Страхи мудреца. Книга 2

ГЛАВА 135 ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Левиншир был городок небольшой. Там жило сотни две народу — сотни три, если считать с соседними фермами. Когда мы приехали, было время обеда, и проселочная дорога, делящая городок пополам, была тиха и пустынна. Эл сказала мне, что ее дом на том конце городка. Я надеялся провести туда девушек так, чтобы их никто не заметил. Они были измученные и усталые. Последнее, что им было нужно, — это толпа судачащих соседей.

Но увы, не сложилось. Мы дошли до середины дороги, когда в одном окошке что-то мелькнуло. Женский голос вскричал: «Эл!», и через десять секунд из всех дверей хлынули люди.

Проворней всего оказались женщины, и не прошло и минуты, как девушек плотным кольцом окружили десяток теток, гомонящих, плачущих и обнимающихся. Девушки, похоже, не возражали. Может, оно и к лучшему. Теплый прием должен помочь им оправиться.

Мужчины держались в стороне, понимая, что в таком деле от них толку мало. Большинство из них глазели с порога или с крыльца. Человек шесть-восемь вышли на улицу и, не торопясь, наблюдали за развитием событий. Это были люди осторожные, крестьяне и друзья крестьян. Они знали по имени всех, кто живет на десять километров в округе. В таких городках, как Левиншир, чужих нет — я исключение.

Никто из мужчин не был близким родственником девушек. А даже если и был, они понимали, что в течение ближайшего часа, а может, и ближайшего дня к ним не подберешься. Так что они предоставили все своим женам и сестрам. Поскольку больше им заняться было нечем, они мимоходом окинули взглядом лошадей и воззрились на меня.

Я поманил к себе мальчонку лет десяти:

— Ступай, скажи мэру, что его дочка вернулась. Бегом!

Мальчишка сорвался с места, подняв облако дорожной пыли, замелькали босые пятки.

Мужчины медленно стягивались поближе ко мне: недавние события вдесятеро усилили их природное недоверие к чужим. Парнишка лет двенадцати был не так осторожен, как прочие, и подошел ко мне вплотную, разглядывая мой меч и мой плащ.

— Тебя как звать? — спросил я.

— Пит.

— Пит, ты верхом ездить умеешь?

Малый обиделся.

— А то!

— Где ферма Уокеров, знаешь?

Он кивнул.

— Туда, на север, в трех километрах по дороге на мельницу.

Я шагнул в сторону и вручил ему поводья чалого.

— Поезжай, скажи, что их дочка вернулась. И отдай коня, пусть на нем сюда и приедут.

Он очутился в седле прежде, чем я успел предложить подсадить. Я не отпускал поводья, пока не подтянул стремена: убьется еще по дороге.

— Если смотаешься туда и обратно, не свернув шею ни себе, ни моей лошади, получишь пенни, — сказал я.

— Два пенни! — потребовал он.

Я расхохотался. Он развернул коня и умчался.

Мужчины тем временем подтянулись ближе, окружив меня неплотным кольцом.

Высокий лысеющий мужик с хмурой рожей и седеющей бородой, похоже, взял на себя роль главного.

— А ты кто такой? — осведомился он. Его тон говорил яснее слов: «А ты что за перец?»

— Квоут, — любезно ответил я. — А ты?

— По-моему, это не твое дело, — проворчал он. — Зачем пожаловал?

«Какого черта ты сюда приперся, да еще с нашими девками?»

— Матерь Божия, Сет, — сказал ему мужик постарше. — Тебе Бог ума дал меньше, чем собаке. Не стоит так говорить с…

— А ты поперек меня не влазь, Бенджамин! — ощетинился хмурый. — Что мы, права не имеем знать, кто он таков?

Он повернулся ко мне и вышел на несколько шагов вперед всех прочих.

— Ты — из тех ублюдков-комедиантов, что тут давеча проезжали?

Я покачал головой, стараясь выглядеть безобидным.

— Нет.

— А по-моему, да! По-моему, ты как раз сильно смахиваешь на этих эдема руэ! Зыришь по-ихнему.

