Столичный доктор

Глава 11

— Извините, не представился. Бобров, Александр Алексеевич, — очкарик убрал портсигар, протянул мне руку. — Заведую тут хирургией после отъезда Николая Васильевича.

Ёпрст, охренеть и не встать! Вот это знакомство! Ну да, мы же на кафедре факультетской хирургии. Предыдущий начальник — Склифосовский. А передо мной… Человек, который сделал первый рентгеновский снимок в России!

— Баталов, Евгений Александрович. А было… Я занимаюсь топографической анатомией… Точнее, занимался.

— …под руководством профессора Талля? Я вас, кажется, видел на кафедре.

— Да.

— Примите мои соболезнования.

Ну да, сейчас врачебный мирок маленький — все друг друга знают.

— Благодарю. Так вот. Профессор в госпитальной клинике проводил опыты во время операций. Если у пациента останавливалось сердце или дыхание, в некоторых случаях можно было восстановить сердечный ритм, нажимая на грудную клетку и вдувая воздух рот в рот. Ведь анатомически это весьма просто объяснить. Мы вместе думали о соотношении вдохов и нажатий на грудину, и пришли к выводу, что два к пятнадцати будет довольно. Ну и там еще тонкости определенные…

— Да что вы говорите! — Бобров всплеснул руками. — Я ничего об этом не слышал!

— Профессор готовил статью на эту тему, но увы… — тут уже я развел руками.

— С ней можно ознакомиться? Я так понимаю, этот метод способен спасти множество жизней.

— Разве что с выжимкой. Я еще только разбираюсь с архивом учителя…

— Да, да. Я все понимаю! — Бобров достал визитку. — Буду крайне признателен, если найдете для меня время.

— Обязательно!

Ну вот! Не зря рисовал комплект «три в одном». Бобров придаст реанимационному делу в России и мире такой пинок… Ведь скорой сейчас нет, хирурги — самые заинтересованные люди. А под шумок и прием Геймлиха заскочит в медицинское сообщество. Новые поколения студентов будут его учить с первого курса, к пятому — что-то в голову да залетит.

Мы еще раз с Бобровым поручкались и я, продолжая оттираться от крови, выполз на свежий воздух. А там меня ждали Пороховщиков с извозчиком из строителей. Курили, тихо переговариваясь.

— Ну что? — Александр Александрович тоже открыл передо мной портсигар. Правда, покруче, чем у Боброва — инкрустированный драгоценным камнями и золотом. Что это они все меня пытаются подсадить на табачную отраву?

— Спасибо, не курю, — покачал головой я. — Ваш Кирюха будет жить.

— Что это за жизнь без ноги? — буркнул Митька.

— Не хер же оттяпали… — пожал плечами я, увидел, как на меня вылупился Пороховщиков, поперхнулся дымом.

— А что… бывает?

— На войне сплошь и рядом. Взорвался снаряд, осколком срезало и все, дальше не пришьешь.

— Это почему же? — удивился Митька.

— Сосуды там мелкие, не состыкуешь их.

До микрохирургии столько же пехом и ползком, сколько и до антибиотиков.

— Не дай Бог! — перекрестился Пороховщиков. — Вам, Евгений Александрович, помыться бы надо!

— Да и вам тоже, — я оглядел своих помощников. Кровь из артерии била, не разбирая направлений.

— В баньку?

— Есть тут рядом одна, — я вспомнил про Калашникова и поминки. — Поехали, попросимся помыться.

Купец оказался прилично выпивший, как и его «товарищи» по сукну. Сам Зингер был уже забыт, женщины пели грустные песни. Нам были рады, освободили место во главе стола, налили «штрафную». Калашников велел топить баню, сам накладывал нам кутью и прочую поминальную еду.

Пока насыщались, прослушали «Черного ворона», потом под ахи и охи сами рассказали о событиях дня — Пороховщиков послал насытившегося Митьку узнать, что там с разборкой рухнувших лесов и приехали ли родственники погибших работников. После чего, быстро обмывшись, уехал разруливать все дальше.

А я заглянул к Матрене, которая кормила ребенка. Дождался перерыва в процедуре, осмотрел парня. Пупок заживал неплохо, но хорошо бы его было бы чем-нибудь смазать. Типа классического йода. Которого нет. А что есть? Йодная настойка? Кажется, Пирогов использовал на войне. И тут у кое-что меня забрезжило в голове про зеленку.

— А есть знакомые красильщики? — поинтересовался я у Матрены, отворачивая от себя Макара, который почему-то именно в этот момент решил сходить по-маленькому.

