Такие как мы

Эх, прости меня отец, но твой газон, сегодня послужит не для красоты, а для очень практических целей. Табор, я разместил именно на нём.

Была опаска, за мои солнечные часы, и отметки времени на них. Но «гости», правильно поняли мои жесты, и к часам не подходили.

Теперь надо озаботиться лечением. Вряд ли, что получиться, но попробовать стоит.

Скрепя сердце, вытащил из дома все поролоновые сидушки от диван-качелей и от пластиковых стульев, разместил на них раненого, и приступил к лечению. Для этого мне пришлось растрясти бар, ограбив его на бутылку водки, и вынести своё сокровище — аптечку. Спасибо, мама!

Я был пацаном непоседливым, и вечно портил свою шкурку, так что приходилось ей держать на даче изрядное количество бинтов, йоду, зелёнки, и всего остального. Я вырос, а мать так и держала аптечку до сих пор. Она регулярно её обновляла, и пополняла. Ведь случаи разные бывают. А уж вдалеке от больниц…

Ну как же от него воняет. Эх, мне бы противогаз!

— Эй, как там тебя? — я чертыхнулся. Ну почему я сразу не озаботился узнать их клички. Очень сомнительно, что у них есть имена. — Держи фонарь, мне работать темно. — Я нажал на кнопку, и протянул ей фонарик на светодиодах.

Вот, никогда бы не подумал, что не знаю, что лежит в багажнике собственной машины. Всегда, когда лезу туда, совершаю открытие. Это, наверное, само проведение мне благоволит, или родители, проявляют заботу, причём втихую. Тимуровцы! Но, тем не менее, давеча, обнаружил целый «клад». То, что у меня есть где-то запасное колесо и домкрат, я знал, но то, что к ним прилагается компрессор, даже не догадывался. А там, оказался не только компрессор, но и буксировочный ремень на пять метров, провод «прикуривателя», молоток (для чего только нужен?), крестовой гаечный ключ с набором насадок к нему, комплект отвёрток, два фонаря, один большой, второй маленький… И много, много, автомобильной косметики. Сразу видно, где отец подкладывал, а где мама постаралась.

Вот, это реакция. Как их подорвало-то с места. Думал, через забор вылетят. Ан нет, банально завязли в смородине и крыжовнике. Сочувствую. Хорошо, что на этой стороне остались, а то потом ищи их по всей степи.

Всё равно выпорю, когда руки дойдут, за порчу казённого имущества.

Пришлось выключить фонарь, и отлавливать их как тараканов. Разбегаются всё время. Я хоть, и джентльмен, но в диком обществе, джентльменские замашки не прокатывают. Поэтому схватил первую попавшуюся за волосы, и потащил к раненому, взбадривая её пинками. Так дело пошло лучше. Такое обращение, было ей понятно, и она безропотно пошла, впереди меня, периодически подпрыгивая.

Усадив это чучело рядом, и продолжая держать её за волосы, направил фонарь в сторону и снова включил. Я чувствовал, как она дёрнулась, но ничем помочь ей не мог, мне самому нужна была помощь.

Хорошо, что это оказалась вторая. Это быстрее привыкает к моим причудам. А первая, где-то прячется за домом, и поскуливает. Ну и чёрт с ней, соскучится, сама придёт.

Показав, как и куда надо светить, и убедившись, что мадам в состоянии выполнить свои нелёгкие обязанности, я приступил к операции.

Очень надеюсь, что у меня, как у любого врача, не появиться своё кладбище.

Сначала я осмотрел раны на груди, предварительно обработав водкой прилегающие поверхности. С помощью пинцета, и ватного тампона, извлёк из них мусор, выдавил образовавшийся гной, и опять щедро залил водкой. Обработав края ран йодом, стянул их пластырем, увы, шовного материала у меня нет, и, смазав «Спасателем», залепил всю эту конструкцию подорожником, перенесённым сюда вместе с частью дороги. Бинтовал его укрывным материалом для растений, спондбондом, предварительно порезав его на ленты. Тратить нормальные бинты, было жалко. Был бы он чистым, то их можно было бы использовать по второму кругу после кипячения, а так…

Теперь рука. Здесь всё гораздо хуже. Крупные вены, слава богу, не задеты, но что мне делать с этими дырами? И где достать противостолбнячную сыворотку? Ещё и гной из ран течёт.

— Надо ставить дренаж. Да, где ж его взять? У меня здесь аптек нет, чтобы капельницы на каждом углу продавались. Похоже всё. Кандидат в покойники уже есть.

Но оставлять, так как есть, не хотелось. Поэтому промыл раны водкой и, смазав дырки тем же «Спасателем», наложил самодельный бинт.

— Какого хрена, я делаю, а? — ну, надо же быть таким тупым. Я метнулся в сарай и вытащил моток провода. Хороший ПВСик, толстенький и кругленький, то, что надо. Путём не хитрых манипуляций, я срезал с него четыре изоляционные трубки и, обработав… эх… водкой, натыкал их в раны, которые пришлось спешно разматывать.

Уф, неужели получилось?

Завтра посмотрим, а сейчас лубки примотаю и спать.

Это кто там у меня за спиной сопит?

— А, явилась, не запылилась. Ну, ну смотри, смотри. Глядишь, и научишься, чему ни будь полезному. Не всё же время кусты ломать.

Я медленно повернулся, и увидел отпрыгивающую от меня фигуру.

— Дикарка, однако, — я махнул на неё рукой и продолжил заниматься своим делом.

Наложив лубки, и туго перебинтовав руку, я достал самую большую драгоценность в моей аптечке — одноразовый шприц и ампулу с антибиотиком. Впрочем, все остальные лекарства, тоже большая ценность, потому как невосполнимы.

Спать я в дом не пошёл. Натаскал всякого старого шмотья из сарая и из дома, поставил рядом мангал, развёл в нём огонь, чем опять вызвал переполох среди аборигенок и, указав дамам рукой в кучу тряпья, завалился на надувной матрац.

Вызывало беспокойство затянувшееся тучами небо, но мне было уже всё равно. Нащупав успокаивающую твёрдость маленького топорища под подушкой, со счастливой улыбкой начал проваливаться в сон.

— Уар, уар, уар.

— Аук, аук, аук, — раздались испуганные звуки.

Понятно, включились светлячки. Можно, спать дальше. И я уснул.

Кто-то настойчиво дёргал меня за ногу.

— Ну, мам. Дай ещё пять минут поспать.

— Курды-мурды, — сказала «мама», и опять дёрнула меня за ногу.

Какие ещё мурды? Я нащупал топор, и рывком вскочил с места.

— Тьфу, ты, одноглазая, чтоб тебя икота до конца дней разобрала. — Ох, и много ещё чего я там наговорил с испугу.

Как же не испугаешься. Когда на меня, ещё не проснувшегося, смотрело какое-то вонючее чучело с одним глазом, да ещё и в сумерках. Это была первая. Колтуны волос закрывали её лицо, только из небольшой щели выглядывал чёрный, слегка раскосый глаз.

Нет, так дело не пойдёт. Первая, вторая… А когда третий очнётся? Мне их так и называть по номерам? Надо дать им какой ни будь другой идентификатор. Проименовать их всех скопом, и пускай привыкают к обновкам.

Я отложил топор в сторону, и хмуро посмотрел на испуганную барышню.

— Чего, ещё?

— Курды-мурды, — повторила она (впрочем, говорила она нечто иное, но я так и не разобрался, что), и показала рукой на потухший мангал.

Ох-хо-хо. Ну, и словарный запас, у этого существа. Эллочка-людоедочка отдыхает. Что не фраза, то курды-мурды, или мурды-курды, иногда что-то шипящее слышаться, а всё остальное дополняется жестами.

— Ну, что ты хочешь?

— Курды-мурды, — повторила она, и снова показал на мангал.

— Ну, потух, и что? — и только сейчас я заметил, что вокруг что-то не так. А, понятно. Лёгкая водяная пыль, висела в воздухе, и барышни, кутаясь в отсыревшем тряпье, начали замерзать. Чего уж там, я и сам испытывал неприятные ощущения, от начинающей прилипать к телу, одежде.

Отмахнувшись от неё рукой, я слез с матраса, и первым делом занялся осмотром больного.

Тот, после вчерашнего врачевания, ещё не умер, но всё также находился без сознания. Ну, даст бог, выживет.

Я пощупал ему лоб. Жар спал, но не до конца. Насчёт бледности или румянца, определиться сложно, для этого его надо отмыть. Ну, это не срочно. Я достал вчерашний использованный шприц, и простерилизовав его всё в том же септике, что и вчера, вколол ему ещё одну ампулу антибиотика. Перевязку делать не стал, не так много времени прошло.

А теперь, гостей надо определить где ни будь под крышей, не оставлять же их под дождём. Можно поставить дачный шатёр, но на это нужно время, а его-то как раз нет.

— Ладно, барышни, собирайтесь. Сейчас я вас определю, в более нормальные условия, авось, там не отсыреете.

Пришлось размещать их в бане, хорошо, что предбанник большой, его планировали как комнату отдыха, но не доделали. То что пришлось размешать гостей в бане, с одной стороны не очень хорошо. Пускать в светоч чистоты, грязных дикарей, натуральный моветон. С другой, пускай привыкают. Скоро они познакомятся с ней, с другой, ещё неведомой им стороны, и боюсь, она им не очень понравится.

Разместив раненного на лавке в предбаннике, а дам, там же но на куче тряпья, я стал собираться, прогуляться к реке. Кушать-то хочется, а там ещё и ведро застряло.

Пока я одевался, из бани выползла вторая (Тьфу, ты!), и стала крутиться возле меня, норовя пощупать всю мою амуницию. От барышни так и веяло любопытством.

Вера, Надежда, Любовь. Это первые имена, что пришли мне в голову, когда я собрался прекратить бардак с номерами, и дать аборигенам нормальные имена.

Закинув за спину щит, я подошёл ко второй, и ткнул себя в грудь.

— Алекс. — Потом показал пальцем на неё. — Надя.

Похоже, с первого раза, до девочки не дошло. Я повторил ещё раз, и вопросительно посмотрел на неё.

Надя посмотрела на меня и, показав на меня пальцем, повторила: — Алес.

— Алекс, — повторил я.

Вообщем с десятой попытки она научилась выговаривать моё имя, а потом и своё.

— Приду, повторим урок, — я повернулся, что бы идти, но Надя, обогнала меня, и стала указывать пальцем, то на меня, то на себя, а потом и на выход.

— Со мной, что ли хочешь? — догадался я. Она непонимающе посмотрела на меня.

А, что. Неплохая идея, не так скучно будет. И ведро будет, кому нести, а то у меня руки заняты. Заодно буду учить говорить.

— Хорошо, идём.

Прогулка получилась удачной. Ведро оказалось на месте, там, где я его и бросил вчера, никто на него не посягнул… разве, что попугаи в меткости попрактиковались. Рыбы, несмотря на вчерашнее разорение, тоже полное ведро набрали. Пока я осматривался по сторонам, в поисках возможной угрозы, Надя ловко натаскала руками рыбу, не доставая вершу и не развязывая её. Я аж крякнул, от удивления. А она выгребла оттуда всё, даже мелочь, которую я раньше выбрасывал, но я спорить не стал. Ртов теперь прибавилось.

Порадовала, Надя, и своей сообразительностью. Помимо своего и моего имени запомнила ещё пару тройку слов. Их язык, я учить не стал. Слишком скудна для меня их тарабарщина, носителя великого и могучего. Вру. Слаб я на иностранные языки, ни хрена в них разобраться не могу.

И ещё одно приятно событие произошло, когда мы проходили мимо выкопанной мной кучи корней около незаконченной пашни.

— Хкрум, — вскрикнула Надя и начала копаться в этой куче.

— Ты чего там потеряла? — заинтересовался я действиями девушки.

— Хкрум, — повторила Надя, и протянула мне небольшой, чуть больше тюльпана, коричневый клубень. Вчера они мне попадались, но я их выбрасывал.

— И зачем ты мне суёшь, грязь всякую? — я отодвинул её руку.

Надя удивлённо посмотрела на меня, и тут же запихнула выкопанный клубень в рот. Вот, прям так, вместе с землёй. Даже не отряхнула. Если бы я знал, что она так сделает, отобрал бы, не раздумывая, а сейчас уже поздно. Он уже упал, на кишку.

Мне стало противно и завидно одновременно. Я тоже хотел есть. И ещё, я понял, что этот клубень съедобный. По крайней мере, для местных. А как мой организм отнесётся к новому продукту, можно узнать только опытным путём. Поэтому второй клубень, найденный Надей, я у неё отобрал. Не из жадности. А показать, так сказать, собственным примером, правила гигиены. Отмыв его в ведре с рыбой, и вытерев о штаны, я достал нож, и разрезал клубень на две половинки. Кожура клубня, оказалась тонкой, на ощупь мягкой, как у киви, мякоть светло-розовая, не плотная как у картошки, а мягкая как у… мороженой картошки. Я лизнул одну половинку. Безвкусная, однако. Так, сластит чуть-чуть.

Потом попробую приготовить из неё, что ни будь. Может, отварю, а может и пожарю. Если не отравлюсь. Подумав это, я запихнул обе половинки в рот. А ничего, так, есть можно.

Когда мы вернулись, я услышал из бани странные звуки. Не такие как вчера, когда первая (Тьфу!), скулила весь вечер, а как-то иначе, по новому. Освободившись от «доспехов», я галопом поскакал в баню.

Ага, кажется больной пришёл в себя. Первая, нашла в бане ковшик, и настойчиво вливала воду в хлопающего глазами парня. А он, от этого был не в восторге. После каждого вливания, он откашливался и пускал пузыри.

Да, она ж его утопит!

— Хватит, — прекратил я экзекуцию, когда мой первый пациент… пускай будет Немо,… в очередной раз зашёлся в захлёбывающемся кашле. — Зачем человека топишь?

Первая (Тьфу!) прекратила лить воду парню в рот и, уставилась на меня.

— Отойди в сторону, малахольная, — и я рукой показал ей, что бы она задвинулась подальше в угол. Та не возражала, и задвинулась.

Я подошёл к Немо.

— На что жалуетесь, больной? — я присел рядом и взял больного за руку пощупать пульс. Нет, ничего я не понимаю в медицине, пульс как пульс. А дальше, начались проблемы. Увидев кто с ним рядом, этот ненастоящий джентльмен, но настоящий дикарь, шарахнулся от меня в сторону. Да, уж. Совсем дикий, однако. Ничего, приручим. Ухватив его за ногу, я подтянул его обратно и, поворачивая туда-сюда, стал сматывать с него «бинт».

