Святой остров

Глава шестая Обречённый на смерть (Интерлюдия-2)

… Так рассказывают. А правда ли это, ложь, кто знает?

– Куда путь держишь, храбрый воин? Вижу, у тебя на теле много боевых шрамов.

Старик обратился к Паламеду так неожиданно, что тот, занятый своими мыслями, смог разобрать лишь конец фразы.

– Что?

Тот улыбнулся:

– Я спросил, куда ты держишь путь?

– Возвращаюсь домой, в Истрию, – ответил Паламед.

Меньше всего хотелось ему сейчас вступать со стариком в ничего не значащую пустую беседу.

– Вот так совпадение, – продолжил старик, – я тоже туда плыву, везу груз пряностей.

Паламед промолчал, демонстративно повернувшись в сторону моря. Плавно покачиваясь на волнах, корабль навеивал сонливость, и боль в бедре на время отступила.

– Возвращаешься с войны? – снова спросил старик, видимо, страдающий от отсутствия на корабле благодарного собеседника. Паламед кивнул, думая как бы поскорее избавиться от надоеды.

– Неспокойные времена настали. Не то, что в пору моей молодости: не та теперь Эллада, совсем не та, другая, словно, подменили.

Паламед тяжело вздохнул и, прихрамывая, направился к корме корабля. К его радости старик за ним не последовал.

Снова разболелось проклятое бедро. Не помогали никакие мази. Приходилось каждые три часа менять повязки, но рана не заживала. Вероятно, вражеское копьё было пропитано каким-то редким ядом. Вокруг кровоточащей раны появился зловещий чёрный ореол, предвестник скорой мучительной смерти.

…Паламед знал, что умирает. Но изо всех сил спешил достичь родины, чтобы успеть попрощаться с женой Сиидой и маленьким сыном. Но, видимо, боги распорядились иначе. С каждым днём Паламед становился всё слабее. Он знал, что сделать, когда боль станет совсем невыносимой, знал – и был готов к этому. Верный меч был всегда под рукой. Он-то и принесёт ему избавление от страшных мук.

Все дни, пока он плыл в Истрию, его посещали былые воспоминания: дни молодости, водоворот кровавых битв, из которых ему до сих пор удавалось выходить невредимым. До сих пор…

Особенно часто Паламед вспоминал последнюю, ставшую для него роковой битву. Казалось, он помнит её всю до мельчайших подробностей. Снова и снова видел он смыкающиеся ряды могучих воинов, сияние боевых доспехов и воинственные крики врагов. Там, в этой битве, он был смертельно ранен, и теперь Паламед прощался с жестоким несправедливым миром, отнимающим у него самое драгоценное – жизнь.

Прикрыв глаза, он снова представлял багряное от крови поле боя, несущиеся с рёвом колесницы и тучи стрел, казалось, затмевающие собой само солнце…

…Колесница стремительно приблизилась, глубоко врезавшись в расступающиеся ряды эллинов. Лучник был мёртв. Перегнувшись через деревянный борт, он безвольно болтался на весу, каким-то чудом по-прежнему удерживаясь на борту боевой повозки. Возница неистово понукал лошадей, его шея была залита кровью, а на лице застыла маска холодного безумия.

Паламед, как завороженный, смотрел на приближающуюся смерть. Копье, торчащее в спине мёртвого лучника, плавно раскачивалось из стороны в сторону.

Отскочив, Паламед метнул дротик…

Лошади встали на дыбы. Острие пробило вознице горло. С громким щелчком лопнули поводья, и деревянная колесница с грохотом завалилась на бок.

Паламеда она больше не интересовала. Выхватив меч, он бросился вперёд туда, где был враг. Несколько чёрных стрел отскочило от его щита. Лучники на колесницах били без промаха.

…Громадный загорелый воин возник перед ним из облака пыли, поднятого промчавшейся мимо колесницей. В руках враг держал толстое копьё. Верный щит принял на себя удар. Отведя копьё, Паламед ударил противника мечом в плечо. Воин, злобно зарычав, бросился в сторону. Рана не была смертельной, она лишь распалила дремавшую ненависть – то чего и добивался Паламед. Толстоё копьё снова с силой обрушилось на его щит. Сломалось…

Враг выхватил короткий меч.

