Соглашение вора

Глава шестая

В грохочущей содрогающейся карете на дорогах вне Давиллона в сотый раз пожаловался старый и внятный голос:

— Скажите, Морис, во что вы меня втянули.

Морис — брат Морис, если точнее — широко улыбнулся. Он отклонился на мягкое сидение, светлая голова с постригом покачивалась от тряски кареты. Он сунул руки в коричневые рукава своего одеяния.

— Ни во что, ваше преосвященство. Нет ничего особенно важного в вашем визите в Давиллон. Это все сложный план церкви, чтобы заставить вас неделями отбивать зад в пути, а все чтобы впечатлить тех, кто выше и ниже вас.

— Ах, — сказал старший пассажир. — Это следовало ожидать. Но почему вы ослушались заговора церкви и сообщили мне?

— Я ведь тоже страдаю, ваше преосвященство.

— Ох эта молодежь, — печально пожаловался старший. — Помню, были дни, когда страдания за кого-то считались благородными.

— Я уже настрадался благородно, ваше преосвященство. Боюсь, если эта карета еще пару дней будет избивать мой зад, я стану благороднее короля, а потом меня нужно будет казнить за измену короне.

— Уверен, церковь тебя защитит, Морис. Ты старался для нее годами.

Юный монах из Ордена святого Бертранда, помогающий только вышестоящим санам церкви, смог лишь рассмеяться. Другой мужчина тихо рассмеялся в ответ и продолжил смотреть на пейзаж за окном. Он мало видел в окно кареты, которая, как жаловался Морис, избивала пассажиров. Вот вам и роскошное путешествие!

Уильям де Лорен, архиепископ Чеварье, старел, хоть и пытался отпугнуть годы. Его волосы поседели и истончились, лицо портили морщины, но его хватка была сильной, а взгляд и разум — острыми. Его черная мантия окутывала его впечатляющей аурой, а серебряное Вечное око, символ Высшей церкви, представляющий всех 147 богов священного договора, висело на его шее. Его пастуший посох был прислонен рядом с ним.

Он скривился, когда ограниченный вид наружу перекрыл один из коммивояжеров и задумался о месте, куда они ехали. Официальной целью его визита был тур по Давиллону, проверка, нет ли проблем перед назначением нового епископа, и определение, кто из разных кандидатов подходил лучше всего. Это уже будет скучно; Уильям ожидал грядущие месяцы общения с аристократией города если не со страхом, то с его кузеном. Архиепископ был добрым стариком, но терпеть не мог дураков и знать Галиции.

И хотя дело казалось важным, это был лишь повод, занавес, за которым церковь скрывала истинную цель его визита.

Боги соглашения улыбались своим, и верующие процветали от божественного влияния. О, это было не то, что обычный человек назвал бы магией, как в мифах или сказках. Но они удачно попадали в нужные для них события. Удача улыбалась им и хмурилась на тех, кто был против них. И порой, когда луна, звезды и ветры были правильными, они получали предупреждения: сны или знамения, не ясные, но тревожные.

И Уильям де Лорен что-то… ощущал. Что-то трепыхалось во тьме, пока мир спокойно спал в неведении. Что-то в Давиллоне.

Уильям де Лорен невольно сжал кулаки, глядя в окно на мелькающий пейзаж и молясь.

— Говорю тебе, она пошла сюда! — голос Рябого был гнусавым, почти таким же гадким, как его лицо. Его нос недавно был сломан, явно заживет криво, и это тоже на него влияло.

— Конечно, — мужчина со шрамом и торчащей бородой лениво (но очень осторожно) почесал укус жука на шее краем изогнутого лезвия. — Она прячется за крысами, — он пнул кусок мусора, смотрел, как он отскакивает от стены переулка. От мусора осталось скопление тараканов, и они быстро убежали в тени.

— Черт, она была здесь!

Шрам покачал головой.

— Расскажешь мне потом, что скажет Брок, узнав, что мы ее упустили.

— Я?! Почему я…?

— Потому что ты ее упустил.

— Не упускал! — нахмурился первый. — Она еще может быть здесь. Те двери…

— Мелкие. Разве там кто-то уместится?

— Те окна…

— Заколочены.

— А… — Рябой указал на пространство за ними. — Те ступени?

