Староград

Беззаконие и кексы

05.01.85

. . .

. . .

. . .

— Сэр, у нас новый труп! На этот раз прямо на пересечении Новосалемской и Старостаницкого Бульвара, — не по ситуации бодрый и весёлый, голос сержанта вывел меня из раздумий, в которые я был погружён последние несколько часов.

Однако, несмотря на то, что я всё же вышел из глубин своего сознания, в которые обыденно погружался после обеда, смысл слов рапортующего мне Стечкина я не уловил, а потому переспросил:

— Прости, что?

— Труп, прямо напротив нашего здания, судя по первичному анализу, почерк тот же, что и в делах, посвящённых «Староградскому Мяснику».

— Неужели маньяк снова объявился? Дело уже передали следственному отделу?

— Да, пан, наши ребята уже работают.

— Хорошо. Хотя я всё ещё ума не приложу, какому монстру придёт в голову в такое время столь массово убивать людей?

— Следователь Лоусон считает, что кто-то просто не смог отойти от войны и прекратить убивать, вот и вершит злодеяния под покровом ночи.

— Будь это так, маньяк скорее стрелял бы солдат Ордена, пускай и столь скрытно, а не крошил на мелкие кусочки случайных прохожих хирургическим инструментарием. Старший следователь, видимо, забыл, что на войне ты привыкаешь стрелять только в одном направлении.

— Хотите знать моё мнение, капитан?

— Пожалуйста, Стечкин, рассказывай, хуже точно не будет.

— Я думаю, что это послание, не то нам, не то государству.

— Послание?

— Да. Ну вот сами посудите: все тела найдены недалеко от административных и правоохранительных зданий, все лишены какой-либо части тела, и при этом каждая жертва изувечена уникальным образом, пусть и с использованием одних и тех же инструментов.

— Допустим, версия неплохая, только всё ещё остаётся вопрос, кто сейчас, когда солдаты маршируют по улицам каждые пятнадцать минут и вершат правосудие на местах, способен заигрывать со следствием и правительством? А самое главное, что именно этот кто-то хотел нам донести?

— Мне кажется, вполне могут быть люди, что захотят именно таким образом действовать нам на нервы. Скорее всего, этим может заниматься кто-то из правительства или ОАР. Возможно, что убийц может быть несколько, ибо им как-то удаётся быстро заметать все следы. Всё же мы так до сих пор ничего и не нашли, несмотря на то, что практически все тела были выставлены на всеобщее обозрение. Это... будто бы насмешка над нами.

— Возможно, но почему этот протест начался только сейчас, хотя ещё месяц назад ничего не было слышно? Это какой труп уже, восьмой?

— Девятый. И мне всё же кажется, что это повстанцы активизировались. У них точно есть свой, практический интерес, а их схемы хаотичны и непонятны. Может, головорезы из ОАР захотели умножить хаос на улицах или что-то вроде того.

— Что же, вполне возможно. Ну ладно, возвращайся к работе, а я пока подумаю, как всё подать прессе...

Сержант кивнул и удалился из моего кабинета, хлопнув стальной дверью. Стоило шагам в коридоре стихнуть, как я тут же встал и направился к старенькому проигрывателю, что громоздился в углу, дабы поставить мою любимую пластинку. «Старая Богемия», прекраснейшая композиция, жаль, что утратившая уже былой блеск, ибо написана была в те времена, когда Город света, действительно, горел миллионом звёзд-огоньков, будучи райским садом, настоящим Эдемом нашего времени, пускай и со своими демонами.

Что же с тобой стало, Староград? Думая о былом и смотря на настоящее, волей-неволей хочется выпить; вот и сейчас, под великолепный блюз Золотого Столетия, я не могу не утопить свою печаль по старой Ронии в стаканчике-другом яблочного бренди... Вот она, прекрасная бутылочка, с пленительной жидкостью — ещё один отголосок старого мира.

Однако насладиться вечером в полном единении с воспоминаниями мне, видимо, было не суждено, ибо стоило только плеснуть живительный напиток на дно стакана, как тут же зазвонил рабочий телефон. Поначалу я даже не хотел отвечать, но, подумав о том, что это может быть нечто важное, я всё же удосужился поднять трубку, из которой до меня тут же донёсся обеспокоенный голос Лесовского, офицера, что обыденно восседал в холле и принимал гражданских:

— Пан, прошу прощения за беспокойство, но тут к нам пришла какая-то женщина и очень уж настойчиво просит аудиенции с вами.

— Аудиенции? Вы пробовали узнать, чего именно она хочет?

— Она желает беседовать только с вами, по поводу какого-то очень важного дела. Говорит, что это вопрос жизни и смерти, и только вы можете ей помочь.

— Хорошо, пропусти её!

Уже через три минуты напротив меня сидела низкорослая старушка. Лицо её полнилось морщинами, тем не менее двигалась и жестикулировала она довольно бодро, для своих лет. В костлявых руках бабушка сжимала небольшую металлическую коробку, на которой местами уже проступала ржавчина.