Отбросив тяжелый щит, Паламед ринулся на противника: в схватке на мечах ему не было равных. Он упивался поединком. Враг был в ярости, обрушивая рубящие удары на голову противника, но Паламед каждый раз уворачивался, отвечая точными болезненными наскоками. Вырвавшаяся из облака пыли стрела прошла у самого уха Паламеда, и он понял, что пора заканчивать.

В два искусных взмаха мечом Паламед отсёк противнику голову, едва успев отскочить от очередной колесницы.

…Боевая повозка была пуста. Обезумевшие лошади, исходя пеной и перестав чувствовать тяжесть возницы, неслись наугад, давя попадающихся у них на пути людей. Стрела снова просвистела рядом с головой Паламеда. Пригнувшись, он бросился в гущу сражающихся неподалёку эллинов, подобрав с земли окровавленное копьё…

Да, это был лучший его бой и, возможно, последний. Да какое может быть «возможно»? Он умирал. С каждым часом в Паламеде росла уверенность в том, что никогда больше не увидеть ему родной Истрии. И это было жестоко. Смерть отнимала все, даже последнее желание – попрощаться с родиной…

…Свежий морской ветер, казалось, благотворно действовал на рану и, если не делать резких движений, то можно было вообще на время о ней забыть. Стоя на корме, Паламед невольно залюбовался морем. Он пытался запомнить каждую его волну, каждый оттенок, темнеющей ближе к горизонту, воды. Он дышал полной грудью, понимая, что с каждым вздохом, он приближается к царству мрачного Аида.

Некогда сильный здоровый мужчина, способный узлом завязать медный прут, каким он теперь предстанет перед Сиидой и своим сыном? Бледный, с запавшими темными глазами, содрогающийся от боли при каждом шаге. И эта мысль страшила его больше, чем неизбежная мучительная смерть.

Ну, уж нет! Пусть лучше он останется в их памяти здоровым и жизнерадостным таким, каким был прежде. Да, именно так он и поступит. Он не вернется в Истрию. Но почему в сердце по-прежнему такая боль? Почему оно не слушается его, несмотря ни на что, стремясь на родину?

Паламед взглянул на висящий на поясе меч. Тяжёлое оружие причиняло сейчас много неудобств, но он не мог себе позволить расстаться с ним. Умереть на родине было достойно.

Интересно, что скажут ему души давно ушедших в царство Аида друзей, узнав, что Паламед, проткнув своё сердце мечом и перевалившись за борт корабля, обрёл конец во владениях Посейдона? Наверное, будут упрекать за малодушие, за то, что он не погиб в той битве или за то, что предпочёл покончить с собой, прежде чем вернуться на родину.

– Я вижу на твоём лице следы страдания, – вдруг произнёс рядом чей-то тихий голос.

Паламед обернулся. Рядом с ним снова стоял разговорчивый старик.

– Оставь меня в покое, уважаемый, – добродушно ответил воин, – не до разговоров мне сейчас. Оставь меня…

– Я вижу, что ты ранен, – настаивал старик – возможно, твоя рана смертельна. Облегчи душу, поведай мне историю своей последней битвы.

Паламед заколебался, но тут же решил, что терять ему нечего. Если старику интересно, пусть слушает, хуже от этого уж точно не будет.

– Ну что ж…

…Он узнал его сразу – это был Автолеон, могучий воин, всегда ищущий битву с равным себе по мастерству противником. Он видел, как Паламед сражался и сумел по достоинству оценить его воинское искусство, почти равное своему.

В лице Паламеда Автолеон нашёл настоящего противника. Ему не были интересны обычные воины. Он сражался не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы наслаждаться своим мастерством владения оружием. И если Автолеон встречал достойного противника, то вся душа его ликовала, и кровь в жилах закипала, словно медь в кузнице Гефеста…

– Пускай боги решат, кто из нас лучший! – прокричал он Паламеду, заглушая шум битвы. В правой руке Автолеон держал длинное копьё из чёрного дерева, а в левой – небольшой круглый щит. В плече воина торчал обломок стрелы, но могучий Автолеон не придавал этому значения.

