Фаворит 7. Судьба империи

Глава 14

Все в мире связано с сексом, кроме секса. Секс связан с властью.

Оскар Уайльд (но это не точно)

Петербург

21 сентября 1735 года

Консилиум сразу из семи медиков, собравшись в соседней со спальней государыни комнате, выносил неутешительный вердикт. Для всех было понятно, что такое положение государыни — это словно бы шаг. Одной ногой она на пороге Суда Божьего, другой еще в грешном мире. Но понятно, что вот-вот и вторая нога подтянется к первой.

— Остаётся лишь ждать следующего приступа. И государыня с её телесами, камнями в почках, иными болезнями… — медикус Фишер тяжело вздохнул. — Увы, но я поставлю неутешительный прогноз… не более года. И это только в том случае, если всё будет благоволить в пользу её величества. И при жестком ограничении в еде.

Такой ужасный вердикт никто бы не озвучил, кроме Фишера. Этот медик имел характер и старался даже при дворе быть, а не казаться, профессионалом. Причем не лез в политику, не заигрывал с элитами. А работал. И сам медик понимал, что по тонкому льду ходит. Уже начались обвинения именно медика, что с его приходом приступы государыни участились. А сейчас и вовсе половина тела Анны Иоанновны парализована.

— Господин Шульц, коли мы здесь все собрались, и ночь у нас с вами была более чем напряжённой, — лейб-медик тяжело вздохнул. — Расскажите господам о том, что поведали мне. Как вы это называете? Вакцинацией?

— Так и есть, господин Фишер, — поклонившись, сказал Ганс. — Сие прививка от оспы. И первые опыты я уже провёл. Мы можем побороть эту болезнь, господа. Первыми в Европе.

Действительно, получалось отвлечь увлечённых медициной людей от горестных переживаний. Порой, от всех болезней можно скрыться лишь только в том деле, которое искренне любишь. Работа отвлекает от дурных мыслей.

Фишер прекрасно понимал, что теперь ничем особым помочь государыне просто невозможно. Так что все с большим интересом слушали про необычайное новшество.

— Господа, мы победим оспу, если только будем действовать вместе. И о способе, как это сделать мне поведал господин Норов. Понимаю, господа, что от вас, уж не вините меня, мало что зависит, но если только будет способ помочь такому великому человеку, то он нужен нам для развитии медицины, — сказал Ганс Шульц и начал рассказывать про свои, вот только что проведенные опыты.

Он взял пустулы у молодого бычка, а после совершил разрез добровольцу, которому заплатили аж пятьдесят рублей. Ну и Ганс две недели следил за тем, как себя ведет пациент.

— Он переболел оспой. Нынче же я помещу этого человека к больному, и увидите, что будет… Ничего, господа. И мы можем прививать людей вакциной от бычков и телят, — с упоением говорил Шульц. — Вы со мной? Об оплате не беспокойтесь. Господин Норов на сие выделил тысячу рублей. Будет результат, будут еще деньги.

Медикусы были готовы и заработать и быть причастными к подобному прорыву в медицине. Но…

— Когда у вас получиться и соберете больше данных, тогда…

— А зачем вы мне тогда? — усмехаясь спросил Шульц у незнакомого медика.

— Я с вами, господин Шульц. Я видел чудо, что вы явили. Это благодаря вам государыня еще жива. Я с вами! — торжественно заявил лейб-медик Фишер.

Ганс улыбнулся. Он никогда прямо не скажет, что считает жизнь даже государыни, запустившей себя, менее ценной, чем великое открытие в медицине, способное спасать миллионы людей.

Стрельня

21 сентября 1735 года

Елизавета Петровна, красиво и грациозно изгибаясь, предоставляла возможность лежащему на кровати мужчине в подробностях себя рассмотреть. Так пошло вылезать из изрядно помятой постели, может только уж очень опытная женщина.

Золотистые волосы Елизаветы были растрёпаны, некоторые места её тела покрылись краснотой от страстных прикосновений. На поверку всё выглядело очень даже хорошо. Словно бы ночь прошла в страстном угаре. Будто бы она забылась обо всем и плыла в бурной реке страсти.

Да, впрочем, так и было. Сегодня французский посол в Российской империи Жак-Иоахим Тротти, маркиз де ла Шетарди старался, как никогда раньше. Вот только он и этой ночью не дотягивал ни по эмоциям, ни по продолжительности, ни по умеренной грубости… Да по всему чуть-чуть или даже много, но не дотягивал француз до уровня, который показал Елизавете Петровне Александр Норов.

