Талисман мага

Глава 1 Враги

Неприятный холодный дождь все шел и шел. Накрапывал, моросил, опять накрапывал, опять моросил — нескончаемый, мелкий, нудный. Вторые, третьи, четвертые сутки… А когда ветер наконец собрался с силами и разогнал мрачные грязновато-серые облака, Тайг уже не поверил по-летнему пригревшему солнцу. Точно странная, неуловимая грусть чудилась теперь в каждом звуке, движении, в каждом едва различимом шорохе. Или Дэвид это просто знал? Нет, скорее, помнил: почувствовал в какую-то из многочисленных пережитых им осеней, и… Он невольно споткнулся на этом слове, добросовестно поискал другое, более правильное, однако не добился ничего, кроме головной боли.

Если бы все произошло хотя бы парой месяцев позже. Но случайный сбой в системе охраны Дома Серебряного Круга уничтожил сознание С'каро слишком рано. Сорвал, сдернул прочную «оболочку», под которой пока находилась лишь тонкая «кожица». Затем этот выстрел. Пуля по-прежнему сидела где-то там, внутри, и от одной мысли, что ее рано или поздно придется оттуда извлекать, появлялась паника и бросало в пот.

Дэвид в очередной раз остановился, устало привалился спиной к дереву. Если и дальше продвигаться с такой скоростью, то лучше уж вообще никуда не торопиться: сесть на землю и спокойно ждать своей участи. Тем более, что и ждать-то совсем недолго: заработавшее во всю мощь «вновь народившееся» сознание неминуемо привлечет внимание его двойника. А поскольку в живых остаться должен лишь один… — от резкой боли в животе Дэвид согнулся пополам.

А может, и в самом деле не стоит цепляться за это несчастное, израненное тело? Просто дождаться того, другого… Он обязательно придет — почует и прибежит, как голодный хищник на запах крови. Дождаться, передать опыт, приобретенный за последние десять дней, и добровольно уйти. Какая разница — ведь все равно это тоже он, Дэвид…

Если только что он испытывал боль физическую, то после этой, вполне разумной мысли вдруг заныло под ложечкой, и стало чего-то так жалко — прямо до слез. Ясно: механизм самосохранения включился и будет биться до конца. У тела ведь тоже есть собственная память. Собственная жизнь…

К тому же, это не просто тело — это тело С'каро. Карлоса! Того самого Карлоса… (Мутные глаза Дэвида оживились, и в них промелькнуло злорадство). Карлос… Кстати, не отсюда ли и столь упорное желание во что бы то ни стало спасти Ральфа? Ну, конечно… Однако вслед за первой, совершенно бесполезной, догадкой тотчас пришла другая — куда более важная, — так что Дэвид, на минуту забыв о боли, даже улыбнулся…

То, до чего, пусть и с опозданием, додумался он, было вполне осуществимо, а главное — в случае успеха и в дальнейшем могло здорово облегчить задачу по устранению конкурентов. Да что там могло — так и будет.

Правда, для начала нужен был какой-нибудь ориентир (не назначать же встречу у ближайшей елки!), да крыша над головой. Нечистый машинально посмотрел вверх и тут же резко отпрянул — осина! Высоко-высоко, там где, казалось, сплетались вершины деревьев, мелко трепетали округлые, на длинных черенках, плотные темно-зеленые листья. Осина… Господи, почему он не обратил внимания? Ведь еще немного — и уже не стоило бы ни о чем беспокоиться, потому что дерево это способно лишить сил и вполне здорового человека. Впрочем, Дэвиду сегодня, похоже, везло: едва он оправился от неожиданного потрясения, как память С'каро (возможно, в благодарность за решение сохранить это тело) выдала необходимую информацию: всего в миле отсюда находилось то, что требовалось…

В другое время Ральф бы не шел, а крался — с оглядкой, осторожно ступая, напряженно вслушиваясь в каждый шорох. Впрочем, нет — скорее, затаился бы где-нибудь в норе, шалаше, пещере. Ночной Тайг — мало подходящее место для прогулок. Разве от безысходности, отчаяния или ярости, когда разум затуманен и все вокруг становится абсолютно безразличным? Кстати, Ральф действительно не смотрел сторонам. Погруженный в себя, он словно бы отделился от этого, полного опасностей, мира, отгородился от него невидимой, но непреодолимой стеной. Или, наоборот, окружающий мир отторг его? Его…

Канда всегда считалась в «Sunrise» страной благополучной. Время от времени сюда, правда, засылался специальный агент, но больше для проформы: никаких тревожных сигналов, за исключением гибели агента Карлоса Алонсо, с территории этого континента за последние тридцать лет не поступало. Неудивительно, что Ральф был потрясен происходившим здесь на самом деле: в Канде фактически шла война. Единственная на планете освободительная война, ибо никогда еще со времен Смерти люди не отваживались бросить открытый вызов самому Нечистому — Безымянному Властителю, Врагу человечества и жизни на Земле.

Долгие годы и десятилетия Темное Братство, поделившее страну на четыре Круга — Красный, Зеленый, Голубой и Желтый, — под руководством мастеров держало в постоянном напряжении жителей Канды. Отряды человекоподобных мутантов, иначе говоря — лемутов, руководимых колдунами Нечистого, нападали на людей, уничтожали одиноких путников и целые группы переселенцев, в то время как сами темные братья выполняли более тонкую работу: выслеживали, вынюхивали. Мощные телепаты, ученые и мрачные философы-аскеты, адепты Нечистого были способны внедриться не только в человеческую общину, но и прямо в человеческое сознание — лишь бы остановить развитие молодой цивилизации.

