Статус неизвестен (СИ)

Горячий скольз

Закат оталел. День быстро сходил на «нет». Застрявший в сырых ущельях туман разбухал выползая на опустевшую к ночи дорогу. Прошли бесконечные минуты после заката, затем медленно навалилась тьма. Отполированный кварц ночи отблескивал вкраплениями пиритовых звезд. Совсем как на Земле. На Перво земле. Вытаращеные, ожерелые, чужесветные звезды. Пахло чужбиной и было не страшно от того, что все происходило не в отчем доме. Словно не с ними и не за их счет.

Постоялый двор расположился на проселочной дороге, которая пролегла паралельно тракту, но несколько западнее. Весь вечер занимались наблюдением. То из за дровяного сарая с односкатной крышей, то хоронясь за скотным обнесенным жердями выгоном. Присмотревшись к поведению возницы космодесантники решили что он не соглядатай. Не из тех. Слишком много сил, времени и нервов уходило у него на ругань со спутницей, приходящейся, по всей видимости, ему благоверной.

Опрокинулся, перевернулся за горизонт умирающий день, стало так темно, что они могли лежать почти не скрываясь. Яростно лаял и рвался на цепи пес. Чуял. Ложа на траву глубокий след света через приоткрывшуюся дверь с кухни постоялого двора вышла бабенка в переднике. Цыкнула на пса и опростав деревянное ведро направилась к бетонному кольцу колодца. Заскрежетал цепной ворот и белые пухлые руки нырнули под дощатую кровлю, слегка расплескивая ледяную колодезную воду. За выгородкой в стойле шевелилось что-то теплое.

Потемнелый тес перестроенного скотного двора прекрывала двускатная кровля. Между балок возле потолочной плахи распологалось духовое оконце. Вместо звезд в него заглянул Парс и перекинувшись с помощю подсадивших его Иллари и Рона изнутри отодвинул заложенный на ночь засов. Сиплый клокочущий лай надпарывал полусонную тишину.

Сумрак лежал по углам как прибитая дождем пыль. Одомашненая чужой рукой темнота. Густой, пахучий запах живности. За щелями перегородки тревожно зашевелилась матка с телятами, сердито царапая мшистыми рогами скрипучие доски. Неошкуреные бревна потолочного перекрытия бахрамились отслоившейся корой.

Они старались не выдать себя ничем, говоря по одному и только шепотом.

— Ты когда нибудь доил корову?

— Это очень просто. В начале двумя пальцами берешь за то, что кажется тебе соском и остальными начинаешь жать на него слегка оттягивая вниз. Потом бык легнет тебя в грудь вышибая дух и можешь расслабиться.

— В этом деле тебе равных нет.

— Вышибать дух?

— Нет, ласкать быка.

Почесав языки космодесантники забрались на сеновал. Трава прела отдавая свой ровный жар измотанным человеческим телам, порошила лица. Теплое шуршащее сено пронизывал сладкий аромат абрикосов, нарцисов и миндаля. Там же блуждал вересковый флер, дикая горечь полыни, терпкий деребящий горло запах коньяка, напоминающий аромат можевельника и свежеразломанного хлеба. От стен примешивалась пахучесть лесных смол. Соломенная подстилка разносила отдушку степной резеды и перечной мяты.

Испытывая невыносимую легкость бытия троица начинала одуревать от такого букета как от макового отвара. Реакция растекалась ароматным ветром в голове, но, возможно, это был просто голод.

Удел того кто разучился спать-превращать явь в свои сны. Совершенно осовелый Рон скатился с сеновала, отряхнулся и пощел вдоль пустых выгородок. Большие круглые пылающие зрачки, как пара сиамских лун, выплыли из темноты и уставились на Рона. В тесном загоне в воздухе, как будто за секунду что-то сдвинулось, прояснилась точно такая же вторая пара удивительно круглых горящих глаз.

Озноб нахохлил затылок космодесантника. Уродливо кособочась Рон смахнул спиной со стены сохлые разрывы коры. Огромные косматые звери балуясь и нежась урчали наивно вытянув гордые шеи в сторону человека. Ноздри наполнились острой мускусной вонью их помета.

Ни одной самостоятельной мысли не просматривалось сквозь пелену усталости кроме скорых по горячке оскарблений.

«Ну матюха,»- выругал себя Рон: «Ездовых кошек перепугался точно пылкая гимназистка». Зато сонливый ступор как рукой сняло. Бодренько так себя почувствовал и ухмыльнувшись на собственный счет двинулся через вторую дверь на улицу в доносящийся прихотливый хор голосов ночных насекомых.

Постоялый двор погрузился в сон. Рон вернулся сияющий, неся глубокую миску где схватились жиром мясо, картофель и капуста с размоченным в них хлебом. Им казалось что они никогда не едали ничего вкуснее. Когда животы придавило сытое мленье Иллари повертел мятую облупившуюся миску и недовольно прошептал:

— Тарелочку на стол можно было выбрать и познатнее.

Рон заторопился обьяснив спешку тем, что не хочет на ночь глядя портить отношения с хозяйским псом, у которого он стянул пологающийся собаке ужин. Иллари и Парс так и не поняли шутит Рон или говорит правду.

Не все ли равно.

Иллари ленивым шепотом послал Рона к такой-то матери и с ожесточением попросил добавки.

На этот раз Рон вернулся еще быстрее и подал знак затаиться. Они зарылись в копну поглубже, приготовив ножи.

Распахнув скрипнувшую ржавыми петлями дверь (у Рона такого не было, он с этим как-то боролся, наверное приподнимал), ослепляя ночь выставленным вперед фонарем вошел мужчина. Притолока оказалась низкой и, переступая порог, вознице пришлось пригибаться. Капюшон плаща был откинут и лежал складками вокруг его шеи. Скошенный свет большого конюшенного фонаря серебром пламенил заканапаченые мхом щели меж бревнами. Кошачьи зрачки сузились, трапицевидные морды кошек потянулись к вознице. Полосатые тени перегороженного стойла дрожали в неверном двигающемся свете высоко поднятого фонаря.

Будучи начеку и следя за каждым даже самым неприметным движением мужчины Парс машинально отметил как рифленая подошва ботинка возницы оставила в жидкой лепешке навоза четкий рисунок в виде начисто обглоданного рыбьего скилета. Огромные подпиленые клыки кошек сверкали устрашающей белизной. Пасти заблестели обнажившимися костяшками зубов. По плотно вьющейся шерсти при каждом вздохе пробегала волна радужного света. Раздувая шеи и раскрывая пасти усаженные острыми пластинами, косматые кошки потянулись бархатистыми носами к поилке. Возница повесил фонарь на крюк и стал, придерживая круглое дно, выливать в крын полное молока ведро. Он очень ласково по домашнему называл их «кисами». Раздирая когтистыми лапами подстилку массивные коренастые звери как шаловливые котята мило жмурились и локали из поилки теплое, желтоватое от жирности, молоко.

— Отучи кису сметану жрать. Отучи бабу мужем не понукать, — о чем-то о своем беззлобно бубнил возница, почесывая за ушами урчащих кошек.

В духе местных традиций полный сельского очарования быт.

Было в том что космодесантники придумали сделать что-то поразительно ветренное. Проскочить на дурака входило в их планы, но не имело серьезной состоятельности военной операции. Перепроверяя почти неисполнимый, похожий на трюк, план завтрашней задумки Иллари успокаивал себя одним: «Тот кто все время бабу на уме держит в гроб доглядываться не станет».

Реши спецназовцы что возница подошел к их тайному убежищу опасно близко и человек был бы убит. Напряженные ладони космодесантников прекрывали возможный отблеск обнаженных десантных ножей. Большая флегматичная корова с широкими винтовыми рогами повела острыми ушами-раструбами и настороженно и печально посмотрела огромными талыми глазами на разворошенный сеновал.

Отвернись, дура.

Но корова была не дура, потому не в ущерб пищеварению тщательно и долго пережовывала подхваченный из клети пучек травы. Презирая их как с брезгливым раздражением презираем мы сами шебуршащихся в нашей еде… предположим мух. Ее толстые коровьи ноги напоминали стебли сушеного табака и на них жгутами проступали вздувшиеся жилы.

На столь близком растоянии трансляторы маскировки одежды были бесполезны и даже вредны, телекомная ткань могла бликовать. Свет конюшенного фонаря позволял разглядеть так много, что космодесантники казались себе выпирающим кадыком среди всклокоченной соломенной седой бороды, как все чего касался свет фонаря.

Поддавшись их немым уговорам возница оправдал надежды и сохранил себе жизнь убравшись восвояси и ни разу, обозначив в отношении позицию, не оглянувшись туда, куда не следовало смотреть.

Дверь затворилась и ночь вернулась внутрь, защитив не хуже любого иного пространства. Все переживаемое и пережитое звучит просто и как бы само начинает истекать из тебя удаляя из души ложь. Приходит время и каждый мужчина принимает решение за что стоит бороться в этой жизни. И чем серьезней твое уважение к себе, тем выше цена за выбраный тобой путь. Но все начинается с чего-то и это что-то просится в разговор, словно перепроверяя чистоту собственного, однажды принятого решения.

Куда-то испарилась непомерная усталость и захотелось поговорить, возвращая смысл почти позабытому. Вспомнилось. Прошлое выходило из глубины словами несущими на себе отпечаток памяти, как недосягаемый жар звезд кучно застывших в слуховом окне, как дырочки в мишени.

— Знаете как говорят о планете: «больше ее все равно не становится». Мой отец по вахтовому графику работал в горах Лейбница рудокопом, пока не случился взрыв в буровой скважине. Отца зашвырнуло на канатный транспортер и там разорвало пополам. — Голос Парса прерывистым бормотанием дрожал меж прекрывающих рот пальцев:- Горнодобывающая компания отказала в отправке тела на Перво землю и похоронила отца в штольнях на общем кладбище в близи лунной колонии. Пайщики лунных разработок умели считать деньги и назначенной по потере кормильца пенсии едва хватало на опрятную бедность на Перво земле. Мать принялась искать место чтоб позволить нам хоть о чем-то мечтать.

Иллари маятно посмотрел на товарища и убрал сухую травинку с его лица. Парс продолжал:

— Где земля дешовая-там пахнет чем угодно только не работой, а где дорогая-там ради зароботка приходится жить где придется. Знаете какой домашний адрес был у нас с мамой?

Рон лежал с открытыми глазами и нехотя, показав что все слышет, изрек:

— Пентхаус на конгломерированном небоскребе с отдельным ассенизаторным коллектором.

— Паб и маленький консервный заводик в зоне океанического прибоя. Спросить Парса. — Иллари хотел сказать нечто другое, но поддался искушению затеяной Роном игры.

Парс не обиделся, он понимал что эти «реплики с мест» попытка с оглядкой взбунтоваться против их собственных воспоминаний. Не многим отличающихся и многому научивших.

— Угу, мы проживали по адресу ул. Добровольца Колева 8011. Мегаярус 4, пролет 18–19. Если вы подумали что у нас была двух уровневая квартира-то вы горько ошибались. Лестничный пролет между этажами небоскреба. Мне приходилось играть на ступеньках. Работа отбраковщиком синтезированных и модифицированных продуктов не позволяла маме снимать что-то более достойное. Проходное место на пожарной лестнице где свои вещи мы закрывали в специальные кабинки на стене. Все детство меня окружала такая сутолока буд-то я жил в супермаркете во время сезонной распродажи. Очереди длиннее желания в них стоять. Не видя ни одного знакомого лица я ощущал себя потеряным и одиноким. Гулкий рокот механизмов и пришептывающие вздохи пневматики. И запашок стоял… резковатый. Абсорбаторы пыли в воздухоочистителях справлялись плохо и всегда воняло из накопителя. Лифты с утра до вечера вверх и вниз, шевеля бурый пух вентеляционных решоток волокли за собой толстые кабеля. Громыхая и подтрясываясь, словно размышляя не забросить ли всех к чертям в выпирающую пружинами преисподную шахты. — По солдатской привычке организовывать уют из того что под рукой Парс закопался поглубже в мягкий ворох, взбил травяную пирину и сказал:- В моем детстве было так много этих вверх и вниз, и никогда влево и вправо. Правда. Когда подлый безжизненный голос радиодиктора объявлял пожарную тревогу, нам и сотням других таких же подселенных семей приходилось срываться с ночевочных лестничных площадок и эвакуироваться со всем своим добром на улицу. И сидеть на узлах возле офисной высотки под открытым небом как погорельцам. — Парс дернул щекой и ухмыльнулся, словно пытался збросить с губ невидимый зацеп. Еще отягощенный, не вывалившийся из этих воспоминаний Парс беззлобно, на выдохе ощущений добавил:- Сиротство переполненого мегаполиса. Когда не знаешь другой жизни, то кажется что и это жизнь.

Застыв в сочащемся скудном свете повисла пауза перехлестнувшая некий наметившийся покой. Иллари вдруг приподнялся и отстегнул с пояса фляжку. Тысячи когда-то крепких тыкающихся в небо травинок перерубленых в корне, обезвоженных и потому засохших казалось вытягивали из него влагу через одежду, сушили кожу. Иллари отвернул пискнувший колпачек и пил, пил, пил из своей фляжки большими жадными глотками, задирая ее все выше и выше, пока не осушил досуха. Потом облизнул черную щербинку на горлышке и застыл памятником удовлетворенному человеку, перестав щуриться и шевелиться. Его голос был мягким и певучим, без сердитого командирского надрыва. Он набирался сил даже когда говорил:

— В твоих словах не так много нового. Планету на которой мы все живем почему-то никто никогда не рассматривал за серьезного партнера. Человек то, что он видет и что чувствует, чем дышет и питается. Но достучатся до него труднее всего той, что его повседневно окружает и за чей счет он живет. Неблагодарность к самому насущному-одна из самых ужасных и необъяснимых из человеческих черт. Наша самая большая и непутевая слабость. Планета непритязательна, но месть ее может длиться века. Я точно так же с детства маялся под чуть теплым душем, то и дело бросал взгляд на стремительно падающую шкалу нормаводы. Тонюсенькая струйка под звуки гимна дико гудящих труб прекращала литься значительно раньше, чем стрелка опускалась на последнее деление. Подогретая вода оставшаяся в трубах и шлангах считалась использованой полностью. Я не боялся открывать глаза представляя что плыву в какой-то невероятной глубине, совершенно один далеко от всех. И одиночество, как и тебе, казалось мне чудом. Главное чтобы вода не попадала в рот, а от кожных бактерий она была дезинфецирована полностью. Уже тогда поговаривали что способности провидца это результат мутации, преобретенной в результате попадания в пищевод мутагена из технической банно прачечной воды. Чушь, но я купился. Уже обучаясь в академии и желая открыть в себе способности оперативного провидца я, как распоследний идиот, напился такой водицы. Потом меня рвало и я отвалялся с дезентерией в лазарете больше недели едва не вылетев из академии. А предсказателем стать так и не смог.