Как же царевна ненавидела этого русского гвардейца за такую подлость! Показать вершину блаженства и… теперь Елизавета ищет нечто подобное, или подобного Норову. Но тщетно.

Царевна была уже и не рада тому, что когда-то связалась с этим гвардейцем. Но как же теперь с другими мужчинами быть и наслаждаться их озорством, если Норов… Единственный момент в своей жизни, когда Елизавета поистине устала от любви, насытилась и была выжата, как иногда выжимают сок из персидских апельсинов к её столу. Такой момент был с Норовым.

Уже ни одного и не двух мужчин после Александра Норова Елизавета Петровна попробовала в постели. И всё не то. Так что приходится мириться с тем, что Елизавета познала самую вершину страсти. Но это же не значит, что не стоит карабкаться на вершину вновь и вновь.

Елизавета, согнувшись на грани абсолютной пошлости, будто чтобы что-то взять с пола, потом прошла рядом с кроватью и лежащим на ней Жака Шетарди.

Француз был близок к тому, чтобы не то, чтобы сравняться с Норовым, но дать возможность Елизавете полноценно напомнить себе, какие же фонтаны эмоций могут быть от плотских утех. Так что своими действиями Елизавета намекала о том, что следует непременно повторить, сделать ещё один заход. Вот только француз лежал в кровати царевны и откровенно начинал её побаиваться.

Такой ненасытной женщины он не встречал даже во Франции, где нравы куда более свободные, чем в России, даже такой, в некоторой мере уже подвергшейся упадку благочиния.

Шетарди несомненно нравилась Елизавета Петровна. Она поистине красавица. Хотя, по мнению француза, ей немного не хватало того придворного лоска, что имел место быть в Париже. Между тем, у дочери Петра Великого нет опыта пребывания при достойнейшем из дворов Европы. Она бы там быстро освоилась.

Жак Шетарди думал о том, что Людовик XV лишился поистине достойной жены, одновременно и любовницы, когда по разным причинам брак короля и русской принцессы не состоялся. Вот Елизавета уже дала бы огня в Париже!

— Вы настолько утомлены, мой друг, что не замечаете, как я призываю вас к повторению пути к блаженству, — с явным недовольством в голосе сказала Елизавета.

Она подошла к прикроватному стулу. Накинула на себя халат, скрывая от француза несомненно выдающиеся женские прелести. Лишь поправила свои пышные груди, бережно их укладывая под халат.

Французский посол поймал себя на мысли, что испытывает даже облегчение от того, что ему не придётся выискивать какие-то внутренние ресурсы и доказывать, что французская школа любви — передовая в этом мире.

И француз откровенно тяготился такими эмоциями. Он даже задумывался, а не притворялись ли его многочисленные женщины, когда делали вид, будто бы не могут выползти с постели после того, как предавались на ней страсти с молодым и перспективным аристократом.

— Ваше Высочество, вы великолепны. Я не встречал в своей жизни более красивых женщин, чем вы, — комплимент от французского посла прозвучал нелепо.

Но если он не встречал таких женщин, так отчего же ещё раз не завалил эту пышущую каждой клеточкой любви женщину? Впрочем, и сама Елизавета Петровна уже потеряла настрой. Для неё было даже несколько унизительно упрашивать мужчину продолжить то, что он уже не единожды сделал, но как-то недостаточно.

Французского посла Елизавета не стала бы обвинять, что он не умеет удовлетворить женщину. Из всех последних любовников после Норова Шетарди был лучшим.

— Теперь вы можете говорить о том деле, с которым ко мне пришли, — присаживаясь возле зеркала на пуфик и самостоятельно без помощи служанок расчёсывая свои золотистые волосы, сказала Елизавета.

Французский посол подобрался. Всё же он здесь в постели у русской царевны не столько из-за того, что из трёх русских женщин, которые уже были в объятиях француза, Елизавета несомненно лучшая. Долг превыше всего!

Шетарди встал, смутился от того, с каким пренебрежением посмотрела на его мужское естество Елизавета, и поспешил натянуть панталоны.

— Ваше Высочество, нынче настал тот момент, когда вам пора задуматься о возвращении отцовского престола, — выпалил французский посол.

Дочь Петра Великого с интересом посмотрела на своего гостя. Он не первый за последнее время, кто пытался побудить Елизавету начать активно действовать. Но Лиза побаивалась. Не так давно она уже думала действовать. Чудом обошлось без того, чтобы обвинить царевну в заговоре. И людей нынче, лично преданных Елизавете Петровне стало меньше. Ей срочно нужен был Норов… Ну или «норовозаменитель». Такой же деятельный гвардеец, который мог бы повести за собой других.