— Те развалины? — они посмотрели наверх. — Они заскрипели бы, если бы она пошла туда…

И тут они что-то услышали. Несколько слабых криков, дерево и скобы разделились, с оглушительным грохотом вся лестница отвалилась от стен. Доски и гвозди посыпались с высоты, и два приспешника Брока успели только испугаться боли, а потом оказались сбитыми, в синяках и ссадинах.

Виддершинс выглянула с края здания, смаргивая с глаз пыль, подпирая кулаком подбородок. В другой она сжимала рапиру, что с помощью Ольгуна послужила неплохо как лом и ослабила крепежи старинной лестницы.

— Поймала! — выдохнула она.

И тут ее улыбка увяла.

— Нет, я бы не смогла разрушить лестницу без тебя. Так что мы их поймали, но…

Еще пауза.

— Да, знаю, я не могла и неслышно забраться на них без твоей помощи! Что ты…? Что? Нет, не ты, а мы. Это я… о-о-ой! — Виддершинс вскинула руки в воздух и чудом не уронила рапиру с края здания. Она поспешила отойти от края. — Ах ты свинья! То, что я не справилась бы одна, не значит, что все почести — тебе! Что? Плевать! Ты бог, сам и ищи смысл!

Она невероятно быстро спустилась по другой стороне здания (хоть там не было ничего, похожего на лестницу) на улицу, бормоча по пути. И хотя ее рот продолжал спорить, разум уже занялся другими делами. Проблемами типа «Если бы я не заметила их, мне было бы гораздо хуже».

Близилось время принятия неприятных решений.

Дни скользили мимо, будто смазанные жиром, сливаясь, пока архиепископ ехал к городу. Улицы, переулки и дворы — на некоторых был такой слой мусора, что в нынешнем поколении никто не видел там брусчатку — чистились до блеска, пытаясь обмануть приезжающего де Лорена. Бездомных, что обычно бродили там, попросили уйти. Многих арестовали без особой причины, чтобы подержать под замком — подальше от глаз — пока врата города не закроются за уезжающим Уильямом де Лореном и его свитой, спустя много недель. Знамена с гербами Домов, символы гильдий, разные священные знаки свисали со стен и окон, даже в брешах между зданиями. Сушились на улицах яркие вещи, груды мусора ждали, пока их увезут, и Давиллон теперь напоминал игровую площадку крупного и избалованного ребенка.

Виддершинс кралась посреди всего этого, думая о дне прибытия его преосвященства, но по другим причинам. Она занималась мелкими делами, ничего такого, что привлекло бы внимание. Стража города была настороже; Лизетта искала любого повода поймать ее и четвертовать. (Рябой и Шрам, как она их называла с того дня в таверне, были пока последними из ищеек, от которых ей пришлось уходить, хотя ей не приходилось обрушивать части здания на остальных). Только так или большими денежными взносами можно было отвязаться от гильдии.

А друзья…

Хоть ее распорядок был относительно простым, Виддершинс не находила времени уже неделю после стычки с Броком, чтобы навестить Женевьеву, проверить, что она в порядке.

Хотя это было не так. Она и не искала время. Часть ее боялась возвращаться, и она долго не могла себя уговорить после столкновения с ребятами Брока.

Людей было много, как всегда, звук был таким густым, что можно было наполнять им миски и подавать как суп, но Виддершинс изящно скользила во временные трещины в стене из людей. Она шла по яркому рынку с флагами, который постепенно начинал напоминать следы несварения радуги, а потом снова оказалась на ступенях таверны «Дерзкая ведьма».

Она пришла в полдень, таверна еще не была открыта для посетителей. С другой стороны она знала, что Женевьева обычно приходит рано, чтобы убедиться, что место в состоянии принять пьяных и тех, кто хочет напиться.

А с третьей стороны (ситуация стала напоминать осьминога) то, что Женевьева была там, ничего не означало. Даже если она не избегала Виддершинс. она могла игнорировать стук в дверь до часов открытия. Сюда точно приходили по несколько пьяниц в день, считающих, что они достойны особого отношения.

Пожав плечами — или дверь откроется, или она взломает замок — она громко постучала по дереву.

— Мы закрыты! — тут же раздался ответ. — Приходите через два часа!

— Жен? — позвала Виддершинс. — Жен, это я!

Прошел миг, другой. Виддершинс думала уйти, но услышала скрежет тяжелого замка — за ним еще один, а потом два засова. Тяжелая дверь открылась вовнутрь.

