Союз нерушимый

Глава 6

Родин

От Астрахани, которая как оказалось, не являлась конечным пунктом его маршрута, Родину пришлось добираться до Махачкалы. Хотя добираться, это громко сказано. Старенький трудяга Г-2 пусть и без удобств, но всё же достаточно быстро доставил его до бывшей столицы бывшей автономной республики Дагестан. А уж отсюда, до точки назначения, рабочего поселка Двигательстрой, добрался на обычном рейсовом автобуме. Новенький ЗиС, до сих пор пахнущий лаком и дерматином, бодро бежал по дороге, оставляя за собой клубы пыли. Салон был полон. Видимо, маршрут пользовался популярностью. Давненько не приходилось Родину ездить в автобусах, если не считать таковыми поездки на аэродром. Вот и сидел он, расслабившись в мягком пружинном кресле, смотрел в окно и невольно прислушивался к разговорам пассажиров. Народ ехал в основном рабочий, кто с завода, кто с рыбколхоза. Мужчины степенно рассуждали о каких-то производственных проблемах. Впрочем, без всяких технических подробностей — производство, да и сам завод были донельзя секретными. Женщины, те больше про быт. Но и быт крутился весь вокруг завода. Заводские садики и ясли. Заводская музыкальная школа и клуб. Заводской стадион и магазины. Короче говоря — градообразующее предприятие. Именно образующее, а не разрушающее.

Сидел Родин слушал, и вдруг такая на него тоска навалилась — хоть волком вой! Или тем же самым волком — вцепился бы в чьи-то жирные шеи или меченые головы. Как же так случилось, что в такое тяжелейшее время, когда все силы страны были брошены на развитие промышленности и перевооружение армии, когда вся страна готовилась к войне — находились и средства, время, и, главное, государственная воля на строительство тех же детских садов и Дворцов культуры, на заботу о людях, а в те далекие девяностые вдруг оказалось, что ни на что денег нет? Как же так получилось, что богатство мы променяли на котомку нищего? Почему страна оказалась в положении осла, бегущего сломя голову за привязанной перед его мордой морковкой «западного образа жизни» и не замечающего что с тучного пастбища он бежит в пустыню? Когда и почему произошла подмена понятий? Ценности сменились на ценники, устремления на упёртость, труд на зарабатывание денег. Вот, за его спиной, три женщины, судя по голосам молодые, обсуждаю с жаром какую-то книгу. Книгу! А не телешоу «Как стать ещё большим кретином?». Соседи справа, два серьезных мужика. Один другому с гордостью рассказывает, что его сына взяли на работу в механический цех. На тяжелую работу в цех, а не в какое-нибудь рекламное агентство или адвокатскую контору. Эти люди строили жизнь. Свою жизнь и жизнь своей страны. Строили, а не выживали, созидали, а не торговали. Они, каждый на своем месте, действительно творили историю. Это было общество созидателей, а не потребителей. Да, не все стремились к этому сознательно. Многие просто равнялись и тянулись за теми, кто шел вперед. И это равнение было не спонтанное, не «добровольное стремление человеческого индивидуума к проявлению духовной потребности к творению», это было проявление государственной политики и воли. В этой стране с ранних лет каждый её гражданин воспитывался так, что он имеет полное право сказать: «Государство — это мы»! Не та — витающая в облаках или сидящая в аду политическая власть, а мы, народ. И нечего сравнивать материальное благополучие этого времени с приснопамятным тринадцатым годом и заявлять, что тогда рабочим и крестьянам жилось лучше! Не жилось им лучше. Кто мог позволить себе качественное лечение, обучение своих детей в школе и их пребывание в детских садах? Кто мог рассчитывать, что его ребенок или он сам смогут вырваться из своего сословия и реализоваться в этой жизни? А сейчас? И люди, эти люди, которые живут сейчас, которые своими глазами видели, что было и что есть, они это оценили. И отдавать этого не собираются.

Вот, собственно, и ответ на заданный самому себе вопрос. Власть народа и для народа — это сейчас. И власть ради денег над народом — это тогда. А что механизм формирования ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ (слово-то какое! — исполняющей волю народа) власти создаётся совершенно другой, чем в бывшей истории, Родин заметил уже давно. Вот только повода разобраться в этом, хотя бы для самого себя, как-то у него не было. Вот вам и польза поездок в общественном транспорте. На какие мысли и размышления наталкивает. Ну, а если вернуться к вопросу о власти, то, что получается? Любая власть формируется из элиты. Элиты страны, народа, нации. И для любой власти, если это действительно власть, основной задачей становится формирование и, если можно так выразиться, воспроизводство этой самой элиты. А для этого необходим механизм, поддерживающий баланс привилегий и обязанностей этой самой элиты. Как только привилегий становится больше чем обязанностей, так сразу начинается процесс «загнивания» элиты, превращение её в класс паразитов. Так вот такой механизм сейчас и начинал работать. Сталин жестко и неукоснительно гнул линию на превращение партии из руководящей силы, в силу, организующую и формирующую. Формирующую в первую очередь кадры новой, советской, элиты. Из всех видимых привилегий, постепенно, оставалась только одна — работать в аппарате исполнительной власти. Как-то незаметно исчезли из жизни страны все эти «СПЕЦ»: распределители, магазины, школы, больницы, обслуживание и так далее, до бесконечности. За использование, например, служебного транспорта в личных целях — срок давался такой, что проще было машину украсть. И что же теперь делать всем этим новоявленным барыням и барам? Приходится ходить в обычный магазин. Водить детей в обычную школу. Пользоваться общественным транспортом. И даже, какой ужас! жить в обычном доме с обычными соседями.

Вот ведь как интересно получается: как только все эти меры стали претворять в жизнь, так резко увеличилось количество разводов в семьях ответственных работников. Это Родин знал даже на примере сибирских городков и поселков, где ему довелось жить в последнее время. Оказывается, не нужны стали такие мужья, которые в дом, кроме зарплаты, ничего не приносят. И потянулись «караваны перелетных птиц», так их и хочется сравнить с леблядями, в южные, точнее, Кавказские, края. Думали, что им там мёдом намазано. Ага! А там их ждёт очень любвеобильный, верный сталинец, товарищ Киров. И начинают эти самые «лебёдушки» работать своими «крыльями белыми» до кровавых мозолей. Поскольку делать они ничего полезного толком не умеют, то и берут их на работу только разнорабочими. А пристроиться в жизни в роли представительниц древнейшей профессии не получается, поскольку нет такой профессии в Советском государстве, а есть понятие нетрудовые доходы, тунеядство и мошенничество. А за такие понятия — дают понятные срока в местах очень отдаленных.

Вот так и начинался процесс фильтрации. Вроде бы просто, но насколько же эффективно! И так — шаг за шагом. И следующим шагом, или фильтром, становится, судя по всему, служба в армии. Не служил — не имеешь права поступать в ВУЗ. Нет высшего образования — нет возможности пробиться в управление. А что, все правильно. Большинству людей, чтобы научится нормально командовать, надо сначала научиться самим подчиняться приказам.

Родин не знал, насколько хорошо видны эти изменения и их цели современникам, тем, кто живет здесь и сейчас, а ему было с чем сравнивать. И поддерживать этот курс он был готов всеми своими силами.

Но вот и конечная остановка. Приехали. Сергей полной грудью вдохнул наполненный солью и йодом морской воздух. Хорошо! «Эх, хорошо в стране Советской жить!» — пришли на память слова из пионерской песни, — «Эх, хорошо стране полезным быть»! Невольно потянулся, так что в спине захрустело. «Здравствуй, родина «Каспийского монстра»!

Хотя до рождения ударного экраноплана было еще почти сорок лет, Двигательстрой успел стать местом базирования другого, и Родину намного более интересного, монстра. Ведь готовиться здесь должны были летчики палубной авиации. И тренироваться они должны в условиях максимально приближенным к реальным. И что делать? Строить для Каспия авианосец? Американцы именно таким путем и пошли. И теперь по Великим озерам у них курсирует учебный авианосец. А у нас для этого ни времени нет, ни лишних денег. Вот и реализовали наши кудесники от инженерии одну промышленную наработку, кстати, впервые использованную именно для создания опытно-испытательного цеха завода?128. Ведь изделия завода надо было испытывать, а в силу специфики изделий и условия испытаний должны быть специфические. Почему? Да потому, дружок, что основной продукцией завода были торпеды. Вот и потребовалось построить испытательный цех-полигон в море. И решили эту задачу с достойной восхищения выдумкой. Недалеко от берега моря вырыли котлован. Залили в нем железобетонный корпус под все основание цеха. А когда бетон застыл — разрушили перемычку и на буксире вывели этот фундамент в море. Ну, а дальше дело техники: притопили, загрузили и стены надстроили. Вот так же подошли и к решению проблемы плавучего аэродрома. Полый железобетонный куб, разделенный изнутри, для вящей надежности, перегородками, вывели в море, где и закрепили на мертвых якорях. И устраивай на нем ВПП (взлетно-посадочная полоса) — какую хочешь! А чтобы взлет — посадка осуществлялись по всем правилам, то есть против ветра, смонтировали на этом сооружении мощные лебедки, которые его в нужную сторону и поворачивали. Вот так и появился «Каспийский монстр». Вот только до него еще было далеко. Не по расстоянию — по времени.

Родин осмотрелся вокруг. Городок был совершенно незнакомый, а уточнить у летчиков с Г-2 или в штабе, куда конкретно ему идти или на чем добираться, не удосужился. Вот теперь и стоял посреди улицы. Правда, гадать долго не пришлось. Выручили вездесущие и всезнающие мальчишки. Они уже через минуту нарисовались рядом, с восторгом разглядывая, Родина, его форму, блестящие на его груди ордена и звезду Героя. Один, судя по всему, заводила этой честной компании, набрался храбрости и подошел поближе.

— Товарищ Герой Советского Союза! Разрешите вопрос?

От такого обращения сорванца в школьной форме и сбившимся немного набок пионерским галстуком, Сергей чуть не прослезился и с трудом проглотил появившийся в горле шершавый комок. До него только теперь дошло — к чему его обязывала эта награда, это звание — Герой Советского Союза. Но с собой справился и внешне вида не подал. Ответил на вопрос так же серьезно, как его и спросили.

— Разрешаю, товарищ пионер.

А у мальчишки аж щеки запылали.

— Вы полковник Родин?

— Так точно. Полковник Родин Сергей Ефимович. А с кем имею честь разговаривать?

Мальчишка весь подобрался и явно преисполнился серьезностью момента.

— Ученик шестого класса школы номер два поселка Двигательстрой Климов Сергей.

— Ну, здравствуй, Климов Сергей. — Родин протянул для пожатия руку, и в его ладони буквально утонула мальчишеская ладошка. — Товарищ Климов, Вы мне поможете?

— Конечно, товарищ Герой Советского Союза!

— Вот и замечательно. Только давайте будем общаться с Вами не так официально. Разрешаю обращаться ко мне — товарищ полковник, или товарищ Родин. Хорошо?

— Хорошо, товарищ полковник. А в чем помощь нужна?

— Я у вас в городе впервые, проводите меня до комендатуры?

— Конечно, проводим.

— Ну, тогда вперед!

В часть прибыл новый командир. Вот, что хочешь делай, какие угодно времена бери или страны: везде первая реакция будет одинаковая — Шухер! А если в части до сих пор был только и.о., и сама часть находится в процессе формирования — то все это вообще возводится в степень, вот тут уж все зависит от обстоятельств — в какую. Так что суета, мелькание бойцов и старшин, зычные крики замполита — чем-то неожиданным для Родина не оказались. Нормальный фон к его появлению, по-другому и не представлял. А вот то, что летчиков в наличии всего десять человек и своих самолетов у полка нет, это неприятно удивило и заставило, сразу засучив рукава, засесть за телефон и основательно нагрузить телеграфистов и секретчиков.

И округ и командование Каспийской флотилии, лихо пытались спихнуть с себя ненужный им и непонятный груз. Пришлось ходить с козырей — звонить в Москву. По цепочке добрался до главкома ВВС. Сказать, что Михаил Михайлович был этим звонком неприятно удивлен — это не сказать ничего. Вот уж чем-чем, а мягким характером главком ВВС Громов не отличался. Слушая его рокочущий бас в трубке телефона, Родин очень не завидовал тем, на кого этот начальственный гнев сейчас прольется в полной мере. А вот его за правильные действия и своевременную информацию «о преступной халатности и безответственности сотрудников» вежливо поблагодарили.

Родин медленно и аккуратно, словно стеклянную, опустил трубку на рычаги тихонько звякнувшего в ответ телефона и только потом перевел дух.

— Вот так, товарищи командиры. А вы что думали, мы здесь загорать будем? — Реплика относилась к сидевшим в его кабинете зампотеху, замполиту и комэску-1. — Хочу, чтобы вы, товарищи командиры, сразу для себя уяснили и своим подчиненным в доходчивой форме донесли следующее. Вкалывать нам с вами предстоит так, что не семь, а семьдесят семь потов сойдет. И гонять я вас буду не как сидоровых коз, а так, что тем козам и не снилось. И власть, данную мне, а вы и сами видите, что не малую, буду использовать до конца.

Родин перевел дух и внимательно посмотрел на своих замов. Прониклись? Вроде бы — да. Но, не до конца. Это — ничего. Это даже правильно.

— А теперь, немного конкретики. К лету мы должны быть готовы перебазироваться к постоянному месту службы, на авианосец. В запасе у нас с вами всего полгода. А у нас здесь еще и конь не срал!..

Ну, дальнейшее вполне понятно: начальственный разгон за все, что было и, для профилактики, за то, чего не было, постепенно переходящий к раздаче конкретных указаний и получению обратной информации. Так что первый день в своем полку Родин начал активно.

