Специальный агент преисподней

ГЛАВА 13 Наши ряды редеют

Что являет собой Святая Русь древнекиевская парящему под облаками остроглазому соколу?

Безбрежные зеленые просторы дремучих лесов, посеченные густой голубой сеткой изобилующих рыбой рек и ручейков, седыми от пыли ниточками торных дорог да неестественно правильными латками крестьянских полей. С севера, сердито насупив снеговые брови, с укором смотрит вслед ему седой как лунь утес-великан, с юга доносится до него вой сухих ветров, словно предвестник набегов диких кочевников, да горький запах полыни. Там распростерлась степь, где лишь каменные бабы следят за полетом птицы. Пустынно и безлюдно… Но нет, и там уже протянулись нитки дорог… Словно муравьи, для которых муравейником стала вся матушка-Земля, всюду снуют двуногие цари природы, еще не осознавшие этого, но уже вовсю стремящиеся к господству. Где лестью богам, старым и новым, где огнем и топорами, они кроят природу под себя. Дымят корневища древних лесных великанов на месте расчищаемых под поля лесов. Пересыхают запруженные плотинами реки, зловонием задохнувшейся в илистой жиже рыбы наполнен воздух. Ошалевшие от такого изобилия стервятники обжираются до такой степени, что не в состоянии двигаться. Звенят топоры, взвизгивают пилы, и сучковатая древесная плоть уступает напору, ровными бревнами ложась в стены срубов. «Здесь будет город-сад…» Вот только место ли ему здесь?

Возможен ли другой, не столь варварский путь к владычеству? Можно ли не покорять, а приручать? Не палкой, но хлебным мякишем?

Такие вопросы по большей части возникают на подходах к пропасти: прохудившийся озоновый слой, повышенный уровень радиации и загрязнение окружающей среды. Недаром народный опыт гласит: «Покуда гром не грянет – мужик не перекрестится».

Но разве это интересует небольшую хищную птицу?

Вовсе нет, в сокольей душе лишь наслаждение властью над струящимися под крыльями упругими потоками воздуха да мечты о неосторожном пушистом грызуне, разморенном припекающим солнышком.

Не дано пернатому понять величия увиденного с высоты, ведь он с ним одно целое…

Человек бы постиг, но покамест он смотрит в ином направлении. До изумленного возгласа: «Какая она маленькая!» – века и века. Человек сейчас видит над головой густые кроны дубов, вязов и буков, плавное кружение сокола в небесной глубине, кучерявые облака, которыми боги отгораживаются от пытливых взоров своих творений.

– Красота-то какая! – раскинув руки, обронил я.

– Ага,- чавкая, согласился Панса,- вкуснятина.

И все величие момента ухнуло под копыта скакунов. Поднятые в порыве восторга руки опустились, огни в глазах потухли… но остался щемящий, едва-едва ощутимый трепет в груди. Тот трепет, имя которому: любовь к родной земле. Позевывая и роняя бурлящую слюну (попади она на кожу – быть ожогу), над нами пролетела массивная туша двуглавого дракона. Едва не задевая непомерно раздувшимся брюхом верхушки деревьев, дракон скрылся из виду, оставив после себя терпкий змеиный запах, от которого мороз пробежал по коже.

– Дракон?! – не веря себе, воскликнул Дон Кихот.- Но их же не бывает!

Интересное замечание для человека, одно воспоминание о котором повергает мельников в холодный пот. Они им пугают непослушных сорванцов. С кем он тогда сражался? От чьего жестокого плена освобождал принцесс?

– Это не тот, что по мне пробежался? – спросил я Добрыню.-Ты-то его лучше разглядел… Хотя и преимущественно сзади.

– Не тот,- уверенно ответил богатырь.- Это двуглав рогатый, он траву жрет, а тот огнедышащий был, трехглавый.

– Так, может, кто одну башку отрубил? – не сдавался я, горя желанием отомстить. Впрочем, не очень яростным, учитывая размеры возможного противника. Такого из гранатомета в лоб – и то лишь контузишь. Уж очень зверь серьезный.

– А рога откуда? У Змея Горыныча их отродясь не было.

– Может, успел поджениться, а уж головные украшения целиком заслуга избранницы его сердца? – пошутил я, поняв, что погони с битвой не будет.

– А это не больно? – заинтересовался рыцарь печального образа.

– Что?

– Когда рога растут?

– Женишься – узнаешь,- пообещала Ламиира.- Или не узнаешь.

– Жениться? Мне?! – возмутился Дон Кихот.- Никогда! Мой неземной идеал – несравненная Дульсинея Тобосская. Чистый цветок среди иссушенных зноем без жизненных песков.