Со своей стороны люди не оставались в долгу. В Аббатствах республики Метс под руководством мудрых наставников готовили так называемых киллменов — воинов, владеющих всеми известными видами оружия. Они-то и становились офицерами вооруженных сил республики, Стражами Границы, способными к выполнению самых различных поручений — от патрулирования Тайга до разведки на территории Кругов Темного Братства. Именно с одного из таких специальных заданий все и началось.

Страж Границы, священник-заклинатель и киллмен Пер Дистин Иеро, посланный на поиски древнего оружия в Забытых Городах, что до Смерти назывались Соединенными Штатами, явился своего рода первым камнем, увлекшим за собой кровавую лавину войны за и против Нечистого. Вынужденный в начале своего путешествия скрываться от преследования всех четырех Кругов, Иеро затем возглавил борьбу людей и их союзников против сил Темного Братства, а спустя еще какое-то время уничтожил и самого Безымянного Властителя…

«Уничтожил, как же… — усмехнулся про себя Ральф. — Если бы все было так просто…»

Разведчик был настолько погружен в собственные воспоминания, что пропустил мимо ушей неосторожный чей-то шорох. Темный силуэт мгновенно припал к земле, сделавшись практически невидимым, затем, выждав некоторое время, снова выпрямился и вопросительно понюхал воздух. Кравшаяся за Ральфом тварь не просто чуяла добычу — видела, слышала неосторожные шаги, однако не торопилась нападать, напуганная непривычной пустотой. Весь опыт подсказывал: чего-то не хватает — чего-то такого, что обычно улавливал неосознанный телепатический дар животного. Незадачливый охотник-мутант замер в раздумье: голод требовал продолжить преследование — инстинкт же самосохранения приказывал поискать более подходящий ужин.

Остановись Ральф, задумайся хоть на минуту над тем, что происходит вокруг, где он находится и чем это ему грозит — и все было бы кончено. Но разведчик и впрямь выключился из реальности. Мысли его витали в прошлом и одновременно в будущем, и поэтому Ральф не остановился и ничего не заметил — в том числе и того, как гибкая тень осторожно соскользнула с проложенной тропы и бесшумно исчезла в кустах…

Как хотелось верить, что после гибели Нечистого все закончится! Однако в истории Канды лишь началась новая страница. Если внутри Темного Братства, потерявшего руководителя, многое изменилось: произошел раскол и началась вражда между отдельными группировками Ордена — то с точки зрения жителей континента все осталось прежним.

Как и раньше, пропадали люди, как и раньше, невозможно было выйти в Тайг, чтобы не напороться на охотившихся там лемутов, — поэтому ничего странного, что мало кто собирался мириться с таким положением вещей…

Ральф прибыл в Канду в самый разгар борьбы с ненавистными колдунами, и его семнадцатое по счету задание сразу началось с неудачи: пропал передатчик. Во всяком случае, так думалось Ральфу, однако именно эта пропажа в итоге и оказалась его спасением. Ну, откуда в тот момент разведчику было знать, что «погибший» агент «Sunrise» Карлос на самом деле не погиб, а превратился сначала в брата С'каро, затем — в Великого Магистра — главу образованного им Серебряного Круга? Что из-за предательства Карлоса трое разведчиков подверглись операции по искажению памяти и доставили в Центр неверные сведения? Дальше больше: С'каро оказался отцом Ральфа и вовсе не предателем, а жертвой обстоятельств и, что хуже всего, носителем «зародыша» сознания самого Нечистого, который предусмотрительно заложил его туда за несколько лет до своей физической гибели. Но и это еще было не все: Безымянный Владыка оставил не одного, а целых пять «зародышей»! А когда выяснилось его настоящее имя…

Ральф всегда был уверен, что никакого Нечистого на самом деле не существует. Дэвид Рой, основавший когда-то «Sunrise», придумал его с определенной целью: спасти вновь нарождающуюся цивилизацию, ибо ничто так не объединяет человечество, как страх перед общим врагом. Однако обмануть людей не так просто, потому-то и было создано «Темное Братство», призванное имитировать «деятельность Нечистого». Тоже из самых лучших побуждений! Со временем, правда, некоторые из них, извратив благородную идею, перестали подчиняться «Sunrise» и превратились в филиалы настоящего Темного Ордена. Вот тогда-то и понадобились разведчики. С их помощью предатели выслеживались и безжалостно устранялись. Выследить же и захватить самого разведчика не удавалось практически никому: за всю многовековую историю существования «Sunrise» такие случаи можно было пересчитать по пальцам. И вот в течение каких-то тридцати лет раскрытыми оказались сразу четверо! Стоит ли удивляться, что подозрение теперь будет падать на каждого? А если разведчик еще и утверждает, что видел самого Нечистого…

«Черт, черт, черт! — мысленно повторял Ральф. — Но ведь я действительно его видел, а если и упустил — так посмотрел бы я на того, кому удалось бы его удержать…»

Или просто не стоило рассказывать десантникам о том, что Нечистый существует? Что зовут его Дэвид Рой и что основатель «Sunrise», вопреки привычным представлениям, живет на Земле вот уже более двух тысяч лет? Ведь довольно и того, что Ральф, рискуя всем на свете и нарушая устав, вызвал карателей сюда, в Канду. Не удивительно, что ему не поверили! Еще бы — гораздо удобнее усомниться в здравом уме разведчика, чем представить, что где-то рядом с тобой живет человек, способный, как перчатки, менять тела и возрождаться в чужом мозгу от одной лишь оставленной там мысли.