Зерненое репейниками звезд небо сквозило своей глубиной, не приближаясь и не удаляясь. Оставаясь в состоянии покоя и не зная каково это. Они лежали рядом. Праздно. Ощущая родство. Смотрели в даль через слуховое окно. Парс заговорил о том же самом но по другому:

— Воля нескончаемая. Хоть туда иди, хоть сюда. Ширь то какая. Земля на которой хочется раскинуть руки и никого при этом не оттолкнуть. Нереальный простор благоденствующей свободы. Хоть криком изойдись, а хочешь в исподнем бегай. Если бы меня не трогали-шагал бы до одури. Только в таком хранически бескрайнем мире можно понастоящему испытать как одиночество выглядит на самом деле. Горы, равнины, леса, пространства. Сколько места. О Господи!

Рон прекрыл ему рот но не перебивал. Парс благодарно зашептал ему в самое ухо:

— Сколько за зря пустующей територии, — теперь он говорил тихо и так от себя:-До четырнадцати лет детей каждое утро выводили на крепкий ветер. Прогулка по крыше небоскреба чистила легкие от всяких… — Парс болезнено и брезгливо морщился припоминая, словно беря в рот каждое слово вместе с его значением. — Диаксид серы всякий, ртутные пары, свинцово-кобальтовый осадок. Профилактически и оздоровительно, так сказать… переживая за здоровье нации. Задыхаясь от разложения мусорных карьеров и излучения полураспада реакторных захоронений и втористо-урановых шахт. Проведенная наспех эвакуация тяжелой промышленности в полярно-промышленные зоны оказалось делом дрянным и запоздалым… впрочем, что я вам… вы и сами не хуже меня…

Копна в ответ колыхнулась и просыпала клочки соломы.

— Технологическая порча планеты привысила восстановительный период заповедных зон. Так нам тогда объясняли с какого конца эту мысль думать надо, — особая резкость голоса Иллари неуклонно попахивала запретным:- Наше общество слишком долго жило по правилам где успех неосуждаем, если даже достигнут за счет экологического изнурения среды обитания. Преуспевание за счет выживаемости. Геополитика такая, фигня ядреная.

Одетые шелковыми тенями ездовые кошки игрались в загоне требуша соломенную подстилку и пугая матку с телятами. Рон лежал в задумчивости, словно дремал с открытыми глазами. Его мысли витали так далеко, что начав говорить по необходимости тихо, он едва понимал смысл собственных слов:

— Мы устроены так, всегда переоцениваем состояние технологического оптимизма и собственные возможности управлять последствиями прогресса. Охотно расплачиваемся экологией, переплачивая за право обрести могущество, хотя обычно довольствуемся куда меньшим. Это проблема выживаемости-достаточно точно определить возможный предел урбанизации. И когда просчет очевиден, посылают нас разгребать все это дерьмо, — эта мысль с такой безжалостной ясностью определяла их собственную значимость как войнов и граждан своего мира по степени исключительной полезности, что на лицах космодесантников стала читаться редкая для этих ребят эмоция мечтательной гордости.

— А та, новая планета «Салюта Млечная», говорят даже лучше этой, — горячился Парс:- Люди. Меня всегда окружали люди. Много людей и много лиц. Клубок облепивших планету человеческих тел. Если бы пообещали, поклялись и никто в меня не стрелял, ни один человек, совсем никогда, — судя по безумным веселым глазам он сам не верил в то, что говорил:- Я бы так шел и шел, если бы сказали что все что я пройду без остановки за раз отдадут под расселение поселенцев с Перво земли. Под вольницу. Потом, много часов спустя, я бы упал и все равно бы полз, жадничая этим свободным незаселенным пространством.

Вольный медвяный хмель сена служил лучшими декорациями к мечтам Парса.

Небо полное колдовского мерцания упивалось его сказками. И теперь в этом стогу, тесно прижимаясь к друг-другу, они поверили что им это удасца.

Рон, слегка зевнув, постоянно невольно прислушивался к звукам за стеной и, уже не различая глаза остальных, слышал лишь дыхание товарищей.

— Все мы такие. Точно. Живем в долг и подпитываемся иллюзиями. Композиты луных поселений, гидропонные фермы, регенеративная система питания, добавки в пищевом рационе возбуждающие апетит. Мы готовы пожертвовать здоровьем и жизнью лишь бы не менять своих пагубных привычек. Знаете чем мы сейчас заместо сна занимаемся. Ищем смысл в этой войне как в каждой другой. Иначе ведь и победить нельзя. Все что связывает нас с родной землей и начинается и кончается в тебе самом, замыкая цельность души.

Ему никто не возразил. В эту ночь спальные мешки остались свернутыми. Только круторогая корова тревожно прядала ушами. Эмиссары другого мира тихо и сладко спали. Любые самые великие мысли показались Рону настолько крошечными, что перестали застревать меж смеженных ресниц. Он последним провалился в сон как якорь на дно.

И еще долго, неумолкая, бесновался натянувший в струну цепь, хозяйский пес.

Светило решило отыграться за все ненастные дни весны и жгло нещадно. Дырой в горнило с откинутой заслонкой в адскую топку. Воздух был как горячая безвкусная вата и волокнами прилипал к легким и залеплял гортань.

Шерстокрылые падальщики ангелами смерти кружили в вышине, облетая друг-друга. Без крика. Когтистые лапы скал потащили за собой лопнувший берег реки и дороге пришлось петлять по оплывшим берегам, по косогорам, огибая каждый выступ по несколько раз. Лес логами убегал в подгорья. Наискось исхлестаные рубцами утесы как отведавшие плетей каторжники угрюмо нависали над извивающемся полотном дороги. Пригоршни бурого как прошлогодняя стерня мха прекрывали незаживающие раны трещин. И затягивающий щебневые осыпи драный подлесок походил на ветхие одежды невольников охраняющих стремнину. Зеленоватый мармелад реки лениво полз по щебню.

Гибкий, заужающийся плетью к низу арапник едва касался мохнатых задниц. Кошек арапником ожегать не стоит, легонько тронул и сами бегут. Да как бегут. Заглядишься. Упругие мускулистые тела выбивали мощными лапами облачка пыли. Каретный катафалк, который с таким же успехом можно было назвать склепом на колесах, катился, казалось, без устали. Плотная, шелковистая, непромокаемая шерсть ездовых кошек при каждом шаге мягко колыхалась. Мясистые чувствительные усики встопорщились на высоко задранных мордах, спасая узкие покрытые свалявшимся пушком ноздри от дорожной пыли. Свободная пристяжная на длинных поводьях кошка баловалась, пыталась бежать боком, но щелчок арапника заставлял ее боязливо прижимать уши и выравниваться. Черно-серебряный мех на груди и поверх массивной головы встряхивался, демонстрируя великолепную гриву. Плотный подшерсток и густой покровный волос ездовых кошек шел волной, словно шевеля клубки дерущихся под кожей змей. Кошка в упряжи начинала уставать, ее рельефные мышцы все чаще вздрагивали. Поворотясь мордой она точно спрашивала у хозяина когда тот даст ей передохнуть. И не получив ответа с досадой щурила вертикально узкий зрачок, где даже по икринке зеленого глаза проходила полоска золотистого цвета, обметавшая подпалинами бока могучего звериного торса. Ее ощеренная пасть неистово грызла трензелек под клыками.

Возница сидел свесив одну ногу за облучок. Терпеливая ухмылочка на его лице разошлась по знакомым морщинкам, припрятав почитаемое хозяином философическое отношение к жизни. Румяная, кареглазая жена сидящая рядышком перевязала платок и облокотившись на снятую с брички мягкую спинку продолжала его ругать:

— Суть твоя мужицкая вся похотью кована. Едва подол завидишь-весь звенеть начинаешь…

Собираясь жить с любым из мужчин, женщина должна планировать маленькие драмы заранее.

— … а баба, она ведь как магнит. Манит, да, если не дура, того не показывает. — От ее прежнего пыла осталось не больше половины. Завитые локоны мелкими упрямыми пружинками выбивались из под платка.

Возница разбирал вожжи и бестрепетно помалкивал, подразумевая женские упреки как вечный гвалт реки. После ее утренней хлесткой пощечины на щеке остался привкус ожога. Он негромко втягивал воздух и с сопением выдыхал его.

Дорога выправилась, песок искрил. Кошки тащили карету ровно и ходко. Плетеные уздечки с ввязанными в них чеканными бляшками то и дело позвякивали. С хлопотливым тарахтением пошел на обгон и промчался мимо трехколесный мотороллер. Трава брызгала стрекочущей ватагой прозрачных кузнечиков. Только жара допекала не хуже сварливой бабы.

Воздух точно густой и вязкий, не продохнуть, внутри кареты казался спертым и застревал перекрывая глотку как пыж гильзу. Слушая их приглушенную скрипом перебранку, вернее монолог ревнивой женушки, Иллари сочувствовал вознице.

Что, брат, угадали тебя.

Наваливалось безволие, спина уставала на тряском дне. Прикрепленные к днищу кареты два тяжелых запасных колеса пришлось снять и закатить в лес еще на постоялом дворе. Иначе бы возница заметил прибавку в весе и стал доискиваться причины. С этим обошлось, а за шуры-муры с кухарочкой схлопотал по роже. Космодесантники к тому времени были уже внутри каретного катафалка и многое поняли на слух. Ближе к рассвету с одроформы сняли крышку и подменили тело положив внутрь гроба планирующие носилки с телом Крейга. Приласканная кухарочка заголосит и лишится чувств обнаружив в леднике между мясных тушь и кадушек завернутое в материю тело.

Все в нагляк. Без подстраховки, на дурака, горячим скользом, под самым носом у врага. Впрочем, они бы сильно удивились если бы хоть раз расклад перед боем был в их пользу.

В этом месте деревья совсем зажали дорогу. Тени тонких ветвей взбегали по одежде, лицам и каретному катафалку. Усыпальница на колесах слегка накренилась ложась в поворот.

Дозорной вышки не было, таковая могла до времени выдать пост. Линия прямой спутниковой связи с шифраторами для обеспечения секретности на обоих концах с вечера сообщила что вражеские десантники сопровождают труп.

Дороги-первые слуги государства. Мчащийся в клубах пыли мотороллер был слишком мал, низкий борт не смог бы спрятать трех экипированных бойцов и мертвое тело. Его пропустили без досмотра. Скала, горячая как духовка, загнала постовых в самую загустелую тень под деревьями. Обметавшие утес заросли пучились клочковатыми наростами кустов. Зеленый занавес леса открывал поворот дороги уже на выходе, так чтобы пост до самого последнего момента оставался в тайне. Полученная ориентировка серьезно обозначила появившийся из за поворота каретный катафалк, как вероятный транспорт способный уместить разыскиваемых диверсантов и выносимое ими неустановленное мертвое тело. Пехот-бригантир кордона вышел на дорогу перегородив путь каретному катафалку и скрестив руки на груди мрачно уставился перед собой. Внимательные строгие глаза, жестко очерченное лицо с узким прямым носом тревожно нюхавшим воздух выжидательно напряглись. Часовой не быстро выбираясь из тени встал чуть за его спиной. Локти его положенных на автомат рук оттопыривались.

Какой это был по счету траурный ковчег сегодня? Все спешили успеть в Норингрим. И всех нужно было досматривать. Бесплодный поиск утомлял, а жара лишь довершала притупившееся ощущение азарта ищейки. Волны по берегу «Крикливой Грэтты» перебрасывали камушки в каком нибудь километре. Хотелось сбегать и искупаться. Отпустить что ли вовсе, как того на трехколесном мотороллере?

— Прижаться к обочине и спешиться! — зло, не соглашаясь с самим собой, выкрикнул пехот-бригантир и бесконечно уверенной рукой указал место где следовало остановиться. Возница натянул поводья, ездовые кошки потеряли бег возбужденно хлеща хвостами по шелковистым бокам. Невозмутимые глаза горели желтым пламенем, ярко и надменно. Кончики языков заметались по ощеренным клыкастым мордам из которых вырывался угрожающий рыкающий звук. Спины выгнулись дугами и вздыбленные гривы точно искрились перемыкающимися электрическими разрядами. Ухватившись за поручень возница соскочил вниз.

Долгим пристальным взглядом пехот-бригантир пытливо обшарил карету, ни на мгновение не теряя из виду лицо возницы. Он отмечал про себя: «не затих, не затаился, а просто стоял, переживая по пустякам. Чем человек тише-тем он честнее».

Вся в мягких ямочках пухляночка оставшаяся на верху на высоком сиденье поджала ноги и затихла напоровшись на его подозрительный взгляд. Склонная к страстным выходкам она нервно мучила пальцами нитку бижутерии на шее. Немного оцепеневшая, но приобретенного житейского опыта явно хватало на то, чтобы ненадолго прикусить язычок. Женщина тревожно уставилась на военных. Яркий румянец поверхностным возмущением кожи залил щеки. Со всеми мужиками на свете ей все давно было ясно. Норов пухляночки мельчал, но не утихал совсем, словно бы запросто переводя семейный скандал в состояние вынужденного простоя.

Пехот-бригантир сам был слишком опытен чтобы по его лицу можно было хоть что-то прочесть:

— Что перевозите? — как положено по форме допытывался кардоный.

