Сын Солнца

1

Шеренги атлан проходили перед акалелем. За последнюю неделю он впервые приехал посмотреть, как идет обучение войск. Череда бесконечных ритуалов и празднеств утомили командующего, поэтому Акхан с радостью вырвался из давящего дворцового лабиринта. Ветер обвевал его загорелое лицо, руки спокойно лежали на опущенной уздечке, тревоги, казалось, отступили, и принц полной грудью вдыхал жаркий пыльный воздух равнины.

Его разбитные головорезы несколько поутихли после первого боя и признали за командующим право на власть. Тренировки шли с раннего утра почти до самой ночи с большим перерывом в середине дня, когда ни один разумный человек не решится покинуть тень широко раскинутых полотняных навесов. Сейчас солнце близилось к зениту, и усталые, едва волочившие ноги люди возвращались в лагерь. Хриплыми надсаженными голосами они приветствовали акалеля.

— Хай!

— Хай-ре! — машинально отвечал он, стараясь разглядеть мелькание пестрых тольтекских перьев за дальними рядами своей армии.

Акхан настоял на совместных учениях войск атлан и тольтекских родов-изменников, чтоб его солдаты могли ближе изучить противника. Такой шаг сильно не понравился главам Броненосцев и Летучих мышей, но Принц Победитель поставил это условием участия тольтеков в дальнейшем походе, и знать, уже предвкушавшая большую добычу, вынуждена была согласиться.

Акхан тронул поводья лошади и направил ее туда, где тольтекские командиры разворачивали небольшие отряды красных воинов, чтоб вести их к своим отдаленным лагерям. Всякий раз при встрече с этими выродками командующий испытывал странное чувство гадливости и любопытства. Он внимательно рассматривал их вооружение, новые для атлан движения в схватке, вслушивался в гортанные нечленораздельные звуки, которые тольтеки издавали во время боя, в отличие от хранивших полное молчание белых сыновей моря. Он не мог не восхищаться безупречной дисциплиной, которая царила в войске врагов. Все они от главы рода до последнего копьеносца составляли как бы одно существо, но между собой роды, казалось, вовсе не чувствовали подобного единства.

Новый конь акалеля бежал, легко перебирая длинными черными ногами. Его масть принц затруднился бы назвать вороной, скорее мглистой. Такого кромешного, непроглядного цвета, лишенного даже способности отсвечивать на солнце, Акхан не видел ни у одной лошади. Жеребца ему преподнесли жрецы Шибальбы, и на этот раз восхищенный принц не смог отказаться от подарка, хотя в красноватых глазах гиганта и проглядывала явная свирепость.

Сначала командующий хотел назвать его Нумом, как старого коня, но сделав на плохо выезженном, брыкливом трехлетке пару кругов, он решил подарить ему имя Бэс, в честь своего любимого кривоногого и пузатого божества, гораздого на злые выходки. Бэс был по истине великолепен. Сухой, поджарый, с легким костяком и длинной крутолобой головой. Ему не хватало только рога между ушами, чтоб окончательно выглядеть конем из преисподней. Он плохо признавал руку хозяина, и акалель, склонный к мрачным шуткам, приказал ухаживать за строптивым скакуном пленному тольтеку в отместку за убитого старину Нума. Ягуар сносно справлялся с делом и, вероятно, даже умел ездить верхом, хотя ни разу этого не показал. Он так вышколил шкодливую лошадь, что Бэс перестал кидать головой и бить задом при каждой попытке сесть на него. Конь лишь прижимал уши, когда тяжелая рука тольтека хлопала его по крестцу.

Однажды Акхан совершенно отчетливо видел, как подойдя к только что брыкавшемуся Бэсу, ягуар приложил щеку к его огромной скуле и начал издавать какие-то мягкие, полные угрозы звуки, похожие на рычание и мурлыканье одновременно. Принц был готов поспорить, что по всему великолепному телу жеребца волной прокатилась мелкая дрожь.

Сейчас ягуар бежал рядом с лошадью, положив руку ей на круп. Бэса надо было приучать к жизни лагеря, резким звукам труб и многолюдью, но пугливый норовистый жеребец часто шарахался и отказывался повиноваться, так что мужчинам трудно было справиться с ним и вдвоем.

Акалель поравнялся с рядами тольтеков и жестом приветствовал их командиров. Акхан рассматривал цепочки быстро двигавшихся воинов с холодным вниманием. Он уже не раз видел эти голые сильные тела и научился по татуировкам распознавать не только род, но и боевую принадлежность тольтеков. Разнообразием вооружения армия не блистала. Каждый род владел чем-то своим: боевыми топорами, палицами, мелкими пращами, длинными плевательными трубками.

— Где их главная ударная сила? — спросил акалель у стоявшего рядом пленного ягуара.

Тот молча указал на вооруженных булавами рослых юношей, покрытых густыми татуировками, имитирующими пятна кошачьей раскраски на теле. Их было немного, но на вид они действительно выделялись из общей массы. Акалель уже слышал о них, это были одержимые ягуаром — воины, впадавшие во время боя в транс и ощущавшие себя дикими кошками. Они не чувствовали боли от ран, и сражались с нечеловеческой силой, образуя вокруг себя горы трупов. Остановить их можно было только, убив. Говорили так же, что они, хотя и вступают в бой вместе со своими родами, но на деле принадлежат к особому тайному союзу, общему для всех тольтекских племен, и лишь ему хранят верность.

В отличие от остальных воинов, ягуары, проходя мимо акалеля, едва заметно склоняли голову. Это могло бы показаться естественными приветствием командующему белых атлан, если б другие делали тоже самое. При этом глаза одержимых ни разу даже не поднялись на Акхана, они скользили на уровне его колен, как раз там, где была голова пленного ягуара, и у принца создалось странное ощущение, что приветствуют они именно его.

— Ты один из них? — спросил он тольтека, но тот отрицательно покачал головой. «У него можно было бы многое узнать, если б он хоть раз согласился разжать зубы», — с досадой подумал принц. Действительно, пленный никогда ничего не говорил, но прекрасно понимал, чего от него хотят. Доверчивый Вард думал, что новый раб — немой. Более проницательный акалель чувствовал, что тольтек просто упрям и слишком много о себе мнит.

Вдалеке показалась рослая сухая фигура Митусы, двигавшегося мимо войска длинными упругими прыжками. Акалель сам приказал позвать сюда негра, ибо принял решение и не собирался менять его.

— Митуса, — сказал принц, как только черный гигант застыл перед ним, дыша так ровно, словно и не проделал изрядного расстояния по жаре, — я хочу поручить тренировку войск именно тебе.

На лице офицера отразилось непонимание.

— Полную команду. — настойчиво повторил Акхан. — В мое отсутствие будешь заменять меня. Подготовкой к походу займутся другие. Ты — только обучением. Получишь титул «тени Солнца».

Негр задохнулся от дикости предложения.

— Но, акалель, — развел руками он. — Кто будет меня слушать?

— Я прикажу.

— Ваше решение может оскорбить других калелей.

Акхан был непреклонен.

— Мои офицеры промолчат из уважения ко мне, а что касается новичков, то с них давно пора посбивать спесь. Здесь не дворец в Дагонисе и не школа в Иссе…

Митуса с сомнением пожевал лиловыми губами.

— Я черный, — наконец, сказал он.

— А наши враги красные, — усмехнулся принц, — более того, они — народ ягуара, а кто может лучше научить солдат сражаться с дикой кошкой, чем дагомеец? Помоги мне, леопард.

— Акалель не может просить. — круглая голова Митусы склонилась. — Все, что в моих силах, будет сделано. Но я хотел бы видеть, хоть одного из этих дьяволов поближе… Он не договорил, его ноздри вздрогнули и негр резко, не обращая внимания на принца, повернулся в сторону. Там на довольно почтительном расстоянии сидел возле камня пленный тольтек, которому Акхан приказал отойти еще до приближения Митусы.

Акалель любил говорить с людьми наедине. Поначалу негр не замечал сопровождавшего принца пленника, но сейчас ветер переменился и дул как раз со стороны ягуара. Акхан видел, как дагомеец напрягся всем телом и вытянул шею вперед. Забыв о присутствии командующего, он двинулся к тольтеку. Пленный тоже встал и развернулся в сторону приближающегося негра. Застыв на некотором расстоянии друг от друга, они медленно пустились кружить, потягивая носами воздух. До Акхана долетали странные урчащие звуки, похожие на приглушенное рычание. Казалось, что противники готовы броситься в схватку, но их что-то удерживает от последнего прыжка. Наконец, они разошлись, и негр вернулся к командующему. Его лицо едва уловимо изменилось, сейчас он действительно напоминал хищную кошку. Ноздри дагомейца недовольно раздувались.

— Они все такие? — спросил он, тяжело переводя дыхание.

— Не знаю. — растерянно пожал плечами принц. — Вернее… думаю, что этот один. А что?

Митуса тревожно взглянул на командующего.

— Акалелю не следует держать его при себе, если, — негр помедлил, — если он неуверен в его преданности.

— Какая преданность может быть у врага? — досадливо отмахнулся принц. — Я рад, Митуса, что ты принял мое предложение. Если хочешь, я оставлю тебе этого тольтека в лагере, чтоб ты мог лучше узнать…

Негр отступил на шаг.

— Да спасут меня боги! — он ощерил свои остро отточенные зубы, — У нас есть поговорка: два зверя не лежат под одним деревом. И вам, акалель, советую быть осторожным: у кошки не бывает хозяина.

Акхан усмехнулся. Он давно знал это о своем пленнике. Между ними сложились странные отношения. Тольтек держался в высшей степени необычно. Из всех рабов замечал только Варда, но и с ним вел себя так, словно толстяк был его слугой. Мог кинуть ему на руки грязный плащ или знаком потребовать воды вымыть руки. Было видно, что «ягуар» привык командовать. Его властное лицо и уверенные манеры доказывали, что он не простой воин. Но заставить пленного говорить было невозможно. Он привязался к Варду в благодарность за то, что тот вылечил его, но однажды, когда толстяк, суетясь возле стола, случайно встал на тень тольтека, ягуар пришел в такую ярость, что чуть не убил несчастного тяжелым деревянным табуретом. Акхану пришлось напомнить забывшемуся было пленному, кто в доме хозяин.

2

Измучившись за день от жары, Акхан молча лежал на голой кипарисовой кровати, опершись рукой о костяной подголовник. Вечерело. На улице слышалось тихое позвякивание тимпанов, сопровождавшее возвращение процессии маленьких кой с дворцовых работ в свои покои. За стеной Вард и пленный ягуар играли в сенет, со стуком передвигая золотые фигурки кошек и шакалов по черной эбеновой доске. Тур шел на финики, старина Вард проигрывал и страшно кипятился. Тольтек же, судя по сосредоточенному хрусту, грыз плоды вместе с костями и как всегда невозмутимо хранил безмолвие. Благодарение богам, хоть кто-то умеет молчать!

«Надо будет посоветовать Ваду напоить его после игры холодной водой, — усмехнулся принц, — пусть живот скрутит». Но говорить это сейчас акалелю было лень. Акхан вздохнул и повернулся на другой бок. Солнце садилось быстро и сумерки вступали в комнату вместе с новым, уже ночным щелканьем оживающих после дневной жары птиц. Вард внес курительницы с благовониями и зажег масляные светильники. Читать не хотелось.

Принц любил лежать с закрытыми глазами и погружаться в теплые, порой очень странные картины, не имевшие ничего общего с реальностью. У него была хорошая память, и стихи сами собой всплывали в голове.

Слабая улыбка тронула губы Акхана. «Кими, милый Кими. Как он любит писать про ночь. А ведь сам, небось, спит без задних ног. Всегда был примерным мальчиком, ни разу не ходил гулять после первой стражи. — принцу стало смешно. — Зато он всегда внимательно слушал про твои похождения, — укорил себя акалель, — поэту не обязательно все пробовать самому. Ты гулял за двоих. И что? Ни одной строчки». Он лгал. Когда-то очень давно, еще молодым офицером в Иссе Акхан тоже писал, и смешно вспомнить, кому были посвящены его неуклюжие сеоктали. Уличной флейтистке из бродячего лемурийского балаганчика. Однажды, ради ее удовольствия, принц прошелся на руках до самого порта и опустился перед ней на колени со словами: «Ну что, гожусь я тебе в мужья?» Ци-Ли захлопала в ладоши и, мило коверкая атль, произнесла: «Годишься, я забираю тебя из рода Тиа-мин, будешь ходить со мной по базарам!» Это была их последняя встреча, наутро корабль Акхана отплывал домой, и не в правилах белых атлан было вспоминать то, что больно.

