Страшно любимая

Глава 24. Чужие страсти. Соня

— Устала? — спросил Улянь.

Я только отрицательно помотала головой.

— Разве что ноги чуток затекли, а так… С тобой интересно.

Летели мы уже довольно долго. Пираты, замеченный возле казематов линкор, загадочные психи в непосредственной близости и остальные «предложенные обстоятельства» беспечности не способствовали. Да ещё желудок откровенно требовал хлеба насущного, а кусок в горло не лез. Казалось, если отвлекусь или расслаблюсь, наши усилия пойдут прахом. Уж не знаю, линкор неожиданно нагонит или Улянь исчезнет в никуда, растворившись в безвоздушной бездне космоса, только до Мирты мы не доберёмся.

В общем, нервничала я неслабо, а тут ещё пленники очухались. Вернее пленник. Из запертой каюты донёсся низкий рёв, от которого перья встали дыбом, а по телу прошла дрожь. Судя по звукам, очнувшийся лорри бился о стены, рыча от бессильной ярости. Вот теперь бояться стало вполне уместно, но колотило меня вовсе не от страха. Разговоры сгинули, оставив вместо себя тяжёлое молчание и вой неизвестного. Спустя пару минут я облизнула пересохшие губы и заставила себя посмотреть на друга.

— Улянь. Очень неприятно об этом говорить, но со мной что-то не так.

— Поясни, — отозвался он сухо.

Желейка и сам выглядел нехорошо — напряжённый, то ли злой, то ли просто сердитый. Несколько секунд я подбирала слова, потому что говорить прямо было попросту стыдно. Вцепившись в подлокотники своего кресла, зажмурилась изо всех сил, но стало только хуже.

Невесть почему пробудившееся либидо истерило и бесновалось, требуя… секса. Не любви и нежности, а именно секса, бурного и безудержного. Для меня такие желания были чересчур жгучими, а фантазии откровенно пошлыми. Я вообще об этой стороне жизни знаю только в теории. Не спорю, знаю не так уж и мало, но явно недостаточно, чтобы во всех подробностях видеть и ощущать, как меня… употребляют в самых разных позах и ракурсах.

Стиснув подлокотники до боли в пальцах, чуть не взвыла. Воображение слетело с катушек, кожа горела, дыхание сбилось, внизу живота разверзлись хляби небесные. Неудобно, стыдно, жарко… Не я это, не я!

— Улянь, мне… — сглотнув, выдавила хрипло: — Не понимаю почему, но с ума схожу от желания рвануть к пленнику.

Ках рывком поднялся, но тут же сел.

— Я тоже.

Мне поплохело. Изумлённо глянув на желейку, я пробормотала в ужасе:

— То есть, ты тоже его хочешь?..

— Убить, — закончил за меня фразу Улянь.

— Вот же… — не зная, что и думать, выругалась я. — У меня другое. Я его не убить хочу, а… поиметь, прости за грубость. Нормальных слов эта пошлота не заслуживает.

По телу снова прошла дрожь и новая волна жара. Фантазия взорвалась очередной порцией вариаций на тему секса. Согнувшись пополам, я уткнулась лицом в колени.

— Да что со мной? — застонала под аккомпанемент грозного рыка желейки.

— Вот теперь, после сказанного тобой, у меня ещё и причина порвать эту тварь голыми руками появилась. Размазать по стене тонким слоем, превратить в фарш и…

Ках в красках расписывал тысячу и один способ жестокого убийства с расчленением и без, а моё сознание неотвратимо уплывало совсем в другие фантазии. Я едва удерживалась на самом краешке разумности.

— Вселенная, что с нами творится? — едва дыша, я выпрямилась и потрясла головой, пытаясь хоть так отвлечься от навязчивых сцен. — Это безумие!

— Именно. К тому же оно заразно, — хрипло выдавил из себя желейка и… подлокотник его кресла сломался.

Ну, вот хоть бы душ тут был! Холодный… Нет, ледяной! Но дырка от бублика! На таких маленьких звездолётах дезинфекторы только, да крохотной раковины, где разве что умыться и тряпку намочить. И я бы намочила! Но вода в каюте, а где гарантия, что по дороге хуже не станет? Ещё выпущу психа. Даже думать не хочу о последствиях. И Уляня проводить не попросишь по тем же причинам.

Я плавилась от внутреннего жара, задыхалась. Извиваясь в кресле, глотала яд пряно-тягучей истомы незнакомого чувственного голода. Желейка сменил облик. Крылья исчезли, черты лица заострились и несколько щупалец уже нервно били по полу, грозя разнести половину рубки. Сложно сказать, как много времени прошло, но когда рёв и второго пленника заполнил рубку, Уляня буквально подкинуло в кресле. Он метнулся к выходу, но в дверях замер, вцепившись в косяк чуть ли не зубами.