На следующий день начали сказываться последствия его телефонного звонка в Москву. Кстати, местное командование оказалось людьми вполне вменяемыми, и прекрасно поняло, что подставились сами и по полной программе. А так же и то, что если бы у нового командира полка было такое желание, то он мог свободно их всех подвести под очень конкретные дела и сроки. Ну, а раз этого делать не стал, то и отношения с ним портить не надо, а надо быстро исправлять свои собственные ляпы. Так что и техника нашлась и оборудование, да и строительные материалы, оказывается, уже заждались на станции своего получателя. С людьми было сложнее. Это решалось в Москве и одним днём не делалось. Но и до прибытия новых летчиков дел хватало. Так хватало, что впору растягивать сутки, чем-нибудь, еще часов так на мнадцать. Однако, несмотря на всю спешку и огромный объем предстоящих работ, Родин прекрасно понимал, что держать людей в таком напряжении постоянно нельзя. Сорвутся, и придется, потом последствия этого срыва расхлебывать. Отдых — необходим. Да и подходящий повод имелся. День рождения, и ни чей-нибудь, а командира полка. Его, то есть, Родина Сергея Ефимовича.

А что, вполне ничего посидели. Культурно. Да и для процесса сближения и взаимопонимания весьма полезно. Родин еще в той, прошлой жизни был приверженцем такого подхода: «Хочешь лучше узнать человека — выпей с ним в одной компании. А еще лучше — хорошо выпей». Все же народная мудрость, гласящая: «Что у трезвого на уме — у пьяного на языке», во многом соответствует истине. Да и непьющих летчиков, в те времена, да и потом тоже, было очень мало. Вот и совместили приятное с полезным. По крайней мер для него полезным. А с одним «товарищем» именно после этого Родин решил расстаться под любым предлогом. Когда человек, даже находясь в изрядном «градусе», говорит только лозунгами и штампами, когда на откровенный вопрос начинает в ответ нести всякую соответствующую сегодняшнему курсу партии дребедень — доверять такому Родин не мог и не хотел. Слишком дело им предстояло сложное и трудное. Слишком велика была ответственность. Не перед командованием, хотя и это тоже было, а перед страной, перед народом. А так, за исключением этого момента, всё было весьма прилично и приятно. Нормальная мужская пьянка, но в пределах разумного. Вот чему не уставал удивляться Родин в этом времени — так это способности командиров знать меру. Довелось ему побывать в свое время на офицерских попойках, а иначе это и не назовешь. Там понятие «мера» отсутствовало по определению. Да и вообще, народ в стране пил намного меньше, чем в восьмидесятые и тем более последующие годы. Вот вам и водочная экономика! Эх, да что там говорить! Врали про эти времена столько, что расскажи правду, все равно мало кто поверит. Ну, вот кто, например, поверит, что сейчас в СССР всего около 200 тысяч детей сирот, а в России образца 2008 — свыше 800тысяч! А про остальное и говорить нечего. Да и не умел он на эти темы долго рассуждать. Вот сделать конкретное дело — это мы запросто! Ну, пускай не запросто, но сделаем.

Собственно, через день у Родина появилась возможность показать, что его не зря назначили командиром полка. Прибыло, наконец, пополнение. Да и вся необходимая техника должна была поступить в ближайшее время. Так что 1 декабря 1938 года можно было считать датой настоящего, а не на бумаге, рождения полка.

Во всей этой организационной суете и Родину и всем остальным, даже замполиту, было просто не до новостей и газет. Поэтому, приезд в полк представителя политуправления и его требование немедленно собрать личный состав на совещание, было воспринято всеми как досадная помеха, которая только отрывала от важных дел. Ошибались, однако. Все же Главное политическое управление РККА, по крайней мере, в этом мире, организация была серьезная и свой хлеб с маслом получала не зря. Информацию полковник из управления действительно привез серьезную.

1-го декабря 1938 года, всего через двадцать дней после смерти основателя Турецкой республики Мустафы Кемаля Ататюрка, в Турции произошел военный переворот. Судя по его ближайшим последствиям, инспирированный спецслужбами Великобритании. Почему именно Великобритании? Да потому, что одним из первых постановлений нового правительства Турции было расторжение в одностороннем порядке договора с СССР о сдаче в аренду баз в Босфоре и Дарданеллах Советскому Союзу. Следующим шагом нового Турецкого правительства было приглашение Британских и Французских войск для «поддержания законного международного статуса проливов и помощи от возможной агрессии со стороны СССР». Вот так. Не больше и не меньше. Вот только в одном, похоже, британские аналитики просчитались. В степени заинтересованности многих представителей турецкой армии и её населения в продолжении мирного сотрудничества с СССР и Германией. Да и память о заветах Ататюрка была еще свежа и в армии и в народе. Смещенный в результате переворота, преемник Ататюрка на посту президента Турции, Мустафа Исмет Инёню — каким-то невероятным образом сумел сбежать из-под стражи. А то, что ему удалось примкнуть к сохранившим верность свергнутому правительству войскам под командованием Джемаля Гюрселя, было похоже на фантастику. Или на то, что ему здорово помогли.

Дальнейшее было понятно и предсказуемо.«…Мировой империализм тянет свои лапы к детищу Великой Октябрьской революции, первому в мире Советскому государству. Он рвется к нашим границам, и для достижения этого использует любые, самые грязные и подлые уловки.

Верное своим обязательствам перед законным правительством Турецкой республики, Советское правительство и весь Советский народ с гневом осуждают преступную политику стран Антанты и в первую очередь Великобритании. И в этот час испытаний с готовностью протягивает руку помощи дружественному народу Турции».

«…Выводы, товарищи летчики, я думаю, вы сделаете и сами. Граница с Турцией рядом. А это значит, что враг почти у нашего порога».

Родин сидел за столом президиума, слушал полковника, смотрел на лица сидевших напротив него летчиков и техников и чувствовал, как между лопаток бежит холодный ручеек. «А ведь это война. Пускай не сегодня или завтра, но уже скоро. И это будет не Китай. Это будет…. Мировая война это будет. Война. Эх, ты ж мать…, и в…сто раз! И ведь знал и ждал, что это будет. Что это неизбежно. Но вот так… У-у-у. сучье племя! Не на тех хвост поднимаете! Это вам не меченый либераст! И не подло-блаженный Николашка! Сейчас у нас есть Сталин! И значит — вам придет…, такой толстый и пушистый северный зверек» — Родин так завелся, что со всей своей немереной силы ударил по столу кулаком. Для него последствия сего действа были очевидны, а вот для окружающих вид разваливающегося в щепки от воздействия командирского кулака стола, был таким откровением, что куда там святым отцам. Про себя Родин только и успел подумать: «Мать, твою»! Но, мать — матерью, а делать что-то надо. Вон, докладчик стоит на трибуне как памятник самому себе. «Ну, и была, не была! Придется сейчас речь толкнуть. Только бы запал не потерять».

Не потерял. И запал не потерял, и мысль, и всю свою, накопленную за обе жизни, ярость и ненависть. Не только не потерял, но и сумел донести до своих товарищей. До тех, с кем завтра ему придется драться плечом к плечу с лютой вражиной. И вывод сделал из всего этого вполне понятный и всем присутствующим близкий.»… Драть я вас буду так, что клистир со скипидаром вам будет казаться мамкиным поцелуем! Но лучше вас буду драть я, чем «лимонники» и «лягушатники». А уж вы потом будете драть их! Да так, чтобы только крылья, да дерьмо от них в разные стороны летело»!

И ведь проняло народ. До самых печенок — селезенок проняло! Хлопали ему так, что стены дрожали, и штукатурка с потолка сыпалась. Да и полковник с управления, к большому удивлению Родина, его тоже похвалил. «У вас острое политическое чутьё и правильный, большевистский, подход к порученному Вам делу».

Зимний Каспий, даром, что внутреннее море, сюрпризов и неприятностей может предоставить не меньше, чем любой океан. Поэтому первые полеты и тренировки начали на суше. Да и оценить Родину уровень подготовки летчиков нужно было самому. Мало ли что в документах напишут? Короткий световой день использовали до предела. И-16 и учебные двухместные УТИ-2, казалось, постоянно висели в воздухе. Труженики Р-5 часами курсировали вдоль побережья и над горами — отрабатывали штурманскую подготовку. Новых самолетов, предназначенных для комплектации авиагруппы, пока еще не было. Да и не нужны они пока. А вот попозже, к весне, Громов обещал, что будут точно.

Через две недели, когда ему уже удалось составить личное впечатление об уровне подготовки личного состава, Родин решил провести небольшое показательно учение. «Избиение младенцев». Ну, это название он, конечно, не афишировал, но показать этим молокососам, возомнившим себя элитой флотской авиации, что они такое на самом деле, было жизненно необходимо.

Учения, а для себя, и в разговорах с начальником службы летной подготовки Борщом (ну фамилия у человека такая, что ржете?), иначе как учением, это Родин не называл. Итак, первый этап — индивидуальное пилотирование и воздушный бой. Второй этап — атака истребителей на строй бомбардировщиков. «Вот и посмотрим на вас, орлы. Не рано ли вы перья распушили и хвосты задрали. Форсить в кожаном реглане и неуставной фуражке перед местными девицами большого ума не надо. А вот на деле и посмотрим — откуда у вас головы и руки растут» — вот в таком отеческом тоне и напутствовал своих «цыплят» старый, тридцатилетний, орел, полковник Родин.

Главными «экзаменаторами» были Родин и Борщ, единственные в полку, кто имел реальный боевой опыт. Ну и что с того, что Родин воевал на бомбардировщиках? Чтобы противостоять атакам истребителей, ему жизненно необходимо было знать их тактику и возможности. Да и возможности потренироваться самому он никогда не упускал. Только делал это подальше от аэродрома, чтоб не смущать неокрепшие умы.

Кабина И-16 явно проектировалась не под его габариты. Тесно! Но уже и привычно. Да и машина ему нравилась. Конечно это не И-180, но — хороша! Послушная, маневренная, с отличным вооружением. Вот только использовать все её возможности надо уметь. А откуда такой опыт мог быть у летчиков, которые проходили только обычную подготовку в обычных частях? Там ведь все по инструкции. И это правильно, только инструкции уже устарели, а новые еще не написаны. И приходилось в Китайском небе учиться многому заново. Учились. И хорошо учились. Но вот цена за такое обучение была слишком высокая — жизнь. А как по-другому, если реального боевого опыта у советской авиации не было? Тем более, у морской авиации. Общая подготовка у пилотов была на высоте, в полк, действительно, отправляли лучших. Но воевать с такой подготовкой было нельзя! А как это объяснить лучше, чем на личном примере, когда тебя, такого умелого и подготовленного истребителя вдруг, имеют, как хотят. Вот такое «имение» Родин своим орлам и продемонстрировал. И не по разу. Не сам, конечно, ему еще учиться и учиться, а орлы из полка Степана Павловича Супруна. Имена по тем временам в летном мире, да и не только, известные: Антон Алексеевич Губенко, Сергей Иванович Грицевец, Григорий Пантелеевич Кравченко, Виктор Феофанович Чистяков, Антон Дмитриевич Якименко — все орденоносцы, Герои Советского Союза. Все отличились в боях в небе Китая. Приказом Громова (а такие приказы без одобрения Фрунзе и Сталина не отдаются) из этих летчиков была сформирована особая группа. Основной задачей которой, являлось обучение летчиков истребительных и смешанных полков навыкам и приемам современного воздушного боя. Вот они эти навыки, наглядно, и продемонстрировали.

Сергей смотрел за крутящейся в небе каруселью из самолетов, машинально отмечал промахи своих летчиков и их находки, а мысли крутились не совсем здесь. «Вот ведь как интересно получается. История меняется и, судя по всему, необратимо, в правительство и руководство партии приходят совершенно новые люди, о которых он раньше и не слышал, а в авиации звучат те же имена, что и в прежней истории. Видимо, в авиации действительно почти нет случайных людей, а уж в военной и тем более. Не было в этом мире воины в Испании, так большинство летчиков отличилось в боях в Китае. Вот только про Смушкевича и иже с ним что-то не слыхать. Да и черт с ним! Не дело комиссарам авиацией командовать. Здесь профессионалы нужны, такие как Громов или тот же Супрун. А ведь Степан Павлович не только летчик «от Бога», испытатель, но и депутат Верховного совета СССР, «член правительства». Такие люди дело на пол дороге не бросают и из крайности в крайность не мечутся. Так что к грядущей войне ВВС будут готовы и качественно и количественно».

Команда Супруна провела в полку пять дней. И это время Родин постарался использовать по максимуму. Лучших учителей сейчас просто не было. Но и ему было о чем и с Супруном и с Грицевцом поговорить. Например, о тактике действий истребителей в составе пары, а не тройки. О том, как избежать образования «собачьей свалки», ситуации, когда на небольшом участке неба собирается до сотни сменяющих друг друга истребителей. О том, что задача истребителя в современной войне будет не столько поединок одного истребителя против другого, сколько уничтожения бомбардировщиков противника и недопущение вражеских истребителей к своим бомбовозам. О появлении бронированных штурмовиков и тонкостях их возможного применения и взаимодействия с истребителями. О работе с постами радиолокационного обнаружения и предупреждения. Да мало ли о чем найдётся поговорить между собой влюбленным в свою профессию и дело людям? А самое главное то, что это были не просто разговоры. Все оформлялось как вполне конкретные предложения, которые должны были быть представлены главкому ВВС. Особенно упирал Родин на необходимость действия парами. Пусть не сразу, пусть не во всей армии, но для соединений авианосной авиации — обязательно.

