Сосуд (СИ)

Глава 21. О том, что сила женщины в её слабости

Рихард.

— Протрешь в ковре дыру! — Знакомые все люди. То есть боги.

— Сотворю новый! — буркнул я, не до него мне, — ты воплотился в этом мире, чтобы сообщить мне о судьбе ковра?

— Нет, хочу мозги тебе вправить, внучек! — злится. Пусть. Я и сам весьма зол.

— Слышал, значит!

— Да… всё до единого слова!

— Ну, так вот! Я сделал всё, что ты мне сказал! А она ответила 'нет'! — так Рихард, разожми кулаки! — Не работает твой план, Великий Ловец Душ!

— Угу! Это когда же я тебе советовал девочку под сосенкой закопать, а? — Сардос сотворил удобное мягкое кресло и тут же разместился в нем с явным удовольствием. И это в моей спальне, между прочим. Какая бесцеремонность.

— Я пытался узнать, кто она! Знак Оракула Айоры на свитке — это не просто крестик в углу!

— О, ну тогда да! У тебя же других возможностей больше не было! — Сардос уже грел в своих руках бокал ароматного красного вина, — например, ласково и доверительно побеседовать за чашечкой чая, скажем, у камина! Нет?! Тогда другой вариант — у деда своего спросить! Но он‑то всего лишь Бог, откуда ему знать?! Так?!

— Ладно, ты прав! — стыдно признавать неправоту, но ему же не объяснить, что когда эта женщина… достает меня, я вообще думать не в состоянии. Связно думать. — Ты прав, повел себя как мальчишка.

— Твоё счастье, что девчонка бесстрашна до глупости! И у тебя еще есть шанс убедить её, что ты влюблён и, пылая страстью, несколько не сдержан в своём желании обладать!

Я присел на кровать и задумался, возможен ли такой вариант? Пожалуй, получится, только действовать надо будет тонко. Очень тонко.

— Знаешь, она отказалась от клятвы на крови…

— Молодец! Я в ней не ошибся! — и Бог Смерти довольно улыбнулся, красиво звякнув бокалом о мой бокал. Так, это уже становится традицией — пить вместе.

— Я не пойму, Сардос, что именно тебя так радует?!

— Радуюсь, что внуки — дураками не будут, в отличие от папы, ибо мамочка — молодец!

— Надеяться на это в ближайшее время я бы не стал… — оперев руку о каминную полку, я смотрел на горящий магический огонь… Элементаль — дух огненной стихии, чем же тебя покорила эта малышка?! Ведь саламандра не пришла…добровольно.

— Харди, милый мой мальчик, ты когда‑нибудь видел женщину, что забеременев от любимого мужчины, бежит к ведьме от ребёнка избавляться!? Тем более, когда дитя желанно отцом?! — оторвал от размышлений не в меру веселый голос бога подземного мира.

— Она не хочет! — я в смятении призвал духа огня и запер его в алмазном кубе, что стоял на моем столике у кровати. Красиво. Может подарить ей?

— Перехочет! Никуда не денется! Только папочку нужно ласкового подыскать… — Сардос, предвкушающий интригу, довольно улыбнулся. Я знаю, о чем он, вернее о ком!

— Аарон проиграет! Вернее, даже не вступит в игру… — она нужна мне, я в этом я честен с самим собой, осталось понять, только ли для эксперимента, или же есть нечто еще…

— Тогда не угрожай матери своих будущих детей, а дай ей то, что она хочет! — жесткий, властный голос Сардоса, Повелителя, отрезвил меня. Чувства подождут…

— Год и полную свободу?! Уничтожить медальон Айоры и свести клеймо?! — я гашу свою ярость… не время, но уж слишком я не привык уступать.

— Да!

— Вот так просто?! Без подстраховки?!

— Да!

— Без ловушек?! Без гарантий?! Без клятв?!

— Да!

— Это — безумие!

— Это, Хард, называется доверием! Доверие — то, что приведет тебя к твоей цели!

Я стою в её комнате довольно давно, но она не видит меня. Чтобы быть с ней рядом, мне не нужно присутствовать там, где она, физически. Тонкие грани материи мира позволяют мне быть частью замка, его дыханием, его плотью.

