Глава 9

Новиков

Утро 12 декабря 1939 года, Новиков встречал на НП бригады Лелюшенко. Причин тому было несколько. Основная — та, что на участке действий бригады Лелюшенко будет вводиться в бой тяжелый танковый батальон из состава его, Новикова, 1-й танковой армии. А после прорыва первой полосы укреплений в прорыв будет введена и механизированная дивизия из его же армии. Второй причиной было решение Ставки именно на этом участке фронта испытать действие новых орудий и боеприпасов из так называемого «большого триплекса» — 205/305/400. Если переводить это на нормальный, человеческий язык — комплекс самоходных орудий большой мощности, состоящий из 205 мм пушки, 305 мм гаубицы и 400 мм мортиры. Вот только начальство в последний момент все переиграло, и, кстати, правильно, и отправило этих монстров на южный фас фронта. Но про обещанное представление не забыло и прислало батарею 170 мм самоходных гаубиц. Ну, а третьей причиной нахождения инспектора Ставки на НП, было то, что ему было просто интересно наблюдать за работой профессионала, которым, безусловно, являлся полковник Лелюшенко.

В ноябре финны предприняли попытку сбить бригаду Лелюшенко с занятых в ходе августовского наступления позиций. Вот тогда он и показал, что может не только наступать, но и очень грамотно обороняться. И не просто грамотно, а с выдумкой. Да и в умении использовать имеющуюся в его распоряжении технику ему не откажешь. Ведь сам придумал использовать приданные его бригаде роторные зенитные орудия Бартини как эффективное противопехотное и противотанковое средство. Наступающих при поддержке танков финнов заманили в огневой мешок и там буквально покрошили в капусту. Почти восемьсот человек и шесть танков остались на берегу Иск-ярви. На этом контратака II финского корпуса Эквиста и захлебнулась.

Так что причины находится именно на НП Лелюшенко, у Новикова были.

Земля под ногами мелко дрожала. Периодически дрожь усиливалась, и тогда через бревна наката с тихим шуршанием сыпался песок. На сумском направлении уже два часа как велась артподготовка. Несмотря на расстояние, она ощущалась даже здесь, а темное ночное небо на юге постоянно прорезали зарницы. Было похоже на то, что там началась и продолжается невероятной силы гроза. Собственно так оно и было. Артиллеристы, как древние боги, метали во врагов громы и молнии. Новикову на миг вспомнился Китай и последствия использования артиллерии особой мощности. Он невольно передернул плечами, как от озноба (хотя было совсем не холодно — градусов 7–8 ниже нуля). Жуткое зрелище. Здесь конечно не Китай. Но и силы, которые используются сейчас для прорыва линии Маннергейма и те, что были использованы там, в Китае, несравнимы. Где-то в глубине души даже шевельнулась жалость к финским солдатам. Сидели себе спокойно в своих бетонных фортах, в тепле и относительном уюте. Постреливали в тупых русских Иванов. И не ждали, не гадали такой вот побудки. Но эта неожиданная жалость быстро померкла, заслоненная намного более сильным чувством. Чувством удовлетворения смешанным с какой-то пьянящей яростью. «Так. Только так!» — билось в голове в ритме тяжелых ударов. «Так. А не с винтовками наперевес! Только так! А, не устилая подступы к дотам телами в шинелях. Так! Так! И это только начало»!

Зуммер телефона вернул Новикова к действительности. Пока Лелюшенко выслушивал доклад и в полголоса устраивал кому-то разнос, Новиков посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали пять часов пятьдесят минут. «Через десять минут и у нас начнется». Странно, но такое простое действие, а мысли после него — уже совершенно другие. Конкретные. Эмоции ушли куда-то в сторону, уступив место трезвому расчету и анализу. Новиков окинул взглядом НП. В отличие от него у остальных времени на всякие рефлексии не было. Люди работали. Делали то, к чему готовились. Кто несколько лет, а кто и всю жизнь. Они защищали свою Родину.

В шесть ноль — ноль, земля под ногами содрогнулась, а потом по ушам ударил тяжелый рев — началась артподготовка на их, Муолаавском направлении. А затем, впереди, на переднем крае финской обороны, до этого только угадываемом в темноте, из земли вырвались ослепительно багровые фонтаны огня и земля буквально застонала. А уже через несколько секунд, все впереди заволокло черное облако дыма и пыли, в котором возникали и тут же исчезали многочисленные вспышки разрывов. В тяжелый рев сотен стволов периодически вплелись новые, еще более сильные звуки. Настолько сильные, что почти заглушали все остальные. Это вступили в дело 170 мм самоходные орудия РГК.

Новиков еще некоторое время смотрел в амбразуру на завораживающую картину филиала апокалипсиса. Собственно в ближайшие часы, ему делать на НП больше нечего. Артподготовка рассчитана на четыре часа. А вот съездить к артиллеристам — самое время. А потом можно и к своим танкистам заглянуть.

Два БТРа с охраной и верный ГАЗ-61. Вот и вся колона. Больше — это уже перебор. А с меньшим количеством просто не положено. А то случаи, как известно, разные бывают. Нарваться на группу финских диверсантов можно, несмотря на все усилия пограничников и новообразованных «Смершевцев».

Широкие колеса БТР-38 уверенно прокладывали в снегу колею, по которой «ГАЗик», со своей длиноходной подвеской и полным приводом, шел совершенно спокойно, лишь слегка покачиваясь. Да и снега-то было всего ничего — сантиметров 10–15. Только местами намело сугробы, и то, не на дороге. Так что до позиций артиллеристов добрались быстро и без приключений. А вот там Новикова ждал сюрприз. Правда, прежде чем попасть на КП артиллерийского полка особого назначения в состав, которого входила батарея 170 мм самоходок, пришлось несколько раз останавливаться и по полной форме проходить проверку документов. Службу командир полка судя по всему знал круто и расслабляться своим подчиненным не позволял. И правильно делал. Незыблемое правило действующей армии: «Лучше быть живым параноиком, чем мертвым раздолбаем». А вот откуда появилось совсем несоответствующее историческим реалиям слово — «раздолбай» Новикову и самому было интересно. Ведь это только кто-то из них и мог занести такое из своего времени. Ну да суть да дело, а вот уже и КП. Из стоявшего в капонире замаскированного штабного вагончика (что-то типа строительных вагончиков из семидесятых устанавливаемый на колеса или полозья в зависимости от погоды и оснащенного всем необходимым в том числе и тамбур-переходом для объединения нескольких таких вагонов в одно целое) чуть пригнув голову в низком для него проеме двери, появился высокий полковник с выправкой, которой могли бы позавидовать и кавалергарды. Но вот голова поднята. Полковник рубит шаги, готовясь докладывать инспектору Ставки и…, вместо доклада оказывается в крепких объятиях Новикова.

— Николай Петрович! Вот где встретиться довелось!

— Новиков? Николай? Взводный лейтенант?!

Столько неподдельного изумления было в голосе, да и всей внешности бывшего штабс-капитана Смоленского полка, с которым судьба впервые свела Новикова в далеком уже тридцатом году, когда они ехали в Москву получать награды за КВЖД, что Новиков еле смог удержаться, чтоб не рассмеяться.

— Разрешите представиться товарищ полковник, инспектор Ставки Верховного главнокомандования, командарм второго ранга Новиков прибыл для проведения инспекции вашего хозяйства. Примете? Или так и будем свежим воздухом дышать?

Никишин от удивления только головой покрутил, так, словно воротник мешал ему дышать. Но этот человек и не такое в жизни повидал. Так что в руки взял себя быстро.

— Товарищ командарм, прошу на КП.

Штабной вагончик был сделан на совесть, даже звукоизоляция присутствовала. Хотя от такого рева и грохота можно было полностью спрятаться, только уехав куда-нибудь километров этак за пятьдесят. А то и дальше. Но говорить уже было можно. Именно говорить, пусть и громко, а не орать так, что связки сводит. В вагончике было тепло. Даже жарко. И Новиков первым дело расстегнул свой кожаный с меховой подстежкой реглан.

