Сумеречные миры

Глава 14

Слуга принес мне завтрак в семь утра. Два вареных яйца, кусок ветчины с зеленью и горчицей, чашка горячего молока, две белые булочки и стакан белого вина. На подносе лежит белый конверт без пометок и адреса, запечатанный красным сургучом с затейливым оттиском.

Подождав, пока выйдет слуга, я вскрываю конверт и достаю из него листок с надписью: «В 10 часов утра». Ни подписи, ни чего другого на листке нет. Но я знаю: меня вызывает императрица Ольга. Листок и конверт бросаю в горящий камин.

После завтрака слуга приносит мне мундир, сапоги, плащ и шпагу. Быстро, одеваюсь, натягиваю высокие серые сапоги и надеваю перевязь. Слуга набрасывает мне на плечи светло-голубой с серебряными крестами (отсюда и название полка) плащ и застегивает его спереди серебряной пряжкой. Затем он обходит вокруг меня с щеткой, смахивая невидимые пылинки. Поправляет широкий белый воротник, лежащий поверх плаща, и подает мне шляпу с белым пером.

— Все в порядке, милорд.

— Спасибо, Джон.

— Когда вас ждать?

— Не знаю, Джон. Не исключено, что сегодня я уеду на несколько дней.

Слуга вздыхает и открывает дверь.

От дома, где живет граф Саусверк, до императорского дворца — километра полтора. Времени у меня достаточно, и я решаю идти пешком. Надо привыкнуть к высоким каблукам сапог и длинной шпаге. Да и поглядеть на улицы Лютеции интересно.

— Отведи коня к дворцу. Я зайду в «Боярышник», — говорю я ординарцу.

Граф Саусверк в «Боярышнике» завсегдатай. Именно там я и наблюдал его застолье с двумя мушкетерами.

Я, не торопясь, выпиваю стакан вина, закусываю его зеленью, слушаю кабатчика, рассказывающего мне городские сплетни, шлепаю по попке хорошенькую служанку. Словом, проделываю все, что обычно делает граф Саусверк, когда заходит сюда.

Часы на башне показывают девять сорок, когда я прохожу в дворцовые ворота. Мушкетеры, стоящие в карауле, салютуют мне оружием. Я отвечаю им, касаясь правой рукой полей шляпы.

В приемную императрицы я вхожу ровно в десять. Точность — вежливость не только королей. Дежурная фрейлина вскакивает при моем появлении.

— Ее величество ждет вас, — шепчет она и исчезает в покоях императрицы.

Буквально тут же возвращается и, присев в реверансе, говорит:

— Прошу вас, граф.

Почтительно кланяюсь и вхожу в будуар императрицы. Согнувшись в «придворном поклоне», я «подметаю пол» перьями шляпы.

— Ваше величество желали видеть меня?

— Проходите, граф, я всегда вам рада.

Двадцатипятилетняя императрица выглядит никак не старше восемнадцати лет. Воплощение молодости и красоты. Лучшей императрицы для Лотарингии трудно было бы пожелать. Очаровательная женщина, в которой непостижимым образом уживается царственность с женской хрупкостью и беззащитностью. При взгляде на Ольгу испытываешь и желание и трепет одновременно.

Большие серые глаза императрицы радостно смотрят на меня. Она явно с нетерпением ждала меня и искренне рада моему появлению.

— Надеюсь, граф, вы в добром здравии?

— Благодарю вас, ваше величество, я готов выполнить любое ваше приказание.

Но императрица не торопится сразу переходить к делу.

— Вы, наверное, еще не слышали квартет австрийских скрипачей, которые недавно приехали в Лютецию?

— Нет, ваше величество, я еще не имел такого счастья. Вы же знаете, что в этом месяце мы несем караульную службу во дворце и патрулируем в городе.

— Да, конечно. Но эта беда поправимая. Квартет сейчас во дворце и через несколько минут начнет выступление. Приглашаю вас послушать их вместе со мной.

— Благодарю, ваше величество! Это большая честь для простого офицера.

