Иван Владимирович Брюханков успел уже погрузиться в сон, когда запиликал телефон. Шел третий час ночи, но БИВ заранее предупредил всех задействованных в марсианском проекте, что при любом возникшем серьезном вопросе он должен быть немедленно поставлен в известность, невзирая на время суток.
Звонил Коротков. Не извиняясь за поздний звонок и даже не поздоровавшись, он сразу же взволнованно выпалил:
— Иван Владимирович! Нужно поговорить!
— Откуда вы звоните?
— Из дома. Мне только что пришла в голову мысль…
— Выходите на улицу, сейчас я к вам подъеду, — прервал его Брюханков.
Через двадцать минут Коротков уже сидел в личном брюханковском «Мерседесе».
— Что случилось? — спросил БИВ.
— Я вот что подумал. При переносе «струной» отсканированной информации, она переписывается на молекулы, находящиеся непосредственно перед приемником. Во всех наших опытах это были молекулы воздуха… — Коротков виновато замялся, но продолжил: — На Марсе атмосфера очень сильно разрежена.
Брюханков побледнел.
— Вы хотите сказать, что для материализации Камнерухова не хватит окружающих приемник молекул?
— Видите ли, я боюсь, что на это пойдут в основном молекулы станции. «Севера», я имею в виду.
— Но ведь их-то хватит! — обрадовано воскликнул БИВ.
— Да, но как бы тогда наш Струнник не оказался «впаянным» в станцию…
— Как вы сказали? «Струнник»? Вы, случайно, не поэт? — Брюханков, казалось, полностью проигнорировал тревогу Короткова.
— Нет, я не поэт. Я физик, а не лирик. Но «Струнник» — это же красиво и очень точно. Созвучно со «странником» и подходит по существу… Только, я повторяю, он может оказаться «впаянным» в станцию.
— Изменить мы сейчас что-то можем? — очень спокойно спросил Брюханков.
— Нет, вы же знаете, станция уже там, возле Марса!
— Ну, так зачем же тогда заниматься гаданием, зачем лишний раз трепать себе нервы? Если от нас ничего не зависит — будем полагаться только на судьбу.
— Есть и еще одна связанная с этим проблема…
— Что еще?
— Станция почти наверняка выйдет из строя, отдав часть себя Камнерухову.
— Ну и хрен с ней! — засмеялся БИВ. — Мы же ее в любом случае собирались выводить из строя.
— Да, но приемник… Не пострадает ли при этом и он?
Брюханков опять побледнел. Даже испарина выступила на лбу. Но тут же он спохватился:
— Значит, надо отправлять Камнерухова сразу с другим приемником!
— С каким другим? — удивился Коротков.
— У нас же есть другой приемник!
— Есть, но его мощности не хватит, чтобы передать сигнал настройки с Марса.
— Делайте новый, мать вашу!.. — вскипел Брюханков.
— Я могу не успеть, осталась всего неделя…
— Не успеешь — прощайся с детьми! — зло прошипел БИВ.
Коротков вздрогнул, как от удара током.
Андрей так устал, что стал уже даже мечтать о Марсе. То, что Старицкий изучал в течение нескольких месяцев, ему нужно было успеть пройти всего за три недели. Из них оставалась всего одна. Конечно, программа была сокращена до разумного минимума, сжата до возможного предела, но времени все равно не хватало. Спать приходилось по три-четыре часа — и снова зубрежка, тренировки, тренировки, зубрежка… Старицкому теорию читал питерский профессор, Андрею же пришлось ее постигать по оставшимся от предшественника книгам и конспектам.
Но на теорию БИВ уже особо и не давил, не до нее было, так — лишь бы Камнерухов имел общие представления о Марсе. А вот практическую сторону подготовки он курировал лично. Андрей исходил и избегал в тяжеленном скафандре уже не один десяток километров, выливая из него после каждой тренировки по пол-литра пота. Единственное, что его при этом утешало, — на Марсе сила тяжести почти в три раза меньше земной.
