Светлейший князь 3

Глава 18

Прошло несколько лет. Наступил 1785 год. Закончилась зима и началась весна. В первых числах марта по льду Енисею пришел последний обоз из Минусинска с двумя десятками переселенцев и товарами, в основном это были книги из Европы. Три года назад, двадцатого марта на льду Енисея между Дедушкиным и Большим порогом случилась трагедия, лед неожиданно оказался тонким и проломился под санями идущего к нам обоза. В итоге погибло почти тридцать человек. После этой трагедии обозы по льду стали отправляться к нам с запасом времени, чтобы гарантировано успеть пройти.

С молчаливого согласия окружного начальства от Дедушкиного порога до Усть-Уса мы поставили сторожевые посты. Все они видели друг друга и дополнительно были оснащены сигнальными пушками. Для этого из России привезли несколько десятков стволов специально отлитых З-х фунтовых полковых пушек. Использовать свои стволы я посчитал непозволительной роскошью, также как и стрелять пироксилиновыми зарядами. Ровно в полдень первая пушка, установленная на специальной площадке на Леоновском мосту, это название появилось совершенно естественно и закономерно, делала сигнальный выстрел и дальше по цепочке пушки стреляли до поста на Дедушкином пороге.

На каждом посту с большой охотой поселились где одна, где две семьи староверцев. Юрисдикция этих постов была конечно окружная, по фактически они подчинялись и снабжались всем необходимым нами. Под личную ответственность командиров постов, а ими были главы семей, посты были оснащены двумя казнозарядными ружьями. За утрату ружей они отвечали головой и однажды чуть не пришлось расстрелять одного из них. Но обезумевшие от горя бабы, жена и две дочери, сумели совершить подвиг и найти потерянное в зимнем лесу оружие. В итоге всё обошлось большим мордобоем. Кулачную расправу устроил граф Малевич, которому я поручил провести следствие.

Узнав о такой концовке следствия, я спросил графа:

— Это как же вы так, граф? — Казимир прищурился и ответил вопросом на вопрос.

— А как, ваша светлость, надо было? Ведь надо же было наказать за такое, — я пожал плечами. Капитан Пантелеев с легкой усмешкой ждал моего ответа, он целиком был на стороне графа, да и я честно говоря то же. — Не расстреливать же. Баба его похлеще меня ему наваляла, два коромысла о него сломала.

Граф Казимир замолчал и потупил взор. Когда он поднял голову я неожиданно увидел слезы в его глазах.

— Грешен, ваша светлость, не сдержался. Когда-то я дал обет не брать грех на душу, расстреливать своих солдат. А здесь этого, — Казимир до хруста сжал зубы, — а потом самому стреляться, — граф повернулся к иконе, осенил себя крестным знамением и положил глубокий земной поклон. — Господь от греха уберег.

Наступило тягостное молчание, такого конца разговора я не ожидал.

— Прости, Казимир.

— Господь простит.

У Большого порога был не пост, а небольшое село, там поселились десять семей, четыре из них были «согласниками». Село стали называть Порожным. Мужики два года назад срубили небольшую деревянную церковь и год назад там появился настоятель иеромонах отец Василий.

До поста на Большом Тепселе Леонов проложил хорошоезжанную в любое время года тропу. До речки Каракерем, где был второй сторожевой рост, первый был на мосту, это была вполне приличная лесная дорога. Постоянного состав на этом посту не было.

Когда мы заговорили об оснащение постов сигнальной артиллерией, окружное начальство само предложило вариант с пушками из России с оплатой золотом за наш счет. Поразмыслив я согласился, загружать свой завод таким заказом было полнейшей глупостью. Оплатив эту артиллерию золотом и серебром, мы еще и ежегодно закупали в России сигнальные снаряды и порох.

Весточка о случившейся катастрофе пришла очень быстро, все произошло на глазах караульных двух постов, это была как раз середина расстояния между постами и если бы не помощь с Большого порога, то погибло бы не тридцать человек, а все, без малого полторы сотни человек оказались на ветру и морозе с голыми руками в мокрой одежде. В холодной воде погибло двадцать человек, еще десять человек мы потеряли от развившихся болезней после общего переохлаждения.