– Неужели ты трусишь, презренный сын гиены? – снова взревел враг, видя, как Паламед колеблется, неуверенно вытирая окровавленный меч.

Битва была почти выиграна, и сражаться с Автолеоном не имело смысла. Но на враге были красивые доспехи, которые вполне могли стать трофеем, тем более что противник откровенно оскорблял его, нагло издеваясь.

Прижав к груди щит, Паламед кинулся на Автолеона. Знаменитый воин рассмеялся и, играючи, отвёл копьём устремленный на него клинок.

Казавшийся маленьким круглый щит врага, неожиданно резко взметнулся вверх, ударив Паламеда в лицо. Грек упал, из разбитого носа хлынула кровь. Автолеон снова рассмеялся, поднимая копьё для решающего удара, но Паламеду удалось вовремя откатиться в сторону.

Копьё увязло в земле. Это был шанс.

Резко вскочив на ноги, Паламед прыгнул на противника, целясь мечом в его горло. Но Автолеон ловко подставил под удар свой щит, выигрывая время, позволяющее ему выдернуть из земли копьё.

– А ты, я вижу, очень прыток! – усмехнулся враг, – я с удовольствием убью тебя и помещу твои доспехи в моей оружейной комнате. Воистину, это будут достойные трофеи!

Сплюнув сгусток скопившейся во рту крови, Паламед снова пошёл в атаку. Голова его кружилась, а перед глазами пульсировали багровые пятна.

С силой выбросил вперёд руку с копьём Автолеон, пробив щит, и копьё с хрустом вошло в левое бедро Паламеда. Паламед упал, успев, однако, по самую рукоять вонзить меч в живот, оступившегося противника.

Всё было кончено – для них обоих…

– Слыхал, – кивнул старик, – кротонцы иногда пропитывают дерево копий у наконечника соком кустов Соа. Это сильный яд. Медленна и мучительна смерть того, кто будет поражён подобным оружием. Воистину, Мойры устали плести нить твоей судьбы. Смирись с уготованной тебе участью!

Паламед ничего не ответил. Излив душу, он не почувствовал облегчения, скорее наоборот – тягостные мысли стали одолевать его ещё более, чем прежде. Докучливый старик всё больше и больше раздражал его, хотя и не лез со своими расспросами, тихонько примостившись у мачты.

Темнело. Бог Гелиос на своей золотой колеснице, запряжённой дышащими огнём конями, медленно спускался к морю, где его уже ждала лодка, готовая отправиться в блистающий прекрасный дворец на краю света. Земля на время переходила во владения Селены, круглый сияющий лик которой, должен был вскоре появиться на небе.

Паламед хотел попрощаться и со звёздами и с луной. Сколько раз он их ещё увидит? Пять, шесть, возможно, и того меньше.

…Он и сам не заметил, когда заснул, растянувшись прямо на палубе корабля. Рана во сне не болела, и к умирающему явился бог Гипнос, даруя ему прекрасный сон…

Во сне Паламед перенёсся в желанную Истрию, очутившись на пороге родного дома. Слёзы выступили у него на глазах, когда он увидел, идущую ему навстречу Сииду с младенцем на руках. Конечно же, это был всего лишь сон. Его сыну уже давно исполнилось восемь лет, просто именно таким он видел его последний раз, перед тем как уйти на войну.

Обман! Но Паламед с радостью поверил, пытаясь как можно дольше продлить момент умиротворения и счастья.

– Ты вернулся! Я знала, что ты вернешься, рано или поздно. Я ждала тебя…

Слова, произнесённые Сиидой, наполнили сердце умирающего теплотой и нежностью. Он попытался обнять жену и сына – но обнял лишь струящийся сквозь пальцы белый туман.

…Вместо дорогих ему людей перед Паламедом возник бог Смерти Танатос – с мечом в руке, в чёрном плаще и с громадными чёрными крыльями за спиной. Могильным холодом веяло от ужасных чёрных крыльев. В левой руке бог Смерти держал светящиеся песочные часы, и белого песка в них становилось всё меньше и меньше…

Паламед закричал, закрывая лицо руками, ему на секунду показалось, что в верхней части часов тает песок не его жизни, а жизни Сииды и сына.

