Солнце доктора Бракка

Турбовинтовой самолет кружил над ледяной пустыней, как ястреб, высматривающий добычу. Голубовато-зеленые глыбы льда причудливо громоздились одна на другую. Снежные поля, неширокие разводья, и снова льды до самого горизонта. Бескрайний простор. Ослепительное сверкание солнца. Трое людей, находившихся в самолете, молча смотрели вниз. Бортмеханик отнял от глаз бинокль.

— Ничего! Нигде ни следа. Лед, только лед.

Его взгляд скользнул по приборной доске. Стрелки приборов двигались в своем привычном танце. Турбины работали ровно. Их гул почти не был слышен в звуконепроницаемой герметичной кабине.

— Думаю, что поиски напрасны, — раздался голос пилота. — Целую неделю рыщем мы здесь, у, северного конца земной оси. «Гидра», конечно, погибла. Лежит где-нибудь подо льдами, на морском дне…

Он замолчал. Руки его крепко сжимали штурвал. Двадцать один человек в стальной коробке на дне моря. Страшно подумать! Живы ли они еще? Что там произошло? Авария двигателя? Отказал атомный реактор?

Теперь пилот смотрел вниз, на редкие темные разводья, словно пытался разглядеть дно сквозь толщу воды.

Самолет, идя на бреющем полете, описывал большие круги.

Царство холода, порождение вечных льдов. Сутки здесь длятся год. Шесть месяцев — день. Огромная белая шапка Земли сверкает под ослепительным солнцем. Шесть месяцев — ночь. Она накрывает Арктику черно-синим куполом с россыпями звезд. Звезды тут большие и низкие, кажется, до них можно дотянуться рукой. Но вдруг небо словно загорается, Красноватый луч появляется и исчезает, как видение. Вот он снова взметнулся к звездам, и в небе уже переливается серебристая полоса с зеленоватыми краями. Северное сияние! Вечно повторяющаяся и вечно меняющаяся игра света. Здесь так близки красота и смерть…

Самолет начал набирать высоту. Радист уже несколько минут вел передачу:

«…Говорит ДФ-12. Находимся на 86° северной широты, 60° восточной долготы. Поиски пока безрезультатны. Видимость хорошая. Температура минус 31 градус. Говорит ДФ-12. Перехожу на прием».

Густые брови его сдвинулись, он напряженно слушал. Потом повернулся к пилоту.

— Предупреждение о шторме! — сказал он громко.

Пилот молча кивнул.

Широким фронтом надвинулся циклон. Густая пелена облаков закрыла солнце. Плоскости начали покрываться льдом — белым и твердым, словно фарфор. Взревели турбины. Самолет, как игла, прошил облака.

Служебный серый лимузин стоял перед главным зданием Научно-исследовательского института физики. Невыключенный мотор глухо урчал. Шофер, откинувшись на сидение, покуривал и прислушивался к звукам танцевальной музыки, лившимся из маленького радиоприемника, вмонтированного в приборную панель. Часы на городской башне пробили пять. Воздух был наполнен сладковатым запахом цветущей акации, высокие ветвистые кусты ее окружали институт.

Из подъезда вышел доктор Бракк, молодой физик. Шофер погасил сигарету и открыл дверцу машины.

— Можете быть свободны, — сказал Бракк, забирая с заднего сидения портфель и пыльник. — У профессора Хеммера опять совещание. Освобожусь поздно.

— Тогда желаю вам всего доброго. Всяческих успехов, господин доктор, сказал шофер.

— Ах да, мы ведь больше не увидимся, — спохватился Бракк и протянул ему руку. — Спасибо, господин Кернер. И вам желаю всего лучшего.

Бракк вернулся в здание и вошел в приемную профессора Хеммера. Секретарша оторвалась от машинки и сказала:

— Кажется, они заканчивают.

В этот момент открылась дверь кабинета Хеммера. Профессор простился с посетителями и пригласил Бракка к себе.

— Прошу вас, господин доктор, — он указал на кресла, стоявшие у низкого стола. Достав из стенного шкафа бутылку коньяку, сел напротив Бракка и наполнил рюмки.

— Итак, вы нас покидаете, — начал профессор, зажигая сигару. — Меня это огорчает, но что же делать, если таково ваше решение.

Он поднял рюмку, выпил за здоровье Бракка и сказал:

— Я всегда был доволен вами, ценил прежде всего ваш острый ум, способность рассматривать предмет со всех сторон. Не думайте, что я льщу вам, — добавил он, заметив, что Бракк застенчиво уставился в пол, подобные качества присущи любому хорошему исследователю. Тугодумов я в институте не держу. Кстати, знаете ли вы доктора Хегера? С тех пор как заболел профессор Экардт, он руководит институтом.

— Сказать, что знаю, было бы преувеличением, — ответил Бракк. — Но мне случалось видеть его на совещаниях. Его имя известно.

— Еще бы! Преобразователь рентгеновских изображений, сконструированный профессором Экардтом вместе с доктором Хегером, считается непревзойденным. Я тоже встречался с Хегером на совещаниях. Это человек выдающихся познаний. Я думаю, вы с ним сработаетесь. Выпьем еще.

Профессор снова наполнил рюмки. По лицу его разбежались бесчисленные морщинки. Бракк сидел перед ним, худощавый, чуть скуластый. Попыхивая сигарой, Хеммер перевел взгляд на кольца табачного дыма.

— Когда же вы уезжаете? — спросил он.

— Фургон для мебели заказан на послезавтра, — ответил Бракк. — Я…

Резкий телефонный звонок прервал его.

Профессор снял трубку.

— Хеммер, — коротко отозвался он. — Да, да, слушаю… Что вы сказали? Я буду через десять минут.

Профессор встал с кресла. Поднялся и Бракк.

— Итак, доктор Бракк, — сказал Хеммер и протянул ему руку, — всего вам хорошего. Желаю успеха. Не забудьте навестить вашего старого профессора, когда снова окажетесь в Ганновере. Буду от души рад.

Бракк возвращался домой уже в сумерках. Город медленно погружался в темноту. Кое-где зажглись первые фонари. Сверкали яркие огни реклам. Бракк был в прекрасном настроении. Новая работа давала возможность заняться фотоэлементами, которые уже давно его интересовали. Ведь то, что ему приходилось делать в институте, соприкасалось с этой областью науки лишь отчасти. Наконец-то он сможет по-настоящему использовать свои знания. А самое главное — там он попытается осуществить свою идею, которая так давно не дает ему покоя.

Бракк поднялся по лестнице, отпер дверь квартиры. Положив в прихожей шляпу и портфель, он тихонько открыл раздвижную дверь, вошел в комнату. Жена сидела у рояля. Она несколько раз взяла один и тот же аккорд, потом нанесла ноты на лист бумаги. Лицо у нее было недовольное. Но вот она повернулась, увидела мужа и вздрогнула.

— Как ты напугал меня, Вернер! Почему ты не позвонил?

— Я не хотел мешать тебе, — сказал он, целуя ее. — Ну, что твоя музыка? Подвигается?

Она вздохнула и показала почти чистый лист нотной бумаги.

— Видишь, вот все, что я сделала. За несколько дней. Мне не нравится ни один звук. Нет цельности. Вот послушай, ты сам увидишь, что это немногого стоит.

Она полистала свои записи, потом заиграла, сильно ударяя по клавишам. В ее игре чувствовалось смятение. Бракк слушал, облокотившись на рояль, а мысли его текли своим путем. Доктор Хегер! Что он за человек? Профессор Хеммер хорошо отзывался о нем. Что ж, посмотрим…

Жена кончила играть. Захлопнула рояль и поднялась с места. Бракк оторвался от своих раздумий.

— Чудесно, — сказал он. — В этом что-то есть. По-моему, прекрасная вещь.

— Перестань, Вернер, прошу тебя, — прервала она мужа. — Что бы я ни сыграла, ты всегда говоришь, что это чудесно! Замечательно! Почему у тебя не хватает мужества сказать мне правду? Неужели ты боишься, что, если ты выскажешься, я обижусь?

— Но, Вера, я действительно так думаю…

— Хорошо, Вернер, оставим это…

После ужина Бракк устроился в кресле, зажег торшер и раскрыл газету. Вера поставила на стол рюмки и бутылку вина.

— Подводная лодка «Гидра» международной исследовательской экспедиции все еще не подает признаков жизни, — прочел он вслух. — Самолеты уже несколько дней ведут поиски.

Бракк положил газету и взглянул на жену.

— Печальные вести, — сказал он, покачав головой. — На борту — двадцать один человек! Просто не понимаю. «Гидра» построена два года назад на советской верфи по заказу нескольких стран, объединившихся для исследования морских глубин. Капитан — норвежец. Команда подобрана из опытнейших людей. Немцев там четверо — два специалиста по глубоководной фауне, машинист-водолаз и судовой врач.

Эта атомная подводная лодка — одно из самых современных судов, предназначенных для исследования глубин. Она оснащена новейшими навигационными приборами и локационной аппаратурой. Способна находиться под водой двадцать суток. Рубка выдвигается на высоту до пяти метров. Если при всплытии «Гидра» упрется в лед, рубка с помощью электрического тока просверлит ледяной панцирь. Обычно толщина полярного льда не превышает трех-четырех метров. Иногда, конечно, льдины громоздятся одна на Другую в таких местах может быть и десять, и сто метров. Но там лодке незачем пытаться всплыть. Ведь толщину льда можно измерить с помощью бортовой аппаратуры. Скорее всего с лодкой произошла серьезная авария. Страшная мысль. Но я все же надеюсь, что им удастся всплыть.

— Это ужасно, — тихо сказала Вера. — Неужели им ничем нельзя помочь?

Бракк пожал плечами и замолчал. Стало слышно тиканье часов.

Вера взяла рюмку, отпила глоток и села на подлокотник кресла Вернера.

— Знаешь, мне жаль уезжать отсюда, — сказала она и положила руку ему на плечо. — Я тут так ко всему привыкла. Сегодня ходила прощаться с Гертой. Она огорчена, что мы уезжаем, собирается еще зайти к нам. Ее муж просил передать тебе привет. Завтра они едут на три недели к Северному морю.

Вера ухватила ниточку, вылезшую из куртки мужа, и стала машинально теребить ее.

— Мебельный фургон будет в среду? — спросила она.

— Да, все улажено. Сегодня я прощался с профессором и коллегами.

— Что говорит Клаус по поводу твоего ухода?

— А что ему говорить? Желает мне всего хорошего — разумеется, вслух, а думает иное, в этом я уверен.

Последние слова Бракк произнес громко и сердито, потом вдруг вскочил и зашагал по комнате.

— Посмотрела бы ты на его физиономию, когда я рассказывал о своей идее. Для него я фантаст, утопист. У меня ведь нет еще никаких практических доказательств правильности моей теории.

Вера взглянула на мужа. Теперь он стоял посреди комнаты, опустив голову. До чего же он поглощен своей идеей!

Бракк снова заговорил:

— Моя идея — превращение энергии радиоактивного излучения в электрическую энергию при помощи фотоэлементов — не нова. Для этого можно воспользоваться любым фотоэлементом. Однако коэффициент полезного действия всех известных нам полупроводников настолько низок, что получить большое количество энергии этим способом невозможно. Нужно создать совершенно новый фотоэлемент с высоким коэффициентом полезного действия. Я, кажется, нашел путь… Может быть, мне удастся создать такой полупроводник…

Бракк вздохнул.

— Представляешь, электростанция без паровой турбины, без генератора, без механических приводов! Какие огромные преимущества! Пока еще все способы преобразования тепловой энергии в электрическую так сложны и, главное, так нерентабельны. Ведь даже на самых современных атомных электростанциях теплота, возникающая при распаде атомных ядер, служит для нагрева воды. Пар под высоким давлением направляется на лопасти турбины, заставляет вращаться ротор, а уж ротор приводит в действие генератор электрического тока. Насколько проще было бы строить полупроводниковые электростанции! В принципе такая станция напоминала бы собой обычный электрический экспонометр, который применяют в фотографии. В сущности, это не что иное, как миниатюрная полупроводниковая электростанция. Спереди, под защитным стеклом, фотоэлемент. Он и преобразует лучи света в электрический ток. Ток подводится к чувствительному измерительному прибору, и стрелка его отклоняется в зависимости от силы света. К сожалению, ни один из известных нам фотоэлементов не годится для получения электроэнергии в больших масштабах. Потребовалось бы огромное количество таких фотоэлементов, чтобы зажечь хотя бы лампочку карманного фонаря. Другое дело, если такую полупроводниковую электростанцию могло бы приводить в действие радиоактивное излучение, а не световые лучи. Тем более, что, в отличие от солнечного света, такое излучение всегда в нашем распоряжении. Понимаешь, Вера, совершенно бесшумная установка, без всяких валов и маховиков! Огромная экономия материалов, полная надежность действия! Можно было бы создавать полупроводниковые электростанции величиной с платяной шкаф. Любой завод, да что там — любой жилой дом мог бы иметь свою энергоустановку! Никаких дорогостоящих линий передачи, подземных кабелей, трансформаторов.

Бракк умолк.

Вера сидела в кресле, закрыв глаза. Казалось, она спит. Но она сосредоточенно слушала мужа, пытаясь понять его. Это было трудно, очень трудно. Фотоэлементы, полупроводники… Он и раньше объяснял ей эти проблемы, стараясь говорить просто и понятно. Но тогда она была невнимательна, думала совсем о другом. Теперь ей совестно было переспрашивать — боялась обидеть. Вера открыла глаза.

— Ты устала, — сказал Бракк, подходя к ней. — Прости, что я надоедаю тебе своими делами. Я…

Она не дала ему договорить, притянула к себе и поцеловала. Часы на башне пробили одиннадцать.

Бракк закурил сигару.

— Мне пришла в голову одна мысль, — нерешительно сказал он. — Мне хочется зафиксировать ее. Нужно сделать небольшой расчет.

Когда Бракк закрыл за собой дверь кабинета, Вера прошла в спальню, зажгла лампу на ночном столике и разделась.

Она вытянулась, подложила руки под голову. Свет мешал ей, она опустила абажур, потом взглянула на пустую постель рядом. Невольно потрогала ее рукой. «Ах, как трудно с тобой, Вернер! Или я все это выдумываю?»