После уже подзабытой коревой эпопее, это для всех нас было самое серьёзное испытание. В медицинской помощи нуждалось больше сотни человек, больше половины из них были дети до десяти лет. Не жалея ни себя, ни лошадей, я с двумя сотнями добровольцев через сутки был на Большом пороге, со мной были абсолютно все наши лекари, в том числе и Машенька. Этот марш-бросок я потом вспоминал как страшный сон, ночной бег с препятствиями по опасному льду Енисея еще то удовольствие. Когда я оказался на месте у меня от ужаса волосы встали дыбом. Первой моей мыслей было, а чем лечить такое количество больных и пострадавших?

Мужики с Большого порога не покладая рук, без перекусов и перекуров вторые сутки ставили юрты, вся женская половина помогала доктору-тувинцу. Он принял святое крещение, стал Семеном Урянхайцевым и сам попросился на Большой порог. Его род хранил предание, что когда-то они жили возле порога и он хотел выполнить обет дедов, вернуться туда. От рода осталось только трое: его мать, сестра и он. Его сестру в жены взял Лонгин, мать через месяц после свадьбы умерла и Лонгин попросил меня взять юношу на учебу в медицинскую школу.

К нашему приходу он сделал все, что мог, даже прооперировал открытый перелом костей голени и купировал чуть ли не десяток опаснейших кровотечений.

Но как говориться, глаза бояться, а руки делают. Благодаря Осипу, который к тому времени уже получил пенициллин вполне пригодный для внутримышечного введения, мы справились, правда потеряли десятерых человек. До слез обидно было, что один из них был с Дедушкинского поста. Он сам промок насквозь, вытаскивая людей из ледяной воды, началась пневмония и он сгорел за сутки.

А когда казалось, что всё позади и мы справились, случилось страшное.

Мы потихоньку начали эвакуироваться в Усинск. От поста на Большом Тепселе Афанасий Леонов пробил тропу до порога. День и ночь три сотни мужиков пробивались через зимние дебри. Вот по этой тропе мы и начали потихоньку звакуацию и спасенных и спасателей.

Два десятка детей, где на руках, где на лошадях вывозились на пост к Большого Тепселя. Оттуда уже без проблем добирались до Усть-Уса. С этой партией шла Машенька. У меня было какое-то нехорошее предчувствие, но я настолько устал, что предупреждение товарища Нострадамуса не понял. Машенька шла в середине колонны с двумя детишками, когда из лесной чащи внезапно вышел медведь-шатун. Заревев и встав на задние лапы во весь свой огромный рост, он пошел на людей, прямо на нее с детьми.

Не знаю почему, наверное все-таки предупреждение моего товарища сработало, но я приказал всем идущим по тропе иметь «джентльменский» набор: оружие и алкоголь, в тои числе и гранаты. Полученный несколько лет назад боевой навык спас жену и детей. Отбросив в снег двух мелких, Машенька как заправский гренадер метнула гранату и накрыла собой детей. Граната попала между лапами зверя и просто разорвала медведя. Два осколка гранаты ранили княгиню в живот и правое бедро. У Машеньки началось артериальное кровотечение. Шедший сзади гвардеец подскочил в самый критический момент. Бывший яицкий казак из первого нашего гвардейского набора, сразу понял, что произошло. По иронии судьбы, именно с ним Машенька однажды провела индивидуальное занятие по оказанию первой медицинской помощи при боевых ранениях.

Гвардеец не мешкая, разрезал на княгине одежду и наложил на бедро кровеостанавливающий жгут. Детишки совершенно не пострадали. Самый шустрый на ногу побежал обратно в Порожное, до него было с километр, а трое гвардейцев понесли на руках потерявшую сознание раненую княгиню.