От собственного крика Паламед проснулся.

…Рядом с ним, присев на корточки, сидел дотошный старик, который, сняв с бедра воина пропитанную кровью повязку, внимательно осматривал рану.

– Плохо! – молвил он, когда заметил, что Паламед проснулся. – У тебя обширное нагноение. Разве ты не чувствуешь боли?

Паламед прислушался к своему телу. Левый бок немного холодило, словно по нему пробегала прохладная речная вода, но боли не было.

– Оставь меня, – тяжело поднявшись, Паламед снова наложил себе на бок повязку и, облокотившись о борт корабля, взглянул в чёрное небо. Ясноликая Селена приветливо освещала путь морякам, причудливо отражаясь в морских волнах.

Паламед не мог себе позволить снова заснуть в такую прекрасную ночь, хотя он и чувствовал слабость. Сколько ещё раз он сможет лицезреть над собой звёздное небо? Это было известно разве что всемогущим богам…

…Когда Паламед, опираясь на окровавленный меч, снова встал на ноги, то понял, что Автолеон все еще жив. Он стоял совсем рядом. В правой руке воин всё ещё держал чёрное копье, а левой зажимал рану на животе. Сквозь его пальцы струилась тёмная кровь.

Поединок не был закончен.

Казалось, Автолеон не мог поверить в то, что с ним произошло. Он с недоумением смотрел на капающую густую кровь, словно до сих пор считал себя бессмертным.

– Ты убил меня, – хрипло прошептал враг, делая шаг навстречу Паламеду, – так знай же, несчастный, что тебе тоже не жить на этом свете. Моё копьё отравлено, и ты умрёшь в муках во сто крат страшнее моих. Ты будешь умирать долго и мучительно, прежде чем Танатос срежет своим мечом прядь твоих волос.

Паламед не поверил в эту страшную правду – не хотел поверить. Рана на бедре была не смертельной, копьё лишь вырвало кусок кожи и немного задело кость…

Издав звериный рык, в приступе ярости, он бросился на противника, всадив свой меч на этот раз Автолеону в грудь, туда, где ещё билось его неистовое сердце. Предсмертный хрип вырвался из горла воина, он осел, на обагренную кровью землю, с торчащим в груди мечом…

Утро настало радостное, тёплое. Богиня Селена, нехотя передала свои владения Гелиосу. Румяная Эос – богиня зари, первой появилась на небосклоне. Ярко разгорелась на востоке утренняя звезда Эосфор, и Эос открыла ворота для золотой колесницы бога Гелиоса.

Паламед запоминал. Запоминал этот рассвет, так как не помнил другие. В тёмном царстве Аида он будет утешать свою душу этими воспоминаниями. Никогда раньше он так не любовался рассветом. Никогда не было ему дела до красоты утренней зари, ибо он был молод, и перед ним простиралась целая вечность.

Между тем солнце поднялось. Старый торговец пряностями снова побеспокоил Паламеда. С чашей вина приблизился он к воину, предлагая утолить жажду. Паламед принял чашу, сделав пару глотков сладко дурманящего напитка.

– Думаю, что тебе можно ещё помочь, – задумчиво произнёс старик.

…Керамическая чаша, выпав из рук Паламеда, звонко разбилась о палубу.

– Ты знаешь… Знаешь, как сделать противоядие?

– Нет, – старик покачал головой, – но сегодня днём корабль пристанет к Белому острову, который еще называют и Святым. Там находится знаменитый храм Ахилла. Команда хочет преподнести в дар Герою жертвенных животных.

– Храм Ахилла? – непонимающе переспросил Паламед.

– Моряки считают его своим покровителем. Говорят, что если смертельно больной человек переночует на этом острове, то излечится.

– Я никогда ни о чём подобном не слышал! – удивился воин.