— Сам видишь, тело перворожденного свекра новой души искать, — ответил возница. Он сказал это чуть вскинув голову, умышленно тыкая.

Любой вопрос от человека облеченного властью имеет цель вызвать неконтролируемое волнение у человека боящегося досмотра. Лицо возницы оставалось больше обиженным чем напряженным. Будто баба опохмелиться утром не дала или в чем другом отказала, предположил пехот-бригантир.

Когда запряженный двумя чудесными ездовыми кошками из за глыбистых лесокаменных теснин на выбеленном и сверкучем песке дороги появился колесный катафалк, зоркий и памятливый кардоный пытался придышаться, ощутить волну исходящего от приближающегося транспорта напряжения.

Не почувствовал. Не ощутил. Все казалось естественным.

Устроить полный досмотр-означало облиться потом. Он воочию читал безразличие, но не страх за остекленелостью неподвижных глаз возницы. Тот словно чего-то ждал.

Опасливо?

Лабиринт из бетонных блоков покрывали пятна птичьего помета. Укрепленная пулеметная точка была плотно обложена мешками с песком. Часовой положил руку на цевье автомата. Все это читалось на лице возницы.

Куда не повернись- везде пуля.

Разный способ проживания этих мгновений жизни определил разницу их с возницей напряжений. Умение быть незаметным- это искусство, а способность все замечать- это все таки мастерство. Может и намека не было, а спокойствие пехот-бригантира улетучилось.

Теперь к каждому его движению были пристегнуты грузики пауз. Больше не довольствуясь ролью созерцателя кардоный расстегнул кобуру и проверил вытяжной ремешок пистолета.

Зрачки кошек сузились как наконечники арбалетных болтов, уши насторожились обостряя напряжение.

Не теряя времени даром кардоный шагнул к карете. Сноровисто, без лишней щепетильности пехот-бригантир открыл глухую дверь траурного ковчега и плечом вклинился в образовавшийся темный проем. В душном сумраке резкий животный запах и еще синтетический, из искуственных цветов, обрызганных дешевыми ароматизаторами. Толстый слой траурных неувядаемых лепестков и бутонов устилал днище. Пехот-бригантир морщил узкий нос от омерзения, но поступивший неукоснительный приказ толкал его на отчаянные поступки. Одроформа или попросту гроб с холодильником внутри отблескивал черным лаковым глянцем. Пухляночка сидела на облучке тихо, почти обреченно, с нескрываемо ранимой обидчивостью внутри, наблюдая сверху вниз за оскотинившимся воякой не имеющим ничего святого. Он раздражал ее вызывая ощущение гадливости. Возница словно примлел от общей настороженности. С вынужденной по службе крамолой пехот-бригантир попробовал отжать крышку гроба, приподнял…

Ждет в стволе патрон, да так тихо, что слышно пересыпание крупинок пороха в гильзе.

До выстрела миг.

… кардоный сморщился будто опуская руку в нужник. Ощущение чужого взгляда заставило его приостановиться.

Будучи начеку, он заметил Иллари только когда тот вынырнул из непроницаемого вороха искусственных цветов. Крышка оглушительно грохнула. Чудовищно несообразно с покоем передвижного склепа пехот-бригантир отпрянул как смог успеть. Пробивая застоялый зной изнутри метнулся человек. Выхваченный из тьмы Иллари дернул от локтя плечом, насаживая на лезвие пехот-бригантира. И пока тот падал с левой открывающейся руки дважды от бедра полыхнул из «люгерта», прострелив навылет и разворотив с близкого расстояния всю грудь часовому с автоматом. Убитый упал навзничь.

Без крови нет солдатского дела.

Стряхивая с ножа уже мягкого и безвольного кардоного, Иллари соскользнул по рассыпающимся пластиковым лепесткам на дорогу.

Пронзительно верещали птицы. Чавкая и урча, треща сучьями сквозь лес прочь ломился неведомый зверь. Иллари видел в амбразуре наджевавший ленту пулемет и часть головы угрожающе щурящегося в прицеле пулеметчика. Он рванулся вперед срываясь с мушки и открывая себе путь к прочим секторам обстрела. Кварцевый песок предательски скользил под ногами.

Парс кувырком полетел на землю. Пластиковые лепестки тут же запорошившие лицо мертвого бригантира больше походили на разросшиеся когти, отвалившиеся с многопалой скребущей руки смерти. Пронырнув под днищем каретного катафалка Парс трижды выстрелил в сторону пулеметной точки и прижался спиной к стене качающегося экипажа.

Еще надеясь жить, готовься умирать.

Рон вывалился из задней багажной двери, будто выскочил из преисподней, «скормил» лесу длинную автоматную очередь и грохнулся животом (вернее его отсутствием) в дорожную пыль.

Как гравий в пустое ведро простучала пулеметная очередь. Воздух рябил от снующих взад и вперед плаксиво кричащих птиц. Очередь в щепу разнесла переднюю стенку кареты. Растопыренная лучинами фанера прерванным сном жизни многоточила яркую белую блузку. Зацепившаяся юбкой за виньетку облучка пухляночка со всеми признаками насильственной смерти повисла головой вниз, застыв с румяным кукольным недоумением на лице. Ярко накрашенный рот был широко и некрасиво открыт, будто вызов оборванной жизни полыхая алел на стремительно бледнеющем лице. Мелкие букли завитков стряхнув с себя платок рассыпались и смотрелись живописно пугающе. С хабальским бесстыдством смерти оголив полотняную бледность наливных ляжек юбка рвалась и тело женщины медленно соскальзывало вниз.

Возница кинувшийся заслонить жену сползал цепляясь как чулок. Залоснившееся седалище было мокрым от хлещущей крови.

Все же он любил ее, крепко пряча в себе это чувство.

Парс сорвал чеку, освободив предохранительный рычаг гранаты, и вышагнув из за каретного катафалка широким взмахом метнул таймер убийства в обложенное мешками с песком укрытие. Пулеметная точка «чихнула» выбросив через стрелковые щели протуберанцы пламени и клубы дыма. Воздух жадно дыхнул во все стороны разом, столбом вздув огонь и встряхнув шипучие волны крон.

Ловя подошвами вздрогнувшую землю Иллари пробежал два десятка шагов и сиганул в эпицентр взрыва.

Взметнув в воздух целую тучу песка с писклявым рыком обезумевшие от страха кошки сорвали с места каретный катафалк. Парс едва успел отскочить полетев в сторону словно отброшенный ураганом. Переднее и заднее колесо поочередно переехало мертвого возницу как свилеватое, выброшенное на дорогу полено. Из размыва тайной глубины леса определенно точно, сухо и коротко простучал автомат. Оскалившись как в хохоте от щекотки пристяжная кошка кувыркнулась визжа от боли. Рон не задумываясь добил ее и вновь обернулся к лесу. На новую яростную вспышку Рон ответил подавляющим огнем.

С кем расстанется удача?

Патроны центрально-капсульного боя подталкивала снизу лепестковая пружина. Предательский щелчок оборвал стрельбу. Площадка патроноподачи уперлась в пазухи фиксирующих скоб. Рон шарил пальцами по нагруднику ища сменный магазин и благодарил катафалк за поднятую завесу пыли. Его нацеленный взгляд жаждал крови, а клапан пришитый внахлест никак не хотел подниматься. Опасность брала измором зрение, которому пока не за что было уцепиться. Словно унюхав момент Рон прицелился в клубящийся разрыв оседающей пыли и выстрелил поверх ниспадающего края свешивающихся до земли ветвей.

Кто прятался — тот к удаче сватался, да получил отказ.

Автоматный треск дрогнул и застрял, а следом между веток упало одетое в леопардовый камуфляж тело и больше не двигалось.

Сыромятные постромки убитой ездовой кошки оборвались. С громким скрежетом склеп на колесах развернулся в сторону леса. Оставшаяся в хмутовище кошка пучила помутневшие от страха глаза и рвалась вперед испуганно подвывая на бегу. С хрустом и треском надломилась оглобля, угодив в глубокие складки попавшегося на пути дерева и расщепилась по вдоль. Плотно прижав уши ездовая кошка задохнувшись жалобно мяукнула и вонзая широченные лапы с крючьями когтей в толстый вздымающийся ствол, белкой резво вскарабкалась на могучую раскоряченную ветку. И там застряла, не в силах высвободить шею из хмутовища. Задравшиеся передние колеса вздернутого катафалка в ступицах продолжали вращаться. Через заднюю багажную дверь, как бросовая рухлядь, вывалился гроб, армейские ранцы, скрутки спальников, лопаты. Вьюгой разлетелись лепестки и бутоны. С одроформы отлетела крышка и среди этого хаоса и кошачьего визга непостижимым, совершенно невероятным образом, покачиваясь над травой, проплыли планирующие носилки с телом Крейга.

Оказавшаяся чрезвычайно крепкой ткань на юбке пухляночки разорвалась до края и истерзанное тело женщины сорвалось и покатилось сбивая зеленое пламя травы.

Затопленные светом и разогретые как шкварки бетонные блоки скрывали продолжение дороги.

Космодесантники были такими долгожданными гостями, после прибытия которых самое веселье только и начиналось.

Иллари спрыгнул в черную как тиатит воронку пепелища. Пулемет на круглом спиле ствола был опрокинут. Лак на деревянном прикладе горел еловым вздрагивающим пламенем. Стены от взрыва выперло наружу, горький пороховой дым заполнил пулеметную точку. Из под выгнувшихся треснувших досок сыпалась земля, холмиком засыпая укупорку с запасными пулеметными лентами. В три стороны тянулись окопы полного профиля. Виднелся ход сообщения уводящий еще куда то.

«Свежие отвалы. Неужели чтобы их встретить целый укреп. район копали? «- промелькнула в голове Иллари мысль удивления. Оседающий пороховой дым саднил горло. Иллари наступил на что-то мягкое и присел. Смертное оцепенение испустившего последний вздох угадывалось под смявшейся тканью потной хамелеонки камуфляжа. Пузырящийся кровью рот пулеметчика был как бы перекошен, не по живому вывернут. Кудлатая голова привалилась к стене и едва повернув ее Иллари увидел вывалившуюся вишенку глаза болтающуюся на склизкой ниточке.

Солдаты свыкаются со смертью. Как товарищи спят вместе с ней у походного костра, породнившись тем безымянным, что находится за гранью бытия и страшно несерьезно легки к ее постоянному присутствию возле. Она напоминает им о ранах и погибших друзьях, оказывая тем неоценимую услугу человеческой воле. Солдаты относятся к смерти, как к соратнику по оружию, с легкомысленным и в то же время героическим пренебрежением к опасности. Помогая ей жить в звуке выстрела, в запахе пороха, в крике о помощи, за счет собственного продвижения к цели упрощая ей работу. Кормя с лезвия обагренного теплой кровью и обеспечивая ее кровом свежих погостов.

И пока ощущаешь смерть где-то рядом, в шаге, в метре, в ветре, мазком пули проносящемся мимо скулы, во взрыве опрокидывающем тебя в горячий песок. Ты жив! Ее присутствие служит тебе неоспоримым подтверждением этому. И она, занося костлявую ногу, вновь перешагивает через тебя, накрывая свинцовой тенью, и не подает руку помощи, потому что знает как ты к ней относишься на самом деле. И ты рад-радешенек этой взаимной неприязни. И ты встаешь и бежишь отодвигая, тесня плечом смерть и обгоняя ее. Потому что не хочешь видеть ее среди героев. Смерть среди них недопустима.

Рылом не вышла!

Броневик боевого охранения подъехал неожиданно. Глухо задраенные пластины делали его похожим на сердитого, насупленного носорога. Он явно намеревался внести поправки в некролог сегодняшнего дня. Цилиндрическая башня бликуя налитой злой силой повернулась на карусельной станине и уставилась неприятно ощупывая пространство.

Направленному в тебя стволу нет нужды брать уроки гипноза. Сам глаз не отведешь. Но жить-то хочется.

Опережая динамику боя Парс швырнул тело за близлежащий бетонный блок.

Сумрачным метеором, весь подставляясь со спины Рон побежал через простреливаемый участок. С дробным грохотом грома и каленым зноем пылающих жал очередь пронеслась над его головой, беспощадно срубая ветки, и раня оказавшиеся позади стволы. Устраивая армагеддон всяким древо точащим паразитам. Пытаясь удержать в поле зрения быструю цель башня броневика повернулась чуть дальше, с запасом, шевельнув безветренный раскаленный воздух. Добежав до прорезавших дорогу позиций Рон скатился за земляной вал. Увидев осторожно выглянувшего Парса он отвел в сторону дрогнувший запыленный ствол «хеклера». Верткий и злобный он весело принялся массажировать ушибленное при падении запястье:

— Ласковые, суки. Бьют-значит любят, — заверил Рон Иллари и тут же вскинул «хеклер» вверх. Одиночный выстрел угодил в заслонившую светило тень. Вскрик и стон. Рон гусиным шагом отшагнул по дну окопа в сторону. Перепрыгивающий через окоп солдат упал головой вперед и застыл. Карбоновая каска на его голове не спасла служивого от пули угодившей снизу в подбородок рядом с кожаным ремешком подшлемника. Он уранил руку перед лицом Рона, словно подставляя для поцелуя. Над свесившейся кистью звонко тикали «командирские» часы.

Какой солдат не мечтает стать…

— Он не мог нас заметить. Ни тебя ни меня, — сердито отчитал Рона Иллари. — Ты его завалил на самом пригорке, теперь он станет ориентиром для всей кодлы. В следующий раз держи себя в руках.

Рон был удивлен, но при этом нахально свеж:

— Каюсь, я склонен к садистским играм. Но, по просьбе родных и близких, все свое дерьмо стараюсь выплескивать на работе. И попрошу не путать всуе мой привычный стиль с подлинной ненавистью, — голосом праведника изрек Рон.

По ходам сообщения затрещал беспорядочный огонь. Среди автоматного треска вплетались гулкие пулеметные очереди броневика. Сгорбившись и вжав голову в плечи космодесантники нырнули в параллельный дороге окоп. Шальная пуля ударила в бруствер, когда они едва миновали поворот.