— Есть, как не быть. Но это хозяин лучше знает, Наум Алексеевич. Я по дому, он на работе. Они там красят.

И правда, кто может знать про это, как не суконщики? Наверняка только что со специалистами за одним столом сидел. Я вернул облегчившегося на пол парня обратно матери, и та, ничуть меня не смущаясь, снова засунула ему в рот сиську.

Зеленка-то, вполне возможно, уже изобретена! Только вот ее используют ее как краситель. Про бактерицидные свойства никто не знает — но покапать в чашки Петри спиртовым раствором бриллиантовой зелени у меня рука не дрогнет. Вот только спрашивать сейчас точно не у кого, все пьяные.

— Батюшка, сделай для нас кое-что. Макарке крестный отец нужен.

— А я, стало быть, подхожу?

— Истинно так!

Тут было о чем подумать. Стать крестным у Калашниковых — это по нынешним временам почти родственником. Со всеми вытекающими последствиями. Как говорится, права и обязанности. Если идти в сторону йода, зеленки и прочего бактерицидного — надо будет ставить целый завод. Купец тут может оказаться небесполезным. А родственника кинуть побоится — к вере в Бога тут относятся на полном серьезе, атеистические времена еще толком не наступили. Мне вспомнилась последняя фраза, что я прочитал в Библии — «…а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша…». Вот уж нет! Наша медицинская проповедь точно не тщетна.

— Надо с батюшкой посоветоваться, — взял паузу я. — После нового года зайду.

— Уж не бросай нас, Евгений Александрович! Молимся за тебя.

К вечеру, когда уже горели фонари, ко мне неожиданно заявились мои исследователи-химики. Кузьма, впустивший их, привычно ворчал о поздних гостях и производимой ими грязи. Возглавлял делегацию Славка Антонов. Именно он вошел в кабинет первым. За ним протиснулся Емельян Винокуров. Не знаю, с чем они там пришли, но в карты играть им лучше не садиться — оба просто лучились от довольства.

— Ну выкладывайте свои новости, — предложил я им, когда мы расселись вокруг стола. — Кузьма, хватит под дверью стоять, самовар поставь.

— А что, я разве как не так? — по-старчески ворча, побрел по коридору слуга.

— Вот, Евгений Александрович! — достал из кармана небольшую склянку темного стекла Емельян. — Полюбуйтесь! Пять грамм сульфаниламида!

— Да вы что! Получилось? Молодцы! — искренне обрадовался я. Технология толком была неизвестна, только направление, а однако же получилось!

— Да, нагревали анилин с серной кислотой, сто девяносто градусов… — забубнил Славка. — Препарат номер восемнадцать, — он достал из портфеля гроссбух, и водрузил его на стол. — Вот, смотрите, — он быстро открыл обложку, всю в мелких пятнышках от капель кислоты, и пролистал страницы, одна за другой. — Получена сульфаниловая кислота… Выделение, очистка… ну это можно опустить пока… Ага, вот, получен сульфаниламид!

Оба исследователя торжествующе уставились на меня. Вот как превозмочь это? Просто для этих ребят — это открытие, а для меня — повторение лабораторной работы из кафедральной методички. Но послушаю, видно же — известие о получении порошка не главное.

— Мы исследовали действие вещества на посевы микроорганизмов, — будто нехотя начал Антонов.

— Кокковая флора, включая возбудителя пневмонии, стафилококки, дифтерийная палочка, стрептококк… — влез не утерпевший Винокуров.

— И возбудитель холеры! — почти одновременно закричали они, после чего уже начали рассказывать один вперед другого, так что ничего невозможно было понять.

— Подождите! — выкрикнул я, и, когда они на секунду остановились, ткнул пальцем в Славу: — Давай.

— Подавление роста, — благоговейно произнес Антонов. — Иногда полное. Вот, у нас… — он потянулся к гроссбуху, но Емельян выхватил его, и, быстро пролистав, начал показывать протоколы.

— Вот, всё записано, смотрите!

Если честно, я немного и сам офигел. Непривычные к любому отпору микробы дохли даже на банальном стрептоциде! Судя по записям, эффект был как от антибиотиков резерва в мое время.

— Самовар, осторожно, — потревожил нас Кузьма, затаскивая пыхтящий «гаджет». — Бумаги уберите, сейчас горячее ставить буду.

— Так, брось, мы тут сами, — оборвал я недовольный бубнеж слуги. — На тебе пять рублей, — я достал из кармана бумажник, — быстренько метнись, купи нам коньяку хорошего, Реми Мартен, к примеру…

— Реми? Барин, я таких слов не запомню, — возмутился Кузьма.