— Убью… — прошипел, явно не желая поддаваться наваждению и также явно не справляясь с этой непосильной задачей.

Заскулив, я рванула к другу.

— Не надо! — обхватила всё больше раздающиеся вширь плечи. — Улянь, пожалуйста, не надо…

И почти не осознавая, что делаю, потерлась щекой о его спину. Такую упругую, будто струи живой воды, такую необыкновенную.

В голове шумело, губы против воли прижались к тёплой коже каха. Он застонал и…

Я не помню, как мы оказались на полу. Ничего не помню, кроме пульсирующего в голове и теле желания.

Мы и вправду сошли с ума. Оба.

Окружённая живой водой, окутанная ею, захваченная в чувственный плен чужим телом, я стонала и выгибалась навстречу движениям мужчины. Рычала, впиваясь пальцами, зубами в плечи и руки каха, который был везде. Сверху, снизу, вокруг — везде он один. Его желание переплеталось с моим, вторя телам. Мы захлёбывались болезненной страстью и, не помня себя, пили друг друга.

Даже естественная для первого соития боль не отрезвила. Тело жило своей жизнью, разум… не было его. Осознала произошедшее я уже много позже, едва дыша от усталости и всего прочего.

Мы с Улянем в обнимку лежали на полу рубки, потные и вымотанные до предела. Не знаю как у него, а у меня всё болело. Мышцы ныли, непривычные к таким нагрузкам, а сердце и вовсе…

Когда дошло, что мы натворили, с минуту я просто молчала, пытаясь принять свершившееся как факт. К глазам подступали слёзы, но плакать… Нет уж. Надо просто успокоиться и взять себя в руки. А что ещё? Устроить истерику? Глупо. Ках виноват не больше моего. Радоваться? Я всегда думала, что отдамся только любимому, а желейка любимым не был. Другом — да, но точно не возлюбленным. Поплакать над своей горькой судьбой? А смысл? В конце концов, не я первая, не я последняя, кто поддаётся страсти без любви. Да и, сказать по чести, неприятным секс с кахом мне не показался. Скорее уж наоборот. Стыдно? Безумно, да толку-то от этого? В любом случае сожалеть поздно, а для самобичевания не время. Чувственное наваждение и сейчас туманило мысли, лишь немногим ослабев.

Дав себе мысленный подзатыльник, я глубоко вздохнула и села.

— Надо Мирте сказать, что тут у нас хорт знает что творится, — проговорив осипшим от стонов и криков голосом, я потянулась к висящей на спинке скособоченного кресла одежде. — В общих чертах, конечно. Улянь, можешь сам с ней поговорить? Боюсь, у меня сейчас… духу не хватит.

В лицо каху я рискнула посмотреть, только натянув длинную тунику. В закаменевшее, непроницаемое лицо.

— Только не вздумай прощения просить, — процедила я сквозь зубы. — Что сделано, то сделано. Разбор полётов можно отложить на неопределённый срок, а лучше и вовсе отменить за бессмысленностью.

— Я был груб? — хрипло спросил Улянь.

— Не знаю. Сравнивать не с чем. Но скорее да, чем нет. Извини, мне надо привести себя в порядок. Ты как, выдержишь пару минут? Никого убивать не рванёшь?

— Выдержу, — угрюмо кивнул мужчина, садясь.

— Я вроде тоже… немного успокоилась. Надолго ли?

И ушла в ближайшую свободную каюту. Ну, как ушла — уползла почти, настолько всё болело. Не сильно, зато везде. В комнате наскоро обтёрлась влажным полотенцем и закинула его в дезинфектор. Закрыв глаза, смахнула непрошеные слёзы. Идею дать волю эмоциям и пореветь задушила в зародыше. Может быть позже.

В душе царил полный раздрай. И стыдно, и горько и… томно. Несмотря ни на что, хотелось пойти к Уляню и повторить всё снова, даже если после этого сдохну. И нет, я не озабоченная извращенка. Это вожделение было навязано извне. Оно неправильное, не моё, хотя от того не менее реальное.

— Так, спокойно, — приказала самой себе. — Всё потом. Вот закончим с делами, тогда и…

Что «и» я и сама не знала, но додумать не посмела. Вместо этого заплела волосы, поправила одежду и на полусогнутых, норовящих подогнуться ногах, вернулась в рубку. Если начистоту, возбуждение всё же чуточку отступило, но рисковать не стоило.