— Скорее, пока тебя не заметили! — прошипела Женевьева. — Если они увидят, как я кого-то рано впустила, покоя больше не будет!

Виддершинс юркнула в темную комнату. Ставни были закрыты, большой камин не горел. Только лампы сияли, жадно сжигая масло, но их свет был безрадостным, словно они упивались печалью. В таком освещении даже белый крест Банин казался серым.

— Тут всегда так мрачно перед открытием? — нарочито бодро спросила Виддершинс.

— Обычно хуже, но я отправила черепа и орудия пыток на чистку.

Виддершинс моргнула.

— Тебе уже лучше, — отметила она почти с обвинением.

Женевьева пожала плечами, продолжила расставлять бутылки наливок за стойкой, чтобы не нужно было искать вечером.

— Думаю, да, — сухо отметила хозяйка, работая. — Кто бы мог подумать?

Виддершинс подошла к бару, пару мгновений смотрела на работу подруги. Женевьева громко опустила бутылку, заставив Виддершинс вздрогнуть, и повернулась к ней.

— Почему ты не пришла меня проверить, Шинс? — без гнева, лишь тихие ноты обиды. — После произошедшего мне очень нужна подруга.

Виддершинс сглотнула, горло вдруг сдавило. Она, стыдясь, посмотрела на бар.

— Я думала, ты злишься на меня, — призналась она, напоминая ребенка, а не взрослую, которой она пыталась казаться. — Я думала, ты не хотела меня видеть.

Она посмотрела на руку Женевьевы, коснувшуюся ее ладони, светловолосая женщина печально улыбалась.

— Шинс, я, кхм, не восхищена твоими делами. И те, с кем ты занимаешься своими делами, ужасно пугают меня. Но ты все еще моя лучшая подруга, и это, — добавила она с ухмылкой, — многое говорит обо мне или об этом чертовом городе, который так с тобой поступает.

Виддершинс постаралась тоже улыбнуться.

— Это показывает, как тебе повезло.

Женевьева фыркнула и вернулась к бутылкам. Виддершинс наблюдала за ее работой, разум, словно игривый котенок, баловался с десятком мыслей.

А потом:

— Я рада, что ты здесь, Шинс, — сказала Женевьева через плечо, ловко собирая стеклянные графины, — но не понимаю, зачем.

— А мне нужен повод? — спросила девушка, обратив внимание на насущную проблему.

— Ты думала, что я буду злиться на тебя. Почему ты пришла сегодня, чтобы рискнуть погибнуть от моего гнева?

Виддершинс вздохнула.

— Я снова столкнулась с теми парнями, — глаза Женевьевы расширились, ей не нужно было уточнять, о ком речь. — Все в порядке, — быстро добавила она. — Еще пару дней они точно не смогут вредить. И даже на меня это повесить не смогут.

— А потом продолжат.

— Да, — согласилась девушка. — Наверное, да. И я задумалась о случившемся, о том, что может произойти. И… — она пожала плечами, — вот я здесь. Тебе повезло.

— Угу, — Женевьева ткнула подругу в грудь. — Еще как.

— Это правда! — возмутилась Виддершинс. — И ай.

— Хорошо, это правда. Но это не все. Я — хозяйка таверны, Шинс. Я слышу за неделю больше правды, чем ты за всю жизнь.

— Ох, и кое-что еще…

— Всегда есть «кое-что еще».

— Я хочу, чтобы на следующей неделе ты пошла со мной, — призналась Виддершинс.

Женщина моргнула.

— С тобой? Куда?

— На процессию. Хочу посмотреть, как прибудет архиепископ.

— Шинс…

— Я не буду ничего делать! Честно. Не буду! Я просто хочу увидеть, из-за чего такая суета.

— Ясно. И это никак не связано с гильдией? Покричать хочешь: «Я не трогаю его» — и убежать, как маленькая девочка? Или хочешь посмотреть, кто придет нарядный, чтобы потом их обокрасть?

Виддершинс пробормотала что-то невнятное.

— Ясно, — сказала Жен. — Что мы говорили только что о правде, Шинс?

— Я не прошу тебя делать что-то неправильное или опасное, — настаивала Виддершинс. — Я просто хочу пойти в компании.

— Там будет половина города.