«Прибывшие каратели встретят разведчика, охваченного манией преследования — типичный случай…»

Да, похоже, пророчество отца сбывается — правда, для этого даже не понадобилось никаких операций над мозгом, стоило лишь рассказать все как есть. Ральф невесело усмехнулся, затем его усмешка превратилась, скорее, в недобрую ухмылку, а в глазах промелькнуло высокомерие: эти костоломы… они всерьез подумали, будто бы способны удержать разведчика… Впрочем, теперь он больше не разведчик никто. Преступник или помешанный, сбежавший от своих. Никто… Отлично! Но тогда что он делает здесь, около этих развалин? Человечество он спасает! Че-ло-ве-че-ство — ни больше, ни меньше! Потому и понесся по первому же зову Нечистого — ночью, через Тайг…

Только сейчас Ральф наконец осознал, что делает и где находится: за деревьями промелькнули зеленые с красными зрачками глаза. По-осеннему резкий ветер ударил в лицо — отвратительно заскрипела единственная створка ворот, и уже знакомый тоскливый ужас стиснул сердце.

— Врешь — не посмеешь! — засмеялся разведчик, обращаясь к следившему за ним хищнику. — Ты слишком дорого ценишь свою шкуру…

«…это только люди, надеясь на авось, способны лезть куда ни попадя… — договорил он уже про себя, заходя за ограду. — Хотя…» Ральф вдруг вспомнил, что около месяца назад, когда он был здесь вместе с Тэном и Риу, одного зверя на территории бывшего поселка они все же встретили — того, огромного, с серебристой шерстью. Правда, может статься, он являлся гостем совсем из другого мира…

Разведчик огляделся. В свете луны покосившиеся, постепенно враставшие в землю строения выглядели почти зловещими, а если еще вспомнить, что где-то неподалеку начинался вход… в никуда. Во всяком случае, неизвестный хищник с серебристой шкурой там просто исчез. Исчез, как до него исчезли многие жители этого злополучного поселка. Это их страх и отчаяние, копившиеся изо дня в день в течение нескольких лет, отравили некогда чудесную лесную поляну, которую теперь стороной обходили даже наиболее крупные обитатели Тайга.

Ну и местечко! Разведчик невольно поежился, не в силах отстраниться от накатывавших одна за другой, невидимых, но зато ощутимых волн чужого ужаса. В самый раз для Нечистого, ничего не скажешь. Впрочем, разве кто знал, что это в действительности был за человек? Да и человек ли?

«Михаэль…» — прозвучало в этот момент в голове, и Ральф невольно вздрогнул.

«Я уже здесь», — так же беззвучно ответил он.

«Знаю», — вместо продолжения Дэвид передал мысленное изображение дома, где он находился сейчас.

Разведчик в сердцах выругался: как же, помнил он этот дом. Мало того, что до него еще предстояло добраться живым (ночью, в темноте, среди травы по пояс), так чуть ли не под его окнами располагался тот самый злополучный вход…

«Извини, но встретить никак не получится», — уловив недовольство «собеседника», съехидничал Дэвид.

«Значит, дело совсем плохо…» — подумал Ральф.

Пока что он не знал, радоваться ему или печалиться: все было так запутано… С одной стороны, ослабевший и беспомощный Нечистый был, естественно, гораздо менее опасен, но с другой — стрелял-то в него не кто иной, как он, Ральф, и хотя ни тогда, ни сейчас разведчик в этом не раскаивался (а иначе Дэвид уничтожил бы его самого), созерцать страдания раненного тобой же человека — удовольствие не большое. Кем бы он ни был — пусть даже и самим Нечистым.

Далее. Если этот Дэвид умрет — останется уже не пять, а всего четыре Нечистых. Всего! Как раз здесь-то и возникала еще одна проблема: Ральф знал только, где находится один из них, а вот где искать остальных? Может статься, он в одиночку и не справится с этой задачей…

Она слушала отца и машинально вертела в руках подобранную по дороге сюда ветку каштана. Все четыре плода на ней уже созрели. Красновато-коричневые и блестящие, они выглядывали из трещинок в засохшей, словно окаменевшей оболочке. Осторожно, чтобы не уколоться, — сухие шипы царапались не хуже зеленых — Амалия разломила «ежик» и вытащила его содержимое. Крошечный, так и не развившийся плоский зародыш и почти созревший каштан: недозрелые они совсем мягкие и кремового цвета, а этот плотный и уже покрыт темной корочкой. Только маленький — кто-то сорвал да и бросил. Амалия зачем-то вернула его на прежнее место, совместив все неровности — бугорки и ямки, — аккуратно соединила половинки-скорлупки, но руки в этот момент дрогнули, и орешек покатился по полу.

— Ну и что, что он сбежал? Это ничего не доказывает. Сбежал, потому что ему не поверили. А я ему верю!

Координатор тяжко вздохнул.

— Почему! Почему, если человек говорит, что видел Нечистого, надо обязательно считать его сумасшедшим? — Амалия наклонилась подобрать орешек.

— Я сама разговаривала с Карлосом…

— Ты разговаривала с Карлосом? — перебил Координатор.

— Да — когда он еще был жив.

— Но ведь ты его не знала! Каким образом…

— Я видела его портрет, затем в сознании Анны…

— Анны?

Амалия и сама поняла, что сболтнула лишнее: отцу было вовсе не обязательно знать о ее дружбе с матерью Михаэля, но раз уж заговорила…

— Да. Анна очень много рассказала мне о Карлосе. Я попыталась его себе представить. Я уже тебе говорила: если я хочу мысленно дотянуться до человека, то сначала представляю, как он выглядит внешне, а затем пытаюсь понять, какое впечатление он производит, что особенное я чувствую, глядя на него. Ну, и… он мне ответил.

Координатор благоговейно замер. Что бы ни случилось потом, что бы ни говорили впоследствии о знаменитом разведчике, Рэнди неизменно восхищался Карлосом Алонсо. Это было сильнее его — сродни привычке или даже инстинкту.

— …Мы говорили довольно долго. А когда я попыталась связаться с ним еще раз, то оказалось, что он… в его теле был уже Дэвид Рой… Отец, Михаэль ничего не перепутал и ничего ему не привиделось: Дэвид и Карлос — разные люди.

