Собрание сочинений. Комната с заколоченными ставнями

I

Если справедливо утверждение, что человеку всегда суждено жить с таким чувством, будто он стоит на краю пропасти, то большинству людей в критические моменты жизни свойственно испытывать нечто вроде прозрения — когда таинственные и бездонные глубины, лежащие за пределами маленького людского мира, вдруг становятся близкими и доступными. Это значит, что вы вкусили от источника беспредельного знания, что редко кому удается; но подобное соприкосновение с неведомым не проходит бесследно, наполняя ужасом сердца даже самых отважных. Разве может кто-то из ныне живущих доподлинно знать, как появился человек и каково его место в этом мире, или с достаточной долей уверенности утверждать, что человечеству уготован бесславный конец?

Есть ужасы, которые посещают нас во сне и наполняют мир наших грез, — ужасы, которые на самом деле порождены всего лишь окружающей нас повседневностью. В последнее время меня неотвязно преследуют видения иных миров, и я уже не берусь категорически утверждать, что все это не более чем обычные галлюцинации. Но так было не всегда. Все изменилось в тот самый миг, когда я впервые повстречал Амоса Пайпера.

Меня зовут Натаниэль Кори. Более пятидесяти лет своей жизни я посвятил психоаналитике. Я являюсь автором одного учебника и множества статей по этой дисциплине. После учебы в Вене я долго практиковал в Бостоне, но десять лет назад оставил тамошнюю практику и переехал в небольшой университетский городок Аркхем, расположенный в глубине Массачусетса. У меня хорошая профессиональная репутация, которую, впрочем, описываемые ниже события могут поставить под сомнение, чего я, признаться, весьма опасаюсь. Как бы то ни было, я надеюсь, что это явится не единственным и далеко не самым важным следствием публикации моих заметок.

Неясное гнетущее предчувствие заставляет меня сесть и подробно описать самую интересную и одновременно самую спорную проблему из всех, с какими мне довелось столкнуться за многие годы практики. Не в моих правилах делать всеобщим достоянием сведения, касающиеся пациентов. Но в силу особых обстоятельств я вынужден нарушить это правило и изложить несколько конкретных фактов из истории болезни Амоса Пайпера. Эти факты в свете иных, внешне никак не связанных с ними событий могут приобрести для многих людей гораздо большую значимость, чем даже для меня в момент моего первого знакомства с ними. Есть силы разума, которых мы не различаем во тьме, но, возможно, существуют и силы тьмы, которых не способен воспринять наш разум. И это отнюдь не ведьмы и колдуны, духи и гоблины или подобные им порождения фантазии представителей примитивных культур, а силы несравнимо более могучие и страшные, выходящие далеко за рамки нашего понимания.

Имя Амоса Пайпера должно быть знакомо тем, кто интересуется вопросом происхождения человека. Они, возможно, помнят сборник докладов по антропологии, опубликованный около десяти лет назад и снабженный его комментариями. Моя первая встреча с Амосом Пайпером произошла в 1933 году. В сопровождении своей сестры Абигейл он появился в моем кабинете. Это был высокий мужчина довольно приятной наружности, производивший впечатление некогда очень полного, но за короткое время сильно потерявшего в весе человека. Случай был действительно интересным и на первый взгляд требовал не столько психиатрического, сколько общего медицинского обследования. Однако из пояснений его сестры я понял, что все врачи, к которым они ранее обращались, сходились во мнении, что его болезнь протекает в сфере ментальной и находится вне их компетенции. И несколько моих коллег рекомендовали меня в качестве консультанта-психоаналитика.

