Сводный экипаж

Глава седьмая Экипаж находит пресную воду, поздний ужин и беседует о магии

На день хватит, не больше — предрек Магнус, откладывая гаечный ключ.

Экипаж предчувствовал неприятный, но неизбежный момент серьезной поломки машины. Сальники текли все сильнее, барахлил насос, фильтры установки подготовки воды нуждались в неотложной чистке, и все эти, не столь уж роковые, но угрожающе скопившиеся мелкие сложности внушали серьезные опасения.

— Надо бы найти место для стоянки и перебрать насос. Заодно осмотреть фильтры и если от них что-то осталось, прочистить, — шкипер тяжко вздохнул.

Необходимость ремонта «Ноль-Двенадцатого» обсуждали уже неоднократно. Но сейчас, когда замаячили очевидные сложности, разбирать машину стало попросту страшно.

— Отжегблнах, — гребец потянул в узость машинного отделения кишку помпы. — Насос-то мы подправим, но сальники и сетки фильтров…

— Придется все же нам что-то изобрести, — изрек бессмысленную банальность Энди, убирая инструменты.

Разгонять по лузам шары машинного ремонта с одной стороны просто: известна последовательность, логика и смысл каждого отдельного действия. С другой стороны, возникают труднопреодолимые препятствия — трудно сыграть шар, который попросту отсутствует на борту судна. Сломавшийся шток насоса, механики заменили самодельным: процесс изготовления потребовал немалых усилий, но оказался вполне возможен. А вот сальники из подручных материалов вышли негодными. О сетках фильтров и говорить нечего — для их изготовления требовалась пайка воистину ювелирной тонкости; ни нужного инструмента, ни опыта подобных работ у членов экипажа не имелось.

— Ну, якорь-то заменили. И тут что-то найдется, — проявил оптимизм юнга, сидящий наверху и наблюдающий за дискуссией через люк машинного отделения.

— Это что, кер отлавливать и кожу с них на прокладки сдирать? — уныло поинтересовался Сан. — В жопихпотакбл, такие приключения.

Механики выбрались из душного отсека, зафыркала помпа, откачивая скопившуюся воду. Гру налегал на рычаг, на другой присела скучающая вдова, помогала в меру своей легковесности. На барже любопытная мартышка поднялась на задние лапы, вытянула шею…

— Интересуется, гуманоидное недоразумение, — заворчал критически настроенный гребец. — Надо было, в писопу ихнее племя, наловить побольше мартышек. Посадить на весла, поволокли бы катер как миленькие, бнавж.

— Ты и эту-то съесть или утопить собирался, — фыркнула Хатидже.

— Правильно я собирался, вжтакднь! Вот что с нее, с одной толку? — отмахнулся Сан.

Сердитый гребец был прав лишь частично. Некоторый толк от обезьяны все же наметился: работала она с удовольствием, пусть и глуповато, зато постоянно развлекая экипаж. Назвали беспородно-неопределенную пассажирку — Манки[1], соображать что обращаются именно к ней обезьяна научилась сразу же, и даже на переиначенное вдовой и бесхвостым родственникомпрозвище «Манька» вполне реагировала. В остальном сообразительность «промежуточного звена», как обзывал пассажирку гребец, оказалась избирательной. К примеру. Манки обожала мыть палубу. Швабру ей не доверяли по понятным причинам, но тряпку обезьяна освоила, научилась великолепно отжимать и полоскать, с энтузиазмом гоняла лужицы воды по палубе, оттерла почти добела борта и планшири «Заглотыша». Похоже, мытье Манки считала чем-то вроде развлечения и сам процесс ей ничуть не надоедал. Забрасывать ведро за забортной водой ей нравилось даже больше, но тут ее контролировал гребец или Гру, иначе переливание моря в море грозило растянуться на часы. «Утопит она нам когда-нибудь ведро» — предрекал прижимистый Сан.

Наравне с отдраиванием палубы обезьяну восхищала чистка кухонных котлов и кастрюль. Вдова научила пассажирку использовать золу, обезьяна без устали начищала стенки котелков, прерываясь лишь, чтобы полюбоваться результатом и тайком лизнуть блестящую поверхность. Собственно, по этой причине ей и не доверяли мойку мисок и кружек: комбинированные способы чистко-вылизывания личной посуды нравились далеко не всем членам экипажа.

Еще Манки жутко любила слушать работу машины и разговоры экипажа. Понимала слова она, видимо, слабо, но слушала с огромным вниманием, от напряжения аж приоткрывая рот. Взгляд ореховых глаз перепрыгивал с говорящего на следующего собеседника и обратно. Доктор полагал, что она пытается осознать смысл слов и по идее должна постепенно расширить свои речевые возможности. Пока было понятно, что значение «швабра», «мыть», «нельзя!» и «кушать» обезьяна усвоила прекрасно. На катер Манки перепрыгивала только с разрешения кого-то из членов экипажа: такая предосторожность была вполне обоснована, ибо стоило отвернуться и не сказать «нельзя», как пассажирка принималась деятельно изучать рукоять на двери рубки или какой-либо неосторожно оставленный ценный предмет. Внутрь рубки или в трюм мартышка заглядывать опасалась «Заглотыше», где обезьянка, по сути, хозяйничала безраздельно, забираться в каютки она тоже избегала, спала на крыше кормовой надстройки или, в случае дождя, под куцым навесом-козырьком. Иной раз Манки начинала подправлять и перекладывать оставшиеся на барке поленья, видимо, имея в голове какие-то собственные представления о обезьяньем порядке и «проекте»[2] как говорил склонный к замысловатым терминам гребец.

Швабра и Энди пугали обезьяну в одинаковой степени. К рубке, когда за штурвалом стоял ночной рулевой. Манки не приближалась, швабру тоже обходила — Гру приходилось переставлять уборочный инструмент, дабы пассажирка могла помыть палубу в «опасном» месте.

Вообще юнга и мартышка испытывали друг к другу заметную симпатию. Манки размахивала лапами (или тряпкой) указывая особо крупных птиц над катером, Гру давал ей взглянуть в бинокль — потрясающая магическая штуковина — «ух-ух-ух!».

В часы, когда мыть или вылизывать было нечего, обезьяна разглядывала море и чаек, висела на крыше каюты «Заглотыша», кувыркалась по поленьям, временами звучно бухаясь за борт. Попытки запретить эти опасные купания ни к чему не привели — Манки явно не могла понять, что в море ее может поджидать не только освежающая вода, да и вообще отстать от барки проще простого. Плавала мартышка великолепно, забраться из воды обратно на борт «Заглотыша» ей ничего не стоило. «Даром что чуть не утопла, дура, млеена!» — сердился осторожный гребец.

Да, в некоторых вещах обезьяна была упряма прямо таки по-ослиному. Сшитую из мешка рубаху-платье Манки носить отказывалась — этот цивилизованный наряд на нее можно было натянуть, но стоило отпустить жертву приличий, как обезьяна немедля выпутывалась из одежды. Вышвыривать отвратительную рубаху за борт мартышка не собиралась, предпочитая валяться на мягкой мешковине.

— В сущности, незлобное и даже в чем-то милое создание, — вздыхал шкипер. — Но ни малейшего представления о стыдливости.

— К чему им стыдливость? — вопрошала Хатидже. — На всяческих островах эти предрассудки вообще не в ходу.

Намеки на приключения на Свинячьих островах Магнус воспринимал стойко, они с вдовой устраивались на корме и принимались обсуждать что-то свое. С барки поближе к беседующим подбиралась обезьянка, слушала, простодушно открыв рот, и пыталась понять сложных людей. Вид у всех троих был несколько, э… наивный.

Энди в рубке слушал не совсем здоровый стук двигателя, следил за неторопливо гаснущим морем и думал что наивность и бесхитростность — весьма зыбкие субстанции. Любое существо может казаться беззащитным и добрым, а может встать за пулемет и безжалостно расстреливать чудовищ. Или болтаться на ветвях над морем, злобно ухая и требуя от своих подданных точнее метать камни в людей. Кстати, тогда ведь запросто могло кому-нибудь из экипажа и череп раскроить. Да и вообще, можно ли возглавлять стаю, предварительно не свернув для порядка пару непокорных обезьяньих шей? Как-то перемолвились об этой стороне биологического игрового поля с Гру.