Рэнди страстно хотелось поподробнее расспросить о Карлосе: каким он стал, о чем говорил, — однако вместо этого приходилось возвращаться к его сыну.

— Хорошо, но если Ральф… э-э-э… Михаэль прав — ему тем более не следовало убегать! Он должен был подчиниться командиру десанта, и когда бы все выяснилось…

— Михаэль окончательно упустил бы Дэвида. Пока бы они там разбирались, Нечистый ушел бы слишком далеко.

— Это всего лишь предположение. А нужны доказательства. Они у тебя есть?

— Какие еще доказательства? Михаэль держал тебя в курсе всех дел: разве не он, рискуя жизнью, сообщил тебе обо всем, что творится в Канде? А кто вызвал десант? Кто предупредил, что радиоволна, на которой работает «Sunrise», запеленгована? Да если бы не Михаэль, этот десантник не успел бы сделать свою передачу, как угодил бы в лапы Темного Братства!

Все это время Амалия нервно перекатывала между пальцев гладкий прохладный орешек, но сейчас (видимо, в порыве возмущения), вдруг резко сжала… — созревший с виду каштан оказался мягким.

— Верно, я был в курсе его дел, однако в любой момент с Михаэлем могло произойти нечто непредвиденное: например, кто поручится, что этот же самый, как его… гм… Дэвид — если он действительно существует — не воспользовался его телом? Или что-нибудь в этом роде. Береженого Бог бережет. Лучше перестраховаться, чем…

— И тебе, значит, не страшно, если пострадает безвинный человек? Который к тому же честно выполнял свой долг!

— Мне неприятно тебе это напоминать, но Михаэль, когда шел служить в «Sunrise», прекрасно понимал, что его ожидает.

— Ясно: «разведчики не всегда возвращаются».

— Что? — не понял Координатор.

— Это слова Карлоса.

— А-а-а… А что он сказал тебе еще?

Амалия пристально посмотрела на отца. Значит, Анна не обманывала, говоря, будто бы Карлос просто жил, а все, кто его знал, лишь под него подстраивались. Увы, даже отец — всегда такой спокойный, рассудительный, уверенный в себе. Поймав ее взгляд, Рэнди отчего-то смутился и начал выколачивать пепел из трубки.

— Еще он сказал, что ему двести семьдесят четыре года…

Руки с трубкой замерли на половине движении — Координатор был потрясен. И почему-то именно этой, вполне обоснованной реакции Амалия и не перенесла:

— Да как же вы не понимаете — вы, все! Что имеете дело с необычными людьми! И Карлос, и Дэвид Рой, и Михаэль… — не договорив, Амалия вскочила и, хлопнув дверью, выбежала из зала.

Дэвид лежал прямо на полу — скрючившийся и неподвижный. Он не мог не слышать скрипа половиц и звука открывающейся двери, но, когда Ральф вошел, Рой даже не повернул головы.

— Что, так плохо? — скинув сумку, спросил разведчик, присаживаясь рядом с Нечистым.

— Хуже, чем ты думаешь.

— Ты ведь тогда ходил… «И не только ходил, а чуть ли на себе вытащил меня из рушившегося подземелья…» — Впрочем, разве Ральф знал о том, что мог и чего не мог Нечистый?

— Пуля… там осталась пуля.

— Дать воды?

— Торопишься от меня избавиться? — попытался усмехнуться Дэвид. — Или забыл, куда стрелял?

«В живот…»

Нет, смотреть на все это было гораздо неприятнее, чем представлял Ральф. И главное — как в такой ситуации себя вести, как держаться? Чтобы скрыть неловкость, разведчик выдернул проросшую между половицами травинку и начал было ее обкусывать, но то ли травинка попалась чересчур тонкая, то ли разведчик слишком сильно стиснул зубы… — в общем, пришлось ее тут же выбросить.

«Надо разжечь огонь!» — мелькнула спасительная мысль, благо здесь еще сохранился хворост, заготовленный месяц назад Тэном и Риу.

Дэвид, похоже, ничего не имел против: осторожно распрямившись, он повернулся и молча наблюдал за действиями разведчика, к которому вместе с привычными движениями постепенно возвращалась и уверенность.

— Зачем звал? — наконец, решился он.

— Мне нужна твоя помощь.

— То есть?

— Нужно вытащить пулю.

Крошечные язычки пламени, выраставшие прямо на глазах, жадно тянулись от прутиков к более толстым веткам, но пока лишь примерялись к ним — выглядывая то тут, то там, — словно не решаясь взяться за дело всерьез.

— Каким образом? — не в силах оторваться от этой картины, спросил Ральф.

— Одолжи свое тело.

— И всего-то! — скривился Ральф, хотя на самом деле внутренне сжался, потому что немедленно все вспомнил — каждой клеточкой своего тела, которым однажды уже пытался завладеть Нечистый.

— Ненадолго, — голос Дэвида прозвучал мягко, как будто даже просительно.

— А если я скажу «нет»?

— Тогда я здесь умру, и тебе придется самому искать тех четверых, которые носят зародыши моего сознания.

Он действительно походил на умирающего: только теперь — при свете разгоревшегося очага — было видно, насколько Дэвид изменился. Могучее тело С'каро, в котором продолжал пребывать Нечистый, будто усохло, сделавшись чуть ли не вдвое уже; и Ральф никогда еще не видел такого странного серо-пепельного оттенка — так побледнела, поблекла некогда смуглая кожа бывшего главы Серебряного Круга. В сочетании с недельной иссиня-черной щетиной это выглядело…

— Троих, — так и не сумев подобрать про себя подходящего определения, уточнил разведчик. — Одного я знаю: он из них, из Голубого Круга.