— Неважно, купи самого дорогого, вот тебе еще пятерка, — я подал купюру, и уткнулся в полный непонимания взгляд, потому что отдавать такие деньжищи за бутылку выпивки было выше любой фантазии. — И закусок хороших. Давай, бегом, одна нога там, другая тут.

Если за выпивкой, то напоминать любителю хмельного не надо. Исчез Кузьма со скоростью просто неимоверной. Наверняка и себе шкалик купить не забудет.

— Слава, давай, разливай чай пока, — показал я на самовар. — Друзья, я вас поздравляю. Это, вне всяких сомнений, огромная победа. Но сами понимаете, это только начало работы.

Мои помощники согласно кивнули. Неплохо бы прямо сейчас получить хороший бонус, но куда там.

— Мы понимаем, — сказал Антонов, невольно поглаживая обложку журнала.

— Эти записи нигде не дублировались? — спросил я.

— Нет, — уверенно ответил Емельян. — С самого начала мы договорились, и все черновики в конце дня уничтожали. Так проще, чем шифровать.

— Журнал не оставлять нигде, — велел я. — Сами понимаете, малейшее подозрение — и изобретение украдут, даже думать не будут. Не наши, так немцы или французы. Теперь о том, что делать дальше…

— Евгений Александрович, — тихо сказал Слава, — у нас деньги кончаются.

— Какой же дурак, — хлопнул я себя по лбу. — Извините, ребята. Сейчас, одну секунду. Вот, сто рублей на опыты…

Я раскрыл бумажник, выложил на стол деньги. Банкноты разлетаются стремительно, но дело того стоит. Вложил рубль — получил десять.

— Да мы… — начал Антонов.

— Это для начала. Потому что пора переходить к опытам на животных. Лабораторных крыс и кроликов бесплатно не раздают. Надо делать следующий шаг, и определять необходимую дозировку. Понимаете?

— Конечно, методика известная, — подтвердил Слава.

— И осторожность здесь должна быть максимальной! Руки обрабатывать, лицо защищать! С возбудителем холеры работу прекратить! Разработайте программу очередности, обсудим. И вот еще… Вы собирали мне деньги, я помню… двести одиннадцать рублей. Я вам очень благодарен, вы меня тогда сильно выручили. Но сейчас я начал работать, и могу их вернуть.

— Да вы что, Евгений Александрович, как можно?! — вскочил Емельян. — От чистого сердца ведь!

Я покрутил чашку с чаем, задумался. Нет, надо возвращать.

— Так и я от того самого места, поверьте, — вроде достаточно убедительно ответил я. — Я ведь не прошу раздать деньги жертвователям, получится, что попользовался и вернул. Довольно тех, кому нужна помощь. Не знаю, на съем жилья, питание. Может, сапоги кому-нибудь не на что купить. Вам лучше знать. Уверен, у вас есть группа неравнодушных товарищей, — я посмотрел на Винокурова, вспомнив, как он тогда чуть не на баррикады звал.

Что-то в мозгу проскользнуло во время разговора со студентами, но так быстро, что я зафиксировать эту мысль не смог. Ну а потом коньячок французский пятизвездный, очень достойный и вкусный, застольные беседы, планы на будущее, и прочие интересные вещи.

С ребятами я так плотно впервые пообщался. Антонов, конечно, на земле крепче стоит, и мысли у него более приземленные. Исполнитель, дисциплинированный и упорный. Такой будет ставить один эксперимент за другим, не обращая внимания на отрицательный результат. Скажут ему проверять вещество с нарастающей концентрацией шагом в одну десятую процента, он и будет методично выполнять задачу.

А Емельян — тот, конечно, мечтатель. Хотя думы о всеобщей справедливости удивительным образом сочетаются с личным интересом. Так что можно не опасаться, что он препарат сдуру решит выставить для всеобщего бесплатного использования. Ладно, кто в двадцать лет не был коммунистом… Надеюсь, мозгов у него хватит.

Разговаривали мы обо всяком, в том числе и о том, как проникнуть в виварий, и что сделать, чтобы там всё прошло спокойно и без сюрпризов. Выпили, и разошлись. Лабораторный журнал, по договоренности, оставили у меня. Целее будет.