Стоящие вокруг мужики вытянули шеи, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Господи, Сет! — снова вмешался старик. — Среди них не было ни одного рыжего. Такую шевелюру, да не запомнить! Не из ихних он.

— И зачем бы мне привозить их обратно, если бы я был одним из тех, кто их увез? — заметил я.

Мужик помрачнел еще сильнее и снова принялся наступать на меня.

— Что, малый, умничать вздумал? Может, думаешь, мы тут дурные все? Решил, что если привезешь их взад, то получишь награду и погони за вами больше не будет?

Он теперь стоял почти на расстоянии вытянутой руки, и рожа у него была свирепая.

Я огляделся и увидел тот же гнев на лицах всех прочих мужчин, что стояли вокруг. Это был тот гнев, что мало-помалу накипает в сердцах добрых людей, жаждущих справедливости и не способных ее обрести, а оттого рвущихся отомстить первому, кто попадется под руку.

Я попытался придумать способ разрядить ситуацию, но прежде, чем я нашелся, услышал у себя за спиной резкий возглас Крин:

— Сет! А ну отойди от него!

Сет замялся. Он уже тянул ко мне руки.

— Ну…

Крин уже шла на него. Группка женщин расступилась, пропуская ее, но по-прежнему стояла тесно.

— Он же нас спас, Сет! — заорала она. — Ты, тупой дерьмоед, спас он нас, понял?! А вы все где были, черт вас возьми? Почему вы не попытались нас выручить?

Сет отступил от меня. На его лице боролись гнев и стыд. Гнев взял верх.

— Мы попытались! — рявкнул он. — Под Билом убили коня, ему раздавило ногу. Джима пырнули ножом в руку, старый Каппер до сих пор в себя не пришел, так его отколошматили. Они нас едва не убили!

Я снова огляделся по сторонам и увидел гнев на лицах мужчин. Теперь я видел его подлинную причину. Бессилие, которое они ощущали, не в силах защитить свой городок от бесчинств фальшивой труппы. Они не смогли отстоять дочерей своих друзей и соседей, и им было стыдно.

— Плохо, значит, пытались! — с жаром бросила Крин. Глаза у нее горели. — А вот он сумел нас спасти, потому что он настоящий мужчина! Не то что вы, которые бросили нас умирать!

Молодой человек слева от меня, крестьянин лет семнадцати, не сдержал гнева.

— Ничего бы этого не случилось, кабы ты не бегала за ними, как эдемская шлюха!

Я сломал ему руку прежде, чем сообразил, что делаю. Он с воплем рухнул на землю.

Я взял его за шкирку и поставил на ноги.

— Как твое имя? — рявкнул я ему в лицо.

— Рука, рука! — заохал он. Глаза у него начали закатываться.

Я тряханул его, как тряпичную куклу.

— Имя!

— Джейсон! — выпалил он. — Матерь Божия, рука…

Я взял его свободной рукой за подбородок и развернул его лицом в сторону Крин и Эл.

— Джейсон, — тихо прошипел я ему на ухо, — я хочу, чтобы ты посмотрел на этих девушек. Посмотрел и подумал о том, в каком аду они жили все эти дни, связанные по рукам и ногам в фургоне. Я хочу, чтобы ты спросил себя, что хуже: оказаться со сломанной рукой или чтобы тебя похитили чужаки, которые насилуют тебя по четыре раза за ночь?

Потом я развернул его лицом к себе и заговорил так тихо, что это был даже и не шепот:

— А когда ты об этом подумаешь, помолись, чтобы Бог тебе простил то, что ты сейчас сказал. И если ты будешь молиться искренне, Тейлу сделает так, чтобы твоя рука зажила и вновь стала цела и невредима.

Глаза у него были испуганные, на мокром месте.

— И после этого, если ты только позволишь себе подумать недоброе про любую из них, рука твоя заболит, как будто в кость ткнули каленым железом. А если ты скажешь недоброе слово, у тебя начнется лихорадка и костная гниль, и руку придется отрезать, чтобы спасти тебе жизнь.

Я усилил хватку, видя, как глаза у него расширились.