— Не боишься когда она вертится совсем рядом? — спросил Энди. — Полагаю, мартышка вполне способна разозлиться и вцепиться кому-нибудь в горло. Или пихнуть за борт. Ей подобные приемы определенно знакомы.

— Ну, еще бы, — юнга ухмыльнулся. — Ну так и нам те манеры не внове, не так ли, сэр рулевой? Нож при мне, да и легковата обезьянка для рукопашной. Но она не пустоголова — к чему ей меня вдруг душить? Но ты прав — Манки умнее чем кажется.

— Именно это меня и смущает. Слегка. Судя по ее способности раскачиваться-болтаться вниз головой и взлетать на борт — это забавное существо способно отправить за борт половину экипажа, пока вторая половина успеет спохватиться.

Захватить «Ноль-Двенадцатый» и

по-видимому, ее пугали темные закрытые пространства. На

— Малость преувеличиваете, сэр. Захватить «Ноль-Двенадцатый» и начать капитанствовать Манки не приходит в голову Что бы там не таилось в ее клочковатой башке, зверек она одинокий и, в сущности, несчастный. Но, без сомнений, обстоятельства не помешают нам за ней приглядывать, причем самым внимательным образом.

Энди кивнул. Как обычно, юнга смотрел на вещи трезво и сделал единственно правильный вывод. Хотя и слишком человеческий.

Несчастливость живого существа — в осознании отсутствия счастья. У людей существуют четкие ориентиры счастья и несчастья, и как следствие курс судьбы пролегает в соответствии с сигнальными огнями створов этих неоднозначных маяков. У существа с болот или у представителя «переходного звена» со створами обозначения фарватера полная неопределенность. Когда у тебя ничего не болит и ты сыт — счастье ли это? Манки не знает, что чудовищно некрасива. Вот она сидит, худая и сутулая, вся в царапинах и пятнах мозолистых наслоений, с лапами-руками, свисающими ниже колен. Держит свои ступни, почти выворачивая их наизнанку, перебирает пальцы в мозолях, дергает носом — дырочки ноздрей ловят ветер с запада, полный запахов волнующей земли и свежей растительности. Похожа на карикатурно тощую четырехрукую свинюшку, да не услышит нас сейчас впечатлительный доктор. При ходьбе предпочитает опираться на поджатые кисти рук — звериная манера, теряющая нелепость лишь во время прыжков. Привычка болтать отвисшей нижней губой и ухать от полноты впечатлений пассажирку тоже не украшают…

Энди улыбнулся: что за блажь думать о не-человеке как о человеке? Некие существа с болот, вполне прямоходящие, умеющие внятно излагать и хорошо скрывать свои мысли, одетые в замечательные, тщательно заштопанные шорты — разве они гордятся своей мнимой схожестью с человеком? Едва ли. «Человек — это звучит гордо!» как парадоксально сказанул Сан, вычерпывая жижу из угольного бункера. Тонкая ирония, этого не отнять. Человек — название биологического вида. Не лучше, и не хуже иных, существующих рядом, видов. Сородичи Манки совершенно обоснованно считают мозоли на заднице — полезной и элегантной особенность своего вида. С чего бы вообще обезьянам быть со спины похожими на царицу Ки? Это нерационально. Кстати, мартышки и врут куда поменьше цариц.

эти

— Глушим. Иначе котлу конец, — сказал шкипер.

Сан нырнул в машинное отделение и остановил двигатель.

Катер дрейфовал ввиду берега: пологие холмы ярусами поднимались от моря на многие мили, словно складки на боках и загривке тучного быка. Собственно, континентальный берег и был огромным зверем. Негостеприимным. До рассвета еще оставалось время. Корабли здесь, должно быть, нередкие гости, но можно попытаться уклониться от встречи. В машинном отделении «Ноль-Двенадцатого» наступила неприятная тишина. Над бортом барки возникла голова обезьяны — Манки тоже беспокоилась.

— Там, похоже, устье реки, Попытаемся укрыться?

Энди указал в сторону характерного выступа берега.

— А если там рыбачий поселок или еще какие людишки? — предположил гребец.

Все обернулись юнге. Тот пожал плечами:

— Вряд ли. Далековато от Кадыка. А от Сарканда еще дальше. Ни то и ни се. Что тут людям делать? Но гарантий нет.

— Это-то понятно, — шкипер взглянул на Энди. — Что думаешь, рулевой?

— К берегу. Иначе матч-бол точно не наш. А в открытом море отыграться сложно. Миссис Хатидже?

— Немедля слетаю, — живо отреагировала вдова. — Только вы уж осторожнее. Сэр?

— Не волнуйся. Мы успеем, — заверил Магнус.

Хатидже вспорхнула на леера и исчезла в предрассветном сумраке. На барке обезьяна немедля запрыгнула на каютку и выпрямилась, пытаясь разглядеть унесшуюся летунью.

— Джентльмены, нам придется славно поработать, — провозгласил Магнус.

На штурвале оставили слабосильного Сана, остальные спешно перебрались в барку, перекинули остатки поленьев и разобрали весла. Перепуганная мартышка забилась под навес.

— Ну, сэр «Заглотыш», пришел ваш черед потрудиться! сознательности и сотрудничеству Док.

призвал барку к

От работы веслами все порядком отвыкли. Барка шла тяжело, буксируемый катер казался воистину недвижимым имуществом.

— К вечеру там будем, — прокряхтел шкипер.

С легким дуновением ветра явилась вдова, села на корму катера:

— Огней нет, дымом не пахнет. Только это не река, а залив или озеро. Реки в нее впадают. Подробнее не рассмотрела, спешила.

— Прекрасно. Если вас не затруднит, займите место у штурвала, мисс Хатидже, — попросил шкипер. — А сэру гребцу предложите заняться любимым делом.

— Да иду я уже, мнхегз, — отозвался Сан.

Энди налегал на весло. Светало необычайно стремительно. Рулевой вспомнил, что очки остались на катере.

— Нам бы еще человек шесть, — просопел гребец. — Я, нунх, говорил что обезьян нужно было погуще наловить.

— Ну. Сейчас сплаваем, наловим, — поддержал Гру.

Экипаж засмеялся, хотя смешного было мало.

На корме осторожно завозились — Манки выволакивала тяжелое запасное весло.

— Это ты, Манька, молодец. Сознательная, — одобрил Сан. — Только ведь грести еще и уметь нужно.

— Пусть садиться. Хуже не будет, — сказал Энди.

Обезьяна, услышав его голос, замерла.

— Садись-садись, — негромко успокоил юнга. — Вот к злому дядьке и садись, он самый сильный, ему в паре можно поменьше помогать.

— Вам, сапиенсам, лишь бы над нелюдьми поизмываться, — проворчал Энди.

Он забрал у обезьянки весло, вставил на уключину, знаком показал как сесть. Манки уселась, косясь на страшного соседа, едва слышно «уухнула» и ухватилась за толстую рукоять весла.

— Ну, сразу легче пошло. Главное, теперь о берег нам не расплющиться, — напомнил юнга.

Посмеиваясь и хрипя, все навалились.

Попадаться на глаза местным мореплавателям было крайне нежелательно. О моряках Сарканда юнга знал не то чтобы очень много, но, по его мнению, особо добрым нравом и приветливостью мореплаватели ближайшего княжества не отличались. Впрочем, сама характерность и исключительность технического устройства «Ноль-Двенадцатого» была достаточным основанием уклоняться от любых встреч.

— Левее, на три градуса. Так держать! — изредка командовала с катера штурвальная вдова. — Podnavalis, до сиесты еще далеко.