И только утром та самая мысль оформилась в что-то толковое и вернулась. Я вспомнил, что встрепенулся на упоминании серной кислоты, а смотрел я на весьма выдающийся нос Славы. Сифилис, сера, пиротерапия. Пожалуй, куплю у Греции островов десять. И возле каждого яхту поставлю, на всякий случай. Короче ста метров не предлагать. Потому что вот прямо сейчас можно стать баснословно богатым. Ротшильды в очередь стоять будут, чтобы ко мне в швейцары наняться. Или в горничные.

История простая. Кто-то, уже не помню фамилию, после первой мировой вроде придумал лечить сифилис малярией. Спирохета, она нежная, при температуре сорок с копейками дохнет. И несчастным сифилитикам пихали в организм малярийного плазмодия, венерическая болячка на высоте приступа лихорадки проходила, потом клиента лечили хинином, и все становились счастливыми. Кренделю этому даже Нобелевку за это дело дали. Впрочем, за лоботомию тоже, уже другому, это не показатель.

А вот чуть позже решили, что малярия — это не совсем кошерная болячка, да и хинин помогал не всем. И изобрели супер-пупер лекарство сульфозин. Очень сложное в изготовлении. Учащийся третьего класса средней школы может с первого раза не справиться. И лечили сульфозином долго и успешно. А я не только название препарата помню, но и примерный состав. А значит что? Правильно. Можно написать письмецо безносой знакомой. Нет, не той, что с косой, а недавней — Бестужевой.

Утром в понедельник, окрыленный фармацевтическими успехами — я уже к девяти утра был в кабинете. Выделил себе часик поработать в тишине — без Кузьмы и бродящих вокруг котов. С последним вышла забавная история. На кураже с опытами, я решил повторить один недавний странный эксперимент. Смазал валерьянкой щеки, лег и посадил на грудь Баюна. Тот конечно не будь дурак, начал лизать меня. А я все ждал — что произойдет? Вдруг очнусь еще где?

Это я по глупости, конечно, решился. Дескать и море по колено и эзотерические опыты могу ставить. Задним умом мы все сильны — потом сообразил. А ну очнусь в каком-нибудь паралитике-рабе в эпоху Древней Греции? Или вообще в Чумного доктора заеду, в век так четырнадцатый, в Европу. Скинул удивленного мурмяу, помчался на работу, костеря себя за дурацкую удаль. Ожил, что называется.

А во врачебном кабинете меня уже ждали. Высоколобый, с хитрым прищуром мужчина, с почти казацкими усами-подковой. Посетитель в костюме-тройке расположился за моим рабочим столом, разложил на нем газетку и спокойно чистил револьверы. Те самые, что я экспроприировал у экспроприаторов.

— Как неаккуратно, Евгений Александрович, — попенял мне визитер. — Даже не обиходили оружие.

— Чем обязан? — поинтересовался я нейтрально. Как себя вести совершенно непонятно. А ведь сейчас еще и Вика придет… Опасности «чистильщик» вроде бы не представлял — я присел на стул рядом со столом.

— Это я вам обязан, Евгений Александрович! Так, глядишь, эти народоправцы начали бы стрелять, обывателей пугать, убили бы кого… А вы, как их ловко, на раз-два-три! Не хотите к нам на службу? Ах, извините, я не представился. Зубатов. Сергей Васильевич. Чиновник по особым поручениям по Охранному отделению.

Ой… Вот и охранка пожаловала. Да еще револьверы сразу нашла! Но если мы тут вдвоем и нет рядом жандармов в синих мундирах… Может не все так плохо?

— Я все больше по медицине, знаете ли…

— Знаю! — с жаром произнес Зубатов, завернул разряженные револьверы в газету, ссыпал патроны в карман — А знаете ли вы, сударь, что по установлению 20–18 от шестого декабря 82-го года, все медицинские работники обязаны сообщать в охранное отделение о подозрительных пациентах?

— Собирался! — я приложил руку к груди. — Ей-богу собирался. Но тут у Пороховщикова леса обвалились, рабочие побились, покалечились. Закрутился, забыл.

— Что-то слышал, — покивал Сергей Васильевич, внимательно на меня посмотрел. — Это хорошо, что мы этих ухарей быстро нашли и взяли, а натвори они чего? На вас бы грех повис!

Я промолчал. А чем тут говорить? Завсегда власть требует от врачей стучать на подозрительные случаи в практике. Мой же случай был криминальнее некуда.

— На первый раз я закрою глаза на ваши вольности, — Зубатов погрозил мне пальцем. — Но уж и вы, Евгений Александрович, лечитесь от своей забывчивости. Договорились? По рукам?

Я увидел, как мимо окошек полуподвала мелькнуло женское платье. Вика!

— По рукам.