Да, он еще много лет машинально выводил костяной палочкой нежный профиль Ци-Ли на дощечке для письма…

Вдалеке снова приглушенно зазвучали тимпаны. Маленькие кои отходили ко сну. Их покои были не так уж и далеко. Акхан поднялся на локтях. Он попытался поймать за хвост промелькнувшую в голове мысль. «Как это раньше не приходило мне в голову? — он сел на кровати. — Не так уж я и устал для ночной прогулки». Акалель почувствовал, как его тело само собой напряглось. «Пожалуй, стоит попробовать». Акалеля охватила шальная веселость. Порой принц сам поражался, как быстро он может перейти от созерцания к действию. «Мне уже давно следовало там побывать.

Кими, ты большой поэт!»

Акалель задул лампу и плюнул в курительницу, едкий аромат сандала ударил в нос. За стеной Вард шепотом цыкнул на ягуара, чтоб тот перестал стучать фигурами — господин уснул. Тольтек только недовольно хмыкнул.

Акхан улыбнулся в темноте. Он осторожно пересек босиком комнату и, перекинув ноги через подоконник, оказался на крытой веранде. В опустившейся на дворец темноте принц ступал осторожно, стараясь не спугнуть даже длиннохвостых кецалей, лениво покачивающихся на ветках кустов. За две недели, проведенные в «цитадели тысячи комнат», Акхан кое-как научился ориентироваться в ее лабиринтах лестниц и темных переходов.

Ночью дворец оказался столь же густо населен, как и днем. Из ниши между квадратными колоннами послышался долгий звук поцелуя и легкий стук опускаемого на пол копья, где-то в отдалении пели и слабо перебирали струны арфы. Долетел дразнящий тихий смех и вновь замолк. «А что если меня видят?» Эта мысль не обрадовала принца, и он, прислонившись к стене, быстро смотал с бедер белую повязку, выдававшую его в темноте. Теперь смуглое тело акалеля почти целиком сливалось с окружающим сумраком. Он старался двигаться бесшумно, вспоминая, как в детстве на спор сумел вынести клетку со священной Совой из покоев Мин-Эвры, верховной жрицы Лунного круга, во дворце в Дагонисе. При мысли об этой выходке ему сделалось легко на душе и он едва слышно прыснул в кулак, от чего зелено-голубой тукан в страхе метнулся с одного края веранды на другой.

Обогнув несколько лестниц, уводивших на крышу, Акхан перешел в более узкую галерейку, связывавшую покои с кухней. Здесь стояла гробовая тишина, если не считать деловитой возни крыс среди горшков на полках. К стенам кухни примыкали хранилища для зерна, напоминавшие огромные, врытые до половины в землю кувшины без горлышек. Прячась за ними, принц скоро добрался до глинобитной стены, отделявшей скромный хозяйственный двор от густо заросшего садика, в глубине которого прятались одноэтажные оштукатуренные жилища белых кой.

Когда акалель, едва шурша гравием, проходил мимо хлева с открытой крышей, до него донеслось призывное мычание коров и стук копыт о деревянные загородки. «Извините, девочки, я не к вам». Его насмешила мысль, что дома он носит почетный царский титул «мин», т. е. сын быка, и по праву рождения может выполнять в священных ритуалах роль белого рогатого божества-прародителя. «И сколько раз выполнял! Слава Атлат, коров тоже заменяли жрицы. Впрочем, не всегда».

Акалель уцепился руками за невысокую ограду и одним махом перелетел в сад, мягко приземлившись на колючий куст алоэ у изгороди. Ворча и отдирая сухие колкие листья, принц выпрямился во весь рост. Сад был небольшим, чахлые акации и финиковые пальмы плохо приживались в сухом климате. Зато вокруг квадратного неглубокого водоема шелестела осока, изысканно отливая в темноте серебристой белизной.

Акхан видел ночью как любой человек, то есть не дальше десяти шагов. Кошачьей остротой зрения он не отличался. Священные глаза Гора — знак его царского достоинства — позволяли, не щурясь смотреть на солнце, но лунный свет им мешал. Поэтому акалель буквально через минуту угодил ногой в какую-то яму и с похолодевшим сердцем услышал шорох на ее дне. Маленький колодец, выложенный цветной плиткой, в котором для развлечения кой держали крошку каймана, сверху был почти не виден в зарослях травы. Сам зверь не мог выбраться наверх, но свободно бродившие по саду обезьянки в серебряных ошейниках с бубенцами не раз попадали внутрь на обед к голодному крокодилу.

Акхан успел выдернуть ногу, когда тварь уже собиралась щелкнуть зубами. Пасть каймана захлопнулась с неприятным стуком. «Да что вы говорите? — усмехнулся акалель, — А я и не предполагал. Ну, приятно было повидаться». Он перевел дыхание и уже не спеша двинулся к белевшим в темноте стенам жилища кой.

Больше сюрпризов принц не встретил, ломиться прямо в дверь тоже не стал. Зачем, когда есть крыша? Крутая лесенка с узкими ступенями в полкирпича вела со двора наверх. Слабый ветерок гулял по некрашеной кровле, в которой темнели квадратные отверстия. Припав к одному из таких окошек и убедившись, что в глубине все тихо, Акхан соскользнул вниз. Вокруг царил глухой комнатный сумрак. Повременив пока глаза привыкнут к темноте, принц огляделся по сторонам. Он был в мастерской, где за нехитрыми ручными станами проводили свободные от обучения часы юные кои. Несколько готовых холстов было растянуто на больших рамах, и лунный свет волшебно отливал на гладких разноцветных перышках, сложным орнаментом вплетенных между нитей.

Темный дверной проем уводил из мастерской в смежную комнату, откуда доносились вздохи и ворчание, сопровождавшиеся легким хрустом тростника. Акалель направился туда. Перед ним была спальня, столь же просторная, но куда более душная от сонного дыхания множества женщин.

Акхан застыл на пороге, боясь сделать лишний шаг и молча вглядываясь в темноту. Жрицы жили отдельно от послушниц и наставниц, их было 12, как дочерей Атлат, в честь которых они принимали свои имена. Акхан поколебался еще с минуту и шагнул через порог. В слабом свете ущербной луны, проглядывавшей сквозь окно в потолке, он увидел всю комнату. Девушки спали у стен, закутавшись в пестрые шерстяные циновки, положенные прямо на кучи сухого тростника. Над их головами в стену были вбиты длинные золотые гвозди, на которых висела одежда и длинные веревочные пояса. Цветные нити этих поясов связывались в бесчисленное множество узелков, которыми кои отмечали заданную им дневную работу. У некоторых фигурное плетеные было настолько сложным, что акалель усомнился, сумел бы он разобрать хозяйственные записи маленьких жриц.

Принцу показалось, что за одним из деревянных столбов ложе пустует. Сердце Акхана резко ударилось и затихло. «В дурной голове всегда много помыслов, — сказал себе принц, — С чего я взял, что это ее место? Может девочка, которая спит там, сейчас целуется с кем-нибудь в саду. Неужели они никого не нашли на место Лальмет?» Но внутренний голос говорил ему, что жрица исчезла совсем недавно, а значит…

Он сделал несколько осторожных шагов, стараясь ни звуком не побеспокоить спящих. За тонким резным столбом вязанка тростника действительно пустовала. И вообще, здесь было как-то на редкость неприютно. Ни накидки, ни сандалий, ни резного эбенового ларчика для вещей, ни кувшина с водой для умывания и питья, как у других. Тростник, сухой и слежавшийся, оказался даже не покрыт яркой циновкой. Гвозди над головой пусты. Да, кажется, пусты, кроме одного. Какой-то жалкий шнурок болтался на нем и был так потрепан и грязен, что принц даже не сразу признал в нем знаменитый рабочий пояс кои с неизменными узелками.

Секунду он колебался, затем тихо проскользнул к стене и аккуратно снял веревку с гвоздя. Его пальцы машинально перебежали по обрывку шерстяного шнура. «двенадцать, двенадцать, тринадцать, двадцать шесть, — прошептал он. — Л-л-м-т». Руки чуть не разжали находку. «Только дурак не верит в собственную интуицию», — сообщил себе акалель древнюю дагонисскую пословицу.

Он довольно легко выскользнул из спальни обратно в мастерскую и тут услышал шаги. Кто-то, а вернее сразу несколько человек шли снаружи мимо стены к двери, приглушенно разговаривая меду собой.

— Сюда, Хаган Виник, — раздался подобострастный шепот.

Тяжелые задвижки на кипарисовых дверях стали с лязгом отодвигаться.

— Охрана может остаться в саду. — отозвался другой голос. — Я помню дорогу. — говоривший усмехнулся.

«Идиот, — принц шарахнулся к стене. — Как я не подумал? „Лучшие из них для богов, остальные для людей“. — вспомнил он слова Халач Виника. — Жрецы сами тени богов и позволяют себе иногда выполнять их функции. Как мне это не пришло в голову?»

Между тем дверь уже слабо скрипнула. Мастерская вся была видна как на ладони, скрыться за хрупкими станами или полупрозрачными материями казалось невозможно. Окно, через которое он проник внутрь, слишком высоко, чтоб быстро до него добраться. Застыв под проклятым отверстием, акалель безнадежно подпрыгнул и не смог даже уцепиться за край дыры. «Когда завтра утром они разберутся, что заколотый стражей труп принадлежит Принцу Победителю, тебе уже будет все равно», — акалель поражался, почему его внутренний голос начинал зудеть в самых неподходящих обстоятельствах.

Дверь медленно, как во сне, поплыла, открываясь внутрь, и тут Акхана кто-то сверху схватил за горло, зажав при этом рот, так что акалель не смог издать ни звука. Невидимая сила мощным рывком втянула его в окно на потолке и швырнула лицом вниз на крышу. Оглушенный Акхан видел в отверстие, как через мастерскую быстро прошествовал невысокий тучный человек, в котором он узнал второго жреца Хакан Виника, и углубился в комнату кой.

Когда акалель поднялся на ноги и огляделся, рядом с ним никого не было. Слабый ветер шевелил ветками желтой акации под крышей, срывая пожухлые цветы. В саду не было слышно ни шороха. Вид у Принца Победителя был довольно дикий. Голый, с веревкой в руке и тупым огорошенным взглядом он представлял довольно жалкое зрелище. «Будем считать, что мой дух-хранитель решил впервые в жизни проявить себя, — усмехнулся Акхан. — Где же тебя носило раньше, приятель? Например, когда в Того за мной гонялся бешенный слон. То-то было весело, особенно нашим пращникам: стрелять, не стрелять? Ни-то слон затопчет, ни-то свои убьют!»

Акалель бесшумно спустился вниз по стене и, стараясь не шуршать травой, двинулся в обратный путь. Его очень интересовал вопрос, кто же все-таки выступил в роли нежданного спасителя. Но темные ветки деревьев в саду даже не колыхались. На этот раз колодец с кайманом и куст алоэ он миновал благополучно. Коровы в стойле давно спали. На галерее царила полная тишина: ни смеха, ни поцелуев. «Утомились, домой пошли, как порядочные люди. Я один шляюсь…»

Комната была темной и удивительно неуютной. Принц зажег масляный светильник и осторожно поставил его на наборный столик возле кровати. «Что-то я замерз», — сказал он себе, забираясь под мягкую шерстяную циновку и старательно укутывая ноги. Прежде чем приступить к разбору узелков он несколько минут согревал кончики пальцев над алебастровой чашечкой лампы. Наконец, ощутив в ладонях прилив крови, Акхан взялся за шнурок.

