Странник

1

Рассказы о катастрофах и сверхъестественных явлениях обычно начинаются с появления за оконным стеклом лица, освещенного лунным светом, или с чтения старых рукописей, испещренных поблекшими письменами, или же с собачьего воя, оглашающего заброшенные вересковые пустыри. Но эта история началась с лунного затмения и с четырех новых астрономических глянцевых фотографий, на каждой из которых были звездные просторы с планетарным объектом. Только… что-то случилось со звездами.

Самая первая фотография появилась всего за семь дней до затмения. Она была сделана с помощью телескопа, находящегося на искусственном спутнике, а остальные – в обсерваториях, расположенных далеко друг от друга. Это были выгравированные на бумаге руны чистейшего знания, опровергающего всяческие суеверия, но они вызвали какое-то неизъяснимое беспокойство у молодого ученого, который первым увидел их.

Когда он посмотрел на черные точки, которые должны были быть на снимке… и увидел нечеткие черные зигзаги, которых не должно было быть… его охватило какое-то туманное ощущение нереальности, на мгновение приблизившее его к пещерным людям, почитателям сатаны, и людям средневековья, испытывающим суеверный страх перед ведьмами.

Все четыре фотографии, признанные документами наивысшего значения, были доставлены в Лос-Анджелес и переданы в Командование Лунного Проекта Американских Космических Сил. Американский Лунный Проект едва мог сравниться с советским, и намного уступал Марсианскому Проекту русских. Поэтому Командование Американского Лунного Проекта охватила тревога и даже страх, хотя (как и всегда, когда ученые сталкиваются с проблемами, кажущимися им сверхъестественными) все это прикрывалось ироническим смехом, не ограничивая свободы буйного воображения.

В конечном счете эти четыре фотографии, а точнее, то, что они означали, оказали влияние на каждое земное существо, на каждый атом нашей планеты. Они оставили глубокие борозды в душе каждого человека.

Из-за них тысячи людей утратили разум, а миллионы – жизнь. Не осталась в стороне и Луна.

Так что мы можем начать рассказ с чего угодно – с Вольфа Лонера, находящегося посередине Атлантического океана, или с Фрица Шера, проживающего в Германии; с Ричарда Хиллэри – в Сомерсете, или с Араба Джонса, курящего марихуану в Гарлеме; с Барбары Кац, подкрадывающейся к Палм Бич, или с Сэлли Хэррис, искательнице острых ощущений в Нью-Йорке, с профессора Брехта, продающего пианино в Лос-Анджелесе, или с Чарли Фулби, читающего лекции о летающих тарелках, или с генерала Спайка Стивенса, играющего ведущую роль в Американских Космических Силах, или с Рамы Джоан Хантингтон, исповедующей буддизм, или с Бангог Банга, плывущего на корабле в южном китайском море, или с Дона Мерриама, работающего на американской лунной базе, и даже с Тиграна Бирюзова, находящегося на орбите вокруг Марса. А можем начать и с Тигрицы, Мяу, Рагнарока, и даже с президента Соединенных Штатов.

Но не эти люди были ближе всех к первому центру беспокойства вблизи Лос-Анджелесом и не они сыграют в этой истории решающую роль, поэтому мы начнем с Пола Хэгбольта, пресс-атташе Лунного Проекта; и с Марго Гельхорн, невесты одного из четырех молодых американцев, которые полетели к Луне для обслуживания лунной базы; и с любимицы Марго – кошки Мяу, которую ожидало очень странное путешествие; и с четырех фотографий, хотя в то время они еще были строго охраняемой государственной тайной и загадкой, но еще не вестником несчастий; и с Луны, которая должна была погрузиться в поблескивающий мрак затмения.

Выйдя на улицу, Марго Гельхорн увидела высоко в небе полную Луну. Земной спутник был явно трехмерным: он выглядел, как пупырчатый баскетбольный мяч. Его светло-золотой оттенок удивительно гармонировал с этим спокойным вечером, столь редким для западного побережья.

– Эта девка поднялась во весь рост, – сказала Марго.

Пол Хэгбольт появился в двери и неуверенно рассмеялся.

– Ты слишком серьезно относишься к Луне, прямо как к сопернице, – заметил он.

– Соперница, черт побери. Она забрала у меня Дона, – категорично отрезала блондинка. – Она загипнотизировала даже Мяу.