Виддершинс пожала плечами.

— Тебе вдруг стало страшно из-за толпы? Ты управляешь таверной!

— Мои толпы не такие… людные.

— Ты, — Виддершинс встала, — не увильнешь. Ясно ведь, что ты — моя единственная подруга. Я — вор. Я живу в тенях. У меня нет жизни. А ты — дочь аристократа, даже если он не такой и благородный, и у тебя своя популярная таверна. Почему у тебя нет других друзей?

— У меня много друзей! Робин, например!

— Она работает на тебя.

— А как же Джерард?

— Как и Робин. Работники не считаются.

— Эртранд Решар! — заявила Женевьева.

Виддершинс фыркнула.

— Это не друг! Это пьяница, который все лезет тебе под юбку!

— Ладно. Парень всегда сидит там в углу, у него еще плащ из шкуры бобра. С ним всегда забавно говорить.

— Если не знаешь его имя, Жен, не зови другом. Уверена, есть такое правило.

— И чего ты этим добиваешься, помимо срубания моей самооценки, как дерева?

— Я о том, Жен, что ты редко выходишь, а праздник завтра — отличное место для начала.

Веки Женевьевы опустились, глаза стали тонкими полумесяцами.

— Было необходимо указывать, что мне стоит завести друзей, помимо тебя, чтобы убедить меня пойти с тобой на праздник?

Девушка широко улыбнулась.

— Ты верно поняла.

— Виддершинс, ты сошла с ума. Я бы и за весь день не придумала менее логичный аргумент.

— Идеально! Если он не логичный, с ним не поспоришь. Я буду у тебя в полдень.

Дверь хлопнула, и она ушла.

Женевьева изумленно покачала головой. До открытия было много дел. А следующая неделя… Ей не хотелось расстраивать подругу, но ничего не поделать. Она не собиралась на этот глупый парад. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Нет.

— Разве не весело? — счастливо кричала Виддершинс. — Я же говорила, что тебе стоит выходить!

Женевьева стиснула зубы и пыталась думать о чем-то другом, а не о Виддершинс без оружия.

Она все еще не была уверена, как это произошло. В один миг она счастливо лежала в кровати, спала после шумной, но принесшей много денег ночи в таверне, не думая о мире, укутавшись от прохлады поздней осени.

В следующий миг в ее спальне оказалась Виддершинс, взломавшая замок. Она пританцовывала от возбуждения, кричала Женевьеве поторапливаться и одеваться. Полдень только наступил, для хозяйки таверны было самое время сна. Поведение было возмутительным даже для близкой подруги, и Жен решила отругать воришку, как только проснется, восстановит равновесие и…

Они были снаружи, на половине пути по рыночной площади, пока Женевьева пыталась собраться с мыслями, чтобы заговорить. Но ругать ее было уже поздно. Женевьева напряженно улыбалась, поразившись на миг, как Виддершинс умудрилась правильно нарядить ее (даже завязать все шнурки), недовольно шагая следом.

Она сожалела о своем решении. Давка толпы швыряла пару в стороны, как две лодочки в море людей Давиллона. Толпа была живой, двигалась и дышала как одно. Ощущение неприятно напоминало потную и шумную волну.

Говорить было почти невозможно: склоняться, кричать изо всех сил в ухо другу, срывать голос, повторять слова от двух до четырех раз, а за это время объект комментария (который мог быть вовсе не важен) успевал уйти из виду.

А еще день был жарким. Но не от солнца — близилась зима — а от жара тысяч тел, прижатых друг к другу в жуткой пародии на близость. Запах пот и духов мог повалить быка с расстояния в тридцать шагов.

Пот стекал ручьями по Женевьеве, которую толкали со всех сторон, оставляя синяки в нежных местах. Женевьева сутулила плечи против бури звука и ударов, и представить ад хуже этого было сложно.

Виддершинс казалась счастливой, но она была странной.

— Эй, Ольгун! — прошептала Виддершинс, уверенная, что он ее все равно услышит. — Разве не здорово?

Ответа божества не ощущался радостно. Ей словно сказали со всей серьезностью: «Да, милая, тут неплохо. Почему бы не поиграть там немного?».

— Тебя это не впечатляет? — потрясенно спросила она, вызвав удивленный взгляд у торговца, который чудом ее услышал. Пухлый вдовец, польщенный вниманием девушки, открыл рот, чтобы ответить, когда понял, что девушка говорила с собой, а не с ним.