Воспаление немного спало, но в некоторых местах из-под пластыря, сочился гной. Значит, плохо почистил, придётся чистить ещё раз. Но уже после завтрака.

— Иди сюда, — я показал жестом, что бы первая подошла ко мне.

— Алекс, — показал я на себя, когда она встала рядом. — Вера, — я перевёл палец на неё. Повторив ещё пару раз, я вопросительно посмотрел на неё, предварительно нахмурив брови. В отличие от Нади, Вера обладала более строптивым характером, и уважала только силу. Но как, ни странно, именно Вера быстрее усвоила наши имена, и именно она быстрее привыкла к своему имени. А впоследствии, стало понятно, что и говорить она училась быстрее Нади.

Всё, а теперь завтракать. Хорошо, что сутки здесь больше земных, а то я бы ничего не успевал.

Доверить приготовление рыбы, я Наде не решился, как она на это не намекала. Кто её знает, подаст ещё к столу в сыром виде, с неё станется. Я до сих пор не могу забыть, как она запихала в рот тот клубень. Как она его назвала? Хкрум, кажется? Так, что разделывал рыбу сам. За последнее время поднабрался опыта, да и книгу «Домашняя кухня» полистал.

То как я чистил рыбу, вызвало у Нади не малое удивление, да и Вера, бросив кавалера одного, тоже смотрела на это большими глазами. Сильное удивление, у них вызвал обыкновенный кухонный нож, они ещё такого в своей жизни не видели. Похоже у них в ходу, каменные и не очень хорошо обработанные орудия труда. Но когда я отрезанную голову выбросил вместе с кишками в мусорное ведро… Удивление переросло в возмущение. Конечно, как же можно столько еды выбрасывать. А я вот такой, я это не потребляю. Я ещё и плавники ликвидировал, под возмущённый ропот. Вера, даже потянулась к отбросам. Пришлось дать ей по протянутой руке.

— Ууй, — вскрикнула Вера, и отскочила от меня в сторону.

— Ой, — поправил я её на русский манер, и порезал очищенную рыбину на кусочки.

Я хотел обыкновенную жаренную рыбу, с дымком, но больному нужен бульон. Пришлось варить. Заодно, решил отварить в ухе и хкрумы, на пробу. За сим отправил Надю, ворошить кучу корней. Не забыв предупредить жестами, чтобы не вздумала, их есть в моё отсутствие. Распинаться по поводу гигиены не стал, всё равно не поймёт. Я просто повысил голос, и этого было достаточно. Мужчины и так были для неё непререкаемыми авторитетами. Таковы традиции каменного века.

Уха получилась… Тьфу, какая гадость… ваша отварная рыба.

— Кто насыпал в кастрюлю сахар?

Это не уха, это варенье из рыбы.

Мало того, что сахара и так мало, так его ещё переводят не по назначению. Я посмотрел на девушек, и чуть не выпал в осадок. Зря я раздал им ложки, они ими пользоваться не умеют.

Девушки вылавливали куски рыбы и хкрумы из мисок руками, а бульон пили через край. И уха им нравилась.

Как же попал сахар в суп? Нет, девчонки здесь не причём, они в дом не входили. И уж тем более не знают, где я храню свою заначку. Я выловил ложкой варёный хкрум, и отправил его в рот. Вот оно. Попался который кусался. Варённый хкрум, был, почему то слаще чем не варёный. Где-то я слышал, что если бы не какие-то вещества находящиеся в чесноке, он был бы слаще сахарной свеклы, потому как состоит почти из одного сахара. Похоже, что эти хкрумы с чесноком родственники, за одной лишь разницей, что при варке, вещество, которое угнетало сладкий вкус, приказало долго жить.

'Эврика!' — воскликнул когда-то Архимед, вытирая тряпкой залитый пол.

Вот так и я подпрыгнул с тем же самым воплем.

— Сахар! У меня будет много сахара! Ура, товарищи!

От неожиданности девушки выронили миски но, не сильно смущаясь, стали подбирать с травы упавшие куски, и запихивать их в рот. Тьфу, дикари!

После завтрака отправил Веру кормить больного, показав для этого, как пользоваться ложкой.

А мы с Надей пошли приучаться к труду. Лопат у меня на всех хватит, а работы много. Долго барышня не могла понять, что от неё требуется, но когда я, у неё на глазах, выкопал хкрум, она начала бить стахановские рекорды.

Вдвоём, мы вспахали землю быстро, даже больше чем я планировал. Уж, очень увлеклась Надя поиском сладкого.

Картошку я сажал не целыми клубнями как собирался раньше, а глазками, что б урожай был больше. Посадили мы и морковку со свеклой, которые к тому времени успешно созрели и дали семена. Даже половину найденных хкрумов посадили обратно, на пробы. Я настоял. Оказалось, что растут они редко, как грибы в лесу. С двух вскопанных совместно соток, наковыряли всего четырнадцать штук, а мне так хочется получить с него хороший урожай, что аж слюни потекли.

Оставалось, заняться подсолнечником и огурцами с перцем.

А хлебное поле, у меня получилось отменно. Правда, те семена, что не взошли в самом начале так и не проклюнулись, а те, что остались, тянулись вверх, наливаясь соком. Значит скоро, я снова буду вдыхать хлебный запах!

А утром я объявил выходной. Правда, за рыбой пришлось всё равно тащиться, но это так, зарядка для хвоста. А вот то, что пришлось месить непролазную грязь, изрядно попортило мне нервы.

Выпустив рыбу в корыто, я приготовился к следующей баталии, на этот раз, с дикой составляющей моего нового коллектива.

В бане воняло. Три немытых тела, не только, пропитали тухлым запахом толстые брёвна, ещё изгваздали, всё до чего могли дотянуться. А мне так хочется помыться после тяжёлых трудовых будней.

Разложив дома на диване мамины вещи, я отобрал их низ них два халата, штаны домашние, кофточки, свитера, и некомплектные куртки от разных спортивных костюмов. Это, я решил подарить дамам, после хорошей помывки, и наконец, показать им свой дом. Сюда я их не пускаю, хоть и просятся уже второй день. Нечего, здесь грязь разводить. У меня и так руки до уборки не доходят. Вот научу пользоваться веником и тряпкой, тогда завсегда пожалуйста, а пока… все в баню.

Перетащив в баню пару стульев, и приготовленную одежду я сурово посмотрел на притихших подруг.

— Ну, что барышни, вы готовы испытать новые ощущения? — я зашёл в предбанник, и бросил на пол около топки стопку дров. Девушки, в нерешительности попятились от меня, а Немо опять сделал круглые глаза. Он так каждый раз делает, когда меня видит.

— Да, чего уж, — я стал их успокаивать, между делом растапливая печь. — Сидите, я вас быстренько поджарю.

Трио дикарей моих слов, естественно не поняли.

Когда из парной в предбанник стал попадать жар, мои подопечные начали заметно нервничать. Но я на это не обращал внимания, и всё подкладывал и подкладывал в топку дрова.

В баке начала булькать вода, а серебристый ртутный столбик подполз к семидесятиградусной отметке. Для меня это мало, а вот для дикарей, которые никогда не были в бане, это может быть и слишком много.

Приготовив ремень, для убедительности, я разделся до плавок, оттащив Верку в сторону, стал снимать с неё намотанное тряпьё и остатки шкур. С ними она не расставалась. Хорошо, что такое понятие как стыд им ещё неведомо, поэтому она не особо сопротивлялась, когда я её раздевал, даже иногда хихикала от щекотки.

Как ни странно, но, ни в шкурах, ни на даме, никаких таких насекомых, типа — вшей, я не нашёл. Даже дождевые черви в этой грязи не прижились.

И как теперь такими грязными руками браться за дверную ручку? Тьфу!

Одна готова. В предбанник её, там сейчас тепло, не замёрзнет. Надьку раздел ещё быстрее. Тряпок на ней почти не было, одни шкурки.

Вторая готова. Присоединил её к первой.

А что делать с Немо? В парилку его нельзя. Но помыть надо. Сегодня я хотел переселить всех в дом, и освободить баню. И мне удобнее будет присматривать за больным, и безопаснее… для них. О саблезубых волках, и о том кто оставил такие шрамы на груди парня, я не забываю.

Ладно, его потом горячей водой отмоем. Девок запрягу. Только присматривать надо, а то Верка его до дыр затрёт. Знаю я её. И Надька, та ещё стахановка.

А девки стоят, и хихикают.

— Что смешного? — я свёл брови. — Никогда голого мужика не видели? А ну марш в парилку… Обе!

Я открыл дверь, из которой вывалился клуб пара и, схватив Верку за руку, затолкал её внутрь.

Бум!

Это вылетающая из парилки Верка, впечаталась в заталкиваемую туда Надьку. Если бы я не подпирал упирающуюся девушку сзади, так и вылетели бы обе на улицу.

Фиг вам! Я человек настырный, и от меня не сбежишь. Пришлось пустить вход ремень.

Немо, всё это время наблюдающий за этим балаганом, и не правильно понявший, что происходит, начал вставать с лавки.

— А ты куда собрался? Тебе ещё рано.

— Курды-мурды, — прорычал он.

— Мурды-курды, — парировал я, и уложил его обратно. Немо удивлёно посмотрел на меня и, скорчив рожу, отвернулся к стенке.

А дамы, толпились около двери, и лезть на полки не собирались.

Я показал пальцем наверх.

— Вперёд барышни.

Не понимают.

А так?

Я закрыл дверь на щеколду, чтобы не сбежали и, забравшись на полку, схватил подруг за волосы и затащил наверх. Некогда мне с ними цацкаться. Их много, а я один.

Боже… Меня чуть не вырвало. Знал бы, что при нагревании никогда немытых тел, от них начнёт смердеть с удвоенной силой, я бы их сначала в реке с песочком почистил. Но что сделано, то сделано. Была мысль, метнуться до машины, баллончик с ароматизатором захватить, но не решился. Потом всю кодлу не соберу.

Сидим, потеем. Барышни воют, и воняют.

Б…! Карачун полный. Мне после них баню не отмыть. Проще новую построить.

Чёрные, вонючие потоки пота стали заливать полку, а потом и пол.

— Для первого раза хватит. Все вниз.

Я слез первым.

Усадив их на нижнюю полку, навёл в тазике тёплой воды, и обдал ею сидящую ближе ко мне Надьку. Хорошо. Куском хозяйственного мыла, попробовал намылить голову. Щаз! Разбежался. Не мылиться ни хрена.

— Ничего, вотрём помаленьку.

Надька начала сопротивляться и шипеть, а Верка вцепилась мне в руку и пыталась оттащить от подруги. Так, где тут мой ремень?

Порядок восстановил быстро.

Голову Надьке я мылил, раз пять, прежде чем волосы начали хорошо мылиться. Заодно и лицо отмыл.

— Следующая.

С Веркой были те же самые проблемы, что и с Надькой, разве что не сопротивлялась. Запомнила ощущения ремня на своей тощей заднице.

Отмыв Верке голову, я покрутил её со всех сторон, и решил, что это хорошо.

— Отдохнули? Теперь марш наверх. Или вы думаете, что уже чистые? Хрен там. Вам до стерильного состояния как до Луны раком, — вещал я, загоняя их пинками на полку.

Хорошо, что они маленькие. Парилка вообще-то рассчитана на двоих, но мы и втроём умещаемся.

— А теперь парку-с, — и я плеснул из ковшика горячую воду на каменку. Не много, для сугрева только.

Дамы слетели вниз, и попытались забиться под полки. Дёргаться на выход мимо меня они не рискнули.

— Э, нет, так дело не пойдёт.

Где ремнём, где пинком, а где, по обычаю — за волосы, я затащил их наверх.

Визгу было много, но дело сделано.

Жаль веников нет…

Пододвинув к себе, уже начавшую светлеть Верку, я начал хлопать по ней ладонями, выколачивая из неё грязь как из коврика. Фи, ну и грязи же на ней.

Через минуту, спустил её вниз, и занялся Надькой.

Три часа, попеременно, то вниз, то вверх, я гонял дам по парной. Три часа, то одну то другую, драил мочалкой. Перевёл на них брусок хозяйственного мыла, брусок пахучего, и полбутылки шампуня. Разорение.

В конце, я сделал то, чего от меня не ожидали. Облил их холодной водой.

Потом выковыривал с верхней полки, где они отогревались. Дуры!

Спустил вниз. Построил на первый-второй. Повертел, покрутил… Замечательно. Вот теперь они действительно похожи на человеков. Даже румянец на смуглой коже проступил.

Смуглые красавицы, с длинными, закрывающими соски, волосами иссиня-чёрного цвета. Лица европеоидные, без широких скул, но глаза слегка раскосые, миндалевидные. Причём кончики глаза, что ближе к виску, приподняты вверх. Видел я такие у нас, эффектное зрелище. Зрачки тёмно-карие, белки синевато-белые. А вот уши, в отличие от Немо, не лопоухие. Нормальные ушки.

Красавицы, хоть сейчас в модельное агентство пристраивай, отбою не будет. Только худые очень. Ничего, откормлю, дайте срок.

Вот этих красоток, я и вывел в предбанник.

Верка, от большого ума, бросилась Немо на шею, еле удержал, не хватало, чтобы все мои труды насмарку пошли.

Рассадив барышень на стульях, я взял в руки ножницы. Парикмахер из меня никудышный, а когда работаешь одной рукой, а другой размахиваешь перед носом подстригаемой ремнём, совсем плохо получается. Ничего, управился. Подстриг, причесал… Увидел.

Девчонки это! Не женщины, и даже не девушки. Лет по двенадцать — тринадцать, не больше. А я уж губы раскатал. Тьфу!

Но так даже лучше. Молодые легче обучаются, мозги ещё не зашорены ненужной информацией.

Интересно, а сколько Немо лет?

А Немо разглядывал подруг с непередаваемым восхищением и… вожделением. Ах, же ж, паскудник. Похоже, у них здесь возрастных ограничений нет, и для него возраст девушек вполне нормальный. Но пока они со мной, будет так, как я скажу.

Надю я отправил в дом. Наконец она попадёт туда, куда так стремилась. Посадил её в маленькой комнате, дал в руки кубик-рубика, показал, что надо с ним делать, и пошёл обратно. Мыть Немо.

Мыть охальника, пришлось на пару с Верой, всё ж повисла она у него на шее. За, что и словила по ней же. Пока я там ходил, их подругу устраивал, эти голубки уже спелись, и этот джентльмен распустил… точнее, запустил свои немытые руки, куда не надо.

