София, Анна, Мара...

6.

С весенним ласковым солнцем и хрустальным перезвоном капели на нас снизошла благодатная весть – Анна забеременела. С пробуждением природы мы словно получили надежду на рождение новой счастливой жизни. Марию с последней встречи зимним утром я не видел. Ни она, ни кошак не появлялись возле дома. Хотя и утверждать определённо я не мог, постоянно вспоминая, как за уходящей девочкой не оставалось следов на укрывшем землю снегу.

О переезде в город Анна теперь и слышать не хотела. Как только дорога освободилась от снега и слегка подсохла, мы съездили в райцентр за продуктами. Потом она уговорила меня купить у сельской пары стариков, собравшихся переехать на постоянное жительство к дочери в город, их птицу и скотину. После недолгого раздумья, я согласился. Жена порхала по дому, распевая весёлые песенки и болтая с утра до вечера. Былые страхи остались у прежней Анны. С появлением в её лоне новой жизни, она почувствовала себя приобщённой к некому таинству. И вместо того, чтобы силой увезти беременную жену подальше от места, где в давности зародилось зло, я пошёл у неё на поводу.

У старой четы, помимо кудахтающей и блеющей живности, я, взамен погибшего зимой мерина, купил отличную соловую лошадь с милой кличкой – Апрелька. Кобыла обладала упрямым норовом и грациозной статью. Самым удивительным для меня казались её роскошные белые грива и хвост, словно искусно ухоженные. Хотя я сомневался, что у недомогающих стариков, с трудом обихаживающих и кормящих весь немудрёный дворовый зооуголок, оставались силы на визаж лошади.

Незаметно отцвела черёмуха. Ели разбавляли изумрудную свежую зелень сочным малахитом. Снег в лесу сошёл, оставив серые ноздрястые ледяные корки на дне оврага, прозванного людьми – Чёртова пасть. При жизни отец частенько рассказывал всякие небылицы, случавшиеся с ним возле впадины. Овраг и впрямь отличался зловредностью. Кто бы из егерей или охотников ни пытался добраться до его дна, с тем обязательно что-нибудь приключалось. Смельчаки, решившие спуститься, срывались вниз, а потом не могли вспомнить, как опять оказывались на верху, лежащими на краю глубокой ямы. Возле него не раз ломали ноги и руки. Поэтому, наслышанные о дурной славе Чёртовой пасти, старались обойти её стороной.

Поздним вечером, когда багровая лепёшка солнца уже скатилась за частокол леса, притихшего в ожидании ночи, я оказался вдали от Анны. Столь долгая отлучка из дома случилась со мной впервые за полгода. Но в том не было моей вины. Закупив необходимую провизию, я решил наведаться в клинику. И надо же такому произойти – именно в это время бородатый кузнец Анисим Кузьмич, сложением напоминавший мне скульптуры Древнегреческих атлетов, привёз на телеге с дальнего хутора жену старшего сына. Женщина протяжно стонала, изредка хрипло вскрикивая. Она обессиленная лежала на соломе, устилавшей дно повозки, а её огромный живот, казалось, жил отдельно от хозяйки собственной жизнью, дрожа и колышась. Я остался на роды, поддавшись слёзным мольбам пожилой акушерки Силантьевны, и просительному кхеканью Кузьмича. К горькому сожалению, ребёнка спасти не удалось. До полного срока женщина не доходила около двух месяцев. Младенец родился слишком слабым. Специального оборудования для недоношенных детишек в поселковой больничке отродясь не было – местные власти всё ссылались на недостаточное финансирование бюджета.

В обратный путь мы с кузнецом тронулись одновременно, а разъехались на лесной развилке. Из его скупого рассказа я понял, что сноху в лесу возле хутора сильно напугал то ли человек, то ли зверь. Связно баба описать незнакомца не смогла, а потом в родильной горячке вовсе разум растеряла. Озабоченный неприятным осадком, оставшимся после разговора и поздним часом, я пришпорил подкованную красавицу. Дорога к угодьям проходила мимо Чёртовой пасти. Уже совсем стемнело, и лес наполнился невнятными шорохами и тревожными щёлкающими звуками. Приблизившись к оврагу, Апрелька резко всхрапнула. Её большие глаза, цвета густого гречишного меда, выпучились, стремясь выскочить из орбит. Заржав, кобыла встала на дыбы. Я кубарем свалился с неё, прокатился по земле до края ямы и, ломая сучья кустарника, полетел вниз. Обезумевшая лошадь, фыркая, рванула прочь сквозь заросли дикой малины. На дне впадины пахло сыростью, прелью и ощутимо чувствовался смрад разложения и экскрементов, словно рядом находилось логово хищника. Я несколько минут пролежал без движения, глядя вверх, на чёрнильное майское небо, с тонкой серебристой скобой полумесяца и мысленно проводя инвентаризацию организма. Мне повезло, я отделался малой кровью – расцарапанными руками и лицом и разодранной одеждой. Кряхтя, как старик, поднялся и полез вверх по крутому косогору. Подъём давался тяжко. Ухватившись за выпирающие корневища растений, я всем телом привалился к земле перевести дыхание и неожиданно провалился в искусно скрытый сухими переплетёнными стеблями и прошлогодней листвой вход в карстовую пещеру.