— Ну, Николай Петрович, за нашу с вами встречу, мы с вами еще стаканчик другой поднимем. Но не сейчас. К сожалению. А пока, давайте вернемся к нашим…, заботам. Мы вас не сильно сейчас отвлекаем?

— Никак нет, товарищ командарм. — Никишин посмотрел на часы. — До переноса огня двадцать две минуты.

— Думаю, пока нам хватит. Подробности потом с вами обсудим. А сейчас, вкратце расскажите, что вы сюда привезли. И на что мы можем рассчитывать.

Никишин кивнул головой, словно соглашаясь с такой постановкой вопроса.

— Полк в составе четырех отдельных батарей имеет на вооружении самоходные системы большой мощности. Первая батарея — пять САУ оснащенных 17 сантиметровыми орудиями производства концерна Крупа на усиленном шасси тяжелого танка КВ. Вторая батарея — пять САУ со 152 миллиметровыми орудиями на основе пушки-гаубицы МЛ-20, так же на шасси КВ. Третья батарея — четыре САУ с модернизированным 122 миллиметровым орудием А-19ТМ на шасси Т-29. И четвертая батарея — четыре САУ со 122 миллиметровой гаубицей Д-30 на шасси Т-29. Из САУ четвертой батареи две имеют переднее расположение орудия и две, классическое заднее. Каждая батарея имеет штатные транспортеры-загрузчики и машины технического обеспечения. Противовоздушную оборону обеспечивают четыре батареи самоходных зенитных установок спаренных 23 миллиметровых автоматов на шасси Т-19 и две батареи 88миллиметровых буксируемых зенитных орудий. Полк полностью укомплектован личным составом по временному штатному расписанию на основании…

— Спасибо Николай Петрович. С этим все понятно. Я очень хочу услышать ваше мнение как профессионала с огромным опытом. С чем из перечисленного вы были бы готовы поддержать в наступлении танковую армию, если перед ней будет стоять задача не только прорвать линию обороны возможно даже более укрепленную, чем линия Маннергейма, но и сопровождать эту армию огнем на всю глубину её наступления — километров на 200–300?

Никишин задумчиво посмотрел на командарма.

— Я знаю только одну линию, превосходящую в настоящее время линию финских укреплений. Линия Мажино. Значит вот даже как… — Полковник машинально потянулся к лежавшей на краю стола пачке «Казбека» и лишь вытащив папиросу замер.

— Курите Николай Петрович, курите. И меня можете угостить. За компанию.

Закурили, глубоко затягиваясь чуть кисловатым ароматным дымком. Новиков не торопил полковника, хотя ответа на поставленный вопрос ждал с очень большим интересом. Да и сам вопрос был задан не просто так, а с двойным и даже с тройным смыслом. В том, что Никишин все эти смыслы разгадает, он не сомневался. А вот о том — зачем, пусть погадает. А можно и еще немного туману напустить. Заодно и проверить, не потерял ли бывший штабс-капитан свою хватку.

— Как вы знаете, Николай Петрович, я все же инспектор бронетанковых войск, а не артиллерии. Так что мне можно и откровенно. До Уборевича это, в любом случае не дойдет.

Никишин тихонько хмыкнул и с треском затушил папиросу.

— Растете Николай Максимович. И не только в чинах. И правильно делаете. Ну, а на вопрос ваш, я так отвечу. Я бы оставил только САУ -152МЛ и САУ-122 с А-19. — Никишин опять потянулся к пачке папирос. — Может быть, еще оставил бы и САУ со 122 миллиметровой гаубицей в передней рубке. Как штурмовое орудие. Только бронирование следует усилить. Германская К-18 для маневренных действий не подходит — слишком тяжелая и неповоротливая. А Д-30 в задней рубке — уступает шестидюймовке по всем параметрам. Разве что боекомплект побольше.

Теперь уже пришла очередь Новикову согласно кивать головой. Примерно такой характеристики он и ожидал. Да и формы ответа тоже.

— Хорошо, товарищ полковник. — Перешел Новиков на официальный тон. — Покажите теперь свой товар лицом. Хочется на ваших монстров своими глазами посмотреть. Проводите?

— Сочту за честь.

Батареи полка расположились достаточно компактно и работали исключительно по своим целям, чтоб была возможность отслеживать эффективность стрельбы экспериментальных установок.

Никишин, утвердив график переноса огня, сопровождал Новикова, по пути давая необходимые пояснения.

170 мм САУ впечатляли. Восьмиметровый ствол, расположенный в полуоткрытой боевой рубке в корме удлиненного на три катка шасси КВ усиленного откинутыми лапами станин, поднятый градусов на 50 к горизонту. Массивный сегментарный лоток ускоренной подачи снарядов. Гусеничные бронированные транспортеры, оснащенные небольшими кранами с гидроприводом для ускоренной разгрузки тяжеленных, 70 килограммовых, снарядов и зарядов. Орудия стреляли неторопливо, не чаще 2-х выстрелов в минуту, но это была грозная неторопливость. С каждым выстрелом из ствола вырывался длинный, хорошо видимый в предрассветных сумерках, почти десятиметровый столб пламени и быстро рассеивающего дыма. Тяжкий грохот бил по ушам, а земля под ногами подпрыгивала.

— На какую дистанцию ведется огонь? — прокричал Новиков почти в ухо Никишину.

Сейчас, на двадцать километров. Третий заряд. А можем и до тридцати. Но сейчас это ни к чему. Тяжело корректировать. Дождемся рассвета. Вышлем авиакорректировщика. Вот тогда будем работать и на максимальную дистанцию.

Новиков еще несколько минут наблюдал за стрельбой батареи. Зрелище завораживало. Наконец, словно очнувшись от наваждения, поднес к глазам руку с часами.

— Давай, Николай Петрович, показывай свое хозяйство дальше. Время дорого.

Через полчаса небольшая колона выехала из расположения артиллерийского полка. Новикову нужно было успеть еще много. В том числе обязательно заехать к своим танкистам. Батальон тяжелых танков должен был возглавить прорыв обороны. А народ там хоть и опытный, но в большинстве своем необстрелянный. Тем более что впервые предстояло использовать тяжелые КВ в реальных боевых условиях.

В расположении отдельного батальона тяжелых танков Новиков почувствовал себя как дома. Здесь были все свои. Он знал большинство танкистов не только в лицо, но и по имени отчеству. А уж в становлении тяжелых танковых полков прорыва принимал самое непосредственное участие. Командир полка полковник Титаренко вполне соответствовал свой внешностью своим танкам — этакая глыбища. И голос под стать. Бас такой, что чуть ли не в инфразвук уходит. А вот видеть, как этот человек-гора волнуется было даже интересно. Стоит человек и мнет пальцами медный пятак. То в трубочку его свернет, то развернет. Докрутился до того, что пятак просто сломался. И вот, стоит Титаренко и с удивлением смотрит на непонятные кусочки меди у него в ладони. На лице прямо-таки написано: «И откуда это взялось?». Пришлось спасать доблестного командира, а то, того и гляди, начнет краснеть как девица на смотринах. Водился за Титаренко такой грешок. А как спасать командира в такой ситуации? Правильно! Загрузить. Вот этим самым благородным делом Новиков и занялся, заодно припахав и начштаба вместе с зампотехом. Нечего попусту нервы жечь, пусть делом займутся и доложат высокому начальству, в его лице, о своем житье-бытье. А заодно и о состоянии техники и всех проблемах, которые накопились с её эксплуатацией в зимних полевых условиях.