– Как скажешь,- не стал спорить я. Можно подумать, у него от претенденток на его руку и сердце отбоя нет.

Погрузившись в думы, благородный идальго спокойно, впервые не знаю за сколько лет, проехал мимо мельницы. А та старалась вовсю, махала лопастями-крыльями словно близкому знакомому. Поднявший было руку Добрыня, с недоумением посмотрев на опущенный котелок рыцаря, пожал плечами и почесал переносицу, резонно предположив, что в этот раз его успокаивающего воздействия не понадобится: Дон Кихот явно вознамерился игнорировать присутствие дерзкого вызова его рыцарской чести и обойтись без крика и лобовой атаки крылатого чудовища. Наверное, подействовала встреча с настоящим драконом, а не с порождением воспаленного мозга.

– Может, сделаем привал в хуторке? – предложила Леля.- Отдохнем, перекусим…

– Припасы нужно пополнить,- согласился Добрыня.- Вот только остановиться негде… разве что на сеновале?

И то дело. Как минимум клопов там быть не должно.

Но отдыха не получилось.

Развлечений – сколько душе угодно, а отдыха – увы!

Миновав первую избу, крытая рогозом крыша которой странно скособочилась, словно лихо заломленная папаха рубахи-парня, мы попали на представление – с десяток баб, заполошно вопя, гоняли вокруг колодца черного медвежонка.

– Какой хорошенький,- выдохнули девушки.- Пушистик…

На всякий случай мы остановились, не доезжая до шумного хоровода – не мешать же чужим развлечениям. Тем более что их беготня носит скорее оздоровительный характер – укрепляет мышцы ног, развивает легкие, поднимает общий тонус

Не сразу, но резвящиеся хуторянки заметили наше присутствие. И, не прекращая голосовых упражнений, ринулись к нам.

Уж на что храбр Рекс, но и он с перепугу присел на задние лапы.

– Помогите!!!

И тут я сообразил, что это не бабы гоняют медвежонка, а скорее наоборот.

Тряся вислыми ушами, виляя длинным хвостом и звонко лая, он бросился за ними.

– Странный зверь,- заметил Добрыня, беря в руку булаву.

– Погоди,- остановил я его, пораженный догадкой, в которой мелькнуло видение из забытого прошлого.- Куть-куть-куть…

Видимо, односторонняя игра в догонялки надоела песику, а при всем своем сходстве с семейством косолапых любителей дармового меда этот зверь относится совсем к другому классу, и мое добровольное желание стать партнером в его игре было оценено им по достоинству.

Потершись о мое колено, при этом завалив меня вместе с оленем набок, черный щенок-великан лизнул меня в щеку и радостно гавкнул.

Рекс обиженно фыркнул.

– Загрыз! – заголосили, почему-то радостно, бабы, спрятавшись за спинами моих друзей. Раскрасневшиеся, со съехавшими на затылок косынками, вооруженные преимущественно коромыслами.- Как есть – всего загрыз. Аспид!

Поднявшись на ноги, мы с Рексом подверглись второй волне щенячьей радости, оставившей отпечатки лап на рубахе и мокрые следы на моем лице. Потрепав двумя руками мохнатую холку, я достал из кармана сухарик, предназначавшийся для угощения оленя, и протянул его вислоухому щенку-переростку. В красноватых Рексовых глазах мелькнуло слабо скрываемое недовольство, и он, фыркая и тряся рогами, потянулся за своей корочкой. Радуясь столь забавному другу, пес наморщил нос, встряхнул ушами, словно передразнивая оленя, и выиграл первый этап игры в догонялки, звучно клацнув зубами. Клац! Моя душа резко потеряла сознание и холодной ледышкой скатилась в пятки, по пути пересчитав все позвонки и срикошетив о мочевой пузырь. Но мощные и острые зубы лучшего друга человека не задели моих пальцев, что позволило им и дальше оставаться в моем полном распоряжении. Рекс возмущенно зарычал и бросился на наглого грабителя, тот в свою очередь рванул прочь, с хрустом размалывая сухарик и размахивая пушистым хвостом.

Остается надеяться, что глобальных разрушений селению они не причинят…

Смахнув с колен пыль, я повернулся к моим товарищам и местным бабам, которые с нарастающей энергией принялись делиться одна с другой своим видением случившегося и при этом совершенно не интересуясь отличным от своего мнением, равно как и вниманием к собственному. Лишь громкости добавляли, пытаясь перекричать одна другую.

– Чей зверь? – поинтересовался я.

Бабы недоуменно переглянулись. Кто-то заработал коромыслом, благо пустым, по шее, кто-то в лоб.