Попробовала Елизавета не так давно одного гвардейца, друга Александра Лукича Норова. Так и тот заверял царевну, что он, как и другие гвардейцы, готовы встать на её защиту и привести к престолу.

К слову сказать, гвардеец тот отнюдь не оправдал надежд в постели, которые питала Елизавета. Суетной и быстрый оказался капитан Данилов. А ещё будто бы крайне раздражённый был гвардеец, обозлённый на весь мир. Дерганный какой-то.

К удивлению Елизаветы, Данилов отнюдь не питал дружеских чувств к Норову. Завидовал бригадиру. Но при этом признался, что Александр спас ему жизнь. Да и возвышение в чинах благодаря Норову. Второе, к слову, возвышение. Этот офицер пострадал некогда от прихода Анны Иоанновны.

Так что Данилов… Но он сильно не дотягивает до Норова!

— Позвольте поинтересоваться, любезный друг, отчего вы сегодня столь открыто мне об этом заявляете? О крамоле и заговоре? До того от вас были слышны лишь только намёки, — спросила Елизавета, рассматривая своё изображение в зеркале.

Красива. Она осознавала отчётливо, что красивая женщина сейчас смотрит на неё в отображении. И чего не хватало этому Норову? Ну, ладно Анна Леопольдовна — у великой княжны уже, как у женщины, наливались и ноги, и грудь. А что же нашёл несомненно выдающийся мужчина в своей жене? Ведь тощая селёдка!

Впрочем, Елизавета настолько была уверена, что она красивее любой женщины при дворе императрицы, что могла найти обидное определение для любой из дам. Особенно часто она увлекалась тем, что в уме критиковала Юлиану Норову.

— Я прибыл к вам, как только узнал, что русская императрица при смерти. И нет, она не умерла, но нынче же потеряла всё своё величие. Апокалиптический удар половину её тела умертвил, — сообщал важнейшие новости Шетарди.

Гребень в руках Елизаветы упал на пол, она развернулась на своём пуфике. И даже не заботясь о том, что одна из массивных грудей женщины выскользнула на свободу из-под халата, спросила:

— Сведения точные? Мне нужно во дворец. Срочно.

— Один из помощников лейб-медика Фишера — мой человек. Сведения точные, — серьёзным и решительным тоном отвечал француз. А во дворец… успеете. Доставьте же мне удовольствие вас лицезреть еще немного.

Дочь Петра Великого, казалось бы, и не замечала, что халат её развязался, и она ходит из стороны в сторону по комнате, даже не заботясь о том, что сейчас выглядит не самым выигрышным образом.

Любую ногату нужно еще уметь показать выигрышно. А если этим не озаботиться, то как-то по-мужицки выходит, без должного лоска и изящества. Совокупление, а не акт любви. Между тем, Елизавета и не думала предлагать себя своему гостю, все мысли царевны были направлены на другое.

В последнее время Елизавета Петровна жаждала власти. Она всё больше хотела наказать тех, кто её принижал. А в том числе она хотела доказать Норову, что тот сделал большую ошибку, когда отверг любовь Елизаветы Петровны. Ведь опальную царевну еще можно, хоть и сложно, отвергнуть. А вот императрицу — точно нет.

— Вы предлагаете поднимать гвардию? — спросила Елизавета Петровна, резко останавливаясь.

— Если бы ещё несколько дней был нейтрализован ваш хороший знакомый, бригадир Норов, а мне бы удалось всеми правдами и неправдами добиться того, чтобы из Петербурга выехал Густав Бирон, то именно такой совет вы бы услышали от меня, — отвечал французский посол.

— А какой же нынче совет вы мне дадите? — спросила Елизавета.

Француз не сразу ответил. Да, уже прозвучали те слова, за которые можно было бы Елизавету отправить на плаху. Да и посла бы не пожалели. В России могли казнить пьяницу, который в хмельном угаре швырялся бы монетами с изображением русской императрицы. Чего уж говорить, когда звучат откровенные призывы к смене власти.

Но то, что сказал Шетарди дальше, вызвало бы гнев даже у верных гвардейцев — кумовьёв Елизаветы Петровны. И таких в гвардии, особенно в Преображенском полку, много, под три сотни наберется.

— У меня есть сведения, что Швеция готова объявить России войну, — выпалил французский посол.

— Как? Они нарушат Ништадтский мир? Я предполагала это. И была уверена, что Швеция объявит войну России ровно тогда, когда большая часть русских войск отправится на Юг. Но хочу вам сказать, что я недовольна таким стечением обстоятельств. И даже если бы шведам удались их военные кампании, приходить к власти на штыках шведских я не желаю, — решительно говорила Елизавета Петровна. — Я родилась в День Полтавы. Я дочь Петра Великого. У меня на роду написано не любить шведов.