В детстве его учили читать такие записи. Мать долго не хотела, чтоб он становился воином, и лишь приказ Лунного Круга заставил ее дать согласие. Сама она желала видеть сына жрецом верховной касты, отказавшимся от пола и родства. «Только так, ты сможешь избежать судьбы, — повторяла Тиа-мин. — Тебе ни что не будет угрожать, потому что ты будешь уже не ты, а высшее существо, более чистое и более свободное от уз предначертаний». Поэтому Акхана обучали странным, не свойственным для мальчика делам: играть на костяной флейте, вести учет необходимой в доме еды, считать колена в потомстве и читать святая святых — хозяйственные записи на рабочих поясах — символе высшей родовой власти. С годами все это забылось. Акхан так давно не упражнялся, что сейчас, держа в руках обрывок шнурка Лальмет, вдруг испугался не того, что это может оказаться совсем бесполезная веревка, а того, что он просто не сумеет понять всего скрытого в ней смысла.

Вновь и вновь пробегая пальцами по тугому сплетению первых узелков, он тихо шелестел губами. Внешний мир перестал существовать. Казалось, ворвись сейчас в спальню отряд тольтеков с боевыми топорами, принц и их бы не заметил. На лбу у него выступил пот. «Два дня на северо-восток», — вот был результат полутора часового труда Акхана. Принц в изнеможении откинулся на спину. «Замечательно. Всю жизнь мечтал о такой информации!» Однако дальше дело пошло быстрее. Наверное, старые навыки все же постепенно возвращались к нему. Следующее ответвление от основного несущего шнура он прочел уже легче. «Побережье от Шц…(непонятно) до Туллан… вторая неделя после (непонятно)… Сын ветра… север белый (чушь какая-то)». Затем следовало довольно точное описание — рост, вес, цвет глаз, расположение шрамов на теле — в котором принц узнал себя. Крайний узелок развязался, поэтому дальше акалель прочитать не смог.

Следующая веревочка, спускавшаяся от основного шнура, была оторвана, а шедшая за ней хранила такой текст, что волосы на голове чтеца стали дыбом. «Правая височная кость — один удар; лобовая кость — три удара; левая височная кость — один улар; челюстное сочленение — один удар; теменная кость — глубокий пробой». Повертев несколько минут обрывок пояса в руках, Акхан пришел к здравому заключению, что речь идет о нем, и только по счастливому стечению обстоятельств ему удалось избежать всех этих замечательных ударов и пробоев в костях и челюстях. Еще немного поворочав мозгами, он понял, что оторванный — третий по счету — шнурок должен был нести в себе какую никакую мотивацию столь серьезного приказания, и мотивацию эту ему как предполагаемой жертве не плохо было бы узнать. Но где Лальмет потеряла столь ценный кусок пояса — оставалось тайной, покрытой мраком.

Глубоко вздохнув, Акхан потушил лампу и, крепко сжав пояс в руке, попытался заснуть. Спал он, то и дело ворочался с боку на бок, проверял наличие шнура и вздыхал. Вещие сны, могущие пролить свет на тайну пояса, его не посещали, зато ощущение, что ночью в его комнате кто-то находился, было настолько острым, что Акхан не мог спать уже к рассвету. Он лежал, глядя на сереющее окно и тупо повторял про себя никчемный, ничего не значащий текст. Наконец, поняв, что заснуть больше не удастся, акалель повернулся и хотел было сесть. Его взгляд скользнул по крышке стола. У самой лампы, на черной эбеновой столешнице лежал грязный обрывок шерстяной веревки. Глаза акалеля расширились. Он схватил шнурок и дрожащими пальцами приложил к скомканному в кулаке поясу Лальмет. Перед ним был недостающий фрагмент, читать который сил уже не оставалось.

Полежав немного и придя в себя от поразительной находки, принц встал и растолкал Варда, спавшего в соседней комнате.

— Вард, — сурово сказал он, — кто мог ночью побывать в моей спальне?

Ответ слуги выбил его из колеи не меньше тайного подарка.

— Да кто угодно, акалель. Окно круглые сутки открыто, и вы сами не велели закрывать в такую жару.

— Меня зарежут, а ты будешь десятый сон видеть. — буркнул принц, направляясь к себе. — Ни охраны, ни рабов. Для вас что Шибальба — дом родной?

Он снова сел у стола и, поджав ноги под себя, принялся читать. Можно было и не стараться. «Враг пожирателей крови откажет богам в пище», — гласил с трудом разобранный текст. «Ну и при чем тут я? — пожал плечами принц. — Если б лимурийские колдуны на ярмарках делали свои предсказания таким языком, — подумал принц, — разъяренная толпа забросала бы их камнями. Там все просто: в среду продажа сена не состоится из-за отсутствия спроса».

И все же кое-что прояснилось. Слова о пище богов Акхан уже слышал — верховный жрец говорил что-то подобное во время церемонии возложения змея. Такие совпадения не бывают случайны. А то, что старое иносказание о враге, относится именно к нему, принц не сомневался. Разве он этого не знал раньше?

3

Пальцы Акхана дважды повернули золотой диск и зловещий Змееносец вошел в дом Солнца. Его Солнца. Проклятье Бел! Мерзкий красный глазок чудовища, обозначенный на тонком серебряном листе таблицы кровавой капелькой граната, неотступно преследовал принца с рождения, появляясь в его гороскопе каждые 13 лет. Он сулил своему обладателю победу во всем, великие знания, достойные посвященных и… потерю имени. Беду, исходящую от него, можно было сравнить только с двойным сочетанием песьеголовых Анубиса и Упуата, но и они как нельзя кстати располагались в гороскопе акалеля именно там, где у порядочных людей столь высокого происхождения должна быть царственная пара Саху и Сотис.

Акхан закинул руки за голову и хрустнул суставами. Он устал от бесконечных вычислений, к тому же ночь шла к концу. Что нового мог ему сказать гороскоп? Что он отмечен печатью несчастья? Что его теперешняя жизнь — лишь бесконечное искупление перед Атлан еще не совершенных, но четко обозначенных звездами преступлений?

Акалель спрятал лицо в ладонях и склонился на стол. Много лет назад он запретил себе прикасаться к проклятым таблицам. Лучше не знать. Но сейчас в его жизни происходили странные события, понять которые было важнее, чем щадить собственное самолюбие.

«Что я знаю? — принц пожал плечами. — Что меня хотели убить. Хотели или хотят? — он усмехнулся. — Что моя армия не представляет реальной военной силы. Что жрецы Шибальбы ведут переговоры с тольтекскими родами. Какая между этим всем связь? И есть ли она?» В глубине души принц был уверен, что связь существует. «Даже дикарь не пренебрегает интуицией», — гласила старая дагонисская пословица. Кажется, ни где в мире люди не изрекали столько незыблемых истин как в Дагонисе! Его родной город был кладезем мудрости, особенно звездной. Даже уличный мальчишка умел то, чем сейчас развлекал свои усталые мысли принц.

«Тебе надо, тебе очень надо. — прошептал он. — Сосредоточься. Ты же не шарлатан из квартала Звездочетов, чтоб считать кое-как. Для себя можно и постараться. Три года долбил в военной школе небесные карты. Не топишь корабли? Попробуй не потопить собственною голову». Акхан снова положил руки на золотой диск. Необходимо было обезопасить себя примерным знанием собственного положения. Где он? Кто вокруг него? Что ему угрожает? Принцу казалось, что все события последнего времени выстраиваются в некую загадочную цепь, всех звеньев которой он пока не видел.

Новый поворот диска высветил не благоприятную расстановку планет. В секторе смерти безраздельно господствовала Луна. Это можно было трактовать по-разному. Во-первых, среди покушавшихся была женщина — Лальмет — лунная коя. Во-вторых, распоряжение об армии каторжников отдал Лунный Круг. Эта мысль понравилась принцу. Единственным звеном между двумя событиями была именно Луна. «Посмотрим, вписываются ли сюда тольтеки? Они называют себя народом Ягуара. Кошка — лунное животное. Притянуто за уши. Ну ничего, и то хлеб. Надо следить за Луной».

Для того, чтоб построить подробную карту ее влияния на движущиеся небесные тела и определить степень взаимодействия Мертвой лунной Головы со знаками своего гороскопа, принцу необходимо было подняться в башню-обсерваторию. Сейчас казалось уже поздно. Вернее рано. Слабый серый рассвет вливался в комнату через окно. «Завтра. — Акхан потер глаза. — На сегодня хватит. Надо хоть немного поспать».

Следующий день выдался на редкость хлопотным. Начать с того, что акалеля разбудили, едва он закрыл глаза. Во всяком случае ему так показалось. Солнце било в широкое окно и Акхан встал с больной головой. Со двора доносились какие-то выкрики, смех и хлопанье в ладоши, как будто под окнами спальни Принца-Победителя развернулось представление бродячего цирка. Акалель, прижав руки ко лбу, тяжело проковылял на галерею. Его босые ноги едва ступали по раскаленным от солнечного света плиткам пола. Перегнувшись через перила, он увидел картину, достойную увековечения на фресках Тартесского дворца — самого живописно украшенного лабиринта Атлан.

У дверей небольшой кузницы под тростниковым навесом стоял ягуар в грязном фартуке из бычьей кожи и щурился на солнце. Вокруг него теснились дворцовые послушники и мелкая дворцовая прислуга. Они обступили узкое пространство, в котором подскакивала по цветным плиткам маленькая золотая обезьянка. У нее вращались глаза и щелкал подвесной язык. А когда она приближалась к краю площадки, едва не задевая босые грязные ноги детей, мелюзга с визгом отпрыгивала назад и заливалась еще большим хохотом.

Акалель потянулся. Желание устроить скандал из-за того, что его разбудили, пропало. Он лениво поплелся назад, раздумывая о том, что еще две недели назад этот красный дьявол живьем бы сожрал стоящих вокруг него детей белых атлан, ворвись его сородичи в город.

— Хозяин!

Акхан повернулся. На пороге его комнаты стоял Вард, держа в руках какие-то маленькие, блестящие на солнце предметы.

— Хозяин, смотрите. — толстое добродушное лицо слуги дышало восхищением. — Я никогда не видел ничего подобного. — Он приблизился к тяжело осевшему на табурет принцу и опустил перед ним на пол свои находки. — Это попугай. У него поднимается хохолок и открывается клюв, — задыхался от восхищения Вард, — здесь внизу подвешен груз и птичка может сидеть, чуть покачиваясь. — В доказательство своих слов раб водрузил золотого попугая на край стола, с которого Акхан так недавно сгреб свои рассчетные таблицы.

Принц тупо уставился на игрушку, которая мерно постукивала клювом в такт своим движениям.

— А это! Вот посмотрите, что за чудо! — Вард протянул вперед пухлую ладонь. Его короткие пальцы осторожно сжимали небольшую рыбку, одна чешуйка которой была золотой, другая серебряной.

Такой тонкой работы Акхан еще никогда не видел. Он взял игрушку рукой и тут же испугался: такой тонкой и невесомой она была.

— Господин мой, она плавает. — пролепетал Вард.

— Что ты несешь чушь? — рассердился принц. — Металл не может плавать.

— Клянусь богами! — Вард радостно хлопал глазами.

Он поднес большой таз для умывания и бережно опустил в него рыбку. Вопреки ожиданиям Акхана игрушка не пошла ко дну, а мерно покачивалась на воде.

— Там внутри есть воздух. — с гордостью объяснил слуга, по его лицу было видно, что ему самому только что растолковали великий секрет. — Я заказал игрушки для ваших детей. — сказал он. — Еще будет лев, мышь и лягушка. Клянусь Бэсом, этот тольтек — настоящий колдун!

Принц откинулся обратно на кровать.

— Вард, у меня ломит виски к перемене погоды. Принеси мне заваренных со специями листьев мачо. Иначе я буду весь день как мертвый.

— Спать надо ночью. — с осуждением заметил раб. — Когда вы были еще совсем молодым офицером и чертили по ночам в исской школе карты, листья мачо вам не помогали.

— Зато мне помогали портовые девки. — рассмеялся принц. — Теперь я уже совсем старый командующий и у меня другие запросы, но если ты найдешь в этом дворце хоть одну девочку без мертвой головы на плече, приведи ее ко мне.