— Что вы, граф! Должна же я как-то скрасить скучные часы службы такого «простого офицера», как вы. Идемте, прошу вас.

Мы проходим в небольшой зал, отделанный белым с золотом. Там уже разместился австрийский квартет и десятка два придворных. При нашем появлении все встают.

— Прошу садиться, господа, — с улыбкой говорит императрица и обращается к музыкантам: — Начинайте свой концерт, господа артисты.

Она указывает мне на стул рядом с собой и, как только начинает играть музыка, повернувшись ко мне, говорит:

— У меня к вам, граф, небольшое поручение.

— Я всегда в вашем распоряжении, ваше величество.

— Мне необходимо передать письмо моему отцу через его доверенное лицо.

— Считайте, что оно уже у него. Где и когда я его встречу?

— Он будет ждать вас в трактире «Зеленый Дятел» у переправы через Кору, в десяти милях от Млена. Зовут его — Питер Лачина, он агент торгового дома «Гоббс и сыновья».

— Понял, ваше величество.

— Полагаю, граф, излишне напоминать вам, что все это должно быть строго секретно. Никто, повторяю, никто не должен знать, что вы едете по моему поручению и что вы везете мое письмо.

— Это напоминание действительно излишне, ваше величество.

— Тем не менее эта змея Маринелло уже что-то пронюхал и приложит все усилия, чтобы перехватить письмо.

— Не беспокойтесь, ваше величество, для этого ему придется убить меня, а это, смею вас заверить, не так-то просто сделать.

— Я не сомневаюсь в вашей доблести, однако позволила себе предусмотреть одну деталь, которая помешает ему прочитать письмо, даже если оно и попадет, не дай бог, к нему в руки. Подробности позднее. Еще одно. Вы ведь не знаете Питера Лачину в лицо. Его могут подменить. При встрече вы спросите: «Скажите, паром работает только днем или можно переправиться и ночью?» Он должен ответить: «Можно и ночью, но только за особую плату и без груза». В этом случае отдадите ему письмо и инструкцию.

Помолчав, императрица добавляет:

— И то, и другое вы получите у Нины Матяш. Она ждет вас. Ступайте, граф, и да сопутствует вам успех.

Я встаю, кланяюсь и выхожу из зала. Медленно иду по коридорам и залам дворца. Время меня побери! Ольга права, этот змей Маринелло каким-то образом все узнал. Впрочем, это загадка для нее, мне-то все ясно. Так что все уловки императрицы с паролем и прочими хитростями ничего не дадут. Он, Маринелло, наверняка наблюдал и этот наш разговор. Хорошо, если он еще не сумел расшифровать меня. В этом случае дело примет совсем скверный оборот. Пользуясь прямым переходом, он может притащить сюда все что угодно и не будет слишком щепетилен в выборе средств.

Незаметно для самого себя останавливаюсь в раздумье, словно разглядывая статую, стоящую в нише. Я стою и бездействую, я жду. Должен же Магистр заинтересоваться, почему я бездействую, и выйти на связь со мной. Сам я с ним связаться не могу, а переговорить надо.

Жду довольно долго, минут пятнадцать, не меньше. Наконец, в моих ушах звучит голос Магистра. Как в то памятное мне утро 41-го года, в котором я оказался помимо своей воли.

— Андрэ! В чем дело? Почему бездействуешь? О чем задумался?

— Магистр, — мысленно произношу я, — Маринелло наверняка сейчас наблюдает за нами так же, как и ты. Так что все наши ухищрения обречены на неудачу…

— Ишь ты, уже испугался! А ты-то на что? Ты кто: агент экстра-класса или саксофонист? Почему-то я на это дело послал именно тебя и Андрэ. Именно сейчас начинается битва: я — против Маринелло, ты с Андрэ — против де Ривака. Это наш первый непосредственный контакт, и от вас с Андрэ зависит все. Не забывайте, я постоянно наблюдаю за вами и де Риваком…

— В таком случае включите в сферу наблюдения еще и Питера Лачину. Я не знаю, что в письме императрицы, но она неспроста опасается, как бы оно не попало в руки Маринелло.