Парс ползком обогнул бетонный лабиринт блоков. Верткий и стремительный, он был уверен что остался незамеченным. Парс прополз в тени деревьев озираясь по сторонам и вжимаясь в траву при каждом показавшемся близким выстреле. Листва над головой дрожала будто в ознобе. Выкравшись он отыскал глазами броневик. Тот лупил почем зря, рискуя свинтить вращающуюся башню к чертовой матери.

Поозоруем!

Попытаться скрыться от пуль было бы бесполезно. Пристроившись в «кильватер» броневика Парс несся вперед длинными прыжками, стараясь угодить в непопадаемость момента.

То, что мимо-то не в нас!

Его обдало горячим воздухом раскаленных пуль. Какофония битвы-музыка не для слабонервных. В проносящихся вжикающих совсем рядом пулях все злее напоминала о себе смерть. Сбоку броневика узкой скобой вывалилась ступенька люка и быстро завертелась брошенная граната. В этом броске была некоторая небрежность и даже страх. Увертливый как угорь Парс, в полной дерзкой вере в себя, падая на бегу и ловя на взмахе летящую в лицо гранату с силой отбросил ее. Безжалостно и необратимо, с исключительно острого угла, граната влетела обратно в броневик и забряцала в рикошетах. Стеганул пулемет и с быстротой судороги порохового погреба жахнул взрыв. Ветер шибанул горячей дыбящейся стеной.

Огонь из леса приутих. Парс полу оглохший, оказавшийся на четвереньках, с трудом расслышал окрик Иллари.

— Скорей сюда!

Черное от дыма железо броневика выбрасывало вверх клубы копоти накладывающиеся грязным пурпуром на могучие кроны. В шесть прыжков Парс финишным спуртом лихо соскочил в окоп и смакуя восхитительную дрожь пережитого заявил:

— Был злой как дюжина чертей, а теперь отлегло.

В ярком солнечном свете Парс казался ясноликим херувимом, а глаза оставались невеселыми, приземляя в реальность вместе с оседающей пылью. Сквозь тяжелое усталое дыхание пробивалась осмысленная речь элитного солдата:

— Сейчас у них сумятица, но, чует мое сердце, нужно рвать отсюда со всех ножек. Можем попасть как кур во фритюр. В лесу строятся густо и в несколько цепей. Атака не смахивает на паническую. Вот-вот перегруппируются и дадут нам жару. Пока здешний кайман мокрый…

Рон показал жестом «затихнуть» и плавно оперся на руку. По пальцам сухим жаром потекли струйки осыпающегося песка: белые речные песчинки забравшиеся так высоко. Цепенящим немигающим взглядом он уставился в проход. В соседнем окопе, как сигнал из другого мира, просыпалась задетая земля и послышалось движение. Рон с усилием растянул губы и по проходу соединяющему вместе оба окопа украдкой обогнул выступающий угол.

Рывок и жуткая боль в руке. Руку с «хеклером» перехватили и вытянули на излом. Палец Рона застрял в скобе нажав спусковой крючок. Погремушка смерти затрещала декорируя пулевыми отверстиями схваченные железными скобами доски. Куски древесины разлетались точно стая быстрых кедровок, норовящих выклевать тебе глаз. Руководствуясь не одержимостью гнева а выверенностью опыта Рон отдал руку и как бы вяло обвиснув прижался к ломающему ему руку противнику. Вспышки на срезе дульного компенсатора оборвались и Рон резко бросил локоть вниз срывая захват широкоплечего верзилы. Его кулак со всего размаха стремительно описал в воздухе полукруг, затмив все чудеса проворства и врезал прямо в корпус складывая бойца пополам. Рон отбил «хеклером» ответный прямой и нырнул под следующий удар, вынося широкоплечего на середину окопа. Сзади, с той стороны набегало еще двое и Рон со здоровяком сцепившись покатились прямо им в ноги. Треск частых выстрелов подоспевших на подмогу Парса и Иллари бил смертным боем насквозь. Одновременно оказавшись на линии огня солдаты, как два жука проколотые сразу несколькими булавками, повалились на дерущихся и накрыли собой перегородив узкий проход, изрядно затруднив всякое движение внизу. Широкоплечий верзила пытался задушить Рона сдавливая сонную артерию, но Рон, перемогая границы возможного, коротко ударил того в пах…

В мякоть.

В похоть.

Он знал как это больно. И отдирая чужие царапающие пальцы от своей шеи следующим ударом костяшек пальцев ломко смял дыхательное горло врага.

Хриплый всхлип, кровавые пузыри изо рта страшной клокотой залили искаженное ужасом боли лицо.

Убивая-переусердствовать невозможно, но даже убивая, человек старается убедить себя что он прав.

Отчего именно тот а не другой берет превосходство в бою? Впитывая очевидное, люди устают от подробностей смерти и самым естественным становится страх за себя. Еще продолжая пытаться убить, но уже готовясь уступить, ищут в себе повод для отступления. А способный на большее пользуется этим и побеждает.

Распираемый изнутри яростью Рон наконец выбрался наружу, прополз, отпихнул ногу в ботинке огромного размера и поднявшись свирепо обернулся к космодесантникам гневно искря глазами:

«Соответствуйте, братья по оружию.»

Тотчас автоматная очередь прошила воздух над его головой. В разбивку и группами, тут и там горбясь крались серые тени, подтвердив самые тревожные опасения Парса. Под пеной ядовито-зеленых крон зачастил словно очнувшись притаившийся пулемет. Фонтаны посвистывающих очередей редкими хохолками проплясали по взгорку. Пригибаясь космодесантники обогнули поклеванный пулями холм и углубились в расширяющийся проход. Они оказались в центре «звездочки», куда сходились лучи нескольких окопов. Сминая рваный зеленый батист обметавших бруствер лопухов шарахнулись вырастая фигуры. Из за буферной зоны бруствера с насыпей по проходам-отовсюду хлынули солдаты. Кто-то запрыгнул на Иллари слету, едва не повалив. Парсу угодили ногой в грудь и он, теряя «хеклер», отлетел в жесткую песочную пыль. У Рона двое повисли на руках, пытаясь опустить на колени.

Как хорошо, как фактически славно, что в их не сфокусированном иероглифе жизни «неожиданность» почти обезличивалась, потеряв всякое обозначаемое начало. Так часто менялось вокруг кажущееся монолитом постоянство в высшей степени подтверждая правило, что самой лакомой из мишеней является неподвижная. Принимая с первой попытки так, как военная хитрость пришлась на тот момент, они были вынуждены бить влет, не глядя, на одних рефлексах. Шампанировать агрессией лишь бы сохранять свободу передвижения, не обретая уязвимость легкой добычи.

Под подушкой душного дня завязалась схватка.

Ткань адаптивного камуфляжа затрещала. Рон ударил ближнего головой в лицо и с увертливой ненавистью всадил выхваченный нож в корень носа второго.

Мутнеющие стекляшки глаз и назойливая алость крови.

Иллари шипел, тщетно пытаясь высвободится от удушающего локтевого захвата под подбородком. Цепкий жилистый враг висел у него на спине выгибая космодесантника назад. Парс молниеносно вскочил на ноги оголяя острое жало десантного ножа. Следующим движением прыгнул сокращая расстояние до доступной дистанции и воткнул косым ударом лезвие в бок наезднику Иллари.

Кто искал бессмертия, тот сильно ошибался.

Парс испытал почти необъяснимый приступ безумного гнева по отношению к убитому им человеку за то, что он вынудил его это сделать. Но дальше не повелся. Осадил себя: «Ишь, нежности какие из мозгов лезут.»

Переиграть удачей в ножевом бою можно только имея неукротимый ресурс ярости. Вколотый комплекс спец средств бациллонитетных препаратов и базовые вакцины введенные в организм перед началом операции от смерти спасти не могли.

Шея хрустнула возвращая позвоночному столбу едва не свернутое единство. Все кружилось. Сплевывая слюну и едва удерживаясь на ногах Иллари ощущал как сквозь него на бешеной скорости проносится вселенная, холодя пуговками звезд. Он не то трясся, не то стряхивал ужас и возбуждение момента погладившей затылок смерти.

Рон заслонил Иллари ударяя ножом наотмашь подскакивающих врагов. Рука была обагрена кровью по самый локоть.

Бой многим жесток и многим страшен. В солнечной кисее водоворотом неукротимой ярости шла кровавая рубка. Орудуя с двух рук, своим и трофейным ножом, Парс ошпаренным псом вертелся в середке, уродуя и полосуя навалившихся скопом озверевших от вида крови молодцов. Оставаясь всюду и нигде Парс точно всверливался в пучину побоища, резал и сек обагренными кровью ножами. Охлаждая взбесившуюся удаль разъяренной толпы. Делать броски и отражать удары быстрее могла бы только молния в грозовое ненастье. Угрозы, стоны, мольбы и рычащий мат лились со всех сторон как брызжущая кровь по кровотокам лезвий.

Чистота неожиданных решений в ближнем бою превосходит все мыслимые и немыслимые пределы, но Парсу удавалось навязать схватке собственный ритм.

С визгом и уханьем работая короткими техниками они дали Иллари возможность отдышаться и придти в себя. Секунд шесть-это не так мало для того кто привык измерять темп ничтожными мигами попаданий и промахов.

Нужно отдать должное, некоторые из бойцов в этом кровавом месиве были увертливы как дикие кошки. Один такой, жилистый и сухой, стремительным финтом увернулся от мелькнувшего ножа и вцепился в Рона, как паковый лед в шаланду.

Начав с таких подвигов космодесантники в продолжении подлежали расстрелу на месте. Но видимо их намеревались взять живыми, пытаясь провести силовое задержание.

Найдя слегка двоящимся взглядом его голову Иллари огрел цепкого повыше уха, не пожалел «хеклер» и стекло волоконным прикладом размозжил тому череп. Отбил направленный в живот нож и очередью в упор разодрал не успевшую отстраниться грудь в клочья.

От сих-до сих.

Не желая напрашиваться на ответный огонь Иллари прикрылся падающим мертвым телом и по высокой траектории, так чтобы увидели многие, швырнул вверх гранату. Он заорал. Полоумный, дерущий визг был надсажен ужасом. Иллари точно спалил голос на этом выкрике:

— Ло-о-жись!

Ражие ребята метнулись в разные стороны наступая на упавших. Кто-то в догонку промазал выстрелив выше головы. Отвалив от себя оседающее тело Иллари бульдожьей хваткой вцепился в Рона и Парса и увлек их за собой по лучу окопа. Сердце тошнотворно ткнулось к горлу и космодесантники припустили еще быстрее.

Их снесло взрывной волной. Оглушительный грохот, мрак и свет. Запах гари повис над окопами. И времени больше не существовало, его тоже разорвало взрывом гранаты. Растерло в песчинки, заявляя о бренности всего.

Лучший солдат перестает им быть, когда начинает лелеять надежду дожить до ста лет. Стены окопа еще продолжали осыпаться и ходить ходуном. Замыкающий отход Парс вскочил и кинулся вспять. В клубах порохового дыма и пыли он каким-то невероятным чутьем отыскал обраненный им же «хеклер» и выдернул его из под мертвого тела. Глаза ел просоленный пот вперемешку со слезами.

Неуклюжей черной глыбой встал контуженый фрак. Его качнуло и из за спины затрещал высунувшийся ствол автомата, озаряя резким светом разрывов густо просвистели пули, ослепляя горячим блеском.

Жужжащие. Жгучие. Живые.

Барабанная перепонка прогнулась, уступая место расталкивающему воздух заостренному литому ядрышку. По голове разлился болезненный звон и ушная раковина вздрогнула, едва не почувствовав чиркающего прикосновения вращающейся в полете пули.

Время собралось, слепилось, запеклось, вспоминая эпоху и место.

За мгновение до того как гремящая очередь изменила курс, Парс метнул трофейный нож и узкое лезвие на большую половину вонзилось в горло автоматчика. Из проколотой насквозь артерии фонтаном брызнула кровь. Стрелок рухнул как подрезанный парус.

Дюжий детина-фрак с по детски оттопыренными ушами, так и не решившись с ним тягаться, шарахнулся назад испуганно закричав. Присыпанный пеплом автоматчик еще дергался завалившись спиной на чьи-то вывалившиеся внутренности. Вены на лбу фрака вздулись а губы совсем побелели. Пятившийся лопоухий детина наконец сориентировался и со всех ног бросился убегать.

Мертвые сраму не имут, а живые имут. Парс опустил ствол высоко легированной стали:

— Куда же ты? А поговорить?!

С равнодушной пощадой Парс разрешил фраку бежать прочь. Все равно кому-то надо будет лечь, а другому, оставшемуся стоять, перешагнуть через это. Нужно иметь мужество, чтобы презреть опасность и сила духа для обоснования мотивированности своих поступков.

Пусть…

Только совершая неконтролируемые выплески милосердия мы, поступками подобного рода, удерживаем дьявола вдали от себя.

Парсу запали бесконечные как право на жизнь подернутые светлой печалью глаза фрака.

Солдаты то несут, что выше сил остальным нести. Добывая из злого дела доброе. Солдаты за целый мир, который они защищать присягой поставлены, кровавый грех на себя берут. И оттого памятников им на постаментах стоит не в пример больше чем всем остальным людям на свете, какими бы выдающимися и мастеровитыми они не были. Подвигом своим в право себя возводя.

Огромные белые черви пучили кольца разбухающих, тронутых ветерком молочных струй. Дым становился таким густым и плотным, что казалось за ним сгорает воздух. Возобновившаяся скороговорка автоматных очередей мало что разбирала.