Выздоровел, значит?

Запихнул я эту парочку в парилку. Сдохнет сердешный, не жалко. А не сдохнет, уму разуму научится. Правда, на верхнюю полку я его не затаскивал. Пожалел обалдуя. А вот Верку… Ей досталось. Кроме мыла и шампуня. Ещё и стирать научилась. Это я ей для общего развития в голову вложил. Ремнём.

Так что воспитательный процесс не дремлет. И у меня есть надежда… Не та, что в доме, а просто — надежда, что смогу создать здесь нормальное человеческое общество.

Я начинаю окружать себя себе подобными, в целях защиты и комфорта.

Всё как всегда.

С банно-прачечного дня прошла неделя. Всё это время лили дожди. Дошло до того, что я начал серьёзно задумываться об изготовлении болотоступов, иначе до реки не пройти, не проехать. Поэтому, всю неделю, сидели дома, не считая походов за рыбой.

— Алес. Вера идти.

— Куда ты собралась?

— Вера идти. Хкрум на.

Опять двадцать пять, за хкрумами собралась.

За эту неделю мы почти вычистили все съестное в доме. Я с трудом отбил последние триста грамм гречки и риса. Гречку после дождя сеять буду. А рис, когда руки дотянуться.

— Сиди, ещё набегаешься. Я тебе для этого персональную лопату дам.

О, персональная лопата, это предел мечтаний местного женского общества. Даже Немо, наслушавшись Надиных рассказов, проникся этим благородным инструментом, и начал намекать, что и он не откажется от такой чести.

А я, что? Мне не жалко. Только на Немо у меня другие планы. Во-первых, он охотник, это они втроём мне вталкивали, всю неделю. Во-вторых, мне требуются мужские руки в хозяйстве. Надо ставить загородку вокруг нашей небольшой плантации. Есть у меня подозрения, и не безосновательные, что после дождя здесь всё измениться. Уже сейчас, видно, как из земли начала проклёвываться трава, а ведь вслед за ней здесь появиться её пожиратели,… а потом пожиратели пожирателей…

Но, время я зря не терял. Я воспитывал своё новое маленькое племя. Учил, и обучал. Я их делаю по образу и подобию своему.

Приучаю к чистоплотности, у них это не в ходу. Больше всего сопротивлялась моим нововведениям сладкая парочка — Вера и Немо, особенно когда заставлял умываться по утрам. Об уборке дома даже не говорю. Пришлось ввести диктаторские порядки, и прибегнуть к грубой силе. Ещё приучаю их сидеть на стуле, и есть ложкой и вилкой, мыть перед едой фрукты, а особенно корнеплоды. И многому другому, на что мы в обиходе даже не замечаем.

Демократия здесь не прокатывает. Совсем. Приходиться быть диктатором. Создаю человеческое общество старорежимным порядком.

Кстати, об обществе. В последнее время начал задумываться об увеличении своего племени, за счёт сманивания дикарей из других. На внутренний прирост пока не рассчитываю. Но вновь приобретённые навыки, сидят в головах моих дикарей, ещё не устойчиво. Боюсь, что при появлении своих диких сородичей, они вернуться в своё прежние состояние, и вытащить их из него, будет гораздо сложнее, с учётом усиливающегося сопротивления. Вот когда мои ученики проникнуться духом цивилизации и прогресса, тогда и начну оформлять «грин-карты».

Но об этом у меня ещё будет разговор с «соплеменниками», когда они научаться понимать человеческую речь. Этот процесс я всячески пытаюсь ускорить. Стараюсь больше говорить с ними, комментируя свои действия, и называя предметы которые нас окружают. Для ускорения процесса «окультуривания», начал давать им основы грамоты. Теперь по вечерам, после всех дневных дел, собираемся в общей зале на первом этаже, и при свете «светлячков», учим азбуку и рисуем палочки. В углу «классной комнаты», стоит ведёрко с мочёными хворостинами, иначе вбить, что-либо в дикие головы не получается.

Учится писать и читать, им не интересно. Им непонятно, как этим можно охотиться, и согревать пещеры. Вот, например, пользоваться иглой и нитками, девушкам понравилось, это полезно и практично, а рисовать какие-то закорючки и палочки — нет. Такого же мнения и Немо. Так, что именно Немо с Веркой, достаётся больше всего, учатся они из-под палки. Поначалу я боялся, что они от меня сбегут, но ничего подобного. Наоборот, бояться, что я их выгоню. Почему так, не знаю.

Отдельный разговор о Наде.

Надя учиться не по принуждению, а по убеждению. И тому есть две причины. Первая, она считает меня своим мужчиной, а себя женой вождя. Я не разубеждаю её в этом, но и не подпускаю к себе близко, держу дистанцию. Вторая причина кроется в маминых женских журналах, которых она натаскала на дачу целый ворох. Надя, как то нашла всю стопку, и я не мог оттащить её от них целых два дня.

— Чти… — подсовывала она мне очередной журнал с рекламой. И я читал.

Она очень хочет понять, что там написано. Она думает, что все девушки, которые там изображены, мои жёны, и она хочет стать одной из них. Ну, что ж, флаг ей в руки. Я не против, лишь бы желание учиться не пропало.

По-моему, именно с этого и начинается прогрессорство. Дам знания, в пределах начальной школы, а дальше пускай сами учатся. Пускай учатся учиться, накапливать знания, на той же бумаге, и передавать полученные и накопленные знания своим детям.

Я постараюсь сделать так, что бы все знания которые есть у меня в компьютере, в моей пресловутой «библиотеке попаданца», и в книгах, они переписали самостоятельно, и многое из того что там есть, проверили на собственном опыте.

А давать им всё готовое на блюдечке…. Так меня не станет, и всё вернётся в прежнее русло. Круги на воде затухнут, и опять всё будет, как было.

И моим детям, если таковые будут, придётся очень туго, а этого я допустить не могу. И мне всё чаще кажется, что они у меня будут. Ну, не нашёл я никаких отличий между нами. Ну, совсем никаких. Я конечно не генетик, но такая идентичность наводит на всякие интересные мысли.

Похоже, у нас начались проблемы! Наше место становится слишком населённым. На молодую, сочную траву пришли стада травоядных…

Первыми прискакали лошади. Я насчитал их два вида. Одни лошади это крупные, от трёх с половиной метров холке, и более. С широкими спинами, и не непарнокопытные, а трёхкопытные. И… квадратные какие-то, не как наши земные лошадки с плавными округло-сексуальными обводами тела, а с переливающимися под шкурой мышцами, топорщащимися прямыми углами и ровными поверхностями, создавая впечатление набитого детскими кубиками кожаного мешка. Когда мышцы находятся в движении, то под шкурой, будто десятки кубиков-рубика вращаются. Во всём остальном — гривой, хвостом, даже навозом — типичные лошади. Поэтому и назвал их — Лошадь-Рубика, а зовём просто — лошадь.

Собираются, лошади-рубика, табунами по десять — пятнадцать голов. Если попробовать оседлать такую, то ноги свешиваться по бокам не будут, а так на спине и останутся. Только если как у слонов шатры на спине раскидывать.

Вторые — ростом не более семидесяти сантиметров, редко до метра. В остальном очень похожи на наших пони. Табунятся по сорок и более голов. Назвал я их — агисками. Из ирландской мифологии. Там, кони, правда, были большими, и водяными, но мне название понравилось.

Вот с агисок, и начались наши проблемы. Мелкие, шустрые и трусливые, они как саранча набросились на наши посевы.

— Значит так, братва, сейчас выходим за ворота, и показываем этой мелочи, кто здесь хозяин. Кто сумеет живьём взять демонов, тому премия, — какая премия, я не сказал, сам не знал, но, надеюсь — меня не поняли, в этой части моего выступления.

Меня не поняли, но общий смысл моих пожеланий уловили. Тем более сами видели, что агиски вытворяют на морковных грядках. Им почему-то понравилась морковная ботва, и морковка тоже.

Вообще странные вещи происходят с нашим огородом, и не только с ним. Всё растёт, не по дням, а по часам. Не успели посеять, а дня через два или три уже всходы, а ещё дня через четыре, становится невозможно понять, когда посадили, неделю назад, или пару месяцев. Ну, об этом потом.

Немо, на разгон табуна, брать не стали. Со сломанной рукой, ему там делать нечего. Ему бы хорошее питание, а у нас его и нет, пока. Вышли втроём и, оставив калитку открытой, разошлись веером, стараясь охватить как можно большую площадь. Жаль людей не хватает, иначе всё стадо загнал на территорию дачи. И мясо, и шкуры, может и молоко надоить можно, а там глядишь, и селекцией занялся, и ребят своих научил бы этому. Но как только, обзаведусь животноводством, обязательно займусь и тем, и другим.

Расслабился, «доспех» не одет, щит не взят, копьё около калитки оставил, кроме ножа ничего нет. Моя паранойя, похоже, меня покинула вместе со здравым смыслом.

Подумаешь, маленькие лошадки, они же безопасные, одними хворостинами разогнать можно. Так и получилось. Надя отличилась, охотничек.

Сияя как лампочка, от гордости, она захватила с собой лопату, которую я закрепил за ней, чуть ли не в первый день. Вот этой лопатой, не дрогнувшей рукой, она и приложила между ушей, одной нерасторопной агиске. Вообщем мы все дружно потирали руки в предвкушении сытного, скоромного ужина, когда…

Когда появились те, кого мы не ждали. Я сам виноват. Ведь предполагал, что так будет, и ничего не предпринял. Но хорошо то, что хорошо кончается.

Мы как раз резвились около открытой калитки, загоняя в неё, отбитую от общего стада парочку агисок.

Кто меня втолкнул в калитку, я так и не понял.

— Какого, чёрта, — выругался я, поворачиваясь обратно.

Два бледных лица на фоне тёмно-зелёного профнастила закрытой калитки, выглядели эффектно. Даже испуганные, раскосые глаза превратились в глаза чебурашки, занимая пол лица. Красиво. Но, я всё равно разозлился.

— Вы что творите, мы же их почти загнали. А ну отойди.

— Ш-ш-ш, — зашипела Надька, выставив вперёд лопату, и не подпуская меня к закрытой двери.

— Это ещё, что?

Я больше недели, не слышал от них шипения, а чтоб мне ещё и угрожали, вообще ничего подобного не было. Да, что случилось то?

— В сторону, канальи, — я поиграл зажатым в руке ремнем, которым только что гонял мелкую живность.

— Ш-ш-ш, — зашипели сразу обе, не подпуская меня к двери.

— Да, что же это такое. Вы, что съели сегодня?

Я замахивался ремнём, когда услышал вой. Не один, а сразу много, и со всех сторон. Оба-на!

Что там происходит?

— Ну и стойте, — я плюнул им под ноги, и пошёл к той части забора, что огораживал хозпяточок.

Большой пенёк для колки дров, успешно заменил стремянку, и моим глазам предстала жутковатая картина, картина загонной охоты.

В траве мелькали рыжие спины неизвестных мне хищников.

Хищники быстро оттеснили десяток агисок с картофельного поля и от грядок с морковкой, окружив их с трёх сторон, и прижали к забору. Кровавая потеха началась.

В степь вырвались только две агиски, а на остатках зарастающей дороги осталось лежать пять растерзанных тушек, и ещё три на картофельном поле.

Тьфу, дождались. Здравствуй, моя паранойя!

— В дом! Быстро! — проклятый языковой барьер. Девчонки меня не поняли, продолжали стоять в ступоре, прислушиваясь к разыгравшейся за забором трагедии.

Никогда не думал, что летать это так просто. Оказалось, очень просто. Я летел в сарай, не касаясь земли. Мне так показалось. И через тридцать секунд оправлял на себе «доспех», и весь комплект вооружения.

— Вы ещё здесь? — не церемонясь, тупым концом копья, привёл в чувство испуганных девчонок. — БЕГОМ!

Уф, загнал. И бегом к забору. На пенёк.

А там, шло пиршество. Восемь разорванных тушек, украшали пейзаж перед моим забором.

— Э, — крикнул я, не задумываясь о последствиях. — Вы почто забор пачкаете?

Три разорванные тушки, лежат у самого забора, и на нём отчётливо видны, кровавые потёки. Но больше всего, меня разозлило, что три тушки, поедались на картофельном поле.

Зря я голос подавал. Восемь маленьких тушек агисок, на пять здоровенных особей с щенками, последних насчитал девять штук, не так много.

Псы, по-моему, были того же мнения.

Я сказал, псы?

Конечно, это псы, рыжие, больше саблезубого волка. Морды пёсьи, телосложение как у азиатских овчарок. Даже хвосты — пёсьи…

Нарёк их — степными псами. Из степи же пришли.

На звук моего голоса, взрослые псы, оторвали окровавленные морды от несчастных агисок, и подняли на меня застывшие жёлтые глаза с вертикальными зрачками.

По спине пробежала дрожь. Во взгляде псов читалось только одно — Смерть!

От страха вспотели руки, и копьё стало выскальзывать.

Надо бежать!

Законная, между прочим, мысль, здравая и… подленькая, но переломить себя не получается.

Соскочил с пенька, и задом, не подставляя спину и не упуская из вида забор, я попятился к дому.

Быстрее, за кирпичные стены и железные двери, там я буду в безопасности, и никогда вы меня не достанете паршивые псы….

Добежав до крыльца, я расхохотался.

— Что, съели гады? Теперь не догоните. — Бросив копьё, я влетел в дверь, и защёлкнул её на щеколду.

— Где ключ? А, чёрт, — сорвав со стены связку ключа, я запер дверь. Так будет надёжнее. Вытерев пот, я посмотрел на испуганные лица учеников.

Что я делаю? — отрезвел я, когда увидел большие глаза девчонок. — Неужели страх парализовал мои мозги, и я всё бросив, побежал спасать свою шкуру? Хороший пример для подрастающего поколения, а уж как авторитет вверх попёр, словами не передать.

Я сделал успокаивающий жест рукой, мол, всё под контролем, и осторожно выглянул в окно. Толстая решётка, поставленная от дачных воров, раскрасила небо в клеточку, и дала ощущение безопасности.

Во дворе было пусто. Псы не полезли через забор. Скорее всего, забыли, или на сытый желудок им было не до меня. Хорошо, если так, но сидеть, сложа руки, не выход. В конце концов, это мой дом, и моя территория. Я здесь хозяин!

В ту ночь мы не спали.

Заставив себя выйти на улицу, стараясь не производить шума, я нарезал с яблонь, и другой древесной растительности, более-менее подходящие ветки, и мы всю ночь, при скудном освещении «светлячков», точили колья.