Повинуясь внезапному порыву. Вера вскочила. Надела ночные туфли и осторожно открыла дверь. Прислушалась. Тишину не нарушал ни один звук. Тогда она зажгла торшер, подошла к книжной полке, оглядела ряды книг, затем вынула технический справочник и вернулась в спальню. Прилегла и стала перелистывать толстый том. «Электростанция атомная», — прочла она вполголоса. Нет, чтобы разобраться в этом — мало прочесть один раз. Она переворачивала страницы: «П»… «Г»… Полупроводники. Германий, селен, кремний… бывают также соединения металлов с неметаллами, как-то: окислы или сульфиды… Никогда ей этого не понять. Она закрыла глаза.

Когда в спальню вошел Бракк, Вера все еще держала раскрытую книгу. Она спала, чуть приоткрыв рот, будто улыбалась. Вернер осторожно вынул книгу у нее из рук.

Свенсон, капитан экспедиционного судна «Гидра», беспокойно шагал по своей каюте, заложив руки за спину. Вдруг он остановился посреди каюты и поднял голову, прислушиваясь к приближающимся шагам. Раздался стук в дверь. Вошел судовой врач.

— Все в порядке, капитан. Парень почти здоров.

Врач опустился в кресло.

Капитан недоверчиво посмотрел на него.

— Ну, и когда, вы думаете, он снова сможет надеть скафандр?

— Если бы это зависело от негр, он хоть сию минуту вернулся бы к работе. Но это, разумеется, невозможно. Я уложил его на двенадцать часов в постель. А там будет видно.

Врач налил рюмочку коньяку и осушил ее одним глотком.

— Да, капитан, этому парню не повезло. Чертовски коварная штука. Последствия сказываются иногда через много часов.

— Вы хотите сказать?..

— Ничего я не хочу сказать, — перебил врач. — У водолаза Хандке исключительно крепкий организм, отличное здоровье. Он быстро справится с приступом глубинной болезни.

Капитан снова принялся шагать по каюте.

— Мы лежим на дне уже девять дней. Над нами тысяча двести шестьдесят семь метров воды и еще несколько метров льда. — Он приложил руку ко лбу, тряхнул головой. — По левому борту почти пятиметровая пробоина. Пять метров, доктор! И надо же так случиться, что она образовалась именно там, где находятся балластные цистерны! Как это могло произойти? Мы находились на глубине всего тридцати метров. Локатор дал предупредительный сигнал. Лодка остановилась, но было уже поздно…

Капитан Свенсон замолчал и зажал уши, словно вновь услышал тот режущий, грохочущий звук. Он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом, крепко сжав губы. Медленно, почти волоча ноги, подошел к большой карте Ледовитого океана, висевшей на стене, и постучал указательным пальцем по обведенному красным кругу.

— Вот где мы лежим! Неужели здесь действительно есть остров? И мы наткнулись на его подводную часть?..

Маленький худенький доктор пожал плечами.

— Вероятно, капитан. Иначе трудно объяснить аварию.

— Ничего не понимаю. Черт меня подери, все это произошло слишком быстро. Остров… здесь, в центральной части Полярного бассейна… невероятно!

Врач встал и, засунув руки в карманы белого халата, подошел к капитану. Бросив взгляд на дверь, он сказал вполголоса:

— Меня беспокоит профессор Кушицкий. Вчера я обратил на него внимание. Он стоял в проходе у маленькой ниши со счетчиком Гейгера. И вид у него был, как у собаки, которая доверяет только собственному носу. Он буквально обнюхивал прибор, словно чуя радиоактивность.

— Профессор Кушицкий?.. — удивился капитан. — А мне казалось, что он всегда в прекрасном настроении. После обеда еще раз приглашу всех в кают-компанию и поговорю о нашем положении:

— Да, капитан, это разумно. Слово ободрения часто действует лучше лекарств.

Врач направился к двери.

— Постойте, доктор, я пойду с вами. Хочу поговорить с Хандке.

Хандке, машинист и водолаз, лежал на койке и листал иллюстрированный журнал. Он был единственным больным на судне. В продолговатом помещении, освещенном лампами дневного света, стояли еще четыре пустые койки. Стены, окрашенные под слоновую кость, отражали свет. Казалось, что лазарет залит солнцем.

Увидев капитана, Хандке приподнялся и сел на койке.

— Ну, Хандке, как дела?

— Спасибо, капитан, чудесно. Если бы вы разрешили мне…

Врач предостерегающе поднял руку.

— Теми, кто лежит здесь, распоряжаюсь я. Двенадцать часов отдыха! И, пожалуйста, без пререканий.

— Ну вот, слышите, Хандке? Тут уж ничего не поделаешь. Не в моей власти разрешить вам приступить к работе. Скажите, приходилось ли вам в вашей водолазной практике переносить такой приступ глубинной болезни?

Хандке помолчал.

— Собственно… да. В самом начале моей работы. Я был еще молод и порядком самонадеян. Тогда я получил хороший урок. Но сейчас… на этот раз я не проявил никакого легкомыслия, капитан. Плохо действовал автоматический клапан. К сожалению, я заметил неисправность слишком поздно.

— Да, к сожалению, — тихо повторил капитан. — Это большой удар для нас. Теперь жизнь нас всех зависит от вас и вашего товарища. Сколько времени понадобится вам, чтобы заделать течь.

— Три, может быть, четыре дня. Конечно, если ничто не помешает.

— Да сохранит нас от этого Нептун! — изрек капитан. — Итак, от четырех до пяти дней, — из осторожности он увеличил срок. — Ладно, Хандке. А теперь отдыхайте и хорошенько выспитесь.

Он пожал руку водолазу и вышел из лазарета. В проходе остановился, повернул направо, поднялся по короткому трапу и толкнул дверь в механическую мастерскую. Там висели два жестких скафандра, очертаниями напоминавшие бутылку. Манипуляторы придавали им сходство с роботами — руки и ноги этих «роботов» состояли из пластинчатых колец. Скафандры были сделаны из нового синтетического материала, отличавшегося повышенной прочностью на сжатие, что позволяло спускаться на глубину, значительно превышавшую тысячу метров. Стеклянные иллюминаторы шлема обеспечивали свободный круговой обзор. Полый стальной кабель, в котором были заключены провода, подведенные к телефону, прожектору и сигнализационному устройству, соединял водолаза с судном. Разница в давлении на различных глубинах выравнивалась автоматически.

Капитан спросил механика, работавшего на токарном станке:

— Как дела? Все в порядке?

— Да, капитан. Скафандры готовы. Я тщательно проверил клапаны. Не понимаю, что могло случиться с Хандке. Перед каждым погружением мы все на совесть…

— Ладно, — прервал его Свенсон. — Я и сам знаю, что за люди у меня на борту. Где инженер Уваров?

— Должно быть, в машинном отделении.

Капитан спустился по трапу.

«Вход без защитного костюма означает для тебя…» Последнее слово заменял череп, нарисованный на узкой двери ослепительно белой краской. Открыть эту тяжелую, с толстой свинцовой прокладкой дверь можно было, только набрав определенную комбинацию цифр, как набирают телефонный номер. За дверью находилось машинное отделение. Атомный реактор — сердце исследовательского судна — в свою очередь был совершенно изолирован от машинного отделения толстой стеной из специального бетона.

Капитан нажал маленькую красную кнопку у двери. В машинном отделении прозвучал сигнал. Инженер прошел в переднее помещение, снял серебристо-серый защитный костюм и проверил свою одежду с помощью счетчика Гейгера. Только после этого он вышел к капитану.

— Вы оставили у меня на столе папку… — начал Свенсон.

— Да, капитан, наше положение ухудшается, хоть и медленно. У нас…

Инженер вдруг замолчал. К ним подошел техник.

— Капитан, вас ищет профессор Графф.

— Передайте, что я зайду к нему в лабораторию попозже, — сказал капитан и снова повернулся к инженеру.

— Пойдемте ко мне в каюту.

Капитан запер дверь изнутри, включил вделанный в стену электрический поглотитель табачного дыма, затем протянул инженеру портсигар. Свенсон принялся шагать взад и вперед по каюте — от стола с разложенными на нем картами к двери и обратно. Инженер тоже не стал садиться. Опершись о полку с книгами, он уставился на красный огонек своей сигареты. Немного помедлив, он поднял голову и сказал:

— Мы проверили запасы сжатого воздуха. Еще только девять раз мы можем выпустить и впустить водолазов через шлюзовую камеру.

Капитан резко остановился.

— Девять раз? — внезапно охрипшим голосом повторил он. — Это значит три дня…

— Да, три дня, — ответил инженер, затягиваясь сигаретой. — И ни одним выходом больше, иначе мы уже не сможем всплыть на поверхность.

Капитан опустился в кресло.

— Но… сжатый воздух…

— Случай с Хандке нам дорого стоил, — сказал инженер Уваров. — Мы потеряли много сжатого воздуха. К тому же водолазы потребляют воздуха больше, чем было предусмотрено. Надо смотреть фактам в лицо, капитан.

— О нашем разговоре никому ни слова. Вы понимаете… Я сегодня же поговорю с водолазами. Как обстоит дело с запасами кислорода? Хватит на несколько недель? Прекрасно!

Капитан встал.

— Теперь пойду в лабораторию к профессору Граффу.

Лаборатории были расположены на спардеке, одна за другой, и разделялись только стеклянными переборками. Здесь трудились ученые. Здесь изучались всевозможные находки, обрабатывались данные измерений, результаты наблюдений. Малоисследованные глубины приносили ученым богатые дары. Диковинные рыбы, редкие ракообразные, водяные пауки и растения заполняли аквариумы. На полках были аккуратно разложены образцы горных пород, добытые на морском дне. Длинными рядами стояли узкие стеклянные цилиндры, в которых находились споры и грибки.

Хлопот у ученых было по горло. Они изучали подводные течения, измеряли давление и температуру воды, вели наблюдения над магнитными явлениями и космическими лучами, достигавшими морского дна. Едва хватало времени на еду и сон. Каждый день, а то и час приносил новое. Дискуссии продолжались до поздней ночи.

Здесь ученые ни в чем не нуждались. Солнце заменяли лампы дневного света, на пищу тоже нельзя было пожаловаться. С помощью установки искусственного климата на судне поддерживалась нужная температура и влажность воздуха.

Профессор Графф сидел в своей маленькой лаборатории. Склонившись над микроскопом, он весь ушел в работу. Услышав шаги, ученый недовольно наморщил лоб и поднял голову, чтобы посмотреть, кто отвлек его от работы. Но морщины на лбу сразу разгладились, когда он увидел, что это капитан.

— А я вас разыскивал, господин капитан. У меня к вам просьба. С вашим помощником я не смог договориться.

— В чем дело, господин профессор?..

— Нужны два-три живых экземпляра водяного паука длиной этак футов в десять. Разумеется, я знаю, что водолазы заняты заваркой пробоины и не станут работать еще и на нас, ученых. Мне сказали, что они не могут находиться вне судна дольше часа. И это понятно. Работа в жестком скафандре, конечно, очень утомительна. Но что вы скажете, капитан, если другой человек, опытный в водолазном деле, предоставит себя в наше распоряжение? Я говорю о машинисте Муррэе. Муррэй хороший водолаз, но он не специалист по сварке. Однако для нас, ученых, он согласен потрудиться. Подумайте, капитан, речь идет о единственном в своем роде открытии. Насколько мне известно, упоминание о таких глубоководных пауках нигде не встречалось. Кто знает, обитают ли они в других местах?

Голос профессора доносился до капитана словно издалека. Что ему ответить? Сказать правду? Сказать, что водолазы могут покинуть судно еще только девять раз… что после этого запасы сжатого воздуха… Капитан Свенсон глубоко вздохнул. Не стоит вселять в людей тревогу без крайней необходимости. Да и к чему? Все равно никто не может помочь.

А профессор продолжал говорить о редкостном водяном пауке.

— Совершенно необходимо раздобыть хотя бы два экземпляра. Вы с этим согласны, капитан?

Свенсон кивнул.

— Несомненно, господин профессор. В другое время я охотно оказал бы вам содействие. Но в ближайшие дни это, право, невозможно.

— Непонятно! — даже рассердился профессор. — В конце концов «Гидра» исследовательское судно. Почему же тогда…

— Потому, что нам нужно экономить сжатый воздух, — прервал его капитан. — При всплытии лодки воду из балластных цистерн вытесняют сжатым воздухом. Ежедневно водолазы должны несколько раз проходить через шлюзовую камеру. Из камеры вода также удаляется сжатым воздухом. А ведь это непредвиденный расход и пополнить запасы неоткуда. Под водой это вообще невозможно. Теперь вы понимаете, почему я вынужден отклонить вашу просьбу?

Профессор вскочил с кресла. У него мелькнула страшная мысль. Он вплотную подошел к капитану.

— Вы хотите сказать, что запасы сжатого воздуха подходят к концу?

— Конечно нет, профессор, — улыбнулся капитан с деланным спокойствием. — Но мы должны быть готовы ко всяким случайностям.

— Понимаю, — ответил ученый. И в задумчивости снова уселся за свой рабочий стол.

Ночной отдых на «Гидре» кончился. Дежурный инженер включил лампы дневного света, осветившие все судно, как лучи восходящего солнца.

Врач подошел к койке водолаза.

— Ну-с, Хандке, хорошо выспались? Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, доктор, очень хорошо.

Он встал и уселся на краю койки.

— Сегодня наконец за работу. Давно пора!

— Не торопитесь, дорогой Хандке. Сначала я должен вас осмотреть.

Хандке вздохнул и снял пижаму.

— Все в порядке. Вы здоровы.

— Спасибо, доктор.

Хандке оделся и вышел из лазарета. Несколько минут спустя он уже завтракал в кают-компании рядом со своим коллегой поляком Янским.

— Ты слышал, что нас вызывают к капитану?

Хандке перестал жевать.

— Нет, что-нибудь еще случилось?

— Понятия не имею. Мне сказал инженер.

Кают-компания медленно опустела, магнитофон выключили, музыка замолкла. Водолазы встали из-за стола и направились в каюту капитана.

Свенсон пожал им руки, указал на кресла.