— Зато ты не знаешь, кто он, как выглядит. К тому же… — Дэвид остановился: то ли переводя дыхание, то ли не желая чего-то договаривать. — Это выгодно, Михаэль. Выгодно нам обоим! — При этих словах помертвевшее лицо Нечистого даже слегка оживилось.

— Хотелось бы верить.

— А ты поверь — поверь, а…

— Откройся, — просто так, наудачу, предложил Ральф и потому, наверное, не сразу осознал, что его собеседник перешел на мыслеречь:

«Заходи…» — устало, однако не без снисходительности согласился Дэвид. Точно легкий вздох и едва заметное пожатие плечами сопроводили его ответ, и вслед за этим потемневшие от времени стены «раздвинулись», и разведчик невольно заслонился от палящего солнца.

«Господи, да ведь это же…»

Во рту мгновенно пересохло, но белесое, выгоревшее небо не обещало и капли дождя.

«Добро пожаловать…»

«…в ад…» — машинально договорил потрясенный Ральф, вглядываясь в простиравшиеся до самого горизонта барханы.

Десять дней назад, когда разведчик случайно заглянул сюда — в еще не развернувшееся до конца сознание «зародыша», — он отметил про себя некоторую необычность, но сейчас… Грандиозность окружающего давила, потрясала и… восхищала. Без всяких объяснений и понимания — разведчик это просто чувствовал. Еще бы: к собственному — более чем тысячелетнему — опыту Нечистый присоединил также почти трехсотлетний опыт Карлоса. Сумасшествие… Ральф мог зачерпнуть целую горсть песка, но что с того, если сам он, подобно любой из песчинок, терялся в бесконечности пространства… К счастью, Дэвид продержал его здесь ровно столько, чтобы произвести впечатление.

«А ведь я мог и не вернуться…» — пронеслась в голове разведчика паническая мысль, и вслед за ней пришло четкое осознание, что в одиночку ему никогда не справиться ни с одним из четырех оставшихся «зародышей» Нечистого.

— Теперь доволен? — Дэвид пытался и не находил в себе сил отвести глаза от фляги с водой, которая висела на поясе у разведчика.

«Пустыня», — вспомнил Ральф, глядя в измученное лицо Нечистого. Дэвид умирал от жажды, потому что вода при его ранении способна убить еще быстрее, однако у него по-прежнему оставалось достаточно сил, чтобы требовать, а не просить. Тогда почему… Отвинтив крышку, разведчик осторожно смочил губы раненого — в ответ тот издал звук, похожий то ли на стон, то ли на всхлип.

— Дэвид, почему я, ты ведь можешь заставить кого угодно? — спросил Ральф, когда Нечистый снова пришел в себя.

— Тот, что является членом Голубого Круга, уже осознал, кто он — теперь либо я его, либо он меня, и тут уже ничего не поделаешь. Остальные трое находятся на той стадии, когда их еще можно просто изъять из сознания «донора», и они ничего не заметят.

— Прямо на расстоянии?

— Именно. Только вот расстояние…

— Слишком большое, — договорил разведчик. Теперь он, кажется, начинал понимать: при всем своем могуществе Дэвид умел посылать мысль на довольно-таки ограниченное расстояние, не то что Ральф, для которого и несколько тысяч километров были не помехой.

— Ну, наконец-то, — странно оживляясь, произнес Нечистый. — Вместе мы легко обезвредим этих троих и потом, если хочешь, займемся братом с Мануна.

— А потом? — усмехнулся Ральф. — Когда я буду тебе больше не нужен?

— Вот потом и посмотрим: может статься, и сговоримся… — тоже с усмешкой ответил Дэвид. — Если же не получится… — Нечистый красноречиво замолчал.

— Если не получится, то что?

— Ты мне очень нужен, но если наши пути разойдутся, придется… Впрочем, зачем? Рано или поздно головорезы из «Sunrise» прекрасно сделают эту черную работу за меня.

— Они же не дураки: за смерть разведчика их по головке не погладят, — холодно заметил Ральф. — Зачем им лишние проблемы?

— До тех пор, пока с разведчиком все в порядке. Но ты говорил странные вещи, а потом сбежал, тем самым поставив себя вне закона. Ты непредсказуем — следовательно опасен и по инструкции подлежишь устранению. К тому же, если не ошибаюсь, каратели по некоторым причинам не очень-то любят разведчиков?

«Не просто не любят, а ненавидят, завидуют: ведь в каратели идут обычно те, из кого не получились разведчики, — так называемые отбракованные…»

Наверно, сейчас Ральф чувствовал себя примерно так же, как месяц назад Тэн — в тот момент, когда разведчик подчинил себе его сознание. Даже в самые что ни на есть тяжелые и рискованные моменты Ральф не испытывал подобного ужаса — не от страха за свою жизнь, а от безвыходности положения, — ужаса, который сначала, точно ножом, полоснул где-то внутри, а затем стал расползаться по всему телу, делая его каменно-неподвижным.

— Ты ничего не сможешь доказать — ни сейчас, ни потом. Да если и докажешь — какая разница? Ты хайлендер, и тебе недавно исполнилось сорок — значит, через пять, максимум десять лет окружающие начнут замечать, что ты почему-то не стареешь. И им это не понравится: люди не любят тех, кто на них не похож. Сначала они удивятся, потом испугаются и, наконец…

— Нет.

— Да. Поверь, я знаю, о чем говорю: за две с лишком тысячи лет я пережил это не раз. Ты все равно от них уйдешь — рано или поздно, но обязательно уйдешь — убежишь! Так не лучше ль использовать представившуюся возможность и не испытывать судьбу?