Эти колья, мы всё утро крепили поверх забора, и по всему периметру. Теперь запрыгнуть к нам будет не так просто. Любой, кто попробует, рискует оставить на них свои кишки.

А вот Немо, как истинный охотник, не хотел признавать пассивных мер защиты, и рвался на улицу, очень ему хотелось пообщаться «по душам» с нарушившими наш покой псами. Это его Верка на подвиги вдохновляет. Женишок. А моё копьё, которое он спит и видит у себя в руках, не спасёт, если псы кинуться все разом, а будет помехой во время бега.

Второй день сидим взаперти. Степные псы, отошли от забора, и устроили лёжку в колючих зарослях, рядом с проходом к реке. Там теперь водопой. Тьфу, на мою глупую голову. Лучше бы колодец выкопал.

Впрочем, глупая мысль. Рыба тоже нужна, она у нас основной источники пищи.

Второй день замечаю, что мой авторитет заметно падает. И чем меньше у нас остаётся еды, тем он всё ниже и ниже.

Простой мир, простые нравы. Если ты не можешь, обеспечить безопасность и сытую жизнь, значит, ты слаб. А если ты слаб, то какой ты после этого вождь? Первым к такому выводу пришёл Немо, и стал всё больше проявлять непослушание. А вчера вечером, демонстративно игнорировал занятия, которые я не прекращал даже сейчас.

Что я могу сделать, если он кругом прав? Выйти за ворота и навалять товарищам хищникам? Так, это они меня скорее, разделают под орех.

Но делать что-то надо. Рыба кончилась, и мы подчищаем последние крохи съестного, что есть в доме. Не за горами, когда закончится вода, и тогда совсем придётся туго. Я уже не говорю, о том, что все наши посадки, что сейчас остались за забором, безжалостно вытаптываются, и всё больше покрываются костями съеденных псами животных.

Надо избавляться от этой напасти. Желательно помножить на ноль всю стаю, чтобы ни осталось никого, кто считал бы эту территорию своей. А заодно, снова поднять свой авторитет.

Мне ничего не оставалось, как пойти на риск.

Снова трясутся колени, а я ещё не сел за руль.

Надо проверить ещё раз, всё ли взял. Чёрт! Я неосознанно тяну время. Так не каждый же день, едешь давить супостатов, а именно этим я собрался заняться.

Проверяю — топор на месте, колун есть, копьё… С копьём проблемы, может зря беру? Длинное оно очень, из открытого окна не ткнёшь. Ладно, пускай будет. Огнемёт — есть.

Ага, со страху и не такое сделаешь.

Я под это дело пятилитровый опрыскиватель приспособил, с помощью которого мы опрыскивали огород.

Этот опрыскиватель, фактически готовый огнемёт. Жаль трубку с распылителем пришлось отпиливать, и крепить вместо пластмассовой насадки металлическую трубку, а вместо спускного клапана шланг автомобильного компрессора.

Конструкция проста, осталось набрать горючей жидкости и перед использованием включить компрессор. На пробных испытаниях струя воды, которую я использовал вместо горючей жидкости, летела аж на десять метров. Только за давлением смотреть надо. Больше двух атмосфер баллон не выдержит, может разорваться.

В качестве горючей жидкости, я использовал адскую смесь, из автомобильной косметики, жидкости для розжига, керосина, и солярки. Двух литров ради такого дела не пожалел. Хотел ещё селитры калиевой насыпать, но не рискнул, вдруг рванёт. Теперь у меня в баллоне три с половиной литра заправлено, и ещё полная пятилитровая бутыль под передним сидением стоит.

Проблема была с фитилём. В итоге привязал к железной трубке сто миллиметровый гвоздь, а к нему кусок войлока. Только перед поджиганием, его надо смочить небольшой струйкой горючей жидкости, а потом поджечь. Громоздко получилось, и не очень быстро приводится в боевую готовность, но время на обдумывание конструкции нет.

Всё, Немо дал отмашку, значит собак, поблизости нет. Можно открывать ворота и выводить в поле свой «танк».

Ворота скрипнули, как по нервам пилой прошлись. Мне всё равно, но честь двигать туда-сюда тяжёлые створки, выпала Верке с Надькой. Это они сейчас рискуют.

Собак не видно. Я надавил на педаль газа и одновременно на клаксон. Крузер рванул с места к колючим зарослям, где эти твари устроили лёжку.

— Ага, встрепенулись, рыжие черти.

Сначала одна рыжая морда вылезла из-под нижних веток колючей ивы, а потом и остальные порадовали меня своим вниманием.

Стоят, прислушиваются.

Я подъехал ближе и, остановился, изображая нерешительность. Хищники любят нерешительных. Нерешительный, значит слабый, слабый, значит лёгкая добыча. Вот такую слабую и нерешительную «добычу» я и изображаю.

Псы поняли всё правильно.

Четыре псины, разбежались в разные стороны и начали зажимать с боков, в центре остался самый крупный. Вожак наверное.

Я подъехал ещё ближе и снова остановился.

Вожак, пригнулся к земле, и приготовился к прыжку.

— Ну, ну, тафай, тафай…

Я подъехал ещё ближе.

— Ну, что ребятки, покувыркаемся, — подбадриваю себя, вцепившись дрожащими руками за руль. Колотит всего.

Чёрт, вожак у самых зарослей стоит. Плохо. Так со всей дури, и в дерево въехать можно. Я потом отсюда не выберусь… живым.

Будем отманивать от зарослей. Пару глубоких вдохов, и включаю заднюю скорость.

Есть! Вожак поднялся, и медленно пошёл за мной. Осторожничает, или ждёт, когда напарники меня снова с боков подожмут. А вообще хорошо дело идёт. Они стараются меня к забору прижать, как делали со своими жертвами, и тем временем уходят от зарослей.

Снова бью по тормозам, и включаю заднюю скорость. Подождём.

Боковые загонщики подобрались, ближе и чего-то ждут. Похоже, сигнала.

Не знаю, кто подавал сигнал, но действовали псы синхронно. Бросок произошёл одновременно со всех сторон.

Я крутанул руль резко вправо, одновременно вдавливая педаль газа в пол.

Машина рванула назад разворачивая вправо. Со стороны багажника раздался глухой звук, и машину подбросило вверх.

— Один есть.

Я выровнял руль, и продолжил отъезжать задом, вытягивая сократившуюся стаю в цепочку.

Точно попал. Один труп лежит, не шевелится. Даже визгнуть не успел.

Вот умницы. Вожак, как самый сильный, бежит впереди.

— Надо было усилить перед… да, что уж там. Чего сейчас жалеть.

До вожака пятнадцать метров. Топлю газ, в пол.

— Сссукааа….

Вожак ушёл с линии атаки, и по правой дверце прошёлся шорох. Жаль дверь открыть не мог, достал бы гада.

А вот бегущий следом за вожаком пёс попал под раздачу, а за ним и следующий. Последний вывернулся.

Машину сильно тряхнула, и две рыжие туши, разбрызгивая дерьмо и кишки взвились в воздух.

А как иначе? Удар на скорости более шестидесяти километров на встречных курсах, это вам не хухры-мухры.

Отъехал метров на сто от места столкновения, и резко повернул на сто восемьдесят градусов. Тормоз в пол. Сработала АБС.

Тьфу, на них!

— Что же вы остановились-то?

Псы за мной не побежали, но смотрят в мою сторону. Я не гордый, я ближе подъеду.

Восемьдесят метров. Псы стоят.

Пятьдесят метров, псы стоят, но начали пригибаться к земле. Или разбегутся, или пойдут в атаку.

Двадцать метров. Один храбрый нашёлся. Вожак?

Газ в пол. Ушёл, сука. Ладно, догоняем того который слева пока в заросли не нырнул.

— Да где ж тебе тягаться с двумястами тридцатью пятью лошадками…

Догнал, чуть обошёл слева отсекая рыжего от зарослей, и резко вывернул руль вправо. Машина слегка дёрнулась и послышался глухой удар. Смотрю в боковое зеркало. Шевелится, но встать не может, значит хорошо прилетело. Смотреть некогда, потом добью.

Всю стаю кроме вожака, не считая щенков, извёл.

Похоже, у меня тогда крыша поехала, в глазах кровавые чёртики прыгают. Во рту вкус крови, язык прикусил, когда машину тряхнуло. Но где-то бегает ещё один. Пахан, блин. В зарослях спрятался.

— Хорошо, будет тебе заросли.

Разворот. Левым бортом к зарослям. Компрессор в прикуриватель. Открыл окно и шланг огнемёта в него.

Дал небольшую струю для смачивания фитиля, и поднёс зажигалку. Компрессор «вкл.»…

Струя огня ударила в зелёный массив, и тот вспыхнул как сухая хвоя. А теперь на медленной скорости вперёд…

Так и въехал в ворота через тридцать минут, после того как выехал, с высунутым в окно, оплавленным концом огнемёта. Дважды заряжал бак, и дважды выжал из него всё до дна. Но вожак не ушёл. Поймал его, когда тот собрался бежать из бушующего пламени. Сначала струёй огня окатил, а потом и разнёс в брызги по степи.

Что было в тот день дальше, не помню. В баре ещё много чего было крепко градусного. Но когда через день оклемался, то уже точно знал, чем буду заниматься в ближайшее время.

Отгородиться от степи любой ценой! Сдохну, а стену построю, но такого больше не допущу. А потом придёт черёд и оружия. Местные твари, надолго зарекутся совать свой нос на мою территорию.

Надо будет кирпичи делать, сделаю. Всю глину из-под земли выкопаю, и все оставшиеся заросли на дрова пущу, а кирпич для стены будет.

Немо с девчонками старались не попадаться мне на глаза. Я был зол, и молчалив. Я был голоден. Я сидел в кресле и думал.

— Немо.

— Немо… Тебя за ногу. — Заорал я не услышав шагов. — Бегом сюда.

Через минуту, в комнате послышались лёгкие шаги и замерли у меня за спиной.

— Надя, ты зачем пришла? Где Немо? — спросил я, не поворачиваясь. Надины шаги, я научился узнавать, даже не смотря в её сторону. У неё шаги — легкие и почти не слышные.

— Немо там, — пропел сзади певучий голос.

— А должен быть здесь, — и я показал пальцем на то место, где хотел бы видеть непокорного дикаря. — Передай ему, что если он не придёт, то я сам его найду. И тогда пусть не обижается.

За спиной опять послышались удаляющиеся шаги, и я остался один.

Я сидел и прислушивался к самому себе. Что-то во мне сломалось. Какие-то странные ощущения, бродят внутри меня, и что это, я понять не могу.

— Может похмелье? Нет. Похмелье здесь не причём.

В таких размышлениях я просидел минут пять, пока по ламинату не зашуршали тяжёлые шаги Немо.

— Почему сразу не пришёл?

Немо стоял от меня справа, с опущенной головой, и кидала на меня исподлобья хмурые взгляды.

Что, не нравиться, гадёныш, — подумал я про себя. — Это тебе не хвостом крутить перед малолетками, и трясти своим отростком перед Веркой. Думаешь, я не знаю, чем ты с ней занимался, пока я был в отключке? А вот хрен тебе. Знаю. И теперь в искупление, заставлю делать то, что хочется мне. А мне, ой как много хочется.

Ещё много было разных мыслей, но вслух я сказал другое.

— Раздевайся.

Немо не заставил себя долго ждать, и быстро снял с себя футболку которую я ему подарил после того как сжёг остатки шкур «с его плеча», и короткую юбку. Не признавал он ни брюки, ни шорты, ни спортивные штаны. А юбка напоминала ему набедренную повязку, которую не надо каждый раз снимать, когда приспичит по нужде, или какой ещё надобности, например перед Веркой в очередной раз похвастаться.

Я снял бинты с его груди и руки и осмотрел раны.

Грудь практически зажила, бинты можно уже снимать. Я замазал шрамы зелёнкой, и занялся рукой.

С рукой дела обстояли хуже. Лубки я снял, а раны ещё не затянулись до конца, и при нажатии выделялась сукровица.

— Не боец, но прохлаждаться я тебе больше не дам. Ходить можешь, пользоваться правой рукой можешь. Знавал я людей с большими недостатками, чем у тебя, а работали не хуже здоровых.

Немо едва ли понял меня. Вернее, не понял совсем. Мне всё равно, мне нужна его рука и его ноги, а не голова. Там всё равно ничего интересного нет.

— Одевайся, пошли.

За периметр мы вышли вчетвером.

Я шёл впереди, облачённый, как обычно, в «доспехи», и смотрел по сторонам.

Немо, впрягшись в привязанную к ручкам тачки верёвку, с моим старым, отремонтированным копьём в одной руке, шёл сзади меня и катил в колёсном транспорте кучу инструмента. Вслед за ним, с лопатами на плечах, шли девчонки.

Мы шли к реке изыскивать строительный материал, и всё прочее, что может нам понадобиться для строительства хорошей ограды, если потребуется, крепостной стены. Заодно наловить рыбы. Если будет сегодня время, сделаю рыбные котлеты, побалую молодёжь.

То, что я увидел, выйдя за периметр, сильно обескуражило.

На месте колючих зарослей, что буйствовали вдоль реки пару дней назад, тянулась чёрная полоса метров в триста, создавало сюрреалистическую картину «волшебного леса» растущего в чертогах Кощея Бессмертного. Ни листочка, ни цветочка, ни вездесущих попугаев.

Красота! Проход к реке оказался завален обгоревшей растительностью.

Подойдя ближе к почерневшим зарослям, я вздохнул с облегчением. Шипов нет. Именно они горели лучше всего, создавая эффект горящей хвои. Вероятно, из-за насыщенности эфирными маслами.

— Как будто не рубил, — задумчиво пробормотал я, прикидывая с какой стороны браться за нависающие над тропинкой угольки посеребрённые остатками золы ещё не унесённой ветром.

— Тем лучше.

Отложив копьё в сторону, я снял с пояса топор и рубанул по висящему поперёк прохода суку с обуглившейся корой.

— Ха!

Не желая отрубаться, сук спружинил, чуть не выбив топор из рук, и запорошил мне глаза слетевшей золой.

— Ё…, тебя через коромысло… — выругался я, растирая золу в глазах.

Пробивая проход в прошлый раз, ничего подобного не было. Все сучья, до которых я дотягивался топором или секатором, послушно ложилась мне под ноги, без проблем отсоединяясь от основных стволов.

— Немо, дайка мне секатор.

Немо порывшись в тележке, вытащил инструмент и, протянув его мне, отошёл подальше.