Я смотрю на неё и не могу отвести глаз… В который раз я задаю себе один и тот же вопрос: 'Кто ты, девочка?!'. Она не слышит меня. И не услышит, пока я сам не позволю ей это.

— Кья — я-яра… — я выдыхаю её имя, касаясь волос лёгким порывом ветра из приоткрытого окна.

Она держит руки ладонями вверх, охлаждая их дыханием Гор. А могла бы моим… Но отказалась. Несмотря на боль. Адскую, невыносимую боль. Поцелуй Саламандры не каждый выдержит. Упрямая. Глупая. Маленькая.

Едва прикасаясь к ней, я замер за её спиной. Почувствовала. Напряглась.

— Кто здесь?! — её хриплый голос, как будто только после сна, будоражит моё воображение.

— Кья — я-яра, зачем тебе боль?! — я шепчу ей в ушко слова, одновременно вдыхая аромат её кожи, волос.

Запах Леса. Только после грозового дождя. Свежесть. И нечто неуловимое, то, что мне никак не удается разгадать.

— Герцог Дахрейн… — она вздрагивает всем телом и делает шаг назад. И снова вздрагивает. Потому что её спина упирается в мою грудь. Материализованную. Ибо ничто не заменит тактильных ощущений. — Зачем Вы пришли?!

— Я задал вопрос, Кьяра. Мне повторить его?!

— Нет, — почему она шепчет?! — не нужно.

— Я жду.

— Боль… она… знаете, она не даёт мне думать! Отвлекает от… — я пресекаю её попытки повернуться ко мне лицом. Мои руки на её предплечьях и они скользят… скользят по прохладному шелку платья вниз, медленно, возбуждающе, пока не смыкаются на таких тонких девичьих запястьях. Тяжелые браслеты, от которых не избавиться по своему желанию. Она знает это и молчит.

— Отчего, Кьяра?! — я целую её в затылок, затем ниже, зарываясь лицом в тяжелую копну волос. Снова вздрагивает. Пытается отстраниться, делая даже не шаг, а так, шажок.

— От мыслей о Вас, герцог, — её голос спокоен. Но я знаю, что это напускное. Синяя едва видимая жилка бьется на виске. Пульсирует… под моими губами, — о том, что ждёт меня… уже завтра.

Еще шажок. Но дальше нельзя. Руки. Мои руки держат её. Оковы. Она так считает, я это знаю. Моя свободолюбивая девочка.

— Не целуйте меня больше, — расстояние между нашими телами не больше ладони. Потому шаг делаю я, одновременно охватывая её сжатые кулачки своими ладонями. — Пожалуйста.

— Боль. Она не нужна, — я впитываю в себя её эмоции. Растерянность. Замешательство. Как и её боль, — не поможет, Кьяра. И шрамы…

— Нет! — она вскрикнула так, будто я вонзил в неё клинок. — Оставьте. Я хочу, чтобы они были. На память о Ней. О том прекрасном существе.

— Кьяра, я подарю тебе саламандру, если ты этого желаешь, но шрамы на ладонях… — я огладил уже затянувшуюся кожу, чувствуя их подушечками больших пальцев, — вообще шрамы… они не красят девушек.

— Мне всё равно. Оставьте. Это Её подарок.

— Хорошо, — я вздохнул и рывком повернул Кьяру к себе лицом.

Обхватив ладонью подбородок, я заставил её смотреть мне в глаза. Не так, как было в кабинете, когда она избегала встретиться со мной взглядом.

— Пусть будет так. Как ты хочешь. Но это в последний раз, когда ты прячешь от меня свои чувства… за другими — более сильными. Такими, как страдание.

— Что с того, что я страдаю?! Разве вас это волнует?! Разве вам есть дело до меня и моих мыслей, чувств, желаний?! — её пересохшие губы, такие сухие, что хочется их увлажнить. Своими. Что я и сделал.

— Есть, — выдохнул я, гладя её щеку, стирая всего одну, но всё же слезу, сорвавшуюся с ресниц, — я дам тебе год.

— Правда?!

— Да.

— Что я должна подписать?

— Ничего.

— Почему?! — о, ради этого зрелища стоило пойти на уступки: эта неуверенность, удивление и толика надежды — и всё в одном взгляде теплых ореховых глаз.

— Я так решил.