— Хорошо. Итак, наблюдение за вами постоянно будем вести я, Ричард, Кристина и Стремберг, а также Элен, когда она выйдет из Лабиринта. Кстати, чтобы в следующий раз тебе не стоять таким обалдуем, как сейчас, придумай какой-нибудь знак, что ты просишь связи.

— Я дважды проведу рукой по лицу, сверху вниз, зажимая в конце движения бороду.

— С Андрэ мы тоже договоримся. Действуй дальше.

Довольно быстро я нахожу покои Нины Матяш. Меня там ждут давно и с нетерпением. Хорошенькая служанка, увидев меня, что-то пискнула и скрылась в покоях своей госпожи. Оттуда она выскакивает, не задерживаясь, и, присев в реверансе, щебечет:

— Прошу вас, милорд.

Я улыбаюсь ей и прохожу к Нине. Прекрасная мадьярка протягивает мне руку для поцелуя. Припадаю к ней губами и долго не отпускаю длинные тонкие пальчики.

— Граф, нас ждут дела, — напоминает Нина.

— Когда я вас вижу, я забываю о всех делах.

— К сожалению, это дела не наши, а нашей государыни. Так что оставим объяснения и поцелуи и, обещаю вам, вернемся к ним после исполнения поручения.

— Ну, тогда давайте скорее перейдем к делу. Чем скорее мы к нему приступим, тем скорее я его завершу, и тем скорее вы исполните свое обещание.

— Вы неисправимы, дорогой мой, — смеется Нина.

Она подходит к бюро, неслышно ступая по ковру красными сапожками, которые не так давно примеряла.

— Кстати, граф, я еще не показывала вам свою обновку. Как вы их находите?

Нина приподнимает подол платья и показывает ножку, обутую в красный остроносый сапожок на высоком, тонком каблучке.

— Прелестно, неподражаемая! Вы всегда умели подбирать себе вещи с непревзойденным вкусом. Кто вам пошил такие, если не секрет?

— Никаких секретов! Это новый придворный сапожник, Карлос Родриго. Он недавно прибыл из Испании.

— Испанский сапожник может тачать только испанские сапоги! Дорогая Нина, это звучит зловеще.

— Да ну вас, граф, с вашими шуточками! От них пахнет инквизицией и застенками.

Нина достает из ящичка бюро конверт из белой бумаги. Конверт чист: ни единой надписи или пометки.

Он запечатан большой печатью из красного воска.

— Кому передать его, вы знаете. Государыня также говорила вам о…

— Я почти все знаю, — прерываю я Нину и подношу палец к губам, призывая ее молчать.

Меня осенила догадка, как можно обмануть Маринелло. Я решил прибегнуть к тайному жаргону, изобретенному де Легаром. Он пользовался им, ведя секретные разговоры с особо доверенными агентами, а также и со мной, когда опасался, что нас могут подслушать. От него я узнал, что он обучил этому фарго и Нину Матяш.

— Шокните куляписто, — говорю я.

Нина удивленно смотрит на меня и обводит взором комнату, затем снова смотрит на меня, уже вопросительно. Я утвердительно опускаю веки. Нина, подумав, начинает, с трудом подбирая слова:

— Если вы дрякните… шлюмку, то… шурша фыкнет, поэтому… разлякнуть … кулю надо… чебыкнув…. корку…

Тут она спотыкается. Шифр получается слишком прозрачным, а умная мадьярка почуяла опасность. Я подсказываю ей нужное слово:

— Укладки?

— Да, да, — обрадовано кивает она, — укладки! Вы все поняли?

— Да, — отвечаю я, забираю конверт и прячу его под камзолом.

Представив себе кислую мину Маринелло, который наверняка сейчас следит за нами и ни черта не может понять в нашем разговоре, я невольно улыбаюсь.

— Возможно, я встречу графа де Легара. Что мне передать ему от вас?

— Передайте, что я жду его с нетерпением и скучаю без его сонетов и серенад.