4

Укоризненно вздыхая, Вард выплыл в другую комнату, и вскоре до акалеля долетел блаженный запах специй, смешиваемых с горячим феррским вином, и заливаемых отваром горного чая. Акхан погрузил ноги в тазик, стоявший на полу, и в ожидании завтрака стал легонько подталкивать большими пальцами рыбку от одного края к другому. Он уже представлял себе горку кукурузных лепешек с диким медом, когда с улицы донеслось душераздирающее блеянье труб. Что-то в сердце акалеля подсказало ему, что эти отвратительные звуки имеют к его скромной особе прямое отношение.

Обостренные чувства часто подсказывали принцу, как поступить, и это не раз спасало ему жизнь. Иногда он точно знал, какое следующее слово произнесет его собеседник, или, кто поднимается по лестнице за стеной, хотя не слышал даже шагов. Сейчас он ясно ощущал близость крупной неприятности. Что-то вроде появления матери в детской во время рассматривания анатомической рукописи.

— Вард! Плащ, меч!

В дверях появился растерянный раб с одежной. Но было уже поздно.

— Хозяин! Там к вам… целая… целые… Я бы сказал столько… тольтеков, перьев и лам…

— О боги! Да что ты мямлишь? Где мой золотой пояс?

Взгляд Акхана метнулся по комнате, ища цепь и оружие. Принц зачерпнул ладонью воду и с силой плеснул себе в лицо, затем вылил целую пригоршню на голову. Было бы ниже его достоинства принять этих союзных изменников в непотребном виде — с красными глазами и небритыми щеками.

Но принц ошибся. Он сразу понял это, как только увидел целую процессию тольков с незнакомой раскраской перьев, которые под странноватые звуки костяных флейт и стук маленьких барабанов медленно вплывали в зал. Рисунок на лицах послов не был похож на те, какими пользовались примкнувшие к атланам тольтекские роды. И все же принц уже где-то видел именно такое расположение клыков и когтей ягуара. Во время боя у холма его солдаты теснили воинов с подобной раскраской.

Медленно, с преувеличенным достоинством пришедшие вносили и раскладывали на полу перед сидящим принцем дары. Яркие пучки перьев редких тропических птиц, огромные переливающиеся раковины с Хи-Брасильского побережья, целые гирлянды пестрых маленьких ракушек, знаменитые тольтекские вазы и блюда с изысканной росписью, от которых, как известно, принца тошнило, пестрые ягуарьи шкуры и груды золотых изделий, которым, кажется, предавали наименьшую ценность. В последнюю очередь ввели рычащих черных и желтых кошек на тяжелых цепях и множество обезьянок с бубнами и колокольчиками.

В комнате было не продохнуть. Поболтав ногой в уже остывшей воде, принц вынул ее и осторожно ступил на пол. В руках он мял поданное Вардом полотенце и мучительно ежился, представляя себе, как нелепо он выглядит перед целым посольством одетых вооруженных врагов. «Пусть думают, что у нас так принято», — решил он, выпрямляясь и стараясь задвинуть таз ногой за табуретку.

Между тем из толпы пришедших тольтеков выделился один — наиболее пернатый — и, потряхивая целым павлиньим хвостом на голове, начал свою длинную и красочную речь на довольно плохом атле. В ней гость описал великие подвиги белого полководца, самым важным из которых, по словам оратора, было то, что он сумел взять в плен несравненного и богоподобного принца Ульпака Ах-Пу-Ичина, предводителя воинов рода Ягуара, сына Копака Уч-Ина — Плачущего кровью, внука Тапака Ит-Ина — Одинокого в горах, потомка Великой Матери Шкик, женщины, принявшей в свое лоно священного Ягуара, племянника досточтимого и равного богам Топильцина, благополучно царствующего ныне и намеренного царствовать еще сто тысяч лет…

Акхан хлопал глазами, плохо улавливая глаголы в пышных предложениях посла и увязая в бесконечных перечислениях. Он сумел уяснить только то, что «несметные сокровища, повергнутые к ногам бессмертного принца», являются выкупом за некую важную персону, которая якобы находилась у него в плену.

Пожав плечами, акалель обернулся к Варду и велел позвать ягуара — единственного пленного, которым он лично располагал. Надо сказать толстяк ходил довольно долго, потому что когда он появился, слегка подталкивая перед собой не очень-то воодушевленного тольтека, принц уже устал молча разглядывать орнамент на кожанных передниках своих гостей.

Ягуар застыл в дверях, угрюмо уставившись на яркую процессию и не говоря ни слова. Что-то в его каменном лице не понравилось Акхану. Чуть помедлив, он потребовал у гостей подтверждения, действительно ли тольтек, присматривающий за его лошадью, является искомым Ульпаком Ах-Пу-Ичин. На что все многоликое посольство дружно закивало перьями и затыкало пальцами в мрачного как смерть ягуара, а потом в подарки, разложенные на полу.

Не то чтоб из особой вредности, но Акхану почему-то вдруг захотелось поломаться. Если его пленник действительно такая важная птица, то он может пригодиться командующему на переговорах и стоит куда больше этих пестрых побрякушек. Его головой можно заплатить, например, за отказ всего рода Ягуаров от военных действий и уход из Ар-Мор. Поэтому тольтек так долго молчал!

Но было еще что-то, что помешало принцу сразу сказать «да». Он поднял руку, и все звуки в комнате умолкли, за исключением приглушенного рычания ягуаров и слабого позвякивания бубенчиков на обезьяньих шеях.

— Я не могу сейчас решить этот вопрос. — без дальних околичностей начал Акхан. — В Атлан существуют строгие ритуалы, относящиеся к столь высоким пленникам. Они должны предстать перед небесным троном Старшего Из Сыновей Солнца, что же касается их дальнейшей судьбы, то она туманна.

Посольство зашумело, заколыхало перьями и вновь схватилось за свои спасительные дары, но Акхан жестом остановил их.

— Я буду думать, — резко сказал он, — до вечера.

Недовольные послы стали пятиться к выходу, не притронувшись ни к одному из оставленных на полу даров. Когда они исчезли, Акхан оглянулся. Ягуара в комнате не было.

— Проклятье Бел! — выдохнул акалель. — Куда девался этот великий и солнцеподобный конюх?

Вард как стоял с разинутым ртом, так и продолжал стоять.

— Соляной столб! — рявкнул на него принц. — Иди, приведи его! Нет, я сам, ты таскаешься, словно смерть ищешь.

Акалель вышел. Он даже не заметил, что вновь появился на галерее босой, в одной тонкой повязке, обмотанной вокруг бедер, и с недобритым лицом. Его мрачный взгляд скользнул по сторонам. Во внутреннем дворике слышались голоса. Акхан быстрым размашистым шагом направился туда и застыл у столба, подпиравшего резную крышу веранды. У дверей кузнецы, где недавно дети забавлялись с обезьянкой, стоял ягуар в окружении нескольких своих сородичей. Они поминутно кланялись и в чем-то убеждали его. Он отвечал им резким, не терпящим возражений тоном и решительно мотал головой. Было заметно, что он еле сдерживается. Наконец несравненный Ульпах Ах-Пу-Ичин хрипло расхохотался в ответ на слова одного из послов, выразительно потыкал рукой в горизонт, видимо, советуя соплеменникам убираться домой и стремительно ушел в кузнецу, сбросив за своей спиной полог.

Тольтеки начали было галдеть и даже порывались устремиться за солнцеподобным, но заметив на веранде Принца Победителя, молча наблюдавшего за этой сценой, смешались и предпочли ретироваться со двора.

Акхан легко сбежал по ступенькам вниз и прошел к кузнице, с минуту постоял перед ней и решительно отдернул полог. В тесном помещении царил рассеянный свет, пробивавшийся сквозь тростниковую крышу. Спиной к акалелю стоял ягуар, держа в руках какой-то золотой комок, потом пленник размахнулся и со всей силой залепил предметом в стену. С жалобным звоном вещь упала на пол.

Принц прошел мимо тольтека и подобрал ее. Из сплошного кома золотых деталей торчали хвосты, лапки и уморительные мордочки.

— Это игрушки для моих детей? — поинтересовался Акхан, кладя искалеченных зверей на черный камень наковальни.

Тольтек что-то промычал, настолько не членораздельно, что акалель поднял голову и внимательно вгляделся ему в лицо.

— Я не понимаю, чего ты хочешь? — сказал он.

Пленный молчал. Это разозлило Акхана.

— Я прекрасно слышал, как ты разговаривал со своими, и, надеюсь, удостоишь меня божественными звуками своей речи.

Вместо ответа ягуар медленно, как бы через силу, опустился на колени и, сделав в таком положении несколько шагов, наклонил голову и прикоснулся лбом к левому колену Акхана.

— Ну если ты так просишь, — развел руками принц, — в принципе я не против, чтоб ты вернулся к своим, но у меня есть условия… — он осекся.

Тольтек поднял к нему лицо, и в его взгляде читалась такая безысходность, что акалель растерялся.

— Можешь ты хоть слово сказать? — закричал выведенный из себя принц.

— Повелитель белых атлан очень обяжет Ульпака, — выдавил из себя ягуар, — если отошлет людей и подарки обратно. — голос у него был хриплый от волнения, но говорил он, в отличие от оратора, на прекрасном атле.

— Я многое могу понять, — протянул Акхан присаживаясь на край наковальни. — и, без сомнения, чистить мою лошадь лучше, чем носить корону, или что вы там носите, но все же…

Тольтек молчал.

— Может, ты встанешь? — попросил принц. — Не так ведь трудно объяснить. Слышишь?

— Ульпак не глухой. — вдруг сказал пленный, не только вставая, но и тоже слегка облокачиваясь на наковальню. — Как акалель сможет понять дела Ульпака, если не разобрался в своих?

— Уж как-нибудь. — хмыкнул принц. — Итак, твое имя Ульпак?

— Да.

— А твой дядя, как я понимаю, повелитель Ягуаров?

— Царь.

— Очень мило, — принц кивнул, — и он прислал эти дары, чтоб выкупить тебя?

— Да.

— Но ты не хочешь ехать?

— Да.

— Вот как славно. Видишь, кое-что я все-таки в состоянии понять. — акалель усмехнулся. — А почему?

Тольтек снова надолго замолчал, а потом начал, осторожно подбирая слова:

— Дядя выкупает Ульпака не для того, чтоб вернуть свободу… Как только караван окажется дома, Ульпака принесут в жертву.

— Зачем? — удивился Акхан. — Зачем расставаться с такими богатствами (ведь для вас все эти раковины и перья — большое богатство?) а потом убивать тебя?

— Чтобы быть уверенным, — ягуар помедлил, глядя на непонимающее лицо принца, — до конца уверенным в смерти Ульпака.

— Зачем ему это? У него есть наследник?

— Есть. Неважно. Дело в том, что дядя, конечно, царь, но и отец Ульпака был царем, а мать — верховной жрицей. Божественная пара единокровных — брат и сестра, как Ульпак и Шкик… — он замолчал, не зная, понимает ли его предводитель белых собак. Но судя по тому что акалель кивал, разум атлан был в состоянии воспринимать хитросплетение тольтекских родовых распрей. — Дядя приходился им обоим младшим братом, и мать не соединила с ним свою жизнь после смерти отца. Она тоже ушла вслед за тенями предков… Оставив все новой божественной паре царей — своим детям — Ульпаку и Шкик. Так должно было быть, чтоб круг жизни рода Ягуаров не прервался! — тольтек с досадой хватил кулаком по наковальне, но не рассчитал и отдернул ушибленную руку.

— Полегче. — хмыкнул Акхан. — Ведь круг-то прервался, как я понимаю, а для того, чтоб его снова связать, понадобятся здоровые руки…

— Акалель может смеяться. — раздосадовано бросил ягуар. — Но закон действительно нарушен. Мы были слишком малы, и дядя стал владыкой. Он взял себе в жены другую верховную жрицу из боковой ветви рода. Она не имела права, но согласилась… Все они согласились…

— Так охотно люди соглашаются только с силой. — Акхан махнул рукой, показывая, что ему все ясно. — Хотел бы я знать, почему твой дядя вообще дал тебе вырасти?

Ульпак пожал плечами.

— Кровь священного Ягуара не может быть пролита просто так. Только на алтаре, — он вздохнул, — а для жертвы должен быть повод.

— Теперь он есть?