Новиков слушал доклад. Периодически вставлял замечания и задавал вопросы. Все честь по чести. И хотя ничего для себя нового не услышал, он все это прекрасно знал и без доклада, но народ занял и даже в меру разгорячил. Но себе-то признаться можно — заехал он в полк не для того чтобы полковника Титаренко успокаивать, не маленький все же, а для того чтобы еще раз насладиться грозной красотой тяжелых танков КВ. Сравнивать это инженерное чудо Новикову было не с чем. Ну, не было в его мире ничего похожего! Но если все же пытаться провести такое сравнение, то нужно представить себе этакий гибрид из немецкого «Тигра» и нереализованного советского КВ-3. Получается представить? Корпус очень похожий на «тигриный», торсионная подвеска, литая, почти полусферическая, башня. И из этой вот из башни весьма внушительно торчал ствол 107 мм орудия улучшенной баллистики. Красота! Но и то, что не было видно глазу, а пряталось за толстенной (лоб и башня до 130мм) броней, тоже радовало душу танкиста. Семисот сильный дизель. Коробка передач с нормальным, доведенным до ума, синхронизатором, что позволило уменьшить нагрузку на рычаги управления, где-то до трех килограммов. Массивная башня, за счет мощного привода, крутилась как бы ни быстрее чем у Т-29. Продуманное боевое отделение и общая компоновка оставляли достаточно места для удобной работы экипажа. И про продувку ствола не забыли, и про надежную вентиляцию и даже про печку и подогрев двигателя. Про такие вещи как мощную и надежную приемно-передающую станцию и противоосколочный подбой, и говорить нечего. У машины был только один недостаток — КВ никогда не участвовал в реальном бою. Но этот недостаток сегодня будет устранен. Да. Финнам не позавидуешь. Новиков представил себе картину, когда на его позиции двигалась бы масса неуязвимых для огня всех противотанковых средств монстров, и невольно зябко передернул плечами. «Ну, да за что боролись — на то и напоролись. Хотя финнов, конечно, жалко. Подставили их как пешек. Но, если все пойдет как надо, — Новиков чуть не сплюнул через левое плечо, но вовремя сдержался, — то скоро встретимся и с их хозяевами. Уже скоро».

Новиков возвращался на КП Лелюшенко со смешанным чувством гордости и горечи. Гордость — это понятно. Такими успехами страны и армии можно и нужно гордиться. А вот горечь. Горечь была от того, что в его мире этого не было. Созданные ценой невероятных усилий (причем в основном вопреки воле руководства промышленностью и армией!) Т-34 и КВ, прославлявшиеся потом как лучшие танки начального периода войны, в сравнении с Т-29 и КВ, созданными здесь, выглядели как горбатый «запорожец» против «Гелендвагена». И ведь никаких особых технических новшеств и невероятных решений из будущего это не потребовало. Была четко поставленная задача, воля руководства страны и отсутствие таких «тормозов» и «палок в колесах», как Зальцман и компания. Но ведь и то, что было, в его прошлом, толком использовать не сумели! Или не хотели? И не рядовые бойцы или командиры рот, батальонов или полков в этом виноваты. И не надо говорить об их низкой боевой подготовке и нежелании сражаться за советскую власть. Без такого умения и желания не сумели бы остановить немцев под Москвой, так и бежали бы до Урала под управлением таких «великих» полководцев как Жуков или тот же самый Мерецков. Эх, да что там говорить!

Рабочая атмосфера командного пункта. Его деловая суета быстро вымели из головы ненужные, собственно говоря, мысли. Того что было — здесь не повторится.

За полчаса до рассвета поступило донесение от представителя авиакомандования, что в дело вступает авиация. Новиков невольно посмотрел на часы — пока все строго по графику. Еще сорок минут и вперед пойдут штурмовые отряды, поддерживаемые тяжелыми танками и самоходной артиллерией. «Еще немного, еще чуть-чуть…». Вот только бой это будет не последний, а один из первых.

Ровно в 9-00 по Московскому времени в эфир ушла команда — «Гроза».

Новикову не нужно было сидеть самому за рычагами танка или рассматривать поле боя через синеватое бронестекло командирской башенки. По поступающим сообщениям и докладам, а так же тому, что он видел в окуляры стереотрубы, он вполне представлял себе картину происходящего.

Вот, почти неслышно за грохотом разрывов взревели моторы тяжелых танков, и машины выползли из заботливо вырытых капониров. Первыми шли танки с вынесенными вперед на длинных подвижных фермах минными тралами. Хоть саперы и постарались, да и артиллеристы старательно перепахали землю на участке прорыва, но, осторожность лишней не бывает. Под прикрытием танковой брони к заранее намеченным целям выдвигаются штурмовые группы. Под бело-серым пятнистым маскхалатом, под цвет перепаханного разрывами снарядов зимнего пейзажа, удобные и не сковывающие движения ватники и наборные пластинчатые доспехи, способные надежно защитить от очереди из пистолета-пулемета, да и от осколка гранаты тоже.

КВ проходят по остаткам надолбов, практически не замедляя движения. По три танка блокируют каждый дот, остальные уходят дальше, вслед за валом артиллерийского огня. А штурмовые группы уже крепят заряды к бронезаслонкам амбразур или поливают огнесмесью внутренности дотов через образовавшиеся проломы. Не выдержал британский бетон русской и немецкой стали.

Ушедшие вперед танки изредка останавливаются и стреляют в только им сейчас видимые цели. И уже спешат танкисты и мотострелки Лелюшенко. Т-29 набрав скорость, стремительно догоняют своих тяжелых собратьев. И пехоте нет нужды бежать через все поле путаясь в обрывках колючей проволоки и спотыкаясь о вывороченные силой тротила комья земли и осколки укреплений. Все же на дворе уже сороковой год двадцатого века, а не времена Очакова и покоренья Крыма. Гусеничные и колесные бронетранспортеры движутся непосредственно за танками и сидящие внутри них бойцы готовы в любой момент выскочить наружу через распахнутые люки и поддержать огнем братьев-танкистов.

Похоже было, что они перестраховались. Сопротивление финнов было разрозненное и эпизодическое. Тщательно разведанные укрепления, на которые уходили миллионы финских марок, британских фунтов и американских долларов — были почти полностью разрушены. Первая полоса основной линии обороны финской армии была прорвана на всем протяжении действия армии. Механизированные группы рвались вперед. Рвались туда, где сменившая уже позиции артиллерия громила вторую линию дотов. Оставшиеся очаги сопротивления буквально выжигались огнеметными расчетами и зачищались пехотой.

Новиков такой «перестраховке» был не просто рад, он был от этого в восторге. Значит, не зря работали и готовились. Значит, смогли расчистить путь огнем и сталью, а не солдатским жизнями. А уж как этим были довольны стрелки и танкисты! Теперь, главное, не потерять темп и управление. Все же операция таких масштабов Красной армией проводиться впервые.

Новиков оторвался от окуляров стереотрубы и тронул за плечо застывшего рядом у такого же агрегата Лелюшенко.

— Не зевайте, товарищ полковник. Еще насмотритесь. Не пора ли давать команду на перенос КП?

— Пора, товарищ командарм. Пора.

Лелюшенко отдал команду к перемещению штаба и КП, и на правах старого знакомого обратился к Новикову.

— Вы товарищ командарм с нами? Или в армию поедете?

Новиков улыбнулся этакой невинной хитрости. Мол, если такая шишка будет рядом, то и снабжаться дивизия будет в первую очередь, и запросы на авиационную и артиллерийскую поддержку будут выполняться беспрекословно. Ну и прав Лелюшенко! О деле заботится, и возможности не упускает.

— С вами поеду. С вами. Я ведь тоже не прост. И считаю, что в Хельсинки я с вашей дивизией попаду куда быстрее, чем со штабом армии. Да и танк мне зря, что ли выделили? Будете меньше о моей безопасности трястись. А в атаку, так и быть, не пойду. Берете?

Вот только поучаствовать в штурме Выборга, даже в качестве наблюдателя, Новикову так и не пришлось. Радиограмма от Фрунзе требовала немедленно явиться в Москву.

