Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки

Три дня спустя. ПГТ Троебратский, 6.50 утра

Приснилось мне, что роскошная женщина с выдающимся бюстом одарила меня ошеломляющим поцелуем. И только я собрался ответить ей на страстное лобзание, как женщина мяукнула, захихикала и.… пришлось открывать глаза. На подушке сидел Мурзик, и с энтузиазмом лизал мне нос, одновременно придерживая лапой слегка шевелящуюся крысу. Это он мяукал. А хихикала, глядя на такое великолепие, вредная Ленуська.

– Мурзик, ты, конечно, молодец, что ловишь крыс, но таскать их мне в постель запрещаю. Понял?

Удивительно, но кот понял. Мурзик забрал свою крысу и потащил её к выходу.

– А ты чего хочешь, вредное создание? Мурзика с крысой ты наверняка специально запустила?

– Как тебе не стыдно, Юрочка на любимую сестрёнку такую напраслину возводить! – затарахтела Ленуська, но я её прервал:

– Ладно отпираться, врушка. Я тебя всё равно очень люблю, а потому всё прощаю. Чего разбудила, сестрёнка?

– Там мама заставляет папу надеть на работу его рабочий костюм, который мы с тобой шили, а он упирается. Пошли быстрее! Папа только тебя и послушается.

– Сомнительно, конечно, но пошли.

Я натянул выцветшие синие трико, майку, некогда бывшую голубой, и босыми ногами пошлёпал к родителям.

– Да не буду я этот костюм надевать! Вот на праздник какой, хотя бы и на Леночкин день рождения наряжусь, а на работу надо идти в рабочем. – упирался Владимир Алексеевич.

– Не болтай глупости, Вова. Дети тебе сшили одежду для работы, вот и носи на работу.

– Доброе утро, папа и мама! – объявил я себя, появляясь в дверях – О чём спорите?

– Юра, отец не желает одеваться в рабочий костюм. Хоть ты скажи, что надо одеться, как следует.

– Папа! – я немедленно включил режим обаяшки – Мама совершенно права, это рабочая одежда, и тебе её надо носить, и вовсе не потому, что она красивая, а потому что она удобная. Вот поносишь немного и убедишься. Да и Ленуська расстроится, а она знаешь, как старалась?

– А ты не расстроишься?

– Знаешь папа, я приму любое твоё мнение, но мне, как и Ленуське будет ужасно приятно, что ты будешь ходить в нашем костюме.

– Ладно. Так и быть, одену я этот костюм. Правда, мужики смеяться будут.

– Да ладно, папа, главное, что тебе будет удобно в этой спецовке.

– Какая ж это спецовка?

– Обычная. В Америке джинсы рабочая одежда, это только последние десятилетия её начали носить разные пижоны, но от этого джинса не стала хуже. Хотя нет, вру. Стала хуже и прилично: сейчас джинсовую ткань специально делают не такой прочной, чтобы чаще покупали.

– А сам ты откуда знаешь?

– Читал.

– Ну идите. Я переодеваться буду.

– Пошли, Ленуська, чем ты меня обещала на завтрак кормить, а, сестренка?

Я приобнял Лену за плечи, и мы отправились на кухню. Там я уселся за стол, а Ленуська стала подавать завтрак.

– Пока, дети, не скучайте тут! – донеслось из коридора и хлопнула дверь. Вскоре взрыкнул мотор ЗиСа, это родители уехали на работу.

– Что сегодня будем делать, а Юра?

– Забыла? Сегодня нас будет слушать Ирина Сергеевна, Гендос обещал её уговорить.

– Точно! – подхватилась Ленуська – Ешь скорей, нам надо ещё в парикмахерскую сбегать, не могу я перед Ириной Сергеевной появиться непричёсанным чучелом!

– Ты же её не знаешь?

– Ну так познакомимся! Кончай обжираться, времени совсем нету!

Путь в дом быта опять вышел очень затейливый:

– сначала к Оле Белошевской, чтобы она приготовилась к прослушиванию, и напомнила Фае, чтобы та хорошенько нарядилась;

– потом в магазин на бугре, чтобы купить по стаканчику мороженного;

– потом в железнодорожный клуб, чтобы посмотреть какое будет кино;

– потом на вокзал, чтобы узнать… А что узнать-то Ленуська и забыла;

– потом вернуться в железнодорожный магазин, купить китайского чая;

– потом завернуть к пекарне, похрустеть крошками…

Тут, у пекарни вспомнил я это редкостное, незнакомое ребятам из других мест наслаждение: лопать свежие хлебные крошки. В пекарне имеется окно с оббитой жестью направляющей, через которое выпеченный хлеб в лотках подавали на машины-хлебовозки. Во время операции погрузки хлебные крошки сыпались на направляющую, и с неё можно было собрать несколько горсточек свежих, ещё горячих, ароматных и безумно вкусных крошек и лакомиться ими.

– Ты тут постой, – инструктировала Ленуська меня – а я наберу крошек. Ты уже большой, на тебя пекари ругаться будут, а маленьких они не так гоняют.

Я встал у угла столовой, и наблюдал, как Ленуська подошла к пекарне, поднялась на помост для загрузки машин и скрылась за углом. Вскоре она появилась снова, страшно довольная, с бумажным кульком в руке.

– Держи! – Лена протянула кулёк мне.

– А тебе?

– А у меня свой есть. – и Лена вытащила из кармана пакетик побольше.

Блуждания продолжились:

– зашли к Фае, которая, как оказалось, живёт рядышком, и объявили ей о необходимости готовиться к прослушиванию, а то Оля такая безалаберная, может и забыть предупредить;

– вернуться к магазину, попить лимонаду;

– пробежаться к нефтебазе,

– и наконец-то, постричься, замучив мастера своими пожеланиями…

Только потом Ленуська привела меня к школе.