– Чей зверь, спрашиваю? – повторил я.

Пока селянки обменивались взглядами, пытаясь найти правильный ответ, мои сногсшибательные подружки окружили меня заботой и вниманием.

– Идиот! – Оплеуха. «Бумс!» – по загривку.- Я так испугалась.

Женская логика?

Леля обиженно отвернулась, сопя носом с целью нагнать на меня чувство вины. Можно подумать, что это не я только что ни за что ни про что схлопотал по шее…

– Ты не пострадал? – деловым тоном поинтересовалась Ламиира, выкрутив мои пальцы до хруста, чтобы всесторонне обследовать их на предмет укусов.

– Какую гадость ты сунул маленькому? – выпалила голубоглазая златовласка.

А меж тем этот беззащитный малыш, преследуемый разгоряченным оленем, еще не сообразившим, что его просто дразнят, по окружности оббежал все поселение и, разогнав гусиное стадо, втоптав в грязь свинью и сбив с ног растерявшегося племенного быка-пятилетку, выскочил с противоположной стороны, проломив чей-то забор. Рекс ринулся следом, но не воспользовавшись готовой лазейкой, а протаранив рядом еще одну. На правом роге его развевался, трепеща на ветру, словно спущенный парус, ярко-красный женский лифчик сходных с оной корабельной снастью размеров. Мотнув головой, олень попытался освободиться от ненужной детали одежды, но вместо этого лишь больше запутался в ней.

При приближении резвящейся парочки женская часть населения хутора дружно, с визгом и криками бросилась врассыпную. Лишь одна, признав в украшающей Рек-совы рога детали гардероба свой фасон и размерчик, бросилась ему наперерез. Пальцы ухватили куцый обрубок хвоста и разжались, лишь чтобы стряхнуть клок вырванной шерсти.

Опешивший от неожиданности олень испуганно рванулся ко мне, поняв, что из охотника он превратился в дичь.

– Тяв! – И щенок, спасаясь от рогатого преследователя, заскакивает ко мне на руки, словно истеричная болонка.

– Му… – пытается последовать его примеру олень.

– Отдай! Мое! – И обильная телом хозяйка Рексова трофея прыгает следом.

– А-а-а!!! – Я пытаюсь увернуться, но вместо этого оказываюсь на земле, впечатанный их суммарным весом по уши в пыль и с полным ртом шерсти.- Помогите!

Проявив недюжинные таланты в области партерной борьбы, первым выбрался из-под любительницы броского нижнего белья черный с белой грудкой пес, звонко тявкнув мне в самое ухо и лизнув в нос напоследок. Вторым освободился олень Рекс, лишившись куска рога, ранее подрубленного мною во время самозабвенного размахивания мечом, а теперь оставшегося в железных пальцах женщины.

Остались я да незнакомая мне владелица ярко-красного лифчика неопределенно огромного размера. (Предположительно пятого, но неясно, в какой степени.) Я после пары судорожных рывков осознал всю безнадежность положения и затих. Придавившее же меня тело с каким-то нездоровым энтузиазмом и настойчивостью раз за разом повторяло попытки подняться, оттолкнувшись от меня локтями, поскольку руки были заняты драгоценным тряпичным вместилищем для обширного бюста.

– Как вам не стыдно? – В голосе Ливии прорезались нотки праведного негодования. Топнув ножкой, она перекрестилась и отвернулась.

– Все мужики такие,- поддержала ее Ламиира.- Как увидят тетку с арбузами за пазухой, тотчас пускают слюну.

– Да ладно вам,- беззлобно отмахнулась от их возмущенного ворчания рыжая непоседа.- Завидно – так и скажите. А по мне так пускай потискает.

– Помогите же мне,- взмолился я, чувствуя, как массивный локоть оставляет очередной синяк на моем многострадальном теле.

– Видели очи, на что зарились?

– Мы к нему со всей душей, а он…

Эти мужи…

– Прощайте,- приглушенно, но с пафосом просипел я,- погибаю во цвете лет.

– Ты чего? – забеспокоилась Леля.- Я понимаю, конечно, столько счастья – и все сразу, и все тебе…

– Да снимите же ее с меня! – делая последнюю отчаянную попытку освободиться, проорал я.

– Зачем меня снимать? – поинтересовалась тетка. А в моих ушах возникло пошленькое хихиканье. Она начала отжиматься, уперев локоть в мое солнечное сплетение и нажимая всеми своими двумястами с основательным хвостиком килограммами.- Я сейчас сама поднимусь, вот только обопрусь поудобнее.