Всю недолгую дорогу до полевого аэродрома, где его уже ждал самолет, Новиков прокручивал в голове различные причины столь срочного вызова. Все же, как командарм и тем более как инспектор бронетанкового управления, он имел доступ к закрытой для остальных информации. Да и знания из будущего даже сейчас не устарели. Так что поводы для тревоги были. Если в его мире поводом для мировой войны послужила Польша, то здесь таким поводом, судя по всему, должна была стать Финляндия. Хотя без Польши и здесь не обойдется. Полпа «ясновельможных панов», окончательно съехавших с катушек на почве ненависти к России и полном пренебрежении к другим народам, просто не могла остаться в стороне. В эту кучу дерьма они просто рвались влезть по самые уши. А вот то, что от самой Польши после этого даже ушей не останется, им и в голову не приходило. А большим дядям из Лондона и Вашингтона на это было просто напросто наплевать. В свете всего этого вызов в Москву мог означать, скорее всего, одно — Антанта решилась на открытые боевые действия.

Собственно говоря, Новиков в своих рассуждениях был недалек от истины. Ошибся он только в одном. Антанта не просто решилась — она уже начала боевые действия. Просто и подло. Без всякого объявления войны. Ударили, как им казалось, в самое незащищенное место, в подбрющье Тройственного союза, по нефтяным промыслам и нефтеперерабатывающим комплексам Баку и Грозного.


Пантюшин

Поезд неторопливо тащил свои вагоны в сторону Петрозаводска, постукивая колёсными парами на стыках рельс. В хвосте поезда были прицеплены обычный товарный вагон с выведенной вдоль вагона белой неровной надписью «Скот» и грузовая платформа, забитая накрытыми брезентом ящиками. Между ними находился обыкновенный пассажирский вагон с закрашенными синей краской окнами. По платформе время от времени прохаживался часовой, поблёскивая примкнутым штыком, и в открытом тамбуре товарного вагона заметна была закутанная в тулуп фигура. Обычная для военного времени картина. Пантюшин лежал, заложив руки за голову, на нижней полке купе пассажирского вагона, которое он делил с начальником аккумуляторного цеха Сергеем Герасимовым. Через дальнюю стенку до него доносился невнятный гул, в котором выделялись взрывы смеха — народ ужинал. Звали, естественно, и его, но Андрей отговорился усталостью и не пошёл. Просто ему требовалось побыть одному, чтобы переварить все впечатления от посещения базы Балтийского флота. Впечатлений была масса и многие из них вызывали здоровую оторопь от сравнения с тем, что он помнил из «того» времени. Нет, за все прошедшие годы он видел и знал, что многое идёт совсем не так, как было «тогда». Идёт правильно, так как это и должно идти в нормальной стране при нормальной власти. Но одно дело знать и даже в меру сил настраивать этот правильный ход, и совсем другое дело увидеть это собственными глазами. Причём в области, к которой ты не имеешь ни какого отношения. Значит, и в целом в стране всё идёт так, как и должно идти. Он видел флот. Даже не так — Флот. Который изуверски был уничтожен в «то» время.

Встретили их хорошо. На перроне вокзала был сам командующий Балтийским флотом флагман флота первого ранга Галлер в окружении своего штаба. Короткое, но тёплое приветствие и в штаб, работать. После почти часового обстоятельного доклада о работах, которые проводит Институт энергии, Пантюшин заявил, что вопросы применения привезённых им новых большой ёмкости аккумуляторов, безусловно, являются прерогативой командования флотом. Но по их, далёкому от практической военной службы мнению, наиболее правильно, на настоящиё момент, применить их на подводных лодках. По сделанным в институте расчётам, батарея аккумуляторов способна обеспечить выход малой подводной лодки типа «М» на весь срок автономного плавания без подзарядки. А может быть и более крупных лодок, но это требует проверки, потому, что теория теорией, а на практике всегда хватает камней. «Подводных» — с улыбкой закончил Пантюшин. Моряки переглянулись и Галлер, повернувшись к коренастому крючконосому капитану первого ранга, сказал — «Ну, что же. Вам и штурвал в руки, Сергей Прокофьевич. Пробуйте». Собственно, тип «М» Андрей упомянул не просто так. В своё время его сильно раздражало копирование советскими конструкторами иностранных разработок в области подводных лодок, спасибо Бергу, настоявшему на L-55, «англичанке». А «малютка» была развитием русской конструкции, подводной лодки «Минога». Пусть не совсем удачной конструкции, но проект постоянно дорабатывался и лодки последней, XV серии отличались от первой примерно так же, как самокат отличается от мотоцикла. Что-что, а это Пантюшин знал совершенно точно — «малютки» собирались бригадой Григория Фомича в его родном третьем цехе «Красного Сормово». Когда была готова первая лодка новой серии, Андрей предложил дать ей имя. После бурных дебатов конец спорам положил сам бригадир, который, покашляв в кулак, заявил, что новая лодка будет называться М-200 «Месть». Споры сразу стихли, потому, что каждый понял, что имеет в виду старый мастер. В настоящий момент «Месть» несла вахту на Дальнем Востоке в составе подводных сил Тихоокеанского флота.

Сразу после совещания к Пантюшину подошёл капитан первого ранга и представился — «Лисин. Как и Вы, волжанин с рождения. Теперь балтиец. Начнём»? И они начали. К тому времени, когда на аккумуляторном складе дивизии подплава, которой командовал Лисин, были выгружены привезённые аккумуляторы, туда же были вызваны командиры подводных лодок и начальники боевых частей (БЧ по-флотски), отвечающие за всё аккумуляторное хозяйство на лодках. Пока Лисин здоровался с командирами, Пантюшин обратил внимание на молодого капитан-лейтенанта, с задумчивым видом стоящего перед одним из аккумуляторов, установленных на низком стеллаже. Подошёл:

— Что Вас так озадачило, товарищ командир?

— Капитан-лейтенант Калинин, — представился он; — старший минный начальник подводной лодки Щ-311 «Кумжа».

И принял преувеличенно внимательный вид. Пантюшин понимающе хмыкнул на незатейливую подначку и посмотрел бравому мореману прямо в глаза.

— Понятно. Командир БЧ-3, минно-торпедной боевой части. Вы что же, живых аккумуляторов никогда не видели, что прямо как жених девицу их обхаживаете?

— Виноват, товарищ конструктор, привычка. А то приедут, бывает, такие… Умные из себя — на козе не подъедешь, а благородный флотский гальюн сортиром называют. Вопрос разрешите?

— Конечно, для того и приехали.

— Дело в том, что я не вижу на крышке аккумулятора никаких отверстий. Ни заправочных, чтобы жидкость подливать, ни дренажных, чтобы водород стравливать. С одной стороны, это хорошо — при попадании забортной воды хлор не образуется, а с другой — как же их заправлять тогда?

— Вы очень внимательны, капитан-лейтенант. Никаких отверстий нет. Но давайте дождёмся команды Вашего начальника и я всё подробно расскажу.

Больше всего всем присутствующим понравилось слово «сухой», сказанное по отношению к аккумуляторам. Воды на лодках и так хватает, особенно в дальнем походе, и то, что новые изделия сырости не добавят, было приятно. Особенно в сочетании со словом «герметичный» — значит, конец постоянно висящей угрозе взрывоопасного хлора. Угроза на самом деле была постоянной и требующей особого внимания — в надводном положении даже у лодок новых конструкций существовала опасность попадания морской воды в аккумуляторную яму. Даже при малом волнении на море. Морская вода плюс электролит батарей равно хлор — основы химии. Добавляем водород, который образовывался при работе аккумуляторов, и получаем смесь, которая взрывалась при любом удобном случае. Объясняя особенности использования новых аккумуляторов, Пантюшин вспомнил Калинина и несколько раз обращался непосредственно к нему. Поэтому совершенно не удивился, когда при обсуждении испытательного похода одной из лодок Лисин повернулся к круглолицему капитану третьего ранга и сказал:

— Фёдор Григорьевич. Твоя лодка первой и пойдёт, раз у тебя такой помощник резвый. Вот, товарищ директор, позвольте рекомендовать — капитан третьего ранга Вершинин, командир той самой «Кумжы», про которую Вы уже слышали. Её и переоборудуем для испытательного похода. Пока на сутки, а там посмотрим. Заодно и проверим Ваши теории — нам сейчас средние лодки больше нужны. Сколько нужно времени, чтобы аккумуляторы зарядить?