Пока Амос Пайпер готовился в приемной, его сестра в нескольких словах обрисовала мне ситуацию. Пайпер оказался жертвой устрашающих галлюцинаций, которые, стоило ему закрыть глаза — будь то днем или ночью, — сразу же начинали его преследовать. Он лишился сна и сильно сбавил в весе, что не могло не вызвать беспокойства у его близких. Мисс Пайпер также упомянула, что три года тому назад во время посещения театра ее брат неожиданно — скорее всего, на нервной почве — впал в коматозное состояние, от последствий которого окончательно избавился лишь около месяца назад, а спустя еще неделю начали появляться галлюцинации. Мисс Пайпер предполагала, что существует некая логическая связь между прошлой болезнью ее брата и постигшим его новым несчастьем. Лекарства на некоторое время возвращали сон, но и они не могли избавить его от видений, которые внушали доктору Пайперу такой ужас, что он не решался даже говорить о них.

Мисс Пайпер откровенно отвечала на все мои вопросы, но этих сведений было явно недостаточно для реальной оценки состояния ее брата. Она заверила, что у Амоса никогда не было приступов ярости, но он часто бывал рассеянным и отрешенным от мира сего, причем грань эта просматривалась совершенно четко, и порой он напоминал улитку, отгородившуюся от окружающих стенками своей раковины.

Вскоре мисс Пайпер удалилась, и я взглянул на вошедшего пациента. Он сел возле стола, глаза его были широко открыты и излучали какую-то гипнотическую энергию — мне показалось, что удерживать их открытыми стоило ему огромного усилия воли; белки были налиты кровью, а зрачки затуманены. Он пребывал в возбужденном состоянии и начал немедленно извиняться за свой визит ко мне, за решительную настойчивость своей сестры, которую он не разделял, понимая, что помочь ему не было никакой возможности.

Я осторожно заметил, что мисс Абигейл вкратце уже описала его проблему, и попытался несколько успокоить его. Я говорил так, как это бывает необходимо в подобных случаях. Пайпер слушал с подобающим уважением, очевидно начиная поддаваться моим уговорам, и, когда я наконец спросил его, почему он не спит, он без колебаний ответил, что боится.

— Как только я смыкаю веки, передо мною возникают видения страшных геометрических фигур и рисунков; появляется туманное свечение, а затем — огромные и страшные существа, каких нормальному человеку и вообразить-то невозможно. Но самым чудовищным является то, что они разумны, хотя разум их бесконечно далек от нашего понимания.

Я попросил его подробнее описать этих существ, но с этим возникли трудности: его описание получилось очень неопределенным, хотя и весьма впечатляющим. Ни одно из этих существ как будто не имело четкой формы, за исключением, пожалуй, морщинистых конусообразных созданий то ли растительного, то ли животного происхождения. Он так живо и непосредственно рассказывал о преследующих его галлюцинациях, что я невольно проникся его волнением. Когда я упомянул о его прошлой болезни, он стал говорить свободнее, но при этом то и дело повторялся, путался и как бы предоставлял мне самому выстраивать по порядку хаотическое нагромождение его мыслей.

Это несчастье произошло с ним на сорок девятом году жизни, когда, находясь в театре на премьере моэмовского «Письма»,[28] он в середине второго акта внезапно потерял сознание. Его перенесли в служебное помещение, где попытались привести в чувство, а затем в карете медицинской помощи доставили домой, и там в течение нескольких часов подряд над ним безуспешно бились врачи. В конечном счете Пайпер был госпитализирован. Коматозное состояние продолжалось три дня, после чего сознание вернулось к нему.

С первых же минут стало заметно, что он несколько «не в себе» — личность его подверглась неожиданно глубокой трансформации. Врачи, наблюдавшие за ним, сходились во мнении, что это был приступ паралича, но симптомы, прямо подтверждающие диагноз, выявлены не были. Заболевание оказалось настолько серьезным, что некоторые вполне элементарные операции давались ему с огромным трудом. В его общем физическом состоянии не было отмечено серьезных нарушений, органы артикуляции в целом работали нормально, но в то же время движения, когда он пытался взять какой-либо предмет, больше напоминали крабьи; кроме того, ему вновь приходилось учиться ходить и говорить. Вместо звуков у него получалось нечто напоминающее свист, при этом было заметно, что он очень обеспокоен своей неспособностью вступить в контакт с окружающими. Однако его интеллектуальные способности серьезно не пострадали, свидетельством чему может служить тот факт, что он смог всего за неделю восстановить утраченные навыки.