— Да пойми же ты, наконец, Степан! У меня на борту будет не больше трех десятков истребителей! Да и те все сразу в воздух подниматься будут только для отражения налета на соединение. Мне же, как воздух, необходимо большее количество не просто боевых единиц, а спаянных и способных выполнить самостоятельную задачу звеньев. Одно звено — две пары! Это и свобода маневра, и обеспечение надежного взаимодействия, и надежное прикрытие! Третий, здесь, лишний! Тем более если принимать во внимание новые машины.

— Ну, если с твоими потребностями понятно и здесь я готов согласиться и тебя поддержать, то, причем тут новые машины, я не понимаю. По-моему, ты Сергей перемудрил!

— Нет, Степан, это ты уже к вечеру не соображаешь! Ты представляешь себе выполнение маневра тройкой на скоростях в 600–700 км? Третий будет просто отрываться или мешаться! Здесь и так придется ведомого оттягивать назад, увеличивать дистанцию и между самолетами и между парами, а куда же тут третьему деваться?

И ведь знал Родин, что все, что он говорит — правильно и необходимо, но видимо слов, что ли, подобрать не мог, не пробивалась стена непонимания и все тут! И Супрун и Грицевец упирали на то, что три всегда больше двух, а удержание строя зависит только от мастерства пилота. Вот и говори после этого — что в споре рождается истина. Да ни…! И что теперь делать? А надо просто взять и наглядно показать. В общем, поостыли немного и решили завтра провести небольшой эксперимент. На максимальных скоростях сначала тройка, а потом пара истребителей совершает серию сложных маневров, имитируя воздушный бой. Смотрим, что из этого получается. А затем — бой между парой и тройкой. Вот тут и будет видно кто прав.

Если бы полк летал на И-15, или даже на первых И-16, Родин на такое бы не пошел — не те скорости. Но И-16 тип 17 отличался от первых серий очень сильно. Достаточно сказать, что максимальная скорость вплотную подошла к отметке 500 км/ч. Для данной конструкции, это был практический предел. Вот на таких машинах завтра и решено было устроить показательные полеты. Если, конечно, погода не подведет. Зима и море — последствия непредсказуемые.

Но все обошлось. И солнце сияло и даже ветер был умеренный и полетам не мешал. Для чистоты «эксперимента» ведущим тройки должен был стать Родин, а его ведомыми — Супрун и Грицевец. Ведущим пары был Якименко, ведомым Борщ.

После взлета, Сергей сразу повел свою тройку на высоту. Стрелка альтиметра быстро отсчитывала метры, вот и заветные 5000. На этой высоте И-16 развивал максимальную скорость. Быстрый взгляд в зеркала. Ведомые держаться, как и положено по наставлению. На корпус сзади и на десять — двенадцать метров в сторону. «Ну, ребята — держитесь»!

— «Прибой два», «Прибой три» — начали!

На земле, глядя на с трудом вылезавших из кабин своих самолетов Супруна и Грицевца, Родин мог себе позволить довольную, до ушей, улыбку. Он их уделал. Нет, все было честно! Он не старался специально сбросить их «с хвоста». О направлении каждой «атаки» предупреждал. А в результате? В результате — строй распался уже на второй минуте. Снова собрались вместе. И опять, теперь еще быстрее, строй развалился. Вот так вот, спорить против очевидного! Хотя очевидным это было только для Родина, с его памятью будущего. Не зря он в юности с увлечением и не один раз перечитывал мемуары летчиков, все, которые только мог найти в библиотеке. Того же Антона Якименко — «В атаке «Меч» читал наверное раз пять. А в этой книге как раз описывалось, как внедрялся в дивизии с кровью добытый опыт полетов парой. А сейчас и крови не потребовалось, достаточно было пролитого пота. К чести Супруна и Грицевца, да и остальных летчиков особой группы, его правоту они признали сразу. Бой пары и тройки решили не проводить, а вот полеты парами сделать обязательно, да и звеном из двух пар тоже.

Слетали. На этот раз сами, без Родина. И все-таки летчики они были бесподобные! На то, что они вытворяли в небе над аэродромом, высыпали смотреть буквально все. Красота, в любом своем проявлении, завораживает. А то, что творилось в небе — было красиво. Красиво своей грозной красотой. Той красотой, от которой врагу не поздоровится.

На следующий день полк прощался с летчиками группы Супруна. Хотя почему прощался, летные дорожки узкие и наверняка еще не раз пересекутся. Так что друзья — до свидания!

Сергей смотрел вслед выруливающему на взлет самолету и испытывал некоторое чувство зависти. Уже сегодня Супрун и его летчики будут в Москве, и не просто в Москве, а в предновогодней Москве. Через три дня Новый год. Новый, 1939-й. «Пора и нам к Новому году готовиться».

Слащёв

Взвизгнув стёртыми покрышками, заляпанная по самую крышу серой грязью машина вписалась в поворот и, не снижая скорости, понеслась дальше. Проскочив около сотни метров, она сдала к обочине и, запрыгав по рытвинам и камням, остановилась. Следом за ней из-за поворота вывернули еще два автомобиля. Идущий первым немного притормозил рядом с вышедшим из остановившегося автомобиля Слащёвым и, коротко «бибикнув», помчался дальше. Второй даже не останавливался. А Александр отстегнул складывающийся приклад у ППД, который он держал в руках, и, махнув рукой кому-то в машине, потрусил обратно к повороту. Он был одет в мешковатый комбинезон грязно-зелёного цвета. Добежав почти до самого поворота, Слащёв остановился и оглянулся назад. Следом за ним к повороту бежали еще двое, одетые в такие же комбинезоны. На шее у каждого болтался ППД, а сами они тащили узкий длинный тюк, держа его за матерчатые ручки с двух сторон.

— Здесь. Раскатывай.

Отстегнув ремни и раскрыв тюк, подбежавшие подхватили по звякнувшему металлом рулону и разошлись в разные стороны, встав в паре метров друг от друга. Воткнули в рыхлую мокрую землю колышки и начали раскатывать рулоны поперёк дороги. Рулоны оказались металлическими лентами с торчащими из неё острыми штырями. Слащёв, задрав рукав на левой руке, посмотрел на часы.

— Время.

Подхватив пустой уже тюк, все трое побежали к машине. Та, фыркнув незаглушенным мотором и скрипнув подвеской, стоило только хлопнуть дверце, закрывшейся за последним человеком, резво покатила к верхушке холма, на который взбиралась дорога. Перевалив верхушку и проехав еще метров десять, машина снова прижалась к обочине. На этот раз водитель заглушил мотор и из машины вышли пять человек, один из которых нёс винтовку с длинной насадкой на стволе, а за плечами другого качался гибкий хлыст антенны. Пара секунд и вся пятёрка побежала обратно к макушке холма. Добежав, люди упали на землю и укрылись между редких валунов и кустиков пожухлой травы.

Слащёв несколько минут наблюдал в бинокль за поворотом дороги. Наконец негромко сказал:

— Радист?

— Догоняют, товарищ командир. Торопятся. Там всё время кто-то «квикли» в рацию орёт.

— Что думаешь, Архипов?

— А им деваться некуда. Хоть труп, но предъявить надо. Иначе вся их катавасия псу под хвост. Джентельмены, иху мать! Главное, чтобы «ланчестеры» свои вперёд не пустили.

— А вот это вряд ли. Скорость у них какая? А лимонникам нужно «квикли». Но в хвосте точно плетутся. Поэтому хоть полчаса, но надо ребятам обеспечить.

Минут через десять из-за поворота дороги вылетел грузовой автомобиль. Хотя, «вылетел» не совсем верное слово, скорость у грузовика вряд ли была больше 30 километров в час. Но потому, как тряслась кабина, и ходил ходуном тент над узким кузовом, могло показаться, что автомобиль несётся на огромной скорости. Хлопка лопнувших шин никто не слышал, но грузовик вдруг вздрогнул и пошёл юзом. Задний мост стало заносить вправо, а передний, судя по всему, водителю уже не подчинялся. Тем не менее, грузовик не опрокинулся, а остановился, перегородив треть дороги. И буквально в то же мгновение из-за поворота показалась вторая машина, даже на первый взгляд более новая и современная. И управлял ей опытный водитель. Потому, что ему хватило пары мгновений, чтобы оценить увиденное и увести свой грузовик влево. Ему почти удалось обойти головную машину, но сработала вторая лента, предусмотрительно проложенная дальше. Тем не менее, водитель каким-то чудом вывернул еще сильнее влево и не врезался кузовом в борт первого грузовика. Но зато подставил наблюдавшим эту картину свой кузов и кабину. Боец с винтовкой скосил глаза на Слащёва. «Так. Первый «Остин», старьё. А второй, похоже, «Альбион». И, кажется, «FT3».

— Бей второго под кабину. У него там мотор.

Глухой кашель глушителя не просто было различить уже со ста метров, что уж говорить о солдатах, наверняка с руганью в полукилометре выпрыгивающих из кузовов машин. Пара секунд и из-под кабины второго грузовика показались небольшие струйки дыма, хорошо различимые в бинокль. Но командир преследователей явно не был дураком — проорал какую-то команду, не слышную на таком расстоянии, и часть солдат бросилась к кабине, стаскивая с себя куртки. Пока они тушили выливавшийся прямо из мотора бензин, сбивая огонь куртками, показался еще один преследователь — длинноносый шестиколёсный броневик с несуразно большой башней. Присмотревшись, Слащёв разглядел над командирской башенкой длиннющий хлыст антенны. Понимающе переглянулся с Архиповым, тоже разглядывающим затор в бинокль. Им повезло — в этой модели «Ланчестера» была установлена рация. Дальнобойная, но ужасно капризная, не зря радист говорил, что преследователи «квакают». С этой рацией «Ланчестер», и так не сильно быстроходный, мог только ползать, потому, что даже слабая тряска выводила рацию из строя. Про езду по бездорожью, вздумай англичане просто объёхать затор и продолжить движение, можно было забыть. Почти так и случилось — бронемашина, взяв правее, объехала грузовики и, протянув с десяток метров, остановилась, развернув пулемёты по направления к холму. Всё правильно — с обеих сторон дороги была мокрая глина, на которой не было видно следов, следовательно, нападение было возможно только с холма. Дверца броневика открылась, из неё вылез еще один офицер и направился к грузовикам. Подошел к командиру, руководившему ликвидацией затора, и отдал честь. Они о чём-то поговорили несколько минут, после чего несколько солдат, человек пять-шесть, вместе с офицером вернулись к бронемашине и разместились на грузовой платформе, находившейся сзади. Фыркнув мотором, «Ланчестер» двинулся дальше по дороге.

«Бульдожья хватка. Настырные черти» — уважительно подумал Слащёв. Можно было, конечно, попытаться влепить тяжёлую бронебойную пулю сквозь приоткрытую бронированную шторку мотора или в смотровой лючок водителя. И стрелок, так или иначе, попал бы. Но, во-первых, Слащёв не был на сто процентов уверен в успехе этого дела, а во-вторых, в ответ можно было получить очередь из обоих пулемётов, установленных в башне. Одним из которых был крупнокалиберный «Виккерс» и играть в лотерею на открытой местности с этой машинкой было чрезвычайно глупо. Пятясь, пятёрка сползла с верхушки холма и, пригнувшись, побежала к машине. Они уже подбегали к своей машине, когда услышали раскатистый грохот «крупняка» — англичанин оказался предусмотрительным и решил-таки «причесать» гребень крупным калибром. На всякий случай, так сказать.

— Ходу, Архип, ходу! А то он нас сейчас в капусту нашинкует. Но совсем не отрывайся, маячь на пределе видимости.

Гонка с преследованием продолжалась минут тридцать. Видимый на пределе дальности и периодически пропадавший из виду «Адлер» раздражал преследователей и заставлял выжимать из мотора бронемашины всё, что можно. И что нельзя тоже. Попытались даже стрелять из «Виккерса», что на таком расстоянии и при такой тряске было совершенно бесполезно. И хотя те, кто сидел в преследуемой машине, это прекрасно понимали, тем не менее, спокойствия это им не добавляло. От шальной пули не застрахован никто, а даже на излёте 12,7 мм способны натворить не мало дел. Наконец, радист, прижимавший наушники к ушам, с плохо скрываемой радостью выкрикнул:

— Командир, есть сигнал!

Слащёв, стараясь не показывать виду, потому, что командир ОБЯЗАН быть ВСЕГДА спокойным, выдохнул сквозь зубы:

— Гони, Володя. Теперь отрывайся и гони.

Архипов, уже чувствовавший, как судорога начинает сводить ногу, с облегчением утопил педаль газа в самый пол. Рыкнув мотором и выбросив из выхлопной трубы клуб дыма, машина, словно почувствовав нетерпение пассажиров, рванулась вперёд. Ещё с десяток километров и справа появились капониры разоруженной турецкой береговой батареи. Одной из тех, что гвоздили по английскому десанту, пытавшемуся высадиться на берег в 18-м году. Англичане тогда умылись кровью и в отместку, когда получили-таки власть в Турции на короткое время до прихода Кемаля — Паши, решили разоружить так досадившие им батареи. Причём демонтировать орудия и очищать артиллерийские погреба в виде милостыни предложили русским белогвардейцам, успевшим эвакуироваться из Крыма. Платя за работу пустой похлёбкой, только чтобы не подохли с голоду.