– Мой брат Оилей, – продолжил старик, – торговец сукном, один раз даже разговаривал с юношей, чудесным образом излечившимся на этом острове. Тот был гребцом с корабля, на который напали пираты. Его тело выбросило к берегу Белого острова, и он был смертельно ранен, но, переночевав рядом с храмом Ахилла, излечился.

– Я не верю, – помрачнел Паламед. – Если это правда, вся Эллада говорила бы об этом.

Старик нахмурился.

– В любом случае у тебя нет выбора. Я вижу, как ты слабеешь с каждым днём. Тебе не доплыть живым до Истрии. Смирись же, и последуй моему совету. Пойми, это твой единственный шанс.

– Это безумие, – воскликнул Паламед, отталкивая старика. – Я не желаю становиться посмешищем из-за глупой выдумки.

Тот пожал плечами:

– Да, ослабла вера в душах эллинов. Как знаешь, воин. Воистину боги свидетели: я хотел тебе только добра, видя твои страдания!

…Но всё же старику удалось зародить в душе Паламеда зерно сомнения. Так утопающий хватается за соломинку в надежде на чудо. Ведь чудо иногда случается! Возможно, случается.

Иногда.

Белый остров являл собой удивительное зрелище.

Пышно и горделиво вздымалась растущая на нём зелень, словно бушующие во время шторма морские волны. Тучи птиц носились над Островом. Здесь были и чайки, и морские вороны, они создавали впечатление белого, постоянно меняющегося облака.

«Вот, где бы я хотел умереть», – промелькнула у Паламеда неожиданная мысль, – «достойное место для смерти».

Храм Ахилла находился в середине острова, окружённый священной рощей, и часть моряков, сойдя с корабля, направилась вместе с жертвенными козами вглубь леса.

– Они будут просить Ахилла о попутном ветре, – пояснил старый торговец пряностями. – И о защите судна от пиратов.

Сойдя на каменистый берег вместе со стариком, воин всё же сомневался, стоит ли ему одному оставаться на совершенно безлюдном острове.

– Мне понятны твои колебания, – сказал старик. – Завтра днём сюда пристанет другой корабль – торговая эйксора моего брата Оилея, ты сможешь уплыть на ней.

Паламед внимательно посмотрел на старика. Похоже, торговец не лгал.

– Хорошо, я останусь на острове, – кивнул воин. – Я поражён его красотой, и если мне суждено встретить здесь свой конец, что ж я не буду против.

Старик улыбнулся:

– Я рад, что ты внял моему совету. Запомни, как только стемнеет, иди прямо к храму в священную рощу и постарайся не заснуть. Там, в храме, у алтаря ты увидишь мраморную статую Ахилла. Попроси у Героя даровать тебе выздоровление и, возможно, он внемлет твоей просьбе.

Поблагодарив старика, Паламед двинулся вглубь острова, отдыхая через каждые двадцать шагов. Немеющее бедро сковывало судорогой ноги. Увидев небольшой ручей, воин присел на траву рядом с ним и, напившись прозрачной студёной воды, задремал.

Когда он очнулся, небо над лесом уже потемнело, предвещая скорое наступление ночи. Почувствовав неожиданный прилив сил, Паламед вернулся на берег, но корабля, который доставил его на остров, уже не было.

По морю бежала мелкая рябь. Прохладный ветерок шелестел в кронах ближайших деревьев. Паламеду никуда не хотелось идти. Присев на небольшой камень, он решил полюбоваться закатом.

Через некоторое время небо на горизонте окрасилось багрянцем, это означало, что лучезарный Гелиос уже опустился на своей золотой колеснице к морю, снова отдавая свои владения прекрасной Селене. Такой чудесный закат, как на Святом острове, Паламед видел впервые. Казалось, что вот-вот на горизонте появится сияющая лодка с плывущим к себе во дворец богом Гелиосом.

Когда окончательно стемнело, воин поднялся с земли и побрёл наугад в лес, справедливо полагая, что если идти по прямой, то дорога непременно выведет его к храму, тем более что там постоянно горел жертвенный огонь, видимый в ясную погоду проплывающими мимо моряками.