Меня в селе не было, я отъехал посмотреть состояние тропы вдоль Казыр-Сука. Мои палочки-выручалочки, Евдокия и Осип, не мешкая ни секунды, начали операцию. Третьим был Семен. Пять или шесть докторов были готовы немедленно прийти им на помощь. Когда я ворвался в операционную, Евдокия уже ушивала рану на бедре, осколок ранил только артерию и чудом не зацепил больше ничего.

— Григорий Иванович, давление упало, девяносто на сорок, чээсэс сто двенадцать. Кровопотеря большая, — доложил Осип. Евдокия молча зыркнула на меня и продолжила шить.

Мы уже несколько раз обсуждали проблемы трансфузиологии и имели пару печальных потерь от кровотечений и один случай успешного восполнения ОЦК, объема циркулирующей крови, при профузной диареи, а по-русски говоря, при поносе.

На специальном столике я увидел приготовленные капельницы и флаконы с физраствором. Но предстоит полостная операция и этого может будет недостаточно. Осип свое дело знал и трое докторов определяли совместимость групп крови Машеньки и десятка наших людей. Я знал на все сто о совместимости наших групп крови.

— Осип, я буду первый, — накануне у нас опять был резкий разговор с Ерофеем, который в очередной раз высказал мне своё «фи» по поводу моих «неоправданных», с его точки зрения конечно, рисков. — И не возражать, здесь я решаю.

Я еще раз оглядел всех и вся. Евдокия подняла руки и ей кто-то начал менять перчатки. Через пару-тройку минут надо начинать полостную операцию.

— Доктор, — обратился я к Осипу. — Командуйте.

К операционному столу приставили высокую кушетку и уложили меня на нее. С двух пальцев взяли кровь и начали проверять нашу кровь на совместимость. Прошло несколько минут, Евдокия сделала шаг вперед, ей подали чистый скальпель.

— Осип Андреевич, кровь на совместимость проверена. Результат положительный, — откуда-то сбоку раздался голос. Вот жуки, они еще сомневались.

Катетер в вену установил Осип, он просто мастерски научился это делать.

— Григорий Иванович, пожалуйста, работайте кулаком, — попросил Осип.

Я скосил глаза, в стерильный стеклянный флакон, закупоренный резиновой пробкой тонкой струйкой начала стекать моя кровь. Я четко видел риски на стекле, однако флакон наполняется достаточно быстро.

— Давление восемьдесят на двадцать, чээсэс сто тридцать восемь. Начали трансфузию, — слышу доклад Осипа. Я поднял глаза, на высоком штативе был установлен флакон с физраствором, который начали Машеньке вводить внутривенно.

— Григорий Иванович, — я не сражу узнал голос Евдокии, — . Осколок повредил петли кишечника и разорвал матку, её надо удалять. Ушить невозможно.

— Решай сама, — свой голос я тоже не узнал. Машенька, родная, только не умирай, у нас есть детки, в тысяча семьсот восьмидесятом Машенька родила двойню, девочек, а полтора года назад мальчика. Я закрыл глаза, набежали слезы и мне не хотелось, чтобы их видели. Лежа с закрытыми глазами, я потерял счет времени и ориентацию в пространстве. Потом почувствовал как кто-то поправил катетер.

— Давление сто на пятьдесят, чээсэс сто двадцать, — я открыл глаза. На штативе был установлен ещё один флакон, флакон с кровью, моей кровью и капали в две вены. Осип гений!

— Григорий Иванович, пятьсот миллилитров, — голос Осипа был спокойный, но в нем я уловил нотки скрытого торжества. Что было дальше я плохо помню, накатилась слабость и какой-то туман.

Когда туман рассеялся я понял, что я лежу уже не на кушетке в операционной, а на топчане в юрте. Рядом на чурбаке сидел Прохор, подперев голову шашкой в ножнах.

— Прохор, где Мария Леонтьевна?

— Мария Леонтьевна в госпитале, она еще спит, — Прохор встал, ожидая моих приказаний.

— Подай красного вина, — Прохор налил большой бокал виноградного вина. Я медленно выпил и буквально почувствовал, как силы возвращаются ко мне.