Я очутился на твёрдой ровной поверхности, на которой нащупал мелкие камушки и небольшие лужицы воды. Стояла кромешная тьма. Откуда-то поступал слабый приток свежего воздуха, и внутри оказалось гораздо прохладнее. Я не знал, как высоко свод лаза, поэтому вставал на ноги осторожно, с поднятыми над головой руками. На удивление, я выпрямился в полный рост. Похлопав себя по бокам, я вздохнул с облегчением – маленький электрический фонарик не выпал из кармана ветровки во время пикирования с лошади и кувырков по склону оврага. Рассеянный луч искусственного света выхватил из темноты фрагменты окружающего. Я стоял в небольшом достаточно высоком гроте, из потолка которого торчали корни деревьев. Пройдя немного вперёд, я увидел, что помещение разветвляется на несколько туннелей. Некоторые из них были слишком узки, чтобы протиснуться человеку. Я выбрал самый свободный проход и двинулся внутрь рукава. Продвигаясь, я постепенно всё ниже пригибался к полу, пока в конце концов мне не пришлось поползти на коленях, местами подныривая под выступы на потолке, похожие на клыки огромного животного. В абсолютной тишине слышалось только моё хриплое дыхание и шуршание одежды. Так я передвигался достаточно долго, и для экономии периодически гасил единственный источник света, опасаясь, что батареи разрядятся не вовремя. Наконец, лаз сузился настолько, что я был вынужден ползти по-пластунски. Испытывая первые признаки клаустрофобии, я начал впадать в панику из-за боязни застрять в тесной кишке туннеля, только неожиданно ход оборвался пустотой. Я всунул туда голову, включил фонарь и в слабом освещении разглядел, что добрался до просторной пещеры. Я ужом протиснулся в щель, встал и, наконец, почувствовал себя человеком прямоходящим. Мощности луча не хватало осветить естественную залу от одной стены до другой. Причудливые кальцитовые образования спускались с потолка и вырастали из пола. Осторожно обходя гротескные скульптуры, созданные природой, я ступил на середину помещения. В центре лежал огромный плоский камень, формой напоминающий стол. По бокам он был разрисован непонятными символами и схематическими рисунками животных и людей. В кем-то определённом порядке на нём стояли толстые чёрные свечи, сосуды с тёмной густой жидкостью, напомнившей мне венозную кровь. Лежали небольшие букетики трав и пряди волос различной длинны и цвета, перевязанные чёрными атласными лентами. Я подошёл ближе и увидел чётки и ожерелья из мелких косточек – фаланг человеческих пальцев и черепа, пугающие провалами глазниц. Но главное – внутри пентаграммы, нарисованной сажей в центре каменной столешницы, лежали гримуары моих покойных бабок. Ни секунды не раздумывая, я схватил фолианты, движимый одной мыслью – уничтожить дьявольские труды. Надо было убираться из пещеры, пока не заявилась хозяйка. Я сразу понял, что случайно обнаружил тайный схрон Марии или, Бог знает, кем она стала теперь. Плохо ориентируясь в подземном пространстве, я потерял отверстие лаза, через который попал туда. Передвигаясь по периметру стен, мне удалось обнаружить шкуродёр* (сленг) – очень узкий лаз, при движении по которому человеку приходится тереться одеждой о стены или свод), оказавшийся не слишком длинным – с десяток метров вверх. Извиваясь, как гусеница, я полез по нему на поверхность.

Ночная мгла к рассвету растеряла насыщенность цвета и стала пепельно-серой. Густой туман клубился над землёй, обещая жаркий погожий денёк. Я вдохнув полной грудью сладостный воздух леса и огляделся вокруг. К моему изумлению, выход оказался в непосредственной близости от усадьбы. Подхватив с земли книги, я бросился к дому. Навстречу мне в пелене тумана двигалось нечто огромное. Сердце от внезапного ужаса перепрыгнуло в район солнечного сплетения и бешено забухало там, а во рту появился кислый привкус. Раньше за чтением книг о чудовищах и маньяках, я всегда поражался глупости главных героев, которые вместо того, чтобы удирать со всех ног, наоборот лезли на рожон с дурацким вопросом «кто тут?». А теперь сам вместо того, чтобы бежать, остановился и, храбрясь, как можно грубее выкрикнул: «Кто здесь?» Тёмная махина, тяжело ступая, приближалась ближе. Время, казалось, остановилось вместе со мной. И тут… раздалось знакомое фырканье, белёсый занавес тумана раздвинулся, и появилась Апрелька. Я радостно бросился к кобыле и, обняв за шею, поцеловал её бархатистую, влажную от росы морду. Потом я взял перепуганную, косящую глазом и подрагивающую шкурой лошадь под уздцы и с ласковыми уговорами повел к дому.

В окнах света не было, и я мысленно молился, чтобы с Анной ничего плохого не произошло в моё отсутствие. Дверь в сени оказалась распахнута настежь, и я понял, что молитвы были напрасны. Мне с порога стало ясно – беда пришла в дом. Во всех помещениях царил жуткий беспорядок, словно кто-то разбросал вещи нарочно, из озорства. Следов борьбы я не нашёл, только на кровати в спальне, на белизне постеленной простыни темнело крошечное пятнышко запёкшейся крови.