Когда машина сворачивала на засыпанную щебнем дорожку, ведущую на внутреннюю территорию батареи, Слащёв успел увидеть торчащий из ближайшей к дороге бойницы ствол ПТР с квадратным набалдашником пламегасителя. Значит, еще одно ПТР должно было располагаться в вырытом уступом вправо окопчике с правой стороны дороги. Классика засады — когда «Ланчестер» схлопочет 14,5-мм «подарок» от первого ружья, ему некогда будет внимательно смотреть по сторонам. И, значит, гарантированно «угостится» от второго прямо в бок, практически в упор. И не один раз, поскольку противотанковое ружьё Симонова, хотя и требовало вручную передёргивать затвор, зато имело пристёгиваемый сбоку магазин на пять патронов. Но ведь и первое ПТР молчать не будет. А дальше понятно — от десятка таких «подарков» английский броневик имеет все шансы просто рассыпаться. В подобной ситуации и лёгкому танку мало не покажется.

Свернув на площадку, над которой была натянута лёгкая маскировочная сеть, автомобиль остановился. Бойцы разбежались по заранее определённым местам, а Слащёв вместе с Архиповым направился к сидящему на раскладном стуле перед входом в каземат седому человеку, одетому в форму полковника турецкой армии. Рядом с ним стоял Блюхер, державший в одной руке термос, а в другой походную фляжку с болтающейся на цепочке крышкой. Сидевший же обеими руками держал крышку от термоса и маленькими глотками отпивал из неё горячий кофе с коньяком. Завидев идущих командиров, он резко встал, едва не расплескав напиток. Оглянувшись по сторонам, поставил крышку на ступеньки входа, принял строевую стойку и с сильным акцентом спросил по-немецки:

— С кем имею честь?

— Прошу нас извинить, господин полковник, но времени представляться, у нас не было. Командир отряда особого назначения капитан Слащёв. По поручению Советского правительства и по личной просьбе генерала Чакмак — Паши имею задачу освободить Вас из-под ареста и доставить на территорию, контролируемую войсками, сохранившими верность Турецкой республике. В штаб генерала Чакмак — Паши.

— Могу я узнать Ваши дальнейшие действия?

— Безусловно, господин полковник. Сейчас мы полностью нейтрализуем преследователей и с наступлением темноты переместимся ближе к побережью.

— Нейтрализуете?

— Да, господин полковник. Поэтому во избежание любых неожиданностей прошу Вас пройти в бункер. Преследователи минут через десять будут здесь.

Скорее всего, командир преследователей не вляпался бы в засаду как кур в ощип, он уже показал, что не дурак. Но попробуй сохранить хладнокровие, когда этот чёртов автомобиль, за которым они гнались последний час и который, казалось, потеряли, снова замаячил вдалеке. Когда Архипов, исполнив роль приманки, вернулся к батарее, всё закончилось. «Ланчестер» еще горел, исправное оружие выведено из строя, погибшие преследователи стащены к краю дороги и уложены в ряд. Выстроившись в колонну, три автомобиля направились в сторону побережья. И у каждого на крыше был закреплён длинный и узкий брезентовый тюк.

На этот раз Слащёв поменялся местом с Блюхером и ехал вместе с турецким полковником. На самом деле это был не совсем полковник. Точнее, полковник, но в отставке и надевший форму только с введением в Турции особого положения. Они везли освобождённого из заключения Исмета Инёню — друга, соратника и приемника умершего несколько недель назад Кемаля Ататюрка. Инёню, воевавший вместе с Ататюрком в турецко-греческой войне и заслуживший своё имя после того, как войска под его командованием разгромили греков возле местечка Инёню, был последовательным сторонником Кемаля в его стремлении к союзу с Россией и Германией. И именно этим не устраивал англичан. Если бы в Лондоне понимали, что человек, возглавивший Турцию после смерти Ататюрка, будет более лоялен к интересам «цивилизованного мира», то смена власти произошла бы кошерно: торжественные похороны «отца всех турков», мавзолей, прочувствованная речь приемника над гробом основателя Турецкой республики, помощь «цивилизованных стран», кредиты и тому подобное. Но Кемаль умел подбирать соратников и поэтому: «преступная клика», мятеж, точнее «восстановление конституционного строя», призыв к «цивилизованным странам» ввести войска для защиты этого самого «конституционного строя» и, само собой, «наведение конституционного порядка». Собственно, при любом сценарии премьер-министр, Инёню, конституционный приемник умершего президента, должен был умереть. Но проверенные на других странах сценарии с самого начала дали сбой. Наиболее боеспособные и подготовленные части турецкой армии с начала событий заявили о полной поддержке законного правительства Турции и удерживали всё северное побережье страны. Включая Стамбул. Генерал Чакмак — Паша уже объявил новое правительство незаконным, сформировал правительство в изгнании и призвал турецкий народ оказывать сопротивление незаконной власти. Центр же страны вместе со столицей находился во власти нового правительства. И это создавало определённые трудности для англичан, поскольку сноситься с этой территорией они могли только через Палестину. А в Палестине, бывшей территории османской империи, а ныне подмандатной Великобритании, стараниями Лондона вовсю кипел котёл противостояния сионистов и арабского мира. Сионисты при поддержке и с полного одобрения англичан демонстрировали арабам своё «человеколюбие» и способы решения национальных проблем. Поэтому имели со стороны арабских народов, населявших Палестину, откровенные «любовь» и «понимание». Представить, что случится с этим котлом, когда и если на эту землю вернуться или просто пройдут через неё турецкие войска, было совсем не трудно. Всё-таки арабы и турки были единоверцами, в отличие от сионистов, поклоняющихся только своему богу. Не считая мамоны, само собой.

Слащёв, сидевший рядом с законным президентом Турецкой республики, не мог быть в курсе стратегических замыслов Советского правительства. Не его уровень, как говориться. Но он давно уже понял, что во главе Советского Союза сейчас находятся умные люди. Вожди, единственным интересом которых является польза и выгода страны. Его страны, России. А потому, имея в голове мозги, а не пропитанную черт знает чем серую губку, просчитать возможное дальнейшее развитие событий вполне было можно. Если, конечно, думать о пользе Отечества, а не о непонятно каких «общечеловеческих» интересах. «Так, и что же у нас получается. Доставляем гостя к побережью и передаём нашим туркам. Те перевозят свою верхушку на Кипр. И, скорее всего, в сопровождении остатков собственного флота. Не зря же нам еще «Гебен» брать, или как его там «Явуз Султан Селим». Правильно, самый сильный корабль флота должен остаться в составе правительственных войск. Это и будет «правительство в изгнании». Обратятся за помощью, к нам и к немцам. Наши, ясное дело, в обмен на помощь выторгуют себе базы и кусок территории. Скорее всего, наши же бывшие. Вернут, смешно, армянам Арарат. Армян, ясное дело, там давно уже не осталось, но южные предгорья Кавказа нам нужны. Кто там остался, курды? Ну, пара-тройка войсковых операций по разоружению даже с чеченским геморроем покончили в любой возможной перспективе. С курдами будет то же самое, сто пудов. И, скорее всего, разрешат на этих территориях временно находиться турецким войскам. А с турками тоже не забалуешь, они ребята простые — сразу секир-башка. Вооружат, подучат и… А «и» напрашивается через Палестину к Суэцкому каналу. Гадом буду, если не так! Ведь это же какая красота получится! «Историческая родина» накроется медным тазом даже в перспективе, Суэц под постоянной угрозой и местные арабы в долгосрочных друзьях. Хорошая разблюдовка вырисовывается — хрена лысого у наших маленьких «друзей» получится потом шустрить на этих землях. А это нефть. Поделят как-нибудь с Германией зоны влияния. И черта с два немцы потом сюда кого-нибудь допустят»!

Занятый такими приятными рассуждениями, Слащёв не мог даже предполагать, насколько он был близок к тому, как на самом деле будут развиваться события в этом регионе. В регионе, который в его «прошлое» время был источником постоянного напряжения и, нужно сказать правду, непрерывно тлеющей войны. Умные люди думают по-разному, но приходят к одинаковым выводам. Почему север Африки, Малая Азия, Иран десятки лет находятся в состоянии войны? Потому, что одно маленькое островное государство хорошо оценило богатство этих земель. Поэтому, развалив Османскую империю, постаралось прибрать всё это богатство к своим рукам. Но даже у самого жадного хапуги может не хватить рук, что сграбастать всё, что ему приглянулось. Выход? Насоздавать карликовых «государств», прикормить местных царьков и хапать, хапать, хапать. Делается это так — берётся какое-нибудь дикое племя, которому повезло кочевать в богатых землях, называется наследником древней культуры и государственности, одаривается стеклянными бусами без меры. Клановых вождей называют «царями», везут в, чтобы сразу всё поняли, Метрополию, всячески привечают (теми же стеклянными бусами, только разноцветными) и милостиво разрешают припасть к ногам. Вроде как «брату-королю». И местный племенной царёк, за всю свою жизнь не видевший ничего, кроме барханов и редких оазисов, купится на «блага цивилизации» с потрохами. Детей царьков и их наследников начнут учить в оксфордах. Учить строго правильному пониманию жизни. И не надо никакой военной силы — сами всё принесут. Потому, что «правильно поняли жизнь и правила игры».

Но Слащёв прекрасно видел и понимал, что сегодня, сейчас, и в Советском Союзе и в Германии знают и понимают эти самые «правила». И жить по ним не хотят. И не будут. Поэтому, понимая и осознавая гибельность подобных «правил» для народов своих стран, не позволят распространять заразу по всему миру. И уже предпринимают все меры, чтобы задушить её в зародыше. Так что, скорее всего, не будет никаких «Великих персий, турций и прочих вавилоний». Останутся большие страны, доказавшие свою государственность, вроде той же Турецкой республики или Египта, и протектораты. Возможно, двойственные. Скажем, русско-немецкий протекторат Иран. И совершенно точно не появится никаких кувейтов или йеменов — как сидели по своим оазисам, так и останутся сидеть. А протекторат — это не колония, даже в её «цивилизованном и осовремененном» виде. Это жизнь по единым законам и правилам. Единым для всех. И если ты, вольный сын барханов, не хочешь жить в соответствии с ними, то придётся тебе не кочевать по пескам со своими баранами, а долго и тяжко трудиться на нефтяных скважинах или в рудниках. Кто чем богат, как говорится. Но по этим же законам и правилам, ты имеешь полное право выбирать себе вождя в протекторате. Он, конечно, первое время постоянно под присмотром будет, пока не научатся «наследники древней культуры» сами собой управлять. А там, возможно, и протекторат не понадобится — появится новый государственный народ. И новое государство, само собой. Но потребует это много времени, пара поколений сменится точно, а пока…

Исмет Инёню тоже ехал молча. Только изредка бросая взгляды на своих попутчиков. Ему было о чём подумать. Сравнить отношение к себе со стороны англичан и русских и подумать. Показное радушие и плохо скрываемое презрение англичан он уже давно понял и оценил. А в последние недели прямо почувствовал на себе. И вот русские… Нет, он был благодарен им за то, что они освободили его от выматывающих душу «бесед» о судьбах Турции. Шайтан забери этого наглого англичанина, сидящего нога за ногу и рассказывающего ему, турку, о величии Турции! Да что он может знать о Турции, этот выходец с английского острова?! А так называемая «охрана», которая даже не считала нужным не обсуждать в его присутствии, сколько и за что они получат фунтов, когда вернутся домой? Они были уверены, что этот тупой турок не может знать английского языка. А русские… Раньше ему не приходилось сталкиваться с ними непосредственно, и вот почти уже сутки он находится в их руках. Нет, так говорить не правильно, это он уже понял. Это у англичан он находился в руках, а если говорить правду, то в плену. И этот сын шайтана — англичанин совершенно точно дал ему понять, чем закончится плен, если он не согласится играть по их правилам. А русские… Он вспомнил, как начиналось их «знакомство». Его только привели с ночной «беседы» и он, взбешенный очередной наглостью англичанина, мерил шагами свою «гостевую комнату». Чтобы хоть немного успокоиться, раскурил кальян с ароматным исфаханским табаком. Расстегнул тугой воротник и откинулся на спинку дивана, пытаясь осмыслить очередной раунд «переговоров». Внимание привлёк непонятный шум из соседней комнаты, в которой находилась охрана. Потом дверь распахнулась, и на пороге появился человек с разрисованным какими-то полосами лицом. Он четко отдал честь, приложив ладонь к надетому на голову капюшону, и на хорошем немецком языке сказал:

— Господин полковник, Вас ждёт машина. Прошу пройти со мной.

В первое мгновение он подумал, что это немецкие друзья пришли ему на помощь, поэтому без лишних слов поднялся и направился к выходу. Увидел тела охранников, лежащие на полу, но по отсутствию следов крови понял, что их просто оглушили и связали. Потом был переход по длинным коридорам дворца, когда из-за некоторых поворотов выходили люди и присоединялись к ним. К заднему крыльцу резиденции правительства Турецкой республики они вышли уже группой в десять человек. А потом случилось такое, что заставило его резко остановиться — встретивший их у выхода человек что-то проговорил по-русски. Он не знал русского языка, но отличить его от любого другого — умел. Потом тот, кто вошел к нему первым, снова на хорошем немецком языке сказал:

— Господин полковник. Это участок площади может находиться под обстрелом с соседних домов. Поэтому придется его перебежать. Вы сможете?

Потом они бежали, пригнувшись. Точнее, он бежал, пригнувшись, а его сопровождающие, окружившие его со всех сторон, делали это во весь рост. И только потом он понял, что таким образом они прикрывали его, вызывая возможный огонь на себя. Всё-таки он был военным, хотя по воле Аллаха и пришлось оставить на время военную службу. Потом была эта сумасшедшая гонка на автомобилях, немецких, кстати, что его не очень удивило. И первое, что сделал один из тех, кто ехал вместе с ним, когда они, наконец-то, остановились, это достал из-под сиденья термос и спросил, тоже на немецком языке, правда, не таком хорошем, как у первого:

— Хотите кофе, господин полковник?