Нина кладет мне руки на плечи (совсем как Лена), приподнимается на носки и, поцеловав меня, говорит:

— Ступайте и не забывайте, что сказала вам государыня. Никто и ни под каким видом! А я попрошу вас об одном: будьте осторожны и вернитесь. Я не переживу, если с вами что-нибудь случится.

— Я вернусь, несравненная, клянусь вам!

— Ступайте, Джордж, и да хранит вас господь!

Нина благословляет меня и протягивает руку. Еще раз целую ее пальчики, почтительно кланяюсь и выхожу.

Возле кабинета капитана Баярда меня останавливает ротмистр гвардии кардинала.

— Господин лейтенант! Кардинал Бернажу требует вас немедленно к себе!

— Передайте его высокопреосвященству, господин ротмистр, что я прибуду к нему сразу же, как только меня отпустит капитан Баярд, — я киваю на дверь кабинета.

Ротмистр кланяется и уходит. Прохожу в приемную. Там ожидают приема около десятка мушкетеров нашего полка.

— Гвидо! — спрашиваю у адъютанта. — Кто у капитана?

— Мушкетер Виллар, из второго батальона, третий эскадрон. Он сейчас выйдет, господин лейтенант.

— Прошу прощения, господа, — обращаюсь я, ожидающим мушкетерам, — у меня служебное дело, не терпящее отлагательства. К тому же меня срочно требует к себе кардинал.

— Не стоит беспокоиться, лейтенант! Проходите! Проходите! — отвечают мне несколько голосов.

Через минуту от капитана выходит Виллар, и я прохожу в кабинет герцога Баярда, командира Серебряного полка мушкетеров его величества.

Герцог был лишен тщеславия. Вернее, оно было ему присуще в своеобразной форме. Он не любил, когда к нему обращались «Герцог» или «Ваша светлость». Он любил, чтобы его именовали просто: «Капитан», причем без прибавления слова «господин». Он говаривал:

«Герцогов в империи больше, чем карасей в ином пруду, а капитанов гвардии всего три!» К подчиненным он обращался в той же манере, добавляя к званию имя только в том случае, если разговаривал с двумя равными в чине.

— Здравствуй, лейтенант! С чем пожаловал? — такими словами встречает меня капитан Баярд.

— Капитан, мне необходимо отлучиться на четыре-пять дней.

Герцог смотрит в свой журнал, прикидывает что-то и отвечает:

— Могу дать даже семь. Батальон передай ротмистру Жерому.

Я киваю и только открываю рот, чтобы попросить сопровождение, как герцог опережает меня:

— А куда собираешься ехать, если, конечно, не секрет?

— Какие могут быть секреты от капитана! Мне надо съездить в Млен.

— Млен, Млен, — герцог задумывается. Встав из-за стола, он подзывает меня к окну.

— Лейтенант, помнишь, на днях мы с тобой говорили о визите скандинавского посланника?

— Прекрасно помню.

— Так вот, де Легар ожидает посланника именно в Млене. До меня дошли сведения, что небезызвестный нам Маринелло с помощью еще более одиозной фигуры, де Ривака, намерен помешать посланнику прибыть ко двору императора. Причем заинтересован он в этом настолько, что не остановится и перед преступлением.

— Я понял, капитан. Этим планам надо не дать осуществиться. Думаю, у меня будет достаточно времени для этого. Только…

— Что только? — живо спрашивает Баярд.

— Де Ривак будет действовать наверняка не в одиночку и в средствах стеснен не будет. Одному мне с его командой справиться будет затруднительно. Вот если бы ты разрешил мне взять с собой десяток…

— Пять!

— Капитан!

— Семь! И вот еще что…

Герцог подходит к столу, достает из бюро чистый лист бумаги с подписью и печатью и пишет на нем несколько строк. Написав, он протягивает лист мне. Читаю:

«Настоящим предписывается всем мушкетерам дивизии неукоснительно исполнять приказы лейтенанта Серебряного полка графа Джорджа Саусверка. Начальник штаба дивизии, майор, граф де Лотрек».

Это было равносильно приказу императора, который номинально командовал гвардейской дивизией, имея чин ее полковника.

