос последнюю отчетливую мысль — остальные, быстро теряя очертания, уходили в никуда. Потом одно за другим начали «загораться и гаснуть» воспоминания. Особенно долго задержался какой-то унылый пейзаж: мрачные развалины на берегу реки, тропинка, уходящая вправо от них, и дальше…

Это напоминало карту или, скорее, схему, состоявшую из ряда условных знаков-примет. Если Карлос не ошибался, петляя между деревьев, а затем минуя несколько крошечных озер, тропинка постепенно углублялась в болото…

Что это за схема и почему она дольше других оставалась в сознании умирающего, Карлос сообразил немного позже — лишь после того, как рассеялось первое потрясение. Запечатленный в памяти неизвестного маршрут запросто мог быть той самой знаменитой дорогой в сердце Пайлуда, о которой столько говорили адепты Голубого Круга. Большинство считали это обычной легендой, но находились и такие, кто всерьез верил, что в центре болота действительно существовал некий таинственный остров… Схема, невольно подсмотренная в чужом сознании, и правда могла указывать путь к острову, однако чтобы в этом убедиться, надо было проверить…

В тростнике, поминутно подергивая хвостиками, порхали камышовки; то прятались, то снова выскакивали из зарослей какие-то пестрые, рыжеватые птички.

Некоторое время Карлос стоял в раздумье, затем улыбнулся и пошел вперед…

— Живой?

Ян открыл глаза — трещины в потолке, паутина, раскачиваемая легким ветерком. Голова раскалывалась.

— Ну, слава тебе, Господи, а мы… — Ральф точно споткнулся. — Прости, — добавил он уже совершенно другим тоном. — Прости, но один ты и так продержался дольше, чем я ожидал.

— Чем ты… — и без того холодные глаза Яна стали ледяными. — Да лучше бы…

— Лучше бы что? — перебил Ральф. — Лучше бы разбился? Ты ведь это хотел сказать, так? — теперь уже разозлился и разведчик. — Думаешь, один ты страдаешь? А знаешь, что чувствует тот, у кого скорректировали память? Не знаешь? Твое счастье… Ты в Канде! И если собираешься помирать каждый раз, когда кто-нибудь попробует заглянуть в твои мозги — тебе здесь делать нечего! Да и, вообще, в «Sunrise»… Не нравится — защищайся! Как в бою…

У Яна потемнело в глазах. Этот выскочка!. Этот плебей, возомнивший о себе Бог знает что… «Как в бою»! — он еще будет его учить! Его, потомка шляхтичей из рода Войтеховски! Послушаешь: так если ты не телепат, не гипнотизер — ты уже и не человек… Мутант чертов…

От полного ослепления десантника спасло движение где-то за стеной — впрочем Ян не сразу осознал, что именно происходит. Окружающий мир прорывался через пелену боли и гнева по частям — в виде отдельных фрагментов.

«Опять…» Опять эта ярость, это бешенство, когда почти теряешь над собой контроль… Ян едва не застонал. Человек, сидевший напротив, только что во второй раз спас ему жизнь, и вот теперь вместо того, чтобы…

— Б'буши?

— Они. — Похоже, Ральф что-то понял: в его глазах промелькнула чуть заметная насмешка.

— Много?

— Больше, чем я думал. — Разведчик продолжал улыбаться и, что было характерно для него, прежняя улыбка уже перетекала в какую-то другую.

Следующим ярким впечатлением стала боль — настоящая, реальная, а не та, ноющая в груди, от которой нет никакого спасения. Ян посмотрел на свои руки.

— Опусти сюда, — без всякого вступления сказал молчун Риу и поставил перед десантником котелок с прохладным травяным настоем.

В первый момент пальцы точно обожгло, но затем боль начала постепенно уходить…

И наконец — Онк. Гигант сидел, привалившись плечом к стене. При всем отвращении в этот момент Ян его пожалел. Все что происходило там, внизу: движение, голоса, запахи — все это, абсолютно чужое и отталкивающее для человека, было для б'буши близким и родным, однако уже навсегда потерянным. Ян никогда не умел воспринимать мысли других, но почему-то сейчас не сомневался: Онк жалел, что пошел с людьми, а не умер тогда от жажды.

Резкий гортанный выкрик, донесшийся с площади, заставил всех вздрогнуть, потом внизу наступила тишина. Ожидали ответа?

— Что он сказал?

Дико, будто впервые видел, Онк глянул на Ральфа.

— Что он сказал? — очень тихо повторил разведчик.

Однако вместо Онка, который, похоже, не осмеливался открыть рта, заговорил б'буши, находившийся внизу. Хотя слово «заговорил» подходило здесь не совсем: это был скорее набор команд — отрывистых, резких. Во всяком случае, так показалось в первые секунды, потому что постепенно непривычные для человеческого слуха звуки стали обретать таинственную гармонию, складываться в некий ритм, от которого по затылку бежали мурашки и волосы вставали дыбом. Что-то чудилось в этом знакомое — приятное и одновременно пугающее…

«Шаманка…» — внезапно вспомнил Ян, и недавно пережитый страх стал вновь обретать силу, парализуя волю и всякое желание бороться. К счастью, внизу все довольно скоро прекратилось.