И еще его поразил раскладной стул, который каким-то образом оказался рядом с ним. Ведь самим русским он явно был не нужен, значит, заранее приготовили именно для него. Потом он услышал, как за несколько минут они полностью уничтожили английский броневик вместе с десантом. Именно услышал, потому, что смотреть в амбразуру ему не дал командир русских, повторяя одну и ту же фразу по-немецки — «Когда всё закончится, господин полковник». «Когда всё закончилось», его проводили на место боя, и только тогда он и понял, что преследовал их английский бронеавтомобиль с десантом. И понял, почему его не подпускали к амбразуре. Поэтому сейчас Исмет Инёню, пока заочный глава правительства в изгнании и будущий президент Турецкой республики, думал о том, насколько мудрым было стремление Кемаля — Паши дружить не только с Германией, но и с Россией. И еще он понял, что найдёт время и выучит русский язык, насколько бы трудно это не было. Потому, что не годится порядочному человеку коверкать фамилию своего спасителя. Хорошо хоть, что Аллах надоумил его родителей назвать его именем великого человека — Искандер.

Задумчивую тишину в салоне «Адлера» нарушил тактичный, но громкий голос радиста:

— Товарищ командир. Есть связь с точкой.

— Давайте, сержант; — Слащёв вытянул руку над спинкой сиденья и взял протянутую ему радистом массивную гарнитуру с наушниками и маленьким рожком микрофона. Прижал её к уху, в очередной раз, придя к выводу, что без кого-то из «своих ребят» дело не обошлось — очень уж она напоминала гарнитуру от его компьютера в «той» жизни.

— Дюжина, полста, семь. Азимут. Приём.

— Одиннадцать, сорок девять, шесть. Меридиан. Норма. Приём.

— Принял. Сорок минут. Конец связи. Гриша, — это уже водителю; — При подъезде замри в километре, оглядимся.

Возвращая гарнитуру радисту, Слащёв снова хмыкнул: «Зараза, пора бы и привыкнуть уже. А всё равно каждый раз одно и то же — словно кусок старой жизни в руках подержал. Не, точно кто-то из мужиков сработал. И это хорошо, потому, что ТАК правильно. От подобных мелочей многое зависит, убеждались многократно. Нехрен самим все сражения выигрывать, лучше пособить и всем остальным побеждать». Слащёв имел все основания думать именно так. Потому, что даже их Термен, несомненный гений радио, применял, по выражению самого же Слащёва, «раздельное заряжание». И ещё Термен, вернувшись с одного из совещаний по новой технике в наркомате, говорил, что где-то в Нижнем Новгороде делают рацию малого радиуса действия, для связи типа «взвод-отделение». Но, пока, без особого успеха — рации получаются громоздкими. За эту новость Термен получил задание «хоть на изнанку вывернуться, но сочинить связь «боец-боец».

— А если тебе чего не хватает, то пиши мне телегу.

— Какую телегу, товарищ командир?!

— Отставить. Рапорт пиши, чудо радиотехническое. Поломай голову и напиши, что тебе нужно, чтобы каждый боец на связи был и не таскал с собой при этом по полпуда железа.

— Не думаю, что это возможно на настоящий момент, товарищ командир.

— Ну, вот откуда Вы только взялись на мою голову, такие «неуверенные»? Как в свободном поиске, так чёрта лысого изобретут. А как по конкретному заданию, так сразу «не думаю». А ты подумай, подумай. И снова подумай. Смотри; — Слащёв ткнул в открытый кожух новой радиостанции; — Это что?

— Микроминиатюрная радиолампа модели…

— Да не надо мне про модель, я в радио, сам понимаю, не сильно копенгаген. Лучше скажи — можно её еще больше «микроминиатюрить»? И если нельзя или еще что, то придумай, как вес и габариты уменьшить. Схему какую-нибудь сочини, не мне тебя учить. А то, что сделать ничего нельзя — не верю. Хоть убей меня, не верю, что Термен ничего не придумает.

И Термен таки придумал. Незадолго до выхода отряда на это задание, он показал Слащёву рацию размером с кирпич. Весил этот «кирпич» почти три килограмма. Не мало, но и не почти десять, как РСД — 38, которую таскал на себе радист. Ещё Термен заявил, что его решение нашло понимание среди других специалистов и его пригласили с докладом в Институт радио, «который в Нижнем, товарищ командир».

Процедура встречи прошла неспешно и рутинно: остановились, осмотрелись, опознались с десантниками, которые входили в охрану советского посольства и в данный момент охраняли место встречи, подъехали. Была еще и охрана с турецкой стороны. Как точно называлась эта служба у турок, Слащёв не знал, поэтому просто обозвал их янычарами. Вышли, встретили полномочного представителя Советского Союза Ревзина и военного атташе Батова. Вместе с ними прошли в небольшой дом, где их встретил генерал Чакмак. Пока шли, Слащёв раздумывал над тем, зачем и почему один из выдающихся командармов «его» времени оказался в роли военного атташе в Турции. «Ой, неспроста такие назначения, неспроста. Батов — мужик с головой и уже в немалом чине — комкор, значит, успел проявить себя. А с чего бы боевой, грамотный командир оказался на чиновничьей должности? Выходит, прав я на все сто, что наши мудрые вожди большую подлянку англосаксам замыслили. Отхлебнут дерьмеца, сучье племя! «Вкусят плоды трудов своих», так, кажется, в писании. И это правильно, так только справедливо будет. А то гадят и гадят по всему свету. Пусть теперь сами своё блюдо на вкус попробуют». И ещё больше он утвердился в своём мнении, узнав из разговора, на котором он присутствовал, когда генерал Чакмак вводил в курс дела Инёню, что Советский Союз и Германия не признали «новое» турецкое правительство и эвакуировали свои посольства из Анкары. Зато практически одновременно признали законным правительство в изгнании, и перевели свои посольства в Стамбул, поскольку он находился на территории, контролируемой правительственными войсками. Следом за Германией и Союзом тот же фортель выкинула Италия. Такие вот прозрачные намёки. Слащёв только не очень понял, затем тогда нужен переезд «изгнанного» правительства на Кипр. Но потом, по здравому рассуждению, признал, что смысл есть. Во-первых — Кипр однозначно станет полностью турецким. А что такое Кипр? Это ключ к Дарданеллам, проходу в наше Чёрное море. И, соответственно, спокойный выход из него. И к чёрту тогда все эти вашингтонские, или какие там соглашения! Во-вторых. Вздумай англичане учудить что-нибудь с высадкой на Кипр, им придётся ползти к нему под вполне «дружеским» взглядом итальянского флота и наших баз на турецких берегах, оставшихся под контролем верных «изгнанному» правительству войск. Да, когда ты понимаешь, что твоей страной, твоей Родиной, руководят умные и понимающие её интересы люди, то чувство гордости за свою страну возникает само собой. И это чувство заставляет тебя самого не быть жрущим потребителем «благ жизни», но стремиться к победам и свершениям, чтобы не уронить честь Родины. Такая вот простейшая жизненная арифметика, которую, увы, не дано было понять современным Малышу «властителям России». Но, как бы там ни было, сегодня, сейчас он гордился тем, что является гражданином Советского Союза и сделает всё, что в его силах, чтобы стратегические замыслы его вождей стали реальностью.

После того, как Слащёв тактично, но твёрдо отказался от приглашения Чакмак — Паши сопроводить Инёню в штаб, в чём его, к удивлению Слащёва, поддержал сам Инёню, его пригласил для разговора Батов. Они прошли в расположение десантников, где атташе для начала коротко расспросил Слащёва о ходе дела:

— Как прошла операция?

— Как было запланировано, товарищ комкор. Без накладок.

— Значит, научились просчитывать действия англичан, товарищ капитан?

— Это не так трудно, на самом деле. Если противник твёрдо уверен в своём превосходстве и не допускает мысли о том, что кто-то может оказаться умнее, чем он, то предсказать его реакцию на то или иное действие не трудно. Нужно только внимательно прочитать его уставы и наставления. Англичане упорны, в этом им не откажешь, но импровизировать по ходу дела не могут. И в первую очередь потому, что на полном серьёзе считают себя самыми умными. В военном деле в том числе. До сих пор им приходилось воевать только с дикими племенами. Или с теми, кого они считали дикими. А дикарям, что для англичан очевидно, понятие тактики не знакомо — всегда прут толпой прямо на пушки. Даже восстание сипаев их ничему не научило, даже буры. Хотя, уж буров-то к дикарям никак не отнести. Я про тактику, товарищ комкор, а не про общее поведение. И тех и других англичане задавили техническим превосходством, организацией, а не тактикой. И поэтому продолжают считать себя непревзойдёнными мастерами в военном деле. Пусть считают, нам же легче будет им мозги вправлять.

— А Вы планируете вправить англичанам мозги?

— Никак нет, товарищ комкор. Это я образно. В том смысле, что нам легче будет их к общему знаменателю привести.

— И какой он, по-вашему, будет?

— Ноль, товарищ комкор. Лично я на меньшее не согласен. Нам еще за Архангельск и Мурманск расплатиться надо.

— Отрадно слышать, товарищ капитан. И ещё более отрадно видеть готовность и способность это воплотить. У Вас ведь, насколько я в курсе, это не первое дело?

— Так точно, товарищ комкор. Не первое.

— Хм. Как я понимаю, продолжения не будет? Молодец, капитан! Дуй в том же духе. Значит, пакет я тебе передаю со спокойной совестью. Это распоряжения о твоих дальнейших действиях, принято вчера по каналу спецсвязи. По прочтении уничтожить, ясно?

— Так точно, товарищ комкор. Дополнительно и устно ничего не передали?

— Передали, что на месте Вас встретят старые знакомые, чтобы это ни значило.

— Спасибо, товарищ комкор! Старые знакомые всегда хорошо. Разрешите идти?

— Идите, товарищ капитан. И успеха Вам и вашим людям.

Подходя к домику, в котором расположились его бойцы и во дворе которого были видны накрытые маскировочной сеткой автомобили, Слащёв издалека услышал раскаты хохота. Причину веселья он понял сразу, когда увидел, что Онищенко и Щербатый изображают «петушиные бои». Достающий Онищенко до подбородка Щербатый, заложив руки за спину, пытался боднуть того плечом в грудь. В свою очередь Онищенко, сдвинув пилотку на самый лоб, отталкивал нападающего грудью. При этом Щербатый почему-то громко кудахтал. Чем и вызывал, судя по всему, хохот обступивших «дерущихся» со всех сторон бойцов отряда и десантников. С удивлением среди собравшихся Слащёв разглядел несколько красных турецких фесок. Старшина Григорьев, до этого наблюдавший за представлением с низкого крыльца дома, увидев подходившего командира, во всю свою луженую глотку рявкнул:

— Отряд! Становись!

И, буквально через минуту:

— Равняйсь, смирно! Товарищ командир, личный состав отдыхает после выполнения задания.

— Здравствуйте, товарищи бойцы! Вольно. Разойдись; — поприветствовал выстроившихся вдоль низкого увала бойцов Слащёв; — Старшина, кто победил в сражении?

— Ничья, товарищ командир. Щербатый Онищенко затюкал, только тот же в ответ и не клюнул ни разу. А если бы клюнул, то наш петушок гребешка бы лишился. Так что — ничья.

— Стало быть, победила дружба. Это правильно. Как с довольствием, старшина?

— Порядок, товарищ командир. Прыгуны тут уже сутки квартируют, кухню организовали. Нас взяли прицепом, поэтому на ужин будет горячее. Сказали какой-то полов и эта, как её, сурпа. Я узнавал — говорят, что сытная пища. Не врут?

— Не врут, старшина, я пробовал. Только скажи бойцам, чтобы ели горячим и запивали только горячим. Чаем или компотом, что там у тебя в запасе? А то такой колтун в животе образуется, что только шомполом прочистить можно будет.

Хлопнув озадачившегося старшину по плечу, Слащёв прошел в глинобитный дом, где его встретили замполит и командиры групп.

— Ну, что, отцы — командиры. Как настроение, как состояние организма?

— Организм водки требует, а у нас воздержание; — ворчливо ответил Блюхер, — лучше расскажи, как полковника передал.

— Да нечего там рассказывать. Сдал — принял, опись — протокол; — кстати вспомнилась фраза из фильма его «прошлого», — Тебе он, между прочим, велел кланяться и обещал ихнюю красную шапку прислать. На память за коньяк в кофе. А то, говорит, ходит как босяк — ни тебе халата, ни шапки приличной. Срамота, одним словом. Всё, посмеялись, и хватит, нам ещё всю ночь кататься. Всем отдыхать, кроме нас с комиссаром.

— А я? — непонимающе — удивлённо спросил Архипов, незаметно выдвинувшийся на роль начальника штаба.

— А тебе всю ночь баранку крутить. Иди спи, мы с комиссаром только хвосты подчистим, да оглядимся на местности, в твой огород не полезем. Если что надумаем — разбудим.

Встреча со старыми знакомыми оказалась не только приятной, но и полезной. Слащёв с первых слов Батова понял, что взаимодействовать им предстоит с орлами Риттера, только на самом деле никакого взаимодействия не получилось — немцы имели свою задачу, не менее серьёзную, чем отряд Слащёва. Неофициальная часть встречи, включающая обязательное зубоскальство, тычки кулаками и похлопывания по плечу, закончилась ритуальным распитием компота, к которому немцев пристрастил отрядный повар Фатыхов. Что добавлял в смесь из сухофруктов и из чего её составлял улыбчивый таджик, было загадкой только для немцев, чей продуманный рацион блюда под названием «компот» не предусматривал, но на их радость запасливый Григорьев всегда имел пару — тройку «лишних» брикетов, которые и перекочевали в ранец фельдфебеля Нишке. То, что с группой Риттера придётся встречаться, было понятно ещё в Москве, где Слащёв получал задачу: если отряду предстоит брать под контроль бывший немецкий «Гебен», то кто может лучше знать его внутреннее устройство, кроме немцев, которые его строили? Александр только надеялся, что удастся снова поработать вместе с Риттером, но воля командования редко даёт возможность простым офицерам удовлетворить все свои хотения и желания. Как говорится — «дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону». А умение подчиниться приказу, не смотря на все свои желания и хотения, есть качество по-настоящему свободного человека. Так-то вот. Очень неожиданным для Слащёва оказался переданный Риттером с чисто немецкой торжественностью привет от доктора Хаусхофера, с пожеланием «щадить умную голову».