Приноровившись, я сомкнул стальные лезвия, на непослушной деревяшке…. Потом ещё раз…. Потом опять надавил…. Вытер со лба пот, и ещё раз надавил… Пот, уже не вытирал, давил на ощупь…

Хрусть…

Победило моё упрямство и хороший инструмент.

— Однако! — я помял в руках срезанный сук.

Свойства древесины подвергшейся воздействию огня значительно изменились, она стала упругой как пружина, и отказывалась ломаться, сколько бы усилий я не прикладывал.

— Хороший материал!

Из такого материала, можно сплести хороший забор, который сможет противостоять многочисленным клыкам, когтям и рогам. И рукам, если таковые заявятся к нам с не совсем дружественными намерениями.

Это маленькое открытие избавляло нас от многих проблем. Не надо заниматься изготовлением кирпичей, на которые уйдёт кучу времени и кучу ресурсов. Копирование стен московского кремля можно отложить на более дальний срок, когда у нас появятся такие возможности. Сейчас более актуальны, сроки строительства, а не монументальные памятники архитектуры, на сооружение которых, могут уйти годы.

Проход прочищали целый день. Оставшихся сил едва хватило, что бы вытащить из размокшей верши рыбу, и отмыть в бане копоть, въевшуюся в нас намертво.

На рыбные котлеты, сил не хватило. Верка зажарила, правильно очищенную рыбу на углях, и получились неплохие рыбные шашлыки.

Со следующего дня начались трудовые будни.

Самое сложное было, не вырубить толстые стволы, которые нужны для столбов будущей изгороди, а найти прямые. В этой гнутой круговерти, это было не простой задачей и множество столбов пришлось делать из разных, более-менее прямых, кусков.

В тетрис, когда-нибудь играли?

Мы да. Целый день, и в извращённой форме, с почти железным деревом.

Из железнообразных кусков, длиной до метра, мы собирали трёхметровые столбы.

Я, уже хотел заняться выделкой кирпича в небольших количествах, для замены деревянных столбов, каменными, но передумал. Нужен не только кирпич, но и цемент, а время на его изготовление — нет.

Как плохо без электричества! Производительность труда, низкая, все нормальные инструменты, как то — электропила, электролобзик, болгарка с диском для работы по дереву, и многое другое пылятся в сарае, а мы работаем, по старинке, двуручной пилой, ножовками, топорами, и секаторами. Получается очень медленно, в день выходит три — четыре столба, а нужно двести шестьдесят восемь. Расстояние до реки оказалось сто тридцать четыре метра.

Такая скорость меня не устраивала. Пришлось напрягать мозги, требуя от них гениальных решений. Мозги дымились, но не рожали, пока Верка, тащившая с реки вершу с рыбой, которую она использует как корзину, не прошла мимо нас.

В основу «новых столбов» легла верша. Плетётся такая верша длиной три метра, с поперечными кольцами через каждые тридцать сантиметров, и диаметром в пятьдесят сантиметров. Поперечные жердины крепятся не как у верши по одной стороне, а попеременно — то по внешней, то по внутренней, а после оплетаются. Плетение такой «верши», производилось сразу на месте. Сначала на глубину более метра мы клали большой камень, оплетённый на подобии корзины, и от него начинали плести саму сваю. Через каждые пятьдесят сантиметров плетения, мы набивали её глиной вперемешку с камнями, и перевязывали внутренними креплениями, а потом наращивали дальше.

Для облегчения работы с неподатливым материалом, мы стали запаривать прутья в кипящей воде. Прутья становились мягкими и гибкими, увеличиваясь при этом в объёме. Высыхая, они возвращались в исходное состояние, стягивая намертво все детали конструкции.

В опоры, ещё на стадии изготовления, мы вплетали горизонтальные метровые жердины, а потом оплетали их размягчёнными прутками, идущими в вертикальном направлении. Стена получалось очень прочной, и устойчивой. Как самый тяжёлый, я неоднократно проверял прочность конструкции, методом тарана. С разбега таранил телом плетёные пролёты и сами столбы. Больно! Зато есть уверенность, что больно будет не мне одному.

При добыче глины вырыли глубокий шурф. Плодородный слой оказался мощностью в полтора метра, а после него идёт двух метровый слой красно-коричневой глины, расположенный на известняковой плите. Известняк, по прочности не уступал мрамору, но таковым не являлся. Я начал подумывать об использовании этого материала, в будущем строительстве, но с нашими инструментами, об этом не может быть и речи.

С трудом отломив лОмум несколько кусочков, я размолол их молотком, с добавлением воды в сероватую, из-за примесей, кашицу, и получил почти готовый цемент. Осталось полученную известковую массу высушить, обжечь, получить из неё негашёную известь, потом погасить, и… смешивая с крахмалом, использовать в качестве цемента. Вся Китайская Стена, держится на таком растворе. Но крахмала у нас в таких количествах нет. Можно обойтись и без крахмала, заменив его небольшой добавкой глины, и обжечь при температуре тысячи двухсот — тысячи четырёхсот градусов по Цельсию, а полученную смесь после обжига размолоть, но печки для обжига будущего цемента у нас тоже нет.

Была ещё одна польза от шурфа — колодец копать, смысла нет. Вода сквозь глину, из Яузы почти не поступает, фильтрационные свойства глины оказались низкими. Воды в шурфе набиралось, в час по ведру. Может, если пробить известняк…

Отец, называл это — карстовыми пустотами, или карстовыми трещинами, а в них должна быть вода. Если найти нечто подобное, то получится неплохой артезианский колодец.

Поживём, увидим.

Пока строили стену, не забывали и об огороде.

Я вообще ничего не понимаю. Картошка, в тех местах, где я её основательно перепахал колёсами Ленд Крузера, пока гонялся за степными псами, как ни в чём не бывало, дала всходы. Зеленеет себе на грядках и в ус не дует. Так, что окучивать меньше не пришлось. Приходится выделять каждый третий день пару часов на это муторное занятие. Такие же результаты, были по свёкле с морковкой, и луку с чесноком.

То, что однолетние растения хорошо растут на никогда не паханом чернозёме, понятно, а вот то, что на нём с не меньшей скоростью растут ВСЕ земные растения, это уже что-то с чем-то. Берёзы с клёнами, стали расти как бамбук на земле, ежедневно прибавляя в росте более двадцати сантиметров. И толщина стволов увеличивается соответственно. Если так дело пойдёт дальше, лет через пять, дачный участок будет окружать небольшой клочок земного лиственного леса. Две голубые ели, посаженные мамой, пока сопротивляются.

Дикарей форма земных деревьев, очень изумляет, таких прямых стволов, они ещё не видели. Оказывается, на этой планете, вся древесная растительность имеет гнутую форму, такую же, как и заросли растущие вдоль реки. Не все они колючие, есть и плодовые, но с прямыми стволами — нет.

Через неделю после начала строительства, прочистки и расширения прохода, я отломил несколько черенков от земной ивы, растущей перед окном, и воткнул их на месте выгоревшей и выпиленной растительности. Прижились все, и теперь, с небывалой скоростью, затягивают выжженное и вырубленное пятно, молодой, совсем не колючей, зеленью. Попугаям, новая растительность не понравилось. Прилетели, посмотрели и, оставшись недовольными отсутствием колючек, загадили молодую поросль.

Надя с Верой, влюблённые в земную растительность, ободрали на саженцы иву, растущую под окном, и рассадили их вдоль строящегося плетня с внутренней стороны.

Досталось не только иве. Попали под раздачу каштаны, яблони, груша (вместе с завязавшимися плодами), даже единственный дубок, который я не дал отцу срубить, и тот обкорнали, зато теперь на огороженном участке растёт молодая дубрава из восьми дубков. Чудны дела твои, господи. В конце концов, я запретил им заниматься ерундой, а больше времени посвящать плетению забора. Засаживать лесом, места, предназначенные для пахоты, занятие малопродуктивное и бестолковое.

А вот местные растения «живительной» магии не подвержены. Скорость роста у них такая же, как у земных растений на Земле. Выяснение что? И почему? я не стал, оставив это на более спокойное время, а сейчас просто пользуюсь результатами, предоставленными мне местной природой.

Почти три месяца мы ваяли продолжение моего… нашего участка. Тридцатиметровая полоса, защищённая с трёх сторон прочным плетёным забором высотой в два метра, протянулась до самой реки. Памятуя встречу с саблезубым волком, я не решился оставить не защищённым береговой участок, его мы тоже загородили плетнем, оставив небольшую калитку для прохода к Яузе. Теперь мы были в безопасности, и наш разрастающийся огород, тоже. Молодёжь, поначалу роптавшая, на непосильный и бесполезный, с их точки зрения, труд, после сбора первого урожая, притихла, и прониклась перспективами.

С тех пор, за водой и за рыбой, мы ходим без опаски… Хм! Кроме меня.

Через два месяца после начала строительства, я отметил на солнечных часах, что тень замерла в десяти сантиметрах от шеста. Такое положение сохранялось на протяжении двух недель, а потом, очень медленно, она двинулась в обратную сторону.

Остановив строительство, мы за пару дней выкопали созревший урожай, и закопали его обратно, увеличив вспаханную площадь, за счёт целинной земли.

Злаки, посаженные мною, вызрели, и теперь когда-то маленький пятачок хлебного поля, вырос в полтора раза. Чтобы не путать, где что посеяно, я разделил его на три части и поставил «маячки». Работать на хлебном поле никому не доверил, делал всё сам. От греха подальше.

— Хм, неплохо! — изумился я, срезав созревшие колосья.

Толстые короткие семена, дали по три толстых, тяжёлых колоска, в каждом из которых, я насчитал по полсотни зёрен. А единственное не очень толстое, слегка вытянутое семечко, дало, один колосок, он был не таким тяжёлым и толстым, но зёрен в них было не меньше. А вот последние семена, как я и предполагал, оказались овсом. Что ж, овсяное печенье, я тоже люблю. А уж если лошадей привадить, или другую живность, то и на корм пойдёт. Дайте срок, и мы запашем всю степь.

Количество собранного урожая, сделало меня весьма грустным. Если так дело пойдёт дальше, то после сбора второго урожая, хранить его будет негде. Погреба нет, сарая для хранения продуктов нет. Ничего нет.

— Не было б печали, купила баба порося….

Похоже, следующей нашей головной болью будет строительство погреба. Элеватор пока строить не будем, зерновых ещё мало.

— За что хвататься, блин! — внутри меня была какая-то неопределённая раздвоенность. На повестке дня, после строительства забора, стоит ещё одна важная задача. Провести воду на поля. На увеличившиеся площади, таскать воду ведрами стало тяжело, и занимает много времени.

— Вторую стену, придётся отложить, — пробормотал я, оглаживая бороду.

— Какую стену? — переспросил Немо услышав мой шёпот, а Вера крутившаяся рядом с ним, удивлённо изогнула брови.

— А, вот рядом, в пятидесяти сантиметрах, а лучше метра надо строить ещё одну.

— Зачем?

— А вот смотри. Если построить вторую стену, и между ними насыпать глины с камнями, и хорошо утрамбовать, тогда нас отсюда никто не выковорит.

— А кто нас будет выковырять? — Частое применение речи во время строительства, способствовало ускоренному изучению языка, и Немо, с каждым разом говорил по-русски всё лучше и лучше, но всё ещё ошибался.

— Выковыривать, — механически поправил я.

— Как кто? Твои сородичи, например.

— Они нас не выковыривать, — убеждённо сказал Немо, и любовно погладил одной рукой копьё, а другой, уже выздоровевшей, Верку. — Мы стоять, и не уходить.

— Ну, ну. А скажи мне честно, вы зимой голодали?

Вся троица дружно кивнула головой.

— Мы голодать.

— И что вы делали, когда голодали?

Немо потупился. Ответ на этот вопрос он дал мне раньше, рассказывая о своей жизни, в роде. Они ходили грабить! Их грабили, и они делали тоже самое. О постоянных стычках за охотничьи угодья, и говорить не приходиться, они происходят даже летом. Границ здесь ещё не провели, и карты не изобретены.

— Ну, что молчишь? Придут, или не придут?

— Они прийти, — согласился Немо. — Солнце там будет, — он указал на макушку сильно подросшей яблони, которая уже лет десять как не росла.

Я посмотрел на ориентир, и прикинул… ничего не прикинул. Я до сих пор не знаю когда здесь, что начинается и когда, что заканчивается. Лето, зима, весна, осень…

Но возможно, это будет в начале осени.

Плохо. Меня перенесло прямо на путь миграции первобытных кочевников проходящего вдоль Яузы…

Реку я так назвал. Не стал ничего придумывать. Жил рядом с Яузой… и сейчас живу.

— Чёрт!

Иллюзий я не питаю, и во всёобщую любовь дикарей к посторонним не верю. Жесткая конкуренция, в вопросах выживания, друзей не прибавляет. До политических, военных, и других союзов, здесь ещё не доросли.

— Немо, чей род первым пойдёт? Твой?

— Здесь, мой род идти, и её, — он показал на Надю, — другой там, — палец Немо, плавно переместился с Нади в сторону реки.

— По другому берегу, значит. А если кто перейдёт на другую сторону?

— Мы не переходить, — возразил Немо.

— А если они на вашу сторону переправятся.

— Мы их убивать, — не задумываясь, ответил молодой дикарь.

Понятно почему, они ходят по разные стороны Яузы — чтоб не поубивать друг друга.

— Ну вот, сам видишь, для чего нужна хорошая стена.

— Это хорошая стена, — возразил Немо похлопав рукой по плетню. — Мой род её не пробить. У них нет железный топор, и железный нож. Камнем не пробить.

— А огнём?

Немо замолчал. О такой возможности он не подумал. Дитя. Местные жители, в сущности, были детьми. У них всё просто, границ в голове нет. Таких на Земле называют «отморозками». Что хотят, то и делают. Отобрать последний кусок у своего отпрыска, не проблема. Захотел женщину, дал по кумпулу, и ей и другим желающим, и пользуйся у всех на глазах. Право сильного, блин. Даже такого понятия как инцест нет. В смысле, понятия нет, а инцест есть. Вот, например, Надя, она двоюродная сестра Немо по матери, а может и не сестра, а племянница, или вообще — тётя, там очень всё напутано. Так вот, Надя, была влюблена в своего родственника, и когда тот, отбив Верку, у соседнего рода, отправился в бега, не желая делить её со своим отцом, и братом отца, Надька увязалась вслед за ним. Иначе, её бы попользовали вместо Верки.

Как они не выродились, не пойму?