— Ушли… — вслушиваясь в постепенно затихающие шаги, первым подал голос Риу.

Казалось, на него, так же как и на Ральфа, происшедшее почти не произвело впечатления, зато Онк… Его трясло, как в лихорадке.

— Выпей. — Ральф поднес к губам гиганта свою флягу.

Ян поморщился.

— Это был Шу?

Онк поперхнулся и едва не выронил флягу.

— Не торопись, — постучав его по спине, ласково сказал разведчик. — Почему они ушли?

— Шу сказа, ждать Онк… ждать день до вечер… Онк прийти — Шу прогонять маги от человек, Онк не прийти — Шу делать… — Гигант остановился, видимо, подбирая слова. — Делать Онк никогда не видеть свой отец, свой отец отца… когда Онк умереть…

— Если не придешь до завтрашнего вечера — не сможешь после смерти попасть к предкам? — уточнил разведчик.

— Никогда попасть предки, — с особым старанием выговаривая последнее слово, подтвердил Онк.

«Ничего не скажешь: идеологическая обработка по полной программе…» — Попутно Ральф не мог не отметить, насколько лучше — гораздо более бегло — стал говорить б'буши: постоянное пребывание среди людей явно шло ему на пользу. Но это было еще не все: Онк, как оказалось, тоже умел думать о разном в одно и то же время:

— Большая птица… — вроде бы невпопад добавил он. — Воины Шу добить, птица теперь нет.

«Так вот куда она делась — что ж, значит, хоть одной проблемой меньше… Правда, у птицы запросто может быть пара… Ну да, ладно: сейчас не до этого…»

Ральф быстро посмотрел на Риу: похоже, их мысли примерно совпадали.

— Отлично. А как твой Шу собирается из тебя эту самую магию изгонять?

— Привязывать дерево… не дать вода…

— То есть другими словами, тебя убьют?

— Да.

— Ясно. Ну, и что ты решил?

Онк отвернулся. Можно было не сомневаться: более ужасного наказания, чем лишиться покровительства предков, для б'буши не существовало. С другой стороны, Онк знал не понаслышке, что такое умирать от жажды, и пережить это во второй раз… Однако на деле все оказалось гораздо сложнее:

— Отец умереть, брат умереть… — продолжал гигант. — Онк — больше нет. Онк нет сын. Отец сказать: «Онк, уходить», отец отца сказать: «Уходить», все сказать: «Уходить»…

Час от часу не легче: значит, если Онк не подчинится — его проклянет шаман, тем самым лишив покровительства предков. А если подчинится, то погибнет и не сможет продолжить свой род, и тогда уже он рискует быть отвергнутым оскорбленными родичами.

Род, предки, шаман, проклятье… чем-то необыкновенно древним, исконным веяло от этих полузабытых слов. Уже в который раз человечество упорно двигалось по тому же пути (а б'буши, без сомнения, были наполовину людьми), развивалось по той же самой схеме, минуя все те же этапы. Что это — случайность? Или некая заданность, обязательность? И если так — существует ли шанс не повторить ошибки, погубившие цивилизацию? Вообще, возможно ли, отследить ошибки, пороки, изъяны, приведшие человечество к катастрофе? Кстати, не потому ли шаман б'буши, как заразы, боится влияния человека? Чего именно он боится?..

Солнце уже начало заходить, и сгорбленная мохнатая фигура на фоне растрескавшейся от времени стены напоминала персонаж из страшной сказки. Ральф перехватил презрительный взгляд Яна, и ему почему-то стало неловко и за десантника, и за других людей, за их высокомерие по отношению к стоящим на более низкой ступени развития. При всем уважении к цивилизации подобное поведение ее представителей… Ну да, Ян был типичным представителем цивилизации, причем даже не современной, нарождающейся, а еще той, ушедшей.

Правда, Ральф так до сих пор и не определил для себя, ушла ли она совсем. Иногда ему казалось, что продолжала теплиться в потомках выживших после Смерти. Например, в таких как Ян: в нем ощущалось нечто древнее, породистое. Разумеется, грешно было приводить подобные сравнения, но десантник напоминал очень дорогую антикварную вещь: такие всегда поражали своим изяществом, но в них непременно присутствовал какой-нибудь изъян. Так и Ян: будь у него поменьше гонора — цены бы не было. Онка вон невзлюбил… Кстати, что делать с Онком?

Как обычно, времени подумать опять не хватило. Луна, которая еще совсем недавно напоминала легкое полупрозрачное облачко, постепенно становилась все заметнее, все ярче, и когда она наконец предстала во всей своей красе и яркости, стены ратуши неожиданно завибрировали.