— А если ты что-нибудь сделаешь кому-то из них, об этом узнаю я. И я вернусь сюда, и убью тебя, и повешу твой труп на дереве.

Теперь по щекам у него катились слезы, хотя от чего именно — от стыда, от страха или от боли, — сказать трудно.

— А теперь поди и извинись перед ней за свои слова.

Я отпустил его, убедившись, что он твердо стоит на ногах, и указал ему в сторону Крин и Эл. Женщины окружили девушек, как будто защитным коконом.

Парень осторожно держался за сломанную руку.

— Я был не прав, что сказал это, Элли, — всхлипнул он. Он выглядел куда более несчастным и полным раскаяния, чем, я предполагал, можно быть даже со сломанной рукой. — Это какой-то демон говорил через меня. Но я правда с ума сходил, клянусь! Все мы тут с ума сходили от беспокойства. И мы правда пытались вас выручить, но их там было много, они напали на нас на дороге, и нам пришлось тащить домой Била, а то бы он помер из-за ноги.

Имя парнишки вдруг показалось мне знакомым. Джейсон? Уж не сломал ли я руку жениху Эл? Виноватым я себя при этом отчего-то не чувствовал. На самом деле для него так лучше.

Оглядевшись по сторонам, я увидел, как гнев с лиц исчезает, как будто я только что одним махом смел все запасы гнева, что были в городе. Вместо этого они смотрели на Джейсона в некотором смущении, как будто парнишка извинялся за них за всех.

Тут я увидел крупного, пышущего здоровьем мужчину, который бежал по улице вместе с еще десятком местных. По выражению его лица я угадал, что это был отец Эл, мэр городка. Он протолкался через толпу женщин, подхватил дочку на руки и закружил.

В городках вроде этого бывает два вида мэров. Один — это лысеющие упитанные дядьки в годах, которые умеют наживать деньгу и ломают руки, когда случается что-то непредвиденное. Второй — это высокие, широкоплечие мужчины, чьи семьи мало-помалу разбогатели в результате того, что они пахали как проклятые на протяжении двадцати поколений. Отец Эл был как раз этого сорта.

Он подошел ко мне, одной рукой обнимая дочурку за плечи.

— Я так понимаю, это вас надо благодарить за то, что вы вернули наших девочек?

Он потянулся пожать мне руку, и я увидел, что предплечье у него перевязано. Однако рукопожатие у него было крепкое, несмотря на рану. Он улыбнулся самой открытой улыбкой, какую я видел с тех пор, как расстался с Симмоном в Университете.

— Как ваша рука? — спросил я, не сознавая, как это прозвучит. Его улыбка слегка поувяла, и я поспешно добавил: — Я немного учился на лекаря. И знаю, что такие раны могут быть весьма коварными, когда их лечат не дома.

«И когда живешь в деревне, где ртуть считают за лекарство», — подумал я про себя.

Он снова расплылся в улыбке и пошевелил пальцами.

— Двигается плоховато, а так ничего. В мясо попало, и то слегка. Они нас врасплох застали. Я одного было ухватил, а он меня ткнул и удрал. Как же вам-то удалось отбить девочек у этих безбожных ублюдков руэ?

— Это не были эдема руэ, — сказал я. Голос мой звучал более напряженно, чем мне хотелось бы. — Это даже не были настоящие актеры.

Его лицо снова начало вытягиваться.

— Вы что имеете в виду?

— Это не были эдема руэ. Мы не делаем того, что сделали они.

— Послушайте, — напрямик сказал мэр, понемногу начиная злиться, — уж мне ли не знать, что они делают, а чего не делают! Они сюда явились этакими милыми и славными, поиграли, попели, заработали пару пенни. А потом принялись куролесить. А когда мы велели им убираться, они забрали мою дочку!

Произнося последние слова, он только что пламенем не пыхал.

— Мы? — слабо переспросил кто-то у меня за спиной. — Джим, он сказал «мы»!

Сет вылез из-за спины мэра и, насупившись, снова уставился на меня.

— Говорил я вам, что он выглядит как они! — торжествующе провозгласил он. — Уж я-то их знаю! Их всегда по глазам видно.