Марго держала на руках спокойную серую кошку, в зеленых глазах которой, словно две слегка испачканных жемчужины, отражалась Луна.

Пол тоже взглянул на Луну, вернее на точку у ее верхнего края над затемненным пятном Моря Дождей. Он, конечно, не мог увидеть кратер Платона с американской лунной базой, но знал, что кратер должен обязательно находиться в поле зрения.

Марго с горечью добавила:

– Достаточно уже того, что я должна постоянно смотреть на это чудовищное кладбище, зная, что там находится Дон, предоставленный всем опасностям, которыми, наверняка, кишит эта ужасная пустыня. А теперь, вдобавок ко всему, появились эти фотографии и…

– Марго! – ужаснулся Пол, невольно оглядываясь. – Это государственная тайна. Мы не должны говорить об этом, тем более здесь!

– Из-за этого Проекта ты стал бояться даже собственной тени! Ведь ты мне почти ничего не сказал…

– Я вообще ничего не должен был тебе говорить!

– Ладно. Тогда о чем мы должны с тобой разговаривать?

Пол вздохнул.

– Послушай, – сказал он. – Я думал, что мы выйдем наружу, посмотрим затмение, может быть, прокатимся…

– Ой, я же совсем забыла о затмении! Луна как будто бы стала немного темнее. Оно уже началось?

– Похоже, – ответил Пол. – Начинается первая фаза.

– Что же будет твориться у Дона?

– Ничего особенного. Там некоторое время будет темно… вот, пожалуй, и все. Да, еще температура вокруг базы понизится примерно на двести пятьдесят градусов.

– Их коснется дыхание седьмого круга ада, а он говорит: «Вот и все!»

– Это не так страшно, как кажется. Видишь ли, днем температура достигает всего лишь ста пятидесяти градусов выше нуля, – объяснил Пол.

– Ледяные сибирские ветры в соединении с ужасной жарищей, и он говорит: «Ерунда». А когда я думаю об этом новом, неизвестном ужасе, надвигающемся на Луну из космоса…

– Хватит об этом, Марго! – улыбка сошла с лица Пола. – Ты просто даешь волю своему воображению.

– Воображение? Разве ты сам не говорил мне о четырех звездных фотографиях, на которых видно…

– Я тебе ничего не говорил – во всяком случае ничего такого, что бы ты могла превратно понять. Нет, Марго, я отказываюсь об этом говорить. И я не хочу слушать подобный бред от тебя. Пойдем в дом.

– В дом? Когда Дон там, наверху? Я собираюсь наблюдать затмение с побережья, и выдержать до конца!

– Тогда, – спокойно предложил Пол, – лучше возьми что-то потеплей, чем эта куртка. Сейчас довольно тепло, но ночная погода в Калифорнии изменчива.

– А на Луне ночи нет? Подержи Мяу.

– Это еще зачем? Если ты думаешь, что я возьму кошку в автомобиль…

– Мне жарко! Теперь возьми куртку, и отдай мне Мяу. А почему ты не хочешь, чтобы она поехала с нами? Кошки – это такие же люди, как и мы. Правда, Мяу?

– Нет. Это просто красивые животные.

– Они – как люди. Даже твой великий бог Хайнлайн признает, что коты – это граждане второго класса, почти такие же, как туземцы или феллахи.

– Меня не волнует эта теория, Марго. А попросту – у меня нет никакого желания везти в машине перепуганную кошку.

– Мяу не перепуганная кошка. Она – девушка.

– А девушки всегда спокойны? Посмотри на себя.

– Так ты не возьмешь ее?

– Нет!

В четырехстах тысячах километрах от Земли Луна медленно входила в тень планеты, из бледно-золотой постепенно становясь тускло-бронзовой. Солнце, Земля и Луна выстраивались в одну линию. Это было рядовое затмение Луны, случавшееся уже, наверное, не один миллиард раз. Действительно, ничего особенного, но из-под уютной перины земной атмосферы на этой стороне Земли, где воцарилась ночь, сотни тысяч людей наблюдали представление, которое постепенно распространялось через Атлантику и Американский континент, от Северного моря до Калифорнии, и от Ганы до острова Питкерн.

Остальные планеты находились по другую сторону от Солнца – далеко, словно люди, спрятавшиеся на другом конце огромного дома.

Звезды сверкали в темноте, словно холодные бездонные глаза, или окна, светящиеся на другом берегу океана.