Моряки старались «podnavalis» что бы не означал этот странный призыв. Энди несколько раз поправлял обезьяньи лапы на весле, показывая как грести правильнее. Манки косила испуганным глазом — зрачки в полутьме можно было угадать лишь по блеску. В целом мартышке удавалось управляться с веслом, хотя сама она была слишком тоща для нормального гребца: было заметно как напрягаются худые ноги, а пальцы ступней изо всех сил вцепляются в упор нижней решетки-настила. Видимо, от напряжения полопались короста мозолей на коленях — по икрам-деревяшкам текла сукровица, блестела как и глаза островитянки. Энди подумал, что жалость не нужна, как болотным жабо-ящерам, так и поскакучим островным представительницам четвероруким.

— Внимание, камни! — крикнула вдова.

Камни Энди видел краем глаза, барка противилась веслам, катер тоже не желал входить в сомнительную воду — по характеру волны было понятно, что это уже пролив.

— Так-так, джентльмены! Мы почти на месте, — прохрипел шкипер. — Хати, штурвал круче! Еще!

Вдова с управлением справилась — «Ноль-Двенадцатый» прошел близковато от берега, слегка задел килем отмель, но вокруг была уже вода поспокойнее и пахло от нее иначе.

— Устье недалеко, соли поменьше. Здесь и бабур может ловиться, — отметил хладнокровный юнга.

Катер провели дальше от пролива, укрыли под скалой — лапочный якорь закинули на берег, в «Заглотыша» пришвартовали к борту «Ноль-Двенадцатого». Обезьяна, запрыгнув на каютку, тянула шею, вглядываясь в заросшие скальные осыпи.

— Ступай, Манки, прогуляйся, — сказал шкипер.

Мартышка неуверенно глянула на Энди — рулевой устало махнул рукой.

Спешно простучали лапы — пассажирка со всех четырех руко-ног толкнулась с носа барки и исчезла.

— Ишь сиганула, манхее, притворяется. Я таких, маихзногще, знаю. Драпанет, да еще и каменюкой запустит на прощание, сепаратистка, хеорва.

На катере фыркнула вдова.

— Миссис Хатидже, если вы не слишком устали, осмотритесь еще раз, — попросил Магнус. — Но осторожнее, уже светло.

Вдова взлетела. Вершины холмов действительно уже озарились восходящим солнцем: казалось, по берегу вырастают слепящие частоколы света и тени. Энди пошел за очками. На барке спорили о том, нужно ли сразу выставлять часового и куда удрала мартышка.

Рулевой, с облегчением поправляя на переносице синий мягкий мир стекол-очков, перегнулся через леера:

— Она сейчас вернется. Док, если не затруднит, смажьте ей успокаивающим. К гребле мартышка не привыкла.

— Ну, если вернется.

заворчал измученный Сан. — А дисциплинированной она

не очень уверенно пообещал доктор.

лапы

чем-то

Энди нырнул в трюм — даже легкое касание отмели грозило корпусу катера новыми неприятностями — «Ноль-Двенадцатый» пребывал не в лучшей форме. На барке переводили дух и негромко продолжали обсуждать обезьянью судьбу.

— Ну, раз Энди сказал что вернется, так чего. Он мартышку понимает, — изрек юнга.

— То конечно, етьегха, — согласился гребец. — Но Манька может вообще и не мутантка, и не мауглиха. Просто порода неизвестная. А может, тамошняя этническая народность, их хрена поймешь, отсталых.

Энди улыбнулся

избавившись от хвоста, гребец немедля перешел в твердые и

принципиальные гомо сапиенсы.

…- Море чисто, зря беспокоились, — разъясняла игровую обстановку вдова. — В озеро впадает две речки — отнюдь не Миссисипи масштабом — и порядком ручьев. Дальше от берегов лес, вернее, негустые рощи. У ближней речки развалины хижины — явно нежилая. На берегу старая лодка, с воды ее не видно, плавником завалена. Свежих человеческих следов не видела.

— Ну и слава здешним богам, — с облегчением сказал Магнус. — Осматриваемся, проверяем судно, решаем, что делать дальше.

В воду озера что-то плюхнулось, видимо, брошенный камень. По каменным уступам скакала Манки, размахивала какой-то веткой.

— Да хрень у нее в лапе какая-то, — сказал, присмотревшись, гребец. — Вроде дикой вишни, еще незрелая отрава, млегна. Однако прискакала наша этническая к завтраку-то.

— Нужно на нее мешок все-таки напялить. На берегу голышом вообще непристойно смотрится, — занервничала вдова, порой чересчур чуткая к приличиям и требованиям моды.

…- Тут требуется настоящая кузня и ювелир, — признал шкипер. — Самим нам сколько не ковыряйся, толку не будет.

Механики разглядывали разложенные на чистой тряпке части фильтров насосов. Вернее, остатки тонких сеток фильтров.

— Ну, видится оно так,

неспешно начал Гру. — Деревня тут не подойдет. Сельский

кузнец вопросов задавать не станет, но и сделать требуемое не сможет. Только город. Ближайший — Сарканд. Так себе городишко, но до других мы попросту не доберемся. Ювелиры там, бесспорно, есть. Князь Сарканда — богатый шмондюк, это широко-известно, серебро в городе водится, мастера найдутся.

— А сколько до этого Сарканда по твоим предположениям? — спросил Энди.

— Для «Заглотыша» — шесть-семь дней. При удачном ветре. И если поставим парус.

— Из чего парус⁈ Наегхвблдело, — запричитал Сан. — Мачта есть, но парус нам достался гноихвж.

— Ну, понятно. Изобретать нужно, — сказал юнга.

Гру был прав — попытка добраться до города на веслах выглядела затеей откровенно каторжной и самоубийственной, это понимали все.

— Для начала проведем разведку, — решил Магнус. — Если оставлять катер здесь, все равно нужно убедиться, что место спокойное. Может, у хижины какие-нибудь мешки отыщутся или вдруг тряпье там побросали. Попробуем сшить или наизобретать.

за двое суток сменные наблюдатели, выставляемые на

Берег выглядел спокойным скалах мыса, заметали единственный парус — к западу прошло одномачтовое судно с косым парусом. «Саркандская флюга» — как определил юнга. Тем не менее, требовалось оставить на катере охрану. Добраться до замеченной с воздуха хижины и вернуться за один день вряд ли бы получилось — «Заглотыш» скоростными качествами не отличался.

На судне решили оставить доктора и Сана. Ночной штурвальный, несмотря на светлое время отправки экспедиции, мог понадобиться для обсуждения техническо-парусных задач, а без наводки воздухоплавательной вдовы обойтись вообще было невозможно. Шкипер же оказался единственным мореплавателем, действительно серьезно ходившим под парусом. А Гру… без знатока местных условий отправляться в подобную экспедицию попросту бессмысленно. Разведчики принялись снаряжать барку, тут проявила беспокойство обезьяна и немедленно прибежала с берега, где ловила мелких, но довольно вкусных крабов.

— Маньку с нами оставляйте, — потребовал слегка обиженный гребец. — Пусть нам вишню на компот, наегвж, собирает. Вам она мешать будет.

Мартышка недобро «у-ухнула» на Сана и замахала лапами на весла.

— Нет уж, дорогая, оставайся-ка ты дома, — сказал шкипер. — Могут хищники встретиться, от них камнями и палками не отобьешься.

Манки сделала вид, что ничего не поняла и запрыгнула на корму барки.

— Ну, раз капитан приказал, так оставайся дома. Лапы долечишь, — доброжелательно посоветовал юнга.

— Брысь на берег! — приказала суровая вдова, собираясь взлетать.

— Нам бы на весла четвертого, — напомнил, не глядя, Энди. — И есть случай попытаться напялить на мартышку броню культуры и пристойности.

— Какую еще броню? Если тебе с этнической загадкой повеселее так и скажи… — завозмущался Сан, но имеющая некоторое представлении о педагогике и дрессуре вдова уже догадалась о чем речь.

— Ну-ка, надевай!

Мартышка несчастно засопела, но взяла протянутый платье-мешок. Заползала она в него на четвереньках, зато вполне управилась самостоятельно.

— Немного задом наперед наделось, но в целом элегантно, — похвалил юнга. — Двинулись?