— Садитесь, пожалуйста.

Сам он остался стоять и грустно сказал:

— Я позвал вас, чтобы обсудить наше трудное положение…

Прошло почти два часа, прежде чем водолазы вышли от капитана. В молчании дошли они до своей каюты, закрыли дверь и уселись на койку.

Первым заговорил Хандке:

— Ну, что скажешь?

— Ну что я могу сказать? Течь должна быть заделана. Даже если нам придется работать десять часов подряд. Об этом и говорить нечего. Мы должны сделать — и сделаем. А не сделаем, так нам все равно крышка. Странное чувство, когда держишь в своих руках жизнь стольких людей…

Вскоре оба водолаза в скафандрах уже стояли в маленькой шлюзовой камере «Гидры». Манипуляторами они держали зажимы электродов, рядом лежали мотки толстого кабеля, подводившего ток для сварки. Дверь, ведущая внутрь судна, была задраена. Прежде чем затопить камеру водой, инженер еще раз проверил телефонную связь.

— Алло, Хандке, Янский, как слышимость? Хорошо! Громкость достаточная. Все готово. Внимание, пускаем воду.

На центральном посту нажали рычаг. Выходной люк приоткрылся на несколько миллиметров. В щель хлынула вода. Она поднималась все выше и выше, пока не заполнила всю камеру. Теперь водолазы могли передвигаться в своих тяжелых скафандрах. Они ступили на скалистое дно. Прожекторы, прикрепленные к иллюминаторам шлема, ярко освещали все вокруг. К водолазам подплыло несколько любопытных рыбок. Хандке тянул за собой толстый кабель в такой легкостью, словно это была простая веревка. Водолазы добрались до пробоины; почти одновременно вспыхнули синевато-белые дуги. Работа началась.

Инженер на своем посту ловил каждый звук, раздававшийся в наушниках. Микрофон висел у него на груди. Он посматривал то на щиток аварийной сигнализации, то на большие контрольные часы, которые регистрировали время пребывания водолазов вне лодки.

— Алло, Хандке, Янский! — то и дело кричал инженер в микрофон. — Все в порядке?

— В порядке! — раздавалось в ответ.

Два встречных потока автомобилей катились по главной улице. Солнце стояло в зените над морем крыш, горячий воздух пахнул бензиновым перегаром.

Доктор Бракк бродил с женой по городу. Она то и дело замедляла шаг, подходила к витринам магазинов. Он шел за ней, хмуро смотрел на ткани, платья и шляпки, кивал головой, если она что-нибудь спрашивала, или произносил нечто нечленораздельное. С облегчением вздыхал, когда она отправлялась дальше. Жара была невыносима. Он уже давно снял полотняную куртку, сунул в карман галстук-бабочку, расстегнул воротник рубашки, но никакого облегчения не испытал. Совершенно непонятно, как может Вера выносить такое пекло.

Он сам предложил эту бесцельную прогулку по городу и теперь злился на себя. «Но откуда я мог знать, что будет так жарко», — подумал он, вытирая платком пот со лба. Конечно, жене доставляет удовольствие бродить с ним по улицам. Это бывает так редко. А сегодня у Бракка выдалось свободное время, и он решил порадовать ее. И вот он покорно плелся за ней, торчал у витрин, но мысли его были далеко. «Допустят ли меня к циклотрону? — думал он. — А если допустят, то с какой серии опытов начинать?»

Они свернули в тихую боковую улочку, усаженную вдоль тротуара молодыми тополями. По обеим сторонам улицы тянулись ряды недавно выстроенных домов с ухоженными садиками. Крупноблочные стены из стекловолокна отливали серебром. Зеленоватые плоские крыши из синтетического материала будто подернуты патиной. Шум большого города едва доносился сюда. Вот и дом номер двенадцать. Они переехали сюда несколько дней назад. Их квартира находилась на первом этаже. Над ними жил одинокий чудаковатый человек, посвятивший всю жизнь озеленению городов. Теперь он был уже на пенсии, выращивал розы редкостных сортов и построил маленькую оранжерею для экзотических растений. Его сад сиял тысячью красок и наполнял воздух благоуханием.

В квартире было прохладно. Пока жена распаковывала покупки, Бракк сидел в кресле с закрытыми глазами, вытянув ноги. Он было задремал, но вдруг спохватился и испуганно посмотрел на часы.

— Два часа, скоро в институт, — громко сказал он.

— Но ведь до института всего несколько минут ходьбы, — крикнула из соседней комнаты Вера. — Хочешь, я сварю кофе? Или лучше чай?

— Да, пожалуй чай.

Бракк пытался вспомнить, как выглядит Хегер, которого мельком видел на конференциях. Но это ему не удавалось. В конце концов он бросил думать о Хегере.

Бракк сел за стол, глотнул чаю, взял из вазочки печенье и стал жевать так медленно, словно отсчитывал каждое движение своих челюстей.

— Давай пойдем куда-нибудь сегодня, — сказал он Вере. — В кафе или в кино. Мы давно нигде не были. Можно заглянуть и в ночное кабаре. Завтра утром мне не надо в институт, — добавил он.

— Хорошо, пойдем, — обрадованно ответила она.

Бракк попросил еще чаю. Вера поспешно налила ему второй стакан и сразу же вышла в соседнюю комнату. А Бракк опять погрузился в свои мысли.

Через несколько минут Вера появилась в элегантном вечернем туалете и принялась ходить взад и вперед, как манекенщица на демонстрации мод, очаровательно улыбаясь Бракку.

— Как тебе нравится твоя жена?

Бракк встал.

— Ты просто восхитительна! — сказал он и поцеловал жену. — Но теперь я должен оставить тебя, мне пора.

Доктор Бракк поднялся по гранитным ступеням главного здания. Двухстворчатая дверь была распахнута, за ней шел длинный коридор. Бракк мимоходом читал таблички на дверях. Вот и дирекция института. На табличке фамилия человека, который был ему нужен. Бракк замедлил шаг, постучал в дверь и вошел в приемную.

— Что вам угодно? — сухо спросила секретарша.

— Моя фамилия Бракк. Передайте, пожалуйста…

— А, доктор Бракк, — прервала она его, вежливо улыбнувшись. — Доктор Хегер уже ждет вас.

Она нажала кнопку переговорного устройства и доложила:

— Доктор Бракк.

— Прошу, — раздалось в ответ.

Открылась обитая звуконепроницаемым материалом дверь. Бракк вошел в кабинет. Хегер сидел за полукруглым письменным столом. Увидев Бракка он поднялся и размеренным шагом пошел ему навстречу; слегка поклонившись, протянул руку.

— Очень рад, что имею возможность приветствовать вас здесь, — сказал он приятным низким голосом. — Пожалуйста, садитесь.

Бракк поставил портфель на пол и сел в кресло, стоявшее в оконной нише. Он оглядел комнату. Она не походила на рабочий кабинет. Стены до половины были обиты синтетическим материалом, напоминавшим кожу. У окна — какое-то вьющееся растение.

Хегер открыл портсигар и протянул Бракку.

— Спасибо, — сказал Бракк, — но, если вы разрешите, я закурю свою сигару.

— Разумеется.

Хегер снял очки в роговой оправе и принялся вертеть их. Положив ногу на ногу, облокотившись на ручку кресла, он посмотрел на собеседника.

— Кажется, мы уже где-то встречались, — начал он. — Вы были на конгрессе в Лейпциге, на котором я выступал?

— Совершенно верно, — ответил Бракк.

Хегер выпрямился и провел рукой по тонким усикам. На его левой руке сверкнул массивный перстень.

— Значит, я не ошибся, — сказал он. — Как вам известно, профессор Экардт еще находится в отпуске по болезни. В начале следующей недели он, вероятно, вернется к руководству институтом, которое на время его болезни было возложено на меня. Я лично приветствую ваше решение перейти к нам. Мы намерены назначить вас во второй отдел, которым вы в дальнейшем будете заведовать. Поле вашей будущей деятельности я уже обрисовал в письме к вам. Создание новых фотокатодов для преобразования изображений. Интересная и чрезвычайно многосторонняя проблема. Вы будете с удовольствием работать над ней, коллега. Последним нашим крупным достижением был преобразователь рентгеновских изображений РБ-107, который можно назвать почти идеальным. Четкость изображения прямо-таки фантастическая. РБ-107 работает при такой малой интенсивности рентгеновского излучения, что можно сколько угодно просвечивать человека, не причиняя ему, ни малейшего вреда. Вряд ли стоит говорить, какое значение это имеет для медицины. РБ-107 с двухслойным катодом…

Бракк слушал вполуха. Он достаточно читал об этих преобразователях. Хегер искусно подчеркнул свое участие в создании новой конструкции. Бракк одобрительно кивнул и вспомнил слова профессора Хеммера. Хегер, видимо, способный человек, формулирует свои мысли точно, выразительно. В общем он симпатичен. Даже усики ничего, хотя Бракк таких усов терпеть не мог. Хегеру они определенно шли. Одет он был с иголочки, это даже бросалось в глаза. Бракк незаметно оглядел свой уже порядком поношенный костюм.

Между тем Хегер продолжал, дымя сигаретой:

— А теперь мы собираемся усовершенствовать фотоэлемент ССЦ-2. На бумаге это дело кажется сравнительно несложным. Однако практические результаты пока неудовлетворительны. Трудностей столько, что просто диву даешься. В прошлом году мы поставили сотни опытов, чтобы получить новые и более дешевые полупроводниковые материалы для фотоэлементов. Часто нам казалось, что мы стоим на правильном пути. Однако ожидания не оправдались. Вскоре выяснилось, что новые материалы быстро распадаются. Их стабильность может быть гарантирована только исключительной чистотой исходных химических компонентов. Но тут мы, естественно, ничего не можем сделать. Ни одна попытка…

Его прервал телефонный звонок. Хегер взял трубку.

— Инженер Хегер, — ответил он. — Что, что? Ну, конечно, я сам выступлю с докладом в восемь часов в большом зале.

Резким движением он положил трубку на рычаг.

— Это так, отхожий промысел, — улыбнулся Хегер. — Доклад за докладом.

Затем он заговорил о плане исследовательских работ своего отдела. Когда Хегер замолчал, закуривая новую сигарету, Бракк сказал:

— Года два тому назад я прочел несколько ваших статей о новых фотоэлементах для получения энергии с помощью бета-лучей. Они меня очень заинтересовали. Вы продолжаете эту работу?

Вопрос явно не понравился Хегеру. Лицо его приняло жесткое недовольное выражение.

— Нет, я прекратил опыты, — ответил он и наклонив голову, потушил в пепельнице только что закуренную сигарету.

— Могу ли я узнать, почему? Это не из любопытства, коллега. Я… Бракк запнулся, а затем закончил скороговоркой: — Меня уже давно занимает та же задача.

— Вас? — удивленно протянул Хегер.

Но Бракк этого не заметил, захваченный своими мыслями.

— Я произвел некоторые расчеты, — продолжал он, — и пришел к убеждению, что можно получить хорошие полупроводники из соединений металлов путем бомбардировки их дейтронами или альфа-частицами…

Хегер улыбнулся так странно и заносчиво, что Бракк умолк.

— Уважаемый коллега, честь и хвала вашим расчетам, но на практике все обстоит несколько по-другому. Я провел бесчисленные опыты. По моим расчетам тоже выходило, что я должен получить хорошие полупроводники. И все же я ничего не добился. Я потратил на эти исследования три года каторжного труда, — сказал он глуховатым голосом. — Сначала мне казалось, что я достиг некоторых успехов… Успехов… — горько усмехнулся он. Получились фотоэлементы даже с более низким коэффициентом полезного действия, чем обычные селеновые. Тем дело и кончилось!

Он скрестил руки на груди, откинулся в кресле, пристально глядя перед собой.

— Да, иной раз по расчетам правильно, а начнешь делать — все летит к чертям. Нужно обуздывать свою фантазию. Нам, ученым, следует знать, к чему прикладывать свои силы. Знать, что осуществимо, а что нет.

Бракк кивнул, но это не относилось к словам Хегера. Он снова ушел в свои мысли. Даже теперь, узнав об отрицательных результатах исследований Хегера, он не переставал размышлять о практическом осуществлении своей идеи. Какой, собственно, путь избрал Хегер в своих исследованиях? Бракк откашлялся.

— Ваши расчеты, конечно, сохранились. Если вы разрешите… Я очень интересуюсь этим вопросом.

Бракку показалось, что на губах Хегера мелькнула ироническая улыбка. Или он ошибся, и всему виною тонкие черные усики?

— Ну, разумеется, — ответил Хегер. — Если вы на что-то еще надеетесь, я велю разыскать для вас эти вычисления.

Он встал, поправил воротничок рубашки, застегнул на одну пуговицу пиджак.

— Полагаю, что пора познакомить вас с институтом. Начнем со второго отдела, где вам предстоит работать.

Подводное экспедиционное судно «Гидра» все еще лежало без движения на скалистом дне Ледовитого океана. Обитатели морских глубин давно уже привыкли к чудовищу с ярко светящимися глазами. Стаи рыб бесстрашно проплывали мимо стеклянной наблюдательной камеры, в которой дежурили двое исследователей. Ученые сидели в удобных поворачивающихся креслах, фотографировали или зарисовывали странных животных, поражавших своей причудливостью. Худенький Графф возбужденно поглаживал рукой свою лысину, наблюдая за небольшой рыбкой, непрерывно атаковавшей прожектор. Прозрачное сплюснутое тело, крупная голова. Пасть с кинжаловидными зубами широко раскрыта. Хвост и спина отливают серо-синим. Дугообразный вырост на голове ярко светится, как фонарик. Рыбка снова ринулась на прожектор, с силой ударилась о толстое стекло и, оглушенная, исчезла во мраке.

Пока ученые высматривали новые трофеи, водолазы Хандке и Янский из последних сил вели сварку. Еще немного — и пробоина будет заделана. В течение вот уже двух часов они сжимали манипуляторами электроды. Хандке еле держался на ногах. Стискивая зубы, он говорил себе: «Я должен!» Поправил электроды — ярко вспыхнула дуга. Шов наращивался сантиметр за сантиметром.

Капитан уже дважды приказывал им кончать. И оба раза они настояли на продолжении работы.