— А ну, постой, — медленно произнес мэр, словно не веря своим ушам. — Так ты, говоришь, из этих?

Лицо его сделалось угрожающим.

Прежде чем я успел объясниться, Эл повисла на его здоровой руке.

— Ой, папочка, не зли его! — поспешно сказала она, словно пытаясь его оттащить подальше от меня. — Не говори ничего такого, что бы его рассердило! Он не с ними. Он меня назад привез, он меня спас!

Мэр, похоже, слегка смягчился, однако от его радушия не осталось и следа.

— А ну, объясни! — угрюмо сказал он.

Я вздохнул про себя, осознав, какую кашу я заварил.

— Это были не актеры и уж точно не эдема руэ. Это были разбойники, они убили моих родичей и украли их фургоны. Они только притворялись актерами.

— Зачем кому-то притворяться эдема руэ? — спросил мэр, как будто сама эта мысль не укладывалась у него в голове.

— Да затем, чтобы делать то, что сделали они! — бросил я. — Вы пустили их к себе в город, а они злоупотребили вашим доверием! Эдема руэ никогда бы так не поступили.

— Ты не ответил на мой вопрос, — сказал он. — Как ты отбил девочек?

— Я с ними разобрался, — коротко ответил я.

— Он их убил, — сказала Крин достаточно громко, чтобы слышали все. — Он убил их всех.

Я чувствовал, что все смотрят на меня. Половина из них думала: «Всех? Он убил семерых мужиков?» Вторая половина думала: «С ними было две женщины, он убил и их тоже?»

— Ну ладно…

Мэр долго смотрел на меня сверху вниз.

— Хорошо, — промолвил он, как будто только что принял решение. — Это хорошо. Это сделало мир лучше.

Я почувствовал, как все слегка расслабились.

— Это их лошади, — я указал на двух лошадей с нашими вьюками. — Теперь они принадлежат девушкам. Километрах в шестидесяти к востоку вы найдете фургоны. Крин может показать, где они спрятаны. Они тоже принадлежат девушкам.

— В Темсфорде за них дадут неплохие деньги… — задумчиво проговорил мэр.

— Вместе с инструментами и одеждой можно выручить кругленькую сумму, — согласился я. — Если поделить на двоих, выйдет приличное приданое, — твердо добавил я.

Он встретился со мной взглядом, медленно кивнул в знак того, что понял.

— Ну да.

— А как насчет того, что у нас награбили? — возмутился крепкий мужик в фартуке. — Они вломились ко мне и сперли два бочонка моего лучшего эля!

— У тебя дочки есть? — спокойно спросил я. Судя по пришибленному выражению, которое внезапно появилось на его лице, дочки были. Я посмотрел ему в глаза. — Тогда, думаю, ты дешево отделался.

Мэр наконец обратил внимание на Джейсона, держащегося за сломанную руку.

— Что с тобой такое?

Джейсон потупился, и Сет ответил вместо него:

— Да наговорил всякого, чего не следовало.

Мэр огляделся по сторонам и увидел, что добиться более внятного ответа на вопрос можно будет только под пыткой. Он пожал плечами и оставил эту тему.

— Хочешь, шину наложу? — по-свойски предложил я.

— Нет! — воскликнул Джейсон, потом поспешно сдал назад: — Я лучше к Бабуле схожу.

Я бросил взгляд на мэра.

— К Бабуле?

Мэр тепло улыбнулся.

— Бабуля нас всех штопает, когда мы разобьем коленку.

— А Бил тоже у нее? — спросил я. — Тот человек, кому раздавило ногу?

Он кивнул.

— Она с него еще целый оборот глаз не спустит, если я ее хоть чуть-чуть знаю.

— Давай провожу, — сказал я вспотевшему парнишке, который бережно баюкал руку. — Хочу поглядеть на ее работу.

Здесь, вдали от всякой цивилизации, я ожидал, что «Бабуля» окажется сгорбленной старушонкой, пользующей своих пациентов пиявками и царской водкой.