Посетительница, по-видимому из приличия, не решалась первой начать диалог и всё-таки озвучить свою просьбу, ради которой она так рвалась ко мне в кабинет. Поэтому я взял инициативу на себя и спросил:

— С какой проблемой вы ко мне пришли?

Заметно оживившись после моего вопроса, старушка затараторила:

— Господин капитан, я знаю, что моя просьба может показаться странной, но вы тоже человек немолодой, дети у вас наверняка есть, а поэтому, думаю, что вы поймёте меня... — замолчав на несколько секунд, женщина достала из внутреннего кармана своего, поеденного молью, ветхого пуховика маленькую пластиковую банку, вытряхнула оттуда горсть таблеток, проглотила все разом, а затем, наконец, продолжила. — Мой внук, понимаете ли, попал в очень ужасную ситуацию, он мальчик хороший, прилежный, просто...

— Вы пришли просить меня освободить вашего мальчика? — прервал я старушку на полуслове.

— Да, его поймали на днях за вандализм. Но он просто связался с плохой компанией, и вместе они расписали стену в центре похабными надписями, его не должны были посадить надолго. А сегодня мне пришло письмо, что его уже приговорили к шести годам заключения и собираются отправить в колонию-поселение на трудовые работы. Это ведь абсолютно несправедливое и несоразмерное наказание!

— Вы хоть понимаете, что происходит на улице? Вы вообще в курсе, насколько ужасная сейчас ситуация с преступностью в городе? То, что ваш внук всё ещё жив, что бы он там ни натворил — чудо! Вы уже этому факту должны радоваться...

— Но ведь ему нельзя на каторгу! Особенно сейчас. Он же там просто не выживет! Ему всего шестнадцать, и у него всю его сознательную жизнь, кроме меня, никого не было. Как вот он вынесет ужасные условия переполненной тюрьмы в стране, где и на свободных людей денег нет? Я слышала, что там заставляют заключённых работать на каменоломнях и лесоповалах до смерти от изнеможения, а потом просто завозят новых. Такие варварские порядки просто немыслимы в нашей стране!

— Женщина, прошу вас, поймите, старой Ронии больше нет, а значит, больше тут нет и цивилизации. Теперь это дикая земля, где сильный пожирает слабого... Мне очень жаль, что ваш паренёк оказался слабым и теперь стоит на краю государственной мясорубки. Но мы все тут, внизу, рано или поздно в ней окажемся, и я не могу спасти всех, ибо так приближу и свой собственный прыжок в её жернова. У меня, действительно, есть дети, и я не хочу, чтобы они остались сиротами.

Старушка притихла и какое-то время грустно смотрела в пол. Несмотря на то, что моё сердце щемило оттого, что я отказываю в помощи этому несчастному человеку, но что я могу противопоставить всем тем, кто стоит надо мной? Да, я капитан полиции, но теперь правоохранители лишь доедают объедки за коллаборационистами и армией, которые сами, с большим удовольствием, вершат своё ужасное правосудие. Всё уже давно не так, как было когда-то, теперь мы и сами уже не на страже порядка, а просто репрессивный придаток маньяка, стоящего у руля...

Я уже даже был готов выдворить женщину из участка, мотивируя это своей занятостью и тем, что мы не уполномочены решать вопросы дальнейшего заключения, однако посетительница внезапно посмотрела на меня невероятно пронзительно и тихо произнесла:

— Неужели вы смирились?

Эти слова ввели меня в ступор. Действительно, неужели я сдался? Неужели я под старость лет стал трястись за свою жизнь? Я ведь приносил присягу и клялся защищать народ Старограда, а теперь, получается, встал супротив своих обещаний? Боже, эта война, эта оккупация, они изменили и меня...

— Ну что я могу сделать? — спрашиваю я.

— Что угодно, будет лучше бездействия. Жизнь, она ведь не закончилась после этой войны. Да, везде бардак, но разве это повод опускать руки? Так, всё-таки, из него точно не получится выбраться.

— Эх, ладно. Я ничего не обещаю, но всё же попробую вытащить вашего внука. Ну а вы следите впредь за своим отпрыском. Неровен час и уже уличный патруль придётся умолять о том, чтобы отдали его тело.

У старушки моментально навернулись слёзы, и она молча протянула мне маленький листик, где аккуратно были выведены имя и фамилия её внука, а также ту коробочку, которую она сжимала в руках с самого начала нашего разговора. В ней были уложены пять небольших кексов, обильно нафаршированных опилками. Это, конечно, не сравнится с теми яствами, что были до войны, но теперь выбирать не приходится, и такие кексы — пожалуй, самое вкусное, что только можно найти в Городе Света...

«Доблестная полиция всё ещё ищет загадочного убийцу, но не беспокойтесь! На улицах вскоре будет вдвойне безопасней, ибо правительство продляет комендантский час. Теперь перемещаться по ним можно лишь во время стандартной четырнадцатичасовой рабочей смены, с 6.00 по 20.00 (Староградское время)».

Вестник Цитадели, выпуск 10.27.