— С этой бумагой, лейтенант, ты в любое время сумеешь собрать неслабый отряд мушкетеров. Впрочем, если вправду говорят, что один мушкетер стоит десятка простых солдат, то тебе не потребуется подкрепления. Удачи, лейтенант.

К кардиналу Бернажу меня пропускают без доклада.

Первый министр сидит у камина и задумчиво смотрит на пламя.

— Садитесь здесь, граф, — не оборачиваясь, показывает он на кресло рядом с собой.

После минутного молчания он говорит:

— Меня сильно беспокоит возросшая в последнее время активность епископа и подчиненных ему летучих отрядов. Они взяли под контроль все дороги, ведущие с севера и северо-запада к Лютеции. К чему бы это, граф?

— Полагаю, что его препохабие…

— Как вы сказали?

— Препохабие.

— Гм, — кардинал улыбается, — все-таки это полномочный легат его святейшества. Не дай бог, до него дойдет, как наши мушкетеры именуют его легата.

— Тогда пусть назначит другого. Так вот, он готовит нам какую-то пакость. Или он что-либо пронюхал и хочет осуществить свои, как всегда, не очень чистые замыслы.

— Ну, пронюхал-то он скорее всего то, что некий доверенный курьер едет по поручению одного высокопоставленного лица в окрестности Млена и везет конфиденциальное послание этого лица. И он, епископ, не прочь перехватить его. А пакость он готовит следующую. Он хочет помешать предварительным переговорам ярла Хольмквиста с графом де Легаром и по возможности воспрепятствовать визиту ярла к нашему двору. Тем самым он вобьет клин в отношения Лотарингии и Скандинавии. Здесь он не остановится ни перед чем.

Кардинал замолкает, задумчиво смотрит на пламя камина, потом продолжает:

— Поскольку этим доверенным курьером государыни являетесь вы, — при этих словах он властно поднимает руку, заранее отметая все мои возражения, — я хочу, чтобы после выполнения вашей миссии вы помогли де Легару обеспечить безопасность визита ярла Хольмквиста. Вы не имеете возражений?

— Отнюдь. Тем более, что несколько минут назад капитан Баярд говорил со мной о том же и дал мне такое же поручение.

— Гм! Положительно, в этом дворце невозможно сохранить тайну. Все, даже самое конфиденциальное, тут же становится всеобщим достоянием.

— Вы совершенно правы, ваше высокопреосвященство! — я лицемерно разделяю его огорчение.

Кардинал, казалось, не замечает моей иронии и снова замолкает, по-прежнему глядя в камин. Насмотревшись на огонь, он спрашивает:

— И сколько мушкетеров он выделил вам в помощь?

— Семь, — я не считаю нужным упоминать о приказе нашего майора.

— Маловато. Против вас будут действовать по меньшей мере человек тридцать-сорок. Вся надежда на то, что вы — граф Саусверк, а он — де Легар. Да и ваши мушкетеры стоят эскадрона этих разбойников.

Он снова замолкает и достает из ящика стола серебряный крест.

— Попробую вас немного усилить. На пути в Млен, на постоялом дворе «Жаворонок», моих распоряжений ждет ротмистр моей гвардии, маркиз де Вордейль. С ним три гвардейца. Покажете ему это, и он поедет с вами.

— Благодарю вас, ваше высокопреосвященство, — говорю я, принимая крест.

— Еще одно, — говорит кардинал, — в Млене есть монастырь святого Иоанна. Передайте настоятелю мои замечания по его отчету.

Кардинал снова замолкает, и я понимаю, что сейчас получу еще одно секретное поручение.

— В странноприимном доме, при этом монастыре, проживает пилигрим из Италии, Роберто Модунио. Передайте ему, пожалуйста, мое благословение на дальнейший путь и вот эти наставления в его нелегком деле написания истинной истории нашей Веры.

Он протягивает мне чистый запечатанный конверт и добавляет:

— Я бы очень не хотел, чтобы плодами моих благочестивых размышлений воспользовался в своих корыстных интересах епископ Маринелло.