Пробираясь сквозь густую листву, местами закрывавшую узкую тропинку, Паламед внезапно услышал дивную музыку, нежно переливающуюся, чарующую, то грустную, то весёлую. Мелодии плавно переходили одна в другую, создавая удивительный настрой одновременно печали и радости. Дивные звуки манили к себе, притягивали. Некая сила словно подталкивала Паламеда вперёд. Музыка всё усиливалась, и вот пред взором воина открылась, освещённая исходящим от костра светом, поляна.

Посредине поляны, рядом с огнём, сидел прекрасный белокурый юноша, в расшитом золотом хитоне и, склонив голову к поющей в его руках кифаре, нежно перебирал звенящие струны.

Остановившись, Паламед, как завороженный, слушал льющуюся из под пальцев незнакомца мелодию, не смея даже малейшим движением выдать своё присутствие. Он забыл обо всём: и о своей тоске по родине, и о страшной ране, и скорой неминуемой смерти. Словно морские волны, звуки музыки подхватили его, унося далеко к небу, где не было мирских забот, и где была лишь чарующая, словно капли золотого дождя, мелодия.

Сыграв три аккорда, завершающих мелодию, юноша у костра, наконец, отложил инструмент в сторону и с удивлением посмотрел на Паламеда. Воин, прихрамывая, подошёл к огню:

– Присаживайся, странник, – гостеприимно предложил незнакомец. – Ведь ты пришёл с благими намерениями?

Паламед присел у костра, отметив, что от пламени абсолютно не исходит жара, а лишь яркий желтоватый свет, бросающий причудливые тени на ближайшие деревья.

– Кто ты? – спросил Паламед, благодарно принимая у юноши сосуд с вином. – Почему ночуешь на острове?

– Я один из паломников, пришедший вознести дары Ахиллу, – пояснил юноша. – Молясь в храме, я задержался, и мои братья отплыли без меня.

Паламед кивнул, утоляя жажду. Странно, но вино совсем не ударяло в голову. Наверное, хорошо разбавлено.

– А что тебя привело на Белый остров? – спросил златокудрый. – С какой целью ты здесь?

– Я умираю, – просто ответил Паламед. – Совсем недавно я был ранен в бою отравленным копьём, и теперь смерть постепенно пожирает моё тело.

– Ты чувствуешь боль? – спросил юноша, подкидывая в огонь сухие ветки.

– Раньше чувствовал, – пожал плечами Паламед. – Сейчас ощущаю лишь холод. Близок, видно, мой исход в царство мёртвых.

– Я вижу на твоём теле много боевых шрамов, – заметил незнакомец. – Наверное, ты искусный воин?

Паламед кивнул:

– Много врагов пало от моей руки, но не уберегся и я. Жалею лишь, что не смогу перед смертью повидать жену с сыном. Они знают, что война уже закончилась, и наверняка ждут моего возвращения домой.

Златокудрый внимательно посмотрел на него.

– Ты не ответил на мой вопрос, – напомнил он. – Для чего ты приплыл на Белый остров?

– Я думал здесь исцелиться. Мне рассказали, что если помолиться Ахиллу в его храме и попросить даровать исцеление то, возможно, он внемлет молитвам, вдохнув в умирающего новую жизнь.

– А почему Ахилл должен помогать тебе? – удивился юноша. – Чем ты заслужил его благосклонность?

Лицо Паламеда вспыхнуло, окрасив бледные щёки ярким румянцем.

– Ахилл был великим воином, храбрым и благородным. Ни разу моя рука, сжимающая меч или копьё, не дрогнула перед ликом врага. Я доблестно сражался за родную Элладу, не щадя ни себя, ни врагов. Я не заслужил такой мучительной смерти, я должен был пасть в бою.

– Да, ты прав, – согласился златокудрый. – Ахилл покровительствует не только мореплавателям, но и доблестным мужам Эллады, чьё сердце бьётся яростнее сердца тигра, и чья рука с оружием твёрже гранита.

В костре тихонько потрескивали сухие сучья. Задумчиво обхватив руками колени, юноша пристально вглядывался в рвущиеся к ночному небу языки пламени.

– Долго ли ты не был дома? – наконец спросил он.

