Спустя тысячелетие. Лунная дорога

Глава 3
ШТОРМ

Страшен шторм при лунном свете, откровенный в своей неприкрытой мощи и грозной красоте!

Рвущий паруса ветер гнал тучи, но не смирил, а еще больше разъярил дикие океанские стада. И с сокрушающей силой неслись они ровными рядами, сливаясь вдали с почти неразличимым черненым серебром. И казалось, что нет между косматыми валами никакой воды, а разделены они глубокими пропастями, ущельями. Будто заснеженные горные хребты сорвались с земных оснований. Крутые их склоны напоминали скаты древних пирамид, испещренных прожилками.

И ни одной птице не пролететь над ними, ни одной рыбе не подняться к перепаханной бурей морской поверхности.

Ущербная, в первой четверти, красноватая луна смятым мячом то взлетала выше мачт, то падала, как бы ударяясь об опасно кренящуюся палубу парусника, успевшего выйти в открытое море. Угрюмые моряки с промокшими повязками или платками на головах цепко держались за штормовые канаты, меньше всего пытаясь сейчас воспринять в смеси мрака и лунных бликов гневное величие Природы.

Рев бури слышен был и в большой комнате с толстыми стенами, отведенной семейству Вязовых.

Люди здесь могли только вообразить, что творилось снаружи.

Но не от шума не мог мальчик заснуть, а от своей разыгравшейся фантазии.

Людям Земли всегда представлялось, что полет среди звезд — высшее проявление отваги, здесь самый отчаянный риск, самая высокая романтика и самые удивительные приключения.

Ребенку же, коротенькая жизнь которого прошла в уютной каюте звездолета, с мамой и папой, жизнь в полете казалась спокойной и тихой, домашней.

Он любил все вокруг себя: и картину с тетей-воительницей на лошадке (совсем как живые!)- мальчик упрямо называл всадницу мамой, хотя волосы у нее были другого цвета. Видел он и множество книг, часто с картинками. Мама и папа читали их ему, хотя книжки были для взрослых. Но больше всего его занимали мамины сказки и рассказы папы с мамой о чудесной Земле, где они будут жить. С настоящими лошадками, птичками, рыбками, зайчиками и другими зверями. Ночью в земном небе рядом со звездочками горит огромная лампа — Луна. А днем восходит Солнце, такое яркое, что никаких звездочек уже не видно! И еще там очень много людей, прямо как звезд в небе, и не все они такие добрые, как командиры и другие дяди на корабле, а всякие разные, даже злые. Таких он заранее побаивался.

Находясь все время среди взрослых, в центре общего внимания, мальчик развивался необычайно быстро и рано научился мечтать.

Потому особенно привлекали его книжки с картинками о море.

Он всячески пытался представить его себе, но детская фантазия не шла дальше блюдечка с чаем, такого огромного, что не видно его краев и в нем можно плавать на кораблях (а не летать). А корабли с «крылышками», как называл он паруса, мальчик просто обожал и моряков, повисших на реях, считал существами необыкновенными.

Можно понять потрясение Никитенка, когда он увидел все это воочию: и море, и корабли, и моряков на мачтах с парусами.

И казалось ему, что он уснул и видит прекрасный сон: мама и папа после дождика, от которого они убежали, позволили ему отправиться в гавань и подняться на корабль, чтобы стать там настоящим моряком. И будто совсем это не сон, а взаправду!

И как лунатик, с открытыми глазами, он поднялся с постели и вспомнил, что моряки все одетые и с платочками на головах. Значит, и ему придется самому, без мамы, натянуть свой костюмчик с капюшоном. Но опускать его на лицо не надо, хотя жаль, не увидят прорезей для глаз, которыми малыш особенно гордился. Но ничего другого, чтобы повязать голову, кроме капюшона, мальчик придумать не смог.

И утешился тем, что потом покажется во всей красе морякам на корабле.

А что он скажет шкиперу? Конечно, волшебные слова: «Брам-стеньги, кливера, фок-мачта, гитовы!» И еще он скажет, что он Колумб, который должен открыть Америку по другую сторону моря.

С этими мыслями мальчик, уверенный, что папа с мамой его отпустили, выбрался на темную площадь.

Никитенок исчез.

Надя еще с вечера заметившая, как он восхищенно прислушивается к беснующей стихии, хватилась мальчугана под утро.

Никита вскочил вслед за ней. Ему ничего не надо было объяснять. Он сразу все понял и поднял всех звездонавтов по тревоге.

К ним сразу же присоединились Диофант, Демокрит и несколько молодых островитян.

— Искать, искать у гавани, — скомандовал Бережной. — Заглядывался там постреленок на корабли!

— Его мать и отец уже побежали в том направлении, — сказал Диофант.

— Мать, отец! Какая разница! Он всем нам родной! Общий, среди звезд с нами рос!

Бежали по площади, как по мелководью, разбрызгивая воду, будто разлетались сверкающие стеклянные осколки.

Остановились у парапета набережной, вглядываясь в предутренний сумрак, смутно различая силуэты кораблей.