Увидев ее дом изнутри, я изменил свое мнение. Стены были увешаны пучками сушеных трав, на полках стояли пузырьки с тщательно наклеенными ярлыками. На небольшом столе лежали три тяжелых кожаных фолианта. Один из них был открыт, и я признал в нем «Героборику». На полях виднелись рукописные пометки, некоторые статьи были исправлены или вычеркнуты полностью.

Бабуля оказалась совсем не такой старой, как я думал, хотя седых волос у нее хватало. И сгорбленной она не была — по правде говоря, она оказалась выше меня, с широкими плечами и круглым улыбчивым лицом.

Она повесила над огнем медный котелок, что-то мурлыча себе под нос. Потом достала ножницы, усадила Джейсона, аккуратно ощупала его руку. Бледный и вспотевший, парнишка непрерывно тараторил, пока она методично резала на нем рубаху. Не прошло и нескольких минут, как он безо всяких расспросов подробно, хотя и не по порядку выложил ей всю историю возвращения Эл и Крин.

— Какой аккуратный, чистый перелом, — заметила она наконец, перебив его. — Как это ты ухитрился?

Джейсон дико стрельнул глазами в мою сторону и тут же отвернулся.

— Да так, ничо, — быстро ответил он. Потом осознал, что на вопрос-то он не ответил. — Ну, то есть…

— Это я ее сломал, — сказал я. — Я подумал, что мне как минимум следует проводить его и посмотреть, не смогу ли я помочь ее выправить.

Бабуля взглянула на меня.

— А ты уже имел дело с такими вещами?

— Я учился медицине в Университете, — ответил я.

Она пожала плечами.

— Ну, тогда ты, наверно, сумеешь подержать шину, пока я буду бинтовать. У меня тут есть девочка-помощница, но она удрала на улицу, когда услышала шум.

Джейсон нервно косился на меня, пока я крепко прижимал к его руке деревянные рейки, но Бабуле потребовалось меньше трех минут, чтобы наложить шину со скучающим и привычным видом. Наблюдая за ее работой, я пришел к выводу, что она стоит больше, чем половина студентов, которых я знал по медике.

Когда мы управились, она посмотрела на Джейсона сверху вниз и сказала:

— Повезло тебе, ничего вправлять не пришлось. Береги руку, ничего ею не делай в течение месяца, заживет и будет как новенькая.

Джейсон удалился как можно поспешнее, а Бабуля, после некоторых уговоров, разрешила мне осмотреть Била, который лежал у нее в задней комнате.

Если у Джейсона перелом был чистый и аккуратный, то у Била — настолько неряшливый, насколько вообще таким может быть перелом. Обе кости голени были сломаны в нескольких местах. Под повязками было не видно, но нога жутко опухла. Выше повязок кожа посинела, покрылась пятнами и натянулась, как туго набитая колбаса.

Бил был бледен, но бодр, и было похоже, что нога у него уцелеет. Много ли от нее будет проку — вопрос другой. Может, он всего лишь охромеет, но за то, что он сможет снова бегать, я бы не поручился.

— Ну что это за люди такие, убить человеку лошадь, а? — негодующе говорил он. Его лицо блестело от пота. — Кто ж так делает-то?

Лошадь, разумеется, была его собственная. А городок был не из тех, где у людей имеются лишние лошади. Бил был молодой мужик, недавно женился, у него была своя маленькая ферма, и, возможно, он больше никогда не сможет ходить — все только потому, что пытался сделать то, что следовало. Больно было об этом думать.

Бабуля дала ему две ложки какого-то лекарства из коричневого пузырька, и глаза у него закрылись. Она выпроводила меня из комнаты, вышла сама и затворила дверь.

— Перелом открытый? — спросил я, как только дверь закрылась.

Она кивнула и поставила пузырек на полку.

— А чем вы пользуетесь для того, чтобы избежать заражения крови?

— Это в смысле чтобы рана не загнила? — переспросила она. — Бараньей колючкой.

— В самом деле? — спросил я. — А не марантой?

— Марантой! — фыркнула она, подбросила дров в очаг и сняла с него закипающий котелок. — Ты хоть раз пробовал уберечь рану от загнивания марантой?