Ральф схватился за голову: Нечистый спешил — не станут ждать и десантники, — поэтому решать нужно было сейчас, сразу. Разумеется, аргументы Дэвида разведчика не убедили, и он не собирался сдаваться, хотя каратели, конечно, были довольно опасны. Ральфа волновало другое. Несмотря на то, что Нечистый должен остаться только один, любой из победивших (неважно, Дэвид или кто-то другой), едва избавившись от конкурентов, вероятно, тут же захочет вновь себя обессмертить и обязательно «отложит» с пяток молоденьких «нечистых». Так не легче ли помочь сейчас Дэвиду, а потом постараться побольше о них разузнать?

— Я знаю, тебе сейчас больно, но потом, когда тебя просто выживут, будет больнее — гораздо бо… — Тело Нечистого будто скрутило судорогой, и он, не удержавшись, застонал. — Все, Михаэль, больше не могу. — Дэвид не притворялся, его глаза — когда он снова открыл их — выглядели тусклыми и безжизненными.

— Сдаюсь, — наконец решился разведчик, и опять невольно сравнил себя с Тэном — как и юноша тогда. Ральф собирался рискнуть в надежде на то, что со временем может случиться всякое. — Только с одним условием: первым должен стать темный брат с Мануна.

— Страхуешься? — через силу улыбнулся Нечистый. — Думаешь, когда я избавлюсь от тех, что находятся далеко, ты мне больше не понадобишься?

— Именно.

— Ладно, понимай как знаешь, только сейчас… — Дэвид прикусил и так уже совершенно искусанную нижнюю губу.

— Что я должен делать?

— Ничего. Просто не сопротивляйся.

Лестница была необыкновенно старая — деревянная, со скрипучими рассохшимися ступенями, поэтому, несмотря на все старания Амалии, половицы отзывались чуть не на каждый шаг, заставляя женщину непроизвольно вздрагивать. Что поделаешь — привычка! Сколько раз юная Амалия кралась по этой самой лестнице, чтобы потихоньку взять книги, которые ей тогда запрещал читать отец. Теперь бояться, конечно, было нечего, но привычка оставалась привычкой. Как только Амалия рассталась с мужем и переехала к отцу, само собой начало всплывать в памяти то, о чем она не вспоминала все эти шестнадцать лет.

Кстати, книги, которые Амалия тайком выносила из библиотеки, ей большей частью не нравились, и читала она их, скорее, из принципа. Отец был совершенно прав. Впрочем, он был прав всегда — так, по крайней мере, казалось Амалии. До тех пор, пока она случайно не обнаружила у себя телепатических способностей. Тогда уже в первый их контакт выяснилось, что Координатор на самом деле не совсем такой, каким дочь его знала и любила.

Нет, любить отца Амалия продолжала по-прежнему: на то и любовь, чтобы принимать человека таким, каков он есть. А вот что касается восхищения… Привычный еще с детства образ постепенно стал точно мельчать. Или это она, Амалия, наконец-то повзрослела. Отец так старательно оберегал ее от трудностей, все считал своей маленькой девочкой — несмотря на ее тридцать семь и на то, что она уже давно сама стала матерью. А потом в один прекрасный день появился Михаэль, и «девочка» превратилась в женщину. И Координатор его возненавидел… Да, отец, определенно, Михаэля ненавидел: а иначе чем объяснить явное нежелание вступиться? Координатор словно был доволен тем, что на разведчика брошена тень. Как будто для Амалии это имело какое-то значение…

Смешно, нелепо: сравнивать ее любовь к Михаэлю с любовью к отцу — все равно, что сравнивать свет и звук! Хотя… Раньше, например, Амалия всегда морщилась, если ей попадалось в книгах выражение «мой мужчина», считая его фальшивым и безвкусным. До тех пор, пока не осознала простой истины: у нее никогда не было «своего мужчины», а значит и не удалась личная жизнь (чего никак не скажешь о семейной) — ее Амалии заменяли длинные задушевные разговоры с отцом, единственным мужчиной, который все понимал…

Женщина подошла к полке, собираясь поставить на место прочитанную книгу, но остановилась буквально на полдвижении. Книга была копией одной из тех — древних, — что случайно захватили с собой, убегая с континента, далекие предки. Или, наоборот, не случайно, а как память о прежней жизни… Амалия попыталась представить себе эту абсолютно незнакомую и непонятную ей жизнь и подумала, как, наверное, мучительно было для людей, переживших катастрофу, осознать вдруг, что все кончилось и уже ничего невозможно вернуть. Что уже никогда никто из них не сможет купить билет на самолет и полететь — слова «купить», «билет» и «самолет» звучали для Амалии ужасно непривычно, почти дико — и полететь, скажем, из Франции в Италию или в Нидерланды, или в Канду…

«В Канаду…» — мысленно поправилась Амалия. Эта страна в древности называлась Канада.

Сколько бы занял перелет? Несколько часов. Всего несколько часов! А теперь нужно плыть на корабле не меньше недели, потом пробираться сквозь чудовищный, полный мутантов лес — как его там называли, Тайг, — и никакой гарантии… У Амалии вдруг часто-часто застучало сердце: неужели она… Нет-нет, она только сравнивала теперешнюю жизнь с далеким прошлым — ведь надо быть сумасшедшей, чтобы даже подумать о путешествии в Канду. Ну, конечно, это всего лишь фантазия — обыкновенная фантазия. Да и зачем ехать в Канду? Помогать Михаэлю? Смешно!

«Не помогать, а остаться с ним, — уточнил какой-то неведомый внутренний голос. — Михаэль поставил себя вне закона, и обратной дороги ему нет, а разве ты сможешь теперь жить без него?»

— Не смогу… — вслух согласилась Амалия и тут же приказала себе никогда больше даже не сметь думать о чем-либо подобном: мысль крепнет от раза к разу, постепенно обретая «плоть и кровь», и тогда от нее уже не отделаться. А еще вообразишь себе, будто бы могла что-то сделать, да не сделала — струсила.