Инструкции от Брюханкова были получены ясные и четкие, давно вызубренные наизусть и десятки раз повторенные. И тем не менее БИВ каждый день заставлял повторять порядок его действий на Марсе. И каждый день Андрей докладывал:
— Очутившись возле станции, я должен немедленно присоединить магнитную мину в место проводки антенного фидера, отойти от станции на сто метров, по возможности укрыться за каким-либо препятствием, либо, при его отсутствии, лечь на землю и активировать мину при помощи дистанционного пульта. После этого начать движение в любом удобном направлении. Через каждый час в дневное время делать остановку с развертыванием приемного устройства. После приема с Земли баллонов с водой и пищей, а также двух баллонов с дыхательной смесью, я должен заменить использованные баллоны на свежие, причем баллон для дыхания снимается со скафандра только один из двух и один из двух новых присоединяется. Второй же новый баллон, как резервный, оставляется мною на месте стоянки, чтобы, при возможно несостоявшемся последующем контакте с Землей, у меня имелась возможность вернуться и заменить баллон. С наступлением темноты останавливаться в наиболее удобном месте с развертыванием приемного устройства для приема пятикратного «ночного запаса», поскольку ночью Земля уйдет из зоны прямой видимости. Сон должен прерываться каждые полтора-два часа для замены использованного баллона. Одного баллона дыхательной смеси хватает на два часа при размеренной ходьбе и на три часа во время сна. Частично использованные баллоны рекомендуется оставлять на полпути между соседними стоянками. По истечении трех суток передвижения при максимально возможной по обстоятельствам скорости, мне необходимо выбрать наиболее живописный для данной местности участок и развернуть устройство для приема телевизионного и прочего оборудования. На основании полученных инструкций я должен буду установить аппаратуру и начать телевизионную трансляцию на Землю. При этом, не имея звукового оборудования, я должен буду записывать информацию для телезрителей на специальном планшете. Первой написанной и показанной в камеру фразой должна стать следующая: ««Звезда России» приветствует вас с Марса!»
Далее шло перечисление возможных, по обстоятельствам, фраз. От звукового сопровождения БИВ был вынужден отказаться в связи с опасением, что голоса́ Камнерухова и Старицкого, в отличии от внешности, все-таки не были похожими, и кто-нибудь, особенно близкие того или другого, могли бы заметить подмену.
Один раз, выслушав подобный доклад Андрея, БИВ, недобро прищурив глаза, сказал, обращаясь на «ты»:
— Смотри, напишешь что-нибудь не то — кислорода больше не пришлю!
Андрей спросил тогда наконец-то о том, о чем не решался спросить раньше:
— Все равно ведь после этой трансляции вы мне его не пришлете. Разве не так?
Брюханков, казалось, искренне удивился:
— Что это пришло вам в голову? Вы считаете меня убийцей? Ведь я дал слово, что верну вам свободу после окончания операции.
— Почему же в инструкциях ничего об этом не говорится?
Брюханков, не моргнув глазом, ответил:
— Потому что излучатель с управлением изнутри кабины, который будет отправлен вам на Марс, находится сейчас на завершающем этапе изготовления. Как только он будет готов — через день или два — вы получите соответствующие инструкции.
Мысленно Брюханков обозвал себя «остолопом» и подумал о том, как бы поправдоподобнее обыграть этот момент. Во всяком случае, инструкцию надо будет написать очень грамотно: умную, подробную, с рисунками и схемами. «Все-таки он заслужил право на надежду», — сказал себе БИВ.
Андрей сразу все понял. Уж очень быстро и будто оправдываясь, успокоил его Брюханков.
Впрочем, уже на следующий день БИВ заявил:
— Через трое суток — начало операции. Подошлю к вам завтра Короткова; я слов на ветер не бросаю — установка для вашего возвращения готова, он объяснит, как ею пользоваться и заодно пройдетесь еще раз по схеме «Севера»: где заложить заряд и так далее…
Он направился к двери, но повернулся снова к Андрею:
— Не чуди, парень, на карту поставлено очень многое — и с моей, и с твоей стороны!
Андрей молча кивнул. Брюханков вышел.
Коротков пришел назавтра с пачкой чертежей. Как ни странно, первым он действительно развернул схему новой передающей установки. Видя, как прячет Юрий Петрович глаза, Андрей понял, что все это липа. Впрочем, он и так понимал, что возвращать его на Землю для Брюханкова не выгодно и даже опасно. Спросить напрямую Короткова о своей судьбе он не мог — в «камере» находился охранник, фиксирующий разговор. Поэтому Андрей подыгрывал Юрию Петровичу, кивая во время инструктажа и даже задавая какие-то вопросы.