Гребли неспешно, обсуждая принципиальные возможности «Заглотыша» ходить под парусом. Манки высовывала язык, слушала, старалась. Пока барка шла не особо хорошо, да и на курсе вихляла — явно не хватало человека на руле. Периодически к медлительному корыту подлетала Хатидже встающая на воду и идущая-танцующая на легких волнах вдова очаровывала глаз не только шкипера. Странно все же и удивительно — летающая без крыльев женщина, это вам не обезьяна в мешке, сидящая на веслах. К такому чуду вообще не привыкнешь — здесь чистая, хрустальная, романтическая магия.

— Чего уставились? — поинтересовалось низколетающая фея. — Гребите в силу, а то до ужина не доберемся.

парящая, как некоторые выражались «на бреющем» или

Озеро «Заглотыш» все же пересек. Миновали чахлые тростники, открылась заводь, почти сплошь заваленная стволами плавника.

— Словно нарочно сюда натащили, — пробормотал шкипер.

Барка протиснулась по узкой протоке вдоль берега — Энди отталкивался от камней веслом, мартышка грозно скалилась на древесные завалы. Место действительно казалось недобрым — это, кажется, все чувствовали.

— Вот та рухлядь! — указала тонкой рукой воздухоплавательница.

Энди щурился на берег, солнце было уже в зените, слепило. Среди ворохов выброшенных на гальку древесных скелетов, покоился корпус корабля. Судя по всему, это была местная флюга: один из бортов проломан, мачта оперлась о береговой скос, галька и песок засосали оборванные и ветхие снасти.

— Ну. Давно лежит. Неслабым штормом выкинуло, — с уважением прокомментировал юнга.

— Хижина там дальше, — пояснила сверху Хатидже. — С виду окончательно гнилая. Но я не спускалась.

— Вот за это спасибо, — сдержанно поблагодарил шкипер. — Чувствуешь, что дурное место?

— Гнилое редко кого радует, — признала вдова. — Там еще косточки под берегом…

Вооружившиеся разведчики высадились, безоружная мартышка с носовой надстройки пугала мертвый корабль воинственными гримасами. Выбираясь на берег с багром наготове, Энди подумал, что особо безоружной обезьянку не назовешь — зубы-то крепкие, серьезные.

Обследование берега показало что он, в общем-то, безопасен, хотя и труднопроходим: все время приходилось перебираться через стволы и уклоняться от острых сучьев. В полуразвалившейся хижине ничего интересного не попалось — юнга нашел массивный топор, но качество и сохранность инструмента катерников не порадовали.

— Может, на корыте хоть нормальный якорь найдется, — понадеялся шкипер. — Наш-то лишний раз в руки брать поопасаешься.

— Зато наш цепкий, — напомнил Энди.

Взглянув на кости

двинулись к брошенному судну.

— Вообще-то неплохо сохранилось, — признал Магнус. — Хотя не лучшей постройки, грубовата обшивка и обводы так себе.

— В трюме что-то есть — сверху сквозь щели видно, — сказала вдова, ступая по краю высокой кромки берега.

вроде бы человеческие, но порядком раздробленные, разведчики

Тихо плескали озерные волны, поблизости от погибшего судна завалов древесных стволов не было, тянулась ровная площадка песка и мелкой гальки. Конструктивно старый корабль имел палубу лишь частично: под приподнятыми носом и кормой были закрытые отсеки-каюты.

Магнус, держа наготове пневм и саблю, заглянул в пролом борта:

— Гм, темновато и песка нанесло. Гру, соорудишь факел? Лезть туда ощупью не особо хочется.

Факела имелись на «Заглотыше», юнга принялся высекать огонь, Манки вертелась рядом — искры ей были жутко интересны.

— Я пока гляну? — предложил Энди, пытаясь понять, чем так настораживает корабль.

— Погоди, подсветим, если что-то поджидает, огнем пугнем, — шкипер явно нервничал.

Энди сел в тени корпуса флюги, подумал, что за время путешествия люди и не-совсем-люди частично переняли чутье друг друга. Интересно, так всегда случается в здешнем мире? Нужно будет у мальчишки спросить.

…Разведчики порядком накоптили факелом, разглядывая сумрак в корме и носу судна. Из отсеков крепко разило плесенью и гнилой кожей. Чихая и кашляя, моряки обменялись мнениями.

— Похоже, кожаные кули, просмоленные, — сказал Гру. — В таких упаковках хорошую ткань возят, от сырости берегут. Непонятно, почему их так мало. Если судно шло в Глорские земли, так груженное должно быть. Если наоборот, то с глорским грузом. А так непонятно.

— Насчет фрахта сказать ничего не могу. Но вот… — шкипер замялся. — В корме то, что нам кажется?

— Прямо вот так нас и ждет⁈ На мышеловку для особо жадных похоже, — фыркнула Хатидже. — Мы же не такие тупые!

уточнил ночной рулевой, по понятным причинам не особо

— А что там такое?

рвавшийся разгадывать тайны при ярком огне факела.

— Сокровища,

Один треснул: серебро, камни, корона какая-то.

— По-моему, там ваза, — возразил шкипер.

— Да вы чем смотрите? — удивилась Хатидже. — Браслеты сверху, весьма массивные. Но камни, это точно. Рубины!

Моряки в сомнениях переглянулись.

— На морок похоже. Весьма похоже. Но если там обманник, то он должен нам всем одно показывать, — принялся рассуждать юнга. — А если морок не совпадает… Что бы это такое могло быть?

Про обманника катерники знали — водился здесь такой хищник, любитель человечинки. Устраивал в укромных местах ловушки, подманивая ротозеев иллюзией-мороком кладов. Тварь редкостная, сам Гру таких не видел, но ему рассказывали «правдивые люди».

— Так я гляну? — предложил Энди, поудобнее перехватывая верный багор.

Рулевому посоветовали быть поосторожнее, но он и не собирался рисковать. Сокровища — дело небесполезное, но для Болот серебро и камни не являются особой ценностью. Вот если бы в бочонках запас масло-жира нашелся…

Энди поднял на лоб очки, отодвинул от пролома мартышку — та тоже вглядывалась в могильную сырость.

Смотреть пришлось долго: видно отчего-то было не слишком четко. Испарения или действительно морок?

— Я один бочонок вижу, — вокруг всякая дрянь и гниль.

— Нет, я определенно два бочонка видел, — не поверил шкипер.

— Три там их как минимум! — отрезала Хатидже.

— Мы с вами, миссис летунья, жаднее, — ухмыльнулся юнга. — Мне тоже три бочонка примерещилось.

— Можно потом пересчитать, — заметил Энди. — Я могу попытаться выкатить багром крайний бочонок. Но не разумнее ли заняться для начала носом и выволочь эти заманчивые тюки? Они нам могут оказаться полезнее всяких рубинов.

— Абсолютно верный подход! — одобрил шкипер. — Леди и джентльмены, за дело!

пояснил Гру. — Симпатичные такие бочонки, хотя и чуть гниловатые.

признался Энди. — Действительно, вроде камешки блестят. А

Тюки оказались увесистыми, но цеплять их было удобно. Энди выволок все четыре, порченую кожу взрезали, развернули содержимое. Моряки замерли в молчании: роскошь старинной ткани потрясала.

— Это что? Парча? — прервал молчание шкипер.

— Не знаю, на тафту похоже, — прошептала Хатидже.

— Похоже, это действительно поценнее содержимого бочонка, — констатировал Энди, морщась от блеска одной из ткани — крайний рулон слепил блестящим шитьем даже сквозь стекла очков. — Рискнем ли мы сшить из сокровища парус, вот вопрос для следующего планта[3].

— А если… — начал юнга, но тут в корабле завизжали.