— Войско Ягуаров разбито. — кивнул тольтек. — Ульпак — полководец, которому не сопутствует удача, значит он не угоден богам и может навлечь немилость на всех.

— Сегодня проиграл, завтра выиграл. — пожал плечами принц. — Если б всех проигравших командиров казнили…

— Остались бы только те, кто отмечен удачей. — закончил за него Ульпак. — Так справедливо, ибо счастье — печать богов!

— Да, но свою несчастливую голову ты не хочешь положить на алтарь?

— Не хочу. — согласился ягуар. — Ульпаку было предсказано, что он будет царем. И он им будет!

— Кем предсказано? — поинтересовался Акхан.

— Сестрой. Шкик. Настоящей жрицей. — по лицу Ульпака расплылась гордая улыбка. — Она одержима богами и грезит наяву. Кровь священного Ягуара поет в ней свои песни.

— Как одержимые ягуаром воины? — спросил Акхан. — Поэтому они тебе кланялись?

Тольтек поморщился.

— Нет, — покачал он головой. — Они — «палак» — простые. Акалель понимает? Им, чтобы стать одержимыми, надо проходить посвящения. Ульпак посвящен от рождения. По праву крови. Воины приветствовали великую кровь священного зверя, а не Ульпака в его жалком положении… — он резко вскинул голову, — но Ульпак все изменит, и кровь займет свое место.

— Даже если на тебе печать неудачи? — осведомился Акхан. — Ты не боишься принести ее своему роду.

— Разве вина Ульпака, что эти олухи так и не согласились на общее командование?! — гневно заявил тольтек.

— А ты предлагал?

Ягуар кивнул.

— Что ж, значит в тот день мне сильно повезло. — усмехнулся акалель. — Если б вы… — он недоговорил, посчитав излишним, просвещать ягуара в тонкости военного дела, в которых тот и сам, как видно, кое-что смыслил. — А ты парень с головой! Им надо было тебя слушать. В сущности твоему дяде, как там его зовут?..

— Топильцин — Устанавливающий Закон, — горько усмехнулся Ульпак.

— Ну вот, этому законоустроителю ровным счетом не в чем тебя обвинить. Ты же не мог руководить другими родами.

Ульпак с благодарностью посмотрел на принца.

— Как будет правильно, по вашим обычаям, отослать послов и подарки или подарки принять и отдариться другими? — спросил Акхан.

В глазах Ульпака вспыхнула надежда.

— Если акалель отошлет послов и не примет дары, это будут означать отказ. Если же подарки останутся здесь, и командующий пошлет свои, повелитель Ягуаров поймет, что разговор не окончен и возможна торговля.

— Я подумаю. — сказал акалель, вставая. — Еще один вопрос. — он помедлил. — Бежать от своих из каравана по дороге домой тебе было бы легче, чем из Шибальбы. Так почему ты предпочитаешь остаться?

По губам тольтека скользнула высокомерная улыбка.

— Ульпак может уйти откуда угодно и когда пожелает.

— Видел я людей с самомнением!

— Это правда. — спокойно возразил ягуар. — У нас не принято лгать, поэтому, когда не хочешь чего-то говорить, лучше молчи. Ульпак в любой момент может уйти. Он уже уходил и приходил снова. Там, в лагере Летучих Мышей многие не проснулись за эти дни. Кровь наших воинов на их руках. Ульпак должен платить.

Акхан был сильно удивлен. Он действительно слышал о странных смертях в лагере союзных тольтеков — воинов находили зарезанными в палатках, при чем ни охрана лагеря, ни спавшие в соседних шатрах, ничего не слышали ночью.

— Если ты можешь уйти, почему не уходишь? — серьезно спросил Акхан.

— Ульпак обязан предводителю белых собак жизнью, — мрачно ответил ягуар, — и пока не спасет его, не сможет покинуть Шибальбу. Сейчас он здесь по доброй воле.

Акалель присвистнул, он больше ничего не сказал своему странному пленнику и, выйдя из кузницы, направился в свои покои добриваться и приводить себя в порядок.

Вечером усталый караван послов Ягуаров с возвращенными подарками двинулся назад через северные ворота Шибальбы. Стоя на галерее, Ульпак слабо улыбался, наблюдая, как тяжело ступают нагруженные ламы, увозя в обратный путь не принятый выкуп за его голову.

5

Вечера в Ар-Мор наступали сразу. Кажется, еще четверть часа назад был день, и вдруг солнце закатывалось за отроги красных гор, а мир наполнялся шорохами и шумами, источников которых принц не знал. Больше всего донимали летучие мыши. Эти твари селились в полых медных трубах обсерватории, расположенной на вершине четырехэтажной башни, грозным обелиском возвышавшейся над «цитаделью тысячи комнат».

Первый, глухой этаж не имел ни окон ни дверей. Вход внутрь шел со двора и начинался как каменная лестница, уводившая под землю. Лишь оттуда, из глубины насыпного холма под дворцом можно было сложным лабиринтом коридоров попасть в башню и только затем подняться по ее крутым, выщербленным ступеням. Блуждание в подземной темноте символизировало смерть приходящего для внешнего мира, а каждая ступень лестницы — новый этап восхождения и просветления его души на пути к звездам. Чем выше поднимался искатель вечной мудрости, тем шире становились проемы окон, как бы пропуская небо внутрь башни, и, наконец, на верхней площадке человек оказывался один на один со звездным безмолвием.

Акхан крадучись шел по темному коридору между колонн. Не то что бы он от кого-то прятался, но и обнаруживать свое посещение башни не хотел. Пару дней назад принц дал себе клятву составить свой гороскоп. Слишком много непонятных событий теснилось вокруг него в последнее время. Обойтись простыми выкладками для своего знака, доступными каждому, Акхан не мог: его интересовали слишком тонкие подробности. Обращаться к Тикалю или любому другому жрецу считал ниже своего достоинства. Приходилось трудиться самому.

Составлять гороскоп жизни и смерти в Атлан запрещалось всем, кроме жрецов. Но простые годичные предсказания были в большом ходу. Без них никто не осмелился бы не то что жениться или строить дом, но даже выйти в гости. Обычно гороскопы для Акхана делал Кими. Конечно, при войске Принца Победителя всегда следовал жрец, в обязанности которого входило выбирать удачное время для битв, но акалель по опыту знал, что эти шустрые предсказатели готовы пообещать победу, лишь бы погнать солдат в бой. Он им не верил, и поэтому всегда просил друга рассчитать ему подробный гороскоп.

Однако в этом году Кими вдруг проявил не свойственное ему упрямство. Он наотрез отказался составлять для Акхана предсказания и понес невообразимую чушь на счет запретов, дескать акалель всегда может узнать все, что ему нужно у специально назначенного Лунным Кругом жреца. Они рассорились и помирились только в последний приезд Акхана домой.

После путешествия по ночному дворцу принц чувствовал себя увереннее. Прогулка к коям была изящной импровизацией. Сегодня, отложив в сторону мальчишеские выходки, акалель тщательно подготовился к делу. Восковые таблички и костяную палочку для расчетов он положил в кожаный мешочек и повесил на грудь. Блуждать по каменным лабиринтам голым тоже не пришло ему в голову, и Акхан надел шерстяной плащ. За поясом у принца торчал широкий кинжал, больше походивший на короткий меч. Через плечо висела прочная веревка из тонких ременных полос.

— Куда это ты собрался? — с усмешкой сказал себе акалель, туго шнуруя высокие сандалии с окованными архилаком носами. — Никак считать лунные фазы? — Он тряхнул для проверки ногой, и из плоской подошвы выскользнуло в воздух тонкое нефритовое лезвие. — Порядок. Почему бы не взять пращу и боевого слона?

Дорога по галерее прошла в полной тишине. На этот раз командующий отказался от путешествия в сумерках, пока дворец полон крадущихся и целующихся в нишах теней. Он дождался того часа, когда возвратился позавчера по совершенно пустой цитадели. Как назло, небо было ясным. Полная, белая, как утопленница, луна заливала открытые террасы ярким светом, заставляя сверкать сложные орнаменты на мозаичных плитках пола какими-то новыми, мрачноватыми красками.

Акалель не любил луну. Ему стыдно было в этом признаться, но полнолуние вызывало у него прилив смутных, давящих ощущений: от неприятного стеснения в груди до потери сна. Это было связано с его гиперборейской кровью, от чего мучительный стыд охватывал принца еще сильнее.

Добравшись до левого крайнего двора, в самом углу которого возвышалась башня-обсерватория, Акхан перевел дыхание. Дальше, по совершенно открытому пространству вела белая дорожка. Оглядевшись вокруг и не заметив ни единого признака жизни, Акхан быстро двинулся по камням. У самого подножия башни плитки превращались в ступени и уходили под землю. Акалель сделал несколько осторожных шагов и уперся в массивную дверь, окованную зеленоватыми пластинами меди. Его руки нащупали знак лабиринта на обеих створках.

— Амареа ако амана. — четко произнес он, снимая заклятие с двери.

Створки не поддались. Тихо выругавшись, принц нащупал начало лабиринта, служившего не только печатью от злых сил, но и простым замком. Его пальцы осторожно побежали по четким литым бороздам священного знака. Наверное, этот рисунок повторял план внутреннего лабиринта. Если б принц мог сейчас хорошенько рассмотреть и запомнить его! Но нет, по ту сторону стены придется действовать также на ощупь, как и здесь. (Если он, конечно, откроет дверь). «Говорят, наша бабушка согрешила с храмовым вором. — усмехнулся Акхан. — Иначе откуда бы у меня такой талант вскрывать замки?»

Правая рука проделала весь путь раньше левой, и принц радостно присвистнул: «Дошел! Дошел!» Он нарочно удержал ладонь на краю лабиринта, не сделав последний шаг. Перепутай акалель, какая рука должна первой встать в центр круга, и его ошибка была бы смертельной. На лбу Акхана выступили крупные капли пота. «Ничего, ничего», — успокоил он себя. Пальцы левой руки еще осторожно ощупывали бороздки, при каждом движении ожидая отравленного шипа или незаметной газовой дырочки. Наконец, и они добрались до центра. Акалель с минуту поколебался, запрокинул голову, глубоко вздохнул, наугад выбирая руку, и, увидев край полной отвратительно белой луны, нажал сначала левой, затем правой ладонью на священный знак.

Замок грубо лязгнул в ночной тишине. Акхан перевел дыхание. «Получилось!» После каждой новой удачи он радовался, как ребенок, и давал себе слово больше никогда не играть в эти игры. Но в них был какой-то пьянящий, смертельный азарт, напоминавший прыжки через быка. Если за танцы со священным животным победитель получал голову рогатого гиганта, то за вскрытие священных замков можно было распроститься со своей собственной.

Акалель осторожно шагнул под ступенчатые своды коридора. Было темно, как в погребе, но Акхан все равно не оставил щели между створками дверей, понимая, что приоткрытый вход может привлечь к себе внимание. Немного постояв на одном месте, чтоб глаза могли привыкнуть к сумраку, он на ощупь двинулся вперед. Через несколько шагов оказалось, что проход круто поворачивает в лево. Знаменитое правило всех лабиринтов гласило: держись одной стороны. Поскольку этот лабиринт был ориентирован по левой руке, то принц перешел к левой стене и медленно двинулся вдоль нее.

Коридор совершил еще два поворота, чтоб окончательно отсечь путника от возможного источника света, а затем резко расширился и пошел под уклон. Честно говоря, Акхан надеялся на обратное: дорога должна была вывести его вверх, к началу башни. Ни тут-то было. Прямой, как стрела, без единого ответвления проход шел вглубь земли. Через несколько минут до слуха принца начал долетать слабый позвякивающий звук, словно кто-то отбивал медный ритм колокольчиком. Немного погодя послышался ровный наставительный голос. И справа показались красноватые отблески света.

Пройдя еще немного, акалель увидел прорезанные в стене квадратные колонны, отделяющие коридор от другого помещения, из которого доходили звуки. Крадучись Акхан перебрался на другую сторону и заглянул за угол. Небольшая комната была залита светом нескольких керамических ламп с множеством дырочек. В них горели угли, слабо освещая полумрак. Возле самой большой, в форме черепахи, сидел жрец и наставительно что-то внушал целому кругу мальчиков-послушников, примостившихся на полу.

