Я бросился через всю комнату и сгреб Слэппи за плечи. И затряс, затряс изо всех сил.
Из его открытого рта вырвалось хихиканье.
Я шваркнул его спиной в стену. Моя грудь вздымалась. Я с трудом дышал.
— Не называй меня сыном, — сказал я.
Он снова захихикал.
Как такое может быть? Он же просто кукла. Он сделан из дерева и пластмассы.
Снизу доносились голоса. Все говорили наперебой.
— Послушай их, — сказал я. — Послушай, как они огорчены. Они хотят показать меня врачу. Они знают, что я так себя не веду. Они знают, что я говорил это не от чистого сердца.
— Непруха, — буркнул болванчик.
— Зачем? — закричал я. — Зачем ты заставляешь меня творить такие ужасные вещи?!
Его глаза мигнули.
— Зло — само по себе награда, — произнес он. — Расслабься, сынок. Ты научишься любить его!
— Не-е-е-е-ет! — выкрикнул я. — Нет, не научусь. Ты должен остановиться. Ты должен оставить меня в покое!
— Успокойся, сынок, — сказал болванчик. — Я горжусь тобой. Ты проделал долгий путь. Ты был лучшим, добрейшим, милейшим на свете ребенком. А теперь ты так же жесток и безумен, как я. — Он хохотнул. — Есть чем гордиться!
— Нет. Ни за что… — запротестовал я. — Ты не можешь…
Послышалось чириканье. Комната задрожала.
Сидя на кровати, Слэппи откинул голову назад. Он распахнул свой деревянный рот и расхохотался.
И… и… я ничего не мог с собой поделать. Я не мог владеть собой.
Я тоже откинул голову назад — и захохотал вместе с ним.
Я хохотал и хохотал. Безумным, страшным смехом.
Я не мог остановиться, даже когда увидел, что кто-то возник на пороге.
Рэйчел. Она стояла в дверях. Смотрела на меня во все глаза, руки на поясе — а я смеялся вместе с болванчиком.
Я не мог остановиться, пока она не закричала встревоженно:
— Джексон, что тебя так насмешило?!