— Болеет старик. Но тебя вспомнил и просил поберечься. Ты уж не подведи.

В самой операции ничего особенного не было, как выразился потом Онищенко — «зайшлы, дило сдилали, уйшлы и усё». Ну, кроме разве что, первого боевого применения легководолазных костюмов, которые помогли незаметно проникнуть на крейсер со стороны рейда. Вахта, по сведениям немецких инженеров, обслуживающих корабль, в нужный момент состояла из «наших» турок, а остальное, как говорится, дело техники. Но Слащёв не мог не позволить себе маленькой шалости по отношению к захваченным на «Бремене» англичанам. Типа, морских советников. Спеленали, вывезли на корабельном катере на внешний рейд и высадили. Прямо в море. Руки и ноги, правда, перед высадкой развязали — мы же не палачи. Блюхер после этого ещё несколько дней приставал к командиру с вопросом, что за «высадка союзников в Нормандии», про которую Слащёв сказал, когда последний англичанин был выпущен за борт.

Потом был выматывающий душу из-за болтанки перелёт в Болгарию. Оттуда через горы пеший марш-бросок в Австрию. В Австрии господа «всемирные демократы» тоже пытались напакостить. И почти преуспели в этом. Так называемые выборы привели к должности президента Австрийской республики человека, прикормленного англичанами чуть ли не с рождения и, как говорят, евшего у них с вилки. И этот «президент» уже на следующий после своего «избрания» день, выразил неодобрение «имперской и античеловеческой» политикой Германии. Выразил, ясное дело, от «имени всех честных австрийцев». Подход продуманный и дальновидный — разделить единый народ вначале на немцев и австрийцев, а потом на ещё более мелкие «народы», по германским землям. Только ответная реакция была молниеносной — через день ночной атакой был захвачен королевский дворец Хофбург, ставший резиденцией президента и «назначенного им» совета министров. По свидетельству очевидцев, во главе нападавших были солдаты в немного необычной форме и говорившие по-немецки с сильным славянским акцентом. Это не вызвало особого удивления, только дало повод в очередной раз обвинить русинов, которых в Австрии всегда было много, в отсталости и дикости. Ну, ещё бы, им, дикарям, позволяют вкушать радости демократии, а они защищают отсталую монархию. Как делали всегда, в том числе и в 1848 году. Да и организовал этот ночной захват тоже русин из Моравии — Артур Зайтих. Правда, в известной Малышу «старой» истории, он поменял славянскую фамилию на немецкую и стал Зейсс-Инквартом. Утром он, как глава временного правительства, выступил с заявлением о плебисците по вхождению в состав Германии и потребовал от Лиги наций прислать международных наблюдателей. Потом обратился с этой же просьбой к правительствам Германии и Советского Союза. Слащёв не знал, кто подсказал Зайтиху этот ход с международными наблюдателями, но это явно был очень не глупый человек. Но Слащёву было не до подобных размышлений — в этой операции отряд понёс первую потерю. Был убит немного замкнутый минёр отряда Коля Старостин. Убит одним выстрелом — пуля попала точно в глаз. Всё произошло у Александра прямо на глазах. Рефлексы «старого» спецназовца буквально взвыли — снайпер! И эти же рефлексы вычислили место засады и позволили взять эту сволочь. Потом он приволок помятого стрелка к ещё не успевшим остыть после боя бойцам и бросил им под ноги. И рядом уронил «спрингфилд» с оптическим прицелом, чтобы сразу всё стало понятно.

— Эта сука убила Колю. Он ваш.

И ушёл. Что стало со снайпером, Слащёва не интересовало. Сейчас он стоял перед памятником Иосифу II и думал о том, что и как он напишет оставшимся у Старостина отцу и младшей сестре. Этот тяжкий груз и мучительную ответственность командира он не мог доверить никому. Это его ноша, его и только его. Командир ОБЯЗАН нести её сам, чтобы всегда думал и чувствовал, что и как он скажет тем, чей сын, брат, муж или отец погиб по его вине. И всё ли он сделал, как командир, чтобы этого не случилось. Всё ли продумал, всё ли понял, всё ли предусмотрел. Без этого нет командира, нет и быть не может. Без этого есть только бесчувственное чмо, носящее по недоразумению офицерскую форму.

Новиков

Короткая, сорокаминутная остановка в Ленинграде и последующий перелет до Москвы позволили Новикову переключиться от достаточно отвлеченных размышлений к конкретике. Вызов на Родину был такой же неожиданный, как и командировка в Германию. Видимо, что-то поменялось или решилось в верхах насчет его, Новикова, судьбы. Слишком много он за последнее время накуролесил. Ну, не накуролесил, это слишком громко сказано, но и обычным его поведение и ситуации, в которых он оказывался, не назовешь. И боевые действия в Китае, и мятеж в Поволжье, и несанкционированное общение с Гитлером, да еще и обращение к нему как к товарищу по партии — все это за каких-то полгода. Круто. Но оглядываясь назад, он мог с уверенность сказать, что доведись ему вновь попасть в такие же ситуации, он и теперь действовал бы так же. Может быть, даже еще более жестко. Почему? Да потому, что враги из некоей абстракции, хотя и имеющей название и имена, превратились в весьма конкретных и вполне осязаемых, а друзья стали друзьями не только на бумаге или в силу заключенного договора, а по духу, по велению не только ума, но и сердца.

Мир катился прямой дорогой к войне. Другое дело, что этим скатыванием пока удавалось управлять. Если все так пойдет и дальше, то война начнется только тогда, когда тройственный союз будет к ней максимально готов.

Видимо эта горячая ситуация и не позволила долго держать его вдали от дела. В то, что к нему будут приняты какие-то слишком крутые меры, Новиков не верил. Хотели бы — давно бы приняли. Наказать могут, и скорее всего, накажут. Даже обязательно накажут. Причем прилюдно и с освещением этого факта в «узких» кругах. Но из армии не выкинут и без работы не оставят. А работа у него самая сейчас необходимая — Родину защищать.

Собственно, почти все так и получилось, как Новиков прикидывал. Даже то, что как минимум один день его трогать не будут, дадут встретиться с женой. А вот со следующего дня, за него взялись вплотную. Кадры, финотдел, бронетанковое управление и ребята Берзина, кажется, готовы были порвать его на мелкие кусочки, но непременно заполучить к себе именно сегодня. К четырем часам Новиков был уже на пределе, хотя и понимал, что все это неспроста, и позволить себе сорваться он не имеет права. Но слишком уж плотно на него насели. Хорошо, что еще в Германии он начал готовиться к встрече с армейской бюрократией, и почти каждый свой шаг фиксировал в отчетах и документах. Особенно внимательно фиксировал все статьи расходов. Выходит не зря старался. Сейчас эти бумаги ему здорово помогли. Да и приятно было видеть растерянность на лицах этих крючкотворов. Съели?! В финотделе аж расчувствовались: «Какой же вы молодец! Понимаете, что копейка государственный рубль бережет»! Это он понимал, как и то, что лишняя бумажка бережет твое время. Хотя это понимание любви к бумажному племени явно не прибавляло.

Но вот большинство формальностей уже позади. Только расслабится и даже просто отдохнуть ему так и не пришлось. Даже выйти на свежий воздух не успел. «Приказано явиться на прием к наркому обороны, товарищу Фрунзе в шестнадцать часов тридцать минут». А на часах уже шестнадцать с четвертью! Торопливо шагая за уверенно лавировавшим в хитросплетении коридоров наркомата порученцем, Новиков не смотря на усиливающееся с каждым шагом чувство тревоги, еще сумел удивиться: «Как же он так быстро меня нашел? Телепат, что ли? Или меня так хорошо отслеживали?».

В приемной Фрунзе, было на удивление пусто. Секретарь, мельком взглянув на Новикова, кивком указал ему на дверь кабинета наркома.

— Вас ждут, товарищ полковник.

«Если ждут, значит, еще повоюем». Открывая дверь, Новиков краем глаза заметил, как секретарь торопливо запирает на ключ дверь в приемную. «Чем дальше — тем страньше».

Поначалу все шло как нельзя лучше. Фрунзе встретил приветливо. Улыбнулся и протянул для пожатия руку. Но когда пригласил присаживаться не за обычный стол для заседаний, а за меленький столик, в углу кабинета сервированный для чаепития — Новиков снова подобрался. Это настолько выходило за привычные рамки общения, что могло предвещать все что угодно. И, скорее всего, не очень приятное.

На столике уже вовсю фырчал новомодный электрический самовар. Из установленного на верхний раструб заварного чайника ощутимо тянуло ароматом крепко заваренного чая. Поднос с тарелками, на которых прикрытые салфетками лежали румяные пирожки и ванильные эклеры, а так же пара фарфоровых чашек, дополняли этот натюрморт.

— Присаживайтесь, товарищ Новиков. Угощайтесь. Насколько я знаю, с утра ничего не ели? А разговор нам предстоит долгий.

Отказываться от такого приглашения и глупо и бессмысленно. Да и пирожки выглядели так привлекательно и аппетитно!

Вот так, под чаек и пирожки, и потек разговор. О поездке в Германию, и о его личных впечатлениях от этой поездки. Так, обычный светский разговор. Вот только напряжение за всем этим чувствовалось огромное. И причина его была Новикову непонятна. Оставалось надеяться, что товарищ нарком все в свое время разъяснит, а пока искренне делиться своими впечатлениями. Тем более что слушатель Фрунзе был замечательный.

Удалось уложиться минут в пятнадцать. Опустил только встречу с Гитлером. Это отдельная тема, и торопиться с ней не стоило.

Фрунзе некоторое время молчал, в задумчивости покачивая пустую чашку. Наконец, поставил хрупкий предмет на стол. Аккуратно, точно в центр такого же фарфорового блюдца.

— Значит, Германия готова к войне?

— Морально — да. А технически — нет. Им требуется еще как минимум два года. Даже с учетом всех достижений их промышленности. Без помощи Союза, воевать со всей Европой они не смогут. Точнее воевать смогут, но вот победить…. Хотя по организации и уровню подготовки они впереди Европы всей. Но, нападение с трех сторон…

— Да. Так оно и есть. Но это вполне поправимо. Вполне.

Фрунзе встал и, сделав Новикову, знак чтоб сидел на месте, стал расхаживать по кабинету.

— Расскажите мне подробнее о состоянии их техники. Какие основные направления развития? Какие перспективы? Может быть, нам стоит что-то позаимствовать?

Чем дольше длился такой непонятный разговор — тем больше беспокоился Новиков. Все было не так. Слишком общие вопросы, на которые приходилось давать такие же общие ответы. Зачем все это? Чего хочет от него Фрунзе? Но вопрос задан — надо отвечать.

— Вы знаете, товарищ Фрунзе, это разговор не на один час. Но если быть кратким, то и в танкостроении, и в развитии стрелкового вооружения мы их опережаем и намного. Немецкие конструкторы создают и разрабатывают боевые машины с учетом применения именно на европейском театре боевых действий. Наша же техника может успешно работать везде. Да и технологичность у нас намного более высокая. А с началом выпуска новых снарядов мы и в артиллерии их уже обогнали. Но у Германии есть один несомненный и очень весомый плюс — высочайшая культура производства и традиционно высокий уровень подготовки инженеров. То, на что нам потребовались годы, они проходят за месяцы.

— Вы считаете, что мы зря знакомим Германию со своими разработками?

«Ну, вот опять»!

— Нет, товарищ Фрунзе. Я считаю, что нам надо расширять кооперацию и взаимодействие с германской промышленностью. Как и сотрудничество с Вермахтом.

Фрунзе тихонько фыркнул в усы, толи, усмехаясь, толи, удивляясь, и как-то неопределенно покачал головой. Вот и попробуй догадаться, что все это значит.

Наконец нарком закончил свое неторопливое хождение по кабинету и остановился напротив Новикова.

— Сколько лет я вас знаю, товарищ Новиков? С двадцать девятого?

— С тридцатого, товарищ Фрунзе.

— Восемь лет. И все время вы не перестаете меня удивлять. Вы обладаете просто уникальной особенностью: Вы попадаете в самые немыслимые ситуации и всегда из них выходите с блеском и очень нестандартно. А это уже не случайность. Это закономерность. Взять, к примеру, Ваш разговор с рейхсканцлером. Что это было с Вашей стороны? Дерзость или точный расчет? Можете не отвечать. Теперь это не так уж и важно. Важен сам факт и его последствия. Ваше «партайгеноссе» настолько понравилось рейхсканцлеру, что он в этот же день поднял на ноги весь партийный аппарат и дипкорпус, чтобы добиться быстрейшего официального признания такого обращения между членами «родственных по духу и целям» партий. Фюрер склонен к быстрым решениям и экспромтам. Но не в таком деле. Значит, Вы опять оказались в нужное время в нужном месте и произвели нужное действие.