Гораздо хуже обстояли дела с его памятью. Здесь были сплошные пробелы. Он не узнавал сестру, коллег по университету, город, в котором жил, и почти ничего не помнил о Соединенных Штатах. Таким образом, его нужно было учить всему заново. При этом Пайперу потребовалось менее месяца, для того чтобы овладеть всеми необходимыми знаниями об окружающем мире, демонстрируя при этом воистину феноменальные способности. Особенно впечатляла скорость, с какой он усваивал огромные объемы информации, хотя до приступа он не мог похвастаться столь же великолепной памятью.

Только три года спустя, уже оправившись от своей «болезни», Пайпер осознал в полной мере всю странность своего тогдашнего поведения, определив его как «нечто необъяснимое». В тот период он оставил работу в Мискатоникском университете и увлекся путешествиями, воспоминания о которых, однако, полностью изгладились из его памяти после окончательного «исцеления». Он побывал в самых удаленных уголках планеты — в Аравийской пустыне, на просторах Внутренней Монголии,[29] за Полярным кругом, на многих островах Полинезии, включая Маркизские, в горной стране инков[30] и во многих других местах. По выздоровлении он не помнил, чем занимался во время своих путешествий; мало что могли подсказать и немногие сувениры, которые были обнаружены в его багаже. В большинстве своем они представляли собой сколки камней с иероглифическими письменами на них, которые являются атрибутом коллекции чуть ли не каждого путешественника, возвращающегося из дальних странствий.

Во время коротких передышек между поездками он быстро и много читал, посещая крупнейшие библиотеки мира. Начав с библиотеки Мискатоникского университета, известной своим богатым собранием редких старинных книг, он позднее добрался аж до Каирской библиотеки в Египте. Большую же часть свободного времени он проводил в библиотеке Британского музея и Национальной библиотеке Франции, не говоря уже о многочисленных частных книжных собраниях, куда обращался за консультациями по тому или иному вопросу.

Записи, которые он вел, свидетельствовали о том, что круг его чтения составляли исключительно древние манускрипты, о многих из которых до своей болезни он не имел ни малейшего представления. Среди них были, к примеру, «Пнакотикские рукописи», «Некрономикон» безумного араба Абдула Альхазреда, «Невыразимые культы» фон Юнцта, «Культы гулей» графа д'Эрлетта, «Загадочные черви» Людвига Принна, «Текст Р'льеха», «Семь сокровенных книг Хсана», «Песни Дхола», «Книга из слоновой кости», «Записки Челено» и ряд других; причем многое из того, что он читал, сохранилось только в отрывках, которые были разбросаны по разным частям света. Порядок его занятий в каждой библиотеке был неизменен — сначала легенды, книги о сверхъестественном, затем книги по истории и антропологии. Это не могло не наводить на мысль о том, что Пайпер интересовался историей человечества с незапамятных времен и искал сведения об этом в книгах, содержащих учения оккультного свойства.

Замечу, что во время своих путешествий он общался с людьми, которых прежде не знал. Встречи эти происходили как бы по заранее намеченной схеме. Люди эти были одинаковых с ним убеждений, занимались странными научными изысканиями и преподавали в колледжах либо университетах. Впоследствии, общаясь с ними по телефону, Пайпер выяснил, что все они пережили недуг, во многом схожий с его собственным.

Подобный образ жизни ни в коей мере не был свойствен Пайперу до начала болезни. Путешествия длились долгих три года. Два месяца на Понапе,[31] месяц в Ангкор-Вате,[32] три месяца в Антарктике, конференция в Париже и короткие приезды в Аркхем на отдых — в таком режиме прошли эти три года, предшествовавшие полному выздоровлению, за которым, однако, вновь последовала болезнь, стершая из его памяти все события последнего трехлетия и породившая в нем тот самый страх, когда, едва закрыв глаза, он начинал видеть картины самого невероятного и жуткого свойства.