Мартышка, соблазненная блеском камней, все же забралась в корму флюга…

Энди с багром нырнул в пахучую полутьму. Сырая заплесневело-шерстяная тень трюма шевелилось и корчилось: обезьяна уже не визжала: яростно лягалась свободной ногой и отчаянно пыталась вырваться. Вторую тощую ногу мартышки втянуло в себя нечто смутное и неопределенное. Ночной штурвальный обеспокоился за свои глаза — зрение явно шалило — и поднял на лоб очки. Лучше не стало: хищное пятно осталось мутной плоской тенью, непонятной и пугающей в своей аморфной загадочности. Правда, Манки теперь выглядела четко и даже красиво — этакий буйный силуэт, обведенный легкой серебряной каймой. Уже не лягалась, а пытаться драть врага когтями нижней лапы. Ну, с этим у нее не очень — не тигр — коротковаты когти.

Энди для пробы ткнул непонятного врага в дальнюю часть пятна. Острие багра почти ничего не почувствовало — словно в гнилушку ударил. За спиной в дыру корпуса лезли моряки, клинок сабли и сталь топора кидали неприятные взблески, мешая видеть, да и багром работать стало неудобно. Над палубой ругалась невидимая взлетевшая вдова.

— Назад сдайте! — рявкнул Энди, пытаясь решить — где же у противника лузы?

Догадливый юнга выпихнул шкипера обратно на солнце.

Мартышка сопротивлялась, не давая утащить себя в сырой мрак, упиралась локтями и свободной ногой, швыряла в алчную тень песок и все что подворачивалось под руку. На головы сражающимся сыпались трухлявые щепки и песок.

— Ползи на свет! — скомандовал Энди и уже обдуманно пустил в дело багор. Раз колоть бессмысленно, будем цеплять.

— Ууух! — застонала обезьяна и изловчилась перевернуться на живот. Ее заглоченную ногу уже не было видно выше колена. Энди крюком багра отжал что-то относительно живое к борту судна, затем дернул на себя — враг не поддавался, словно прилипнув ко тьме, даже наоборот, ощутимо потянул к себе живую добычу. Манки поехала на животе в сырой ужас, «уухнула», ухватилась за бочонок с сокровищами. Верно, якорь недурной.

— А ну вместе! Podnavalis — призвал рулевой, глубже вонзая крюк багра.

Вместе рванули тьму к свету, к пролому борта — вот теперь пошла! Манки использовала бочонок как точку опоры, Энди сработал багром как рычагом. Вышвырнутые наружу обезьяна и враг кубарем покатились по гальке.

— Точно! Обманник! — радостно завопил юнга-всезнайка.

Энди поспешно скинул на нос очки и выбрался на дневной свет.

Вдохновленная почти-свободой обезьяна пыталась уползти к воде, лупя пяткой по уродливому мешку, упрямо заглатывавшему ее ногу. Больше всего коварный хищник был похож на плоского кожистого слизня. Шкипер полоснул мерзкий живой мешок саблей, Гру деловито примерился топориком.

— Лапу Манькину не заденьте! — руководила сверху вдова, устроившаяся на борту флюки.

— Рубить бесполезно, — предупредил Энди. — Стягивается как смоляная дыра.

Действительно: широкая рана от сабли затягивалась почти мгновенно, лишь по краям разреза бледная плоть пузырилась жидкой кровью. Живой мешок поволок обезьяну обратно к уютной дыре в корпусе. Манки ухватила голыш и лихорадочно лупила по

предположительной голове врага.

— Спокойно! Растягиваем шмондюка по песку и пришиваем! — догадался опытный юнга.

Дружными пинками сапог моряки сдвинули обманника дальше от корабля. Обезьяна дважды перевернулась вместе с хищником, ни издала ни звука, вновь принялась колотить по врагу своим жалким оружием. Энди тщательно выбрал местечко на матовом плоском теле обманника и глубоко вогнал острие багра в песок, прибивая тушу к месту. Что-то хрустнуло.

— Полагаю, хребет у него все-таки есть, — отметил рулевой.

Прибитая к земле туша беззвучно колотилась, разлеталась галька, обезьяну мотало как тряпичную куклу.

— Не так велик, но силен, — удивился Гру и принялся наносить сильные удары, метя обухом топорика вдоль предполагаемого позвоночника. Шкипер сунул в ножны малополезную саблю, подхватил тяжелый обломок шпангоута. Энди счел уместным вспомнить о найденном топоре. Бить, держа ржавое железо двумя руками было не особенно удобно, но в данный момент решающим было общее количество и сила ударов.

Через минуту-две обманник начал сдаваться и выплюнул добычу. Мартышка отползла в сторону и принялась шумно и облегченно сопеть.

— А переваривает он медленно, — сказал, глянув на обезьянью конечность, Магнус.

— Ну. В сущности вяловатая тварь, — согласился юнга, продолжая топориком делать из врага что-то на манер огромной отбивной.

Нога Манки была румяна как морковь — похоже пострадал верхний слой кожи, но не то чтобы непоправимо…

Энди пришлось бросить топор и удерживать древко багра — упорный обманник пытался вырваться, раскачивая пришпилившую его огромную «булавку».

— На редкость живучая уродина, — очень верно подметила высокосидящая Хатидже. — Может, его все-таки разделать?

— Хорошая мысль, — согласился запыхавшийся юнга. — Сэр, а если его аккуратно, как камбалу?

Острый сабельный клинок погрузился в угадываемую пасть обманника, начал вспарывать тварь по периметру. Гру ловко впихнул в разделяющуюся плоть широкий обломок шпангоута — бледные края с тонкими костями зашлепали в тщетных попытках срастись. К тому времени как Магнус, кряхтя, довел клинок до другого края пасти, из обманника получились два полу-обманника.

— Растаскиваем! — призвал Энди, выдергивая из песка багор.

Моряки разволокли половинки твари подальше друг от друга. Обманник еще подавал признаки жизни: по пластам туши — каждая половина была не толще двух дюймов — проходила дрожь, но сползтись воедино чудовище уже не пыталось.

— Где глаза и где верх-низ даже не угадаешь, — отметила наблюдательная вдова. — Как такой экземпляр будем описывать доктору и классифицировать, ума не приложу.

— Если попроще: действительно сухопутная камбала с засадной манерой охоты, — пояснил Энди, вытирая багор.

— Да, но чем оно питается, когда нет людей? — шкипер с сомнением рассматривал хищника, ставшего похожим на пару плохо выделенных жирных шкур.

— Ну, ничем он не питается, — пояснил юнга. — Дремлет и ждет. Ему торопиться некуда. Кстати, хорошо, что голодный. А то бы мы здорово перепачкались.

Обезьяна заползла в воду и принялась болтать-ополаскивать пострадавшую лапу.

— Надо бы чем-то обеззараживающим ей ногу обработать. Все же неизвестно что у твари в пасти, — спохватилась Хатидже.

Мартышка с печалью посмотрела на заботливую вдову, выбралась из воды, отряхнулась и похромала за судно.

— Это она куда? — встревожился шкипер. — Еще кому-нибудь попадется…

— Не попадется, — успокоил юнга. — Она — обеззараживать. Проверенными средствами. В сущности, обезьяны неглупы. Просто слегка легкомысленны.

— Эй, легкомысленная! — сказал Энди в сторону возни и страдальческого уханья за судном. — Вернемся на катер, напомни о швабре.

Из-за корпуса злосчастной флюги уухнули погромче и еще печальнее.

— Слушай, ты все-таки излишне жесток, — прошептала вдова. — По-крайней мере сейчас можно и обойтись без воспитаний. Она страху и так натерпелась.

— Она знала, что лезть туда нельзя, — напомнил рулевой.

— Справедливо. Должна понять, что нужно головой думать, а не тощей «кормой», — поддержал Гру. — А мы сами-то туда полезем? Бочонок-то вроде дельный.

Бочонок с сокровищами Энди осторожно выкатил багром.

— Ловко! — одобрила вдова.

полюбуемся. «Все орешки не простые, все скорлупки золотые, ядра — чистый изумруд»…

Моряки расселись на деревянных обломках, лишь удрученная Манки лазила, шурша сухой травой у откоса за судном. Энди, не очень-то понявший намек на экзотические драгоценные орешки, снял подгнившую плашку дна бочонка, вынул крайний скользкий сверток, развернул почерневшую кожу:

— Так… монеты, вполне серебряные, похоже полновесные. Нужно почистить, чеканку я не разберу.