— А их не нужно заряжать. Наши изделия готовы к использованию сразу после выхода со сборочной линии. И срок хранения у них практически не ограничен, если их не ронять и молотком по ним не стучать. Так что, начать можем прямо сейчас. А наши сотрудники пока смонтируют генераторы для подзарядки — тоже разработка нашего института. Точнее, нашего научного руководителя. Они так и называются — генераторы Тесла.

Проводить «Щ-311» в испытательный поход приехал Галлер, чему Пантюшин не удивился — идут боевые действия и выводить одну из действующих подводных лодок из боевого расписания даже на короткий срок без ведома и разрешения командующего флотом невозможно. И уж совершенно не удивили его слова, сказанные Галлером после пожелания успеха:

— Надеюсь, что на утверждённом маршруте похода никакие неприятельские суда Вам не встретятся.

При этом взгляд командующего был направлен не на Пантюшина, а на принявшего строевую стойку Вершинина. Почему-то. В походе Андрей понял почему — у Вершинина буквально на лбу было написано желание немного, чуть-чуть, отклониться от маршрута. Потому, что там, всего-то в паре десятков километров, можно было отловить хорошего, жирного финского «купца» с грузом. А то и что-нибудь посерьёзней. Но Пантюшин не собирался идти навстречу бравому капитану — ему-то что, а с Вершинина последнюю шкуру сдерут, если с пассажирами что-нибудь случится. Ночью на привычную подзарядку не всплывали, только поднялись на перископную глубину и выставили шноркель, чтобы очистить воздух в отсеках. И то, как понял Андрей, исключительно из-за них, пассажиров. Сами подводники, поняв, что всплывать им теперь нет необходимости, готовы были сидеть под водой постоянно. Что поделать — натура такая. После похода выяснилось, что аккумуляторы разрядились на 1,3 %. Всего лишь! Это вызвало целое паломничество на «Щ-311» с других лодок, причём каждый приходил со своим измерителем плотности аккумулятора. Со своим, проверенным, чтобы убедиться точно, что на «Кумже» не баланду травят. Цифра-то получалась просто фантастической, невероятной. И командир каждой лодки подходил после проверки к Пантюшину и просил оборудовать его лодку в первую очередь. Но у Лисина уже был готов график, утверждённый командованием флота, так что Андрею оставалось только разводить руками. Да и ну его к чёрту, не его это работа, правильно. Единственное, что он сделал, вернувшись из похода и доложив о его результатах Галлеру, это прямо из кабинета командующего позвонил на опытное производство в институт и распорядился начать отгрузку аккумуляторов согласно утверждённому флотом графика. И поручил Крюкову отправить в распоряжение базы Балтийского флота ещё два генератора Тесла.

А за третьим они ехали сейчас, в Петрозаводск. Но это была, всё-таки, попутная задача. Главное, что должен был сделать Пантюшин в Петрозаводске, это проконтролировать демонтаж установки Тесла и график отправки её в Нефтекумск, на северный Кавказ. Не далеко от этого города, километрах в десяти, возле озера Белое, были найдены ещё одни Лешие холмы. Только в этих краях они назывались курганами. Междуречье Кумы и Терека всегда было благодатным местом, не зря наряду с Приэльбрусьем оно было определено как место для переселения казаков, желавших жить «по старине». Богатые земли, замечательный климат и… нефтяные поля, благодаря которым и появился город Нефтекумск. И открытое месторождение природных агатов, из-за которых Пантюшин с экспедицией и оказался однажды в этих местах. Искусственные рубины выращивать пока не умели, поэтому Институтом энергии при руднике был организован участок по отбору и сортировке кристаллов. По уже заведённой привычке проверять все местные легенды о леших холмах, ведьминых кругах и прочей чертовщине, проверили и «шайтановы» курганы. И нашли. Место оказалось красивым, расположено удобно, а в ста семидесяти километрах южнее находился город Грозный. Те, кто планировал операцию по перемещению установки Тесла, исходили из того, что Петрозаводск находился в зоне досягаемости английской авиации, которая в сложившихся исторических условиях называлась финской. Поэтому дорогостоящее и имеющее важное государственное значение оборудование решено было убрать подальше от зоны боевых действий и от внимания европейских «друзей». Но никто из них не мог предполагать, насколько они ошибаются. Естественно, что не мог этого знать и Пантюшин. Наоборот, его даже радовало, что филиал Института энергии будет располагаться в предгорьях Кавказских гор. Красивая природа, чистейшая вода горных рек, бодрящий и пьянящий воздух. Ну, и шашлык — машлык, само собой, как же без него на Кавказе?

Три недели командировки прошли не заметно и не без пользы. Уже в вагоне скорого поезда «Ленинград-Челябинск», Пантюшин, купив у проводника свежие газеты, прочитал в «Красной звезде» очерк о подвиге экипажа подводной лодки N. В очерке было написано, что советские подводники, совершая боевой выход в трудных зимних условиях, за 20 суток похода потопили финский транспорт «Вильпас», перевозивший боеприпасы, и сторожевой корабль «Зигфрид». А так же нагло пёрший к Хельсинки шведский пароход «Фенрис». Лодка N, продавив тонкий слой льда, всплыла и вежливо попросила капитана «Фенриса» предъявить для проверки грузовую декларацию. Капитан ответил грубостью, поэтому «Фенрис» был остановлен, команда высажена в шлюпки, а сам пароход расстрелян из носового 88-мм орудия. Как остановлен? Да очень просто — влупили пару залпов прямо перед носом и всех делов. Пантюшин даже представил себе выражение лица Вершинина, когда он подавал команду «Огонь!». Ну, и заслуженная награда командиру — звание Героя Советского Союза. Интересно, а как там этот любопытный каплей Калинин? Наверное тоже в наградах и званиях не обидели — «Зигфрида»-то утопили торпедами.

Но дома удалось побыть только три дня. Уже на второй день он вместе со всеми сотрудниками института слушал сообщение Совинформбюро. И видел, как суровеют лица людей. Был митинг, на котором люди говорили горячие и злые слова. После митинга Тесла пригласил его в свой кабинет и, медленно прохаживаясь вдоль большого окна, сказал:

— Андрюша, я вижу Ваши чувства и не могу Вас удерживать. Поезжайте, голубчик. Там сейчас Серёжа Антонов, но, боюсь, что ему не хватает Ваших напористости и предусмотрительности. А Вы всё сделаете так, как надо. За институт не беспокойтесь, когда вернётесь — всё будет в порядке. Сейчас нам требуется оружие и я уверен, что Вы найдёте, как его применить.

Вечером Наташка, собирая его в поездку, с нескрываемой гордостью рассказывала, что после сообщения Совинформбюро все старшеклассники её школы сбежали с уроков и направились в военкомат. Там их, естественно, отправили обратно, но похвалили за патриотизм. «Теперь придётся тир в школе строить» — заявила она, встряхивая всё такой же непослушной гривой, — «А то мне Витя Морозов прямо заявил, что всё равно на фронт сбежит. Пришлось отругать его, но пообещать тир, чтобы мальчики могли упражняться со стрельбой». А Андрей, глядя на свою немного пополневшую жену (надеемся, не нужно объяснять причину этого?), совершенно не к месту размышлял о том, кто бы пошёл защищать т. н. РФ в «то» время, вздумай напасть на неё, ну, допустим, Китай. И, слушая восторженный рассказ Наташки о том, что говорили и что делали её ученики, понимал, что, пожалуй, что и никто. Шли бы в партизаны, диверсанты, народные мстители, но на призыв т. н. власти не откликнулся бы никто. Но сейчас, слава богам, была другая страна, другая власть, и другие, самое важное, пожалуй, люди. Поэтому и война сейчас будет совсем другой.