Машинально вертя между пальцами карандаш, капитан ходил по центральному посту. Через каждые несколько минут инженер кричал в микрофон:

— Алло, Хандке, Янский! Все в порядке?

— В порядке! — слышался ответ.

Капитан остановился у контрольных часов.

— Через пятнадцать минут будет три часа, как они там, — в голосе его звучала тревога и вместе с тем гордость. — На сегодня довольно. Я не могу взять на себя такую ответственность. Что за люди! — добавил он едва слышно.

— Передать приказ возвращаться, капитан? — спросил инженер.

Капитан Свенсон ответил не сразу.

— Да, передайте, я… Нет, подождем еще несколько минут, — решил он, пусть будет ровно три часа.

У Хандке потемнело в глазах, кровь прилила к голове. Все тело била дрожь. Он старался разглядеть сварочный шов. Скоро конец, осталось лишь несколько сантиметров. Янский, приваривавший нижний край стального листа, думал о том же. Скоро конец, еще несколько минут! Ему казалось, что он сходит с ума. Гудение в ушах перешло в гром. Он судорожно вытянул вперед руку с электродом, чтобы не прервалась дуга. Оглядел шов. Как толстая гусеница, полз он между корпусом судна и стальным листом. Обе светящиеся дуги сближались. Внезапно одна из них погасла — рука Хандке опустилась. В тот же миг на центральном посту завыла сирена, вспыхнул красный сигнал тревоги.

Какую-то долю секунды капитан Свенсон стоял неподвижно. Потом одним прыжком очутился подле инженера. Взгляд его заметался по контрольным приборам.

Инженер закричал в микрофон:

— Янский! Хандке!

— Говорит Янский! — послышалось в ответ. — Втащите Хандке в лодку. Ток не выключать. Через несколько секунд я закончу.

Тяжелый скафандр Хандке уперся в корпус судна. Затем наклонился в сторону, стальной трос, прикрепленный к шлему, натянулся, и скафандр начал медленно отдаляться от корпуса в горизонтальном положении.

Янский закончил последний сантиметр шва. Инженер на борту услышал: «Готово! Тащите! Не могу больше».

Час спустя Хандке очнулся снова в лазарете. Еще не совсем понимая, что с ним, посмотрел вокруг.

— Лежать спокойно, — тихо сказал врач, увидев, что Хандке пытается приподняться.

В этот момент Янский, лежавший на соседней койке, тоже пришел в себя. Он потерял сознание, когда его высвобождали из скафандра.

Капитан подошел к его койке, присел на краешек.

— Готово, капитан. Можем всплывать. Шов безупречный.

Свенсон, переводя взгляд с одного водолаза на другого, сказал торжественно:

— Благодарю вас от имени всех. — И вдруг переменил тон. — Наказать бы вас следовало! — загремел он. — Наказать за легкомыслие. Три часа на такой глубине это… это безобразие! Приказываю на три дня освободить машинистов Хандке и Янского от всяких работ.

— Наказание принимается, капитан! — разом воскликнули оба. Свенсон ухмыльнулся.

— Без взыскания не обойтись, — проворчал он. — Значит мы можем всплывать. Давно пора. Нас, верно, уже исключили из списков флота.

Он поднялся.

— Я дам необходимые указания. А сейчас пришлю сюда бутылку хорошего вина для подкрепления сил. Доктор, им уже можно пить?

— В порядке исключения. Таким медведям алкоголь только на пользу.

Капитан вышел из лазарета. С легким сердцем шел он по проходу, напевая старую матросскую песенку. Рывком отворил дверь каюты, включил переговорное устройство.

— Говорит капитан Свенсон! — крикнул он в микрофон по-русски — русский язык понимали все на этой лодке. — Прошу команду и ученых немедленно собраться в салоне.

Его голос услышали во всех помещениях, каютах, лабораториях. Радист задумчиво поскреб в затылке: «Немедленно! Что за дьявольщина, видно, случилось что-то особенное».

Салон был переполнен. Все взгляды — озабоченные и встревоженные — были обращены на капитана. Беспорядочный шум голосов утих, когда Свенсон поднялся и без всякого вступления сказал:

— Водолазам Хандке и Янскому удалось заделать течь в бортовой стенке.

В салоне воцарилась тишина. Мгновение спустя раздались радостные возгласы.

Капитан поднял руку.

— Через час мы всплываем. Ученых прошу закончить исследования. Команде приготовиться к всплытию.

Для каждого на лодке этот час прошел по-разному. Незанятым он показался вечностью. Для ученых пролетел как одна минута. Профессор-чех, почти не покидавший стеклянную наблюдательную камеру, только собрался сделать очередной снимок, как работу его прервал шум и грохот. Загудели компрессоры, в чудовищной силой вытесняя воду из балластных цистерн. Судно немного накренилось, а затем медленно приподнялось со дна. Подле ультразвукового локатора стоял инженер, пристально следивший за светлой кривой, которая вычерчивалась на экране. Судно поднималось, но кривая оставалась неизменной. Ультразвуковые волны возвращались с довольно близкого расстояния, встречая какое-то препятствие. Можно было подумать, что судно всплывает у берега. Глубиномер показывал еще только восемьдесят метров. Лодка медленно продолжала подъем, пока стальная рубка не уперлась в лед. Тут вступил в действие измеритель толщины льда: он показывал четыре метра.

— Все готово? — крикнул инженер. — Включить!

Верхняя часть рубки начала вращаться. Нагреваемая электрическим током, она врезалась в ледяную толщу.

Тихонько насвистывая, доктор Бракк вышел из дому с портфелем в руке и быстро зашагал через сад по широкой дорожке, выложенной каменными плитками. У ворот он остановился и помахал жене, стоявшей, как обычно, у окна. Люди спешили на работу, и на улочке, всегда тихой в дневное время, в этот час царило оживление. Солнце только что показалось из-за крыш, и тени домов сливались. Легкий ветерок подметал улицу.

У главных ворот остановился электробус. Бракк успел проскочить через узкую дверь проходной, прежде чем пассажиры ринулись, во двор. Вахтер любезно поздоровался с ним. Брак быстро пересек двор.

Доктор Курт Хегер сидел в своем кабинете. Размашисто подписав несколько бумаг, он закрыл папку, сдул со стола пылинки, аккуратно поставил на место стаканчик с карандашами. Поправил очки, критически оглядел изрядно потертую папку и, недовольно вздохнув, нажал на кнопку переговорного устройства.

— Можете взять бумаги, — сказал он в микрофон.

Не дожидаясь ответа, Хегер выдвинул ящик письменного стола, взял листок, покрытый цифрами и формулами, и углубился в расчеты. Кто-то постучал в дверь и тут же отворил ее.

— Пора завести новую папку, — сказал Хегер, не поднимая головы.

— Доброе утро! — услышал он.

Хегер оторвался от расчетов.

— Ах, это вы? Здравствуйте, коллега. Хорошо, что вы сразу заглянули ко мне. Вчера я как раз получил один документ.

Хегер открыл шкаф, вынул палку и протянул ее Бракку.

— Ознакомьтесь. Здесь данные о серии экспериментов номер семнадцать. Профессор Порров из Международного института сообщает много интересного.

Бракк вышел от Хегера. В задумчивости прошел по коридору, рывком открыл дверь своего кабинета. Не успел он сесть за стол и раскрыть папку, как в дверь постучали. Вошла его ассистентка Ханна Вальмер.

— Доброе утро, господин доктор! — поздоровалась она низким грубоватым голосом, который никак не шел к ее внешности.

— Я кое-что приготовила.

Бракк потер лоб.

— Да, да, спасибо.

Он поднялся, отложил в сторону папку. Вместе с ассистенткой прошел через институтский двор, скорее похожий на парк. Клумбы, газоны и фонтаны придавали ему сходство с парком. Зеленые полосы тянулись вдоль выстроившихся цепочкой помещений институтских лабораторий. Повсюду стояли белые скамьи. На них в перерывах между работой любили отдыхать сотрудники. Бракк и Вальнер вошли в четвертую лабораторию — небольшое помещение с темными матовыми стенами, словно обитыми бархатом. Бракк опустил жалюзи, выключил лампочки, чтобы не мешал свет. Затем вместе с ассистенткой начал проверку новых фотоэлементов. Направляя на них световые лучи с различной длиной волны — от инфракрасных до ультрафиолетовых, — они тщательно фиксировали результаты.

Бракк придирчиво просмотрел записи в блокноте и остался недоволен.

— Выключить! — Его голос звучал глухо и тускло.

Кварцевая лампа за светофильтром погасла. Бракк поднялся с табурета, взял со стола фотоэлемент величиной с монетку, подключил его к измерительным приборам и направил на элемент пучок ультрафиолетовых лучей. Стрелки на шкалах приборов метнулись. Бракк затаил дыхание. На протяжении нескольких минут вольтметр регистрировал наличие тока высокого напряжения, затем стрелка на его шкале медленно поползла назад. Бракк прикусил губу.

Они продолжали опыты около двух часов, но успеха не добились.

Доктор Хегер с утра уехал на электростанцию и вернулся в институт в начале пятого. Пройдя в кабинет, вызвал Бракка, но никто ему не ответил. Куда запропастился Бракк? Может, уже ушел домой? Хегер снял телефонную трубку и спросил вахтера, не проходил ли господин Бракк. Узнав, что не проходил, он спустился в подвальный этаж и вошел в контрольное помещение. Одну из стен занимал щит с контрольными и сигнальными устройствами. Здесь автоматически регистрировалось появление в лабораториях дыма, газа или огня. В середине щита находился телевизионный экран.

Хегер обратился к дежурному инженеру по технике безопасности:

— Включите-ка пятую лабораторию, второй отдел. Я ищу коллегу Бракка.

Экран замерцал голубоватым светом. На нем можно было видеть любую из лабораторий института, Ночью проверка всех лабораторий производилась каждый час. Весь институт можно было осмотреть за несколько минут. На экране возникла пятая лаборатория. Но она была пуста, из громкоговорителя слышалось только тиканье часов.

— Не пошел ли он в зал счетно-решающих устройств?

Дежурный переключил телевизор.

— Вот он, — сказал Хегер.

Бракк сидел перед пультом управления электронно-вычислительной машины. Мурлыча какой-то мотив, Хегер снова поднялся в первый этаж. Открыв дверь, он услышал шум машины.

Бракк не сразу заметил, что кто-то вошел. Но потом почувствовал, что у него за спиной стоят, и оглянулся.

— Итак, вы уже вернулись, коллега?

— Да, мне удалось все уладить.

Бракк кивнул и сказал:

— Серия экспериментов номер семнадцать дала отрицательные результаты. Сначала мне показалось, что мы немного продвинулись вперед. Однако коэффициент полезного действия элементов ПД и ЦЕ быстро снижался. Поэтому я подверг испытанию и элементы ЦХ. Их чувствительность оказалась еще хуже.

— Нужно было увеличить содержание серебра в слое, — проворчал Хегер.

Он подошел к машинке, автоматически записывавшей результаты вычислений Бракка, и принялся рассматривать длинные ряды цифр, все ниже склоняясь над ними. Одна из формул остановила на себе его внимание.

Бракк сразу же заметил это.

— Моя старая задача, коллега Хегер. Сегодня за обедом мне неожиданно пришла в голову одна мысль. Сначала она показалась мне просто забавной, но чем дольше я над ней думал, тем больше она привлекала меня. А теперь вот засел здесь, чтобы основательно заняться ею.

Хегер небрежно кивнул, лицо его оставалось бесстрастным, лишь серо-голубые глаза немного сузились, словно он хотел помешать Бракку прочесть его мысли. На объяснения Бракка он не ответил ни единым словом. Казалось, они вообще не интересуют его.

— Не стану вам больше мешать, — сказал он, протягивая руку Бракку.

Уже взявшись за ручку двери, он снова обернулся.

— Кстати, у нас в клубе сегодня вечер. Доктор Хайде из обсерватории сделает доклад о радиозвездах. Будет интересная дискуссия. Неплохо и вам показаться там. До свидания, коллега.

Доктор Бракк покинул институт, когда на часах было половина восьмого. О вечере в клубе он и не вспомнил — в голове роились лишь цифры. Результаты расчетов привели его в хорошее настроение. Ему захотелось чем-нибудь порадовать Веру. Он решил купить ей цветы, но цветочные магазины были уже закрыты, пришлось сделать крюк, чтобы купить букетик гвоздик в вокзальном киоске.

А ведь всего несколько дней назад им владела растерянность, он был обескуражен, ознакомившись с данными Хегера. Проделав целый ряд экспериментов, Хегер методически доказал нереальность того, на что Бракк возлагал столько надежд. Но потом он, казалось, нащупал еще один путь, которого Хегер не видел. Во всяком случае, в своих выводах тот даже не упоминал о нем.

И вот сегодня с помощью электронного мозга Бракк проверил свою идею.

«Хегер прекрасный экспериментатор, — размышлял он. — Эксперимент сильная сторона его. Я, пожалуй, больше теоретик и предпочитаю сначала все обдумывать. Жаль, что Хегер был сегодня так неразговорчив, я бы охотно потолковал с ним об этом». Тут Бракк заметил, что идет очень медленно, и, прибавив шаг, с изумлением посмотрел на свой букет так, словно видел его впервые. Он понюхал цветы и решил, что гвоздика пахнет приятнее, чем розы.

Вера уже два часа тому назад придвинула кресла к телевизору, чтобы посмотреть вместе с мужем цветную передачу. В ожидании Вернера она стояла у окна. Где же он? Не случилось ли с ним чего? Она взглянула на телефон. «Нет, — успокаивала она себя, — если бы что-то произошло, мне бы, конечно, сообщили». Вера села в кресло и принялась перелистывать иллюстрированный журнал. Наконец раздался звонок.

— Как ты поздно! — сказала она мужу, поднимаясь на цыпочки и целуя его.

— Срочная работа, — сказал он, протягивая ей цветы.

— Ох, какие красивые, — она втянула в себя запах гвоздики и благодарно улыбнулась ему. — Слушай, Вернер, давай сразу поужинаем. Через полчаса начинается передача новой постановки. Помнишь, я тебе говорила.