Ещё более года назад шведы связывались с русской царевной. Через своих шпионов они уточняли, что бы сделала Елизавета Петровна, если бы она пришла к власти. И тогда, находясь в поисках хоть какого-нибудь шанса стать императрицей, Елизавета пообещала пересмотреть Ништадтский мир.

— Я прошу вас, царевна, не бросайтесь словами. Вы более умны, чем пробуете убедить иных, — сказал Жак Шетарди.

— Если я отдам шведам, которые за меня станут воевать, Петербург, то меня же убьют даже самые верные соратники, — сказала Елизавета.

На самом деле, она не собиралась исполнять каких бы то ни было договорённостей со Швецией. Петербург, его окрестности — всё это было слишком дорого для Елизаветы Петровны, чтобы возвращать шведам. Это еще и личные земли дочери Петра, которые она получала в подарок от отца. Царевна любила Москву, но лишь только приезжать туда на некоторое время и тут же возвращаться в Петербург.

— Шведы будут иметь предлог нарушить Ништадтский мир и начать войну с воззваниями, что вы и есть единственная наследница российского престола, — сказал Шетарди [ в реальной истории так и было: шведы начали войну почти сразу после смерти Анны Иоанновны и призывали вернуть престол законной наследнице — дочери Петра Великого].

— Вы же в том числе и военный человек. Как оцениваете шансы шведов? — спрашивала царевна.

— Они велики, Ваше Высочество, — подойдя к женщине, говорил француз.

Его всё же притягивали большие массивные груди этой русской женщины. Он стал мять их, но делал это скорее, как медик, чем страстный любовник.

— Это после, — одёрнула руки француза русская царевна.

И даже такое внимание ей понравилось. Ей всегда нравилось, когда мужчины её хотят и когда она выбирает, как с этими страстными любовниками поступить. А вот Норов… он всё перевернул с ног на голову. Она никогда не знала, чего от него ожидать, и подчинялась гвардейцу, будто бы и не царевна вовсе, а баба. Сама к нему ездила!

— Что от меня требуется? — спросила Елизавета.

Она окончательно выключила в себе наивную дурочку, явив французу истинный облик далеко неглупой женщины, которая вполне сносно разбирается в международной политике и в том, что происходит в России, или может произойти.

— Только лишь письменно подтвердить, что вы намерены пойти на уступки шведскому королю.

— Это убьёт меня и отвернёт от части соратников, которых и так в последнее время не сильно-то и много, — покачав головой, всё же предоставив свои груди для исследования французу, отвечала Елизавета.

И это было бы забавно, если кто увидел. Француз мнет груди царевны, она, нахмурив брови, серьезная, предоставляет возможность это делать. И говорят о судьбоносных темах для России.

— Это будет наша тайна. Зачем кому-то о ней знать? Да я не думаю, что шведы… — Шетарди потрусил левую грудь царевны, наслаждаясь видом начавшейся дрожи на великолепном образчике женских вторичных половых признаков.

— Не увлекайтесь! — Елизавете подобная фамильярность не понравилась.

— Прошу простить меня, Ваше Высочество, задумался, — опомнился Шетарди. — Но прошу выслушать меня дальше.

Елизавета не отстранилась, а француз стал теперь нежно поглаживать то большое, что с трудом удерживал в своих руках.

— Продолжайте… во всех смыслах продолжайте, — повелела царевна.

— Так вот, король гарантирует, что Ингрия и Петербург останутся за Россией. Но он потребует Корелу, Ригу… и так, по мелочи, — говорил француз.

Неоднократно Елизавета Петровна общалась со своими близкими друзьями о том, как можно ей прийти к власти, причём, выглядеть при этом словно бы спасительницей Отечества.

Тот же Пётр Иванович Шувалов утверждал, что если в России начнётся кризис и случатся внешнеполитические неудачи, то тогда многие обратят свои взоры на дочь Петра Великого. На этой волне можно прийти к власти и пообещать со всем разобраться.

И ясно, что непросто будет, если Россия к этому моменту начнёт проигрывать в своих войнах. Однако все те, кто жаждет возвести на престол Елизавету Петровну, считали, что без определённых уступок во внешней политике сделать царевну царицей слишком затруднительно.

И тут начинаются успехи в Крыму. Да если бы русская армия проиграла там, то, возможно, Елизавета решилась бы уже прямо сейчас на активные действия. Но любые успехи русского оружия ассоциируются, в том числе, и с императрицей Анной Иоанновной.