Это уже сильно выходит за рамки моего задания. Составлять темпоральные уравнения, а тем более решать их у меня нет времени.

Провожу рукой по лицу, зажимая в конце движения бороду, и сразу слышу голос Магистра:

— Мы все поняли, Андрэ. Кэт уже решает систему на компьютере, сейчас…

— Андрей, — слышу я голос Катрин. — Можешь брать письмо. Определитель больше нуля. Есть только одна нелинейность: английский рыцарь, которого ты встретишь в Млене. Неясно, кто он и как себя поведет. Решишь сам, на месте. В крайнем случае отдашь письмо через де Вордейля.

Я беру конверт.

— Ваше высокопреосвященство, весьма вероятно, что первые два поручения могут, мягко говоря, воспрепятствовать мне выполнить третье. Могу ли я в этих обстоятельствах доверить ваше послание де Вордейлю?

— Можете. Но предпочтительно, если вы передадите письмо сами. Модунио ждет именно вас, а не де Вордейля.

Кардинал благословляет меня, и я покидаю его.

В кордегардии отбираю семерых мушкетеров своего батальона. В том числе решаю взять с собой сержанта, шевалье де Сен-Реми. С ним лейтенант Саусверк уже не раз выполнял разные рискованные и щекотливые поручения, и я знаю, что могу положиться не только на его шпагу, но и на умение молчать. Это надежный во всех отношениях товарищ.

Приказав мушкетерам быть готовыми к отъезду через час, отправляюсь в свой кабинет.

Там я проверяю мушкет: мощное двуствольное оружие. За такой мушкет многие готовы заплатить бешеные деньги, но мушкетеры ценили свое оружие еще дороже, и взять его можно было только с убитого.

В дорожную сумку укладываю хороший запас патронов для мушкета, затем достаю боевой пистолет. Это тоже предмет вожделения многих. По сути, это четырехзарядный револьвер. Во всей Лотарингии их было не больше полусотни. Их год назад начал делать придворный оружейник, испанский иммигрант Ружеро.

В сумку укладываю пачки патронов к револьверу и, подумав, кладу туда же шесть ручных бомб.

Широкополую шляпу я меняю на синий замшевый берет с белым пером цапли. Критически посмотрев на комплект доспехов, решительно снимаю со стены легкую, но прочную кольчугу и укладываю ее в ту же сумку.

Письма императрицы и кардинала я укладываю в потайные карманы широкого пояса. К поясу подвешиваю кинжал и кобуру с револьвером. Из ящика стола достаю два кошелька с золотом: в дороге можно прожить без всего, а вот без денег не проживешь. Беру длинную саблю и решительно выхожу из кабинета.

Часовой не может удержаться от вопроса.

— В дорогу, лейтенант?

— Да, — односложно отвечаю я.

— И надолго?

— Пока все дела не переделаю.

— Понятно!

Неподалеку от кордегардии встречаю ротмистра Жерома.

— Очень кстати, ротмистр! Я на несколько дней отлучусь, примите команду над нашим батальоном до моего возвращения.

— Счастливого пути, лейтенант!

Во дворе меня уже ждут семь мушкетеров. Сен-Реми держит на поводу моего коня.

— Ну, господа, в путь!

Мушкетеры вскакивают на коней, и наш маленький отряд выезжает из ворот императорского дворца. Никто из мушкетеров не поинтересовался, куда мы едем, надолго ли, насколько опасно наше предприятие… Это были гвардейцы-мушкетеры, готовые всегда и ко всему.

Проезжая по людным улицам и площадям Лютеции мне ни разу не пришлось подать голос, приказывая уступить нам дорогу. Пешеходы, всадники и экипажи сторонились, пропуская всадников в голубых плащах на рослых вороных конях. Такое почтение жителям столицы внушал мундир императорского гвардейца.

За заставой мы пришпориваем коней и очень скоро достигаем постоялого двора «Мленский Тракт», откуда начинается наш путь. Наскоро пообедав, двигаемся дальше и останавливаемся только на вечерней заре в трактире «Три Медведя»