И это всё в одном роду, и со своими сородичами. Теперь представьте, что происходит с чужаками.

Женщинам может быть повезёт, особенно молодым, их не убьют, а изнасилуют и пристроят вторыми или десятыми жёнами к охотникам. А чужие мужики, и не особо молодые женщины пойдут на шашлык. Здесь врагов едят….

И эта троица меня схарчила, если бы нашли в беспомощном состоянии, или я не смог бы нагнать страху.

Отморозки и каннибалы. И… Дети!

Религии здесь ещё нет, и как следствие нет таких понятий, как табу, запрет, нельзя. Толком не сформировавшиеся обычаи, не породили даже зачатков законов.

Своих дикарей, я немного окультурил, что до остальных… придётся прижимать к ногтю.

Эх, время, время. Тебя постоянно не хватает. Даже когда тебя много.

— И что они с нами сделают, когда сюда ворвутся?

Немо пожал плечами.

— Убьют!

— И тебя? — мог бы не спрашивать. Немо отделился от рода, он теперь для них чужой, и Надя чужая, а я с Верой никогда не были своими.

Немо кивнул.

— Мы уйти, — он показал на девчонок пальцем, а про меня забыл.

— Нет, — покачал я головой. — Ты можешь идти, я тебя не держу, а девчонки останутся здесь. Хватит им бродить, где не попадя. Подрастут, станут матерями моих детей, а ты иди, иди, гуляй.

Немо схватился за копьё. Это он зря. Я когда начал предлагать ему бежать одному, уже предвидел подобное, и своё копьё держал наготове. Только тупым концом вперёд.

Немо не предполагал, что в копье главное не наконечник, а умение того кто его держит. Он думал, что я не готов к его выпаду. Ну, петух тоже думал, да в суп попал.

Как он был удивлён, когда его копьё вылетело из рук. И я тоже. Но, я удивлялся меньше и, не останавливая движения, ткнул Немо в «солнечное сплетение». Ура! Попал!

Немо задохнувшись, согнулся, пытаясь отдышаться. Такого приёма местные дикари ещё не видели. Но, решив довести дело до конца, и показать кто в доме хозяин, я подсёк его под колени, и упёр древко в грудь упавшего дикаря, когда тот с открытым ртом рассматривал облака.

— Ты, что же, сучий потрох, надумал? Бежать? Так беги. Нам трусы не нужны, — я надавил на копьё посильнее, когда Немо продышавшись, начал шевелиться. — Ты свою женщину защитить не мог, и сбежал как последний трус, обрекая её на гибель. Ты и сейчас под юбкой испачкался. Нет, не дам я тебе Верку. Зачем ей от такого труса потомство? Как с таким трусом они выживут?

Я перевернул копьё железным концом вниз, и направил острое жало в пах Немо.

— А давай, я тебе от него избавлю. Зачем он тебе? Чтоб потом быть посмешищем перед собственным родом, за трусливых ублюдков?

Немо замер, боясь пошевелиться, и лишиться своего достоинства, которым так дорожил.

Я поводил копьём ещё немного, как бы раздумывая — отрезать, или не отрезать, и когда собрался прекращать эту комедию, услышал шипение.

— Верка, стой, где стоишь, — я был очень удивлен, услышав шипение. То, что она может броситься на защиту жениха, я предполагал, но что будет шипеть…. Всё дикое, в определённых ситуациях, у них сразу выходит наружу. Это не то, что у нас, людей избалованных цивилизацией.

Но Верка не послушалась и, нагнувшись, бросилась вперёд. На меня!

Я с трудом её остановил, лишь попав тупым концом копья в живот.

— Дура! Я ему и, правда, чуть не отрезал хозяйство…. Куда тебя понесло?

— Немо мне… просипела она задыхаясь.

— Не «мне», а «мой», — поправил я.

— Зачем он тебе? Что ты будешь делать с этим трусом? Он вечно будет бегать, боясь собственной тени. И тебя бросит, когда страшно станет, и детей твоих…

— Нет! — отдышавшись, покачала головой Верка, садясь на траве. — Мы не идти. Мы будем здесь.

— А как же его род? — удивился я решению Верки. Мне почему-то казалось, что в этой паре верховодит именно Немо.

Верка протянула руку и взяла выбитое из рук Немо копьё. Я насторожился, но выбивать оружие из рук девчонки не стал.

Верка покачала копьём и отдала его мне.

— Ты делать, это. Много, много. Мы всех убить.

Дикарка! Ну, что с неё возьмёшь.

Я взял у неё копьё, и вернул его сидящему рядом с ней Немо.

— Ты слышал, что говорит твоя женщина?

Немо растеряно посмотрел на Верку.

— Мы стоять, — вздохнул он.

— Посмотрим. Но если надумаешь бежать, от меня помощи не жди, и на Верку не рассчитывай.

Обстоятельный разговор получился. Вроде все точки над «и» поставили, а в душе, всё равно мутный осадок остался. Не доверяю я теперь Немо. Женщины оказались более покладистыми и более восприимчивы к новому, особенно если новое сулит определённые бытовые удобства. А вот мужская половина, традиционалистом оказался, всё за старое держится. Покоробило меня и то, как Немо, с лёгкостью решил бросить меня одного, как чужого, ненужного ему человека. Да, сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит.

— Чего расселся, охотничек? Иди.

— Куда?

— На охоту иди. Видишь, твоя женщина отощала? — надавил я Немо на совесть, и добавил. — И мы подкрепимся.

Немо, встал, как-то неуверенно посмотрел в мою сторону, перекинулся взглядами с Веркой, перехватил удобней копьё и, отодвинув в сторону плетёную воротину, вышел за периметр.

— Всё, дамы. На сегодня заканчиваем. Идите, мойтесь, и займитесь ужином. Немо придёт, шашлычков сварганим.

То, что Немо может прийти без добычи, я даже не задумывался. С тех пор как у него зажила рука, он восстановил свои охотничьи навыки, и теперь у нас бывает мясо. Животных здесь полно, а опасных хищников, типа человека разумного, всего один. Я не в счёт, охотится не умею.

Как дать воду на поля? Кажется, чего проще, прокопай канавки, и пускай себе течёт. А вот и нет. Не потечёт вода вверх. Уровень реки ниже уровня поля. Можно построить плотину, и вода пойдёт самоходом… до самого дома и дальше, широким фронтом, а не только по канавкам. Зачем нам такое удовольствие? Нет, нам половодье, пускай рукотворное, не надо.

Я начал засматриваться на ручной насос, торчащий из бочки с водой, но потом эту мысль отмёл. Маленький он, пластмассовый, подать воду на большие расстояния не способный.

Колесо строить? Из чего? Досок у меня всего три штуки, между грядками вместо дорожек лежат. Каштаны пилить я не буду, и не хватит их.

Пришлось мастерить ручной насос повышенной ёмкости и мощности. Конструкцию я подсмотрел у маленького насоса, и внёс небольшие изменения. Там оказалось все просто — трубка, поршень, три клапана. Ну, и рычаг. Всё.

Осталось сделать корпус, большой поршень, и четыре клапана, рассчитать и сделать рычаг способный приводить этот насос в действие.

И так, необходимо, за один взмах рычага, прокачивать не менее тридцати литров воды. Вопрос: кто поднимет такую тяжесть? Ответ: выигрыш в силе, при увеличении длинной части рычага. Задача: рассчитать длину рычага, и длину хода. Решение: для уменьшения веса, на длинной части рычага в три раза, потребуется его увеличение в три раза от короткой. Т. е. если длинна короткой части рычага один метр, то длинной — три метра. Длинна хода длинной части рычага прямо пропорционально длине хода короткой, помноженной на разницу длин рычагов. Т. е.

R=L1/L2

F1= F2*R

Где

R — разница длин рычагов

L1 — длинная часть рычага

L2 — короткая часть рычага

F1 — длинна хода длинного рычага

F2 — длинна хода короткого рычага

Уф, разобрался.

Вывод.

Чтобы длинна хода длинного рычага составила не более метра, а длинна хода короткого рычага пятьдесят сантиметров, надо чтобы соотношение длин рычагов были такими же, две условных единицы. Плохо. В этом случае придётся поднимать пятнадцать килограмм. Я такой вес потяну, и Немо тоже, а девчонки? И увеличить ничего нельзя и уменьшить, сразу нарушаются пропорции. Или проигрываем в силе, или придётся прыгать с рычагом, при качании воды, на полтора метра.

Я задумался. Вариантов всё равно нет. Сейчас мы таскаем на коромысле по два ведра, там вес больше получается. В случае с рычагом, нагрузка всё равно меньше. А прыгать… Так не напрыгаешься, или не наклоняешься, спина отвалится.

Решено, сначала сделаю полутораметровый рычаг, если не понравится, отпилю полметра.

Под корпус насоса пришлось отрезать дно двухсотлитровой бочки, и присобачивать четыре клапана — два вверху, два внизу, что бы качать воду по ходу и противоходу поршня. С клапанами намучался, пришлось резать ещё и пластиковую бутылку, а потом крепить их к бочке на входах и выходах воды маленькими винтиками. Поршень сделал из арматуры и крышки от второй бочки, от первой пошла по назначению. Обрезал крышку коряво. Пришлось отрезать кусок шланга и, вспоров его вдоль, крепить по неровному краю с помощью пенька, молотка, гвоздя и капроновой верёвки. Получился неплохой сальник, подвижный и плохо стираемый. Только за шляпки винтиков всё время задевает…. Ну, они маленькие, авось быстро не протрут, сальник-то.

Сделал в крышке (первой бочки) дырку, куда протянул арматуру и через подвижное соединение прикрепил к рычагу. Чтобы крышка не слетала, обмотал конструкцию верёвкой. Красота! Стоит человек на берегу, бочка-насос в воде, и качает потихоньку воду из реки… обратно в реку. Пробовал присоединить шланг, но при прокачке воды через узкий шланг человеку приходится напрягаться больше, и выигрыш получается небольшим.

И как я не отбрыкивался от процесса изготовления керамики, а всё равно в него вляпался. Нужны были жёлоба, а ещё лучше, трубы большого диаметра, по которым вода от насоса пойдёт самотёком к грядкам и к дому.

Желоб делать проще. Положил глину в прямоугольную форму, и впечатал в неё кусок трубы, как засохнет, трубу убрать, а то, что получилось в печь… Тьфу! Ещё и печь нужна, стало быть, и кирпичи тоже…

Три раза тьфу!

А печь, нужна не простая, а которая будет нагреваться от шестисот градусов до тысячи, температуру обжига кирпича, в течение десяти часов.

Хм! Может из цемента сделать? Нет, там затрат не меньше, а учитывая сложность разработки известняка, ещё больше. На строительство погреба времени не хватит, а там и родственники Немо с Надей, пожалуют.

Решил делать керамический жёлоб, а блоки обжигать не фанатея, как получится, так получится, лишь бы воду держали.

Начал с наведения порядка в доме. Всё должно быть на своих местах, а все мои помощники при деле. Я буду занят. Очень занят, и отвлекаться на другие хозяйственные нужды мне не досуг.

Немо назначил главным моим помощником, и на полставки оформил охотником. Девушек поставил следить за домом и огородом, и готовить нам с Немо еду. В остальное время, они должны заниматься заготовкой крапивы. Она нам понадобиться. И наросла вдоль забора очень густо, что местами степь не видно!

Разобравшись с домашними делами, первым делом обворовал свой внедорожник. Слив из бака три литра солярки запустил генератор, и полез в компьютер рыться в «библиотеке попаданца».

Распечатав на принтере всё, что было по изготовлению кирпичей, плинфы, черепицы, цемента и некоторым другим вещам я, развалившись в кресле, стал читать.

— У, ё! — это было самое мягкое высказывание. Всё остальное, далеко не для широкого использования.

Поразвлекав себя чтением, я начал…

… с глины. Искать не стал, под ногами валяется. Хочешь у реки греби, открытым способом, а хочешь, из шурфа ковыряй, их целых четыре штуки за забором вырыто.

Прихватив с собой Немо, развлекающего девчонок и отрывающего их от работы, всучил ему лопату, и мы пошли отбирать образцы.

Набрав пять образцов из разных мест, приготовил их к испытаниям, чтобы определить степень жирности глин. Для этого, накатал пять шариков, диаметром около сантиметра, и стал ждать, когда высохнут. Два дня ждал. Пока ждал, помог девчонкам вспахать пару соток целины, посеять горсть гречихи, два, найденных в сарае, пакетика гороха, и ещё десяток клубней хкрумов. Натаскал воды для полива, нарвал крапивы и развесил на плетне для просушки. Верёвки нужны, нити, ткань… хлопка, льна и конопли у нас нет. Будем использовать крапиву. Подправил вершу, наловил рыбы. На месте не сидел.

Через два дня проверил результат. Шарики были целы, не потрескались. Это хорошо. Потом побросал шарики на твёрдую поверхность — целы, шельмы, ни один не развалился.

Баба с возу, кобыле легче, значит можно ковырять везде.

Но прежде чем ковырять, занялся формами.

Придерживаться стандартных размеров кирпича, из которого построена дача, я не стал, привязался к местным возможностям. И так, нужно пять небольших досок на одну форму, три по тридцать сантиметров, и две по двадцать.

Из трёх досок, что у меня были, по три метра длинной и по двадцать шириной, получалось шесть полных форм, и одна без хвостика. Не густо. Я рассчитывал штук на пятьдесят за раз. Почти полкуба досок…. Ого! Однако.

На печку, при хорошем раскладе, потребуется штук сто — сто пятьдесят. Учитывая выход некачественного кирпича процентов в семьдесят, нужно наклепать штук пятьсот — шестьсот…

Подсчитав конечный результат, я огляделся как затравленный зверь. Кого бы стукнуть, за такую подставу? При нынешних ресурсах, технических и трудовых, это программа «Сто дней до приказа».

Расстроенный и сильно обиженный, я плюнул на весь белый свет и, пошёл на речку купаться.

Хороша водичка, тёплая. Рыбки между ног шныряют, щекочут пятки. Колени о камушки бьются, больно, но всё равно…. Лепота!

— Если камушки убрать, можно неплохой пляжик сварганить…. Блин! А почему бы и нет?

Я вылетел из воды как пробка из бутылки и, подхватив пару средних камней, полетел к месту строительства печи. Печь я собрался строить у Яузы, как и планировал ранее, но с внешней стороны забора. С внутренней стороны мы извели все колючки в процессе строительства, оставив лишь чуть-чуть как НЗ.

— Немо, — заорал я, бросив камни и направляясь обратно к реке. — Бегом сюда, работёнки подвалило.