Иллари с Роном забрасывали холмы дымовыми гранатами. Рон держался за руку но кидал далеко, чтобы стряхнуть вооруженный муравейник преследователей. С этих пор солнце только подразумевалось на небе. Едва космодесантники выскочили над окопами их встретил шквал автоматных очередей. Теряя верную добычу противник неистовствовал. Не перекопанный участок ведущий к лесу оказался узким и простреливался кинжальным огнем. Прикрытые дымом они бежали поперек расчесанной ветром травы уходя от все уплотняющегося огня. Прорывающиеся сквозь дымные шлейфы красноглазые зрачки прицелов напоминали лазерное шоу, отмеряя смерть точностью очередей. По неторной дороге, по краю чащи, в интонационную паузу запальчивых сполохов космодесантники проломились в лесную поросль. Дым цеплялся за обломки стеблей, оседал, буквально на пару минут окутав ослепительно холодный свет разрывов. Слоистый губчатый нарост на стволе дерева разлетелся на куски. И с досадой клыкасто взвизгнули застрявшие в сырой древесине пули. Троица растаяла в лесной чаще с быстротой брошенного в кипяток льда. Космодесантники с хрустом стремительно неслись сквозь пенный вихрь листвы, опьяненные усталостью и испытывающие эйфорию от того, что они по прежнему были в деле.

Как один!

Пушистая зеленая ветка ткалась с соседними, образуя полотно крон, и казалось уже ничто не могло помешать их спасению. Высоким темпом они удалялись из района активных боевых действий. Отрывистые слова команд, так долго слышавшиеся позади и репейником висевшие на хвосте, теперь отстали. Неверный расклад теней будоражил тревожный взгляд оборачивающихся десантников. Кроны омутом стерегли темноту от раскаленной бляшки нестерпимо ослепительного неба.

Спустя четверть часа лес неожиданно расступился, открыв неширокую каменную пустошь. В память о леднике проползавшем тут пару миллионов лет тому назад кувыркнувшиеся гранитные глыбы так окончательно и не закончив процесс сползания образовали каменную реку. Рассыпавшись отголосками оползня по выемке булыжными перекатами они пресекались на взъеме гребня. С плато дуло горячим ветром доносящим запах газа, железа, опаленного бетона и серьезных технологий.

Точно великанский нож бульдозера размашисто срезал пупырышки валунов и оттолкнул к краям облагороженной площадки. Углы и грани глыб кособоко окаймляли возвышенность, словно в раскате разбив об нее скалистые буруны волн и застыли лавой тысячелетий под образовавшейся платиной. Все дороги к этому сооружению, на половину естественному а на половину искусственному, вели с какой-то другой стороны, кроме просевшей седловиной узкоколейки уходящей под арку тоннеля с гранитными призмами по краям от входа.

Прихватывая губами чересчур громко вырывающееся из груди порывистое дыхание Рон лаконичной жестикуляцией приказал замереть на месте. Отогнув ветку он беззвучно, одними бровями указал куда следовало смотреть. Ящики с компостом опутанные проволочной сеткой безнаказанно облапили жизнелюбивые сорняки. Собранная из таких кирпичиков стрелковая бойница была бы великолепным укрытием для всякого часового. Они подглядывали не больше минуты. Этот часовой вел себя как сторож на автостоянке. Тихой сапой, обняв грозный в других руках автомат, он был совершенно не эквивалентен к агрессивному форс-мажору вокруг. Часовой сутулился, словно пол жизни знал что его застрелят в живот и прятал от всех это свое роковое место.

Он читал!

Парс смахнул с лица испарину и недоумевая покачал головой. Иллари достал из нагрудного кармана свой компакт бинокль и поднес к глазам. Видоискатель укрупнил руки часового. Доминанты показателей зашкаливали унося параболу биометрии как оборвавшийся бумажный змей в заоблачные дали. На мягкой облезлой обложке угадывался хлыщ в таинственно надвинутой на самые глаза шляпе и в отяжелевшей от колец руке квадратно выпячивался сверкающий пистолет неизвестной модели. Часовой погрузился в детектив с пиететом увлеченного книголюба, отгородившись им как вакуумом.(Ограниченно годный к воинской службе он, из бывших студентов, примирял то, что терпеть не мог, с тем, что ему беззаветно нравилось до полного распада бдительности.) Часовой не желал отвлекаться от своей книжечки ни под каким предлогом. Словно всем своим видом показывая: «я вам тут насторожу».

Он выглядел очень занятым этот смешной мальчишка.

На медленные танцы времени не было. Восстанавливая приоритеты Парс плавным, почти таинственным движением начал сокращать дистанцию, перерождаясь в усреднено общее пятно пейзажа. Загустелый зной кучерявил буйное гриволесье фортификационного изыска. Часовой сморгнул свое отупение и оторвался от книги в самую последнюю секунду.

Соитие темной рукоятки пистолета с головой часового произошла чуть пониже левого уха.

Расчетливо и без снисхождения.

Голова студента недоучки запрокинулась и он упал на дно укрытия.

Осточертевшая збываемость избыточного бытия.

Парс толкнул для верности обмякшую голову концом ствола. На роскошь оправдания времени не было. Подустав от партизанщины и снимая с себя ультиматум закрытости спецназовцы побежали через обожженную в пекле дня каменную реку. Они на бегу прикидывали дистанцию до удобных засадных мест и открывающихся зон обстрела, но все было тихо.

Распилом в окаменелостях зияла узкоколейка. Опасаясь подвернуть ногу им приходилось скакать по мелким камням, отдавая все силы удержанию равновесия, балансируя и срываясь в следующий прыжок. Они хоть на шаг должны были оставаться впереди угрожающей им опасности. Канонада получасовой давности оттянула и вобрала в себя значительные силы, не посягая на их свободу и жизнь теперь. Ослабив затягивающийся узел погони на неопределенный срок. Пока они приближались к плато по ним не произвели ни одного выстрела. Космодесантники достигли узкоколейки, вытянулись в линию, сужая оперативный простор, но, при этом, значительно прибавив в скорости.

Изгиб узкоколейки, не симметрично углублялся стрелами рельс в начинку плато, заканчиваясь. Мерцающие рельсы увлекали под арку тоннеля и деваться было некуда. Троица пока выигрывала в отрыве, но не в качестве. Спецназовцы застыли в нерешительности, мгновенно разбив пространство на три сектора обзора. Над выщербленными камнями арочного свода глыбы брандмауэром кренились с отрицательной неприступностью углов. Вывернутые камни напоминали вход в каменоломню. Космодесантники выглядели грешниками не желающими ступать за врата ада.

— Не ахти, — позволил немногословно заметить Иллари и достав из кармана позвякивающую скользкую горсть патрон не глядя принялся набивать ими пустой магазин.

— Нет простора для галопа если всюду только жопа, — процитировал кого-то не из классиков Парс, поглаживая пух наметившейся бородки.

Провал тоннеля чернел сосредотачивая угрюмость мыслей. Они медленно дозревали до всего великолепия своего безвыходного положения.

— Смотря как на это посмотреть, — в слух забабашенно мыслил Рон:- Остаться торчать на жаре накрывшей полуденный простор или спрятаться в прохладе катакомб?

Осторожно, будто преодолевая первородный грех в направлении противоположном верному, Рон проколол темноту стволом выставленного вперед автомата.

Другого глобуса у них все равно не было.

Иллари и Парс толчком нырнули за ним. Тьма оказалась сырой и в меру прохладной. Лампы экономными продолговатыми искрами едва подсвечивали макушку свода, разбив коридор на независимые островные государства, которым не было дела до тех кто остался в темноте. Глаза привыкали к скудному освещению. Иллари следовавший по пятам за Роном вдруг ткнулся в его спину.

— Ты чего?

— Прикрой меня, — еле слышно, скрадывая голос за шорохом подошв, проронил Рон. — Не люблю когда в таком деле мою задницу овевает сквознячок.

И вправду немного дуло.

— В каком деле? Что ты мудришь, — начал заводится Иллари взглядом ища несуразицу. Никто не снимал с него обязанностей командира группы и он с той же строгой взыскательностью переспросил: — Проясняй пока я бог знает чего не подумал.

Рон указал на противоположную стену и затем на выступ, узким барьером частично перекрывшим обозреваемую часть коридора.

— Вглядись, — требовательно прошептал Рон:- Камни в стене напротив изрешечены словно по ним жахнули шрапнелью. Там зона гибели, — глаза Рона зловеще блеснули.

Парс присел на одно колено и прицелился в темноту.

— Нет, твоя идея никуда не годится, — остановил его Рон. Памятуя о запасливости Иллари, Рон ткнул пальцем в одиноко торчащий у того из загашника баллончик «Криза» и выдернул его из брезентового кольца.

Бойся-не бойся, а надо.

Мягким стелющимся движением Рон скользнул за выступ и швырнул вскрытый шипящий баллончик с психотропным ослепляющим газом в просечку спрятанного в углублении окна, и зажмурившись отпрянул обратно.

В угольном мешке потайной комнаты всхлипнул захлебывающийся слезами человек. Изнутри послышался треск опрокинутого стула и неистовый, наполненный подлинным страданием гневный крик.

Субординируя ситуацию Иллари первым преодолел барьер. В боевом гнезде на закрепленных в пазах сошках стоял пулемет. Стрелок драл глаза и слепо ползал по комнате не зная куда себя деть. Словно проводив взглядом собственную давнюю вину Иллари выстрелил прекратив метания бойца и щурясь отошел на середину узкоколейки. Зеркало в хитром углублении под потолком позволяло стрелку рассмотреть любого вошедшего под арку. Скудный свет коридора был только на руку находящемуся в потайной комнате пулеметчику, скрывая его позицию глухим тамбуром. Не подавшего условный сигнал ждала участь быть нафаршированным пулями от мозжечка до копчика.

Настоящий капкан.

Космодесантники потрясенно стояли с тяжеловесной подтянутостью и молчали. Они немного застряли вдохнув ничтожные, неуловимые частицы «Криза». Накатившая каменная усталость тушила искры мыслей в мозгу. Сверху капала вода, скатывалась по щеке и затекала под теплое пропотевшее исподнее. Каждый день действуя на свой страх и риск они посылали смерть вдогонку за чужой жизнью и подставляли свою, не видясь на истерию запугивания. Эта мягкая слабость временно вывела их за скобки напластовывавшейся, забившейся в фильтры памяти истомы. У времени много разных избирательных требований к проистекающим в этом объеме вместе с ним людям. Обобщать щедростью оно не имеет желания. Экономить и мельчить, принуждая людей мельтешить, живя не ради пауз осмыслений, а дешифруя упреки чужих настроений. И не попадая впросак, неплохо ориентируясь в повадках и подглядках утонченной подлости. Борясь с неким наступающим рано или поздно чувством неприкаянности, с равной готовностью сражаться или тихо затаиться, рваться вперед или завалиться и спать. Усталое равнодушие ко всему.

Прошло время прежде чем опять что-то стало происходить и опознаваться. Словно из наркоза Иллари всплыл на ватерлинию реальности. Он запрокинул голову, лицо отразилось в зеркале под потолком безобразным расплывающимся блином. Иллари захмелело заржал. Отчужденные лица не бывают довольными в принципе, потому как лишены мужской ненасытности.

Иллари первым оклемался от мозгодробильного действия «Криза». Тихая деморализация закончилась послевкусием, словно рот понуждаемый языком погулял возле ануса скунса. Он завертел головой разгоняя образовавшуюся внутри паскудную темень. Адекватность вернулась. Зомбирующий яд разлагался в организме на безвредные составляющие.

Восстанавливая яростное жизнелюбие, борзость и оголтелый эгоизм бойца, сокрушительно выправляя простой недомогания, Иллари по братски влепил подзатыльники Парсу и Рону.

«Пора, красавцы, просыпайтесь.»

И сатисфакцией получил в ответ пару таких же хлестких затрещин. Возвращение в реальность произошло столь же стремительно как и уход из нее. Жемчужной дымкой блестели распиленные на стыке рельсы упираясь в заднюю стену лифтовой площадки. Космодесантники вошли в лифт как в клетку в конце которой дремал огромный лев. Однозначно и диаметрально противоположно на щитке тлели две стрелки «вверх-вниз». Иллари нажал на «вверх». Тонюсенько царапнув по нервам лифтовая платформа поползла протискиваясь сквозь шахту. Ровный стоялый гул запутываясь глох в пучках извивающихся кабелей. Железные тяги проскальзывали и уходили вниз провожая ржавые разводы стен. Сквозь проволочную сетку картиной в рамочке светился приближающийся последний этаж. Спецназовцы доразмораживались в лифте как в микроволновке. Металлические троса стонали накручиваясь на барабаны. Плато рожало лифт как пресловутая гора-мышь.

Платформа дернулась и оппонируя эхом вдоль открывшегося коридора замерла. Парс стоял на колене и прижав приклад к плечу настороженно водил стволом, готовый стрелять на звук. Эхо поблуждало, поблудило и затерялось меж круглобоких, плотно притертых колон-ракет поставленных на охватывающую каждую кольцом юбку стабилизаторов.

— Ничего себе живут, запасливо, — досадливо щурясь возмутился Парс.

Иллари повторно вдавил кнопку «вверх» и лифт потащило. Боливар мог вынести не то что двоих, по узкоколейке доставлялись ракеты запуска и складировались в шахто приемные жерла. Плато начиненное таким внушительным арсеналом служило базисом для надстройки противокосмической обороны Фракены. Космодесантники оказались в центре точечного ракетно-космического комплекса, являющегося частью целого архипелага подобных целевых объектов, охватывающих все материки планеты в единую систему отторжения внешней угрозы.

Последний толчок и лифтовая платформа, шипя и выпроваживая, с раздирающим скрипом распахнула проволочный каркас дверей перекрещенных ребрами жесткости. Посреди пустого, словно загодя обворованного помещения беспорядочно ползали взгляды лазерных прицелов и все тот же экономно тусклый азимут лампочек по потолку намекал на светлое пятно выхода. Космодесантники вышли один за другим на неподвижный пол и чуть подседая и озираясь опасливо разбрелись.

Им мерещились тени.

Вытянутому помещению не хватало не только света но и резкости. Глянцевый ледок стен и их пупырчатая облицовка юродствовали и выкривляли любое движение. Безнадежно удивительная тишина вокруг настораживала. Соломинками прицелов щекотало нервы. Молчание со стороны охраны объекта становилось просто неприличным. Было душно как в печи и хотелось света как воздуха. В искусственно подстроенной тишине каждый звук казался событием. Спецназовцы миновали большую часть коридора как вдруг оплеуха света стегнула по глазам. Они даже зажмурились загородившись ладонями и плотнее прижались к стенам. Рон спрятал лицо отвернувшись и тут же вскрикнул весь подобравшись:

— Проблемы!