Безумная.

Ольгун в это время выразил Виддершинс понятными эмоциями, что его не впечатляло ничего в людях — не учитывая ее общество, конечно — и что большое скопление клоунов делало их забавнее, но не восхитительнее.

— О. так мы — клоуны? Мы тут для твоего развлечения? В мифах о создании описывается немного иначе, да?

Личное божество Виддершинс улыбнулось и отказалось продолжать тему.

Но воришка не собиралась опускать тему. Стоило ей открыть рот, чтобы крикнуть остроумный ответ ее карманному богу, как пальцы Женевьевы сжали ее руку.

— Что такое? — спросила она, надеясь, что выражение лица передает значение, ведь слова точно не было слышно.

Женевьева с большими глазами от волнения, которое она изо всех сил пыталась скрывать, указала поверх голов толпы на тяжелые железные врата, гордость Давиллона. Большие флаги неспешно развевались, величаво махая над ближайшими зданиями. Вечное око смотрело с нескольких знамен, словно ясно видело их мысли и не одобряло их.

Толпа бросилась вперед, люди затоптали бы друг друга, но не было места, чтобы разогнаться. Честно сказать, толпа двигалась вперед ледником из одежды и плоти. Шепот было слышно только потому, что много людей повторяло его, разнося по рядам ожидающей толпы.

— Вы это видели?

— Флаги подняли! Он здесь!

— Здесь? Он не может быть здесь! Сейчас два часа пополудни!

— Он прибил раньше! Слышали? Архиепископ прибыл раньше!

А потом шепот в воздухе заглушили два десятка труб, возвещая о прибытии Его преосвященства, Уильяма де Лорена, архиепископа Чеварье.

Музыка гремела, развевались флаги, тысячи людей кричали от радости (даже если многие праздновали не прибытие архиепископа — для них это не было важно — а просто радовались поводу для веселья). Только те, кто ждал тут с ранних часов утра, встав так, чтобы было видно улицу, или на высоте, увидят белоснежную карету, окруженную дюжиной всадников и сопровождаемую еще семью или восемью каретами со свитой архиепископа. Остальные в толпе увидят только затылки.

Ладонь сжимала запястье Женевьевы, Виддершинс скользила, извивалась, проталкивалась, протискивалась, распихивала людей разными способами, пробивая себе путь сквозь живую баррикаду к цели. Она дошла до того, что порой взывала к Ольгуну: тут женщина стала чихать, отошла в сторону и пропустила Виддершинс в брешь; там парень ощутил, как ослабла пряжка ремня, освободив проход, убежав с красным лицом, сжимая штаны руками. Удивительно быстро хозяйка таверны и воровка пробились к краю толпы и смогли без помех увидеть…

— Карета, — пробормотала Женевьева на ухо подруге, качая головой. — Видно будет только карету. Надеюсь, ты счастлива, Шинс. Я бы такому не радовалась ни минуты.

— Дело не в карете, Жен! — бодро заявила Виддершинс, не сводя взгляда со снежных жеребцов, занавесок на шторах и позолоченных колес. — А в пассажире!

— Но пассажира же толком не видно? — порой Жен не понимала эту девушку!

— Нет, но я знаю, что он… ох, елки.

Женевьева напряглась.

— Что? Что еще такое?!

— Там, — Виддершинс указала на одного из солдат: не вокруг кареты Чеварье, а в почетном карауле стражи Давиллона. — Это Джулиен Бониард! — тихо прошептала она. — Впереди.

Женевьева вскинула бровь.

— Ладно тебе, Шинс. Так он тебя в толпе не заметит. Тебе не кажется, что у него есть мысли важнее?

Виддершинс жевала нижнюю губу и молчала.

Юный констебль, которого она впервые увидела в тот ужасный день два года назад, настойчиво возвращался в ее жизнь, как повторяющийся сон. Он удивительно быстро стал майором, был одним из лучших в городе, и многие преступники проклинали его имя. Он был хорош, Виддершинс арестовывали за годы несколько раз, и чаще всего это делал Бониард. Она всегда нервничала из-за него, хоть он и не мог знать, что Виддершинс была Адрианной Сатти.