Печку мы клали четыре дня. Камней было более чем достаточно, а вот цемента, ни грамма. Пришлось придумывать конструкцию, держащуюся за счёт собственного веса. Получился небольшой колокол, с внутренним диаметром у основания… приблизительно в один метр и высотой полтора метра, с дыркой в центре купола, и обмазанный глиной, чтобы тепло через щели не уходило. Основание печи мы выложили из камня, сделав в центре углубление сантиметров в двадцать глубиной и восемьдесят в диаметре. Вдоль стен проложили небольшой, сантиметров двадцать шириной, пандус, на котором должны расставляться кирпичи и другие керамические изделия. Основание и пандус обмазали глиной, чтобы не болтались камни, и перед возведением сводов печи дали просохнуть два дня, возведя над ними небольшой навес.

На большее у меня не хватило фантазии, и возможностей. Не знаю, какая температура будет внутри, я и на шестьсот градусов согласен, надеюсь, что гранит выдержит.

Закончив с печкой, поставил перед Немо задачу, наковырять ведро известняка, и раздробить его в муку. Инструктировать, как делать, не стал, пускай сам думает как это сделать, так лучше в голову войдёт. А сам взялся за формы.

Сделал шесть форм. На торцах, аккуратно сделал прямоугольные вырезы сечением сто на сто миллиметров, под кусок бруса. Боковые стенки крепить не стал, чтобы готовые блоки легче вынимать. Над стяжками пришлось помучиться, в итоге обошёлся проволочными петлями.

Глину брали недалеко от плетня, метрах в двух с внешней стороны. Глина около дома, где я предполагал выкопать погреб, была родом с Земли, и залегала до самого известняка. Её свойства, я и без испытаний знаю. Печник, который клал нам печку, использовал эту глину, вместо специального цемента. Теперь, каждые два года приходится её ремонтировать — то там подмажь, то здесь, кирпич, обратно вставь, иначе угореть, как пить дать …

Плодородный слой сгребали и отвозили на участок изначальный, тот, что прибыл вместе со мной, и на огород, а глину оттаскивали к месту строительства, к Яузе. Там и дрова и вода рядом.

Просеивать глину, освобождая её от камушков, практически невозможно. Для этого её надо высушить и растолочь в пыль, а потом просеивать. Это ещё года на два. Пошёл по простому пути, стал её размачивать до текучего состояния, а потом пропускать через металлическую сетку от комаров. Жалко, но другого выхода не видел.

Набрав ведро такой жижи, давал ей отстояться, и сливал лишнюю воду, а полученный результат выливал на кусок кровельного железа, подсушится на солнышке. Пока одна порция сушилась, делал вторую.

Подсушенную глину заталкивал в форму, обмазанную внутри известью, и куском бруса делал прорезь, канал будущего жёлоба. И опять на солнышко, прям в форме. Через час — полтора, форму раскрывал, и выкладывал ещё сырое, но уже держащее форму, изделие, под навес. Обыкновенный шалаш, обтянутый чехлом от диван-качелей, на случай дождя.

За день выделали восемнадцать блоков жёлоба. Много времени занимает подготовка глины, а не количество форм, чего я боялся в самом начале. На следующий день сделали ещё столько же и, переложив первый ряд кирпичей сухой травой, положили поверх него второй. К концу недели, так приспособились, что довели количество изготовленных блоков до двадцати пяти. Рекорд. Получилось сто пятьдесят штук, семь рядов в высоту. Для улучшения просушки, нижние ряды поставили на тычок.

— Сорок пять метров, жёлоба есть, — я уложил последний блок, и с хрустом разогнул спину.

— Много. Хватит? — Немо, сидел рядом и размешивал в тазике глину с водой.

— Увы, Немо, ещё одиннадцать раз по столько же надо.

Немо стряхнул жидкую грязь с рук и, стал загибать пальцы. Загнув десятый, он посмотрел на меня большими глазами.

— Крепись Немо, мне самому это не нравиться, но надо.

Немо вздохнул, и продолжил месить глину.

Я начал забывать вкус соли. Вкус пищи не тот, и всё чаще раздражает. Я сам стал раздражительным, заводясь с пол оборота по всяким мелочам. Я видел, как страдает Надя, в то время когда я выговариваю Верке о её стряпне. Немо, в такие минуты скрипел зубами, и уходил в себя.

Надо что-то делать, причём быстро пока ситуация не вышла из-под контроля, особенно сейчас когда много дел, а впереди ещё больше.

После закладки последнего блока под навес для просушки, отправил Немо в командировку. Искать соль. Дрова заготавливать не надо, их много осталось после расчистки горельника и плетения забора. Первую партию блоков обожгу без посторонней помощи.

Целый день мы с Немо основательно готовились к его походу, по десять раз проверяя, снаряжение. Для столь великой миссии я не жалел средств и людей.

Первым делом переделали копьё, сделав его длинным, почти в два метра (Немо — полтора метра с кепкой), но с тем же хлебным ножом но уже без рукоятки и загнанный, как и положено в расщеп, и стянутый болтами. К копью приложили щит из оплетённой руками девочек, обожжёнными и распаренными прутьями колючей ивы, бронепластины панцирной свиньи. С внутренней стороны щит проложили выделанной шкурой степных псов в два слоя, для смягчения удара. Щит получился надёжный и непробиваемый но, к сожалению, более тяжелый, чем мой, из спутниковой тарелки. Поначалу Немо скептически отнёсся к обновке, но когда я на пробу пару влепил ему дубиной со всей дури…. Проникся пылкой и большой любовью. По-моему, он даже спать пошёл с ним, а не как обычно, с Веркой.

Утром, я скрепя сердце вручил ему широкий отцовский ремень, на который под моим чутким руководством он закрепил маленький топор, снятый со старого копья, и нож. Не мой. Тоже кухонный. У нас на даче скопился целый склад неиспользуемых в хозяйстве ножей. Отец, человек ленивый и не очень жадный, когда тупился очередной нож, покупал следующий «самозатачивающийся».

— О, мать, — отец достал из наплечной сумки, едва вмещающийся в неё тесак, — держи!

— Что, опять? — испугалась мама, и со вздохом отложила затупившийся нож в ящик.

— На этот раз со стопроцентной гарантией, — уверил отец, и устроил показательное выступление, нарезав колбасу и хлеб.

К навесному оружию и пассивным средствам защиты, добавили мой старый институтский рюкзак, с которым я ходил на лекции, и набили его едой на несколько дней, положив туда бутылку с компотом из сухояблок, кульком сушёного иван-чая, и литровой консервной банкой из-под томат-пасты, вместо котелка. Прищемив внутреннюю жабу, расщедрился на зажигалку. Очень не хотелось отдавать одну из самых ценных вещей, в моём активе. Но, зажигалку можно сделать самому (если найду пирит), а вот спички — нет.

Выпроводив Немо за ворота, девчонки молча развернулись и занялись своими делами.

Хорошо, что пинка не дали! Выражать эмоции здесь ещё не научились. Ушёл охотник, пришёл охотник, и что? Каждый раз слёзы лить?

Очень удивились, девушки, моей просьбе, на счёт еды. Охотникам еду с собой не собирают. Вся еда остаётся в семье, в роде. Это охотник должен добывать пищу, обеспечивая женщин, детей, стариков, а не наоборот.

Дождавшись когда плетёный щит висевший на спине охотника растворится в высокой траве, пошёл проверять результат эксперимента поставленного мной ещё неделю назад, и о котором успешно забыл.

Всё дело в чернозёме.

Загадка природного феномена, меня интересовала давно. Я выработал несколько теорий на этот счёт. Одна из них гласила, что всему виной особый спектр местного светила, другая — на специфический химический состав почвы, третья, грешила на повышенный радиационный фон, и форма местных деревьев говорила в пользу этого.

Проверить решил только одну, как из наиболее доступных.

Набрав треть ведра чернозема, размешал его в воде, до мутной взвеси. И дал отстояться два дня. Потом слил воду, процедил её через тряпочку, избавив её от крупных примесей, и поставил плошку на солнце, выпариваться. И проклятый склероз, до сего дня, не давал мне вспомнить о старой керамической пиалке, поставленной на подоконник.

— Что и требовалось доказать, — стенки и дно плошки, были покрыты светло-серым налётом, даже попадались небольшие мутные кристаллики. — Похоже, это селитра, или ещё какой стимулятор роста, типа супер-фосфата.

Осталось только проверить. Счистив со стенок весь порошок, и добавив в него толчёного угля в пропорциях — на три селитры — один уголь, я поднёс к этой смеси лучину. Полыхнуло, будь здоров, от ярко-синего пламени в глазах заплясали зайчики.

— Была бы сера, — я мечтательно прикрыл глаза, — и проблема с дикарями была бы решена.

Результат эксперимента показал, что на этой планете, в отличие от Земли, в почве имеются бактерии, усваивающие атмосферный азот, и способные синтезировать селитру. Но не только селитру, производила на свет местная микрофлора или микрофауна, но и более сложные органические соединения чем на Земле. Весь плодородный слой, является продуктом более глубокой переработки минеральной составляющей местных грунтов, атмосферного азота, воды, углекислого газа, и другого. На Земле, подобные бактерии встречаются только в корнях бобовых и клевера, но непосредственно в почве не живут. Местные растения, адаптированные к местным условиям «изобилия», а вот земные… нет. Теперь эти бактерии попали в земную почву, принесённую сюда вместе со мной и, похоже, неплохо себя чувствуют в ней.

Возможно, что земные растения, рано или поздно адаптируются к здешним условиям, и будут вести себя так же как местные.

— Буду надеяться, что адаптация произойдёт не скоро.

Поразмышляв над результатами, я пошёл колоть дрова, и готовиться к обжигу первой партии.

Блоки будущего жёлоба, поставив на тычок, я расположил на пандусе внутри печи, расстоянием друг от друга в три сантиметра. Ставить плотнее не стал, не уверен, что в этой печи получиться достигнуть необходимых температур. Остановился на десяти штуках. Для эксперимента.

Дрова из местных колючек разгорались с трудом. Не хватало тяги. Пришлось для растопки брать из земных запасов, а на образовавшиеся угли подкладывать местную древесину. Так дело пошло лучше.

Сразу закладывать много дров не стал. Температуру предстояло поднимать медленно в течение пяти — семи часов. Желательно ещё дольше, чтобы дать глиняным блокам лучше обсохнуть при более низких температурах, а потом поднимать температуру выше шестисот градусов. В противном случае, процент выхода брака будет большим. Вода, находящаяся в глине, быстро испариться, превратившись в большое количество пара, и разорвёт блоки на части.

Разведя огонь, я закрыл печь крышкой от железной бочки, вместо заслонки, оставив не большую щель, и засёк время. Для этого вполне подходили земные наручные часы.

Понаблюдав немного за процессом, и подкинув несколько полешков, пошёл заниматься не менее насущным делами.

Жёлоб конечно хорошо, но вода по нему, всё равно вверх не потечёт. Пришлось вооружиться уровнемером, транспортиром, рейкой, Надькой, и заняться составлением карты высот.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась Надя, держа рейку с привязанной к ней бечёвкой, к которой я прикладывал уровнемер. Класть его непосредственно на землю не имело смысла из-за неровного мезорельефа.

— Пиши, — я засёк разницу между высотой эталонного колышка расположенного у уреза воды, и шкалой нанесённой на рейке. — Точка двадцать семь, вектор западо-западо-юг, смещение три градуса, дистанция пять метров, десять сантиметров плюс.

Надя записала в блокнот мою «абракадабру», и в ожидании ответа уставилась на меня.

— Нам нужен план высот, Наденька. На основании его мы сможем решить, как прокладывать водопровод.

Надя ничего не поняла.

— Пошли дальше.

Забив колышек, в то место где была рейка, я отвёл Надю на новое место.

— Пиши. Точка двадцать восемь, вектор западо-западо-юг, смещение… два и три десятых градуса, дистанция пять метров, двенадцать сантиметров плюс.

— Смотри. Река вот она, дом там. Что из них выше?

Надя посмотрела на реку, потом на дом, улыбнулась.

— Дом.

— Правильно, дом. А какой колышек выше, двадцать седьмой или двадцать восьмой?

Надя посмотрела на колышки, и улыбка исчезла с лица.

— Не знаю.

— Вот видишь, и я не знаю. Но мы должны знать, в какую сторону в этом месте потечёт вода. Если колышек двадцать семь будет выше, то вода потечёт к дому, а если ниже? — я вопросительно посмотрел на Надю, ожидая от неё ответа.

Блин, как школьный учитель! Скоро оценки ставить начну.

Булева алгебра, Наде давалась с трудом. Выбрать из двух ответов правильный она затруднялась.

— К реке… — как-то неуверенно проговорила девочка, смотря мне в глаза, ища в них подсказку.

— Молодец, — похвалил я и, забив двадцать восьмой колышек, отправил Надю на следующую точку.

Печь снаружи нагрелась не сильно, и из дырки не было видно дыма.

Потухла, сволочь. Я ногой отбросил в сторону заслонку и, упав на колени, сунул нос в топку…

— Ё… — вырвалось у меня, когда почувствовал запах палёной шерсти. В печке было жарко, очень жарко. Огня не было, а угли, оставшиеся от колючек, светясь в темноте бардовым цветом, полыхали нестерпимым жаром.

Стряхнув с бороды опалину, я подкинул в печь дров, на этот раз под завязку, и засёк время. Через каждые четыре часа проверять состояние дел и подкладывать дрова. И так на протяжении трёх — четырёх суток.

Составив график дежурств, отведя себе роль пионера, продолжил заниматься планом высот.

С планом высот вышло не очень хорошо. Сам план был хоть куда, но разница между рекой и домом… забором за домом, составила три метра двадцать один сантиметр и, целых четыре миллиметра… Миллиметры меня убили наповал.

— О-хо-хо! — я стоял около «яузского флагштока» и прикидывал, как задрать жёлоб на такую высоту. Выходило, что придётся расстаться с куском ста двадцати семи миллиметровой водопроводной трубы, валяющейся за домом без дела после переноса. Сорок метров как-никак, как раз проскочит основной перепад у реки там всего тридцать с копейками метров. Крепить керамические тридцати сантиметровые блоки на такой высоте под нужным углом, было проблематично. Ну, не строить же акведук. Дороговато для такого небольшого дебита. Жаль, на трубу у меня были другие планы. Для плавки металлов нужна хорошая тяга.