II

Мне потребовались три встречи с Амосом Пайпером, чтобы на основании его рассказов получить более-менее отчетливое представление о характере видений, которые постоянно его преследовали, лишив покоя и сна. Как правило, видения эти походили одно на другое, но все они были фрагментарны и отрывочны, что, впрочем, ничуть не умаляло их значения. Чаще всего Пайпер видел картину одного и того же места. Я попытаюсь в точности воспроизвести то, что он мне рассказал.

Таковы были галлюцинации, постоянно преследовавшие Пайпера. На самом деле это был один и тот же повторяющийся сон — отдельные, обрывочные видения, которые изо дня в день обрастали дополнительными деталями и в результате приняли логически завершенный вид. По возвращении в свое нормальное состояние у него первое время наблюдались реакции, сходные с теми, что наблюдались в начальный период болезни, — он пытался разговаривать жестами и брать предметы таким образом, как будто вместо рук у него были клешни. Примечательно, что эти реакции имели место сразу после выздоровления, еще до того, как у Пайпера начали появляться галлюцинации, и, следовательно, не могут быть объяснены их воздействием.

Другой поведанный им сон являлся логическим продолжением предыдущего. Пайпер снова находился в помещении гигантской библиотеки, заключенный в конусообразном теле, и вел беседу со старшим контролером, расспрашивая его о Великой Расе.

Видения Пайпера, с каждым разом ужасавшие его все более, существовали в двух основных планах, один из которых был связан с Землей, а другой — с далекой планетой на орбите умирающей звезды. Еще одна тема, звучавшая несколько раз в его рассказах, была связана с огромной круглой комнатой в самом низу гигантской башни, в которую он якобы однажды попал. В комнате находилась машина, испускавшая бледный и неровный голубой свет, отчасти напоминавший электрический. Отдельные ее детали соединялись между собой каким-то непонятным образом, без помощи проводов. Когда пульсация света на машине усиливалась, то находившееся на столе перед ней конусообразное существо впадало в состояние комы, в котором и пребывало некоторое время, пока не исчезал свет и не прекращался гул машины. Затем конус приходил в себя, и немедленно начиналась вакханалия свистящих и щелкающих звуков. Пайпер понимал их речь и на основании услышанного сделал вывод, что в каждом таком случае он был свидетелем возвращения представителя Великой Расы и отправки назад его «дублера». Суть сообщений сводилась во всех случаях к одному — доклад в сжатой форме о событиях в далеких мирах. В одном из случаев представитель вернулся с Земли, где в течение пяти лет пребывал в облике английского антрополога и будто бы обнаружил несколько мест, где затаились до поры до времени приспешники Властителей Древности. Некоторых из них удалось уничтожить — к примеру, на каком-то острове недалеко от Понапе в Тихом океане, на рифе Дьявола вблизи Инсмута или в горной расселине и озере близ Мачу-Пикчу,[33] — но остальные, хоть и разобщенные, пока еще были живы. Сами же Властители Древности, оставшиеся на Земле, находились в заточении под пятиконечной звездой — знаком Богов Седой Старины. Среди планет, о которых сообщалось как о потенциально возможном прибежище Великой Расы, Земля занимала одно из первых мест, несмотря даже на угрозу ядерного конфликта.

Со слов Пайпера можно было заключить, что Великая Раса готовилась к очередной миграции на далекую планету или звезду и что безлюдные места зеленой планеты — ее полярные снега и песчаные пустыни — казались ей раем по сравнению с нынешним обиталищем. В целом видения Пайпера были единообразны: здание из огромных базальтовых блоков, нескончаемый труд странных существ, не нуждающихся во сне, ощущение себя пленником чуждой расы, а по пробуждении — всепоглощающий страх, от которого он никак не мог избавиться.