— Но соглашение Кайрими и Хозяина предполагает…

— Его не будет. Ты будешь свободна от Ока Айоры и её жриц, — я чувствую, как судорожно она сжимает мои руки, — я уничтожу медальон. И клеймо.

— Почему…Рихард?! — шёпот, едва слышный, но я услышал… неверие и страстное желание. И, наконец, она назвала меня по имени. — Почему?! Ведь сегодня…

— Тш — ш-ш… Кьяра, не волнуйся! — я приложил палец к её губам, заставляя молчать, — Ты будешь свободна. Соглашение тебе не понадобится. Всё, что я обещал тебе как будущей Кайрими, ты получишь.

— Но почему?!

— Потому… — я ласкал губами раковину её ушка, — …потому, что я хочу, чтобы этот год ты провела со мной добровольно, сама того желая. Как моя женщина. Смелая. Гордая. Свободная. Ото всех. Кроме меня.

— Я не понимаю тебя! — не пытайся отстраниться, девочка, не дам. Я хочу обнимать тебя и буду, — Ведь вы…ты мог бы настоять. Я бы согласилась. Мне… я загнана в угол. Я словно зверь, что…

— Кьяра, посмотри на меня! — власть, да, она уважает власть, — ты — не животное. Ты — женщина. Моя. Я никому не дам обидеть тебя. Даже самому себе. Но ты должна верить мне. Безоговорочно. Абсолютно.

— Ответь мне на один вопрос?! На один, хорошо?! И я поверю! — о, эта надежда в каждом слове, этот трепет в каждом касании её рук — они сводят с ума. Не ожидал от себя, что, овладев столь юной неискушенной душой, я испытаю столь сильное удовольствие. Удовольствие от осознания безграничности собственных возможностей. От собственной власти над телом, над разумом, над самой жизнью девочки, что так доверчиво прижалась ко мне.

— Я слушаю.

— Почему я?! — и этот взгляд. Глупая малышка, кто же смотрит на мужчину таким взглядом. Будто от его слов зависит существование самого мира.

— Потому, что ты — загадка! Я не могу до конца понять тебя! Но хочу… Как же я хочу! Хочу…тебя. Всю. Целиком. И ты будешь моей. Уже моя. И ничья другая.

— На год.

— Пока ты не попросишь больше. А ты попросишь. Я знаю.

— Посмотрим, — она медленно отошла от меня, разомкнув наши руки. Я позволил, тут же ощутив, будто мне стало чего‑то не хватать. Чего‑то… родного?! Об этом потом. Еще один вопрос не решен.

— Кьяра, сегодня на ужин приглашены гости… друзья, так скажем. Я хотел бы тебя представить.

— Это важно…моё присутствие?! — насторожилась. А обещала верить. Приручать её будет весьма интересно.

— Да. И это не обсуждается! — хмуриться, что весьма понятно, суровость в моем голосе — это повод. — Я хочу… гордиться тобой.

— Хорошо. Мне нужно быть готовой…

— Горничная поможет тебе выглядеть соответственно. В девять за тобой придут.

— Это всё?!

— Ты…куда‑то спешишь?!

— Я… хотела бы побыть одна. Но если ты…

— Кьяра, я чувствую твоё смятение и твою…ложь, — она снова у окна. Что же так привлекло её внимание? — не надо пытаться меня обмануть. Глупо. Лучше скажи прямо, что тебя мучает!?

Подойдя к ней, я снова обнял её. Не удержался. На этот раз она не вздрогнула, но и не расслабилась. Куда она смотрит? Кладбище. Теперь вздрогнул я.

— Кьяра! — не реагирует. Настолько погрузилась в свои мысли? — Кьяра, демон тебя дери, не смотри туда! Кьяра, я… я шутил! Неудачно! Кьяра! Да что ж это такое?!

Мои руки охватили её, ледяные. Повернул к себе. Снова обнял.

Я смотрю в её глаза. И понимаю, не верит! Она вообще не верила ни единому моему слову, сказанному в этой комнате. Адское пекло!

— Кьяра, девочка моя, послушай… Это был щантаж. И еще… Я просто запугивал.

Я…

— Какая из них?! Какая… — её осипший голос прервался, — есть ли там моя?! И где?!