– Целых восемь лет. Мой сын, наверное, сильно вырос. Когда я уплывал на войну, он был ещё совсем крохотным.

– Что же ты ни разу за эти годы не посетил родные земли?

– Я был наёмником, – пожал плечами Паламед, – и не имел права на продолжительные отлучки. Я несколько раз просил отпустить меня проведать семью, но мне всё время отказывали.

Снова взяв в руки кифару, юноша заиграл на ней какую-то грустную мелодию, с отсутствующим взглядом уставившись на костёр. Паламед вздрогнул, почувствовав резкий укол боли, рана на его бедре начала пульсировать. Воин едва сдержал себя, чтобы не застонать. Догорающий костёр ярко вспыхнул с тройной силой, роняя вокруг снопы шипящих искр. Рядом с собой Паламед увидел высокую стройную фигуру, облаченную во всё чёрное. За спиной у зловещего вестника смерти свисали громадные чёрные крылья. Он сразу же узнал Танатоса – бога Смерти.

…В правой руке Танатос держал меч, а в левой песочные часы, которые он тут же швырнул в огонь.

– Твоё время истекло, – глухо произнёс грозный бог.

Все еще не веря, Паламед быстро огляделся, но златокудрого юноши с кифарой нигде не было видно.

– Идём! Аид заждался!..

И Танатос поднял меч… Земля у его ног со стоном разошлась, образуя узкий проход вниз, куда вели ступеньки из чёрного камня.

Танатос ждал.

На поляне совсем не было ветра, но, несмотря на это, чёрный плащ за спиной вестника Смерти зловеще развевался, словно терзаемый порывами бури. Подчинившись неизбежному, Паламед спустился в тускло освещённый бледным светом пролом. Танатос последовал за ним.

Они долго спускались вниз. Ступени были неровными, и Паламед то и дело спотыкался, хватаясь за покрытые плесенью стены туннеля. Когда спуск, наконец, закончился, пред взором воина открылась гигантская пещера Тэнара, дно которой было сплошь покрыто бледными цветами асфоделей.

Танатос остановился.

– Дальше пойдешь сам, – тихо произнёс он. – Достигнув вод Ахерона, заплатишь перевозчику, и он переправит тебя в царство Аида. И не вздумай возвращаться. Страшная кара ждёт того, кто пересекает долину Асфоделей дважды. А, впрочем, ты ведь и сам все прекрасно знаешь…

Утопая по колено в бледных цветах, Паламед направился прочь от туннеля, впустившего его в Царство Мёртвых. В конце гигантской, поросшей диким тюльпаном пещеры, действительно текла речка. Её воды были черны, и веяло от них холодом смерти.

Присев на берегу, Паламед принялся ждать.

Перевозчик долго не появлялся. Прошло довольно много времени, прежде чем из тьмы, окутанная сизым туманом, появилась длинная лодка Харона. Лицо старика скрывал сильно надвинутый на глаза капюшон, но Паламед всей своей кожей ощущал суровый, холодный, словно воды Ахерона, взгляд.

Лодка тихо ткнулась в чёрный каменистый берег.

Воин встал, протянув Харону две серебряные монеты. Старик кивнул, указывая, чтобы Паламед забрался в лодку. Паламед подчинился и лодочник, орудуя длинным шестом, направил свое суденышко в туман.

Воин не ощущал страха. Он с детства знал, как должно выглядеть царство Аида и потому, наконец, попав сюда, абсолютно ничего не боялся. Происходящее с ним казалось ему неким сном, странно граничащем с явью, словно он одновременно был и под землёй, и снаружи, лёжа без чувств, в траве на Белом острове.

Лодка Харона достигла противоположного берега, откуда по легендам не было возврата, и Паламед сошёл на выжженную землю.

Всюду царил сизый клубящийся туман. Воин замер в нерешительности на противоположном берегу Ахерона.

– Что же ты стоишь? – спросил знакомый гулкий голос, и из тумана возникла фигура Танатоса. – Или ты чего-то ждёшь? Идём, каждый сошедший сюда оставляет все надежды за пределами вод Ахерона.