Фрунзе, толи для того чтобы собраться мыслями, толи для того чтобы мог собраться с мыслями Новиков, сделал небольшую паузу. Отошел к своему столу. Вынул из открытой пачки папиросу. Тщательно её обмял и неторопливо прикурил. Сквозь дым блеснули внимательные глаза.

«И что мне делать? Продолжаю сидеть с внимательным и совершенно спокойным видом. Раз начальство разговор завело, значит, есть к чему».

Фрунзе снова непонятно к чему фыркнул.

— И при всем этом, Вы очень грамотный специалист и не только умеете предлагать весьма своевременные идей, но и сами же их реализуете.

Неизвестно, что еще мог и хотел сказать Фрунзе, его прервал звонок телефона. Судя по всему, ожидаемый звонок. Слишком быстро нарком подошел к столу и взял трубку.

— Фрунзе у аппарата.

А вот дальше стало еще интересней.

— Да, товарищ Сталин. Жду.

…

— Сейчас выезжаю. Новикова брать с собой?

…

— Хорошо, товарищ Сталин.

Фрунзе положил трубку на рычаги тихонько звякнувшего в ответ телефона. Повернулся к Новикову и неожиданно широко и задорно улыбнулся.

— Поехали, товарищ полковник. Будем реализовывать вашу идею.

И видя недоуменное выражение лица Новикова, рассмеялся.

— Не поняли? Будем утверждать решение о формировании танковой армии. И не одной.

В машине, шикарном правительственном ЗиСе, Фрунзе, наконец, объяснил Новикову, что к чему. Сталин с проектом формирования нового типа армейских объединений был ознакомлен давно. И отнесся к идее весьма благосклонно. Проблема была только в организации и возможностях промышленности. Оборонка и так работала с максимальным напряжением: шестидневная рабочая неделя и трехсменная работа. Можно было перестроить работу ряда предприятий, работавших для народного хозяйства, но это было крайне нежелательно. Нельзя было допускать возникновения дефицита промышленных товаров народного потребления. Их и так было в обрез. И только жесткая система контроля позволяла обеспечивать бесперебойное снабжение. Но и развитие промышленности Страны Советов на месте не стояло. Видимо, время пришло и для решения подобных задач. Сегодня должно было состояться совместное заседание СНК и Политбюро, на котором, в том числе, должен был рассматриваться и вопрос создания «армий нового типа». Армий, которые должны были быть укомплектованы техникой и личным составом полностью уже в мирное время, а не ждать проведения мобилизации. Армия постоянной готовности — этот термин ввел Новиков на совещании по итогам одних учений и наркому обороны этот термин и сама идея очень понравились. Тем более, что Новиков не просто озвучил идею — он привел подробные расчеты необходимых сил и средств. Предоставил проект организационно-штатной структуры, и даже список основных задач подобных объединений, как в мирное, так и в военное время. В последующем, идею обкатали в Генштабе и управлениях наркомата. Подключили оборонные НИИ и представителей промышленности. На здоровый костяк идеи мышцы конкретных решений нарастали быстро.

Новиков слушал наркома и буквально разрывался от разнонаправленных эмоций. Конечно, было ощущение гордости и удовлетворения от того, что его идеи нашли свое воплощение. Было чувство восторга и гордости своей страной и её народом. И вместе с тем — холодным яростным комом распирала грудь и рвала душу ненависть к тем, кто загубил ЭТУ страну. Страну, для которой не было невозможного — превратили в третьеразрядный сырьевой придаток цивилизованного и сытого Запада. Превратили не в силу каких-либо объективных причин, а для удовлетворения своих личных амбиций. Для того, чтобы никто не мешал сладко жрать и воровать. Разве можно сравнивать эту Россию, которая сейчас носила гордое название СССР и ту, демократически-либералистическую «Россиянию», в которой даже за то, что ты пытался громко заявить, что ты русский, могли обвинить в шовинизме и фашизме. И ведь не просто обвинить, а и закопать потихоньку.

И как все это могло умещаться в душе и голове одновременно, Новиков и сам не знал. Но умещалось. И помогало ему не просто жить — а делать все, чтобы эта постыдная Россияния не могла возникнуть никогда. Вот и сейчас, он видел, что стал еще на один шаг ближе этой цели.

На само совещание Новикова так и не пригласили. Просидел в приемной почти четыре час. Но это его сейчас не огорчало. Зато появилось время спокойно обдумать все, что сегодня произошло.

Во-первых, он явно прошел какую-то проверку. Какую, непонятно. Но то, что это была проверка, он не сомневался ни секунды.

Во-вторых, за все время даже не вставал вопрос о его возвращении в дивизию. Ни в кадрах, ни при разговоре с наркомом. Следовательно, стоило готовиться к новому назначению. Какому и куда — это вопрос отдельный. Смысла гадать он не видел.

В-третьих, судя по всему, все «оргвыводы» были сделаны в его отсутствие. И тратить свое время и нервы на это не придётся.

Ну, и, в-четвертых, на такие совещания просто так не приглашают. Не требуешься сейчас, потребуешься позже. И, кажется, он догадывался, кому он мог потребоваться. Вопрос — зачем? Но тут уж следовало быть чуточку фаталистом и просто ждать. Слишком много вариантов и почти все — равновероятны.

Вопросов, напрямую кающихся темы формирования танковой армии, Новиков не опасался. Все давно рассчитано, увязано и разложено по полочкам. Благо, новообретённая память позволяла все это спокойно хранить в голове.

Из-за двойных дверей звуки не доносились, и о ходе совещания Новиков не знал. Тишину приемной нарушали только приглушенные звонки телефонов и тихий голос секретаря. Кстати, совсем даже не Поскребышева, а совершенно незнакомого истории товарища Лебедева. Лишь однажды тишину приемной нарушил выскочивший из кабинета полковник Генштаба Штеменко, на ходу торопливо кивнувший Новикову и умчавшийся в расположенную рядом рабочую комнату, оборудованную, как знал Новиков, всеми необходимыми средствами связи и немалой библиотекой карт и справочников. Через десять минут так же торопливо он прошел в обратном направлении. Вот и все. Сиди и жди.

О том, что совещание закончилось, Новиков догадался по поведению секретаря. Тот засуетился, перекладывая на своем столе какие-то бумаги, и встал. Как он узнал или почувствовал — это дело десятое, но то, что хорошие секретари в таких делах никогда не ошибаются, Новиков знал. Поэтому и сам тоже встал со стула и без лишней спешки оправил свой френч.

Через несколько секунд двери распахнулись, выпуская участников совещания. Скользя взглядом по знакомым и не очень лицам, Новиков буквально физически ощутил, как из открытых дверей пахнуло жаром и напряжением. Что ни говори, а работающие на полную катушку, чуть ли не кипящие от напряжения мозги множества человек, создают такой фон, что только держись.

Наркомы быстро разошлись. Но Фрунзе не выходил. Команды «отставить ожидание» не было. И Новиков терпеливо остался сидеть на своем прежнем месте. Лебедев тоже вернулся к своей, непонятной непосвященному, но от этого не менее важной, работе. Прошло еще, наверное, минут пятнадцать, когда раздался телефонный звонок. Лебедев поднял трубку, выслушал собеседника, что-то коротко ответил и только сейчас обратил внимание на Новикова.

«Словно только заметил, зараза» — беззлобно, скорее, с уважением подумал Новиков, «А какой взгляд! Совершенно бесстрастный и просвечивающий. Как тубус рентген аппарата».

— Товарищ Новиков, пройдите в кабинет.

«Пройдите. Ну, значит пройдем». Новиков встал и еще раз оправил свой френч. «И все же, как ни хорохорься, а волнение пробирает до мозга костей. Не к кому-нибудь идете, товарищ Новиков, а к самому товарищу Сталину».

Но вообще получилось, что волновался напрасно. Или нет? Встретили приветливо. За руку поздоровались. Да и Фрунзе ободряюще в усы улыбался. Вручили толстенную папку и отправили в рабочую комнату изучать. Изучил. В папке были приказы и нормативы по формированию танковой армии, причем почти в том самом виде, в котором и хотел видеть этот документ сам Новиков. Пришел обратно. Доложил, что документы изучил. И вот тут и началось самое интересное.

В кабинете за это время появилась еще пара действующих лиц: Зиньковский и Берия. Сидели себе тихонько за столом для совещаний. Только поблескивали — один лысиной, другой стеклами пенсне. И к чему такое природное явление? Молчат народные приметы. И Зиньковский с Берией молчат.

Все это Новиков отметил краем глаз. Сам же, всё внимание на Иосифа Виссарионовича. И Сталину это понравилось. Улыбнулся. Кивнул головой, словно сам с собой соглашаясь. Взял со стола трубку. Но раскуривать не стал, просто держал в руках, как привычный предмет. Подошел к Новикову. Близко подошел. Посмотрел внимательно прямо в глаза — словно выстрелил, и тут же потушил взгляд. Повернулся в пол-оборота к Фрунзе, словно приглашая его принять участие в разговоре. Чубуком трубки слегка постучал по папке с документами, которую так и держал в руках Новиков.

— Товарищ Фрунзе мне так часто говорил, что создание танковой армии Ваша идея и мечта, что мы сочли необходимым Вас ознакомить с результатом наших трудов.

Сказал и замолчал. Держит паузу. И Новиков молчит. А что говорить? Вопроса нет. Изливаться в благодарностях? Не тот Сталин человек. Вот и молчим.

Сталин разгладил кончиком чубука усы. Снова повернулся к Новикову.

— Я тоже так думаю, что добавить к этому, — жест в сторону папки, — сейчас нечего. Но, мы пригласили товарища Новикова не только затем чтобы сделать ему такой приятный подарок. Хотя и это тоже очень важно. Очень важно, чтобы человек видел, что его труд правильно оценён. А то некоторые товарищи про это забывают.

Сталин повернулся к столу, за которым сидели Зиньковский и Берия.

— Или не хотят вспоминать?

По тому, как нервно блеснули и задрожали блики в стеклах песне Берии, Новиков понял, что конкретный адресат у этих слов есть.

Но Сталин не стал продолжать эту тему, а вновь повернувшись к Новикову, мягко качнулся с пятки на носок. Посмотрел на зажатую в кулаке трубку. Вынул их кармана коробок спичек. Тщательно раскурил трубку, выпустив в воздух клуб ароматного сизо-коричневого дыма. А Новиков в это время поймал себя не несколько неуместной мысли: «Вот ведь как интересно получается. Человек просто раскуривает трубку. Увлеченно раскуривает. Можно сказать со смаком. А все кто находится сейчас в этом кабинете, воспринимают это, как некий, чуть ли не мистический, ритуал и следят за ним затаив дыхание. Настолько привыкли, что все, что делает Сталин, преисполнено смысла? Или это его аура так давит»? От неуместных мыслей отвлек их невольный виновник.

— Танковая армия — это невиданное в истории соединение мощи и маневренности. Никто в мире не пытался сделать ничего подобного. Мы — первые. Но нам, большевикам, не привыкать быть первыми. Первая конная — тоже была первая. И не только по названию. Но для такого нового и, безусловно, сложного дела нужен и соответствующий командир, не боящийся ответственности и имеющий четкие представления о том, для чего создается вся эта мощь.

Сталин снова глубоко затянулся и несколько раз пыхнул трубкой. Прошелся по кабинету. Словно о чем-то задумавшись, опустил голову. Остановился рядом со своим столом. Аккуратно положил трубку в хрустальную пепельницу. Следующий вопрос прозвучал для Новикова неожиданно, хотя чего-то подобного он и ожидал.

— А кого Вы, товарищ Новиков, видите на должности командарма первой танковой?

Отвечать приходилось немедленно, благо, что он об этом и сам неоднократно думал.

— Командарма Рокоссовского, товарищ Сталин.

Смотревший на Новикова Сталин, кивнул головой, словно соглашаясь с его словами, и вновь начал свое неспешное хождение по кабинету. Остановился. Снова посмотрел на Новикова.

— Хорошая кандидатура. Но товарищ Рокоссовский нужен нам в другом месте. И для него есть еще более ответственная задача. Мы считаем, что командарм Новиков тоже сумет справиться с этой задачей. А мы ему в этом всячески поможем.

«Командарм — это звучит гордо» — вертелось в голове Новикова, а что-то дельное и полезное куда-то пропало. Испарилось, соприкоснувшись с раскаленным мозгом. И испарившись, выпало в виде осадков — обрывков слов и мыслей. Только и сумел связанно ответить: «Доверие партии и правительства оправдаю». Все же, чего угодно он ожидал от этой встречи, но такого! А с другой стороны — почему бы и нет? Если Сталин знал человека и ему доверял — то доверял до конца. Не боялся продвигать его на новые должности. Не боялся взваливать на него ответственность. Вот только не все это выдерживали. Хорошо, если находили в себе силы и смелость признаться в этом прямо. Таких Сталин прощал и не трогал. Просто отправлял от себя подальше. А вот если облеченный его доверием человек начинал врать, выкручиваться и ловчить, пытаясь скрыть свою неспособность справиться с делом и некомпетентность — то прощения ждать не стоило.

«А мысли-то связанные появились. Пора к действительности возвращаться».

Вернулся. И натолкнулся на изучающий взгляд Сталина. Нашел в себе силы не отвести глаз. Повторил подтверждая: «Доверие оправдаю».

Сталин кивнул и слегка ссутулившись, пошел к столу. Видимо, даже его теперешнего здоровья, подправленного и стимулированного ЭИДом, не хватало при таких нечеловеческих нагрузках. Подошел. Положил потухшую трубку. Вновь расправил плечи.

— Ваша задача, товарищ Новиков, не просто сформировать и подготовить к боям танковую армию. Ваша задача — сформировать такую армию, которая станет эталоном. Не только эталоном организации — но и оснащения. Вы будете первыми, но не последними.