Дальше несколько событий случилось одновременно. Четыре приведения в серой с прозеленью форме деликатно и осторожно, выдумав себя из пустоты, отсохли от стен. У них было одно на всех лицо: нервные кляксы щек, суженные губы, глаза и мысли. Иллари бросился к автоматически открывшейся двери, которая, не иначе, должна была отвлечь их внимание и заклинил ее подставив собственную ногу.

— И не таких под прикроватный коврик загоняли, — возвращая абсолют циничной правоте силы гневно заметил Парс.

Четверка ринулась на двух космодесантников. Замкнутая в тесном пространстве шестерка сомкнула распахнутые объятия гнева. Рон с холодной яростью, стремительным и грузным движением выброшенного вперед кулака, точно пушечным ядром, ударил в грудь нападавшего. Рука с собранными в рубило пальцами метнулась к Парсу. Тот перехватил руку в захват и затем молниеносно ударил головой в лицо.

В бойком ритме прыгающих теней, не допуская в драке, как в своей работе, халтуры и не расходуя лишних сил, космодесантники стоически расчетливо и даже где-то рутинно выворачивали на излом суставы и вышибали из врагов дух. Всей натренированной, натасканной до мастерства полнотой власти разгоняя кровь по рылам.

Все же здесь на них набросились технари, ракетчики-зенитчики, а не выученные розыскники силового задержания.

Продолжая убийства и членовредительства они сейчас были самым скверным что может найти в себе человек, чтобы выстоять не надорвавшись презрением от собственной мясницкой работы.

Только один из четверки держался более-менее пристойно. Парсу даже пришлось закрываться дважды блоком от его удара ногами. Но затем он с мстительной жестокостью несколькими ударами вколотил ему в голову степень своего превосходства, отвадив от подобных глупостей.

— Совсем от рук отбились, — повторил заезженную шутку Парс и несколько раз интенсивно сжал и разжал пальцы.

Четыре расслабленных тела оцепенелым азартом остановленного возмездия остались лежать на полу и в беспамятстве выглядели такими хорошими.

Теперь…

Иллари, стороживший дверь, решительно пихнул ее и топя голову между приподнятыми плечами выкрался наружу. Колыхая студень теней по пупырчатым стенам Парс с Роном помчались к выходу, спеша поймать автоматически захлопывающуюся дверь. Вывалившись в летящий навстречу свет космодесантники сощурились пряча глаза от буйства отглянцованного напалма. Раскаленно и горячо слепило небо. Ошеломленность проходила. С высоты плато каменная крупчатка реки выглядела немного пафосно: огненно-жгучее рассыпное мерцание уменьшившихся до скатного щебня валунов золоченой икрой заполнило распадок.

На обширном плато плацдармом укоренилась батарея. В этом сомнений больше не было. Косыми мысатыми носами многоугольные ротонды колоннообразных стволов поставленные на подземный барабан ракетного арсенала походили на гигантскую корону, зубцы которой украсило светило своим знойным сверкающим пламенем.

Не исключено, а скорее весьма вероятно, что именно этот ракетно-комический комплекс доставил столько неприятностей «Джордано».

Что касается технического персонала объекта повышенной секретности, то они попридержали объявление войны, хотя наверняка прекрасно просматривали вышедшую на поверхность троицу инопланетян.

Хорошее начало держит противника в напряжении и по факту вынуждает его ошибаться. Персонал был близок к пониманию настоящей наглости прорвавшихся к ним диверсантов и мог постоять за себя. Но не понимал что помешало защититься всем остальным кто, казалось, так качественно стоял у тех на пути, но не смог не остановить, не защитить себя.

Как это у космодесантников выходило? На деле ответ прост: невозможно оттоптать ноги тем кто тянется из последних сил и все время стоит на цыпочках.

Мощно, вдрызг разорвав на груди рубаху истлевших туч, сиял обезумевшим болванчиком день. Охотясь за тенями, вытравливал опаляя каждый закуток, обирал круговую поруку леса и ощипывая капли невидимой росы. Копил дождь и сушил из лучемета берега «Крикливой Грэтты».

Война продолжалась.

Батарея хранила тревожное молчание пока приземистый крепыш новой закавыкой не показался из траншеи. Он стал палить куда попало, с озлобленной обреченностью истеря дергающимся в руках автоматом. Десантники разбежались от конвульсирующих очередей, открыв ответный огонь. Рон обежал траншею по большому кругу и, весь напружинившись, изо всех сил прыгнул подхватив подошвами крупинки песка. Перелетая через траншею он ранил и сразил, пуля за пулей, притаившегося там крепыша и приземлившись на другую сторону от толчка потерял слетевшую с головы бандану. От чего его светлые слипшиеся от пота кудри странным узором открыли вспотевший лоб и затылок. Обвалявшись в тысячах каменных крупинок бандана потяжелевшей мокрой тряпкой скатилась на дно траншеи.

Можно научиться воевать, но полюбить войну невозможно ни при каких обстоятельствах.

Словно головешку бросили в костер вышибая искры боли. С натугой Рон поднялся и заскрипев зубами схватился за раненую руку. Ничего больше не хотелось, ни о чем не думалось, но он с неизъяснимым звоном выдрал себя из отупелого обмирания и побежал. Рон стряхнул боль но не отринул ее. С замкнутым на этот замок лицом он блуждал в мучившей истерии сопротивлений. Храня спиной строгую вертикальную суровость он только стал ускорять свой бег.

Другого выхода он не видел хорошо сознавая свой путь.

Лезущий на гору лесной клин освещало наэлектризованное опасностью небо. Безотрадное и чужое. Протяженная дорога вела сквозь сгущающуюся плесень листвы.

Задребезжало пространство. В воздухе уже слышалось глухое бормотание далекого грома. Нельзя было медлить ни секунды. Рон взвинчивал до предела и без того нешуточный темп. Гнал товарищей без объяснений и видимых причин. Вдруг уловив впереди какое-то движение космодесантники парой очередей расстреляли перебегающих дорогу солдат. Вламываясь в лес спецназовцы продирались не жалея ни рук ни ног. Орущая, грозящая кутерьма, где каждая ветка в самое сердце целится.

Найдя расколотое молнией дерево Рон с радостью привалился к нему спиной. Любил он места раненые, уже откричавшие болью: погорелый завал на пепелище, воронку скопившую на дне мутную воду или такой вот словивший молнию ствол. Они были побратимами во всяком мире, потому что ведали о боли ее главную суть. Слепую калечность и убогость без справедливости и милосердия. Такие места не выдавали, прятали, становясь его союзниками. Мстя за собственное страдание чужой здоровой силе.

Замешкайся они хотя бы на несколько секунд и не успеть бы им. Не спрятаться. Белое от слабости лицо Рона было твердо повернуто вверх. Многорогие стволы деревьев качали мохнатыми шапками. Воздух вздрогнул ветерком. Проявившийся вертолет пульсировал как кровоподтек на бледной скуле неба. Звук турбин стал почти невыносимо резким. Серебряным звонким блеском прокатился по небу как изголодавшийся дракон «Соколарис», рванул вершины деревьев и взмыл, поганой визгливой ноткой содрогая слух.

— Щас развернется и заровняет нас как исчезающий вид, — сплевывая, зловеще процедил сквозь зубы Парс, ужимаясь за соседним стволом.

— В нашей профессии за сладкое умереть на работе, — явно по командирски хорохорясь проговорил Иллари выбирая дерево покрупнее.

Длинные поочередные слова предложений не укладывались в лязгающий ритм.

— Вера в идеальную смерть мешает вам добиваться реальных целей. Сегодня такая цель-выжить. Вы не против? Или у кого-то есть иные скрытые мотивы? — холодно одернул их Рон.

Стволы автоматов смутно поблескивали на свету. Глаза темнели комочками тоски. И это было честно. Добровольца не находилось. Тогда решился Иллари и прежде чем кинуться вверх по сопке отдал Парсу свой бинокль и душевно так попросил:

— Не подведите меня, кретины. Там я буду совершенно беззащитен.

— Ты же фанатик и это не лечится, а такие не умеют проигрывать, — прокатил его Парс забирая себе оптику.

Иллари беспомощно погрозил в ответ кулаком и по бульдожьи оскалился. Это получилось страстно, но все равно как-то заискивающе.

Делай что должно и будь что будет.

Живым воплощением молодости и силы Иллари кинулся в новый марш бросок сквозь буреломное криволесье. В лесной мгле скакали адские тени преследователей. Пуля с мягким чпоком сорвала тонкую кору. Обомшелая хрупкая валежина рыжей трухой обдала ногу. Мрачно чернели однобокие, как вырванное перо, деревья. Иллари резко повернул влево. Замшелые, сырые трещины и каменные морщины ступенчато колыхались, будто от камней отлетали души. Шальные пули звонко шлепали потроша мох. Им не везло. Не прерывая движения в выбранном направлении Иллари продолжал неустанно вращать головой. Высокий камень наконечником заслонял подходящее дерево. Иллари присел у основания камня. Он подождал пока утихнет клокотание крови в ушах, вскинул приклад «хеклера», плавно поднял и выровнял ствол. Перебегая от ствола к стволу к нему приближалось человек шесть. Треск ломающихся сучьев ничем не уступал выстрелам. Единым мощным скольжением передергивающегося затвора Иллари прицельно точно укоротил расщепленный тропою подлесок и вместе с ним заставил упасть двух первых бегущих преследователей насквозь прошив тех очередью. Мгновенно начавшаяся спорадическая стрельба ничем ему не повредила. Перепрыгивая через коряво косые струпья корней и теряясь в бурьяне Иллари обогнул вздыбленную скалу и воспользовавшись выступом, что было сил, толкнулся не чувствуя земного тяготения совсем, пружинисто взмыл вверх. Внутренний крик страха стегал по летящим ногам. Коротко чиркнув по небу Иллари «Тарзаном» врезался в ажурное решето ветвей.

Пронесло…

От удара сердца до следующего напоминания что оно у тебя есть успеваешь подумать что ты уже умер.

Проламывая сучья Парс утоп накрытый зеленым валом. Ветка, залепив хлесткую пощечину, едва не сорвала его на щербатые зубы торчащих внизу камней.

Боль делала его бдительным и злым. Боль жалела, соударяя дрожащие струи жизни. Он едва мог дышать от охватившей его темной ярости и перестал оползать, вцепившись в суковатые ветви и застряв, радостно исступленно застыл в мешанине сучьев. Огромное как облако дерево дробило свет будто прокачивая его сквозь пышущую зелень листвы. Парс нащупал подошвами упругую и прочную, растущую достаточно параллельно земле, ветку. Пыльца вязала оскоминой оседая в глотке и он едва сдержался чтобы не прочихаться. Парс скорей разгреб чем отодвинул густое шелестящее многолистье, насколько хватило длинны его немаленьких рук, и склонился вниз. Пристальный взгляд отделил незатронутые его падением ветки и цветы от рыскающей по сторонам четверки уцелевших преследователей. Тропа под их ногами была так прихотливо ломка и коварно узка что им, в конце концов, пришлось двигаться гуськом. Попытка идти не только осторожно но и бесшумно в реве покрывающих все турбин выглядела неподобающе комично, свидетельствуя о растерянности потерявших объект преследования солдат.

Их минуты были сочтены.

Двигающийся с другой стороны каменной гряды Парс пережидал пока четверка не подошла достаточно близко чтобы услышать его нахальное: «Эй!»

И пошла потеха.

«Соколарис» завершил боевой разворот. Пилоту удалось заметить очень коротко, в просвете между сплетенными ветвями крон, точно сквозь щелкнувшую диафрагму старинного фотоаппарата, бегущего одиночку и скачущую за ним по пятам группу из нескольких человек. Один поворот головы и подключенная к нашлемной системе целеуказания комплексная прицельно-навигационная система направила подвижно разворачиваемую счетверенную пушку на турели к групповой цели, отдав предпочтение численности. Пилот получил разрешение от эскадр-командера Роззела на ликвидацию вражеского отряда. Обзорно-прицельная система позволяла уничтожить малоразмерные цели в любых погодных условиях.

Очень компетентно, без пропусков, как шинкующий зелень нож по разделочной доске, застучала пушка. Сверкая блестящими лопастями под оглушительный рев турбин поворотливая махина с громыхающим стрекотом сосредоточила огонь прямо на бегущих. Многоствольная скоростная пушка укрепленная на носу «Соколариса» стреляла снарядами калибра 28 мм. Целые деревья исчезали в вихре расщепленных обломков. Они были помолоты, точно их пропустили через барабаны дробилки невероятного размера. Камни и почва как будто испарялись, кипя и вздымаясь в верх, и разлетались пыльным туманом. Орудийный огонь широкой полосой вспахал сопку, калеча и убивая всех подряд с умопомрачительной скоростью. Кое где выглядывали вцепившиеся в землю зазубренные пеньки. Чудовищную выемку обволакивало сизое струящееся полотенце дыма.

Хватаясь обеими руками с налитым кровью лицом и борясь с легкой дрожью в конечностях Иллари взобрался на верхушку облако подобного дерева утыкаясь макушкой в самое небо.

Схлынувший вихрь и временное очень короткое спокойствие запугивания. Вновь закричали кружащиеся в небе птицы рыдающими, изумленно тонкими голосами. Словно горячий искрящий сгусток страха прокатился до самого ракетного бункера. В образовавшейся просеке курящийся смрад попыхивал вспышками в чернеющей пыли и ярцал тлеющими головешками. Рубильно-дробильная пустошь зачесом обглодала пологий склон сопки и бороздящийся одутловатый след заканчивался церемониальным танцем зависания летающего стрекочущего вандала на краю каменной реки.

Возможно его больше никто не прикрывал. Вполне такое могло быть. Но звездные десантники своих не бросают. Мертвых или живых. Все равно. Недоверие к своим-самая смертельная болезнь для солдата. Превыше всего унижать сомнения очеловечивая суть. И нет других путей кроме как сквозь себя.