Земля и Луна были похожи сейчас на одинокую пару, греющуюся у солнечного костра среди леса, темного, простирающегося на тридцать два биллиона километров. Ужасающее одиночество! – особенно если учесть, что нечто неведомое движется по лесу, все ближе и ближе подкрадываясь к костру; раздвигает черные ветви космического пространства, заставляя тревожно мерцать звезды.

Далеко в Северной Атлантике, капли морской воды упали на лицо Вольфа Лонера, вырвав его из плена кошмарных снов. И высоко на западе через последний рваный просвет в черных тучах он увидел медный щит Луны. Луна была как бы прикрыта пеленой дыма, и он знал, что это затмение, но сквозь еще неразвеявшийся сон ему показалось, будто кто-то взывает о помощи из горящего дома – Диана в опасности? Но через мгновение черные волны и сильный ветер, надувший паруса, размыли и стерли из его сознания эту беспокойную картину.

– Психическое равновесие – это ритм, – сам себе сказал Лонер.

В радиусе слышимости его голоса не было ни единой живой души и, собственно, в радиусе трехсот двадцати километров тоже; по его расчетам именно такое расстояние отделяло его от Бостона, в этом одиноком плавании с востока на запад, начатого в Бристоле.

Он проверил трос, укрепленный на руле так, чтобы семиметровая яхта не сбивалась с нужного курса, а затем спиной протиснулся в узкую – не шире, чем гроб – кабину, чтобы в ее тепле еще немножко подремать.

В пяти тысячах километрах к югу от яхты роскошный трансатлантический лайнер с атомным двигателем «Принц Чарльз», словно плавучий скальный массив, следовал сквозь невидимый туман накладывающихся друг на друга радиоволн к Джорджтауну и дальше к Антильским островам. Под климатизированным, погруженным в темноту куполом несколько пожилых людей, позевывающих по причине позднего времени, наблюдали начавшееся затмение. Из центрального зала доносились приглушенные раскаты неоджазового произведения по мотивам Вагнера. В это время капитан Ситвайз с тревогой подсчитывал по списку пассажиров количество присутствующих на корабле известных бразильских фашистов, – из этих новоявленных непредсказуемых, – отмечая про себя, что наверняка где-то опять ожидается революция.

На островке Кони, в густой тени под новым помостом, стояла худенькая Сэлли Хэррис. Закинув руки за голову, она придерживала вечно наэлектризованные волосы, и улыбаясь, терпеливо ожидала, когда наконец попытки Джейка Лешера расстегнуть бюстгальтер под черной шелковистой тканью ее элегантного суперплатья принесут какие-нибудь результаты.

– Веселого развлечения, – сказала она, – но помни, что мы должны успеть в парк, чтобы увидеть затмение с десятивершинной горки. Со всех десяти вершин.

– У-у, кому надо пялиться на Луну? Это скучно, нудно, грустно, – заявил Джейк, возбужденно посапывая. – Сэл, где, к черту, эти застежки и крючки?

– На дне сундука твоей бабушки, – проинформировала его девушка. Она подцепила декольте своими серебристыми ноготками и рванула вниз. – Магнитное устройство находится на носу, а не на корме, сухопутная ты крыса, – засмеялась Сэлли и умело повела плечами. – Вот так! Теперь понятно, почему этот бюстгальтер называют исчезающим?

– Боже! – вскричал Джейк. – Совсем как свежие горячие булочки! Ох, Сэл…

– Поиграйся, – ноздри девушки слегка расширились, – но опять же, помни, что ты обещал взять меня на горную железную дорогу. И будь добр, обходись с румянами поосторожней.

Пытаясь сквозь толщу черных туч, укутавших Никарагуа, увидеть отблескивающую металлом поверхность озера Манагуа, дон Гильермо Уолкер, сидя в самолете, пришел к заключению, что идея бомбардировки цитадели «Эль президенте» во время затмения – чисто театральная отчаянная импровизация, абсурдная, как идея режиссера «Алжирского решения» в третьем акте выпустить главную героиню Джейн на сцену обнаженной, что, однако, не спасло спектакль от полного провала.

Как оказалось, предполагаемого полного мрака во время затмения не наступило, и истребителям, высланным из «Эль президенте», не составит особого труда за считанные секунды превратить в решето эту старую колымагу, высокопарно именуемую боевым самолетом, положив тем самым конец Революции Наилучших, или, по крайней мере, прервав участие в этом предприятии дона Гильермо Уолкера, потомка и продолжателя традиций Вильяма Уолкера, известного в Никарагуа корсара середины девятнадцатого века.