Они сели за стол. Поглощенный своими мыслями, Бракк не замечал, что он ест. Уже у самого дома его осенила замечательная идея, и теперь ему не терпелось встать из-за стола и записать ее. Но Вера заговорила, надо было отвечать.

— Сегодня у меня были гости, — рассказывала она, — господин Корни и секретарь Союза композиторов. Они собираются устроить концерт. Хотят, чтобы я исполнила несколько сольных номеров на рояле.

— Ты дала согласие?

— Да.

Бракк улыбнулся ей.

— Где будет концерт? В зале ратуши? Говорят, там прекрасная акустика.

Вера лукаво усмехнулась.

— Не в ратуше, — протянула она, — в клубе вашего института.

— А-а, — рассеянно отозвался Бракк, — в институте…

Он положил в чай сахар и, помешивая в стакане, опять вернулся к своим мыслям. Для этого ему было достаточно услышать слово «институт».

Вера ждала, что муж спросит, какие пьесы она выбрала для концерта. Но Вернер молчал.

Обиженная и разочарованная тем, что он проявляет мало интереса к ее работе, она встала и включила телевизор. Бракка не оставляло желание записать пришедшую ему в голову мысль. Он знал, что, если не сделает этого, будет долго и мучительно припоминать ее утром. Идей за последнее время столько, что все в памяти не удержишь.

Он подошел к жене и погладил ее по голове.

— Новая пьеса… Ее наверняка повторят по телевидению. Пожалуйста, не сердись на меня. Вера, я должен сделать кое-что важное. Посмотри одна. К тому времени, как передача кончится, я освобожусь и мы посидим вдвоем.

Вера склонила голову.

— Да, да, посидим вдвоем, — машинально повторила она и принялась собирать посуду.

Бракк ушел в свою комнату. Через несколько минут он забыл обо всем.

Вера сложила посуду в моечный шкаф и собралась включить его, но пальцы ее задержались на красной кнопке. В столовой пробили часы. «Начинается спектакль», — вспомнила она. Но ей больше не хотелось смотреть его.

Она подошла к окну, коснулась лбом стекла. В саду было уже темно. На небе кое-где мерцали звезды. «Так пройдет вечер, — думала она. — Потом несколько часов сна, и он снова уйдет в институт. А мы ведь едва успели перекинуться несколькими словами».

Вера медленно вернулась в столовую, закрыла раздвижную дверь и прислонилась к ней. С пустых кресел, стоявших подле телевизора, она перевела взгляд на столик с букетом гвоздики, и скорбная складка пролегла у рта. Она села за рояль и, опустив веки, заиграла. Мягкие звуки заполнили комнату.

Доктор Хегер сидел в клубном ресторане. Доклад Хайде о радиозвездах оказался очень интересным. Он вызвал оживленное обсуждение. К столику, за которым Хайде разговаривал с Хегером и двумя химиками, подсели еще трое художник с женой и архитектор.

Беседа шла о радиозвездах, о невидимых небесных телах, которые не светятся, но излучают в пространство мощные потоки радио- и инфракрасных волн.

— Радиозвезд в космосе множество, — сказал доктор Хайде и посмотрел на Хегера. — Нам, господин доктор, нужен преобразователь, который сделает радиозвезды видимыми. Это для нас очень важно. В вашем институте изготовляются самые разнообразные фотопреобразователи. Недавно я читал вашу статью о преобразователях рентгеновских изображений. Прекрасное начинание. Медики могут радоваться. А почему бы вам не заняться теперь астрономией? Ваше имя было бы вписано в золотую книгу этой науки и обрело бы бессмертие.

Доктор Хегер откинулся в кресле, положил ногу на ногу и рассеянно поднес ко рту сигарету. Задумчиво уставился на серовато-синее облачко дыма.

— Осуществить ваше желание на практике, вероятно, нелегко, — медленно произнес он. — Не так давно мы создали локатор с преобразователем инфракрасных лучей для нужд береговой службы. Он позволяет хорошо различать суда и даже лодки на расстоянии нескольких километров и при плохой видимости, и темной ночью. Но ведь несколько километров несравнимы с расстояниями до радиозвезд.

Он говорил неторопливо и убедительно. Жена художника незаметно разглядывала Хегера, хотя видела его не впервые. «Симпатичное лицо, думала она. — Интересно, сколько ему лет? Кожа гладкая, свежая, чуть бледноват, но это, вероятно, оттого, что ученые вечно сидят в своих лабораториях и почти не бывают на солнце. Хорошо, что он зачесывает волосы назад, они темные и вьющиеся, выгодно оттеняют высокий лоб».

Хегер словно что-то почувствовал. Его серо-голубые глаза сверкнули за стеклами очков. На мгновение он задержал взгляд на женщине, словно пытаясь прочесть ее мысли. Потом небрежно погасил сигарету и продолжал:

— В наши дни техника и медицина, да и наука в целом, не могут обойтись без преобразователей. Когда имеешь дело с лучами, невидимыми для человеческого глаза, приходится обращаться к помощи этих приборов.

Доктор Хайде поднял бокал.

— За науку, господин доктор! И за то, чтобы вам вскоре удалось создать преобразователь и для нас, звездочетов.

Старый астроном сделал глоток и облизал губы.

— Право, неплохое вино, — заметил он и медленно осушил бокал.

Тут снова заговорил Хегер; он стал рассказывать о поставленных им смелых экспериментах. Химик и доктор Хайде принялись расспрашивать. Незаметно разговор потек по другому руслу. Теперь говорили об астрономии и медицине. Хегер молчал, разминая в пальцах недокуренную сигарету. Потом непринужденно вернул беседу к своим преобразователям и к институтским делам.

Когда доктор Хайде поднялся с места, было уже двенадцать часов. Вслед за ним откланялся Хегер.

Проезжая по ночным улицам в своей машине, он размышлял о словах астронома; «Нам нужен преобразователь, с помощью которого невидимые радиозвезды… Ваше имя было бы записано в золотую книгу астрономии и стало бы бессмертным!»

Хегер выехал на шоссе и прибавил газ. Выкрашенные белой краской стволы деревьев, которыми было обсажено шоссе, скользили мимо, как призраки. Вскоре фары осветили свинцово-серые воды озера. Он затормозил, сделал левый поворот, остановился у своего домика. Вышел из машины и, нажав кнопку на приборкой панели, привел в действие миниатюрную ультразвуковую сирену. Неуловимый для слуха звук автоматически отворил калитку в сад и одновременно включил освещение. Хегер поставил машину в гараж. Тихо насвистывая, закрыл входную дверь и вошел в холл, облицованный темным деревом.

Хегер был страстным охотником и мог часами бродить по лесу, сидеть в засаде. Он состоял членом охотничьего клуба и как-то побывал в Африке. Оттуда он привез боевое оружие аборигенов и собственные охотничьи трофеи. Теперь все это украшало стены холла. Хегер очень гордился коллекцией и любил рассказывать о своих приключениях.

Небрежно бросив плащ на спинку кресла, Хегер направился к раздвижной двери. Ему оставалось сделать еще один шаг, когда створки, управляемые фотоэлементом, раздвинулись. Зажегся искусно скрытый светильник. Хегер вошел в большую квадратную комнату. Толстые ковры на полу поглощали звук его шагов. Дверь автоматически закрылась за ним.

Хегер прилег на широкий диван. Мысли его вернулись к беседе в клубе. Прощаясь с ним, астроном пригласил его как-нибудь побывать в обсерватории. «Надо бы туда съездить», — подумал Хегер. И совершенно неожиданно перед глазами всплыло лицо Бракка. В памяти встали его расчеты и та самая формула. Хегер вскочил с дивана, взял сигарету, зажег спичку. Он машинально следил за тем, как мерцает и мечется ее желтый огонек, но видел лицо Бракка. Как странно улыбался этот Бракк. Спичка уже догорала, и пламя подбиралась к его пальцам. А вдруг Бракк и в самом деле решит проблему, найдет новый путь… Хегер почувствовал ожог и задул спичку. Затем встал, потирая обожженный палец, бросил в пепельницу так и не зажженную сигарету.

— О нем заговорит мир. Да, весь мир, — произнес он вслух. Электростанция без турбин, без генераторов.

Хегер перешел в соседнюю комнату. Вспыхнула настольная лампа, мягко осветив письменный стол. Книги, папки и журналы были разложены в образцовом порядке. Хегер сел за стол, вынул из ящика блокнот. Записал несколько цифр, потом зачеркнул. Подперев голову рукой, закрыл глаза и попытался снова вызвать в памяти формулу Бракка. Принялся писать, остановился, покачал головой и скомкал листок. Затем карандаш опять забегал по блокноту. Цифра ложилась на бумагу за цифрой, но результаты не удовлетворяли Хегера.

— Э, да что там! — Он бросил карандаш на стол. — Новый путь? Чепуха! Он добьется не большего, чем я.

Хегер криво усмехнулся. И все же что-то продолжало его тревожить «Формула! Как пришел Бракк к мысли о таком соединении? Алюминий…» Он задумчиво прикрыл глаза рукой, мучительно пытаясь восстановить в памяти расчеты, которые показывал ему, Бракк. Ужасно неразборчивый почерк у этого господина. А ведь он, Хегер, когда-то сам занимался этой проблемой. В то время журналы публиковали много работ о новых достижениях в исследовании полупроводников. Эти статьи привлекли его внимание, заставили задуматься. Собственные исследования перестали его удовлетворять. Нужно было найти совершенно новые полупроводники с большим коэффициентом полезного действия.

«Собственно, проблема непосредственного превращения энергии бета-лучей в электрическую при помощи фотоэлементов — далеко не нова и уже неоднократно описывалась», — думал Хегер. Миниатюрные атомные батареи, работающие по этому принципу, отнюдь не являлись новинкой, но коэффициент их полезного действия был ничтожен. Фотоэлементы давали какие-нибудь милливатты энергии. Для питания одного радиоприемника потребовалось бы огромное их количество. Не может быть и речи о том, чтобы использовать их в качестве преобразователя энергии, имеющего народнохозяйственное значение. Ночи напролет изучал он новейшие сообщения об исследованиях, ведущихся во всех странах. Наконец он положил на стол профессора Экардта описание нового метода, казалось, позволявшего изготовить полупроводники с внутренним фотоэффектом. Экардт одобрил идею, и Хегер, полный энтузиазма, углубился в экспериментирование. Опыт следовал за опытом. Он ставил их целых три года. И все три года эксперименты давали отрицательные результаты.

Хегер тихо застонал. Голова его была словно налита свинцом. Напряжением воли он отогнал воспоминания. Воспоминания, но не мысли об этом Бракке, одержимом той же идеей и работающем теперь, как назло, в его же институте. «Черт бы его побрал! Не может быть, чтобы он добился того, что не удалось мне!» — подумал Хегер. Однако беспокойство не оставляло его. Формула Бракка стояла перед глазами. Как тщательно и всесторонне обдумывает он эту проблему! Бракк заговорил о ней в первый же день своего поступления в институт. Но до сих пор он, Хегер, не придавал всему этому никакого значения, лишь пожимал плечами в ответ на все его рассуждения. Но теперь эта формула…

Хегер отодвинул лежавший перед ним листок.

Доктор Бракк уже несколько часов сидел за письменным столом в своем рабочем кабинете и искал ошибку в расчетах. Через открытое окно комнату заливали жаркие лучи солнца. В саду громко чирикали воробьи, но Бракк ничего не слышал и не видел. Зазвонил телефон. Бракк неторопливо снял трубку.

— Бракк слушает… А, коллега Шпренгер, очень хорошо, что вы мне позвонили. Да, я все подготовил. В пятницу… Это займет немного времени.

Бракк положил трубку. Некоторое время он не мог сосредоточиться, но потом заставил себя вернуться к расчетам.

Незадолго до конца работы к нему зашел доктор Хегер. В руке он держал газету.

— Читали? — спросил он. — «Гидра» всплыла на поверхность. А дальше настоящая сенсация! Экспедиция открыла остров в центральной части Полярного бассейна. Почти невероятное сообщение. Остров на восемьдесят втором градусе широты) Кто бы мог подумать!

Бракк пробежал глазами набранную жирным шрифтом статью, обрадовался. Значит, все-таки всплыли!

А Хегер между тем говорил:

— Повезло же им! Лежали на дне с пробоиной и ухитрились не только спастись, но еще и остров открыть! Я там знаю профессора Штейбнера, он из нашего города — специалист по глубоководной фауне. Мы с ним не раз встречались в клубе. Очень интересный собеседник. Кстати, сегодня вечером в институтском клубе состоится концерт. Вы придете?

— Разумеется, — ответил Бракк.

— Играет Вера Барнек, — продолжал Хегер. — Я люблю рояль, конечно, если исполнение хорошее. Буду надеяться на приятную неожиданность.

— И я тоже, — ответил Бракк тоном, который заставил Хегера насторожиться. Ничего не поняв, Хегер спросил:

— Вы настроены скептически?

— О, нет! — заверил его Бракк и взглянул на часы. В тот же миг завыла институтская сирена.

Хегер подошел к письменному столу и посмотрел на Бракка, который искал что-то среди бумаг и папок. Хегер следил за поисками, чуть прищурив глаза, с каким-то нетерпеливым ожиданием. Потом, спохватившись, отошел к окну и, похлопывая газетой по ладони, спросил, не оборачиваясь:

— Ну, как ваши опыты, коллега? Продвигаются вперед?

А Бракк наконец нашел то, что искал. Он положил перед собой серую папку и взглянул на Хегера.

— Продвигаются вперед?.. К сожалению, нет. Правда, я получил кое-какие новые данные, но еще не имел возможности проверить их экспериментально. Не удалось добиться достаточной чистоты соединения металлов. Надеюсь, однако, справиться и с этим. Как?.. Этого еще не знаю сам.

— Да… — кивнул Хегер. — Эксперименты… Я уже говорил вам: мои расчеты тоже сулили удачу. Но от надежд до осуществления цели всегда ужасно далеко. Когда-нибудь и вы убедитесь, что напрасно теряете время и силы.