Волны, до сих пор лишь набиравшие силу, теперь ворвались в гавань, круша о набережную не успевшие выйти в море парусники.

Хруст обшивок, треск шпангоутов сливались с шумом бури в буйную симфонию разрушения.

Вспененные гребни нависали над парапетом и, обрушиваясь на него, перекатывались через препятствие, растекаясь по площади бурлящими ручьями.

Корабельные корпуса ожили, и горькие стоны их доносились до берега вместе с криками людей. Рушились мачты и, переброшенные через парапет, бревнами плыли по площади.

Море в бешенстве своем вспухло невиданным приливом. Звездонавты бежали по колено в воде вдоль парапета. Он лишь иногда проступал между перекатывающимися через него волнами.

В залитую площадь вплывали обломки разбитых судов. Люди старались поймать их, осмотреть каждый — не держится ли за него мальчик.

И на площади, как в бухте, уже бушевали волны. И то, чего не смог сделать крепчайший металл в своих отчаянных атаках на монолит, теперь взялись выполнить волны. Они набрасывались на скалу монумента с ревом, разбивались и рассыпались в лунном свете фонтанами пенных брызг.

— Хорошо, что хоть небесный фонарь нам светит! — взволнованно говорил Диофант.- Невозможно, чтобы мальчик утонул! Невозможно!- повторял он, находясь уже по пояс в воде.

— Не спрятался ли он в портовых постройках?- предположил Демокрит.

— Не таков он, не таков!- крикнул Никита, когда Галлей задал ему этот вопрос.

— Но ведь он же ребенок,крохотный ребенок!- сквозь слезы воскликнула Надя.

Неизвестно, как Демокрит мог дать знать городу о несчастье, но полузатопленная площадь заполнилась людьми. Они присоединились к поискам.

— Может быть, ребенок перебрался на корабль, который успел уйти в море? Ведь ему так хотелось стать моряком, — предположил Диофант, поравнявшись с Надей и Никитой.

Никитенка нигде не было: ни в низких полузатопленных портовых складах, ни в приморском кабачке для матросов.

— Найдем его, найдем, будьте ласковы! — уверял Бережной, заглядывая во все уголки. — Бравый хлопец! Родителям на радость, но от меня он получит, будьте ласковы!

— Кому грозитесь, командир? Кому? — с упреком ощетинилась Надя, всматриваясь в изуродованный парусник с оборванными парусами и поваленными мачтами.

Вместо ответа Бережной указал на странную фигуру, с трудом различимую при неясном освещении.

Человек стоял по пояс в воде, растопырив руки, и медленно поворачивался, как радиолокатор.

— Вроде «биоантенны», — пояснил Бережной. — Это я надоумил Федора.

Надя бросилась к Федорову, руками разгребая перед собой воду.

— Феденька, родной! Вот когда твой чудесный дар понадобился! Выручай, голубчик! Ведь находили же экстрасенсы потерянных, находили!

— Не там мы его ищем, не там, — обернулся лицом к Наде Федоров.

— Так где же он, где? Скажи!

— Не в гавани. В направлении монумента что-то ощущается…

— Верный вывод, — подхватил Никита. — Он мог забраться на монумент, между скульптурами!

— И бурей любовался, — добавил Крылов.

— Однозначно так! Как это мы не додумались! — воскликнул Галлей.

К памятнику шли по пояс в воде. Волны грозили сбить с ног, иной раз перекатывались через головы людей.

Впереди виднелись фонтаны разбивающихся о монолит волн.

Там ли Никитенок?

И наконец они увидели его.

Мальчик стоял в корабельном ящике и,размахивая руками, кричал, приветствуя бегущих к нему людей.

Но о чем он?

Надя, да и все остальные не поверили ушам.

Мальчик победно кричал:

— Америка! Ура! Я открыл Америку! — И он указывал на монолит, о который волны грозили разбить его «суденышко», всего лишь корабельный ящик с оторванной крышкой. Он был едва ли больше самого Никитенка, своего самозваного капитана.

Шквал ветра еще в дверях ударил и напугал Никитенка. Но еще страшнее ему показалось вернуться назад. Вдруг мама с папой передумают и уже не отпустят его в гавань?

Дождь кончился, оставив после себя огромную лужу.

Мальчик припустил по ней и увидел, как запрыгали под ногами лунные зайчики.

Свежесть воздуха, наполненного странным приятным запахом, позволяла дышать легко и свободно. Так же было, когда Никитенок просунул голову в шлем папиного скафандра и открыл какой-то краник (с кислородом!).

Папа не ругал его, а только посмотрел с укоризной.

А теперь вдруг влетит по-настоящему?

В гавани виднелись смутные очертания желанных кораблей, где он станет моряком. Они поднимают паруса, чтобы выйти в море? Как бы успеть! Они увидят его и подождут, а он скажет «морским волкам» волшебные слова: «Брам-стеньги, фок-мачта, гитовы!» И он твердил их на бегу, чтобы не забыть.

Но увидев, что ближайшее судно, на которое он мог забраться, разбилось о набережную и волна-страшилище перекатывается через парапет, заливая берег, мальчик перетрусил и заплакал.