Скорее уж когда сровняет меня с землей…

– Раз-два – взяли! – раздался голос Ливии.

– А-а-а! – заголосила женщина, оторвавшись от меня и размахивая зажатым в руках бюстгальтером.

Кто-то из девчат отлетел в сторону, невзначай задетый могучей дланью, две остальные испуганно отскочили в сторону.

Воинственная тетка качнулась вперед.

«Это конец»,- промелькнуло в моей голове. И я попытался закрыться руками.

Но она устояла и, потрясая отвоеванной у Рекса вещицей, разразилась слезами, размазывая соленую влагу по щекам при помощи ярко-красной тряпки.

Леля и Ламиира бросились ее успокаивать.

Ливия выбралась из густых зарослей лебеды, пыльным холмом разросшейся у обочины дороги. Потирая красное ухо, она жалобно посмотрела на меня.

Я попытался ободряюще подмигнуть, но при настоящем положении дел на моем лице не уверен, что она поняла благое намерение. Поскольку скривилась в ответ.

Через силу выковыряв свое многострадальное тело из земли, я оглянулся.

Добрыня и Дон Кихот со своим верным оруженосцем в сопровождении всего женского населения поселка (за одним весомым исключением) ходили от одной хаты к другой, и их седельные торбы от раза к разу все более округлялись боками. Они были так заняты пополнением продовольственного запаса, что до остального им и дела не было.

Вислоухая морда настороженно выглянула из-за колодца, лишь хвост мелькает сверху туда-сюда. С противоположной стороны торчат разной длины рога и доносится хриплое сопение.

С этими все понятно – выжидают.

Миловидная толстушка безутешно рыдает в объятиях рыженькой и блондинки, между всхлипами повествуя о моей непорядочности. Можно подумать – это она, а не я жертва обстоятельств. Леля на полном серьезе бросает в мою сторону возмущенные взгляды. Ламиира автоматически кивает, поправляя прическу.

Ливия опустилась на землю возле меня и тихонько спросила:

– Тебе сильно больно?

– До свадьбы заживет,- усмехнулся я.- А…

Но воцарившаяся вокруг тишина заставила меня запнуться. Кажется, они не поняли, что это шутка…

Рыдания стихли, меня ожег полный обещания неземного наслаждения взгляд. Если бы я не сидел, а стоял, то метра на два откинуло бы.

– Она, конечно, женщина видная,- печально молвила голубоглазая красавица с распухшим ухом малинового цвета.- Надеюсь, вы будете счастливы.

Нет, со своей простотой они меня точно доведут до венца…

– Сейчас и сыграем? – с энтузиазмом предложила воинственная плакса весом в два центнера и несколько пудов в придачу.

– Что сыграем? – поинтересовался подъехавший Дон Кихот.

– Свадьбу,- охотно пояснили ему доброжелательницы.

– О, свадьба… -облизнувшись, протянул он.- Это очень гуд. Супер-пупер гуд.

– Какая свадьба? – на всякий случай уточнил я.

– Наша,- улыбнулась толстушка.

– Чья?

– Твоя и моя,- терпеливо, словно контуженому, пояснила она.

– С какой это стати? – возмутился я.

– Ты сам сказал.

– Моя сказала?! – От возмущения мои мозги дали сбои в матрице, переключившись на северный диалект.- Моя немой, как жирный рыба-кит.

– Хочу замуж!!! – взвыла плакса, с успехом заменяя пару пожарных машин. Как по силе воя сирен, так и по количеству проливаемой жидкости.

– Это недостойно рыцаря,- заявил Дон Кихот Ламанчский. И принялся теребить шкуру на правой руке, пытаясь снять несуществующую перчатку.- Либо вы соблаговолите исполнить свой мужской долг с этой печальной красавицей, либо я к вашим услугам.

– В каком смысле? – Я, мне кажется, побледнел.

– Мы будем сражаться.

– Ах это… – У меня вырвался вздох облегчения.

– Вы согласны жениться?

– Сам женись,- предложил я. Стрелки переводить нехорошо, но это вышло непроизвольно.

Скороспелая невеста приободрилась.

– Но я… – Смутившись, рыцарь печального образа уронил копье.

Оно ударилось тупым концом о землю и упало мне на ногу.

Ойкнув, я запрыгал на одной ноге. Дон Кихот растерянно потупил глаза.

А истосковавшаяся в девках обладательница красного лифчика мило покраснела и бросила на него убийственно кокетливый взгляд..

– О мой герой! – Она решила, что это он нарочно так поступил.

Что до меня, то я добавил бы в середину слова «ге-рой» три буковки – «мор», что полнее отобразило бы его способность доставлять неприятности.