— Нет, — признался я.

— Ну, тогда имей в виду, а то еще загубишь кого-нибудь.

Она достала пару деревянных чашек.

— От маранты никакого проку нет. Есть ее можно, коли хочешь, и все.

— Однако мазь из маранты и бессамера считается идеальным средством…

— Бессамер — еще туда-сюда, — признала она. — Но баранья колючка лучше. Я бы, конечно, предпочла красный клинок, но не всегда под рукой есть то, что хотелось бы. Я использую мазь из матушкиного листа и бараньей колючки, и, как видишь, он себя неплохо чувствует. Маранту просто нетрудно добыть, и она растирается в однородную кашицу, но никаких особых целебных свойств не имеет.

Она покачала головой.

— Маранта и камфара. Маранта и бессамер. Маранта и соляная лоза. Маранта ни от чего не лечит. Она просто хороший наполнитель для действенных лекарственных средств.

Я открыл было рот, чтобы возразить, потом огляделся, посмотрел на стены, на исчерканный экземпляр «Героборики»… И закрыл рог.

Бабуля налила горячей воды из котелка в обе чашки.

— Присядь, посиди, — сказала она. — А то у тебя такой вид, будто ты на последнем издыхании.

Я с вожделением поглядел на стул.

— Да нет, мне, наверно, надо вернуться… — сказал я.

— Ну уж чайку-то ты выпить можешь! — сказала она, взяв меня за руку и решительно усадив на стул. — И перекусить по-быстрому. Ты бледен, как высушенная кость, а у меня тут завалялся кусочек сладкого пудинга, и съесть его некому.

Я попытался вспомнить, обедал ли я сегодня. Девушек кормил, это я помнил…

— Да нет, я не хочу причинять вам лишних хлопот, — сказал я. — Я уж и так задал вам лишней работы.

— А, этому парнишке давно пора было что-нибудь сломать! — небрежно заметила она. — А то язык у него такой, что прямо беда.

Она протянула мне деревянную чашку.

— На-ка, пей, а я тебе пудинга положу.

Над чашкой поднимался на удивление душистый пар.

— Что это? — спросил я.

— Шиповник. И бренди яблочное — сама гнала!

Она широко улыбнулась, вокруг глаз разбежались лучики морщинок.

— Если хочешь, могу еще и маранты положить!

Я улыбнулся и отхлебнул. Теплое питье разошлось в груди, и я немного расслабился. Даже странно: до этого я и не замечал, насколько был напряжен.

Бабуля немного повозилась, поставила на стол две тарелки и села на соседний стул.

— Так ты их правда убил? — спросила она напрямик. Это было не обвинение. Просто вопрос.

Я кивнул.

— Наверно, лучше бы ты этого никому не говорил, — сказала она. — Шум поднимется. Захотят устроить разбирательство, придется звать выездного судью из Темсфорда…

— Я и не говорил, — ответил я. — Это все Крин.

— А-а, — сказала она.

Разговор временно иссяк. Я допил последний глоток, но, когда хотел поставить чашку на стол, руки у меня так тряслись, что чашка громко стукнула о стол, словно нетерпеливый гость, ломящийся в двери.

Бабуля спокойно прихлебывала свой чай.

— Не хочется мне об этом говорить, — сказал я наконец. — Это было нехорошее дело.

— Многие с тобой не согласятся, — мягко ответила она. — Думаю, ты сделал то, что следовало.

От этих слов у меня вдруг жестоко защипало в глазах, как будто я вот-вот разрыдаюсь.

— Я в этом не так уверен, — сказал я. Мой голос казался каким-то чужим. Руки у меня затряслись еще сильнее.

Бабулю это, похоже, не удивило.

— А ты уже дня два, как не отдыхал толком, верно?

Ее тон ясно давал понять, что это не вопрос.

— Я такого навидалась. Ты трудился не покладая рук. Заботился о девушках. Недосыпал. Наверно, и не ел толком.

Она подвинула мне тарелку.

— Ты кушай пудинг, кушай. Когда поешь, будет лучше.