— Откладывай, потом почистим, я хороший способ знаю, — сказал юнга.

— Далее эта штуковина, которая корона-браслеты-ваза, — Энди протер сочно заблестевшие в темной оправе камни. — В драгоценностях я разбираюсь дурно, но, по правде говоря, ни на что из перечисленного эта ценность не похоже. Для короны велика, для браслета мала. Гм, на ошейник похожа. Хотя камни, наверное, настоящие…

Товарищи как-то странно и многозначительно молчали. Энди покосился на шкипера — старина Магнус, ошеломленно выкатив глаза, немигающе пялился на штуковину с рубинами. Вдова выглядела примерно так же. только еще рот по-обезьяньи приоткрыла. Энди подумал, что летучая фея порой не чужда определенной простонародной вульгарности и хмыкнул:

— Эй, я чего-то не знаю? Что это за штука? Гру, что на эту тему болтают моряки?

Энди взглянул на юнгу и встревожился по-настоящему: мальчишка замер все с тем же ошалелым вниманием, пожирая глазами кровавые камни, все ярче сверкающие на тусклом серебре. Вот это было плохо. Вдова — леди и впечатлительна по определению, шкипер в возрасте и нынче эмоционально слегка не в себе, но если и ушлый юнга очарован… Похоже, вещь серьезной магической силы.

Из-за судна, встревоженная наступившей тишиной, высунулась мартышка.

— Не смотри! — рявкнул Энди.

Напуганная Манки немедленно спряталась.

Рулевой осторожно положил проклятую штуковину на бочонок, подумал и прикрыл сокровище фуражкой шкипера. Ничего особого не произошло — теперь околдованные разведчики слегка косили взглядами. Энди накрыл бочонок крупным куском старой кожи — ситуация не изменилась. Пришлось поднатужиться и задвинуть увесистый бочонок обратно в дыру корпуса флюги. Толку чуть — околдованные теперь смотрели прямо перед собой, что выглядело чуть поприличнее, но существенно ситуацию не изменило. Энди помахал ладонью перед лицами товарищей, тревожно прислушался — дышат, пусть и едва слышно. Рулевой достал бочонок обратно, еще раз протер колдовской ошейник (в целом сомнительно, что штуковину когда-то использовали действительно как ошейник, но по факту она именно так и срабатывала). Энди поставил артефакт между остолбеневшими товарищами, поднес поочередно к лицу каждого — тщетно, не расколдовывались. Что за странный флюк⁈

— Ух? — нервно спросила мартышка, выглядывая из-под трухлявого руля судна.

— Вот сейчас вынужден с тобой целиком и полностью согласиться, — признал Энди. — Полное «ух». И довольно внезапное.

Отгонять Манки было бессмысленно — во-первых, ошейник она видела вблизи раньше, еще в трюме, во-вторых, на нее магия явно не действовала.

— А вдова-то, выходит, гораздо более человечна, чем мы с тобой. — пробормотал рулевой и пошел за ведром.

Выкладывай драгоценности неспешно, с чувством, мы

Начать имело смысл с юнги: Гру младше по званию, да и очнись мальчишка, будет больше толку. Когда Энди опрокинул полное ведро над головой сидящего, щедро окатив околдованного водой, обезьянка восхитилась и зашлепала ладонями по гальке. Иных положительных изменений не случилось — Гру молча обтекал. Рулевой на всякий случай повторил процедуру, потом дал понюхать зачарованным спутникам гнилую кожу — по идее, ядреный запах мог прочистить МОЗГ не хуже нюхательных солей. Но не помогло. Манки ускакала по берегу и тут же вернулась с дохлой рыбой.

— Ты полагаешь? — Энди с большим сомнениям предложил товарищам новый аромат. Не подействовало.

Рулевой забросил расползающуюся рыбу подальше в воду и сообщил:

— Мы следуем не тем логическим курсом. Трезво размышляя, запахи тут ни при чем. Они же не лишились чувств, не в обмороке? Нужно поразмыслить и найти правильный порядок розыгрыша шаров.

Манки очевидных возражений не высказала. Энди прогулялся вокруг флюги, дошел до «Заглотыша» и обратно, посидел на удобном, похожем на кресло, стволе сушняка. Подсказок не находилось. Меж тем. солнце уже цепляло вершину холма на западе: скоро начнет темнеть. Конечно, можно было загрузить жертв внезапного колдовства на барку и попробовать добраться до «Ноль-Двенадцатого» — это потребует немалого времени, но вполне достижимо. Собственно, мартышка вполне способна помочь — есть у нее похвальные склонности к мореплаванью. Но вдруг ключ к исцелению от заклятия кроется именно здесь, на этом непростом месте? Увозить отсюда несчастных моряков, означает обречь их на… Непонятно на что. Вдруг им вдали станет лучше? Или наоборот?

Меж тем. Манки предпринимала собственные попытки справиться с неожиданной напастью: дергала моряков за одежду, звучно фыркала им в уши, стучала палкой по бочке. Еще раз обойдя флюгу и вернувшись, Энди обнаружил на голове вдовы двойной сучок, очевидно, символизирующий рога. Что ж, ритуальные приемы сейчас действительно могли быть вполне действенными.

— Все же убери, магии, да и вдова всерьез обидится. Если бы они жили долго и счастливо, рога, скорее всего, появились бы у старины Магнуса. Не хочу сказать ничего дурного, но обычно именно так случается.

Неизвестно поняла ли обезьяна сомнительный намек, но сучок с головы вдовы сняла и закинула в воду. Потом Манки задумчиво поскребла жеваную лапу, указала на ошейник и махнула в сторону воды.

— Утопить? А не рановато? — Энди с омерзением глянул на сокровище. — Вдруг эта дрянь их и расколдует? «Подобное лечат подобным» как говорит Док. Что думаешь по этому поводу, четырехрукая леди? Не пора ли прервать обет молчания? Самое время, а?

Мартышка посмотрела убедительнейшим и насквозь бессмысленным взглядом, зашла в воду и сделал вид что ловит рачков. Худая задница торчала из-под мешковинного подола. Энди с горечью посмотрел на струп, похожий на королевский вензель «V»: вокруг него виднелась розовая свежая кожа. Линяет хитрозадая обезьянка. Конечно, она куда поумнее, чем хочет выглядеть, но что толку? Этак и загнешься в компании полуживых статуй и неопределенного коварного существа, занятого рачками. Нет. нужно идти строгим путем стратегии снукер-гранда и не отвлекаться.

Долетел порыв теплого ветра, на обломанной мачте зашуршали снасти. Вздох невидимых богов — что на самом деле есть сугубый эффект звуковой иллюзии. А звуковые иллюзии нам не к чему, поскольку первопричина неприятной ситуации — иллюзия оптическая. Ведь ошейник никаких звуков не издавал, на него именно смотрели.

Энди хмыкнул. Обезьяна бросила изображать рачколовлю и с интересом воззрилась.

Смотреть — значит обманываться. Обманываться блеском зловещих рубинов или синей стеклянной защитой очков — не все ли равно? Вдруг причина не-восприятия колдовства обезьяной и выходцем с Болот отнюдь не нечеловеческая природа, а простейший фильтр? Очки, необычный цвет зрачков, или и то, и иное, вместе взятое? Конечно, надевать очки на очарованных моряков немного поздновато. Но если попытаться оптически исказить воздействие магического предмета? Бесспорно, это большой риск.

— Манки, как ты относишься к рискованным брейкам|4]?

Мартышка хлопнула себя по животу — звук вышел глуховатым из-за мешковины. Манки подобрала подол и повторила шлепок по оголенности — теперь получилось куда звонче.

— Это насчет ужина или все же насчет риска? — уточнил рулевой.

— Ух! — отрезала мартышка.

Энди кивнул — несомненно, по обоим вопросам сразу. Что ж. придется рискнуть. Пока еще достаточно светло.