Мне бы духу не хватило толкнуть неуклюжего рыцаря в пучину скоропалительной женитьбы, но его верный оруженосец имел на этот счет свое мнение и свои виды. Ему ужасно надоело шататься непонятно ради чего по городам и весям чуждой ему Святой Руси. Хорошо бы осесть, укорениться, завести хозяйство и наконец-то зажить по-людски.

– Мой господин – благородный идальго Дон Кихот Ламанчский,- слезая с осла, представил он господина.- А как зовут сиятельную ликом, и не только, госпожу?

– Какую?

Ламиира наклонилась к уху толстушки и что-то прошептала.

– Агриппина Петровна,- четко доложила та и присела. Что, видимо, должно было сойти за книксен.

Как это таинственное действо должно выглядеть, я запамятовал, но твердо уверен – не так.

– Какое милое имя.- Прослезившись от умиления, Санчо принялся стаскивать с коня онемевшего от быстрой смены настроений рыцаря.- Правда, господин?

– Да-да… конечно.

Оказавшись на земле, Дон Кихот со скрипом распрямился и снял с головы тазик.

Чувствуя себя виноватым, ведь это я собственноручно подставил его под прицел страстных глаз, дуплетом лупящих бронебойными, я бросил ему спасительную соломинку.:

– А как же Дульсине… эта… как ее?… Тамбовская.

– А? – Дернувшись, рыцарь устоял лишь благодаря вовремя подставившему плечо слуге.

– Дульсинея,- напомнил я ему,- чей образ печальный для вас звездой путеводной сияет.

– Пускай сияет,- заметил Панса.- Волки ей рыцари.

– Сиять всегда, сиять везде – ее нехитрый лозунг.- Процитировав классика, возможно слегка перевирая первоисточник, я решительно встал на ноги.- Кто какхочет, а мне пора в путь-дорожку.

Поселение мы покидали сократившимся составом. Дон Кихот и Санчо Панса остались устраивать свои судьбы. Опечаленный рыцарь печального образа в окружении ребятни живописал свои ратные подвиги, грохоча латами и размахивая длинными руками. Как никогда похожий в этот момент на нелюбимые им ветряные мельницы.

Санчо Панса с господской невестой отправились выскребать по сусекам остатки прошлогоднего урожая, дабы подготовить праздничный стол. По тому, как толстушка реагировала на якобы случайные, но весьма целенаправленные касания его волосатой пятерни, сдается мне, рыцарь на личном опыте узнает, болит ли голова, когда рога растут. А вообще-то девушка она хорошая…

Потеря в нашем отряде этих двух крутых «мачо» компенсировалась лохматым щенком кавказской овчарки (его с ходу нарекли Пушком), с полной самоотдачей выполнявшим возложенные на него охранные функции. Он неистово отгонял от степной тропинки наглых бурундуков и ленивых ворон, расчищая дорогу нашему кортежу. От его настороженного взгляда не могли укрыться даже притаившиеся в засаде жучки-паучки, которых он, предварительно обнюхав на наличие запрещенных к ношению вещей, загонял под прелую листву. Подвергшиеся досмотру бедные божьи коровки заработали боязнь открытого пространства, впоследствии уйдя глубоко в подполье, а жуки-навозники переквалифицировались с почетной должности ассенизаторов на не менее полезную для флоры – селекционеров-любителей. Неумело, но со рвением скатывая хорошо приспособленными для этого лапками пыльцу определенного вида растений в шарики и перенося ее совершенно на другие, они тем самым доводили бедных наркоманов до нервного срыва. Говорят, что их усилиями с этой пагубной привычкой было покончено на многие столетия, пока ужас, посеянный в сердца молодежи переквалифицировавшимися жуками-навозниками, не выветрился из людской памяти.

Добрыня Никитич, флегматично пожевывая соломинку, скучал в ожидании очередного подвига. Девушки, сердясь на меня за решение выехать немедленно, не задерживаясь на свадебное торжество, ехали чуть сзади, шепотом обсуждая различные «финтифлюшечки», которыми можно было бы украсить подвенечное платье для придания образу нареченной изысканной изюминки. Я тоже молчал, злясь на самого себя за чувство вины, которое против всех разумных доводов испытывал.

Быстро усиливающиеся конский топот и звон железа заблаговременно оповестили нас о приближении закованного в латы всадника.

– Подождите меня! – размахивая копьем, прокричал Дон Кихот и, зацепившись за ветку единственной на всем обозримом пространстве яблоньки, с грохотом сверзился наземь.

Мы дружно вздохнули и поспешили ему на помощь.