«Струсила! — снова откликнулся внутренний голос. — Ты боишься! Ты струсила! А потому никогда не будешь с Михаэлем…»

Ральф не смог бы описать все это в точности: во-первых, потому что был слишком угнетен своей второстепенной ролью (сознание Дэвида практически подавило его собственное, оттеснив в сторону и позволив быть лишь пассивным наблюдателем); во-вторых, разведчик совершенно не разбирался в хирургии.

Пока Нечистый только готовился к операции: заваривал какие-то травы и кипятил клинок — еще куда ни шло, но затем… Тело отца выглядело настоящим трупом, да и пахнуло от него — когда Дэвид рассек кожу на животе — таким смрадом, что Ральф почти отключился (Ральф, но никак не Дэвид, который даже не дрогнул), однако разрез начал кровоточить — явный признак живого. Все… Дальше разведчик не просто не мог припомнить, а вовсе не хотел: не то, чтобы ему было так уж неприятно или страшно — совсем другое. Каждая манипуляция над неподвижным телом странно отдавалась в мозгу Ральфа чем-то похожим на боль, однако не болью — что-то словно сжималось, вздрагивало, — и в конце концов Дэвид, которому такая реакция, видимо, мешала, отключил восприятие разведчика уже окончательно…

— Эй, ты, Асклепий!

«Асклепий… Асклепий… ах, да — бог врачевания у греков… Сказал бы уж „Эскулап“ — все привычнее…» — подумал Ральф, через силу открывая глаза. Лицо будто горело: кажется, Дэвид, чтобы привести его в чувство, надавал пощечин.

— Что, уже все?

— Все, — склонившийся над Ральфом Нечистый улыбался, а его черные глаза искрились и блестели, как черешни после дождя. — Ну и впечатлительный же ты. А еще разведчик.

«И этот туда же…» — Отцу казалось, что разведчик должен быть жестче, а этого, видите ли, не устраивает впечатлительность.

Увидев лицо Ральфа, Дэвид, который, похоже, только и искал повода посмеяться, покатился так весело, что невозможно было даже себе представить, будто он всего каких-нибудь два часа назад, по существу, умирал. Или как раз именно поэтому?

— А ты, что, был когда-то хирургом?

— И хирургом, и учителем, и священником…

«А я еще удивлялся тогда, что он с такой легкостью цитирует Библию…»

— Странно, — пробуя, подчиняется ли ему по-прежнему собственное тело, Ральф сначала пошевелил пальцами, затем приподнялся и только потом, наконец, сел.

— Странно? — переспросил Дэвид. — Почему странно?

— Ну, если ты был священником… — Ральф подозрительно покосился на свои ноги, которые только что подтянул к груди и обхватил руками.

— Да в порядке твоя драгоценная оболочка, — поняв беспокойство разведчика, засмеялся Нечистый. — Так о чем мы говорили?

— Я хотел спросить: ты ушел из священников, потому что перестал верить в Бога?

— С чего ты взял?

— Ну, как же тогда… э-э… — Ральф не находил нужных слов.

— Творю все эти безобразия, не опасаясь гнева Господня? — подсказал Дэвид.

Разведчик издал звук, отдаленно напоминавший согласие.

— Смешные люди, — покачал головой Нечистый. — Называете Бога Всемогущим, Милосердным, Справедливым, и при этом отказываете ему в элементарной доброте и здравом смысле. Даже в игре часто дают фору! Мне же было отпущено более двух тысяч лет жизни. Для чего? Наверно, для того, чтобы я её хорошенько познал, а когда познаешь, неизбежны ошибки… — Дэвид вдруг замолчал, сделав предостерегающий жест. — Тише… Никак твои приятели?

— Приятели? — В ушах Ральфа еще звучало только что сказанное Дэвидом, а тренированное сознание разведчика уже зондировало окрестности.

«Точно. Десантники… Восемь человек…»

Их выдавало даже не то, о чем они думали, а, скорее, как они думали.

«Молодцы ребята: Тайг кишмя кишит всякой нечистью, а эти так, будто погулять вышли…»

Почти не задержавшись на сознании подчиненных, простодушно позволявших едва ли не любому оценить уровень их интеллекта («Хоть бы кто потрудился закрыться…»), мысленный щуп разведчика остановился перед ментальным барьером командира.

«Алекс Майер…» — воображение немедленно нарисовало его портрет: среднего роста; черные с проседью колечки волос; карие — то ли удивленные, то ли обиженные — глаза; ярко-красные губы.

До этого момента Ральф знал лишь, что когда-то учился вместе с этим десантником в школе разведчиков и что Алекса очень скоро отчислили.

«Немудрено: не защита — решето…» — с первой же попытки проникнув в сознание карателя, подумал Ральф и тут же убедился, насколько его опять подвела нелюбовь заглядывать в чужие мысли. А вот на этот раз, между прочим, очень бы не помешало.

Алексу действительно так и не удалось создать хоть сколько-нибудь приличной ментальной защиты, зато в умении считывать информацию с различных предметов он во много раз превосходил Ральфа и за годы службы в «Sunrise» довел свой талант чуть ли не до совершенства: временами Алексу даже не требовалось соприкасаться с носителем информации. Сейчас, например, чутье командира обострилось настолько, что он вел свой отряд, почти не задумываясь. Отнюдь не безобидный дар для человека с уязвленным самолюбием…

«Ах ты, черт! Только этого и не хватало…» — сам того не подозревая, Ральф, оказывается, еще и увел у своего бывшего сокурсника его первую любовь… Гм, вспомнить бы еще, как она выглядела…

М-да, история, похоже, становилась до отвращения банальной: сам Алекс Ральфу поверил, однако решил, что отчет разведчика вполне сойдет за бред сумасшедшего — а в особенности на фоне провала всей санрайзовской разведки в Канде за последние тридцать лет. А если к этому еще прибавить то обстоятельство, что Алекс, благодаря своему дару, довольно неплохо чувствует состояние человека, то после его скромного предположения относительно здоровья секретного агента Михаэля Хюттнера… «тронувшийся умом разведчик» по распоряжению Центра тут же потерял право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Ну и кто теперь, скажите на милость, будет вести расследование, если с этим самым разведчиком вдруг что-нибудь случится? Неудачный побег, самооборона, самоубийство… — да мало ли? Старо, как мир, ужасно пошло, но сработать должно железно…

— Как впечатление? — с невинным видом поинтересовался Дэвид.