Я стал есть пудинг. Не доев, я расплакался, давясь, как будто еда застряла у меня в глотке.

Бабуля налила мне еще чаю, плеснула туда немного бренди.

— На-ка, выпей, — повторила она.

Я отхлебнул чаю. Я не собирался ничего говорить, но все равно заговорил помимо своей воли.

— Наверно, со мной что-то не так, — тихо сказал я. — Нормальный человек не может делать такого, что я делаю. Нормальный человек не стал бы убивать людей так, как я.

— Может быть, — согласилась она, прихлебывая чай. — Но что бы ты сделал, если бы я тебе сказала, что нога у Била сделалась зеленоватой под повязками и от нее идет сладковатый запах?

Я испуганно вскинул голову.

— У него гангрена?!

Она покачала головой.

— Нет. Я же говорила, с ним все хорошо. Но все-таки: если вдруг?

— Придется отрезать ногу, — сказал я.

Бабуля серьезно кивнула.

— Верно. И чем быстрей, тем лучше. Сегодня же. Не тянуть, не надеяться на то, что он, может быть, сам собой как-нибудь оклемается. Это ничем не поможет, только убьет его.

Она отхлебнула еще и взглянула на меня поверх чашки, как бы спрашивая, так или нет.

Я кивнул. Я знал, что это правда.

— Ты немного разбираешься в медицине, — сказала она. — Ты знаешь, что настоящее врачевание часто требует делать тяжкий выбор.

Она посмотрела на меня прямо и жестко.

— Мы не такие, как все прочие люди. Иногда приходится прижигать человека каленым железом, чтобы остановить кровь. Иногда приходится погубить младенца, чтобы спасти мать. Это тяжко, и благодарности ждать не приходится. Но именно нам приходится делать выбор.

Она еще раз не спеша отхлебнула чаю.

— В первые несколько раз — труднее всего. Тебя трясет, ты не можешь спать. Но такова цена, которую приходится платить за то, что делаешь то, что должно.

— Там и женщины были… — сказал я прерывающимся голосом.

Глаза Бабули сверкнули.

— А они заслужили это вдвое больше остальных! — сказала она, и такая свирепая ярость вспыхнула вдруг на этом добром лице, что я был застигнут врасплох. По спине у меня мурашки поползли от страха. — Мужчина, который мог так поступить с девушкой, — все равно что бешеный пес. Он даже и не человек, просто зверь, которого нужно пристрелить. Но женщина, которая ему в этом помогает… Она гораздо хуже. Она-то понимает, что делает. Понимает, что это значит.

Бабуля аккуратно поставила чашку на стол. Ее лицо снова сделалось спокойным.

— Если нога загнила, ее надо отрезать!

Она решительно рубанула воздух ладонью, потом взяла свой кусок пудинга и принялась его есть руками.

— А некоторых людей надо убивать. Только и всего.

К тому времени, как я взял себя в руки и вышел на улицу, толпа посреди городка разрослась. Местный кабатчик выкатил на крыльцо бочонок, и в воздухе сладко пахло пивом.

Родители Крин прискакали в городок верхом на чалом. Пит тоже был тут, бегом прибежал. Он предъявил мне свою шею, целую и невредимую, и потребовал свои законные два пенни.

Родители Крин тепло поблагодарили меня. Они, похоже, были добрые люди. По большей части люди добрые, когда у них есть такая возможность. Я ухватил чалого под уздцы и, используя его в качестве передвижной стенки, укрылся за ним, чтобы более или менее незаметно перекинуться парой слов с Крин.

Ее темные глаза слегка покраснели, но она радостно улыбалась.

— Постарайся взять себе Леди-Призрак, — сказал я, кивнув на одну из лошадок. — Она твоя!

Мэрова-то дочка в любом случае приданое получит неплохое, так что я постарался нагрузить на лошадь Крин наиболее ценные вещи и большую часть денег фальшивых актеров в придачу.

Мы встретились взглядом. Ее лицо стало серьезным, и она снова напомнила мне юную Денну.

— Ты уходишь, — сказала она.