Слащёв

И снова был белый (и почему белый, интересно? лучше бы весёленький зелёный) больничный потолок. И буквально въевшийся в металлическую спинку кровати запах лекарств. Вот только Егоров не сидит на подоконнике, напялив женский медицинский халат, и нахально дымит папиросой. Слащёв проснулся от того, что чья-то нежная и мягкая рука погладила его по щеке, а потом взъерошила короткий ёжик волос. Мгновенно открыл глаза — Ольга. Сделал попытку рвануться навстречу и, охнув, рухнул обратно на кровать. Да твою ж ты в перекись марганца! Нога. Расширившиеся на пол лица глаза Ольги заслонила встревоженная и злая физиономия Егорова:

— Лежи, сукин ты кот! Чего дёргаешься, как припадочный?

Вот помяни чёрта и он тут как тут. Егоров, старый и проверенный товарищ, друг. Распекавший, как помнил Слащёв обрывками сознания, кого-то в белых халатах и материвший на весь белый свет какую-то тыловую крысу, которая «забыла», что раненные бойцы Красной армии должны выздоравливать в палатах на шестерых, а не в скотоприёмниках на сорок человек. В этой, командирской, палате тоже было шесть коек, но пациент был только один. Потому, что второй, командир мотострелковой роты, раненный в шею финским снайпером, вчера после медкомиссии был выписан. И умчался, бодрый и довольный, обратно к своим, чтобы «наподдать кое-кому как следует».

— Саша, осторожней, родной, пожалуйста, — это уже Ольга, встревожившаяся не на шутку.

Поддерживаемый с двух сторон, Александр приподнялся и сел, привалившись к подоткнутым под спину подушкам. И смог, наконец-то, прижать к себе свою Ольгу. Погладил по чуть заметно вздрагивающим плечам и вдохнул такой знакомый запах волос. Немного отстранил от себя, всмотрелся в покрасневшие глаза и поцеловал в нос. Чем вызвал радостную улыбку любимой и довольное хрюканье Егорова, опиравшегося на спинку кровати.

— Ну, вот, ёжики сушёные, наконец-то. А то взяли моду — один из болот не вылазит, а другая в песке ковыряется. Надо вас обоих отправить туда, где водятся болотистые барханы, тогда уж точно вместе будете.

— Вот не знал бы, что это твоя работа, Егоров, прибыл бы. Да жалко сводню такую терять. Может тебе профессию сменить, а?

— А ты что, не доволен чем-то, бирюк псковский? Всю плешь мне проел — «где моя Оля, где моя Оля, жить без неё не могу и не буду». Не будет он. А шлюзы захватывать кто будет, я что ли? На вот, читай.

И Егоров положил рядом со Слащёвым свежий номер «Красной звезды», развёрнутый и сложенный первой страницей вперёд. В глаза бросался ставший уже привычным список отличившихся бойцов и командиров, удостоенных правительственных наград. С некоторым удивлением Андрей увидел среди награждённых свою фамилию и недоумённо переводил глаза с радостно улыбавшейся Ольги на ухмыляющегося Егорова.

— Так что, поздравляю, майор Слащёв, орденоносец. А Григорий Иванович ещё от себя добавит, по-нашему, по-семейному. А что в общем списке — не удивляйся, так нужно было. Шлюзы захватили и удержали наши парашютисты, чтобы ты знал. Так что ты у нас кто? Командир парашютного батальона, однако. По должности и звание. А сейчас, «комбат», готовься одеваться, в санаторий поедем, для выздоравливающих. Машка с главврачом как раз договаривается. Только я потребую, чтобы тебе сначала самых болючих уколов впороли, для бодрости, как выздоравливающему.

— Я всегда знал, Егоров, что ты неимоверной доброты человек. Но чтобы до такой степени?! Какой ещё санаторий, голова ты штабная? Когда мне только позавчера швы сняли, и гипс ещё не засох.

— Вот чтобы ты без меня делал, Слащёв? Я тут перетёр кое с кем и договорился. Доктора к тебе прикрепят уникального. Молодого, но очень толкового. Даже не доктора ещё, а как там у них — то ли адъюнкт, то ли ординатор. Короче, учится он ещё, но уже умеет кости лечить. Обещают даже Воловичу твоему руку сохранить.

— Лёша, а что значит «перетёр», — спросила Ольга, обнимавшая Слащёва за шею и с улыбкой слушавшая дружескую перебранку.

— А это, Оленька, ты у своего любезного спрашивай. Вечно выдумает всякую ерунду, а мне перед людьми красней.

— Вот не повторял бы за мной как попугай, и краснеть бы не приходилось. Ещё скажи спасибо, что я нормальные слова выдумываю. А как бы ты со «свинтопрульным» аппаратом обходился? — со смехом ответил Александр.

— Это что ещё за аппарат такой? Как ты сказал — «свинтопрульный»? — с удивлением переспросила Ольга.

— А это Сашка про начало деятельности одного из авиаконструкторов, то ли прочитал, то ли услышал где-то. Когда тот придумал аппарат, который «прёт с винтом». Потому и «свинтопрульный», — довольно улыбаясь, ответил Егоров. И ему и Слащёву всегда доставляла удовольствие такая словесная перепалка. С самого первого момента их знакомства.

Отдохнуть в санатории наркомата обороны для выздоравливающих у Слащёва не получилось. Доехать он туда, доехал, точнее, был доставлен Егоровым и Блюхером, приехавшим навестить своего командира. И палата ему досталась хорошая — четырёхместная с видом на санаторный парк из широкого окна. Он даже успел пройти первый сеанс лечебных процедур. И вообще всё складывалось неплохо — войска Красной армии подходили к Хельсинки, значит, скоро конец войне. В Ленинграде открывался филиал института геополитики и Ольга переходила работать туда руководителем отделения археологии. Об этом она сказала ему в первый же день, светясь от счастья. На этом переводе настоял сам профессор Хаусхофер, и Слащёв знал, кому он этим обязан. Ну, рыцарь есть рыцарь, в какие бы времена он ни жил, и какую бы форму ни носил. Спасибо тебе, товарищ Отто! Ребята выздоравливали, справку об их состоянии Александр получал ежедневно. Сумел… убедить и уговорить докторов. Даже Воловичу обещали сохранить руку, но это уже была заслуга Егорова. Правда, Слащёв был убеждён, что без участия Котовского дело всё равно не обошлось. А кто ещё был в состоянии убедить большое медицинское начальство перевести недоучившегося студента Крымского медицинского института в Ленинград? Даже всей пробивной способности Егорова на это не хватило бы. В общем и целом — дела шли неплохо. Три дня.

На четвёртый день, примерно в середине дня, Слащёв и Егоров стояли в крытом переходе между корпусами и курили, не смотря на запрещающую надпись на стене.

— Уже знаешь?

— Кем бы я был, Лёшка, если бы не знал?

— Не всё знаешь, Саша. Принято решение провести операцию «Отмщение» и проводить её будут твои ребята, те, кто здоров. Командиром пойдёт Блюхер, это ты сам понимаешь.

— Делай что хочешь, Егоров, но я должен быть в отряде! Я должен проводить ребят. Должен, понимаешь?!

— Да всё я понимаю, Сашка. И не только я, можешь мне поверить. Но в отряде тебе сейчас делать нечего. А вот на аэродром перед посадкой твоих ребят я тебя доставлю, можешь не сомневаться. Тебе сейчас выздоравливать нужно в срочном порядке, понял? Работа только начинается.

Вечером следующего дня Слащёв в окружении Егорова и остающихся на базе выздоравливающих и гражданского персонала смотрел, как навьюченные снаряжением бойцы, его бойцы, забегают по опущенному трапу в распахнутую «морду» тяжёлого транспортника Me.321D, неторопливо раскручивающего все свои шесть винтов. Он уже простился с ними и пожелал удачи, и сейчас только смотрел. Смотрел, как отряд впервые уходит на задание без него, командира. И отдавал себе отчёт в том, что за это тоже кто-то ответит. Причём очень скоро, как только нога начнёт нормально работать.