— Как Мирта? — спросила деланно равнодушно, привалившись спиной к стене подальше от желейки.

— Нормально. Я её разбудил.

Сочувствовать сестре, не досмотревшей сладкий сон, не получалось. На сердце было горько и холодно, что не отменяло волнами накатывающего вожделения. Чужого, хорт его подери!

— Слушай, а ты можешь этих… психов опять выключить? — взмолилась я, снова начиная дышать часто и тяжело.

Одно из щупалец Уляня дёрнулось, опрокинув многострадальное кресло. Моё, потому что на своём, хоть и скособоченном, кое-как примостился желейка. Внешне спокойный как скала, если не считать редких, но метких ударов щупальцами по полу.

— Разве что насовсем, — процедил он недобро. — Не сдержусь ведь, убью.

— Ясно, — я поморщилась. — И как их в казематах не прибили? Это же невыносимо…

— Они их в стазисе держали, — не поворачивая головы, пояснил ках и, помедлив, спросил: — Соня, ты меня боишься?

— С чего бы это? — хмыкнула нервно.

— Ты не подходишь. Стоишь почти у дверей, словно готова чуть что бежать прочь, сломя голову.

— Ах, вот ты о чём. Нет. В данный момент я боюсь исключительно себя.

Показалось, желейка чуть расслабился и даже предложил:

— Если хочешь, могу запереть тебя в каюте. Одну.

— Угу. А если тебя снова переклинит на «уничтожить гадов»? Не то чтобы мне было их жаль, но секс безопасней.

— Ты так в этом уверена?

Ках молча встал, развернулся и замер, глядя выжидательно и требовательно. А я растерялась. Мало мне собственных дурных мыслей, ещё загадки какие-то. Чего он от меня добивается?

— Что? — не выдержала.

Улянь молча развёл руками и щупальцами. Видимо, на нервной почве застрял где-то посерёдке между боевой формой и орланским обликом. Тут тебе и гладкая кожа, и перья, и чешуя. Лицо странное, конечностей перебор опять же. Если честно, видок любопытный, достойный самого пристального внимания. Фогги бы точно оценил. Впрочем, в другое время и я бы с удовольствием его поближе рассмотрела и даже пощупала, но не сейчас же?

— Ну тебя, — разозлилась я. — И так тошно, а ты ерундой страдаешь. Засунь свою таинственность хорту под хвост и говори прямо, не юли. У меня сейчас мозги вскипят.

Вот теперь уже он откровенно растерялся и спросил-таки:

— Ты правда не понимаешь?

— Чего именно?

— Да так, ничего.

— Растудыть твою в корягу! Нашёл же время выпендриваться! Что ты хоть Мирте сказал?

— Обрисовал положение, наши эмоции. Попросил приготовить какие-нибудь транквилизаторы посильнее, а если получится, сразу в дезинфекторе всех усыпить. Не слишком приятно начинать знакомство бессознательной чуркой, но в нынешнем состоянии я вполне могу сорваться и кого-нибудь придушить. Лучше перестраховаться.

— Ну, или не придушить, а поиметь. Это у тебя хорошо получа… — оборвав себя на полуслове, я резко развернулась и треснулась лбом о стену. — Прости. Против воли всякие гадости в голову лезут. Ещё немного, и я сама наших психов прибью.

— Надеюсь, не успеешь. Через полчаса прибудем на место, — сказал Улянь и, помолчав, добавил мрачно: — Сонь… тебе бы в стаб, подлечиться. Я ничего не соображал и, вероятно, был излишне…

— Успокойся, — резче, чем хотелось бы, отрезала я. — Всё со мной в порядке. Мы, кшорти, выносливы на зависть многим. А что касается стаба, не хочу лишних разговоров и объяснений. Вот прилетим на место, отосплюсь, и всё забудется. Надеюсь, ты не собираешься делать из этого случая проблему. Ведь так?

— Я-то не…

— Вот и хорошо, — снова не дала договорить, опасаясь намёков на женитьбу.

Улянь — свой парень, но и у него задание от отца имеется. Нет уж. Близкий друг по-любому лучше нелюбимого мужа.

Оставшееся время мы провели в тишине и безнадёжных попытках игнорировать наваждение. В итоге, когда на лобовом экране появился огромный звездолёт, я опять еле дышала, Уляня натурально трясло, а пол был усыпан мелкими обломками кресел. В остальном мы с задачей «ждать и не дергаться» справились с честью. Если не считать нескольких порядочных вмятин на стенах, оставленных кахом, и моих искусанных в кровь губ. Момент прибытия, шлюзы и прочее прошло мимо моего сознания, а потом я уснула.