В медицинском заключении я отметил у Пайпера серьезные нарушения психики, неспособность соотносить сон и реальность, вымысел и действительность. Впрочем, я не был полностью удовлетворен сделанными выводами. А насколько я был прав, поставив под вопрос свои соображения, мне предстояло вскоре узнать.

III

Амос Пайпер был моим пациентом только три недели. За этот период я мог лишь констатировать ухудшение его состояния. Галлюцинации или то, что я считал таковыми, начали развиваться в направлении параноидальной шизофрении. Подобное развитие болезни максимально проявило себя в письме Пайпера ко мне, переданном с посыльным. Вероятно, оно писалось в большой спешке.

По прочтении сего меня не очень удивило сообщение мисс Абигейл Пайпер о том, что вскоре после отправки этого письма ее брат снова впал в коматозное состояние. Я тотчас же поспешил домой к Пайперу — и увидел своего пациента встречающим меня у дверей. Но это был совершенно другой человек. Он демонстрировал передо мной такую самоуверенность, какой я не замечал в нем с самого начала нашего знакомства. Он заявил, что наконец-то справился со своей болезнью, что видения исчезли и он может теперь спокойно спать и ничто его отныне не тревожит. Я все больше убеждался в том, что дело шло на поправку. Однако меня по-прежнему смущало одно обстоятельство: почему, если верить записке мисс Пайпер, момент исцеления совпал с новым приступом комы. Исцеление это выглядело еще более удивительным на фоне все увеличивающихся страхов, галлюцинаций, усиливающейся нервозности и, наконец, его последнего письма, свидетельствовавшего о том, что он был уже близок к полной потере рассудка.

Я был рад его исцелению и поздравил его с этим событием. Он принял мои поздравления со слабой улыбкой, а затем, сославшись на занятость, начал прощаться. Я пообещал навестить его где-нибудь через неделю-другую для того, чтобы справиться о состоянии его здоровья — на предмет появления прежних симптомов болезни.

Десять дней спустя я побывал у него в последний раз. Он был приветлив и любезен. Мисс Абигейл Пайпер тоже присутствовала при нашем разговоре; выглядела она немного странной, но ни на что не жаловалась. Пайпера больше не мучили сны и видения, и он мог откровенно говорить о своем «заболевании»; при этом он начисто отрицал возможность каких-либо «переселений» и «перемещений» сознания и советовал мне выбросить из головы эти мысли с настойчивостью, какой я ранее не мог в нем предполагать. Мы провели за весьма оживленной беседой целый час, и я покинул его дом с одним убеждением: больной Пайпер, разумеется, был человеком незаурядных способностей, но «выздоровевший» Пайпер обладал прямо-таки феноменальным интеллектом, намного превосходя в этом плане меня самого.

Во время визита он удивил меня своим заявлением о том, что собирается в экспедицию, направляющуюся в Аравийскую пустыню. Тогда мне и в голову не пришло соотнести его планы с тем, о чем он мне рассказывал ранее. Но последующие события заставили меня это сделать.

Спустя двое суток, среди ночи, в моем кабинете была совершена кража. Исчезли все бумаги, связанные с Амосом Пайпером. К счастью, в свое время я успел сделать копии всех документов, в том числе и письма, которое тоже исчезло. До этих бумаг, как мне казалось, никому не было дела, кроме разве что самого Пайпера. Однако Пайпер ныне был в здравом уме, и посему найти рациональное объяснение этой странной краже было делом чрезвычайно затруднительным. Вдобавок ко всему, я узнал, что Пайпер должен был отправиться в экспедицию уже на следующий день, что, впрочем, не могло помешать ему выступить в роли орудия (я употребляю слово «орудие» намеренно) этого, на первый взгляд нелепого, преступления.