Прощаясь, Хегер впервые обратил внимание на обручальное кольцо на пальце Бракка и подумал: «Интересно, какова его семейная жизнь? Ведь он вечер за вечером просиживает в лаборатории. У него, верно, тихая жена с мягким характером. Или же… развлекается как может, сама». Эти мимолетные мысли отвлекли Хегера от непонятного беспокойства, которое он постоянно испытывал последнее время. Он решил навестить одну свою приятельницу. Вечером они могут вместе пойти на концерт. Она очень эффектна, и Хегер охотно бывал с нею на людях.

Бракк, едва затворилась дверь за Хегером, снова склонился над письменным столом. Со двора через открытое окно донеслись громкие голоса расходившихся по домам людей. Он встал, чтобы захлопнуть окно. Вдали, над плоскими крышами институтских зданий, вздымались лесистые холмы. Казалось, они колеблются в струях разогретого воздуха. На небе ни облачка. Невольно Бракку вспомнилось далекое детство. Он рос на окраине городка, где лес начинался сразу же за домом. Прекрасное место для ребячьих игр! Но пока его товарищи играли в индейцев, он сидел дома и что-нибудь мастерил. Техника полонила десятилетнего мальчика. Ему хотелось стать изобретателем.

— Изобретателем! — громко сказал он и усмехнулся. — Ерунда, обучиться этому нельзя, — произнес он таким тоном, словно хотел урезонить маленького Вернера Бракка.

Он снова уселся за стол. Карандаш забегал по бумаге, нанося новые цифры.

Около восьми часов большой зал институтского клуба был уже почти заполнен. Уютный матовый свет заливал помещение. Оркестранты на полукруглой эстраде настраивали инструменты. Звуки скрипок и кларнетов смешивались с голосами публики.

Бракк и Хегер беседовали с профессором Экардтом, его женой и дочерью. Бракк впервые видел руководителя института, и тем не менее профессор поздоровался с ним как с добрым знакомым; это приятно поразило Бракка. Он вспомнил фотографию Экардта, виденную им однажды в газете. Тогда профессор показался ему несимпатичным. Теперь между ними завязалась оживленная беседа. Доктор Хегер непринужденно болтал с дамами. Госпожа Экардт рассказывала, что уже была на одном выступлении Веры Бернек. Хегер слушал ее краем уха. Втайне он злился, что после работы не смог разыскать приятельницу. Он оглядел зал. Большинство сотрудников института пришли с женами. Элегантные вечерние костюмы мужчин и воздушные летние туалеты женщин создали приятную для глаза пестроту красок.

Он снова повернулся к госпоже Экардт и ее дочери.

— Прошу извинить меня. Я вынужден вас покинуть, Сегодня мне поручено приветствовать наших гостей.

Оркестранты закончили настройку инструментов. Зажегся свет рампы. На эстраду вышел Хегер. Держась очень уверенно, он произнес несколько приветственных слов. Затем дирижер поднял палочку и оркестр заиграл.

Хегер вернулся в зал и сел рядом с Бракком. Почему Бракк один, без жены, раздумывал он. Хотел было спросить, но удержался.

Оркестр кончил играть. Послышались аплодисменты. Как только они стихли, к микрофону подошел молодой человек, объявил следующий номер и представил публике солистку. Вера поднялась со своего места за роялем и слегка поклонилась. Снова заиграл оркестр; он звучал все тише и тише. Наконец вступил рояль. Чистые, прозрачные звуки полились в зал. Сам хорошо игравший, Хегер подивился мягкости туша пианистки. Превосходное исполнение! Вера играла, чуть подавшись вперед. Рассматривая ее, Хегер подумал: «На нее так же приятно смотреть, как и слушать».

А Бракк слушал, прикрыв глаза. Ему было радостно. Он бывал на концертах Веры, но никогда еще не находился под таким сильным обаянием ее исполнения.

Хегер повернулся к Бракку и сказал шепотом:

— Смотрите-ка, какая приятная неожиданность. Она очень хорошо играет.

— Вы так думаете? — ответил Бракк. В голосе его звучала гордость, но Хегер но почувствовал этого.

— Да, я так думаю, — процедил он, раздосадованный ответом Бракка, показавшимся ему нелепым.

Когда концерт кончился, Хегер встал и подошел к сцене с букетом роз, который он успел заказать в антракте. Пианистка слегка наклонилась, и Хегер передал ей букет. В первый раз в жизни он чувствовал себя неуверенно. Он испытывал смущение оттого, что эта женщина была так близко, начал что-то говорить, но слова его потонули в громе аплодисментов.

Хегер вернулся к Бракку и профессору Экардту. К ним присоединились и другие сотрудники с женами. Зал постепенно пустел, Бракк поглядывал на эстраду, где музыканты собирали свои инструменты, и в то же время чувствовал какую-то неловкость. Он радовался успеху Веры. Скоро ли она выйдет?

Скрипнула дверь рядом с эстрадой. Бракк весь напрягся, но это была не она. Вокруг профессора Экардта образовалась небольшая группа, и Хегер предложил завершить столь приятный вечер за бутылкой вина в клубном ресторане. Его предложение было принято с энтузиазмом, а Экардт заметил:

— Бутылка шампанского — прекрасный финал такого приятного вечера. Не пригласить ли нам пианистку и дирижера?

— Конечно, — вставил Хегер. Он и сам думал об этом, но не решался предложить. — Я сейчас же… — начал он и замолк, потому что из-за кулис вышла Вера. Любезно улыбаясь, она подошла к их группе.

— Уважаемая артистка, — обратился к ней старый профессор, — разрешите пригласить вас провести с нами остаток этого чудесного вечера, разумеется, если вы не слишком устали.

— Спасибо, я охотно приму ваше приглашение, если только мой муж ничего не будет иметь против, — вежливо ответила Вера.

Она взяла Брака под руку и улыбнулась.

Воцарилась молчание. Все смотрели на Бракка. Профессор Экардт, к которому дар речи вернулся раньше, чем к другим, произнес запинаясь:

— Колл… Коллега Бракк… Вот так неожиданность! Рад познакомиться с вашей супругой при таких, можно сказать, сенсационных обстоятельствах.

Хегер был удивлен донельзя. Где же его знание людей, которым он так гордился? Кто бы мог подумать! Его взгляд скользнул по Вере, по ее открытому вечернему платью, украшенному изящной вышивкой.

Кто-то пошел за дирижером, и когда он появился, Вера весело воскликнула, взглянув на Хегера:

— А теперь — в ресторан!

Хегер кивнул и улыбнулся ей, но улыбка вышла принужденной.

Профессор Экардт поднялся с кресла и подошел к окну. Слегка расставив ноги и держа руки в карманах брюк, он глядел на низко нависшие тучи. Уже несколько дней, то усиливаясь, то ослабевая, шел дождь. У канализационных решеток на улицах бурлила вода. Крыши институтских зданий блестели как лакированные.

Профессор Экардт повернулся к доктору Хегеру, сидевшему у письменного стола.

— Итак, подытожим: работы, ведущиеся сейчас в пятом отделе, приостанавливаются. Мы переключаемся на решение проблемы, выдвинутой профессором Бухманом. Это сэкономит много времени и средств. Вы же знаете, как мы нуждаемся и в том, и другом. Теперь вот что, коллега Хегер… Экардт откашлялся и снова сел за письменный стол. — Я собирался в ближайшие дни поручить Бракку руководство вторым отделом. Он полностью вошел в курс дела, я им доволен. Но в последнее время он выглядит утомленным, нервничает. Меня это тревожит. Молодые коллеги из второго отдела нуждаются прежде всего в спокойном, уравновешенном руководителе. Если бы Бракк подольше работал в институте, я бы просто предоставил ему отпуск. Но сейчас…

Профессор Экардт умолк и в нерешительности постучал пальцами по столу.

У Хегера блеснули глаза — он давно дожидался случая, чтобы высказать свое мнение о Бракке.

— Да, я должен поддержать вас, профессор Экардт. Мне вовсе не хочется хулить коллегу Бракка, но оба случая, происшедшие на прошлой неделе, подтверждают ваши опасения.

— Случаи… На прошлой неделе… — Экардт сдвинул брови. — А что, собственно, произошло?

Хегер сделал вид, что ему неприятно говорить об этом, но помедлив все же сказал:

— Коллега Бракк дважды присылал мне негодные фотосопротивления. Оба не работали, хотя он их и проверял. Я установил, что одно из них изготовлено без последующей термической обработки, а в другом полупроводниковый слой не был подвергнут окислению.

Хегер сделал паузу, словно ожидая ответа Экардта. Но, поскольку тот молчал, добавил:

— По всей вероятности, коллега Бракк спутал одно фотосопротивление с другим. Он и сам не мог объяснить, что произошло.

Профессор Экардт кивнул, выпятив нижнюю губу.

— Гм… Неприятный случай, — сказал он не столько Хегеру, сколько самому себе.

Наступила короткая пауза. Хегер бросил сигарету в пепельницу и поднялся.

— Коллеге Бракку нужно побольше бывать на свежем воздухе. Он слишком долго засиживается в лаборатории за своими опытами. Во всяком случае, таково мое мнение.

Профессор Экардт удивленно взглянул на Хегера, высокий лоб его прорезала складка.

— Бракк задерживается в институте? Чем же он занимается?

— Я полагал, что вы знаете, над какой проблемой он работает, — ответил Хегер, сделав вид, что он тоже изумлен.

— Бракк работает над какой-то проблемой? Я не знал. Что же это за проблема? — спросил Экардт, повысив голос.

— Преобразование энергии бета-лучей в электрическую посредством фотоэлементов.

— Так-так! — воскликнул Экардт. — И об этом я узнаю случайно. Здесь, видимо, каждый делает, что ему вздумается. Химики экспериментируют с миниатюрными солнцами, так что институт того и гляди взлетит на воздух, а Бракк… Так дело не пойдет, господа, нет, не пойдет.

Он встал и взволнованно зашагал по кабинету.

— Если Бракк не счел нужным поставить меня в известность о своих… гм… опытах, то вы, господин доктор Хегер, обязаны были сделать это за него. Я хочу знать, что делается в институте. Вы мой заместитель и должны информировать меня обо всем, что здесь происходит.

Он схватил трубку.

— Вахтера. Говорит Экардт. Когда обычно уходит доктор Бракк из института? Нет, не в течение дня, а после конца работы. Около семи часов… Почти регулярно? Спасибо.

Он снова принялся шагать от письменного стола к окну и обратно.

Наступила тишина. Толстый ковер заглушал его шаги.

— Институт кончает работу в три. Доктор Бракк уходит в семь, то есть на четыре часа позже. А я еще удивляюсь тому, что у него такой утомленный вид.

Профессор остановился посреди кабинета и сказал, повернувшись к Хегеру:

— Эта проблема не будет решена ни сегодня, ни даже послезавтра. Бракк сам должен понимать, что значит добиться получения соединений нужной чистоты. Тут мы сталкиваемся с неодолимыми препятствиями и физического и технологического характера. Итак, он поделился с вами своей, можно сказать, безумной идеей? И вы не сказали ему, что целых три года экспериментировали в том же направлении? Без пользы, без результата, как я вам в свое время и предсказывал. Вы помните?

Глаза Хегера сузились. Профессор задел его больное место.

— Разумеется, — резко ответил он. Но тут же понизил тон и проглотил обиду — настроение профессора было ему только выгодно. — Я не раз давал понять коллеге Бракку, как отношусь к его расчетам. В нашем институте отсутствуют условия для таких исследований. Перед нами стоят четко очерченные задачи, и мы должны всеми силами стремиться решить их, не отвлекаясь в сторону.

Профессор Экардт молча кивнул головой, затем открыл дверь в соседнее помещение и крикнул секретарше:

— Вызовите ко мне доктора Бракка!

Хегер поднялся.

— Я могу идти, господин профессор?

— Пожалуйста.

Экардт остановился у окна. Его приземистая фигура теперь, когда он засунул руки в карманы брюк, казалась совсем квадратной. Выпятив нижнюю губу, он глядел перед собой. Выходит, он обманулся: Бракк совсем не тот усердный ученый с развитым чувством долга, за которого он его принимал.

В комнату вошел доктор Бракк.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал профессор, не поворачиваясь к вошедшему.

Удивленный его тоном, Вернер Бракк посмотрел на профессора.

Экардт с трудом скрывал свое раздражение. Бракк понял — что-то случилось. Лицо профессора напоминало сейчас тот газетный снимок. Что же произошло? Перед глазами Бракка встала его лаборатория. Там как будто все в порядке.

Но тут профессор Экардт заговорил.

— Господин Бракк, я собирался в ближайшие дни поручить вам руководство вторым отделом. К сожалению, я вынужден отказаться от этого намерения. И вдруг сегодня я совершенно случайно узнаю, что вы уходите из института не раньше семи. Конечно, наши сотрудники остаются иногда на часок. Но задерживаться на четыре часа и притом систематически! Это же почти двойной рабочий день! Невероятно! Могу я просить вас объяснить в чем дело?

Бракк посмотрел на профессора Экардта без тени смущения.

— Я давно уже работаю над созданием фотоэлементов для преобразования энергии бета-лучей в электрическую энергию в промышленном масштабе, спокойно сказал он. — К сожалению, до сих пор мои попытки были неудачны. Поэтому я и не докладывал о них, господин профессор. Мне хотелось сначала подкрепить свои расчеты практическими доказательствами.

Профессор Экардт сел в кресло и вытянул свои короткие ножки.

— И вы думаете, что сможете создать такие фотоэлементы?

— Я работаю над этим, господин профессор. Мои расчеты указывают новый путь. Я охотно познакомлю вас с ними…

— Благодарю вас, в этом нет надобности. Ваша идея не нова, об этом вы, вероятно, и сами знаете. Вам должно быть также известно, что с помощью тех средств, которыми мы располагаем, практически просто невозможно получить такое соединение полупроводниковых металлов, которое позволит преобразовывать энергию бета-лучей в электрическую энергию с высоким коэффициентом полезного действия. В нашем институте, во всяком случае, это совершенно немыслимо — у нас нет условий для такого рода исследований. В международных исследовательских институтах этой проблемой занимаются уже многие годы, но и там ученые столкнулись с массой почти неодолимых препятствий. Вспомните, какой долгий и тяжкий путь пришлось пройти науке, прежде чем оказалось возможным использовать в качестве полупроводников германий и кремний. А с соединениями металлов дело обстоит еще сложнее. В одиночку с этим не справиться. Когда-нибудь объединенными усилиями ученых многих стран будет создана как бы мозаичная картина; только тогда осуществится то, о чем вы мечтаете. Но думаю, что до этого еще далеко. Несколько лет назад доктор Хегер тоже полагал, что напал на новый путь создания фотоэлементов с высоким коэффициентом полезного действия. Его выкладки казались многообещающими. Однако чем дальше шел он в своих исследованиях, тем яснее становилось, что все его попытки обречены на неудачу. Я это предвидел, но не хотел мешать. Тему включили в его план. Три года он экспериментировал, затратил большие средства и… ничего не достиг.