Но Женевьева была права. Хоть он был умелым, внимательным и опытным, он вряд ли заметил ее в толпе тысяч. Виддершинс вздохнула, заставила себя расслабиться и наслаждаться парадом.

Джулиен Бониард сидел прямо, руки некрепко сжимали поводья. Его табард и форма были выглажены и отпарены, об их линии можно было бриться. Поразительный флер-де-лис и отполированный медальон Демаса сверкали на солнце, перо в его шляпе было сине-зеленым с глазом павлина.

Шарлеман, его серый конь в яблоках, нетерпеливо возмущался от их темпа ходьбы. Он хотел скакать, бежать галопом, хоть просто бодро идти. Но ему приходилось ступать по брусчатке в окружении других лошадей, людей и жутких строений на колесах темпом хромающего мула.

— Тише, Шарль, — успокоил его Джулиен, прижав ладонь к шее зверя. — Мне тоже не нравится.

Конь не впечатлено фыркнул.

Джулиан невольно улыбнулся под густыми каштановыми усами (их он отрастил, став майором, надеясь, что так он будет выглядеть на возраст своей должности). Он понимал и разделял недовольство зверя. От таких церемоний ему даже хотелось провести день за бумагами.

Страж, всегда готовый к засаде, заметил знакомые черты в толпе. Он знал не спрашивая, что ему не позволят покинуть процессию. Он был офицером, и ему миллион раз говорили за последние недели, что город должен оставить лучшее впечатление у важного гостя.

Но каким будет впечатление у Его преосвященства, если уличная воровка стащит мантию с его плеч или сделает его приманкой для другой добычи? Она была не первым известным преступником, замеченным им в толпе, и он справится с ней, как и с остальными.

Не дав ни шанса.

Чуть потянув за поводья, Джулиен заставил боевого коня отстать на пару шагов, поравняться с белой дверцей кареты. Он склонился и постучал костяшками в кожаных перчатках по дереву.

Тень плавно поднялась, занавески отдернулись, и выглянуло доброе старое лицо.

— Какие-то проблемы, майор? — спросил с любопытством Уильям де Лорен.

— Ничего серьезного, ваше преосвященство, — сказал вежливо Джулиен, опустив голову, кратко выказывая уважение. — Я заметил известного преступника в толпе и…

— Еще одного, майор? У вас урожай сегодня?

Джулиен нахмурился. Он шел по канату, он знал это, пытался удержать в одной руке безопасность архиепископа, а в другой — впечатление о Давиллоне.

— Не больше, чем в других городах, ваше преосвященство. В толпе шансов много, вот они и вышли.

— Конечно. И ты хочешь отправить стража за этим преступником, как за прошлым?

— Ах, в этом случае даже двух, ваше преосвященство.

Архиепископ вскинул бровь.

— Это необходимо, майор? Может, он пришел просто насладиться зрелищем?

— Она, ваше преосвященство. И она могла просто прийти, да. Но при этом у меня есть опыт с этой воровкой. Она очень находчивая, призрак, когда того хочет, и ее совсем не тяготит совесть. Мне будет спокойнее, если ее уберут, тогда она не ограбит вас — простите за такие слова — во время вашего визита. Я хотя бы могу заставить ее не приближаться к вам.

Джулиен был готов спорить насчет этого, как можно вежливее, но де Лорен просто улыбнулся.

— Думаю, вы зря переживаете, майор. Но не мне указывать вам, как выполнять работу. Отправляйте своих людей, если считаете это нужным. Думаю, я переживу отряды убийц, пока они буду отсутствовать.

Джулиен широко улыбнулся.

— Благодарю, ваше преосвященство.

Уильям де Лорен кивнул и задернул занавеску. Джулиен махнул двум ближайшим стражам, они нарушили построение и приблизились. Их лошади шагали вперед, а Джулиен рычал указания.

Когда два стража повернули коней в ее сторону, Виддершинс перестала разделять уверенность Женевьевы.

— Вперед! — крикнула она, схватив подругу за руку и потянув ее сквозь толпу, с которой они боролись пару мгновений назад. — Боги, поверить не могу! Какими были шансы?

— Небольшими, но в таких обстоятельствах… — сказала ей Женевьева, ее глаза остекленели.

— В толпе должны быть сотни известных воров! Почему он выделил меня?

— Хоть кто-то из той сотни выходил к краю толпы?

— Самое время указать на это!