Оставляя след на чистом вылизанном ветром небе «Соколарис» сделал широкий спокойный разворот. Винт гудел как круговая пила. Вертолет то вздымался вверх, то опускался прямо к верхушкам деревьев. Воздухозаборники турбины нависали над кабиной пилота. Двигатель помещался в верхней части фюзеляжа под главным ротором и образовывал что-то вроде горба. Выпуклые фонари из бронированного стекла выглядели как злобные глаза стрекозы. Огромная смертоносная машина парила над плато. Через диоптрию кабины уставился вертолетчик.

Обрекая.

Осторожно внутренне замерев Иллари включил застроченные в телекомную ткань хамелеонку трансляторы маскировки и исчез врисовываясь в типаж обросших листвой ветвей. Рев турбин угнетающе действовал на психику, но он пытался припомнить баллистические таблицы.

«Соколарис» вдруг прожорливо кинулся и его как бы стерло с лазорево-голубого небосклона. Вертолет неистово пронесся, в голь вырубая залпом счетверенных пушек попадающийся на пути лес.

Никому не удержаться под таким огнем.

Яростное биение полыхающих очередей прервалось столь же внезапно как и вспыхнуло. Воздушным водоворотом от лопастей Иллари едва не сорвало с вершины метнувшейся макушки. Небо колыхалось туда сюда разогнавшейся качелью, падало с бока на бок, будто пыталось сложить пополам горизонт. «Соколарис» плеснул в глаза отраженным от стекол бликом белого солнца. Дерево по молодому гибко качнулось, словно уклоняясь от проносящегося вертолета. Ветки, обжигая ладони, рванулись из рук и Иллари с воплем кувыркнулся через все небо несколько раз туда и обратно. Припадочно ревущий «Соколарис» пошел на разворот. Вершины глухо шумели, а Иллари, которого сволокло, с трудом переводил дыхание в звенящем вопле ужаса, чудом удерживаясь за гнущуюся развилку ветвей. Подтянувшийся Иллари перемогая травлю разума обхватил ногами манишку дерева и волна ярости затопила суетящийся страх. Голова гудела и пульсировала как второе сердце. Он чувствовал себя потным насекомым на подкидывающемся крупе скачущего галопом жеребца. Сложный хлесткий ритм и причудливая игра мельтешащего света и теней. Иллари путался в затейливом переплетении ветвей, но с опасной высоты все было отлично видно как на ладони.

Подпрыгивая, коробка броневика вылетела на самое открытое место и словно опомнившись, слегка занося зад, резко затормозила. Остановившись на пол дороги броневик стряхнул с покатых бортов ошалелый десант и испуганно замигал фарами.

В жестокой отчаянности боя бардака нечаянности и предрешенности опускающегося молота бойни хватало с избытком. Не вырвавшись из жестокой огненной свары искореженная железная коробка второго армейского броневика попала под сокрушительный замес пушек «Соколариса». Уткнувшись радиатором в глубокий ров, истерическим кривляньем рыжего пламени догорала покореженная броне машина, которую сорвало на обочину дороги. Смерть под огнем своих-печальная реальность войны. Оба спешащих на подмогу броневика с десантом буквально чуть чуть запоздали с телекодируемой связью опознания. Этого «чуть» как раз и хватило для трагедии, возводя нулевую вероятность ошибки в степень солдафонского головотяпства. Разбрызгивая шипучие взвивающиеся в небо искры и маслянистый дым, прорезая горячие плеши трескучей сухой травы, ненасытный огонь выедал внутренности армейской машины. Перебежками с финтами уцелевшие солдаты веером разбегались деморализованные ошибкой пилота. Испуганно сторонясь они выворачивали в верх шеи и их страху мрачно вторило эхо.

Поднимая гейзеры пыли, разметая и расшвыривая ветки, сучья, кору и дерн «Соколарис» надвигающимся ужасом кинулся на них из света как из темноты. Дерзко озорничая и бешено монохромно блестя, как огромное с выпуклыми глазами насекомое, вертолет кружил точно куражился над беспомощно бегающими людьми. Он походил на сотворенное колдовством чудовище. Силой злобной и непобедимой.

На висках бульдожьего лица Иллари вздулись вены. Ладони горели будто ему пришлось ходить на руках по раскаленной плите. Ветер гнал в лицо, подстегивал его. Какие-то секунды он смотрел, лихорадочно осмысляя. Как на экзамене по войскам и вооружениям Фракены Иллари, томительно щурясь, стал вспоминать тактико-технические данные вертолетов типа «Соколарис».

«Лопасти несущего винта выдерживают многократное поражение боеприпасами малого и среднего калибра. Повышенный моторесурс и боевая живучесть. Наиболее важные системы машины дублированы на оба борта. Даже оплетка проводки выдерживает прямое попадание автоматных пуль. Конструкция фюзеляжа представляет цельно металлический монокок. Ванна броне кабины пилота выполнена из 10-миллиметровых листов алюминиевой брони. Лобовые стекла представляют прозрачные силикатные блоки толщиной 45 мм. Питание пушек ленточное, двухстороннее из двух патронных ящиков. Гибкие не перекручивающиеся рукава избавляют от перекосов патронов и их заклинивания. Благодаря селективному питанию пилот может выбрать тип снаряда (бронебойный или осколочно-фугасный) непосредственно во время боя.»

«Соколарис» вибрировал бликами на стыке бронированного стеклянного колпака и камуфлированного овала фюзеляжа. И без того страшный нос уродовала турель с укрепленными на ней крупнокалиберными пушками. А под короткими кургузыми крыльями свисали ракеты и торчали дополнительные скорострельные пулеметы.

В крови жарко пылала убийственная ярость. Иллари закусил губу прогоняя внутреннее поскуливание. Его вершина клонясь тянулась в поисках прикосновения к соседним кронам, ища защиты от надвигающейся сверху винтокрылой машины.

Очередь выдаст его, но пули будут отскакивать от лобового стекла как бесформенные дождевые капли, не оставляя даже крохотных царапин. Мороз продирал до костей, а сохнущий пот в уголках глаз щипал и стягивал кожу. Словно овеществляя заклятие, Иллари рычал от досады и беспомощности но держался. Он весь как бы сплотился, обобщая невольный ужас неожиданно сорвавшейся с губ детской обзывалкой:

— Геликоптер воздух портил.

«Соколарис» неуязвимо поблескивал броней. Закладывало уши и еще что-то… вывихнуто само устраняя чувство реальности.

Иллари надломил кончик ветки. Просто так. Чтобы вернуть себе некую правомерную категоричность рассуждений и внятность окончательного ответа. Тотальная забота о безопасности «Соколариса», как всякая сложно конструктивная идея, должна таить в себе точку порочной слабости. Пунктик. Ахиллесова брешь. Загоняя неминуемый страх настолько глубоко, чтобы он не мешал думать и принимать решения и, в то же время, использовать этот страх для быстроты действий. Иллари, под свесом зеленой кровли, перекинул руку через ветку и повис на изгибе локтя, отстегнул магазин и опустил его в пустой нагрудный карман разгрузки. Вынув из подсумка новый магазин с особой маркировкой защелкнул его в узкую прорезь снизу.

Порядок без оглядок.

Резко оттянул затвор на себя и отпустил, дав возвратной пружине вернуть затвор в первоначальное положение и дослать патрон в патронник.

Стволы турели, от замка до замка, поворачивались на сорок градусов. Иллари находился в зоне охвата пушек «Соколариса».

Выцеливая в прозор между ветвями, как следует упершись плечом в приклад, космодесантник задержал дыхание и потянул спусковой крючок…

Не всякая дверь открывается в обе стороны. Кое что случилось не так. До этого невесомо содрогаясь, покачивающаяся махина вдруг вертикально ускорилась, показав тучное брюхо, и поменяла направление движения. Рокот лопастей, как эхо обвала, бесновался, сотрясая воздух. Свистящий рев турбин как бы оползал отступая за кромку плато. Лицо Иллари сделалось серым от усталости и досады, заостряя резкие черты лица. Охваченный ногами ствол под порывами ветра постанывал.

Грянуло. Полыхнувший внизу взрыв гранаты расшвырял троих вспышкой неистового пламени. Оптимально согласуя быстроту реакции с требованиями момента, проявившийся весь в пыли и копоти Парс задействовал подсветку, забежав со стороны солнца и прежде чем уляжется дым взрыва стал гвоздить из «хеклера». Парс бежал, сутуля плечи, вверх по уклону сопки. Вздымая грунт и разбрасывая вокруг себя шлейф гари, точно голыми пятками по пышущему поджаристому караваю. По нему с земли открыли ураганный огонь, долгий как не до выдернутый зуб.

Иллари замер, прищурился придавив приклад скулой к плечу. В небе еще качалось эхо взрыва пробитое закручивающимся ревом возвращающегося «Соколариса».

Парс обрел позицию за камнями. Несколько выстрелов. Он не позволял противнику приблизиться, жестко нейтрализуя движение. Парс взбежал уже на подлете «Соколариса» по ломаной тропе и спрятался за самым огромный из доступных камней. Хлопотливая стрельба солдат приобрела уверенность но не точность. Нескончаемая стрекотня напархнувшего вертолета бравурной мелодией двигателя не вязалась с истеричными взвизгами отскакивающих от камней пуль. Вертолет стал соскальзывать по наклонной линии, продолжив полет на предельно малой высоте, и претендуя на соло в охоте на человека.

Иллари был предельно внимателен целясь. Усталость от оружия которое приходилось держать на весу потекла в локоть. Плече измученно хрустнуло в суставе.

Парс был просто молодцом. По другому подманить, подобраться к вертолету на расстояние удачного выстрела было невозможно.

Одна из основ снайперского выстрела в умении стрелять между ударами сердца. В момент размышления: стоит ли продолжать борьбу за жизнь или покончить все разом и остановиться совсем. Момент чистого уравнивания всяческих шансов, не сопоставимых по возможностям сил и энергий.

Подбородок лежал низко, врезаясь в изгиб приклада. Иллари мягко выбрал захватом пальца мертвый ход курка. Холодок подморозил кончик пальца.

Рокот вертолета и ужасное завывание турбин.

Иллари почувствовал как душа его словно цепенеет. Глаз сделался зорче, а движения предельно короче от точности исполнения. Он отрешился от всего вокруг, настраиваясь на колебания вертолета. На его блуждания и рысканья, на убийственную серьезность его возможностей. Что он мог противопоставить этой мощи? Так немного, что шанс казался насмешкой.

Шерстинка целящаяся угодить в ноздрю летящему в прыжке волку.

Качаясь на вершине дерева Иллари висел против надвигающейся грохочущей лавины и почувствовал как у него внутри поднимается паника, готовая поглотить его целиком. Стараясь жить в одном с ним ритме, проживая каждый кач вертолета как собственную жизнь он замер, боясь спугнуть с мушки входную восьмерку воздухозаборников, максимальное приближение которых отработал с земли Парс.

Символ бесконечности и остановившегося времени.

Ужас спускового крючка от мягкости поведения которого зависит даже не жизнь, а череда жизней.

Ветер рвал ветки деревьев и тормошил листву.

«Соколарис» тускло поблескивал как селедка в рассоле.

В этот момент они друг друга и увидели. Из под переливающегося колпака шлема торчали чисто выбритые скулы пилота. Он был скуластым зрелым мужчиной. Суровым и жилистым. Его взгляд был бездонным, сухим и колючим как поросшая кактусами пустыня. Никакого удивления на безмятежно безжалостном лице. Все решаемо. Пустыня верила в миражи, сглатывая как подачку несколько оброненных секунд. Их взгляды, глаза много говорили другому, но внутри между ними было непроницаемое молчание. Пустыня остановившая движение песчинок в опрокинутых на бок песочных часах.

Думать еще означало бы медлить. Иллари погасил всякую мысль, сдерживая вибрацию костей и дрожание нервов. Не головой а сразу всем телом помогая стволу угадать верное направление и совершенно расслабляя закрепощенную до того руку.

Вертолет накатывался, коварный и неодолимый как сон.

Иллари на мгновение почувствовал сопротивление под пальцем спускового крючка и следом прозвучал неслышный сквозь рев пропеллера выстрел.

Только отдача.

Удача или неудача?

Куда он метил-туда и попал. Самовыражаясь в этом своем нашептанном попадании и внутренне обмирая от этого везения. Огромный, вращающийся с бешеной скоростью пропеллер с выпуклой коробкой ротора и шарообразным обтекателем под втулкой несущего винта выбросил искры как бенгальские огни. Двигатель взвыл дурным голосом.

Короткая звонкая боль.

Взвывший от раны двигатель-калека начал захлебываться и сбоить, а из труб вырвалось пламя с дымными выхлопами.

Маркерная пуля прошила фасеточную крышку воздухозаборника и повредила турбинную лопасть. Каждый следующий патрон следовал за маячком маркера как по наведенному мосту. Брызнувшие осколки разбалансировали турбину и в считанные секунды вызвали сильнейшую вибрацию двигателя. Лопатки лопастей молотили как водобойное колесо под струей хлещущей воды, заглубляя разрушение, разрывая лопатки ротора на осколки и губя сердце «Соколариса».

Адреналин бурлил в крови Иллари, восторг и страх кружили голову унося его ввысь на орлиных крыльях. Его ошалелый крик потонул в нарастающем вое турбин:

— Распишись в получении!

Вертушка с обрывом протаранила верхушки деревьев зарываясь в мешанину срубленных веток. И вертящаяся мельница с лязгом ударилась о камни, разлетаясь на куски, заставив солдат распластаться на земле. Гулкий, тугой звук упруго дернул чащу, полыхнув драконьим дыханием взрыва. Вырвавшийся ветер громадным языком промял и проутюжил деревья. Черной расплетающейся рыхлой косой реял дым. Плотное облако сажи низко разрасталось над землей.

Крепко пахла трава. Бязевые ветки неумолимо сомкнулись заслонив разорванные взрывом небо над головой. Стрельба утратила сосредоточенность и крутилась, ища поддержки вокруг места падения «Соколариса». Рон лежал тихонько, линялым позабытым под елочкой подарком с сюрпризом. Он вколол себе обезболивающее и наспех перемотал рану на руке. Падение «Соколариса» было событием экстраординарным, помогая осуществить напрямую независящую от него возможность.