Но для выздоровевшего Пайпера эти бумаги вряд ли представляли какую-то ценность. С другой стороны, вновь заболевший Пайпер вполне мог желать того, чтобы бумаги были уничтожены. Не произошел ли и впрямь вторичный перенос сознания, с той только разницей, что новый пришелец был уже ранее знаком с образом мыслей и действиями обычного человека и ему не было нужды овладевать этими навыками с самого начала? Как бы то ни было, я решил провести свое собственное расследование и найти ответы на поставленные в письме вопросы. Я планировал потратить на это неделю, от силы две, а потратил месяцы и к концу года пребывал в еще большей растерянности, чем прежде. Более того, я находился на краю той же пропасти, которая так страшила Пайпера.

В 1928 году в районе Инсмута действительно произошло что-то необычайное — не зря же эти события привлекли столь пристальное внимание властей. Об этом ходили только слухи — о каких-то похожих на лягушек людей, якобы прибывших туда с острова Понапе, но никаких официально признанных версий не существовало. Не так давно в храме Ангкор-Ват были сделаны какие-то потрясающие воображение открытия, указывающие на связь культур полинезийцев и североамериканских индейцев. Также не стали до сих пор достоянием гласности открытия, совершенные экспедицией Мискатоникского университета в Хребтах Безумия.

Существуют десятки подобных фактов, окутанных покровом молчания и неизвестности. А книги — те самые запретные книги, о которых упоминал Пайпер и которые я просмотрел в библиотеке Мискатоникского университета, — действительно содержали в себе информацию, во многом схожую с его «безумными» рассуждениями. Все это невольно наводило на мысль, что где-то и впрямь существует раса, далеко превосходящая нас по уровню развития — назовем ее Расой Богов или Великой Расой, какая разница! — которая может посылать сознания путешествовать во времени и пространстве. Если это принять на веру, то можно действительно предположить, что сознание Пайпера повторно было заменено другим, дабы на сей раз уже окончательно стереть в нем всякое воспоминание о пребывании среди Великой Расы.

Но самые интересные факты стали всплывать на свет только недавно. Я взял на себя труд ознакомиться с составом участников экспедиции, к которой примкнул Пайпер. Среди них были английский антрополог, палеонтолог-француз, философ-китаец, известный египтолог и много других. Но всех их объединяло одно — за последнее десятилетие все они так или иначе пережили процедуру «замены сознания» подобно Пайперу.

И где-то на дальней границе Аравийской пустыни они все разом исчезли с лица Земли.

Вполне возможно, что проводимое мною расследование могло встревожить представителей Великой Расы. Вчера ко мне в клинику приходил человек — его взгляд напоминал взгляд Пайпера, когда я видел его в последний раз: та же надменность, самоуверенность, плохо скрываемое чувство собственного превосходства… Я также отметил — и это заставило меня мысленно содрогнуться — странно неловкие движения его рук. Прошлой ночью я увидел его вновь прогуливающимся под фонарем близ моего дома. Затем еще раз этим утром — слежка была слишком уж откровенной для того, чтобы жертва ее не заметила…

А сейчас я вижу, как он переходит через улицу, направляясь к двери моего дома…

Разбросанные в беспорядке страницы данной рукописи были обнаружены на полу кабинета доктора Натаниэля Кори, когда, встревоженная шумом за дверью, медсестра была вынуждена вызвать полицию. Ворвавшись в кабинет, стражи порядка стали свидетелями следующей картины: доктор Кори и неизвестный пациент стояли на коленях и тщетно старались передвинуть разбросанные по полу листки бумаги в сторону горящего камина.

Казалось, они не могли захватить листы пальцами и вместо этого толкали их вперед неуклюжими движениями, напоминающими движения краба. Не обращая никакого внимания на полицейских, они продолжали в сумасшедшей спешке двигать по полу распавшиеся страницы рукописи. Никто из них не мог вразумительно ответить на вопросы полицейских и прибывших вслед за ними врачей. От них вообще не удалось добиться сколько-нибудь связной речи.

Тщательное обследование обоих выявило у них полнейшую трансформацию личности, после чего они были отправлены на длительное лечение в Институт Ларкина — знаменитую частную лечебницу для умалишенных…