— Кьяра! — встряхнул. Она словно в дурмане. — Кьяра, там нет и никогда не будет твоей могилы, ты меня слышишь?! Ты слышишь меня?!

Молчит. Я грел её магией, отдавая часть собственного тепла. Поможет ли?! Должно помочь. Кожа рук уже чуть теплее.

— Прости… меня! — слова давались с трудом. Всего два никчемных словечка, но как же тяжело. — Прости!

Её голова безвольно опустилась на мою грудь. Тело чуть вздрагивало. Я гладил её спину, волосы, плечи одной рукой, другой удерживал её на весу. Ослабнет. И может упасть. Потому держал. А еще потому, что только что осознал, как весь мой недавний триумф от обладания ею, от осознания факта владения, власти рассыпался как карточный домик.

Доверие. Её вера в меня — вот истинная власть. Истинная ценность. Сардос был прав. Как же он был прав.

— Завтра, Кьяра, уже завтра ты будешь свободна! Ты сможешь стать тем, кем пожелаешь! Ты слышишь, малышка?! А то, что было… я просто дурак, Кьяра. Мальчишка, который заигрался, потерявшись в собственной игре. Ты только верь мне, хорошо?!

Подняв на руки, я отнес её на кровать.

— Спи, маленькая! Позже я пришлю горничную…

Уже уходя, в дверях, я услышал её слабый голос:

— Рихард, я…верю! Я верю тебе…

А может, мне всё это показалось. Так хотелось услышать.

Кьяра.

Да, Кьяра… В последнее время размышления посещают тебя всё чаще и чаще! К чему бы это? Ладно, подумаю об этом позже… Подумаю?!!! Так, со мной явно что‑то не то!

И вот лежу я на кровати и рассеяно слежу за лучиками заходящего солнца, весело играющими на складках золотистого балдахина. Почему, скажите мне, я должна верить Рихарду? И можно ли вообще полагаться на мужчин? Весь мой небогатый опыт говорил как раз таки об обратном!

Память услужливо перенесли меня в глубокое детство!

Отец! Герой всех услышанных мною сказок, глупых снов и наивных убеждений.

Отец. Папа. Сколько веры вкладывает любой ребенок в это коротенькое слово! Сколько надежды! Сколько любви! Ни один мужчина в мире, не будучи отцом, не ощутит такого неудержимого всепоглощающего чувства обожания, какое могут дарить только дети. Дети, свято и безусловно верящие в его непогрешимость, в его всесилие, в его любовь.

Верила и я. Но выбирая новую жену, Брон выбрал и новую жизнь, в которой уже не было места, ни для меня, ни для моей мамы.

Отец… и ложь! Ложь, что сквозит в каждом жесте, в каждом взгляде… Слова — всего лишь звуки. В них нет истинных чувств, намерений, желаний. Ими можно легко играть. Вот к каким выводам со временем пришла я, изо дня в день прокручивая в своей голове сцену, когда отец прощался с мамой, не пожелавшей и дальше играть роль постельной грелки.

— Сердечного прощания не будет, Сари! Ты уходишь, значит уходишь! Навсегда! И мы теперь враги!

— Брон! Но…пойми меня, я не смогу так жить! — рыдания матери напугали меня, но я была уверена, что папа сможет её успокоить. И мама вновь будет улыбаться, петь веселые песни.

— Не можешь?! А я не хочу, что бы моё имя было на языках всех сплетниц! Мне, дорогая моя, не отказывают! Потому накрепко запомни: это я бросил тебя!

— Да, — смиренно опущенная голова матери и слёзы, что она глотала молча.

— Вот и хорошо!

Отец развернулся и направился к выходу. Я бросилась за ним. Догнала и обняла сзади за ноги. Меня подняли и…отставили в сторону. Ни щекотали, как обычно, ни подбрасывали высоко вверх… Просто отодвинули, чтоб идти не мешала:

— Отродье своё с собой заберешь, и в дом её не приводи. Негоже молодой жене о моих былых шалостях напоминать! Да и сама на глаза не являйся! Ушла, так ушла. А я тебя из сердца вырву!

— Но… Брон, Кьярочка тебя так любит! Она же ни в чем не виновата!