Даже если ему удастся выпрыгнуть из подбитого самолета с парашютом, его все равно схватят. Вряд ли он сможет стоически выдержать обработку электрической дубинкой, предназначенной для того, чтобы подгонять скот. Да он будет вопить, как трехлетний ребенок!

Слишкомсветло,слишкомсветло!

– Ты жалкая актриска! – крикнул дон Гильермо упрямо светящейся Луне.

– Все никак не сойдешь со сцены!

В трех тысячах километрах от Вольфа Лонера и окружавших его черных туч, неподалеку от темного силуэта экспериментальной электростанции в Северне, использующей энергию приливов, валлийский поэт Дэй Дэвис, вдребезги пьяный, махнул рукой закопченной Луне, желая ей спокойной ночи. Первые проблески рассвета гасили звезды на небе.

– Приятных снов, Золушка! – закричал Дэй. – Умой лицо и иди спать, но завтра ты обязательно должна вернуться!

Совершенно трезвый Ричард Хиллэри, болезненный английский прозаик, не отказался от удовольствия съязвить по этому поводу:

– Ты так это говоришь, Дэй, словно боишься, что она уже не вернется.

– Все может случиться, мой Рикки, – зловещим тоном ответил Дэй. – Мы очень мало знаем о Луне.

– Ты слишком много о ней думаешь, – отрезал Ричард. – Постоянно читаешь научно-фантастические романы, от которых блевать хочется.

– Да, научно-фантастическая литература для меня… как выпить и закусить, ну, по крайне мере, закусить. Блевать хочется? Наверное, ты вспомнил дракона Эррора из «Королевы пророчиц» и представил, как сначала он оплевывает книги, ненавидимые Спенсером, а за ними собрания сочинений Г.Дж.Уэллса, Артура Кларка и Эдгара Райса Берроуза.

– Научная фантастика ничего не стоит, как и все формы искусства, которые занимаются скорее явлениями чем людьми, – заявил Ричард. – И уж ты, Дэй, должен это знать. Валлийцы ведь добродетельны и сердечны.

– Нет. Они бесчувственны, как деревья, – с гордостью произнес поэт. – Они бесчувственны, как Луна, которая влияет на нашу планету гораздо сильнее, чем вы когда-нибудь будете в состоянии понять, вы, сентиментальные еретики, потомки саксов и норманнов, пьяницы, похрапывающие в забегаловках, дегенеративные маньяки гуманитарщины! – и он указал на электростанцию. – Энергия Лоны!

– Э, Дэвид, – возразил прозаик, – ты прекрасно знаешь, что это чудо построено только с одной целью – заткнуть рот таким, как я, выступающим – из-за страха перед Бомбой – против всякого применения атомной энергии. И я прошу тебя – не называй Луну Лоной, это народная этимология. Лона – это валлийский остров, вариант названия Энглен, а никак не валлийская Луна!

Дэй пожал плечами и, не отрывая взгляда от бледной, заходящей Луны, философски заметил:

– Лона – хорошее имя. Это самое главное. А цивилизация – всего лишь соска, которой затыкают рот младенцу по имени человечество. А кроме того,

– добавил он, усмехнувшись, – на Луне ведь есть люди.

– Да, – холодно согласился Хиллэри, – четверо американцев и черт знает сколько русских. Прежде чем выбрасывать миллиарды на космические путешествия, нужно ликвидировать нищету и страдания на Земле-старушке.

– И тем не менее, на Лоне есть люди, стремящиеся к звездам.

– Да, четверо американцев. Ну и что? По-моему, так этот Вольф Лонер из Новой Англии, вышедший в прошлом месяце из Бристоля на своей лодчонке, вызывает куда больше уважения, чем эти звездные мальчики – все вместе взятые. Он хоть не утверждает, что от успеха его экспедиции зависят судьбы мира.

Дэй, по-прежнему глядя на запад, ухмыльнулся.

– Да черт с ним, с этим Лонером. Американский анахронизм! Он наверняка уже давно утонул, и тело его сожрали рыбы. Но американцы пишут замечательные научно-фантастические книги и строят космические корабли, не особо уступающие советским. Спокойной ночи, любимая Лона! Возвращайся обратно! С личиком грязным или с личиком чистым, но вернись обязательно!