Разговор шел на внутреннем языке жреческой касты, которым Акхан владел очень слабо. Когда-то он ненавидел мать за то, что она на целый год отправила его 10-летнего ребенка, в пещерные храмы под горой Атлан, где благородный принц беспрекословно выполнял роль простого послушника. Акхан и сейчас не сказал бы Тиа-мин спасибо. Но кое-какие знания он оттуда вынес.

— Только непосвященные думают, что Солнце находится в том доме, на который светит. — вещал жрец. — Ваши знания другие. Все на свете имеет обратную сторону, и эта обратная сторона — истинна для вас.

Акхан прислушался. Для маленьких учеников шел урок астрологии, их обучали тайной звездной системе, не той, которую знал акалель по лекциям в школе в Иссе.

— Говоря, что солнце находится в знаке, мы имеем ввиду, что оно на самом деле занимает противоположный знак и лишь бросает свои лучи на дом, на троне которого восседает…

Акалель потер лоб. Он очень давно не слышал ни слова на внутреннем языке ке-баль и с трудом улавливал смысл.

— Следовательно, — жрец звякнул колокольчиком, чтоб подчеркнуть значение своих слов. — Когда говорят, что Солнце является Тельцом, это означает на самом деле, что солнце находится в знаке противоположном Тельце, т. е. в Змее. Пока невежественные толпы поклоняются грубой силе и детородной мощи Аписа, посвященные почитают дом истинного обитания Солнца — дом Змея, символа скрытой духовной мудрости, доступные не каждому.

Повисла тишина. Дав послушникам переварить сказанное, учитель хлопнул в ладоши и заявил на простом атле:

— Теперь вы знаете, как правильно прочитать составленный гороскоп. Значение Солнца надо определять по противоположному знаку. Идите на башню, займитесь расчетами, а завтра вы покажите мне, что получилось.

Ученики возбужденно загалдели, вставая со своих мест и предвкушая совершенно неожиданные результаты новых вычислений.

Акхан прижался к стене, полагая, что вся процессия двинется в коридор. Но жрец пошел вглубь помещения, где оказался другой проход, и стал подниматься по нему вверх. Следом устремилась цепочка послушников.

«Ну и куда же мне теперь деваться? — подумал акалель, глядя в спину удаляющимся ученикам. — Неизвестно, сколько они там пробудут. Час? Два? До восхода?» Склонившись к тому, что больше часа детей все-таки не будут мучить картой ночного неба, Акхан решил повременить. Ход он теперь знал и намеревался выждать, пока жрец и послушники покинут обсерваторию.

Можно было тихо посидеть в углу, погревшись у лампы-черепахи, или, завернувшись в плащ, подремать за колонной. Акалеля погубило любопытство. «Если вход в башню здесь, то куда же ведет этот коридор?» Акхан справедливо полагал, что находится в самом начале пути. «Что дальше?» Его сжигал мальчишеский азарт. Сказки о глубинах храмовых лабиринтов и несметных сокровищах, хранящихся в подземных переходах, полных ловушек, только подзадоривали Принца Победителя. «По-моему, ты давно вышел из возраста, когда…» Акалель подавил внутренний голос. «А почему бы и нет? Меня хотят убить. Чем больше я узнаю, тем лучше. Одно Солнце в доме Змеи чего стоит! Теперь можно будет совсем иначе посмотреть на расстановку планет в моем гороскопе». «Идиот», — это было последнее, что сказал голос-хранитель, и надолго замолчал, скрываясь в глубинах души акалеля. «Видел я головы на тарелках, видел скелеты в лабиринтах», — добавил он на прощание, но больше уже не произнес ни слова.

Подумав немного, принц решил прихватить с собой одну из маленьких ламп-горелок. Обернув руку в плащ, Акхан подхватил с пола смешную свинью с дырочками и прижал ее к себе. Боком он ощущал приятное тепло. Дорога уводила вниз. Мелкие камешки со слабым шуршанием осыпались из-под сандалий акалеля.

Вскоре он оказался в круглой зале, из которой вело несколько проходов. Глаза принца уже привыкли к сумраку. В слабом красноватом свете горелки он различил, что стены внутри расходящихся коридоров выкрашены в разные цвета. Акхан напряг память, вспоминая их значения. Впрочем, здесь символический смысл цветов мог быть иным, прямо противоположным тому, что он знал. Принц находился в обители внутренних знаний жрецов, недоступных ему, как непосвященному. Вспомнив о Солнце, Акхан заколебался. От выбора пути зависела быть может сама жизнь блуждавшего по лабиринтам. «Тихо. Тихо. Не торопись! — одернул себя акалель. — Подземелье ориентировано по левой стороне. Здесь все наоборот».

Как воин, он знал, что иногда для того, чтобы выжить, нужно выбрать смерть. Принц свернул в проход, окрашенный траурным синим цветом и сразу же попал ногой во что-то мокрое и липкое. Акалель вскрикнул и наклонился. В ту же секунду слабый холодок свистящего рассекаемого воздуха прошел по его спине. До мурашек знакомое ощущение заставило командующего согнуться еще ниже и осторожно повернуть голову. В стене, покачиваясь, торчало толстое копье, пущенное невидимым устройством. Акалель не стал прикасаться к оружию из опасения, что сработает какая-нибудь другая ловушка. Он аккуратно поставил на пол грелку, чтобы вытащить ногу из странного желоба. Его ступня угодила в керамическую трубу, по которой струилась темная жидкость, издававшая острый, знакомый запах. Этот запах Акхан не перепутал бы ни с чем на земле: кровь и под землей оставалась кровью.

Сточный ручеек выходил из одной стены, пересекал коридор и углублялся в другую. Акалель поднял лампу и заметил, что точно такие же желоба были проложены по всему проходу через каждые десять шагов. Вспомнив обилие дворцовых пирамидок-алтарей во внутренних двориках, Акхан пришел к выводу, что сложная система керамических труб уводила жертвенную кровь сверху под землю.

Освещая коридор слабым огоньком горелки, принц двинулся дальше, ежеминутно ожидая нового подвоха. Какое-то время ему казалось, что он слышит в смежных проходах отдаленный гул чьих-то голосов, но потом и они исчезли. «Приключений на свою голову ищешь? — ехидно поинтересовался проснувшийся внутренний голос. — Лучшее в твоем положении — тихонечко брести домой». «Как бы не так». — подумал принц. Сколько он себя помнил, всегда шел наперекор занудливому типу, сидевшему у него внутри и начинавшему брюзжать по малейшему поводу.

Сейчас Акхан стоял на пороге небольшого зала со ступенчатым потолком, напоминавшим своды погребальной камеры. Вдоль стен чинно сидели каменные изваяния богов в звериных масках. Посреди стоял открытый саркофаг без крышки. Все было покрыто тонким слоем копоти, словно здесь был пожар. Горелка неожиданно зачадила готовясь погаснуть, и только тут акалель ощутил, какая пронизывающая, прямо-таки ледяная сырость, стояла кругом.

Будучи человеком ученым, принц решил не лезть сразу к гробу, а осторожно обойти камеру, держась левой стены. За что внутренний голос духа-хранителя отозвался о нем с большой похвалой. Каждая из статуй была неплотно придвинута к стене, образуя небольшой проход. Все они скрывали собой аккуратно замаскированные ременные устройства с копьями, массивными неподвижными луками, окованными медью, плевательные трубки и еще бог знает какую ерунду, которую акалель вывел из строя, осторожно перерезая тонкие ремни.

Не уверенный в том, что он обнаружил все сюрпризы, Акхан все же решил выбраться и с достойной восхищения быстротой кинулся к саркофагу. Гроб был пуст. Внутри него начинались каменные ступеньки, уводившие еще ниже. Принц поежился и полез, не взирая на отчаянные протесты внутреннего голоса. С каждой ступенькой ему становилось все холоднее. Шерстяной плащ уже не спасал.

«Я в царстве мертвых, — сказал себе акалель, — может и не стоило сюда забираться, но…» Он не успел закончить мысль, потому что ступеньки под его ногами вдруг кончились и тесный проход оборвался в огромную пещеру, чудовищные размеры которой акалель скорее ощутил, чем смог увидеть. Он вдруг почувствовал, что его пальцы совершенно онемели. «Боги, что это? Лед? — он нагнулся, чтоб нащупать пол рукой. — Вода? Камень?»

Пещера была беспредельна, но несмотря на это узкая скользкая дорожка вела только вдоль обледенелой стены, по которой продолжала слабо струиться вода. Дальше следовал крутой обрыв, неровные расщелины и трещины с опасными краями. Так что, упав с тропинки, Акхан живо сломал бы себе шею.

Странно, что его горелка все еще давала слабый свет, отражавшийся в ледяной поверхности стены, за которой… «Нет, этого не может быть!» За которой глаз акалеля, казалось, различал размытые очертания громоздящихся друг на друга саркофагов. Веками и тысячелетиями эти древние гробы вмерзали в струящуюся с потолка воду и застывали в ней. Многие раскололись, предоставив обледенению безобразные останки своих хозяев. «Да хранит меня змееногая Атлат!» — Акхан торопливо начертил в воздухе оберегающий знак и, стараясь не смотреть через стену, двинулся дальше.

Прошло не менее часа карабканья по тропе, когда ноги акалеля вдруг неудержимо заскользили. Ему показалось, что он сорвался с узкой дорожки. Но дело обстояло еще хуже. Сама дорожка превратилась в сплошной ледяной желоб, и, упав на плащ, принц помчался по ней, как по горке, безуспешно пытаясь удержаться рукой за гладкие, ребристые от наплывов застывшей воды стены.

Желоб уходил еще ниже, вглубь земли. Акхан несся по нему с все возрастающей скоростью, он уже несколько раз ударился затылком, вновь рассадил колени и локти. Ему казалось, что внутри него все мышцы давно разорваны, и он напоминает кожаный мешок с костями.

Принц понял, что страшный, изматывающий холод отступил, только когда его ноги, вместо льда, заскользили по отполированному камню, обжигавшему кожу из-за слишком большой быстроты движения. Акалель еще несколько минут по инерции летел вниз, прежде чем уткнулся головой в стену и затих.

Он не знал, долго ли пролежал в страшном туннеле, но когда пришел в себя обнаружил, что всего в нескольких метрах от того места, где затормозили его ноги, проход резко обрывался в какую-то дыру. Из дыры дышал жар и сиял яркий, желтовато-красный свет. Акхан почувствовал, что его тело теперь скользкое и липкое, а шерстяной плащ на спине стал влажным. Волосы на голове взмокли. «Я в аду», — поздравил себя акалель, с трудом поднимаясь на четвереньки. Все тело ломило, содранные ладони ныли. «И куда теперь?» Он пошел к краю и выглянул из прохода.

Внизу клокотало и подпрыгивало живое пламя. Огромные массы жидкого металла дышали и двигались на дне глубокого кратера. Принц поразился, как, наверное, далеко от дворца и желанной башни обсерватории он сейчас находится! Надо было выбираться. Идти назад не имело смысла, бесконечный ледяной туннель не позволил бы ему вскарабкаться по своим гладким стенам. Вперед? Но куда? Дорога обрывалась в пропасть. На мгновение Акхану показалось, что самое разумное в его положении — покончить жизнь самоубийством, прыгнув вниз в раскаленную лаву. «Дурак я, дурак! — он горестно обхватил голову руками. — Куда меня понесло?»

Минуты отчаяния сменились тупым оцепенением. Акхан сидел у стены, тяжело хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Яркие отблески пламени плясали на камнях. Поборов приступ дурноты, акалель снова выглянул через край прохода и замер. Далеко впереди, на другой стороне подземного кратера темнел черный провал — там туннель продолжался. Вероятно, он был продолблен в толще слишком близко к полости с кипящей лавой, и часть коридора со временем осыпалась вниз. Осталась только жалкая кромка очень ненадежных камней, ведущая вдоль отрицательно изогнутой стены. Кое-где камней не хватало, и все же это был единственный путь. Акхан смотал с плеча веревку, его руки чуть вздрагивали, когда он делал на конце скользящий узел.