В Пороговом мы с Машенькой провели почти месяц и вернулись в Усинск по Мирской тропе, когда моя супруга окрепла после перенесенной операции. Рассказ о случившимся она выслушала молча, с совершенно бесстрастным выражением лица, лишь в один момент у нее дрогнули губы. Когда мы вернулись в Усинск, Машенька спросила где дети, которых она закрыла собой и кто они.

После всего случившегося, авторитет моей супруги поднялся на такую высоту, что иногда я задумывался, а кто в доме хозяин?

Брат и сестра, шести и пяти лет, оказались круглыми сиротами. Их отец не захотел идти в рекруты и был сослан с семьей в Сибирь. Сначала умер отец, а затем и мать после купания в Енисее. Детей забрали себе Леонтий и Агриппина.

Мы все эти годы пристально наблюдали за происходящим в Туве и Монголии и пока всё было спокойно. Я несколько раз посещал вместе с Ольчеем и Лонгином хурээ на Сесерлиге. Главой монастыря был Тензин Цултим. Не доверять ему у меня не было оснований. Он объяснял наше спокойствие тем, что шпионы амбын-нойона докладывали, что мы ждем и готовимся. И нашим противникам надо собрать большую и действительно сильную армию. Что представляло для них проблему, неудачные войны на юге в Бирме и назревающая война с Вьетнамом требовали огромных армий.

А мы действительно серьёзно готовились к будущей войне. Наше население в Усинской долине составляло почти десять тысяч человек, правда почти две тысячи были тувинцы решившие служить, работать и соответственно жить у нас. Почти треть из них приняли православие и буквально с каждым днем их становилось всё больше. Сначала я очень переживал из-за этого, мне казалось, что такое количество тувинцев, уходящих к нам просто может испортить наши отношения с Ольчеем. Но вскоре мои опасения развеялись как утренний туман, когда наш зайсан стал поощрять свою молодежь учиться у нас, а в его окружении с каждым днем становилось все и больше людей так или иначе связанных с нами. Мы очень аккуратно вели себя в Туве и без согласования с Ольчеем в его хошуне ничего не предпринималось.

Усинск по сибирским меркам стал достаточно большим городом. Мы засыпали кучу речных протоков, в нескольких местах укрепили берега и в результате Срединные острова исчезли. Всегда главной проблемой были упавшие в половодье деревья, которые создавали завалы и русло постоянно мигрировало. Кондрат со своими мужиками лес для технических нужд в первую очередь валили на Срединных островах и буквально через год русло Уса стало меняться.

Выше Усинска мы перегородили реку и направили основное течение по протоке влево, где почти сразу же в Ус вливались Иджим и Узюп. Правый берег протоки мы укрепили, чтобы в какое-нибудь из половодий река не преподнесла сюрприз, вернувшись в свое старое русло, которое исчезло от этого места до устья реки Мирской. Побесновавшись пару половодий, река смирилась и мы получили более спокойный, широкий и полноводный Ус от нового Иджимоузюпинского устья до Макаровки, Мирской реке досталась часть старого русла Уса и она стала впадать в него ниже Макаровки. А бывшие Срединные острова, очищенные от леса, превратились в замечательные сельхозугодья. Заселять их мы не стали, и Усинск так и остался на левом берегу реки.

Одно из первых наших переустройств, проведенных в долины, было изменение русла небольшой речки, Поспелова ручья. Он начинался как и Макаровка, в предгорьях Куртушибинского хребта и перед Усинском распадался на несколько протоков и абы как впадал в Ус. Мы запретили ему распадаться на протоки и вполне приличной речкой он стал впадать в Ус ниже Иджима.

Собственное население Усинска составляло пять тысяч. Грубо говоря, вдоль Уса, между Макаровкой и Поспеловым ручьем было две относительно параллельных улицы. Естественным продолжением улицы, идущей непосредственно вдоль Уса, была дорога на северо-восток на Севера и на юго-запад на завод.

Завод был сердцем нашей долины, все вращалось вокруг него.