Нет, руду мы не нашли. Но на том клочке земли, что прилетел сюда вместе со мной, можно набрать сотни две килограмм металлолома. А если ещё и ржавые, гнутые гвозди из грядок выковырять, и по всему участку пособирать, то ещё килограмм сто наскрести можно. А что-то ещё прилетело и с соседними клочками земли. Вон, старая двухкомфорочная, газовая плита, недалеко от бывшего стыка участков валяется.

Транспортировку трубы я отложил до возвращения Немо. Тяжеловато.

Из дыры в куполе печи шёл дымок. Вера, дежурившая у неё, подложила дрова и, закрыв заслонку, села напротив топки разглядывая отблески пламени сквозь щель.

— Скучаешь? — я подошёл к девушке сзади и погладил по голове.

— Нет.

— Почему такая грустная? — состояние девушки последнее время было подавленным. Она стала рассеянной, и молчаливой.

Вера взяла в маленькую ладошку левую грудь.

— Болит.

В таком молодом возрасте инфаркта не бывает, значит здесь что-то другое.

— За Немо тревожишься?

— Нет,… то есть да. Не очень. — Вера замялась. — Я не знаю. Немо хороший охотник, он может позаботиться о себе.

Я сел рядом с девушкой и обнял её за плечи. Ничего такого… по-братски. Вера напряглась. Посидев минут пять в молчании, она расслабилась, и я продолжил разговор.

— Жалеешь, что ушла из рода?

— Нет. Там плохо.

— Здесь лучше?

Вера сделала круговой жест рукой, означающий — да.

— Я здесь не голодаю, и никто не лезет мне под юбку. Здесь не страшно.

— А Немо?

— Немо мой.

Так, понятно. Обыкновенная депрессия. Загонял девчонок, и получил. Напоить её что ли? Не думаю, что в аптечке есть антидепрессанты. Нет, нельзя. Маленькая она.

— Ты хороший вождь… добрый.

Это я-то добрый? Я, который не раз её порол, и не раз крыл её матом, добрый.

— Я строгий…

Вера улыбнулась.

— Крок строгий. Он всё отнимал у нас, и бил, если не отдавали. Ты не отнимаешь, ты даёшь… и ты сильнее Крока.

Крок, это глава их рода. Негодяй, каких я не хотел бы видеть даже на горизонте. Иначе убью! После этого поганца, жизнь вне общины покажется раем. На Земле изгнание из общины, считалось самым страшным наказанием. Это была, практически, смертная казнь. Но и таких порядков, у нас отродясь не было. А может, и были…. Сия тайна покрыта мраком.

Я посмотрел на часы. Верке оставалось дежурить ещё два часа, а потом её должна заменить Надя. Моё дежурство будет ночью. Надо идти спать. Ночи здесь такие же длинные, как и день, может часа на два короче…. И опасные. Ночные хищники, уже не раз подходили к ограде и выли в бессильной злобе. А печь стоит снаружи. Нельзя засыпать, иначе можно не проснуться.

Я поцеловал девушку в щёку, и встал на ноги.

— Пойду, отдыхать. Будь осторожна.

Вера кивнула головой и, обхватив ноги руками, положила подбородок на колени.

Хандрит. По Немо скучает. Только ещё не осознаёт этого.

Первую партию мы обжигали три дня, потом замазали топку глиной, и ещё два дня ждали, пока температура печи не сравняется с окружающей.

Блоки получились замечательно. Только два из десяти покрылись сеткой трещин, но и такие можно приспособить куда-нибудь. Но радость успеха омрачалась скоростью исполнения, и головной болью отсутствием приготовленных дров. Полтора куба, вылетело в трубу, в прямом смысле этого слова.

— Во что же обойдётся обжиг всего остального?

При таком раскладе мы выжжем всю растительность, прилегающую к нашей территории, месяца за два.

Следующая партия для обжига была значительно больше. Посматривая на распечатку, запихнул в печь двадцать восемь штук, выложив блоки в несколько рядов. И опять началось самоистязание. Дежурства, рубка дров, выделывания кирпича-сырца, переживания с накручиванием себе нервов медленностью процесса, который грозился затянуться до зимы. Добавилось и злость на Немо, который до сих пор не вернулся. Верка места себе не находит, а этот шляется где-то.

Между вахтами занимались плетением. Надо на чём-то крепить трубу, и первый два десятка метров жёлоба. Конструкция получилась умопомрачительной, и на первый взгляд ненадёжной. По сути это было действительно так, если бы материал из которого плелись трёхметровые опоры и направляющие изготавливались из прутьев простых деревьев. Нас спасали удивительные свойства обожжённых колючек. Оставалось дело за трубой.

Прошла ещё неделя. Под навесом у сарая накопилась кучка из двадцати восьми штук целых блоков, и десять бракованных. Их я не выбрасываю. Нужен цемент. В качестве добавки к извести, хорошо подойдёт измельчённый кирпич, чем наши блоки, по сути, и являются.

Немо явился, когда подходил к концу обжиг третей партии.

— Вера, подай вон тот прут, толстый который, — я стоял на стремянке и укреплял хлипкие крепежи направляющей, к сваям забора, которые пришлось нарастить в месте прохождения трубы. Вера вытащила плоскогубцами из кипящей воды гибкую лозину и, помахав ею в воздухе, чтобы остыла, протянула мне.

— Умница, Верка, но это не то. Вон ту, что справа от этой, давай. — Верка бросила вытащенную лозину обратно, и стала вспоминать, где право, а где лево.

— Верка, ты в какой руке ложку держишь?

Верка подняла правую руку… и, забыв о щипцах, потянулась в ведро.

— Куда, руку тянешь, — я чуть не упал с лестницы, от этого зрелища. — Щипцами бери. Щипцами. Сколько я буду вас учить техники безопасности? Помнишь, что я сказал неделю назад? Кто покалечиться по своей глупости, получит от меня пинка, и пойдёт гулять на все четыре стороны. Мне калеки не нужны, особенно безмозглые.

Верка вздохнула и, взяв плоскогубцы, достала то, что было нужно.

Чёрная точка на горизонте, сначала не привлекла моего внимания. В степи постоянно кто-то шляется, если на это обращать внимание, можно сойти сума. Но если это «кто-то», движется в нашу сторону, тогда надо быть внимательнее.

Эта точка, двигалась именно к нам.

— Тревога, — крикнул я и полез вниз. — Надя, тебе, что, особое приглашение нужно? Подбрось дров в печь, и бегом сюда. К нам гости.

Как же я о наблюдательном пункте не подумал? Вот раззява. А кто бы там стоял? Я осмотрел малочисленное воинство и пришёл к грустному выводу — наблюдать некому.

Бросив все дела, девчонки вооружившись лопатами, стали с опаской посматривать на меня.

— Верка, ворота закрой.

— Надька, огнемёт к бою, — Надя приставила лопату к плетню, и метнулась к сараю.

Огнемёт, но без компрессора, мы всегда держим наготове, заправленным.

Переставив стремянку ближе к плетню, я всмотрелся вдаль, туда, откуда появилась чёрная точка…. Три точки с … половиной?

— Так, девчонки, по моей команде, сразу бегите в дом. Гостей много пожаловало.

Я слетел с лестницы, и начал облачаться в «доспех», который всегда держу рядом, и навешивать на себя оружие. Щит и копьё оставил на земле, с ними неудобно скакать по стремянке. Стрёмно, однако!

Одевшись, я снова полез наверх, следить за подходящими… человеками?

Точно, на двух ногах качаются.

Я пригляделся к приближающейся кучке. Не три с половиной. Четыре точки. Четыре большие и две маленькие, очень медленно двигались в нашу сторону. Чёрт! Пандуса тоже не хватает. Как бегать поверх стены, не упуская из вида противника? Стремянку, что ли таскать всё время? Или как в цирке, не слезая прыгать вместе с ней?

Шло время. Точки приближались и напряжение нарастало. Вместе с беспокойством, возникло какое-то чувство неправильности. Что-то было не в кассу. Что?

Солнечный зайчик попал мне в глаз. Вот оно!

Откуда у дикарей блестящие предметы?

— Отбой, барышни, — девчонки вопросительно посмотрели на меня. Слово «отбой» они, похоже, ещё не слышали… Странно, но разъяснять буду потом. — Свои. Можно не бояться.

Солнечные зайчики пускал наконечник копья. Стальной наконечник.

— Пожаловал!

Немо был не один. Он кого-то вёл на привязи. А может его вели. Нет, не похоже, копьё у него в руках, значит под арестом кто-то другой. А рядом со «связкой», медленно плелись маленькие фигурки. Фигурки шли сами без привязи, похоже — дети.

Тьфу, на этого разгильдяя. Куда он их тащит? Я его, за чем послал?

Я, конечно, подумывал о расширении нашего коллектива, но не так рано. Я ещё эту «святую троицу» толком не обтесал, а ту ещё одна… троица. Похоже, это начинает входить в привычку. Или здесь так принято?

— И куда их теперь?

Ободранный кот… тьфу, Немо…. Впрочем, никакой разницы, на вид одно и то же. Только со спины явившийся дикарь выглядел более пристойно, и то за счёт щита.

Немо святился как лампочка, и… от него сильно пахло. И от того чуда, что тащилось за ним привязанное на верёвочке, тоже. И от двух детишек, не духами смердело.

Немо выглядел, как в первый раз. Чёрный, в остатках футболки, и разорванной юбке, намотанной на бёдра. Морда вся разодрана, и ещё десяток царапин, по всему телу, не говоря уже о приличном «фонаре» под левым, заплывшим глазом.

Шёл «рабовладелец» налегке. Мой старый рюкзак, с которым я когда-то ходил в институт, болтался на спине «гарной дивчины».

Гадать над полом чёрного «чуда» не пришлось, костюм Евы, ничего не скрывал. А мелкие дикари, оказались пацанами. Маленькими пацанами. По земным меркам им было лет по восемь — девять. Возраст мамаши пока определить не удаётся.

— И кого ты привёл? — встретил я Немо, с нескрываем возмущением.

Немо подтолкнул Еву (ассоциация, однако!) вперёд.

— Её есть.

У меня волосы встали дыбом.

Во-первых, пока Немо где то лазил, успел разучиться говорить. Девчонки уже между собой потихоньку начали говорить на русском (по сравнению с местной тарабарщиной, земной язык оказался более информативным), а этот опять двух слов связать не может. Во-вторых, что значит «Её есть»? Её, что, есть надо? Или она имеет место быть? Не понятно.

— Верка, — крикнул я, подзывая девушку. — Выясни у своего жениха, чего он говорит. Я его понять не могу. Зачем нам её есть?

Я видел, как хотела Верка броситься на шею Немо, но не рискнула. То ли помнит мой урок, заданный ей в бане, то ли сама уже брезгует немытым телом…

Переговоры заняли менее трёх минут.

— Её есть не надо, — успокоила меня Вера, — её покормить надо.

— Почему о детях не говорите?

— А что о них говорить? — удивилась девушка.

— Их, разве, кормить не надо?

— Зачем? Ей дадим, а детей она сама покормит….

— Отставить, — не выдержал я. — Это ещё что? Что ты мне впариваешь? Ты соображаешь, что ты говоришь? Если бы я вас не накормил, а дал бы еду только Немо…. Значит так, слушай мою команду. Всю четвёрку в душ, баню топить долго. Отмыть. Мыло…. Один кусок на всех. Дашь больше, сама на него пойдёшь. Далее, когда отмоешь… — я посмотрел на Еву, худая, но крепкая женщина. — Отставить. Сам мыть буду. А ты иди, есть готовь. Картошки возьми, рыбу пожарь,… не буду тебя учить, сама знаешь, что делать. — Я перевёл дух, после такого многословия. — Ты всё ещё здесь? Бегом.

Верка развернулась на пятках и, сверкая ими же, скрылась с моих глаз.

— Немо, — я прищурился, рассматривая «красавчика», — где душ ещё помнишь, или тебе показать?

— Я знать…

— Помню, Немо, помню…. Говорить надо, что ты помнишь.

— Помню, — повторил Немо.

— Тогда топай. И не забудь с мылом помыться, проверю.

Немо с мылом мыться не любил. В глаза попадало, особенно когда мыл голову, а закрывать их категорических отказывался…. Наверное, темноты боится.

Немо, сунул мне в руки конец верёвки с привязанной к ней Евой, и повернулся к внутренней калитке, собравшись уходить.

— Стой! Ты принёс, что я тебя просил?

Немо ни слова не говоря, сорвал с плеч Евы рюкзак, и протянул мне.

— Там.

Я взял рюкзак, и полез внутрь.

— Что это? — какой-то засохший кусок, то ли глины, то ли ещё какой грязи, занимал всё внутреннее пространство.

— Её лизать.

Я не брезгливый, но…. Лизать, так лизать. Я, лизнул.

— Тьфу, какая горечь…. Ладно, после разберёмся, а сейчас иди, мойся, в таком виде за стол не пущу.

Забросив рюкзак на плечо, я потянул за верёвку.

— А вас, барышня, попрошу пройти со мной. И вас, джентльмены, тоже.

Уже входя на территорию дачного участка, посмотрел на часы.

— Надь, — я нашёл глазами девушку, стоящую около открытых воротин, — задержись на часок, я потом отработаю.

Надя, брезгливо посмотрела на Еву, протянула мне огнемёт, и молча скрылась за воротами.

До конца третьего обжига осталось всего двенадцать часов. И ещё два дня ждать остывания печи.

Передо мной стояли три «очаровательных» создания. С какого начинать? Мелкие, ходят за мамашей, как на привязи. Если её первую в душ запихну, «двое из ларца, одинаковых с лица», последуют за ней, и мы там не вместимся. А если наоборот?

— Немо. Подержи-ка маму, пока. — Я протянул верёвку свежепомытому охотничку, а сам взял пацанов за волосы и потащил в душ.

Пацаны, визжали и кусались, мамаша — шипела, я тащил, Немо с открытым ртом взирал на происходящее.

Как это смотрится со стороны? Жаль, видеокамеры нет.

— Ой, ты чего кусаешься? — один малыш, вывернулся у меня из руки, и вцепился в неё зубами, чуть не прокусив до кости. Я с трудом его оторвал, и дал затрещину. Ювенальной юстиции, здесь ещё не придумали. И я сделаю, всё, что бы до неё не дошло никогда.

— Верка, бросай своё занятие и дуй сюда. Видишь, твоего вождя кусают, и аптечку не забудь.

Верка прибежала быстро, и не разобравшись, влепила оплеуху Еве. Голова женщину мотнулась, и шипенье стихло. Стихли и пацаны, со страхом смотря на рассерженную девушку.