Родин

Сколько нервных клеток сгорело у него и у тех, кто в силу своей службы должен был обеспечивать секретность вокруг работы авиаполка, Сергей не мог даже представить. Но в Китае было легче. Нет, все понятно. Новая, режимная, воинская часть. Новое совершенно секретное оборудование. Даже боеприпасы и те — секретные. Понятно. Но от этого понятия ничуть не легче. Допуски, пропуски, разрешения, согласования, и так до бесконечности. И на каждой бумажке обязательно должна стоять его виза. И за каждый пук, он несет персональную ответственность. Как только хватило сил и нервов на то, чтобы не сорваться и не сорвать свое раздражение на подчиненных. Выдержал. Сам выдержал, да и другим не давал. Но, нервы, нервы. И где их столько напасешь?! Может быть, именно поэтому приказ о подготовке к боевому вылету был воспринят, как избавление. Наконец закончилось, это выматывающее душу ожидание. Предстояло дело, к которому они готовились.

12 декабря после доразведки целей вскрытых в результате артподготовки, полку предстояло нанести бомбоштурмовой удар по позициям финнов в основной полосе обороны и в течение дня наращивать удары в глубине финского оборонительного района, не допуская подхода подкреплений и планомерного отхода войск противника. Перед истребителями полка стояла задача — прикрытие бомбардировщиков и удержание господства в воздухе. Ну, так этого и ожидали. К такому и готовились. Только бы погода не подвела.

А погода, в этот день, была как на заказ. Небольшой морозец. Редкие высокие облака. Ветер 10–12 м/с. То, что надо!

График полетов составлен и утвержден. Полк к работе готов. Осталось дождаться команды. А пока летчики, да и техники тоже, молча, вслушивались в далекий рокочущий гул, волнами доносившийся с северо-запада. Кто-то даже пошутил, что, мол, нам после такого работы не останется. За что тут же получил по шапке. Работы на всех хватит. Главное не расслабляться. Это не учения. И на финских самолетах стоят настоящие пулеметы, а не киноустановки. Да и зенитки стреляют не холостыми, а самыми что ни на есть настоящими снарядами. Попадет в тебя такой гостинец или разорвется прямо перед мотором или бомболюком, и мало не покажется. Будешь свои комментарии уже на том свете делать. Хотя про тот свет — это перебор. Машины у них, все же, не чета прежним. И если не будет совсем уж фатального невезения, то и защитят, и домой доставят. А, в крайнем случае, до передовой дотянуть и с парашютом за борт.

Долгожданный звонок из штаба фронта, наконец, прервал пустопорожние размышления. Начали.

Первыми вылетели разведчики. Их специально переделанные СПБ, без бомбовой нагрузки, но со значительно увеличенными баками, позволяли висеть в небе чуть ли полдня. А особо мощная оптика и бортовой радиолокатор позволяли выявить любую цель — как наземную, так и воздушную. Вот они, после доразведки целей и будут наводить на них полк. Так что, еще минут двадцать и пора самим на взлет.

Родин в этом первом боевом вылете полка не собирался отсиживаться на земле. Как ни тяжело было убедить начальство, но убедил. Пришлось даже для вящей убедительности заявить, что испытание в боевых условиях секретного вооружения он должен контролировать сам. Да и много разных других аргументов пришлось привести, но в результате своего добился. А вот с кем идти в бой проблем не возникало. Майору Сафронову, командиру истребителей, он мог доверять полностью. Летчик с огромным опытом, да и талантом — Бог не обидел. А вот бомбардировщики — это его стихия. Никто в полку такого боевого опыта, как Родин, не имел. Так что ему и карты в руки. Или если быть точным — штурвал.

СПБ замер в ожидании команды на взлет, под завязку нагруженный совершенно новым типом боеприпасов, которые впервые предстояло применить в реальных боевых условиях. Три двухсот пятидесяти килограммовые бомбы использующие эффект ударного ядра. Совместная разработка лаборатории НИИ ВВС Германии под руководством Губерта Шардина и НИИ артвооружениий РККА. По расчетам и данным полигонных испытаний такой заряд должен был пробивать двух с половиной метровый слой железобетона с земляным покрытием. В своем времени Родин кое-что слышал о применении таких боеприпасов, появившихся на вооружении где-то в семидесятых годах XX века. Но вот то, что этот эффект, оказывается, был открыт в Германии в 1938 году, было для него полной неожиданностью. Как и то, что этот эффект уже нашел практическое применение и воплощение.

Наконец в воздух взмывает красная ракета. Руки выполняют привычную работу. Глаза отслеживают показания приборов и как сначала неторопливо, а затем все быстрее начинают раскручиваться лопасти винтов — слева по часовой стрелке, справа против. Чихание моторов переходит в ровный могучий гул. Машина дрожит легкой дрожью, как будто сама рвется в тот простор для покорения, которого была создана. Последние доклады экипажа, что все в порядке. Доклады с КП о готовности остальных экипажей. Взгляд направо — налево. Моторы взвывают на взлетном режиме. Тормоза отпущены и машина, прям из капонира, начинает стремительный разбег.

В стороне от аэродрома Родин заваливает машину в пологий вираж, нарезая круги и поджидая остальных. Проходит десять минут и полк в сборе. На фоне прозрачно-синего неба необычайно четко видны хищно-стремительные силуэты СПБ ощетинившихся чуть выступающей из носовых обтекателей батареей из четырех 23 мм пушек.

— Штурман, давай курс.

На приборной панели сдвигается и застывает стрелка радиополукомпаса сориентированная по целеуказаниям с самолетов разведчиков.

Три девятки бомбардировщиков вытягиваются в острый пеленг. Высота три восемьсот. Под крылом проносятся рваные верхушки редких, но достаточно плотных облаков. В просветах хорошо просматривается укутанная снегом земля и серо-белая пелена лесов. В наушниках чуть сипловатый (курит как паровоз, зараза!) голос штурмана:

— Точка расхождения, командир.

Родин бросает взгляд на проплывающую под крылом самолета местность. Точно. Щелкает переключатель связи.

— Сохатые, внимание. Расходимся по целям. Работаем, парни.

Последнее явно не по уставу, но молодым парням это необходимо. Необходимо слышать уверенный и спокойный голос командира. Командир спокоен, а значит — все правильно. И они, крылатые защитники Родины, действительно делают свою работу. И сделать эту работу надо так, чтобы не было стыдно глядеть потом в глаза друзьям и тем, кто там, внизу.

Еще несколько минут и внизу открывается картина линии Маннергейма. Точнее того, что от нее осталось. Перепаханная на километры вглубь финской территории земля. Развороченные и еще дымящиеся форты и ДОТы. Размолоченные в мелкие осколки линии надолбов и обрушенные противотанковые рвы и эскарпы. Все это курится дымом. Кое-где видны чадные языки пламени. Как могло уцелеть что-то в этом аду, Родин не представлял, но земля с выносного КП быстро развеяла его сомнения.

— Сохатые. Обратный скат высоты 57 и 5. Артиллерийский дот и пулеметные точки. Пехота просит подавить.

— Прибой, вас понял. Сейчас сделаем.

Девятка вытягивается в острый пеленг и выходит на цель. Теперь понятно, почему артиллерия не смогла разрушить ДОТ. Хитро сделано. ДОТ буквально встроен в обратный скат высоты. Боковые амбразуры держат под прицелом два узких прохода по обеим сторонам высотки. Вон, справа, дымятся остовы двух советских танков. Их явно били в борт, который намного тоньше лобовой брони. Рядом видны приземистые туши тяжелых КВ беспомощно шевелящих своими орудиями. Амбразуры дота расположены слишком высоко и спрятаны за скальными выступами.

Пальцы привычно щелкаю переключателем связи.

— Сохатые, работаем с индивидуальным прицеливанием. Я первый. Начали!

СПБ чуть задирает нос и, завалившись через крыло в крутом пикировании устремляется к цели. Стремительно уменьшается высота и нарастает скорость. Но вот, машина заметно вздрагивает и словно удерживаемая за хвост решетками воздушных тормозов, уже без ускорения продолжает снижение. Бомболюки уже открыты и притаившаяся в них смерть готова вырваться наружу. Сергей удерживает темно-серую, очистившуюся от грунта, бетонную крышу ДОТа в прицеле. Еще чуть-чуть. Наконец самолет вздрагивает от подрыва пиропатронов и тут же начинает резко задирать нос — сработал автомат выведения из пикирования.