Уверяю вас, господин Бракк, сколь гениальными ни выглядели бы ваши расчеты, пользы от них не будет. Я обязан предупредить вас. Вы зря просиживаете, до ночи в лаборатории, надеясь решить эту… гм… проблему. Я считал вас более дальновидным. Вы наносите вред не только себе, но и институту. Шестичасовой рабочий день установлен, чтобы беречь силы-наших людей, обеспечить их работоспособность. Так дело не пойдет. У вас есть свой план научной работы, и вы обязаны выполнять его на совесть.

Бракк пытался что-то возразить, но профессор снова заговорил:

— У нас есть совершенно определенное задание, и никто не имеет права уклоняться в сторону. Я требую, чтобы вы сосредоточили все свое внимание на вашей непосредственной работе. Прошу вас прекратить ненужные опыты, доктор Бракк. У нас нет на них ни времени, ни средств.

Он подошел к Бракку и заговорил другим тоном:

— Лучше в свободное время отправляйтесь за город. Лес тут недалеко. У вас очаровательная молодая жена…

Неожиданно он протянул ученому руку.

— Надеюсь, мы поняли друг друга. Завтра я улетаю на конгресс в Бухарест, пробуду там десять дней. Желаю вам хорошенько отдохнуть за это время, коллега Бракк.

В начале пятого Вера Бракк вернулась из города. Держа в обеих руках сумки с покупками, она прошла через палисадник. Открыла локтем входную дверь, поднялась по ступенькам. Пристроив покупки на полу, достала из сумочки ключ и попыталась открыть дверь квартиры, но ключ не поворачивался. Вера удивленно подняла брови. Вот так так, в замке изнутри торчит ключ. Вернер… Обрадованная, она сильно нажала кнопку звонка. Дверь открылась.

— Вернер, ты уже дома! — воскликнула Вера и положила руки ему на плечи. Но тотчас же заметила, что он чем-то огорчен. Руки сами собой соскользнули с плеч мужа, и она озабоченно спросила:

— Что-нибудь случилось, Вернер?

— Ну что ты, что могло случиться? — уклончиво ответил он.

— Но ты ведь собирался быть дома не раньше восьми.

— Я не мог работать, циклотрон не в порядке, — сказал он первое, что пришло ему в голову, взял покупки и понес их на кухню.

Вера прошла в ванную. Принимая душ, она думала о том, что муж стал очень нервным. Ее хорошее настроение сменилось тревогой. Взглянув на свое отражение в зеркале, она попыталась улыбнуться ему, но улыбка получилась какая-то вымученная.

Потом Вера сварила кофе, поставила на стол чашки и печенье. Вернер сидел в глубоком кресле, лицо его скрывала газета. Разливая кофе, Вера сказала:

— Ты знаешь, сегодня словно воскресенье. Наверное, это потому, что ты пришел вовремя.

Он отложил газету и ответил слегка раздраженно:

— Что ты говоришь Вера! Разве я задерживаюсь в институте для развлечения? Ты же прекрасно знаешь, над чем я работаю.

— Прости меня, — Вера старалась говорить спокойно, но когда она поставила на стол кофейник, крышка его резко звякнула.

Оба замолчали. Бракк уткнулся в газету, но Вера видела, что он не читает. Она поглядывала на него с тревогой и вместе с тем с раздражением.

«Что с ним? Что-нибудь случилось? — думала она. — Или эта навязчивая идея выбила его из колеи? Да и мне тоже нелегко! С ним стало невозможно говорить, он на все обижается. Даже внешне изменился — похудел, побледнел. Скулы выдаются резче, чем всегда, в глазах отсутствующее выражение». На мгновение она пожалела мужа, но тут же с ожесточением подумала: «Мучается из-за проблем, которые скорее всего никогда не сможет решить. Из-за иллюзий».

Она ничего не понимала в его науке, знала лишь одно — он занят чем-то странным. Электростанция без машин, из одних этих… фотоэлементов. Вместо топлива — какие-то радиоактивные вещества. Она никак не могла себе этого представить.

— Оставь газету, кофе совсем остынет, — сказала она, пододвигая ему вазу с печеньем.

Бракк кивнул, сложил газету и улыбнулся ей. Но это была какая-то неопределенная, ничего не выражающая улыбка, и Вера почувствовала, что муж не с ней. Хотелось бы знать, чем заняты его мысли, но спрашивать — нет, этого она не станет делать. Раньше он сам ей все рассказывал, говорил обо всем, что сделал за день. Но сегодня…

Она допила кофе. Сказала, что видела сегодня в витрине одного магазина светло-серый костюм.

— Купи его. Он очень элегантный. Тебе нужен новый летний костюм. Будешь надевать его, когда мы куда-нибудь пойдем. Не всегда же ты собираешься так поздно возвращаться из института.

— Нет, конечно, нет! — воскликнул он, встал из-за стола и подошел к аквариуму. — С сегодняшнего дня я больше не задерживаюсь в институте!.

— Право, Вернер, я совсем об этом не прошу. По мне, можешь оставаться в лаборатории хоть до полуночи, — сказала она дрожащим голосом. На глаза ее навернулись слезы.

Боясь расплакаться, Вера собрала посуду и отнесла ее на кухню. Она твердо решила никогда не говорить с ним больше о его поздних возвращениях.

Когда она вернулась в столовую, Бракк все еще стоял у аквариума. Вера прилегла на кушетку, взяла журнал и стала перелистывать его, чтобы успокоиться. Рассеянно переворачивая страницы, она искоса поглядывала на мужа. Неужели он не замечает, что обидел ее? Вера тяжело вздохнула и вдруг бросила журнал на стол. Но Вернер даже этого не заметил.

Он был поглощен мыслями об Экардте. Чем напряженнее думал он о сомнениях, высказанных профессором, тем больше падал духом. Однако он не мог отказаться от начатого дела. «Мои выкладки открывают совершенно новые пути, — повторял он. — Я ведь не просто фантазирую. Работаю на основе точных расчетов. Но Экардт не хочет даже взглянуть на них, он заранее отвергает мои выводы».

— Это несправедливо, — неожиданно для себя произнес он вслух.

— Что несправедливо? — спросила Вера, приподнявшись на кушетке. Она решила, что эти слова относятся к ней, и посмотрела на мужа настороженно.

— Я о профессоре Экардте.

— У тебя неприятности в институте, Вернер?

— Неприятности… — сказал он, раскуривая сигарету и все еще раздумывая, стоит ли рассказывать ей все. «К чему жаловаться?» — подумал он. Но потом все же заговорил о том, что так его тревожило. Однако о выговоре за то, что он просиживает в институте по вечерам, Вернер умолчал.

— Для Экардта существует только план научно-исследовательских работ, говорил он, в волнении расхаживая по комнате. — Все, что является отклонением от плана, кажется ему бесполезной тратой времени. На мои расчеты он махнул рукой, словно ему и смотреть незачем. Он убежден, что я ничего не добьюсь. Говорит, что в институте вообще невозможно ставить подобные опыты. Понимает ли он, чего может достигнуть человек, твердо стремящийся к цели? Экардту кажется, что я попросту пытаюсь уклониться от основной работы. Не желает, чтобы в голове у сотрудников было что-нибудь, кроме служебных заданий. В какой-то мере я могу его понять. Задания должны выполняться, и каждый обязан сосредоточить внимание на своей работе. Но разве можно подавить в себе творческие устремления? Только потому, что они не имеют отношения к очередной теме! Когда он сказал мне: «Никаких бесполезных экспериментов, господин Бракк, у нас нет на них ни времени, ни средств», я сразу понял, куда он клонит. Не хочет взваливать на себя ответственность за то, что не предусмотрено планом, — как же, ведь могут возникнуть осложнения. Что подумают в вышестоящих органах? Пойти на риск никогда!

Бракк горько усмехнулся. Бросился в кресло и в отчаянии закрыл лицо руками.

— Что же ты теперь будешь делать, Вернер? — тихо спросила Вера, подавленная вспышкой его гнева. — Так ты доведешь себя до болезни. Может быть, профессор Экардт все-таки прав, и твоя идея не…

— Значит, и ты в меня не веришь! — резко прервал он жену и снова заметался по комнате. — Впрочем, этого нужно было ожидать. Никто мою идею и в грош не ставит. Никто. Для всех я фантазер, утопист. Как же надеяться, что ты… А я-то надеялся, что хотя бы ты…

Он замолк, почувствовав, что зашел слишком далеко.

— Вернер, что ты говоришь! — крикнула Вера прерывающимся голосом.

— Прости, я не то сказал…

Он подсел к ней и хотел притянуть к себе, но она не смягчилась, не уступила.

— Пойми ты меня, Вера! На работе я совершенно одинок, а теперь и ты меня упрекаешь.

— Это неправда, — бросила она. — Я желаю тебе только добра. Взгляни на себя в зеркало, посмотри, какой ты бледный, измученный. Да это и неудивительно. Эти поздние возвращения, эти ночи за письменным столом! Разве это жизнь, Вернер, — и для тебя, и для меня? Мне кажется, ты забыл, как светит солнце, забыл зелень лесов и полей, ведь мы живем в чудесном городе, где все может быть так интересно. На свете не одни только лаборатории.

Вера поднялась с кушетки и подошла к большой вазе с ветвями терновника. Не хотелось ей произносить такие слова, но так уж получилось. Почему он ничего не возразил?

Она открыла окно. Легкий ветерок шелестел листвой деревьев, небо было ясным. Из города доносился приглушенный шум поезда надземной дороги.

Бракк глубоко затянулся. Ему стало нехорошо, слегка закружилась голова. Тяжело ступая, он подошел к креслу, сел и положил сигару в пепельницу. «Наверное, я слишком быстро выкурил сигару», — подумал он.

Вера стояла у окна, ожидая, что Вернер что-нибудь скажет, но Бракк продолжал молчать, и она вышла из комнаты.

Мысли Бракка метались. То он возвращался к спору с профессором Экардтом, то снова слышал голос Веры: «На свете не одни только лаборатории!». Какой язвительной она умеет быть! Этого он за ней никогда не замечал.

«Я столько рассказывал ей о своей идее, но она так ничего и не поняла! Что же мне делать? Бросить начатое? Нет, об этом нечего и говорить. Я захвачен этой проблемой, она держит меня, как гигантский магнит. Она разрешима, господин профессор Экардт! Я нашел верный путь. Если мне удастся…»

Из соседней комнаты раздались звуки рояля. Бракк оторвался от своих мыслей, даже почувствовал некоторое облегчение. «Я должен объясниться с Верой, — подумал он. — Между нами должно быть полное согласие. Иначе и работа мне не в радость».

Он встал и открыл дверь.

Вера прервала игру и медленно повернулась к нему.

— Я тебе мешаю? — спросила она. — Впрочем, мне все равно надо кончать, уже почти шесть.

Она опустила крышку рояля, поставила обратно вазу, поправила цветы. Ее движения были беспокойными, нервными. Что он стоит в дверях и молчит? Обиделся? Ну, и хорошо! Она надела жакет.

— Ты уходишь? — разочарованно спросил Бракк.

— Да, сегодня собрание в Союзе. Думаю, вернусь около девяти.

— Так, — он прикусил губу.

Вера задержалась в нерешительности. Она ждала, что Вернер попросит ее остаться.

Но он этого не почувствовал. Он даже не взглянул на нее, злился, что Союзу композиторов понадобилось назначить собрание именно на этот вечер. «Что ж, — сказал он себе, слегка пожав плечами. — Если ей обязательно надо уйти…»

Вера пошла к двери, еще раз обернулась, опять заколебалась, но подумала: «Значит, ему все равно, наверно, он даже рад, что сможет без помех заняться своими расчетами. А если б я осталась, он бы принялся попрекать меня за то, что я сказала. Хотя нет, на это он не способен. Ведь я желала ему только добра. Впрочем, возможно, я говорила необдуманно».

Внезапно ей стало жалко его. Захотелось подойти к нему, поцеловать. Но когда она увидела его лицо с плотно сжатыми губами, с упрямо выставленным вперед подбородком, он показался ей таким далеким, таким неприступным, что, не сказав больше ни слова, она закрыла за собой дверь.

В семь часов доктор Хегер вывел свою машину из гаража. Лучи заходящего солнца окрашивали в багряный цвет стволы сосен. Он включил ультразвуковую сирену, ворота раскрылись. Автомобиль выехал почти бесшумно. Хегер дал газ и помчался по узкой лесной дороге. Не доезжая до города, свернул. Ему предстояло прочесть в соседнем городке популярную лекцию о полупроводниках и их применении — пятую лекцию за этот месяц.

Тихо напевая, он нажал кнопку на приборной панели и вынул из открывшегося отверстия уже зажженную сигарету. Затянулся, придерживая руль правой рукой. Дорога ухудшилась, пришлось замедлить ход.

Наконец он подъехал к автостраде и включил механизм автоматического управления. С треском сработали реле, машина ринулась вперед, набирая скорость, и покатилась, как по рельсам, вдоль широкой белой полосы посреди шоссе. Хегер откинул назад сиденье и улегся поперек машины, как на кушетке. «Хорошо, — подумал он, — лежишь себе и ни о чем не тревожишься, все делается само собой».

Трубчатый проводник тока высокой частоты под твердым покрытием шоссе создавал магнитное поле. Оно и управляло автоводителем, этим сложным детищем техники. Машина ни на сантиметр не отклонялась от белой полосы. Миниатюрный локатор посылал вперед ультразвуковые сигналы; если впереди оказывалось препятствие, машина автоматически останавливалась. С ней ничего не могло случиться. Все автомобили, которые попадали на это шоссе, шли с одинаковой скоростью. Поэтому они не могли ни столкнуться, ни обогнать одна другую. Хегер устало закрыл глаза.