В сущности, основы оптики чрезвычайно просты. Энди заполнил ведро водой наполовину, осторожно погрузил туда ошейник — рубины притупили свой блеск. Что ж. попробуем. Понятно, дело заведомо обреченное на неудачу — истинный серьезный маг наверняка годами бы просчитывал эффект преломления, степень прозрачности воды и силу падающего света. Зато в проверке способ элементарен.

— Отверни-ка морду, — на всякий случай скомандовал магический естествоиспытатель сосредоточенно наблюдавшей мартышке, взболтнул ведро и поставил его между жертвами колдовства…

Вот теперь результат был. Рулевого оглушило и сбило с ног. Околдованные моряки, кажется, даже не успели и взглянуть в ведро. Лица их исказил ужас, с неистовым криком зачарованные сорвались с места и бросились прочь — юнга сшиб куда более рослого и тяжелого Энди как кеглю, видимо, даже не заметив.

Энди послушал как дикий крик «ааааааа!» стихает вдали, закряхтел и сел. Гнаться за (излечившимися? переколдованными? лишившимися рассудка?) беглецами бесполезно. Насколько мог заметить поверженный маг-оптик, разведчики кинулись в разные стороны, причем видеть в старине Магнусе этакую прыть было уж совсем странно. Впрочем, вдова даже не подумала взлететь, а Гру не подхватил топорик — абсолютно на них не похоже. Спятили.

— В добрые старые времена колдунов жгли на кострах. Простой, но действенный подход к черному шару сей проблемы. — поведал Энди перепуганной и запрыгнувшей на сломанную мачту мартышке.

Манки прислушалась, сползла на борт корабля, похлопала себя по животу.

— Думаешь, они вернутся к ужину? Нет. это вряд ли. — рулевой поднялся.

Энди указал на рогульку. — Чересчур простовато для рубиновой

было

Он осмотрел местность с верхушки прибрежного обрыва — ни души, только несколько птиц парят над дальними рощами у холмов. Да. абсолютно проигранный фрейм-бол.

Поскольку перспективы дальнейшей разведки были неясны, требовалось заняться розыгрышем ближних шаров. То есть ужином.

Топлива, вполне сухого, вокруг хватало. Энди наломал сушняка, обезьяна с готовностью стаскивала топливо к будущему кострищу.

— Хочешь разжечь? — рулевой показал огниво.

— Ух-уух! — мартышка принялась увлеченно высекать искры, а Энди в сомнениях присмотрелся к половинкам обманника. Неизвестно какова на вкус коварная тварь, с другой стороны, она свежая, а провизию лучше экономить. Ему удалось вырезать кусок с виду пожирнее. Манки все еще сражалась с хитроумным приспособлением для добычи огня.

— Ладно, давай сюда, у меня быстрее выйдет, — вздохнул ночной рулевой.

— А ху-ху не хо-хо? — откликнулась стоящая на четвереньках мартышка, осознала что наделала, и с ужасом глянула из-под руки.

Энди прихватил ее за лодыжку здоровой ноги, поднял в воздух. Нужно отдать должное — Манки висела покорно, не пытаясь плеваться или кидаться огнивом. Весу в ней было поменьше чем в половинке обманника.

— Бить не буду, — мрачно сообщил рулевой. — Но начинать владеть речью с подобного сомнительного словосочетания — сущая глупость. Это сквернословие, к тому же хвостообразное. О тебя вдова всю швабру обломает, когда услышит. Если, конечно, вернется. Или помалкивай или учись приличным словам.

— Уух, — признала ошибку обезьяну.

— И когда висишь вверх ногами, прижимай к ногам мешок. Приличия у людей даже поважнее умения болтать.

Мартышка шлепнулась на гальку, поползла к подготовленному костру. Энди, морщась от ярких искр, показал как правильно пользоваться огнивом. Запылал огонь, рулевой пошел к воде и промыл вновь заболевшие глаза. День все не угасал, на дальних восточных склонах играли солнечные лучи, отражались от водной поверхности. Будет сегодня ночь или так и придется мучиться?

Отвернувшись от костра, Энди нарезал полоски обманника и объяснял, что костер придется поддерживать всю ночь. Мартышка осознала, пошла подтаскивать ветви покрупнее. Рулевой слушал шуршание и «уухи» за кораблем и в кустах. Нужно будет растолковать, что на суше разумнее вести себя потише. Привыкла к жизни в стае и к относительной безопасности корабля.

Обезьяна пихала в костер ветки и пыталась жарить на прутьях квадратики мяса, Энди неспешно рассказывал всякие поучительные вещи о материковых хищниках (в основном о людях), смотрел на старый корабль — что полезного можно с него снять, если все благополучно обойдется? Мартышка «у-ухала», удивляясь всяким ужасам вроде леопардов и городских стражников. Периодически доносилась вонь сгоревшего мяса — кулинарного опыта у Манки не имелось в принципе. Жрать сырое мяса Энди все же не разрешил, благо полутушки обманника были обширны, тренироваться было на чем.

Лучшие порции поджаренного обманника оказались суховаты, трещали на зубах, но на вкус вышли вполне пристойными. Мартышка хрустела во всю, уже почти не обжигаясь.

…- За воровство сажают в клетку, часто металлическую. Или приковывают к веслам. Цепью, тоже металлической!

— Ух-хухух! — дивиласьжестокостям человеческого мира вольная островитянка.

Энди разгрыз лепесток мяса и сказал:

— Ты бы как-то разнообразила беседу. Если желаешь играть равную партию за человека, то всего многообразия «у-ух» будет недостаточно. Нужно усваивать как минимум: «о!», «да» и «нет». Полагаю, ты вполне способна к такому подвигу.

— О, да, сэр, нет. Вкусно! — подумав, объявила мартышка.

Звучали слова несколько своеобразно, но отчетливо. В сложном «вкусно!» прищелкиванием зубов чудился даже излишне хищный оттенок.

— Неплохо, — одобрил рулевой. — «Сэр» можешь оставить в резерве — в здешних местах это слово употребляют редко. «Вкусно» используй пореже, иначе прослывешь невоспитанной обжорой. «О», «да», «нет» для молодой леди более чем достаточно. И улыбайся скромнее — зубы у тебя слишком хорошие, разом найдется много завистников. А трусоватые людишки попросту напугаются.

— У-ух. да!

Энди подумал, что в действительности многообразие у-уханья несет в себе не меньше оттенков чем человеческие «да-нет». По сути, мартышке и этого достаточно. К чему цивилизованному миру болтливые обезьяны и какие, собственно, преимущества они тогда будут иметь перед людьми? С другой стороны, рано или поздно Манки встретиться с посторонними гомо сапиеис и общеупотребительных словечек.

— Не поджарить ли нам еще мяса? — Энди протянул сотрапезнице нож.

Мартышка высунула язык и принялась нарезать филе обманника. Орудовать ножом у нее получалось куда получше опытов с огнивом.

— Ух, чай, сэр?

— Все верно, мисс Манки…

Звезды на миг закрыла темная тень — Энди вздрогнул. По правде говоря, тень показалась немаленькой. Манки тоже подскочила, задрала голову.

— Это еще что такое⁈ — прошептал рулевой.

Разведчики бросились на прибрежный откос. Мартышка запрыгнула наверх быстрее, закрутилась, озирая небосвод. К полуночи на небо нагнало облаков: меж звезд дрейфовали косматые хвосты туч. обметали вершины дальних холмов. Мир жил оттенками ярко-расплавленного серебра звезд пробивающихся сквозь приглушенную патину туч. густой завесой благородного тумана и резкой чернью холмов.

Мартышка нюхала воздух.

— Согласен. Вроде бы, дым, причем характерный, — согласился Энди. — Но наш «Ноль-Двенадцатый» определенно не летает.

— Ух-х! — подтвердила встревоженная обезьяна.

Они повернулись в сторону озера. Энди приходилось жмуриться и отворачиваться от ослепительного пятна костра. Остальная часть озерного простора играла ленивой чернильной рябью. До «Ноль Двенадцатого» было далековато: даже если там решились зажечь кормовой фонарь для ориентира разведчиков, отсюда его не разглядеть.