Андрей пытался хотя бы во взгляде Короткова прочитать окончательный свой приговор, но тот не поднимал глаз от разложенной на столе схемы, продолжая монотонно бубнить. Казалось, для них обоих этот липовый инструктаж был ужасной пыткой.
Лишь когда перешли к чертежам «Севера», и Коротков, и Камнерухов заметно оживились: это уже была не лажа. Причем Андрей заметил, что Коротков заметно нервничает, словно собираясь что-то ему сказать. И действительно, произнося фразу: «Сюда, к стволу антенного фидера прикрепите контейнер со взрывчаткой», Юрий Петрович сделал карандашом в воздухе отрицательный жест, а кончиком того же карандаша постучал по начерченной на корпусе аппарата заслонке, зафиксированной двумя винтами, под которой было изображено нечто, напоминающее распределительный щиток с разъемами. По одному из этих разъемов, второму слева в нижнем ряду, отмеченному литерой «А», Коротков снова постучал кончиком карандаша, затем сделал едва уловимое движение, словно вынимая разъем из гнезда. После этого Юрий Петрович впервые посмотрел Андрею в глаза и строго спросил:
— Вам все понятно?
Андрей затаил дыхание. Он понял, что Коротков советует ему не взрывать антенное соединение, а просто вынуть разъем. Значит, Коротков на его стороне и, возможно, не все еще потеряно! Андрей вздохнул и старательно ответил:
— Да, я понял вас, Юрий Петрович.
Коротков продолжал, явно уже для другого, нежелательного, слушателя — Брюханкова:
— После взрыва вернитесь к аппарату и убедитесь, что соединение разрушено. В противном случае повторите всю операцию со вторым, запасным зарядом.
Говоря это, Коротков показал карандашом на телекамеру, которая, как знал Андрей, была уже выведена из строя. Затем Юрий Петрович вновь постучал по знакомой заслонке и указал на четвертый разъем справа в верхнем ряду, помеченный латинской буквой «V». Потом он развел ладони в стороны и застыл в такой позе на несколько секунд, словно вспоминая, не забыл ли он сказать чего-то еще, но Андрей понял, что этим жестом Коротков показывает ему, что камера не испорчена, а просто рассоединен ее разъем. Словно подтверждая его мысли, Коротков плотно сжал ладони вместе, произнеся при этом:
— Если вам это может пригодиться, я готов повторить все еще раз.
Андрей понял смысл этой фразы так: «Если вам может пригодиться телекамера станции — просто соедините ее разъем, и камера заработает». Поэтому он по-дружески улыбнулся Короткову и сказал, с благодарностью глядя тому прямо в глаза:
— Не нужно повторяться, Юрий Петрович, я все очень хорошо понял.
Коротков собрал со стола бумаги, попрощался и вышел. Охранник также скрылся за дверью. Оставшись один, Андрей вытянулся во весь рост на «нарах», закинул руки за голову и впервые за последние дни улыбнулся легко и свободно. Ему даже хотелось петь. Он не знал еще, как может пригодиться информация, данная ему Коротковым, но уже одна мысль о том, что у него есть союзник, грела душу.
«Еще не все потеряно! Мы еще поборемся!» — думал Андрей, погружаясь в сладкую дрему.
Через двое суток, в полночь третьего августа, Андрей в серебристо-сером скафандре с трехцветным российским флажком на левой части груди, со стилизованной звездой в темно-синем круге — на правой и надписью «Звезда России» наверху гермошлема, стоял в «камере возбуждения» излучателя. За его плечами висела новая, походная модель приемника со складывающейся наподобие зонта антенной.
Глаза Андрея были закрыты, а в голове проносились сумбурной чередой воспоминания и образы: прогулка с Оленькой по ночному парку, отец с мамой, Шмаров с ребятами, снова Оленька — любимая и прекрасная… Он словно прощался с ними и, скорее всего, навсегда.
Но вот разлилось по всему телу знакомое покалывание, стало сильней, почти невыносимым; все воспоминания и мысли вытеснила собой боль… И тут же пропала. Тело наполнила неведомая доселе легкость. Андрей медленно поднял веки. Перед ним простиралась оранжево-красная пустыня, покрытая крошевом небольших камней. А сверху раскинулось тускло-розовое небо с клочками редких желтых облаков.
Андрей Камнерухов прибыл на Марс.