Не всякая дверь открывается в обе стороны. Дверь в ракетный бункер открывалась только изнутри. Подрыв, как крайнее решение, мог привести управляющее оборудование в негодность и был исключен. Остановившиеся на закрытых створках глаза Рона вдруг шевельнулись. Дверь приоткрылась. Его величество «случай» ждать себя не заставил. Узко, не переступая порога, позерски выглянул наружу молоденький техник, сделав неуютным все из того на что рассчитывал. Так и не расшифрованный рисунок его любопытной ухмылки стерилизовала пуля, схлопнув модель его мира пробоиной чуть левее излома тонких губ. После попадания любопытного техника отбросило на дверной косяк. Падение этого парня требовало особого контроля. Рон выскочил из своего естественного укрытия и не жалея сил рысью преодолел разделяющее их расстояние. Мертвое тело осело переломившись на закрывающейся двери, но оставив проход открытым.

Коридор был пуст и столь же мрачен как и в прошлый раз. Сыпки на стенах растягивали морок одинокой тени. Не выпуская из рук взведенный еще теплый от выстрела «люгерт», Рон тихо приговаривал:

— Пойди найди ту стеночку.

Мертвенно бледные огоньки на потолке отражались и перетекали сами в себя, недосягаемо запечатывая помещение глянцевым коконом. Потайная дверь ракетного центра управления как бы отсутствовала, но была. Четверка отслоившихся от стены потасовщиков не могла взяться невесть откуда. Вот и на полу остался впопыхах не начисто оттертый след кровавого потека. Рон остановился, примеряясь к месту, и зажмурившись боднул изумрудный перекат стены.

Любое дурное дело, по обыкновению, не хитрое. От боли глаза полезли на лоб. После попытки пробить черепом стену на зеркальном блике остался мазаный след, оскорбив в лучших чувствах страсть к познанию. Замочек от двери каким-то определенным образом увязывался с мозговой деятельностью. Рон не преодолел фантомную условность стены в собственном сознании и был наказан. Он поднес руку к припухлости на лбу:

«Подсознание-материя тонкая, а голова-она своя».

Рон грудью почувствовал как в районе солнечного сплетения приспосабливается прицел чужого оружия. Не буквально. Нет. Опосредованно. Через преграду, на другую сторону которой он и стремился. Рон отошел подальше, расставив руки пошире, готовый повторить попытку, как вдруг услышал отдаленно завывающий хоровод, быстро становящийся оглушительно пронзительным. Рон побежал к выходу из бункера и замер, задрав голову вверх, сделавшись бледнее мертвеца под ногами.

Стая ощерившихся «Соколарисов», похожих на огромных уродливо горбатых комаров с короткими подвижными жалами впереди, так мгновенно вынеслась из за верхушек деревьев. Расталкиваемый их лопастями раскаленный воздух расходился волной, подтверждая насколько опасно принимать желаемую победу за действительную. Морозная стынь продирала кожу от этого нарастающего гула. Вертолеты словно пережевывали разогретый блин пространства, быстро откусывая от края и приближаясь к середине.

Рон жадно метнулся обратно к отливающей блеском стене. Тест на сообразительность был прямо перед ним. Рон отвел глаза, зажмурился и так, на всякий случай, представил себя просачивающейся в щель ленточкой дыма. А разрез. Здесь нет никакой преграды. Его событийная составляющая как бы отсутствовала. Узко ограничив сознание, стараясь быть не в себе, прекратив узнавать и быть узнанным, Рон миновал проточность ложной стены. Истаявший провал.

Стена пропустила.

Он уже внутри.

Рон открыл глаза. Резкое, слепящее, безрадостное сияние. Белое, залитое светом и забитое оборудованием помещение без теней и оттенков. Почти рай живущий по правилам ада.

Рон не успел среагировать на выстрел…

… лицо обдало угарным жаром…

… нетерпеливый выстрел в упор…

… пуля скользнула по височной впадине…

… каленый блеск сплюнутой возвратным механизмом гильзы…

Знакомство пули с человеко крайне мимолетно.

Уже клонясь и падая, он, в одну десятитысячную секунды выбил из направленной в голову руки пистолет, не дав повторить выстрел. Не выпуская убийцу из повиновения Рон совершил инерционный бросок и движение на добивание. Схватил голову с выпученными на него сверкающими белками глаз и бросил эту башку в пытающегося выстрелить второго противника. Техники повалились друг на друга и оставшийся стоять Рон холодно выстрелил два раза.

Все береглось, притаившись и замолчав, только едва слышно попискивало и гудело работающее перемигивающееся оборудование. Рон обогнул без выстрелов все помещение. Он быстро нашел главный экран. Рука упала на высветку задающего блока. Многофункциональный дисплей в том числе управлял и системой наведения. Рон откинул процессорную панель и опустил светящиеся пучки сектрального наведения. Сверкающая высоко в небе медуза, смахивающая на люстру в переливающемся мерцании послушно осела над плато, сделавшись похожей на силовой колпак защиты. Рон отложил пистолет, отключил систему распознавания «свой-чужой» и с хрустом повернул пульсирующий огоньком ключ. Скользя спиной по гладкой стенке прибора Рон расслабившись неторопливо сел, бессильно бросив между колен руки.

Ему сделалось скучно.

С такой технической поддержкой ничего не решалось на глазок. Мысатые стволы многоугольных ротонд раскрылись как раковины огромных устриц. Система наведения зафиксировала массовое нарушение непрерывности ярусов защиты. Кит, на котором стоят слоны и черепаха удерживающие на себе мир, шевельнулся, и форсированный импульс выбросил в небо седые столбы бушующего огня. Ракеты закручивались смерчами и уходили в высь дымными шипучими трубами.

Разя небо насквозь.

Нацеленно и безжалостно дымящиеся ракеты поднимались вверх как змеи факира, апокалипсируя на ново заданной Роном высоте. Змея родила ежа и вспышка темно-красного огня вздела вертолет. Один, второй третий… тяжело ухало и залп шел на повтор. Малые высоты для ракет такой дальности были гибелью на старте лишь уплотняя зону поражения.

Посылы смерти пытающие чужую жизнь.

Звенья из трех машин пробовали уклониться, в сложном развороте пересекая наклонные обвисающие столбы проносящихся вниз подбитых машин. В маслянистую пелену разрастающегося пожарища. «Соколарисы» разваливались на конструктивно недопустимые клочки и фрагменты. Они напоминали рассыпающиеся в воздухе коробки спичек роняющие плоскости лопастей.

В раз и навсегда.

Под действием реактивного огня чудеса баллистики обездвижили расчищенное небо. Но это там, высоко. Здесь внизу воздух казался сухим как лучина. Дымный чад буйным кадилом дикой вытравливающей туши затягивал места падений «Соколарисов». Уцелевшие солдаты поменяли тактику и теперь старались избегать прямых столкновений, обходя врагов с флангов. Но фланги пылали. Задымленность и стелющаяся гарь становились все более душными и тяжелыми. В двух шагах ничего нельзя было рассмотреть, будто среди бахромы деревьев прополоскали чернильницу. Солдаты тратили время уставая в ненужной суете. Ракетный комплекс перешел в руки диверсантов и с этим нужно было считаться…

Тяжелая листовая дверь скрипуче пискнула и повисла на железных петлях.

— Кто здесь?

Задумавшегося водителя броневика не слишком деликатно рванули за грудки и вытащив из кабины бросили на песок. Чужой палец лег на губы, а ствол пистолета коснулся переносицы. На него смотрели бесшабашно веселые и умные глаза. Они по-кошачьи жмурились. В ушных раковинах подсыхали струйки крови. Парса контузило и в его взгляде жила не прописываемая глубина боли, как отраженные ветви деревьев в потревоженной воде. Он мог убить в любую секунду. Смешливый и чумной.

Задние двери броневика-два его мозолистых тела, плотно захлопнулись. И не успев толком отдышаться Иллари интенсивно зашарил в багажном бортпаке пассажирско стрелкового отсека. Услышав тихий свист Парса он бросился к пулемету во вращающейся башне и стал искать ничтожный намек на чужое присутствие в паутине прицела. Из наползающей гари, которая благоприятно затруднила активный розыск нашей троицы, следуя своим инстинктам, бесшумно выкрался чумазый от сажи Рон. На белобрысой голове это выглядело особенно страшно.

— Ты грязный как черт, — с отеческой мягкостью в голосе приветствовал его Иллари.

— Живя в аду трудно не сблизиться с дьяволом, — не скрывая радости ответил Рон подходя к броневику. — Хотя вы оба больше меня похожи на подгоревшую индейку, — и Рон покосился на Парса.

— Я пэ-по-почти нэ-ни-чего н-не слышу, н-но в-все пэ-п-преккрас-сно вэ-в-вижу, — вымучил из себя Парс, злостью глуша подступающую боль и ударил рубчатой рукояткой пистолета по выпуклому, шишкастому лбу лежащего под ним водителя.

Мотор громогласно ревел теребя вялый заморыш смерча под колесами броневика. Под хлопьями пепла казалось что дорогу присыпают грифельной пудрой. Машина освободилась от дымной черноты километра через полтора. Рон вертел дужку руля, а рядом сидел Парс. Бисеринки пота выступили на его подергивающимся от тика лице. Космодесантники двигались против шерсти. Навстречу пронеслось три бронемашины, одна за одной, спеша к очагу пожара. Видимо пропуск красующийся на щитке угнанного броневика был особенно козырным. Их ни разу не остановили. Едва, по долгу службы, завидев заветную бумажку с изображением зажатого в здоровенный кулак скомороха в рогатом колпаке с бубенцами, кардоные отдавали честь и пропускали без всякой задержки и досмотра.

Иллари заглянул в кабину таща за собой какие-то вещи:

— Я искал чего пожрать, а тут вот, — и он показал ранец, малые саперные лопаты и дополнительные поясные сумки. — Узнаете?

Сомнений быть не могло-амуниция принадлежала им.

— З-зэ-забудь, кэ-ка-а-кая вэ-война без мэ-м-ор-р-одерства.

— Ты не прав, Парс, — стволы по краю дороги просветлели утончаясь и открыли широкий белый песок. Рон притормозил и стал вписываться в змейку бетонного лабиринта:-Все куда по круче будет. Мы ведь не астронавты с негоцией к ним залетевшие а непонятно кто такие. А что недопонимаешь-тем и не владеешь. И если нас изловят, жалить будут в самый пупок. Шантажом и мандражом. В разработку возьмут и копать станут по самую лопатную шейку.

Ветерок веял под одеждой лихорадящим сквозняком. Рон лихо выруливал меж бетонных заграждений как по старой уже знакомой колее, хотя впервые пересекал ее легально. Огонь на броневике взорванном Парсом померк и осел. Брошенные трупы с некой раздувающейся фиолетовой озлобленностью взирали на агрессоров из разных мест. Космы дыма замазывали нестерпимое солнце. Канонада упрямо дрожала теперь вдали. Кто-то упорно продолжал с ними биться без их участия. И от этого было не менее тревожно чем от вида знакомых окопов, запустелых ходов сообщения и курящегося вулканчика развороченной пулеметной точки.

Спецназовцы выпрыгнули из машины, разогнав шерстокрылых падальщиков, которые нехотя взмыв сели тут же караулить добычу. Ветер трепал мех на загривке мертвой ездовой кошки. Обломанные свисающие с дерева оглобли напоминали недостроенную виселицу. Перекошенный короб каретного катафалка зловеще торчал из травы разбухшим слоном. Второй кошары, пережившей такое, нигде не было видно.

Космодесантникам нельзя было отказать в мужестве как и в праве на собственные мысли, хотя их силы давно подошли к концу. Парс утерся, размазав по щекам кровавые полоски. Под ногами хрустели обломки каретного катафалка. Парс опустошенно гонял в себе одну и ту же мысль: «А что если тело Крейга сгорело в том подбитом броневике?». Он всю дорогу думал об этом. Если кто-то еще глубоко в себе скрывал подобные опасения, то слух говорить не стал.

Иллари опустился в траву и поправил задравшуюся порванную юбку, прикрыв ляжки пухляночки. Космодесантники ходили кругами, по очереди натыкаясь на трупы возницы, его благоверной и двух кардоных. Бесполезные махи ногами. Рон со стоном зевнул и вдруг заметно приободрившись пошагал совсем в другую сторону. В светлых кудрях золотом играло солнце. Сначало он наткнулся на переливающуюся шоколадную вафлю одроформы. Поплутав еще немного отыскал и Крейга. Термо поляризованный мешок лежал пристегнутый к планирующим носилкам в глубокой траве, как подводная лодка на дне зеленого океана. Крейг словно дремал на припеке и выглядел куда лучше здешних мертвяков. Подошедшие Иллари и Парс испытали странную гордость по этому поводу. Но были и вопросы. Солдаты с броневика подобравшие их амуницию не нашли тело Крейга? Или не захотели возиться с трупом? Или торопились перевести живых космодесантников в тот же разряд? Сие осталось в тумане домыслов и предположений.

Спецназовцы загрузили планирующие носилки с телом Крейга в броневик, развернули машину и были таковы. На обратном пути качественная бумажка на броне раздвигала любое сторожевое охранение как рыцарский щит.

Они сами где-то ошиблись и свернули не туда. По краям дороги были воткнуты ядовито-желтые треугольные флажки с надписью черными буквами из одного слова «мины». Им пришлось бросить машину и навьючившись пойти пешком. В переливчатом мареве, нарезанные косыми лучами на куски, космодесантники двигались медленно и неуклюже как боксеры в одиннадцатом раунде. Они сбивались с шага, их ноги подкашивались. Трава выталкивала из земли неугодные ей камни. Война не прекращалась ни на минуту. Сквозь шорох таких шагов прорезались зубы скальных пород. Пропахшие грязью, усталостью и смертью космодесантники сами были войной и пахли ею. И где-то в дали слышался неослабевающий лай ищеек. Только будущее могло ответить на вопрос сколько продлиться эта погоня.