«Может быть, может быть», — цедил он сквозь зубы. Предпочтительнее было бы сразу прыгнуть в кипящую лаву, чем так мучиться. И все же Принц Победитель захлестнул ремень за довольно увесистый, шероховатый камень впереди, обмотал веревку вокруг пояса и полез. «Вообще-то раньше у меня руки были крепче, — сказал он себе, преодолевая первые 20 локтей, — или зад легче… Просто ты устал, — неожиданно и очень спокойно подбодрил себя Акхан. — Ну же, мальчик, мы в прекрасной форме. Здесь, как в кузнице, чего же ты хочешь?»

Руки саднило, из-под ногтей выступила кровь. Достигнув камня, за который была зацеплена веревка, акалель оседлал его и позволил себе отдохнуть несколько минут. Потом он выбрал следующую мишень для броска. Выступ в скале казался очень удобным. Здоровенная обломившаяся глыба с плоским верхом. Если б Акхан добрался до нее, он смог бы отлежаться и перевести дух.

Дважды веревка соскользнула, но, наконец, зацепилась довольно прочно. «Во имя всех богов ведомых и неведомых!» — взмолился принц, проверяя крепость веревки. Руки акалеля вцепились в край стены, ноги осторожно ощупывали выступ. От жара голова командующего кружилась, он не различал ничего, кроме краешка стены, по которой двигались его ладони. На мгновение у него снова возникло ощущение, что он не один, хотя сейчас никаких отдаленных голосов в далеком коридоре не слышалось. Анализировать свои чувства при таком напряжении не было никакой возможности. Желанный камень казался близко — всего в нескольких локтях. Еще. Еще немного. Вот он уже может поставить ногу на гладкий широкий кусок гранита. Акалель утвердил всю стопу на прочной черной поверхности и с наслаждением отпустил вторую руку.

Принц не сразу понял, откуда долетел треск. Казалось он идет из самой глубины стены. В следующую минуту Акхану почудилось, что у него лопаются барабанные перепонки. Ременная петля, закрученная вокруг пояса, резко дернула его вниз. Хвала Атлат, глыба раскололась не вся. Сейчас веревка захлестывала увесистый кусок камня, тянувший принца в пропасть. Если б выступ оторвался целиком, акалель уже полетел бы огненную бездну. Теперь же он висел на руках, ухватившись за едва заметные щербины в стене и с ужасом чувствовал, как с каждой секундой его руки все больше сползают вниз. «Если есть на свете Бог, которого я не знаю, пусть он поможет мне!» — выдохнул принц, чувствуя, что разжимает пальцы.

Краем глаза он увидел какой-то странный блеск у своего пояса и вдруг осознал, что проклятая веревка больше не тянет его в кратер. В следующую минуту чьи-то очень сильные руки схватили принца за запястья и потащили вверх. Акалель успел упереться ногой в край раскрошившегося выступа, а другую сунуть в расщелину. Еще через минуту спасительные тиски чужих ладоней вцепились в пояс принца и рывком перекинули Акхана за край небольшой площадки чуть выше кромки осыпавшегося туннеля. Вероятно, раньше она образовывала часть свода.

— Ульпак? — не имея возможности выдохнуть, выдавил из себя принц.

— Пусть акалель молчит, пусть дышит.

Тольтек перевернул Акхана на спину и, скрестив руки, резко нажал на живот, облегчив вздох.

Несколько минут принц лежал, запрокинув голову. Перед глазами плыли черные круги, потом осознание происходящего начало возвращаться к нему.

— Как ты сюда попал? — спросил он у ягуара, невозмутимо сидевшего рядом, скрестив ноги и опершись спиной о стену.

— Акалель шел, Ульпак тоже. В чем вопрос?

— Разве ты везде ходишь за мной? — поразился Акхан.

Тольтек молча кивнул.

— И позавчера ночью?

Снова кивок.

— Это ты вытащил меня через крышу?

— Нет, Камасоц! — ягуар хрипло расхохотался. — Акалель умеет думать? Ульпак уже все сказал.

— Подожди. — Акхан тоже сел. — А веревка? Ты подбросил мне веревку с узелками? Ты что-то знаешь? — принц схватил ягуара за плечо, от чего пошатнулся и чуть не потерял равновесие. Тольтек подхватил его за локоть и удержал.

— Ульпак знает, кому принадлежал пояс. — пояснил он.

— Откуда у тебя обрывок? — Акхан облизнул пересохшие губы. Казалось, он забыл о том, где они находятся.

Ягуар пожал плечами.

— Это важно?

— Да. — тяжело дыша от жары, прохрипел акалель.

— Хорошо. — ягуар нахмурился. — Женщина бежала к побережью. Отряд Ульпака наткнулся на нее в дне от Шибальбы. Потом она сбежала, остался пояс.

— Обрывок. — уточнил принц, прищурив глаза.

— Да. — кивнул тольтек. — Наши желания не совпадали, пояс порвался.

— Ты ее изнасиловал? — голос акалеля, наконец, набрал нормальную жесткость.

— Она была моей добычей. — пожал плечами Ульпак.

— А ты моей. — резко бросил принц, отвернувшись. — Почему я не убил тебя?

— Не знаю. — спокойно ответил тольтек. — Если не платить болью за боль, сердце разорвется, не получая удовлетворения.

— Разве есть удовлетворение в чужом горе?

— Есть. — кивнул ягуар. — И большое. Муки врага такое же наслаждение, как хорошая женщина.

— Я твой враг. — вздохнул Акхан. — Почему бы не скинуть меня вниз?

— Ульпак хотел бы, но не может. — покачал головой ягуар. — Акалель дважды спас его, теперь он связан.

— А когда ты пару раз спасешь меня, сможешь со спокойной совестью перерезать мне горло и бежать?

— Бегут трусы. Ульпак уйдет.

— Так перережешь или нет? — Акхан смотрел на ягуара с легкой усмешкой.

— Нет, — покачал головой воин, — но… — он помедлил, — Ульпак найдет способ отомстить за то, что ты акалель смеется над ним, когда он не понимает.

— Не сердись. — принц хлопнул его по плечу. — Смех отличает нас от животных. Для меня большое счастье, что я встретил тебя.

— Для Ульпака тоже.

— Мы оба могли бы быть мертвы.

— Уже четыре раза. — с неожиданной наивностью подтвердил ягуар.

Акхан хмыкнул.

— Сколько тебе лет?

Тольтек дважды выкинул пальцы на обеих руках.

— Я старше тебя. — удовлетворенно кивнул акалель. — Не на много. — он показал ягуару еще пять пальцев.

Но тот покачал головой.

— Белые атлан живут долго. Мы живем не больше, — ягуар снова четыре раза разжал оба своих кулака, — поэтому Ульпак старше.

— Вы просто умираете молодыми. — ответил принц. — Со временем твой народ научится лучше лечить болезни, и тогда дети будут выживать чаще, а старики жить дольше. Даже… — для большей выразительности своих слов акалель шесть раз показал тольтеку разжатые кулаки.

На лице ягуара выразился откровенный ужас.

— У нас один старик жил так долго, что у него вылезли все волосы и выпали все зубы. Это наказание богов! Пусть великая мать Шкик хранит Ульпака от такой судьбы.!

— У тебя и так нет передних зубов. — рассмеялся Акхан. — И потом, — он посмотрел вниз, — два дурака рассуждают о старости, сидя в преисподней!

— Акалель опять смеется. — с недовольством заметил тольтек. — Почему белым атлан все кажется смешным?

— Потому что мы вырождаемся, — улыбнулся принц, — и ничего не можем противопоставить этому кроме усмешки. Я же не виноват, что ты лишен представлений о природе веселого.

— Нет, почему же? — фыркнул ягуар. — Ульпак очень смеялся, когда слушал, как акалель шел по коридору. Стадо лам не стучало бы копытами громче!

— Ты лжешь. — принц резко повернулся к нему. — Я могу 12 суток преследовать добычу так, что она и не заметит. Я вообще хожу бесшумно!

— По алоевым кустам и крокодиловым ямам.

— Сопляк! — обозлился Акхан. — Я лучший охотник в Хи-Брасил.

— Среди атлан, может быть. — невозмутимо пожал плечами Ульпак. — А у нас акалеля схватили бы сразу после того, как он вышел из шатра.

— Кончится тем, что я сброшу тебя вниз. — заявил Акхан. — Давай подумаем, как выбираться дальше.

— Белые атлан очень любят думать. — ягуар отцепил от пояса акалеля оставшийся обрывок веревки и привязал его к своей собственной, от чего ременная петля тольтека удлинилась.

6

Кода страшное, клокочущее жерло горы было уже за спиной, а двое товарищей по несчастью исцарапанные и взмокшие оказались под спасительной тенью бокового туннеля, продолжавшегося по другую сторону пропасти, ягуар сказал:

— Начиная этот поход, Ульпак дал бы много раковин и шерсти за то, чтоб вождь белых собак и вся его армия оказались там, внизу.

Акалель хрипло рассмеялся, но лицо его недавнего врага оставалось серьезным.

— Повелитель атлан мало знает, — презрительно бросил он, — А Ульпак не может снять с его глаз повязку, пока он не стал человеком из священного рода Ягуаров.

Акхан выпрямился.

— Чего ты хочешь от меня?

Тольтек тоже встал.

— Готов ли акалель забыть, кто он, и назвать Ульпака братом?

Принц тяжело сглотнул. Только что этот человек спас ему жизнь, но признать его, тольтека, грязное животное с гор, равным? В душе Акхана всколыхнулась волна предубеждения против всего, что не несет на себе печать высочайшего духа атлан. Но вместе с тем он мучительно желал знать, что скрывается за словами Ульпака. Акалель уже понял, что его пленник — не простой тольтек, не только в силу своего царственного рода, но и благодаря племенным тайнам, к которым он сопричастен. А эти тайны… Тайны всегда интересовали Акхана, но сейчас он особенно остро ощущал, что знание, самое неожиданное и пришедшее невесть откуда, может вывести его голову из-под удара.

Командующий поднял глаза на своего спутника, который с легкой усмешкой разглядывал принца «белых собак», и вдруг понял, что для сына священного Ягуара подобное предложение является настоящим святотатством. Что рослый краснокожий тольтек сам относится к людям из-за моря с не меньшим отвращением, чем атлан к своим рабам, и что в его душе уже отборолись и угасли те чувства, которые сейчас мучают акалеля.

— Разве ты не нарушишь табу своего народа, поступая так? — спросил Акхан, опустив глаза.

— Что значит запрет для того, кто сам его устанавливает? — пожал плечами Ульпак. — Решай. Ты из тех, кто может.

— Я решил, — акалель сделал шаг вперед. — Меня назовут извращенцем, но я согласен.

— Ульпака назовут предателем, — усмехнулся ягуар, — и все же он сказал то, что сказал, и сделает то, что сделает.

Воин достал из-за пояса кремневый нож и, согнув руку в локте, быстрым движением рассек себе вену.

— Теперь ты.

Акхан в точности повторил его движение.

— Во имя матери Шкик, стань человеком из рода Ягуара и прими в себя его священную кровь.

Принц и Ульпак соединили руки, и их густая алая кровь, стекавшая по локтям, смешалась.

— Теперь ты стал одним из нас, и для тебя табу — убить человека ягуара. Но это еще не все. Ты получил кровь царей-ягуаров — высшее достоинство, которое может желать смертный…

Принц хмыкнул, но Ульпак даже не заметил этого.

— Акалель имеет право на те знания, которыми обладают владыки ягуаров. — продолжал он. — Пошли, дорога не покажется тебе короткой, а рассказ Ульпака забавным.

Они двинулись вглубь туннеля. Акхан зажимал рассеченную руку, из которой все еще сочилась кровь. Тольтек, казалось, не ощущал раны, она быстро перестала кровоточить, и сын Ягуара легко скользил вперед, не обращая внимания на темноту. Какое-то время рыжее зарево, исходившее из недр вулкана освещало им дорогу, но после нескольких понижений каменного коридора страшный свет угас, оставив спутников в кромешной мгле.