Женевьева нервно оглянулась, как сова. Стражи двигались быстро, хоть места для их коней было мало. Толпа расступалась, людей быстро расталкивали руки, когда черно-серебряных табард не хватало, чтобы расчистить путь.

Женевьева резко выдернула руку из хватки Виддершинс.

— Они не за мной, Шинс! — закричала она, уже отделенная от подруги несколькими рядами движущихся людей. — Я буду в порядке! Беги!

— Но…

Женевьева указала на стражей, что двигались сквозь толпу быстрее, чем могла она с больной ногой.

— Беги!

Виддершинс бежала в толпе с грацией спасающегося яка, а потом успокоилась, стала быстрее обходить людей, перестав сбивать их. Стражи постепенно отставали, и Виддершинс вырвалась из толпы и побежала в ближайший переулок. Ей нужно было только убраться с их вида на пару секунд, и больше они ее не увидят.

Ольгун кричал на нее, она завернула за угол, в этот раз даже кошачьи инстинкты Виддершинс не сработали достаточно быстро. Что-то просвистело из теней переулка, врезалось в ее живот. Воровка согнулась, агония пронзила ее клинком. Она услышала эхо сдавленного крика в темном переулке, она с трудом узнала свой голос. Она оказалась на четвереньках в мусоре, выплескивала содержимое желудка.

Она с долей ужаса поняла, что тошнота смешана с кровью.

С задумчивым видом из переулка вышел Брок, беспечно размахивая молотом в руке.

— О, тебе явно плохо, Виддершинс, — отметил он, ткнув носком ботинка гадость, что из нее вылилась. — Думаю, ты что-то повредила.

— Брок… — прохрипела Виддершинс с засохшей рвотой на губах, хмурясь сквозь боль.

— Ты расстроена, Виддершинс? Говоришь как курица, — гнев исказил его лицо, он пнул жертву в живот, сила удара подняла ее с земли.

Виддершинс закричала. Живот ощущался так, словно она проглотила кружку расплавленного железа, она выплеснула рвоту с кровью, упав плечом на брусчатку. Она не могла действовать, думать, сжалась в комок от боли, задыхаясь, не было сил даже на стоны боли, сотрясающие ее грудь и горло.

— Болит, да? — продолжил спокойно Брок, лениво крутя молот. — Сильно? — он резко улыбнулся. — Сильнее, чем после двух ударов по шарикам? Чем от лестницы, упавшей на голову? Что ж, я сделаю тебе одолжение. Боль прекратится.

— Нельзя… — Виддершинс пару раз вдохнула, пытаясь сосредоточиться. — Нельзя… убить меня…

— Ох, нельзя?! Все знают, что ты делаешь, а потом думаешь, мелкая тупица! Ни у кого не возникнет сомнений, когда я скажу, что ты напала первой.

— Ольгун… — закашлялась она, прошептать не получалось.

— Ольгун? — прищурился Брок — Что еще за Ольгун? И какое мне дело, поверит ли он?

— Помоги… — он закашлялась, снова рот наполнила горечь и кровь. Виддершинс сплюнула ее, ей было плохо от металлического привкуса, окутавшего ее язык и зубы. Жидкость выплеснулась на камни красными брызгами, усеивая ботинки Брока.

— Это было грубо, сказал он ей. — Можно подумать, что тебе нет до него дела.

Виддершинс не слушала. Она дрожала, сжавшись, попыталась подавить всхлип облегчения, ощутив знакомое покалывание в воздухе вокруг себя, ощущая прикосновение божества. Боль, пылающий огонь потускнел — боль была все еще сильной, но не сдавливала. Танцевать в ближайшее время она не сможет, но она хотя бы не умрет от внутреннего кровотечения. Мышцы желудка сжались, Ольгун соединил части, что были разорваны ударами Брока. Она старалась не кривиться от ощущения движения внутри нее. Ольгун спас ее… отчасти.

Заканчивать ей придется самой.

— Брок… — снова прохрипела она.

— Да? — мило спросил крупный мужчина, подходя ближе, чтобы услышать. — Хочешь что-то сказать перед концом?

— Ты — идиот, — подавляя агонию в теле, Виддершинс ударила вверх, целясь в то же место, что хорошо сработало в прошлый раз.