— Вот и думала бы о дочери, когда 'нет' мне говорила! Гордая, да?! Так вот гордость твоя пусть отцом ей будет! Одумаешься, в ногах валяться станешь — тогда я может и прощу! Срок тебе — седмица!

Хлопнула входная дверь. Он ушел, даже не оглянувшись. А говорил, что любит.

Я тогда обиделась, как могут обижаться дети. На маму — что тогда не остановила отца, а потом лгала мне каждый день, что любит он меня, просто выразить свои чувства не может. Суровый он. На него… за то, что оставил нас и… просто лгал.

Я росла, впитывая жесткие порядки Живого Леса, который стал мне родным. Всё просто: либо съедят тебя, либо это сделаешь ты! Справедливо?! Более чем. А в мире людей те же правила, поверьте, только лжи намного больше.

Хочешь жить?!

Солги! Согласись! Притворись жертвой! Будь еще более слабой, чем тебя хочет видеть охотник! Пусть расслабится!

И помни, в любой момент всё может измениться и наступит день, когда ты, жертва, станешь охотником! И натягивать тугую тетиву лука будешь уже ты. Вот закон выживания в лесу двуногих зверей. Закон, который довлеет надо мной с самого детства.

А что случается с теми, кто его не усвоил? Отринул? Не принял? Чаще всего они ломаются.

Как это случилось с моей мамой! И тогда… давно… Тайя снимала с маминой шеи веревку, в амбаре, где отец хранил привозное зерно. Благо, что успела! С той ночи две женщины стали подругами. Не разлей вода, как говорят. Но и они солгали. Мне. Отцу. Общине. Айоре. Вернее лгала Тайя, а мама молчала.

Посмевшие вершить над собой суд божий, лишать себя жизни, подлежали изгнанию, если чудом были спасены, или же душа их обрекалась на вечное заключение в Гранях, между потусторонним миром и миром живых, без права на возрождение или вечный покой в Чертогах Скорби. Я знала и тоже молчала. Потому, что правда могла лишить меня матери. Наверное, тогда я поняла, что могу лгать или не говорить правды! Это ведь по большому счету одно и то же!

Только праведные души благословлялись Оракулом Айоры на возрождение. В новом теле.

Только зачем? Я не хочу быть рабой и не хочу возрождаться, чтобы стать им вновь! Я хочу свободы. Здесь и сейчас. Жить так, как жаждет моё сердце. По моим правилам. Как живет только охотник. И остается дело за малым — стать им.

Тогда прочь воспоминания, Кьяра! Настоящее перед тобой!

Я словно загнанный зверь мечусь из угла в угол этой совсем небольшой комнаты, если ты привык к простору. И мысли мечутся в моей голове, словно белки, запертые в клетке.

Верю — не верю… Слова, слова…

Рихард… Как он относится ко мне? Что испытывает?

Любовь?! Бред! Он знает меня без году неделю, какая любовь? Но очень хочет меня убедить в то, что она есть.

Определенный интерес!? Вот в это верю. Именно, интерес. Я ему нужна. Он меня хочет. Но для чего?! Я не знаю.

Теперь я. Я лгу ему? В чем? Когда? Не знаю.

Точно я уверена в одном: я его…хочу! Фу — у-ух, сказала, даже глаза зажмурила. Но врать себе — глупо. Что дальше?! А дальше…пусто. Он лжёт мне. И пока не скажет, зачем ему именно я, моё сердце будет для него закрыто. Хотя вряд ли именно оно ему нужно. Он — кукловод, я послушная кукла.

Я слепо иду за ним, играя по его правилам. И, несмотря на дар Сардоса, я боюсь. Впервые за последнее время. Боюсь до дрожи в коленях, до холодеющих рук, до заходящегося в безумной скачке сердца. Боюсь потерять саму себя в той, которой хочу предстать перед этим мужчиной. А ещё в той, что вытесняет во мне прямолинейную и наивную девочку, ставя лишь выживание во главу всех моих действий. Бесстрашная. Жестокая. Двуличная. Но живая. Идущая к своей цели. К свободе. И чем ты, Рокьяра, готова пожертвовать во имя неё? Собой? Своим Я?!

Мне страшно отвечать на эти вопросы. Я гоню от себя мысли. Прочь. Вон.

И все‑таки, в чем же я солгала Ему? В чувствах? В словах? И солгала ли?!