— И вот теперь, когда русская императрица оказывается не способной править великой страной, и когда русские войска потерпят первые неудачи… — говорил французский посол, но был перебит Елизаветой.

— А насколько уверены вы, что эти неудачи будут? Батюшка мой лихо бил шведа. И нынче швед уже не тот, — возразила Елизавета.

— Фельдмаршал Миних истощает те русские полки, которые находятся на границе со Швецией. Российская империя готовится нанести мощный удар по Османской империи. Войска выгребаются отовсюду. Уже и новгородские полки, и ладожские, и псковские — все они отправлены на войну. Более того, в этот раз пойдёт воевать с турками и немалое количество гвардейцев, — говорил французский посол, увлекаясь уже не только грудью Елизаветы, но и местами тела пониже.

— Если гвардия уходит, то с кем мне делать переворот? — начиная чуть более тяжело дышать от просыпавшегося желания из-за поглаживаний француза, спросила Елизавета.

— Ваше Высочество, вы даже не представляете, какой на самом деле непорядок, в том числе, и в гвардии. Секретари полков сами могут определить, к какому батальону следовать на войну, а которому оставаться в столице.

— И у вас уже есть купленные секретари гвардейских полков? — удивилась Елизавета.

— Не всех удалось подкупить. Но вот подделать документы получилось на все три гвардейских полка. Вы же мне ранее предоставили своего человека, который и назвал фамилии тех, кто будет за вас готов вступиться. Остальных мы отошлём на войну. А когда они вернутся, то уже будут прославлять вас, — говорил француз.

Движения мужчины становились всё более активными. Ему уже и самому впору было бы снимать панталоны, ибо не настолько сейчас и стыдно показывать своё естество Елизавете.

— Когда? — спросила Елизавета.

— Если государыня не умрёт раньше, чем через два месяца, то сразу же, по первому снегу, чтобы многие не смогли быстро добраться в Петербург. Мало ли кто в Москве или ещё где решит поддержать Анну Иоанновну. Ну, а если государыня преставится, то как бы не через неделю после этого, — говорил французский посол, уже более чем активно орудуя руками по всему женскому телу и начиная целовать Елизавету. — М… И я уверен… М… Что Ушаков будет с нами… М… Степан Фёдорович Апраксин это обещал. Но, право слово, что же вы со мной делаете? Как же я вас сейчас желаю!

Шетарди лгал. Не настолько он и желал Елизавету Петровну, чтобы так томно и страстно говорить об этом. Он изыскивал внутри своего организма последние ресурсы, чтобы правильно закончить этот разговор.

Французский посол прекрасно видел, что он немного не дорабатывает с русской царевной. И ведь это даже с использованием чудодейственного эликсира из Франции, который из старика может сделать пусть и ненадолго, но страстного любовника.

Тяжёлая всё-таки работа у посла. Так изматываешься!

Сложилась такая ситуация, когда оба любовника не особо-то и хотели сейчас предаваться плотским утехам. Да, Елизавета Петровна уже тяжело дышала, словно вся была в предвкушении очередного акта любви.

Вот только у неё это получалось как-то автоматически. Словно бы тело жило своей жизнью, а мозг думал совершенно о другом.

Елизавета Петровна прекрасно понимала, что если не использует тот шанс, который открывается для неё сразу после смерти двоюродной сестрицы Анны Иоанновны, то не получится стать императрицей никогда более.

И французский посол проделал большую работу для того, чтобы именно Елизавета стала русской самодержицей. Понимала Елизавета и почему. Конечно же, Франция всячески стремится ослабить Россию, особенно в преддверии того, что вот-вот воздух в Европе наполнится гарью и запахом пороха.

Франция спит и видит, когда, наконец, уже умрёт австрийский император. Ведь какие бы он санкции ни подписывал, как бы ни призывал передать трон одной из своих дочерей, Европа будет иметь повод протестовать против женского правления в Священной Римской империи [ санкции — прописанные права занимать трон Священной Римской империи по женской линии].

Но хочет ли Елизавета Петровна ослабления державы, которую построил её отец? Конечно же, нет. И она, внешне демонстрируя, что всей душой любит всё французское, желает править сильной страной.

Так что царевне придётся вот так же, как она и сейчас себя ведёт, показывать свою страсть и любовь, но при этом не отключать рассудок и поступать по-своему.

Дайте лишь только престол Российской империи!

От автора:

Колонисты Пандоры. Цикл в жанре Боевой фантастики и Миров Содружества. Дикая планета, на которой оказались выходцы с Земли, борется за свободу https://author.today/reader/280351/2570846