Он проспал минут двадцать. Разбудил его резкий сигнал, раздавшийся в машине. Автоводитель указывал поворот. Хегер сел, протер глаза и поднял вверх рычаг на панели. Автомобиль переместился на красную полосу, замедлил ход и на малой скорости проехал участок шоссе до въезда на городскую улицу. Здесь автоводитель выключился, машина остановилась. Автострада закончилась. Хегер поднял спинку сиденья и взялся за руль.

У здания школы он остановил машину. Большой, светящийся плакат бросился ему в глаза. Доктор технических наук Курт Хегер… известный ученый… публичная лекция.

Перед входом стояло несколько человек. Подойдя к ним, Хегер услышал слова одного из мужчин: «Интересный доклад. Этот доктор Хегер, как видно, большой специалист в своей области. Недавно я читал его статью в газете. Где только не находят сейчас применения полупроводники — прямо невероятно».

Хегеру эти слова доставили удовольствие. Если бы говоривший знал, кто стоит у него за спиной! Публичные лекции Хегера имели успех. Статьи его тоже читали.

Ровно в восемь Хегер стоял на эстраде полупустого актового зала. «Женщин мало, — заметил он, — в основном — мужчины, большей частью пожилые, но есть и молодежь. Ну, да сейчас лето, стоит хорошая погода. В такой чудесный вечер молодежь не сидит в городе».

Он открыл папку, поправил очки.

— Полупроводники и их применение…

В начале десятого доктор Хегер снова был в городе. Он уверенно правил машиной, лавируя в густом потоке автомобилей. Улицы были залиты светом. Яркие витрины, разноцветные вывески, огромные светящиеся рекламы кинотеатров. Тротуары заполнены людьми — всех тянуло на улицу в этот прекрасный вечер.

Хегер остановил машину у кафе «Индия». На большой открытой террасе пили кофе, ели мороженое, весело болтали. Хегер часто бывал здесь, но сегодня он устал, ему не хотелось оставаться в кафе. Он собирался только купить сигареты и вернуться домой.

Из кафе раздавалась музыка. Хегер прошел между рядами столиков, подозвал знакомого официанта.

— Добрый вечер, господин доктор! Сигареты? Пожалуйста, сейчас принесу.

Хегер рассеянно огляделся и вдруг напряг внимание. Вон за тем столиком… Эти руки… Неужели это она? Если бы женщина хоть чуточку повернула голову!

— Пожалуйста, господин доктор, ваши сигареты.

— А, спасибо! — Он протянул официанту несколько монет.

Официант ушел, а Хегер продолжал стоять на том же месте, неторопливо закуривая сигарету.

Женщина, сидевшая за столиком, повернула голову. Он увидел ее профиль. Да, это Вера Бракк. На столике стояла только одна вазочка с мороженым. Где же муж? Может быть она ждет его? Хегер еще немного помедлил, потом направился к ее столику.

— Здравствуйте, госпожа Бракк, вот неожиданность!

Вера посмотрела на него удивленно и не очень приветливо. Ей хотелось побыть одной.

Хегер заказал мороженое и сел за столик.

— Прекрасный вечер, — начал он. — А ваш муж… Он не любит мороженое?

Вера покачала головой, не глядя на него.

— Он дома. У меня сегодня было собрание в Союзе композиторов. Я уже возвращалась домой и вдруг увидела, что на террасе кафе едят мороженое…

— И не удержалась от искушения…

Вера засмеялась.

— Да, именно так.

Хегер с восхищением смотрел на Веру. У нее красивые темные глаза и яркий рот. И как идут ей эти украшения — красные серьги и такие же бусы.

— Очень рад, что встретил вас, госпожа Бракк. Я часто вспоминаю тот чудесный концерт в институте, Вы мастерски играли.

Вера смущенно улыбнулась.

— Жаль только, — продолжал он, — что вы выступаете так редко.

Он помолчал, ожидая ответа. Молчала и Вера. Ей трудно было сразу отвлечься от своих мыслей. Что делает Вернер? Так все и сидит за письменным столом? Считает? Усилием воли она заставила себя вернуться к беседе.

— Я пишу музыку. Много работаю, — сказала она, немного запинаясь. — Для меня это большая радость. Для выступлений у меня не остается времени.

Хегер смешал мороженое со сливками, выловил кусочек ананаса.

— Вы композитор… Какой чудесный дар… Когда-то и я пытался сочинять музыку. Конечно, как любитель, — поспешно добавил он, — для собственного развлечения. Подолгу сидел за роялем… Я люблю музыку. Но сочинять ее дано не каждому. Я восхищаюсь вами, госпожа Бракк. Представляю, какое это наслаждение — вечером, после напряженной работы слушать вашу игру. Музыка дает нам бесконечно много. Вашему мужу можно позавидовать, ведь он первым слышит мелодии, которые родились у вас за несколько дней, а может быть, за несколько часов до того. Я пытался проиграть первую вещь, которую вы исполняли на концерте, но ничего у меня не вышло.

— Что ж, значит, придется дать вам ноты.

— Был бы очень признателен. Это доставит мне большую радость.

— В самом деле?

— Разумеется.

Вере бросился в глаза массивный перстень на руке Хегера, других колец не было. Невольно она заметила и то, как отлично сидел на нем костюм. Какие у него густые волосы! Едва ли он много старше Вернера. Голос глуховатый, спокойный, чуть вкрадчивый.

Хегер вытер платком лоб.

— Жарко, — сказал он. — Такую бы погоду в выходной день.

— Вы собираетесь за город?

— Небольшая прогулка на яхте с друзьями. Купаться, загорать и хоть в этот день ничего не делать. Лето скоро пройдет, нельзя упускать эти чудесные дни.

— Да, конечно, — ответила Вера и подумала; «Как просто и непринужденно он это сказал: купаться, загорать, ничего не делать. Если б хоть раз услышать от Вернера такие слова!»

А Хегер принялся оживленно рассказывать, как однажды у его лодки отказал мотор и как он провел ночь на острове посреди озера.

Теперь Хегер показался Вере приятным собеседником. Он отвлекал ее от тяжелых мыслей, действовал успокаивающе.

— Вы любите путешествовать? — прервала она его.

— Еще бы, госпожа Бракк. — Мир велик и прекрасен. Мальчишкой я страстно мечтал уйти в плавание, повидать далекие моря и неведомые страны Позднее я даже собирался стать корабельным инженером. Но, как это часто случается, жизнь моя потекла по совсем иному руслу. Я увлекся физикой и не жалею об этом.

Вера вдруг подумала; ведь он известный ученый! Спросить бы его, как он относится к экспериментам Вернера. Но она колебалась. Как-то неловко, нехорошо. Впрочем, что тут нехорошего, успокаивала она себя. Только узнать его мнение. Вернер сам говорил, что Хегер опытный исследователь.

— Да, наука многих берет в плен. Мой муж весь поглощен своей работой. Сидит вечерами за письменным столом, думает, считает. Когда он погружен в свои расчеты, мир может рухнуть — он и не заметит.

«Глупо начала, — подумала она, сердясь на себя, и быстро добавила. — И в то же время это замечательно. Ведь он занят проблемами, которые еще ждут своего разрешения. Иногда он рассказывает мне о них. К сожалению, я так поглощена собственной работой…»

Она боялась встретиться с Хегером взглядом и, словно играя, вертела свое обручальное кольцо.

— Знаете ли вы об идее моего мужа, господин доктор?

Хегер смотрел на сидевшую напротив него женщину и ничего не понимал. Значит, это она так занята, что у нее не остается для мужа времени. А он-то думал…

Хегер не торопясь закурил сигарету.

— Да, ваш муж рассказывал мне, — медленно сказал он. — Его идея… что ж, она не нова, но едва ли осуществима. Пока что мы не имеем необходимых технических предпосылок. Создание новых фотоэлементов требует времени и еще раз времени, огромных средств и новых знаний. В международных исследовательских институтах тоже работают над этой проблемой, но… в условиях, совершенно отличных от тех, которые существуют в нашем институте. Теоретически можно к чему-то прийти. Практически же мы стоим пока перед неодолимыми трудностями технологического и физического порядка, которые отодвигают возможность успеха в далекое будущее.

Хегер умолк. Он считал, что поступил мудро, уклонившись от прямого ответа. «Так лучше, — подумал он, — не следует унижать его в глазах жены, называть фантастом, я ведь и сам занимался этим вопросом. Но зачем, собственно, она расспрашивает меня? Возможно, что она сама подгоняет его, требуя необыкновенных открытий».

Вера смотрела на Хегера, как бы пытаясь прочесть его мысли. Однако он ничем не выдал их. «Значит, и он ни во что не ставит идею Вернера, — решила Вера. — Как может Вернер быть таким недальновидным?»

Она взглянула на часы. Подозвала официанта и расплатилась. Хегер предложил довезти ее на своей машине до дому, и она согласилась.

Вернер Бракк расхаживал по квартире. Тревога гнала его из одной комнаты в другую… Иногда он вдруг останавливался, поднимал с ковра какую-нибудь соринку или принимался рассматривать картины на стенах, словно видел их в первый раз. Потом опять беспокойно бродил по комнатам. Где Вера? Часы давно уже пробили десять.

Вернер прошел в кабинет, сел за письменный стол, открыл папку с расчетами. Однако сосредоточиться ему не удавалось. Он снова встал и заходил по квартире. В неосвещенную столовую проникали лучи уличного фонаря. В его холодном свете кружились бабочки. «Когда-то, — подумал он, им приходилось расплачиваться жизнью за свое стремление к свету… Где же все-таки Вера… Несчастный случай? Да нет, ерунда, просто сегодня у них затянулось заседание. Какой огромной кажется мебель в полумраке!»

Ему вдруг показалось, что комната совершенно изменилась. Он вслушивался в тишину, ловя гудение проходящих машин. Ей богу, она могла бы позвонить, ведь это так просто. Он опустился в кресло, откинул голову на спинку, вытянул ноги. Теперь он упрекал себя за то, что не попытался удержать ее ни словом, ни жестом. Он все отчетливее припоминал, как долго она возилась с вазой на рояле, как нерешительно вышла из комнаты. А он стоял и молчал.

Вдруг комнату осветили автомобильные фары. Он услышал, как машина подъехала к дому, потом остановилась. Хлопнула дверца, вслед за этим раздался звонок у калитки. Вера! Наконец-то! А если что-нибудь случилось? Его вдруг охватил страх. Он пробрался в темноте в переднюю, сорвал трубку дверного телефона:

— Вера…

— Да, — послышалось в ответ.

На мгновение он прикрыл глаза, облегченно вздохнул и нажал рычаг, открывавший калитку. Его переполняло радостное волнение, но он одернул себя, решил сделать вид, что между ними ничего не произошло, решил ни о чем ее не спрашивать.

Он встретил ее спокойно, почти равнодушно.

— Ты еще не ложился, Вернер? А я не видела света в окнах, — сказала она, целуя мужа. — Уже довольно поздно. Выпьем по чашке кофе? Я страшно хочу пить. Ты, наверно, уже поужинал?

— Поужинал? Нет.

— Тогда я сейчас приготовлю.

Он ничего не ответил.

— Сегодня на собрание пришла масса народу. Там много нового, рассказывала она. — Были и гости. Два композитора из Дрездена. Они пишут музыку вдвоем. Мы обсуждали их новое произведение. А потом всей компанией отправились поужинать в кабачок художников.

«Ну вот, кабачок художников!.. — подумал он. — А я-то тут волновался!»

— А ты что делал? Читал или смотрел телевизор? Сегодня хорошая программа, я бы с удовольствием посмотрела ее с тобой.

Она пошла на кухню. Послышался звон посуды. Бракк невольно вспомнил, какая гнетущая тишина окружала его еще несколько минут назад, какой холодной и необжитой казалась в полумраке квартира. Теперь же все было залито мягким, но сильным светом. С приходом Веры все словно ожило.

Умиротворенный, он закурил сигару и с наслаждением затянулся.

Час спустя они лежали уже в постелях. Вера закинула руки за голову, они казались темными на фоне белых подушек. Она медленно повернула голову и взглянула на мужа, перелистывавшего журнал. Бракк положил журнал на ночной столик.

— Ты не устала? — спросил он. Она улыбнулась, покачала головой и протянула к нему руку.

— Сегодня вечером я много думал о нас, Вера, — тихо сказал он. Видимо, я чрезмерно много работаю. Мы мало бываем вместе…

Она не дала ему досказать. Обняла, прижалась к нему. Молча он нашел ее губы…

Неделя шла к концу. На улицах было пыльно и душно. Раскаленный воздух дрожал над крышами.

Доктор Бракк стоял во второй лаборатории у вакуум-насоса. Однотонно гудя, насос выкачивал воздух из фотоэлемента. Бракк распахнул белый халат, расстегнул ворот рубашки, и все равно было жарко — он поминутно вытирал лоб. Солнечный свет, заливавший помещение через высокие окна, отражался в блестящих металлических предметах, в бесчисленных стеклянных сосудах, пестрыми пятнами ложился на длинный стол.

Бракк не отрываясь смотрел на черную стрелку, регистрировавшую падение давления. Добежав до красной черты на шкале, стрелка остановилась и слегка задрожала. Насос отключился. Бракк расплавил соединительную трубку. Язык бело-синего газового пламени лизнул черную стеклянную трубку и закупорил ее. Тогда ученый осторожно вынул фотоэлемент из зажима и пошел в соседнее помещение. Там его ассистентка занималась проверкой фотоэлементов.

Она склонилась над измерительным прибором. Покачала головой, постучала пальцем по стеклянному диску над шкалой. Стрелка, стоявшая на нуле, не шелохнулась.

Ассистентка выпрямилась, пожала плечами и сказала Бракку:

— Никакого напряжения, доктор. Не могу понять, почему? — Еще раз проверила клеммы и снова взглянула на вольтметр. — Видимо, полный вакуум не достигнут.

— Невероятно, коллега, я ведь сам выкачал оттуда воздух, — возразил Бракк и стал копаться в соединительных проводах.