Вместо ответа Ральф выругался — по-немецки — так что содержание и форма совпали идеально: с точки зрения Нечистого, конечно, для которого этот язык не являлся родным.

— А чего ты хотел! Когда человек столько лет занимается тем, чем занимался этот Майер… Ты ведь не согласишься делать за него его работу? Опыт. Опыт и порочная практика — отсюда и соответствующие методы, — Дэвид чуть ли не давился со смеху. — А какой профессионализм: бросился догонять, не потеряв ни одной лишней минуты, и при этом не забыл настучать в Центр… Ладно, что будем делать? — без всякого перехода, уже серьезно спросил Нечистый, и Ральф вдруг заметил, насколько его собеседник на самом деле еще слаб.

Весело, ничего не скажешь! Значит, уйти они не успеют; использовать внушение рискованно: можно привлечь внимание; сводить счеты — не место и не время, да и видеть Майера после того, что разведчик «подсмотрел» в его мозгу, не было ни малейшего желания, а…

— Ну! — перебил его мысли Дэвид.

— …прятаться здесь негде, — вслух продолжил Ральф. — Разве что…

— Разве что?

— Это так — шутка, — отмахнулся разведчик.

— Шутка?

— Да. Здесь есть что-то вроде входа в параллельный мир…

Не успел Ральф договорить, как уже пожалел о сказанном: глаза Дэвида, еще минуту назад выглядевшие усталыми и безжизненными, прямо-таки загорелись огнем. Можно было не сомневаться: Нечистый принял решение.

— Ты, конечно, можешь себе позволить такую роскошь — больше сюда не возвращаться, — но у меня-то двойников нет, — попытался отбиться разведчик, однако не на того напал.

— Вот именно из-за этих, как ты их назвал, двойников, я и собираюсь вернуться, — легко отмел его аргумент Дэвид. — А потом, разве тебе не интересно…

«Просто умираю от любопытства…» — думал Ральф, уже пробираясь к тому месту, где на его глазах ни с того ни с сего исчез неизвестной породы зверь и где должны были остаться метки.

Искать два тоненьких прутика в высокой густой траве, да еще притом что едва-едва начинало светать — мало сказать, непросто. К тому же — время, время — оно истекало. В общем, только иронизировать и оставалось, хотя…

Ральф мысленно себя одернул: напряжение последних дней сделало его слишком равнодушным — это было и отвратительно, и опасно.

«А плевать! — словно подтверждая правильность только что сделанного, совсем неутешительного вывода, промелькнула в мозгу дешевая разухабистая мыслишка. — Вот-вот — надо с этим кончать. И поскорее…»

Когда разведчик закрыл глаза, то в первый момент поразился окружавшей его тишине — ни шума деревьев, ни крика, ни писка: ночные обитатели Тайга как раз отправились на покой, а те, что бодрствовали днем, еще не успели проснуться. Затем где-то очень далеко зародился с трудом различимый шелест листьев. Ближе, ближе — и вот уже ветер подхватил волосы разведчика.

«Разве тебе не интересно…»

«Еще как! — засмеялся Ральф, снова открывая глаза. Трава послушно гнулась вслед за спешившим куда-то ветром и тут же снова выпрямлялась — только полоса примерно в пол-ярда шириной так и не могла подняться до конца. — Вот она, дорожка. Дорожка, протоптанная таинственным животным…»

— Дэвид, я, кажется, нашел, — не поворачиваясь сказал он.

— Быстрее, — откликнулся наблюдавший с порога Нечистый.

Ральф и без него знал, что каратели могли с минуты на минуту выйти на окраину поляны, однако теперь это не имело никакого значения: выход (или, вернее сказать, вход) был всего в нескольких шагах. «А вот, кстати, и метки», — воткнутые в землю веточки четко обозначали границу… Разведчик затруднился определить чего именно. Он поспешил назад, за вещами, стараясь при этом не глядеть на Дэвида, который издали слишком походил на Карлоса.

— Что с тобой… Михаэль?

Ральфа передернуло: будто желая над ним посмеяться, Нечистый еще и — точно так же, как отец, — остановился, прежде чем произнести его имя.

— Не называй меня так. Никогда.

— Почему?

— Это надо объяснять?

— Ладно, — пожал плечами Дэвид. — Я пойду первым, — добавил он после небольшой паузы. — А то ты вечно меня в чем-то подозреваешь.

— Все равно, — согласился разведчик, не в силах пока справиться с накатившей волной ненависти.

Впереди шел человек, вобравший в себя сознание отца и присвоивший его тело, а следом почти наступал на пятки тот, кто желал разом отомстить за неудавшуюся карьеру и неразделенную любовь. Отец Небесный! Сколько Ральф ни старался, он даже не мог толком припомнить, что это была за девушка… Все попытки привели только к одному результату: перед его внутренним взором как-то сама собой возникла Амалия…

— Ми… Ральф!

Разведчик вздрогнул. Странно: почему-то Дэвид больше его не раздражал.

— Давай руку. Если там все нормально, я подам знак, — спокойно, будто бы речь шла о чем-то обыденном, сказал Нечистый и… исчез.