Акалель поежился, представив себе, какая страшная громада мрака давит на них со всех сторон. Принц не любил подземелий и обычно старался избегать всякого знакомства с ними. Но сегодня он заставил себя спуститься в недра холма под дворцом, чтоб попасть в обсерваторию… Напрасные мечты. Только змеиный ум Атлат знал теперь, где он находится, и как отсюда выйти!

Впрочем, тольтек, как видно, не испытывал в темноте никакого неудобства.

— Скоро акалель научится. — сказал он, когда Акхан в очередной раз приложился лбом о выступ скальной породы над головой.

— Чему научусь?! — вспылил принц.

— Видеть. Видеть там, где нет света.

Акхану показалось, что его спутник улыбается в темноте.

— Все несчастья из-за этой горы. Ее постоянно трясет. — тихо начал Ульпак. — Давным давно она называлась Ку-очит-баль, что значит Гора Большого Змея. Теперь зовется Ши-баль, что значит Дом Змея, или Дом Мудрых, что одно и тоже.

Акхан кивнул. Примитивные лингвистические штудии его тольтекского спутника шли во вполне верном направлении даже по утонченным языковым меркам атлан.

— Не ясно только, откуда здесь гора. — сказал он. — Я спускался в насыпной холм под дворцом.

— Холм под дворцом? — рассмеялся Ульпак. — Он остался в 30 полетах стрелы отсюда. Великая гора соединена с ним подземными ходами. Их здесь нарыто столько, словно сотня короедов трудилась над куском дерева. Акалель прошел под долиной и вновь оказался в горной цепи. Великая гора…

— Что-то я не видел здесь ничего великого. Все горы, как горы. — недовольно фыркнул Акхан.

— Верно. — кивнул Ульпак. — Раньше — сто и двести поколений назад — она была значительно выше, а теперь осыпалась. Но свою мощь таит в недрах. Акалель видел это сам.

Принц должен был согласиться.

— Там, в глубине, в кипящей лаве, живет Великий Змей, который своими кольцами обвивает весь мир, а самый кончик его хвоста как раз и находится в жерле горы. — продолжал Ульпак. — Раз в 20 001 год твари становится жарко от бушующего вокруг огня. Она начинает ворочаться и бить хвостом внутри горы. Земля вокруг трясется, рушатся целые города, море приходит туда, где раньше орлы откладывали яйца, а дно с подохшей от безводья рыбой взмывает к небесам. Гибнет столько людей, что бывает некому продлить род человеческий, и боги создают людей заново…

Акхан хотел ядовито осведомиться, почему Змею не жарко в остальные 20 000 лет, но промолчал, понимая, что Ульпак посвящает его в святая святых своего народа и не стоит при нем обнаруживать свой разъедающий душу атланский скепсис.

— Заставить тварь угомониться можно только, принося ей жертвы. — рассказывал ягуар. — Кровь обреченных на великое приношение проходит сквозь землю и по капельке попадает на шкуру Змея, охлаждая его. Идет пар. Потом опять начинает трясти и снова нужно много жертв.

— Сколько же людей надо, чтоб пар пошел? — не выдержал акалель.

— Столько, чтоб их головами можно было вымостить дорогу от Шибальбы до самой горы Ши-баль. — не почувствовав иронии, ответил Ульпак.

— Где же их взять? — не унимался принц.

— Там же, где и всегда. — пожал плечами ягуар. — На войне. Разве в Атлан не все пленные приносятся в жертву богам?

— Не все. — тихо сказал Акхан, понимая, что его собеседник прав. — Не все, но многие, особенно здесь, в Ар Мор.

— Акалель говорит так, будто раньше он этого не знал. — в голосе Ульпака послышалось удивление.

— Нет, почему, знал. — почти через силу признался принц. — Но я никогда не был в Ар Мор и не видел, сколько… и как…

— Акалеля это удивляет?

— Нет, просто… — Акхан не знал, как объяснить собеседнику то, что он и сам не мог для себя сформулировать. — Я привык убивать на войне, а все, что после — не для меня.

— Слова воина. — одобрил тольтек. — Ульпак тоже считает, что остальное — дело жрецов.

— Я не то хотел сказать. — Акхан осекся, понимая, что сейчас он не донесет до ягуара своих мыслей. — Так почему именно теперь понадобились пленные? Цикл подходит к концу.

— Повелитель белых атлан догадлив. — кивнул Ульпак. — Настал 20 001 год, и чтоб мир пережил его, наши женщины и дети вот уже второй месяц не спят по ночам, а воины ушли в долину за головами белых псов. Все роды. И Летучие мыши, и Броненосцы, и Тапиры, и Туканы, и Кайманы с болот. Все приняли участие в походе.

— Понятно. — кивнул Акхан. — Значит ваше нападение на долины Ар Мор не имело целью простой грабеж?

Ульпак выпрямился, его глаза засверкали в темноте.

— Дети великой матери Шкик не берут чужого. Их цель — смерть. Своя или врагов — это по обстоятельствам…

— Да? А как же Броненосцы и Летучие мыши? — сладким, как мед, голосом осведомился Акхан. — Ваши роды-предатели перешли на сторону Атлан, если мне не изменяет память, из-за распрей по поводу добычи.

— Акалелю изменяет не память, а знание. — усмехнулся Ульпак. — Роды, которые он называет предателями, вовсе не перешли на сторону Атлан. Они выполняют приказ своих жрецов, которыми, как и вашими жрецами, управляют духи Туудума. Жрецы Шибальбы знают обо всем и участвуют в великом жертвоприношении.

— Можно пояснее. — попросил Акхан, у которого в голове не укладывалась мысль, что «тени богов» могут быть за одно с грязными шаманами дикарей, напавших на Ар Мор. — Туудум — ваш священный город в горах?

— Не город. Не наш, и не ваш. — вздохнул ягуар. — Его боятся и ему поклоняются все: и тольтеки, и белые атлан — ибо сила есть сила для всех. Туудум был всегда. И когда тольтеки заселили горы, и когда атлан на своих кораблях пришли в Ар Мор. Жрецы Шибальбы — лишь ученики духов Туудума. Также как и наши шаманы. Но сам Туудум не принадлежит никому. Говорят, его каменные кольца сродни Лунному кругу, как символу мертвой головы, которая принесена в жертву Змею, опутавшему Землю.

— Лунный круг, — как зачарованный повторил Акхан, почти перестав слушать. — Но и меня сюда послал Лунный круг. Так у нас называют… Впрочем, как я объясню тебе то, чего и сам толком не знаю?

— Ульпак этого тем более не ведает. — вздохнул ягуар. — Но одно он знает точно: духи Туудума предсказывают великое сотрясение земли. Такое сильное, что все прежние перед ним — детские игрушки. Вроде тех, которые я делал в кузнице. Жрецы знают обо этом. И им нужны жертвы. Все равно какие.

Акхан вытер ладонью пот, выступивший на лбу.

— Мой народ спустился с гор и резал белых атлан, пока здесь не было армии. Потом пришел акалель, и его влйска разбили моих соплеменников. И снова была кровь. Потом армия акалеля должна двинуться к Тулану и с помощью Броненосцев и Летучих мышей разбить остальных тольтеков, чтобы опять были жертвы. Как можно больше. А когда ряды твоих солдат станут жидкими, как песок в кулаке, Броненосцы и Летучие мыши должны ударить в спину и уничтожить остатки войск атлан. Земля Ар Мор примет любую кровь, лишь бы она была человеческой.

— Роды-изменники так уверены в победе? — поморщился принц. — Будь у меня здесь хоть один корпус нормальных войск, а не эти… — он осекся. «Не эти каторжники!» Значит ему специально дали необученных солдат для того, чтоб их легче было убивать?

— Из Ар Мор не должен вернуться никто. — подытожил Ульпак. — Ни к нам в горы, где и так народу больше, чем дичи, ни за море.

— Внизу плодородные долины. — недовольно фыркнул Акхан. — Они далеко не все заселены…

— Кому нужна земля в долинах, если все полетит к змею в преисподнюю? — постучал себя кулаком по лбу Ульпак. — Пусть акалель думает, что говорит.

— А зачем ты мне все это сообщил? — зло осведомился Акхан. — Плевать я хотел на жрецов Шибальбы, Туудум и Лунный круг! Я не поведу армию на убой, ради каких-то духов.

Ульпак с восхищением смотрел на него.

— Шкик, моя сестра, говорила, что я встречу человека, который может изменить все, ибо в нем любовь богов к нашему миру становится по-настоящему сильной. Она говорила, что этот человек может перешагнуть через любые табу. Он не побоится ни Лунного, ни Солнечного круга, ибо обратится к большему, чем луна и солнце, к тому, кто их создал и кто укрыт от нас. Я спрашивал Шкик, как найти такого человека, а она сказала — ты сразу его почувствуешь, потому что он и поступает, и думает не так, как все. Когда акалель отказался кормить свою ненависть, Ульпак понял, что нашел того, кто был предсказан. Ульпак счастлив, что стал братом Сына Солнца.

— Что ты несешь? — принц устало провел рукой по лбу. Ему по уши хватило тех сведений, которые он только что почерпнул, чтоб понять, зачем его армию собрали из отпетых висельников, о гибели которых дома, в Атлан, никто не пожалеет. Оставалось понять, почему во главе обреченных войск поставили именно его — Принца Победителя, грозу лемурийских пиратов и черных повстанцев Та Кем, красу и гордость дагонисских триумфальных шествий? До сих пор Акхна был любимцем судьбы, и, хотя в сердце его с каждым годом становилось все холоднее и суше, никто не назвал бы лучшего военачальника белых атлан подходящим жертвенным козлом. А ведь Лальмет пыталась ударить его ножом именно в висок, так, как и положено пробивать дыры в черепе жертвенного животного.

Кусочки страшной мозаики начали с покоробившей Акхана ясностью складываться в большую картину, от которой акалелю стало не по себе.

— Что ты несешь? — повторил он. — С чего бы мне спасать мир от землетрясений? Да и как?

Принц хлопнул тольтека по плечу, но ягуар отстранил его руку и, серьезно глядя в лицо, сказал:

— Это будет не сейчас. День акалеля настанет. Но не теперь. Ульпак должен был сделать все, что мог, чтобы повелитель белых атлан остался жив, и он сделал. Теперь миссия Ульпака исполнена. Он больше не должен акалелю ничего, и он соединил свою кровь с кровью врага и стал его братом, чтоб глаза акалеля открылись для мира ночи, с которым в родстве народ ягуара. Это поможет акалелю лучше чувствовать опасность и уничтожить своих врагов во мгле.

Туннель стал расширяться, и вскоре впереди забрезжил слабый свет. Спутники потревожили несметные скопища летучих мышей, которые ринулись с потолка прямо им под ноги, испуганные звуком человеческих шагов.

Вскоре каменные стены расступились, выпуская побратимов из подземного лабиринта. Красноватое крошево горной породы шуршало под ногами. Ослепительное полуденное солнце било в глаза. «Сколько же я провел под землей? — подумал Акхан. — Во дворце меня, наверное, уже ищут! — он усмехнулся. — Пусть ищут. Я сегодня узнал столько, что никакой гороскоп не нужен!»

— До города пол дня пути. — бесстрастно сообщил Ульпак. — Надо еще спуститься в долину.

— Что ж, попробуем хотя бы дойти до армейского лагеря, там нам дадут лошадей.

Уже поздно вечером Акхан и Ульпак попали в Шибальбу. Акалелю не удалось скрыть свое отсутствие. Ему пришлось долго и утомительно доказывать, что его не похитили, не убили, не расчленили и не спрятали на дно Сенота. Поэтому, когда он освободился от яростной кутерьмы жрецов вокруг себя, пленного ягуара нигде не было. Тольтек исчез. Даже Вард на встревоженные вопросы принца только разводил руками. Одновременно из конюшни пропал Бэс. Когда Акхан услышал последнюю новость, он тихо хмыкнул: «Ульпак найдет способ отомстить акалелю за то, что тот все время над ним смеется», — вспомнил принц. Тольтек уехал, потому что считал себя отныне свободным, и взял коня, чтоб укоротить язык своему кровному брату. Акхан грустно улыбнулся. Ему не было жаль Бэса, но он успел привыкнуть к Ульпаку, и теперь, когда вокруг него на цыпочках ходила смерть, предпочел бы, чтоб ягуар остался здесь.