— Мама! — жалобно закричал он. Но рев бури заглушил детский крик.

Мальчик хотел бежать обратно, но испугался еще больше, потому что повсюду была вода и он сейчас утонет.

И тут он заметил бьющийся о парапет ящик с крышкой.

Это был обычный палубный ящик. Мальчик сообразил приоткрыть крышку. Ящик был пустой. Из него пахнуло смолой и рыбой.

Недолго думая, малыш нырнул в него. И крышку прикрыл. Конечно, там оказалось сыро, но хоть сверху вода не сильно попадала.

Никитенок вовсе не был необыкновенным малолетним героем. Он оказался просто несмышленым, перепуганным до смерти ребенком.

И лежа на мокром дне ящика, он силился проснуться, чтобы рядом оказалась мама и стало тепло.

Мальчик почувствовал, что ящик с ним вместе качнулся и они поплыли.

Стало спокойнее, хотя и качало. И оттого, что снаружи посветлело, стало уже не так страшно. Малыш даже решился откинуть крышку. Луна показалась ему огромной, и он вспомнил, как о ней еще в звездолете Рассказывала мама. И звездочки рядом мигают. Совсем как лампочки на пульте у командиров!

И Никитенок вообразил, что плывет на своем кораблике.

Когда же до него донеслись знакомые голоса папы и мамы, звавшие его, он совсем осмелел.

И не испугался надвигающейся темной скалы знакомого монумента. И совсем это не памятник, а будто бы совсем другое!

Начатая во сне игра, прерванная на набережной, теперь продолжалась, и он уже не звал маму, а победно кричал:

— Ура! Америка! Я — Колумб, я открыл ее!

Через минуту маленький Колумб взлетел в воздух, а потом очутился на крепких папиных плечах, а мама ухватила его за руку, словно боясь, что он опять убежит.

— Вы же сами позволили, — лепетал он. Никитенок еще не осознал и не мог объяснить, какой прекрасный сон снился ему, да и как следует не понял он, сон это был или не сон!

Солнце всходило, осветив множество идущих по грудь в воде людей.

Никитенок возвышался над всеми, торжествующий, гордый.

Но больше всего радовался ребенок все-таки не открытию Америки, а тому, что он снова с мамой и папой.

— Хочу быть моряком! — победно заявил он, любуясь уже яснее различимыми в бухте потрепанными, кренящимися в разные стороны кораблями.

— Будешь, будешь моряком, постреленок, — заверил его Бережной.

Самым удивительным в этом происшествии, пожалуй, было то, что никто не упрекнул Никитенка за его выходку, и, уже в комнате, закутанный мамой в сухое теплое одеяло, перестав дрожать от озноба, маленький Колумб оправдывался перед самим собой:

— Так хотелось посмотреть кораблики, и мне позволили. — Потом, став серьезным, добавил: — Может, мне это приснилось?

— Хорошо приснилось, — утешил его отец.

А дедушка Крылов, второй командир, задумчиво глядя на внука, сказал:

— Не приснились тебе, Никитушка, корабли и волны выше мачт. Все это ты видел.

— Видел, видел! — обрадовался мальчик, теплее закутываясь в одеяло.

— И впрямь он для нас Америку открыл, — обратился Крылов уже к окружающим.

— Для меня это открытие заключено в тех генах наследственности, которые проявились в мальчике. А ведь это дар наших общих предков, — с восхищением в голосе заметил Диофант.

Надя никого не слушала, торопя Никиту скорее согреть как-нибудь ребенка.

Она осталась с мальчиком, пока тот не заснул, и вернувшийся со скипидаром Вязов застал ребенка уже спящим.

После бессонной ночи и пережитых треволнений Никитенок спал сладким сном, непробудным, как у Спящей Красавицы из сказки; и, как в сказке, все вокруг, казалось, должно было замереть, даже дождь, если б он пошел, превратился бы в хрустальную стену.

Но вместо хрустальной стены у постели застыли Надя с Никитой, не отрывая глаз от разметавшегося во сне мальчика, который, быть может, во сне опять становился «настоящим моряком».

— До чего же тупым чурбаном может быть человек! — произнес Никита.

Надя вопросительно посмотрела на него.

— Нужно нечто вроде светопреставления, чтобы он по-настоящему почувствовал себя отцом. Понял, как дорог ему собственный сын.

— Собственный? — тихо спросила Надя. Никита усмехнулся.

— Надеюсь, красная лампочка у меня на лбу не горит? Но все равно скажу: не отчим я ему, не приемыш он мне.

— Сын? — подсказала Надя. Никита кивнул.

Надя отвернулась, что-то смахнула с ресниц:

— Придется и мне признаться, что никогда в этом не сомневалась.

Никита опустил голову и добавил:

— Что ж, и я признаюсь. Знал я, что ты догадываешься.

Надя покачала головой.

— Догадываются умом, — грустно сказала она. — Здесь что-то совсем иное…

Мальчик вздрогнул, зашевелился.

Надя нежно положила ему руку на всклокоченные волосенки, не успевшие высохнуть.

— Вот это важно, а остальное… — И она отвернулась.