Да, пожалуй, мне было пора. Она не пыталась уговорить меня остаться. Вместо этого она неожиданно обняла меня. Поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо:

— Спасибо тебе!

Мы разомкнули объятия, понимая, что приличия большего не дозволяют.

— Смотри не продавай себя по дешевке, не вздумай выйти замуж за какого-нибудь дурака! — сказал я, чувствуя, что надо что-нибудь сказать.

— И тебе того же! — ответила она. Ее темные глаза насмешливо блеснули.

Я взял под уздцы Серую и подвел ее к мэру, который стоял в сторонке, по-хозяйски оглядывая толпу. Он кивнул мне.

Я набрался духу.

— А констебль ваш тут?

Он вскинул бровь, потом пожал плечами и указал на толпу.

— Да вон он. Только он был в изрядном подпитии еще до того, как ты привез домой наших девочек. Не знаю, много ли тебе теперь будет от него толку.

— Ну, в общем… — неуверенно начал я. — Я так понимаю, теперь вам полагается посадить меня под замок, пока вы не сообщите выездному в Темсфорде?

Я кивнул на небольшое каменное строение в центре городка.

Мэр искоса взглянул на меня и слегка нахмурился.

— А тебе охота сидеть под замком?

— Не особенно, — признался я.

— Ну, так и ступай себе, куда хочешь, — сказал он.

— Выездной будет недоволен, когда узнает, — сказал я. — Не хотелось бы никого подводить под железный закон за то, что я сделал. За пособничество в побеге убийцы и повесить могут.

Верзила-мэр смерил меня взглядом. Его глаза задержались на моем мече, на моих поношенных сапогах. Я чувствовал, что он не упустил того факта, что на мне нет ни одной серьезной раны, хотя я недавно убил полдюжины вооруженных людей.

— И ты, значит, допустишь, чтобы тебя посадили под замок? — спросил он. — Вот прямо так запросто?

Я пожал плечами.

Он снова нахмурился, потом покачал головой, словно не мог меня понять.

— Ишь ты, какой кроткий, ни дать ни взять — ягненочек! — удивленно произнес он. — Нет уж. Не стану я тебя сажать. Ничего ты не сделал, кроме того, что следовало.

— Я тому парнишке руку сломал, — напомнил я.

— Хм! — мрачно проворчал он. — А я и забыл!

Он сунул руку в карман, достал полпенни и вручил мне.

— Премного обязан.

Я расхохотался и сунул монетку в карман.

— Я вот чего думаю, — сказал он. — Пойду-ка я, попробую отыскать констебля. И объясню ему, что тебя надо посадить под замок. Ну а если ты тем временем смоешься под шумок, так мы тут будем ни при чем, верно же?

— Это будет небрежение в соблюдении закона, — сказал я. — Возможно, он получит за это несколько ударов плетью или лишится должности.

— Ну, до этого не дойдет! — сказал мэр. — А если даже и так, он все равно будет рад. Моя Элли ему племянница.

Он окинул взглядом толпу на улице.

— Ну что, хватит тебе пятнадцати минут, чтобы смыться под шумок?

— Если вам все равно, — попросил я, — не могли бы вы сказать, что я исчез таинственным и загадочным образом, как только вы повернулись ко мне спиной?

Он расхохотался.

— Почему бы и нет? Так что, тебе нужно больше пятнадцати минут, для пущей таинственности?

— Десяти за глаза хватит, — сказал я, снимая с чалого свой футляр с лютней и дорожный мешок и вручая поводья мэру. — Окажите мне услугу: позаботьтесь о нем до тех пор, пока Бил не встанет на ноги.

— Ты что же, своего коня отдаешь? — спросил он.

— Бил-то своего лишился, — ответил я, пожав плечами. — А мы, руэ, привычные ходить пешком. Конь-то мне вроде как и ни к чему, — сказал я, несколько покривив душой.

Верзила взял коня под уздцы и смерил меня долгим взглядом, словно не знал, что обо мне думать.

— Что мы можем для тебя сделать? — спросил он наконец.

— Не забывайте, что девочек похитили разбойники, — сказал я и повернулся, чтобы уйти. — А эдема руэ привез их назад.