Удар попал между ног мужчины с громким звоном. Виддершинс прикусила язык, чтобы не закричать. Ее кулак болел, один из пальцев онемел. У Брока под штанами был гульфик!

Брок гадко рассмеялся.

— Что-то еще? — спросил он.

Не обращая внимания на дрожь в руках, Виддершинс потянулась вперед с силой, которую Брок не ожидал, выдернула молот из пальцев и уронила на его левую ногу.

Высокий вопль Брока не заглушил треск кости.

Огромный мужчина рухнул, сжимая разбитую конечность, пока Виддершинс встала. Она пошатнулась, желудок болел, адреналин медленно пропадал из ее тела. Ольгун исцелил ее, как только мог, но без пары дней отдыха ей будет плохо.

Но пока терпимо. Ей оставалось сделать одно, пока она не отключилась, не рухнула тут. Виддершинс не была убийцей, но не могла позволить Броку снова прийти за ней, ведь он мог сделать что угодно. Ее руки дрожали от усилий, пот собирался на лбу, она подняла молот обеими руками. Ее желудок сжался, и дело было не только в ране, но она старалась игнорировать это, готовая убрать Брока из своей жизни решительным образом.

— Не двигаться!

Пальцы Виддершинс ослабели, молот упал на улицу с глухим стуком. Она побледнела и оглянулась.

Стражи с кремневыми пистолетами прошли в переулок. Первый двинулся вбок, направляя оружие на ее грудь, а другой выхватил наручники из-за пояса.

— Виддершинс, — сказал второй, темноволосый и с густой бородой, приближаясь. — По приказу майора Джулиена Бониарда ты арестована по подозрению в воровстве, — он посмотрел на дрожащий комок, каким стал Брок, — и а покушение, — довольно добавил он.

О, нет. Ни за что. Она не вернется в тюрьму. Не так, не из-за паранойи Бониарда, не из-за защиты он большого куска грязи!

— Ольгун, — начала она, глядя на пистолеты. — Думаю, это… это…

Переулок плясал, боль вспыхнула в животе, и Виддершинс рухнула без сознания на камни.

Они следили, скрытые в тенях разбитого окна, как два стража подошли и опустились у павших тел. Тяжелые оковы застегнулись на воровке.

— Эй, — мужчина рядом с ней крикнул другому. — Ей плохо. Поможешь нести ее, чтобы мы не сделали хуже.

— И что, если мы сделаем хуже? Она просто…

— Объяснишь это майору Бониарду.

Тихое ворчание.

— А этот?

— Он опасен?

— Не похоже. Он явно не с ней. Будет какое-то время забавно ходить.

— Отправим кого-то проверить его, когда унесем ее.

— Хорошо.

С заботой на уровне джентльмена второй констебль помог первому поднять Виддершинс на среднюю высоту. Медленно и осторожно они пошли от переулка к лошадям, которых оставили позади.

Еще несколько минут, чтобы убедиться, что стражи ушли, что случайные звуки затеряются в реве толпы в стороне. Только убедившись в этом, Рябой и Шрам вышли — один хромал, оба были в синяках, не заживших ранах и с занозами.

— Мы могли взять их, — возмущался Рябой, они спешили к дрожащей груде, что была их боссом.

— Убить двух стражей? Без приказов от Скрытого лорда? Не думаю…

— Но ты прав! — голос Брока был приглушен из-за мусора и земли, в нем звенела истерика. — Стоило убить их! Нужно было всех их убить!

— Ты в порядке, Брок? — спросил Шрам, опустившись, как делал констебль мгновения назад.

В ответ Брок смог подавить боль достаточно, чтобы стукнуть другого по лицу так, что его борода встала дыбом. А потом тот поднялся с земли, и Брок сказал:

— Помоги подняться, идиот.

Для этого требовались оба подельника, и даже так поднять великана было непросто, все трое пыхтели и задыхались, но, как только он поднялся, Шрам смог сам поддерживать его.

— Ты, — приказал Брок, цедя сквозь зубы. — Найди тех стражей. Они не могли уйти далеко с той мерзавкой.

— Ох… — начал Рябой.

— Я не говорю нападать на них посреди толпы! Просто проследи за ними, узнай, в какую тюрьму ее оттащили. Встретимся в гильдии, составим планы, — он уже разворачивался, почти утаскивая человека, на которого опирался. — Виддершинс не выйдет из той тюрьмы живой.