Очень важно, чтобы Вы с самого начала могли определить, что нам для этого необходимо. Какая техника и оборудование уже у нас есть. На что мы и Вы можем рассчитывать в ближайшей перспективе. И что нам еще необходимо сделать. Товарищи Зиньковский и Берия Вам в этом помогут. Им есть что предложить, а Вам, я думаю, есть чем их озаботить.

И снова, в унисон, блеснули пенсне и лысина.

— Вы будете ошибаться. Будете. Нельзя сделать большого дела без ошибок. Мы тоже ошибаемся. Но не боимся признавать и исправлять свои ошибки. И этого же требуем от Вас.

Во время своего монолога Сталин вновь подошел к Новикову.

— У Вас есть вопросы ко мне, товарищ Новиков?

— Есть, товарищ Сталин.

— Слушаю Вас. — А в глазах мелькнуло что-то опасное, но и интерес появился.

— На какое время мы можем реально рассчитывать?

Сталин не ответил сразу. Он снова прошелся по кабинету. Постоял за спинами Зеньковского и Берии. Снова взял со стола давно погасшую трубку. Немного подержал её в руках и положил на место.

— К июню тридцать девятого армия должна быть полностью сформирована. А к зиме Вы должны доложить о её полной боеготовности. Это крайний срок, товарищ Новиков.

Собственно, на этом эта встреча со Сталиным и закончилась. А вот работа только начиналась. И началась она сразу. Даже из Кремля выезжать не пришлось. Прошли по коридорам. Спустились. Опять поднялись. И оказались вместе с наркомом ГБ и его замом в очень интересном кабинете. Ну, сам кабинет ничем примечательным не выделялся, а вот присутствовавшие в нем товарищи — были очень интересными товарищами. Представители закрытых КБ и НИИ, светила советской оборонки, в том числе и той оборонки, которая не на показ.

Распоряжался всем этим сонмом технических светил Лаврентий Павлович Берия. Как он умудрялся совмещать свою должность заместителя наркома ГБ и наркома «Точпрома», оставалось для Новикова загадкой. Но совмещал! И надо сказать, хорошо совмещал. Он и начал это совещание. Или собрание? Или расширенный технический совет? Собственно, неважно как назвать это действо, главное, что на нём происходило.

А происходило там такое, что у Новикова дух захватило от перспектив! Ему предоставили возможность выбрать для оснащения формирующейся армии все, что он посчитает необходимым из продукции этих самых КБ и НИИ, а если чего нет — то заказать разработку. Ну, а если совсем нет — то и, говоря простым языком, спереть то, что нужно у тех, у кого это есть. Как вам такая перспектива?! А предложить разработчикам было что. Причем такого, чего Новиков никак не ожидал. Например, контрбатарейные радары. И это в 38-м году! Чем дольше знакомился Новиков с продукцией, которую готов был ему предоставить отечественный военпром, тем больше его охватывало ощущение какой-то яростной радости.

С чего начать-то?! Наверное, с «царицы полей», не с приснопамятной кукурузы, конечно, а с родной пехоты. Механизированной пехоты, если уж быть точным.

Трехлинейка явно уходила в прошлое. На смену ей приходили автоматические винтовки и карабины. АВС (автоматическая винтовка Симонова) появились в армии уже достаточно давно, но так и не смогли вытеснить трехлинейку. Причин было много, в том числе и чрезмерная сложность конструкции, её «тепличность». То, что предлагали оружейники сейчас, было действительно серьёзной заявкой на лидерство в стрелковом вооружении на ближайшие годы. СВТ. Вот только от той СВТ, которую знал Новиков из уже не существующей истории, она отличалась как та же трехлинейка от «калаша»: газовый регулятор всего на три позиции, двадцатизарядный съемный магазин, вставляющийся в удлиненный приемник, надежная и достаточно простая автоматика, удобность и простота в обслуживании, мощный и удобный «маузеровский» патрон. Ни «геверы», ни «гранты», ни тем более М-16 и рядом не стояли. И появилось это чудо не на пустом месте — шесть лет и шесть забракованных моделей. А ведь считались только те, которые доходили до госиспытаний. Умел Слащёв на своем настоять, умел. И плевать он хотел на все прочие заслуги и авторитеты. Ох, не зря Фрунзе назначил его на должность Главного инспектора РККА и стрелкового вооружения! Любому конструктору надо не просто дать задание. Ему надо указать конкретные требования к тому, что в итоге должно получиться. А для этого надо самому прекрасно представлять, что нужно получит на выходе. И не просто знать, но и уметь этого добиваться. Да, давить. Да, выкручивать руки! Но иначе никак! Иначе получишь, возможно, даже гениальное, но не приспособленное к работе в условиях реального боя творение технической мысли, да еще и стоящее немыслимых денег.

Но винтовка, даже такая замечательная, оружие не универсальное. И в танк с ней не полезешь, и в окопе с ней не очень развернешься. Да и для зачистки домов и дотов тоже нужно что-то более компактное. Вот и появился на свет ППШ. И тоже очень на себя не похожий, и уж, тем более, не похожий на «Суоми». Ближайшим аналогом по внешнему виду был, пожалуй, «Томсон»: пистолетная рукоятка, откидной приклад и удобная рукоятка перед магазином, чуть смещенная влево. Из ППД Новикову стрелять доводилось и удовольствия ему это не доставило ни малейшего. Все время не знаешь, за что левой рукой ухватиться! За ствол нельзя — ожог гарантирован, за дисковый магазин — неудобно. Вот и выдрючивайся, как знаешь. То ли дело теперь!

Пулеметы. Куда же в современной армии без них? Здесь тоже было на что посмотреть и из чего выбрать. ДП — ручной пулемет Дегтярева. Машина надежная, убойная — даже в своем первоначальном варианте, хотя и не без недостатков. Основных два — неудобный «блин» горизонтального дискового механизма и возвратная пружина под стволом. В новой модификации эти недостатки были устранены полностью. ДП-37 больше напоминал единый пулемет, чем любой другой образец заслуженного племени пулеметов в мире. Ленточное питание на сто патронов из пристегивающегося короба и утяжеленный ствол. Возможность стрельбы с легкого станка. Да и скорострельность увеличилась до 700 выстрелов в минуту, вместо прежних 600. О лучшем и мечтать грешно. Тем более, что работал ДП винтовочными патронами и планировался к выпуску как по маузеровский, так и под родной мосинский.

Дополняли линейку стрелкового оружия станковые пулеметы. Здесь даже у Новикова глаза разбежались. От «Максима» до УБС. Жаль только, чего-либо похожего на КПВ не было. Но ведь ему ясно сказали: «Надо — сделаем». Вот он и выдал такое пожелание. Воспринятое, кстати, совершенно спокойно и делово. Только перья заскрипели, записывая пожелания по ТТХ и возможности компоновки и применения. Тем более что патрон 14,5 мм уже был создан. Правда, создавался он не для пулеметов, а для ПТР, но серийный выпуск уже шел.

И вот так, потихоньку — полегоньку, по всему спектру техники и вооружения. Окончательно добили вроде бы уже ко всему готового и уставшего удивляться новоиспеченного командарма нижегородские автомобилестроители. Нечто удивительно напоминающее БТР-80. И с очень похожим названием — БТР-37. В это предложение Новиков готов был вцепиться руками и ногами, а если этого мало — то и зубами. Благо, ни того ни другого не потребовалось. Просто появилась еще одна галочка в длинном списке. Только одно замечание сделал по конструкции — предложил рядом с установленным в башне ДШК смонтировать ДП-танковый. «А ведь к этому кто-то из наших руку приложил. Слишком знакомо и проработано выглядит конструкция. Хотя и взят за основу танк БТ — но вот на выходе получилось нечто совершенно не типичное для технической мысли этого времени». Мысль промелькнула, но дальнейшего развития не получила, не до того было. Тем более, что в этой бочке меда оказалась своя, и большая, ложка дегтя — слишком мало было представлено инженерных машин. Пришлось в срочном порядке составлять техзадание, благо опыт создания такой техники, еще на базе его отдельного танкового полка, был. Да и техническая основа теперь уже была создана. Так и появились проекты бронированных артиллерийских тягачей, транспортеров боеприпасов и заправщиков. Хорошо хоть, такие образцы как мостоукладчики и транспортеры понтонов уже были. Не бог весть что — но уже есть с чем работать. А свои замечания и предложения он высказал сразу.

Зиньковскому тоже дело нашлось. Новиков его сильно озадачил всего одним вопросом — «А на чем планируется перевозить такую армию, к примеру, через Ла-Манш? В журналах встречаются упоминания о том, что североамериканцы создают специальные десантные корабли, а вот про что-либо подобное у нас я не слышал». Судя по реакции наркома ГБ — он тоже не слышал и, пошептавшись с приглядывавшим за научно-технической братией Берией, потихонечку испарился.

Начало было интересным и необычным, совсем не стандартным. А вот продолжение шло уже по всем правилам военной бюрократии.

Ну, а куда же без этого? Любая бюрократия — это, прежде всего, система учета и распределения. А любое государство без такой системы не работает. И плохого в этом ничего нет, главное, чтобы эта система действительно работала, а не мешалась, превращаясь в самодостаточный паразитирующий орган. Но за этим, в этом государстве, следили строго. И не только, даже не столько, государственные органы, как народ. К примеру — такая организация как «Народный контроль». Это потом, когда её усиленно ужимали и сокращали в правах, она превратилась в еще один производящий лишь бумаги институт государства, а сейчас — это работало. И как работало! Корочки с надписью «Народный контроль» давались не просто так, и за ними скрывалась настоящая сила, подкрепленная всем весом репрессивного аппарата страны. И боялись представителей этой организации те, кому следовало бояться, не меньше чем сотрудников НКГБ или НКВД. А может и больше. Почему больше? Да потому, что представителем Народного контроля мог оказаться любой рабочий или служащий. Тот, кто пришел на прием в какую-то контору или стоит вместе со всеми в очереди. Так что бюрократическая машина сейчас именно работала, а не зарабатывала.

И все же, что должна была представлять собой формируемая танковая армия?

Девять дивизий. Четыре танковых и пять механизированных. Два отдельных тяжелых танковых полка. Два отдельных полка тяжелых самоходных артиллерийских установок. Отдельный артиллерийский полк. Полк химической защиты. Эскадрилья разведки и связи. Отдельный инженерно-саперный полк. И это далеко не все.

Сила! А в умелых руках не просто сила, а сила способная сокрушить любого врага. «А насколько у тебя, Николай Максимович, умелые руки? Способен ты не только создать, сформировать армию, но и повести её в бой? Это ведь не десятки людей, не сотни и даже не тысячи. Это — сотни тысяч». — Новиков задавал себе этот вопрос неоднократно. Пытался представить себе всевозможные ситуации и свои действия. И приходил к странному, на первый взгляд, выводу. Во время войны — смог бы. И командовал бы хорошо. А вот сейчас, в мирное время, могут возникнуть очень большие проблемы. Не в управлении вверенными ему войсками, а во взаимодействии с теми людьми, в чей круг, он, решением Сталина, был поднят. Почему-то всегда приходило на ум сравнение себя с командующим АДД (авиацией дальнего действия) Головановым. Безусловно, талантливый и волевой командир. Но оказался востребованным только во время войны. Он умел летать и воевать, но не умел вести паркетных войн. Вот и себя Новиков относил к этой же категории. До сих пор ему, практически, не приходилось сталкиваться с необходимостью под кого-то подстраиваться или учитывать чьи-то интересы. Командуя отдельным батальоном, затем полком и наконец, дивизией — он подчинялся непосредственно только наркому обороны. Даже начальник автобронетанкового управления не мог отдавать ему приказов напрямую. Вроде бы и сейчас ситуация во многом аналогичная, но это только внешне. Слишком большая сила сосредотачивается под его командованием. Слишком много различных наркоматов и ведомств участвуют в создании и обеспечении деятельности этой силы. Слишком много внимания он привлекает к себе своим неожиданным возвышением. О существующих группировках и течениях в руководстве РККА Новиков был наслышан. И о подковёрной борьбе за власть и рычаги влияния — тоже. И как же не хотелось лезть во все это! Был, правда, еще один вариант. Стать силой самому. Новой. Независимой, ну, или почти независимой. Опереться на Фрунзе, Берию, Котовского и Богданова. Максимально заинтересовать руководство Наркомтяжпрома. Это сделать можно. Вопрос только в том, а стоит ли? И все же, видимо, стоит. Иначе сожрут, задёргают по мелочам. Банально подставят неискушенного в бюрократической и партийной грызне товарища и, в лучшем случая, подомнут под себя, а в худшем — можно и на лесоповал попасть или к стенке. Хотя такого он для себя не допускал, но «товарищи» этого не знали. Да и в любом случае — это был бы конец его службе. А этого он позволить себе не мог. Особенно сейчас, теперь. Когда большая война уже стоит на пороге.

В долгий ящик решение этого вопроса откладывать Новиков не стал. Благо и условия для первых шагов в этом направлении сейчас были оптимальные. Он в Москве. Вынужден, по делам службы, быть в десятке мест сразу и общаться с сотнями людей. Вот и использовал это общение на всю катушку. И вроде бы что-то стало получаться. И даже весьма неплохо. Так что к моменту, когда наконец был определен район развертывания и дислокации Первой танковой армии, беспокойства по поводу неопределенности своего положения у Новикова значительно поубавилось. И к новому месту службы он ехал во всеоружии не только своего опыта, но и установленных и налаженных связей и обещаний. Черт бы её подрал, эту «политику внутренних взаимоотношений»! Но хотя бы теперь появилась возможность заняться настоящим и любимым делом. Да здравствуют курские степи, леса и поля! Даешь Первую танковую!