— А нам придется рисковать, — напомнил Энди. — Подсунем в огонь корягу. Должны же увидеть.

Мартышка сиганула вниз, рулевой, опираясь о багор, съехал к мертвому кораблю. Подкатили к огню сухое бревно. И рулевой, и его соратница понимали, что спятившие и разбежавшиеся разведчики, если опомнятся, то попытаются выйти к огню. Остаться в холмах без оружия и снаряжения — не лучшая игровая позиция. Нет, должны вернуться к кораблю. При условии, что в головах сохранился относительно здравый рассудок.

…- Так вот, людям свойственно находить простейшую отгадку и свято верить в нее, — продолжил Энди, отворачиваясь от огня. — Даже если ложность отгадки очевидна до полной смехотворности и ни один шар не пошел в лузу, человек будет считать что фрейм за ним. Люди жутко самоуверенны. Одетую и вежливую обезьяну будут считать смешным глуповатым человечком. Очевидного слепца — беспомощным попрошайкой. И это хорошо.

— Ух-у! Да!

— Но это и плохо. Никто и не подумает с тобой считаться. При необходимости придется доказывать, что ты способна соображать. А ведь такие ситуации случаются, пусть и не чересчур часто. Доказать что ты говоришь умно — чертовски сложно, почти нереально. Люди полны предрассудков. Это. во-первых. Во-вторых, пренебрежение бывает обидным.

Обезьяна посмотрела на два загнутых пальца на своей руке, поразмыслила и не согласилась:

— Не ух-у! Обид — невкусно!

— Несомненно. Чаще всего обида весьма горчит. Но что такое вкусно? И как это «вкусно» отличить?

Мартышка указала на прутик с мясом, на огонь, исцарапанному колену

— Вкусно! Ух-у, ух-у!

— Даже два раза? — засомневался рулевой и вздохнул. — Забудь про последнюю составляющую. Она — прямой путь к швабре.

У мартышки имелся серьезный недостаток — Манки несокрушимо считала физическую близость (или, как мудрено формулировал чересчур образованный гребец «сексуальные отношения» — заведомым благом. Это чудовищное заблуждение порядком пугало команду «Ноль-Двенадцатого». Особенно учитывая широкую трактовку этих самых «отношений» простодушной мартышкой. Вдова впала в настоящую истерику, когда ее попытались погладить абсолютно неприличным способом (как выяснилось на практике свою «столичную немыслимую порочность» Хатидже порядком преувеличивала). Шкипер при заигрывании без разговоров схватил швабру, от доктора мартышка получила по игривым лапам. «Обезьяна, что с нее возьмешь, млжее», — как объяснял гребец, несколько обиженный отсутствием мартышкиных посягательств, что впрочем, было объяснимо. Как складывались отношения юнги и Манки в данной щекотливой области Энди не знал — Гру был из парней, способных без шума решать подобные мелкие проблемки. К самому рулевому мартышка не приставала — кроме пары робких намеков вспомнить было нечего — репутация «Повелителя Швабры» весьма облегчала жизнь. В принципе, диковатые повадки невоспитанной пассажирки скорее веселили Энди — мартышка, несмотря на свои мелкие размеры и островную наивность, несомненно являлась особью относительно взрослой. В биологическом смысле. В смысле кодекса человеческих отношений мартышку требовалось еще лупить и лупить. Поскольку иначе четверорукая гарантировано влипнет в неприятности — в любом портовом городе и не подумают смотреть: уродлива девчонка или миловидна? Порт — это вам не обезьяний остров.

— Приставание — запрещенный правилами удар. Потому эти шары тоже вне правил, — пояснил Энди. — Позже, когда уловишь нюансы игры, может быть вернешься к подобной тактике. Пока просто забудь.

— О, да-нет. Где? Ухххх-у? — осторожно уточнила обезьяна.

— Риск именно в непредсказуемости этих множественных «уххххх», — пояснил гребец. — Поймешь позже. Если будешь жива. А пока просто придержи лапы и все остальное. Иначе такая швабра случится, что…

Манки почесалась и задумалась.

для подобного случая ей нужно иметь пару

рулевой встал, чтобы двинутся за котелком.

потом

похлопала себе по

Потом пили чай. Энди рассказывал про деньги и уличных комедиантов. В глухую заполночь к костру выбрела пара разведчиков — те, кто по всей логике игровой ситуации должны были укатиться шарами примерно в одну сторону. Вид у шкипера и вдовы был потрепанный, но обошлось без серьезных травм. Особой разговорчивостью пара не отличалась, но ход событий был ясен: отрезвев от последствий колдовства и вспомнив о том. что умеет летать, Хатидже провела близлежащий осмотр местности и отыскала шкипера. Потом они вместе выбирались к берегу озера, счастливо уклонившись от встречи с неизвестным животным… в общем, ничего интересного.

Обрадованная обезьяна предложила жертвам магии прутики с жареным обменником, отрекомендовала как: «вкусно, у-ух!».

— Разговаривает? — вяло удивился Магнус. — Что, тоже магией стукнуло?

— Скорее всего, — не встал вдаваться в неуместное философствование рулевой.

Беглецы были порядком измучены, попив чаю, завернулись в драгоценную ткань и заснули, против всех правил приличий откровенно обнявшись.

Мартышка со значением глянула на Энди.

— Не тот случай, — пояснил рулевой. — Иной раз воспитанным людям и нелюдям приличествует делать вид что они ничего не заметили.

— Хо-хо. у-ух, — скептически отозвалась Манки и упрыгала за очередной порцией дров.

Юнга приплелся на рассвете. Выглядел он поприличнее шкипера с подругой, но был весьма мрачен. Положил дубинку, сел у костра. Энди протянул ему жареные обрезки и сообщил:

— У нас обезьяна заговорила.

— Пора, — без всякого удивления кивнул мальчишка. — Ей бы еще осанку подправить — сутулость при человеческой должности будет ей вообще безо всякой пользы.

Гру пожевал мясо, запил чаем и кивнул в сторону старого корабля:

— Эта штука, стурворм ее высри, там? Я пока бегал, вспомнил — сторож это. На самом деле мудрено как-то по магическому называется. Можно у настоящего колдуна уточнить, он и ключ подскажет. Вещица небесполезная, особенно если что-то хорошее и ценное приходиться без охраны оставлять.

— Сторож? Возникала у меня такая версия. — признался Энди.

— Вот-вот, а я опозорился, — поморщился самокритичный мальчишка. — Ведь возникло предчувствие, а я все равно как шмондюк какой-то уставился на цацку. Ладно, как рассветет, грузиться начнем?

— Я бы прямо сейчас начал, — намекнул ночной рулевой…

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

Объект застрял западнее Сарканда. У них технические сложности. Провели явочную встречу с агентом Огрызком. Суть анализа ситуации: стратегических планов у объекта наблюдения нет и не предвидится.

Исходя из оперативной обстановки, предлагаю варианты:

1. Скинуть катеру запчасти.

Э. Скинуть на катер бомбу. (Боеприпас я достану, в единственном экземпляре, расходный акт приобщим к делу).

З. Плюнуть на этот треклятый катер и заняться своими делами.

Из блокнота «Гениальные размышления и склероз».

Лингвистический аспект — один из сложнейших в шпионском деле. Русско-шпионский диалект вообще невозможно взвешено преподавать. Давеча беру двух отличников, на большой перемене идем агентурно позавтракать. Перекусили. Потом две лекции объясняла, почему «траттория» это не место «специально отведенное для трат-таха», а совершенно иная и итальянская терминология. «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности», как-то жаловался мне Ильич за чаем. Как глубоко прав был вождь! Да, упустили мыв свое время, просрали эту лингвистику…

(1] Манки — от английского «monkey» — обезьяна.

|2]Речь о дизайне (от aHTn.desi’gn — первоначально: проект, план, проектировать, чертить, задумывать)

|3 — Плант — сыгрывание необходимого шара через другой шар (или через два).

[4] Брейк — непрерывная серия ударов удачливого игрока.