Сын атамана

9

Россия. Окрестности Пскова. 24.07.1707.

В конце июля 1707-го года большинство донских полков находились под Псковом. Жаркая и душная летняя ночь, а пуще всего тучами налетавшие с болот злые комары, не давали казакам житья. И дабы защититься от безжалостных кровопийц они разводили дымные костерки, а потом, сидя рядом с ними, вспоминали родину и свои семьи.

Однако не комары и духота мешали уснуть походному атаману Максиму Кумшацкому. Неясные шевеления среди рядовых казаков, сотников и полковников, и непонятные гонцы от одного полка к другому – именно это беспокоило атамана до такой степени, что трудно было глаза сомкнуть. Что-то затевалось среди казаков, назревало, и самое плохое, он об этом ничего не знал.

Словно вторя невеселым думам Кумшацкого, возле одного костра затянули песню, а еще за несколькими подхватили:

«Хорошо поют, гладко и от души, – подумал Кумшацкий, – но песня запрещенная, разинская. Не ровен час, услышит кто-то из пехотных офицеров, греха не оберешься. Ладно, если немчура приезжая – эти ничего не поймут. А если кто из поместных дворян? Они сразу к царю и его ближним людям жаловаться побегут».

Выглянув из палатки, атаман позвал певунов:

– Прекратить запретные песни! Отставить печаль! Давай что-нибудь развеселое.

– А чего веселиться? – отозвались от ближайшего костра. – К нашим хатам каратели царские подступают, а мы здесь, интерес чужой защищаем.

– Кто таков!? – озлился Кумшацкий. – Ко мне! Живо!

Походный атаман вышел из палатки и к нему подбежал молодой казак.

– Кто таков? – повторил походный атаман.

Казак вытянулся во фрунт, пребывание в царском войске начинало сказываться на донской вольнице, и ответил:

– Третьей сотни, Черкасского полка, Зимовейской станицы, казак Степан Пугач, – представился он.

– Откуда сведения, что к Дону царевы войска идут?

Пугач замялся, но ответил:

– Люди с родных краев прибыли, вести принесли, по полкам ходят и говорят такое.

Кумшацкий прижал голову казака к своей и прошептал:

– Ты тех людей найди и скажи, что я с ними сегодня говорить хочу, ждать буду.

Казак кивнул головой:

– Сделаю, атаман…

Уже после полуночи, когда лагерь забылся тревожным и душным сном, к палатке походного атамана подошли двое. Один остался стоять в тени деревьев, а второй направился к атаману, который, покуривая трубку, сидел на широком пеньке.

– Поздорову ли дневал, атаман? – поприветствовал пришелец Кумшацкого.

– Слава Богу! – ответил тот. – Ты кто?

– Ты меня знаешь, Максим. Я Некрасов Игнат, мы с тобой вместе у Шереметева служили.

– Вспомнил тебя, – атаман хлопнул по пеньку ладонью. – Ты офицера-немца убил, когда он солдатам зубы палкой вышибал.

– Было такое, – подтвердил Игнат.

– Зачем по полкам ходишь и людей разговорами смущаешь? Или ты подсыл царский, чтобы казаков на верность проверить?

– Нет, я не подсыл. Прямиком с Дона к вам. Сейчас, пока мы с тобой разговоры ведем, может статься, в твою станицу царские солдаты входят, беглых ищут, а у тебя зять как раз из таких. Осиротеют твои внуки, когда батьку ихнего на цепи в Воронеж потянут.

Атаман весело усмехнулся:

– Сховают зятька дорогого до поры, и никто не отыщет.

– Не в этот раз, Максим. Царь князя Долгорукого послал, и когда мы сюда ехали в Воронеже солдат из его команды видели. И ты хочешь – верь, а хочешь – нет, но только этот отряд уже к Дону подходит.

– Кто из Долгоруких? – спросил Кумшацкий.

– Юрий Владимирович, полковник.

– Да… – задумчиво протянул атаман. – Тот шутить не станет, знаю его, будет зверствовать в полной мере. От кого вы прибыли и чего хотите?

– Нас послал Кондратий Булавин из Бахмута. Он собрал на круг атаманов, и они порешили, что надо дать царю отпор. Кондрат станет новым войсковым атаманом – это точно. Все казачьи полки верхами, с тороками на заводных лошадях, по пути сжигая все военные магазины и грабя обозы, должны вернуться на Дон. В серьезный бой не вступать. От Булавина к тебе письмо имеется. Если бы ты меня не позвал, завтра я сам бы к тебе пришел.

Некрасов протянул походному атаману лист бумаги. Кумшацкий откинул полог палатки и при свете горевшей внутри свечи принялся читать послание, временами шевеля губами и про себя проговаривая слова. Наконец, он закончил и спросил:

– Полковники читали?

– Да, все, кроме тех, кто на финляндской границе службу несет. Но и к ним уже гонцы отправлены.

– Почему сразу ко мне не пришли?

Игнат усмехнулся и хмыкнул:

– Хм! А то я не понимаю, что ты бы нас сразу в колодки забил. Теперь-то казаки все знают, волнений все одно не избежать. И хоть как оно повернись, а половина полков все равно домой уйдет.

– А если я откажусь в вашем бунте участие принять?

– Неволить тебя не станем, – ответил Игнат. – Уведем казаков, сколько сможем. А когда Булавин с сечевиками на Дон придет, то помни, у тебя там дом и семья, а здесь только ложь и враги. Выбирай, с кем ты будешь в одном строю стоять.

– Ладно, – сдался походный атаман – я с вами. Поутру соберем полковников и решим, как быть.

– Клянись! – потребовал Некрасов.

Кумшацкий вынул нательный крест и, поцеловав его, произнес:

– Клянусь быть заодно с атаманом Булавиным и стоять за вольный Тихий Дон до конца!

Чуть свет в палатке Кумшацкого собрались командиры казачьих полков и решили сегодня же в ночь, вернув разъезды, уходить из расположения армии генерала Боура на Дон, для начала двинувшись на Старую Руссу. Дальнейший их путь лежал на Тверь, а затем, обходя Москву, взять которую наличными силами возможности не было, идти на Тулу, где разграбить и пожечь оружейные заводы. Потом Козлов, Липецкие заводы и Воронеж, а после него уже домой.

По дороге необходимо распространять среди крестьян и рабочих воззвания атамана Булавина и забирать с собой всех желающих вступить в войско, молодых и крепких мужиков. Легкая казачья конница в количестве немалом, да еще и в центре России, многое натворить могла. Большая часть царских войск в это время находилась на границе и кроме дворянского ополчения, запасных и необученных солдатских полков, противостоять им было некому.

За кого действительно переживал походный атаман, так это за три стоящие на финляндской границе полка. Ждать их времени не было, а бросать братов жалко. Однако старшим командиром там был отличившийся в битве под Калишем Данила Ефремов, старый опытный казак, так что шансы на прорыв у них имелись. Кумшацкий написал Ефремову письмо и посоветовал прорываться через Олонец и Лодейное поле на Белоозеро, а оттуда идти за ними вслед или уходить через Вологду и Ярославль на Нижний Новгород, по пути поднимая крестьян и рассылая «прелестные» письма.

К вечеру, стянувшись в кулак, армия Максима Кумшацкого, перебив приставленных для наблюдения за казаками царских людей, подожгла имущество, какое не смогла забрать с собой, без боя миновала охранные солдатские пикеты и покинула армию генерала Боура.