Поминутно оглядываясь в сизый туман за спиной, Паламед двинулся следом за своим страшным проводником. Вопреки ожиданиям, воин не услышал здесь ни стонов умерших, ни шёпота полупрозрачных душ. Он надеялся встретить здесь своих погибших друзей, но видел только сизый клубящийся туман.

Танатос привёл его в просторный зал, украшенный потускневшим серебром и тёмным золотом. По стенам зала было развешано разнообразное оружие. Многие предметы, висящие на стенах, Паламед видел впервые.

Его подвели к золотому трону, расположенному в центре зала.

На троне восседал сам старший брат Зевса Аид Подземный. По правую сторону от Владыки расположилась его жена прекрасная Персефона.

Воин был спокоен – он ожидал увидеть нечто подобное.

– У тебя храбрая мужественная душа, – негромко произнёс Аид. – Вижу, что ты даже здесь не теряешь самообладания.

Склонив голову, Паламед промолчал: если это всего лишь сон, то ему нет смысла вступать с кем-либо в беседу, тем более что ответа, похоже, Аиду и не требовалось.

– Что ж, с лёгким сердцем отпущу я тебя обратно, – громко продолжил Владыка. – Надеюсь, ты найдёшь себе более достойную смерть…

И, повернувшись, Аид тихо добавил куда-то во тьму:

– Ну, так что, это тот доблестный воин, который тебе был нужен?

Из темноты вышел златовласый юноша, встреченный Паламедом у костра на Белом острове.

– Да, это он!

Аид кивнул:

– Пускай идёт с миром. Слишком короток век смертных. Не успею я поднести к губам чашу вина, как снова он вернётся в моё царство. Проведи его наверх, Танатос.

Склонив перед владыкой подземного царства голову, бог смерти вывел воина из зала. Снова сомкнулся вокруг серый туман, и снова впереди маячили черные, веющие холодом, крылья Танатоса…

Паламед открыл глаза.

Вверху у самого неба покачивались на ветру зелёные кроны деревьев. Ярко светило утреннее солнце. Гелиос снова объезжал на огненной колеснице свои несметные владения. Значит, он выиграл у смерти ещё один день.

…Неужели это был всего лишь сон? Царство Аида, суровый Харон, мрачный Танатос в развивающемся за спиной чёрном плаще. Неужели всё это ему приснилось?

Бросив взгляд на землю, Паламед вздрогнул, увидев пепел от недавно горевшего костра. Выходит, златовласый незнакомец ему не привиделся? Но ведь он тоже был в царстве Аида, прося владыку подземного мира отпустить Паламеда в мир живых.

Мысли лихорадочно путались. Сорвав на боку грязную повязку, Паламед посмотрел на рану…

Раны не было.

Дрожащими пальцами воин ощупал каждый сантиметр своей кожи – раны не было, ни рубца, ни даже маленькой царапины, кожа была абсолютно здоровой.

Вскочив на ноги, Паламед стал осматривать остальные части своего тела: руки, грудь, плечи – все его боевые шрамы исчезли, словно раньше они ему просто привиделись.

Но ведь этого НЕ МОГЛО БЫТЬ!

Судорожно вдохнув прохладный утренний воздух, Паламед увидел в нескольких шагах от костра мраморные колонны храма и увитые плющом белые ступени. Он не мог понять, как он раньше их не заметил, ведь костёр горел совсем рядом.

Быстро взбежав по ступенькам, Паламед вошёл в храм, направившись к алтарю, у которого ярко горел жертвенный огонь. Над алтарём возвышалась прекрасная мраморная статуя атлетически сложённого мужчины. От блеска золота и драгоценных камней резало глаза.

Паламед приблизился к окружённому великолепными дарами алтарю. Медленно, словно опасаясь, что храм сейчас растает в струящемся сизом тумане царства Аида, он поднял голову, вглядываясь в лицо прекрасной статуи. Эти черты лица ни с кем нельзя было спутать. Чуть наклонив мраморный лик, на Паламеда взирал златокудрый юноша, встреченный им ночью у костра.

Владыка Понта и Белого острова – Ахилл, сын Пелея…

…Так рассказывают. А правда ли это, ложь, кто знает?