Результат своей атаки Родин смог увидеть только на земле, когда проявили пленку видеофиксатора.

Две черные капли, сорвавшиеся из-под брюха СПБ, почти отвесно идут вниз и касаются крыши ДОТа. Две, невзрачные вспышки. И почти одновременно с ними из амбразур ДОТа вырываются языки пламени. Эффект «ударного ядра» в действии! Сформированное силой взрыва и направленное полусферическим отражателем, возникшее из стальной оболочки снаряда ядро, на скорости свыше 5000 м/секунду пронзило полутораметровый слой бетона и сколько-то там брони и, вырвавшись на свободу, превратилось в сотни тысяч мельчайших брызг уничтоживших все живое. Да и неживое тоже. Не зря это оружие так засекретили. Ох, не зря!

Но это все будет потом. А пока эскадрилья ищет новые цели. И находит. Вот когда пригодилось универсальное вооружение СПБ. В зависимости от цели — используются и бомбы (теперь уже обычные ФАБы), и эРСы, и пушки. По отзывам с КП, пехота и танкисты довольны, а значит, поработали хорошо. Пора и домой.

Мягко стучат колеса по решеткам металлических плит ВПП. Машины разводятся по капонирам, где их тут же облепляют техники, а уставшие, но радостно возбужденные экипажи, обмениваясь на ходу первыми впечатлениями, спешат в столовую. Кроме командиров. К ним уже спешит начштаба с кипой формуляров. Бюрократия войны. Нудно, но необходимо. Родин тоже спешит. Надо доложить в штаб фронта о выполнении задания. Отдельно написать доклад о применении новых видов вооружения и его эффективности. Надо успеть поговорить с командирами экипажей. Надо проверить работу техслужб. Надо. Надо. Много чего — надо. А время не резиновое, его не растянешь. К сожалению. Хорошо, что можно сэкономить, это самое время, на личном отдыхе. Еще успеет на земле (или там, на корабле) насидеться. Сегодня его день. День боевого крещения полка. И этот день он проведет с полком в воздухе.

Два часа на подготовку машин и все остальное вышеперечисленное. Уточнены новые цели. Штурман полка подготовил маршруты. Начштаба вместе с Родиным подготовили приказ — задание. Десять минут на постановку задачи и уточнение целей. «По машинам!»

Три вылета за день. Предельная норма мирного времени — два. Но, мирное время прошло. И хорошо, что это понимает не только Родин, но и там, наверху. Уже составлены и действую новые нормативы. Уже введен упрощенный порядок ведения отчетности. Появился приказ по начислению премиальных выплат по результатам боевых вылетов и о порядке представления к награждениям участников боевых действий. Когда продуманны даже такие мелочи как конверты из плотной коричневой бумаги для докладов и приказов. Когда доставлены новые бланки отчетов о боевых вылетах, в которых надо лишь заполнить пустующие графы. Когда поступают спецкомплекты медикаментов. Когда…. Да многое что — «когда». Но по таким «мелочам» видно, что к войне готовились не только на бумаге. Готовились всерьез и основательно. И это вселяло уверенность, что и дальше все будет, так как надо, а не так, как получится. Что не придется на ходу придумывать велосипед и изобретать всякие «эрзацы». Уверенность в том, что твоя тяжелая и кровавая работа действительно нужна стране и страна сделала все, чтобы создать тебе все условия для этой работы. А твоя задача — воин, загнать всех врагов свое страны в гроб и вбить в него, если потребуется, кол — чтоб не шевелились.

Три дня боевой работы. Первые победы и первые потери. Настоящий, боевой, опыт всегда оплачивается кровью. Как и победа. Сергей видел, как буквально на глазах меняются летчики да весь состав полка. Это были уже не восторженные, опьяненные небом мальчишки — они становились воинами. Не приняты у нас в армии всякие громкие названия и сравнения, но для себя Родин мог позволить эмоциональную оценку: «Еще немного и таким воинством гордился бы даже архистратиг Михаил. Всех чертей порвут, и ад разбомбят к чертовой матери». Но так оценивать своих орлов он мог только для себя, а на людях, перед своими подчиненными, он оставался строгим и требовательным командиром, замечавшим любую ошибку и устраивавшим за неё такой разнос, что это запоминалось на всю жизнь. Тем более что разнос сопровождался и подробным разбором в результате чего, в голову провинившегося намертво вбивалось — как надо делать, а как нельзя ни в коем случае. Да что там говорить — обычные будни командира. Нормального командира.

14-го декабря полк работал по окрестностям Выборга. Помогали нашим толи десантникам, толи ОСНАЗу оседлавшим плотину дамбы предотвратившим её взрыв. Если бы финны успели взорвать плотину — то хлынувшая вода затопила бы окрестности Выборга вместе с рвущимися к нему советскими войсками. Ребятам приходилось тяжело, и летчики старались как никогда. Работали с ювелирной точностью, кладя бомбы и залпы эРэСов в опасной близости от держащегося зубами десанта. А иначе никак, если противники в каких-то пятидесяти метрах друг от друга. Вот когда сказались бесконечные тренировки и учения. От десанта шли одни благодарности, а от финнов одни проклятья.

Штурмана уже прокладывали курс на Хельсинки и острова архипелага. Готовились планы по перехвату и уничтожению кораблей финской обороны или британо-французского конвоя. Уже было видно, что финская армия не способна удержать рвущиеся вперед советские войска. Еще немного, еще чуть-чуть. Но оказалось, что это «чуть-чуть» будет без них.

Поднятый по тревоге, полк срочно перебрасывался к месту своей постоянной дислокации. И ни слова о причинах. «Все разъяснения получите на месте». И все. Хочешь — гадай, хочешь — жди. Догадки строить не возбраняется. Но вот делиться ими с окружающими не стоит.

Самолеты один за другим взлетали с уже ставшего родным аэродрома. Первыми ушли транспортники, за ними бомбардировщики и истребители. Оставшиеся на поле два тяжелых транспорта Т-3 должны были забрать тяжелую технику, в том числе и установки радиолокаторов. Отличная машина, кстати, эти Т-3. Видимо нахождение в шарашке явно пошло Туполеву на пользу — занялся делом. Собственно это был почти тот же самый ТБ-3 только с облагороженным крылом без гофра и более тонкого профиля и увеличенным в два раза фюзеляжем, похоже, просто составленным из двух старых. В такое «чрево» без труда умещалось три ЗиС-5 или что-то аналогичное по весу или объему. Получилась надежная, неприхотливая и очень нужная машина.

Сергей смотрел на проплывавшие под крылом знакомые заснеженные скалы Кольского полуострова. Полк возвращался домой. Собственно, у него больших вопросов по поводу столь неожиданного приказа не возникало. Если все происходит в таком авральном порядке, значит, возникла необходимость в полной боеготовности ТАБ. А это, в свою очередь, значит, что перед бригадой возникают вполне реальные задачи её боевого применения. И против кого может быть использована такая сила? Не против финнов же. Остаются британцы. Или вся эта, гребанная, Антанта. А где Антанта — там война. Странно другое. Ни в газетах, ни в информации из штаба флота и фронта ничего похожего на приближающиеся боевые действия не было. Оставалось уповать только на извечное: «На месте разберемся».

На месте их ждало сообщение Совинформбюро: «Сегодня, 15 декабря 1940 года, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, авиация Великобритании и Франции подвергли бомбёжке со своих самолетов наши города — Баку, Сумгаит, Грозный, Ленинабад и некоторые другие, причем убито и ранено более двух тысяч человек. Налеты вражеских самолетов были совершены с территории Ирка и Сирии через территорию Персии…».

Вот теперь все понятно. И понятно это было не только Родину, но остальным летчикам, штурманам, мотористам, оружейникам, да и, наверное, любому гражданину Союза Советских Социалистических Республик.

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА НАЧАЛАСЬ.

Загрузка...