Соавторство

Глава 3. Холод

Холод был чертовским. И глинтвейн был холодным, а вот руки – горячими. Руки и голова. Всё наоборот. Всё всегда наоборот. Не так, как надо. Теа подогрела чашку в микроволновке. Так-то лучше. Всё всегда можно улучшить, и это примиряло её с действительностью. Она выпила глинтвейн, боль в горле чуть поутихла. Осталось лишь саднящее поскрёбывание, которое очень скоро снова превратится в боль.

Одевшись, Теа вышла на улицу. Больше всего ей хотелось остаться в кровати, под тёплым мягким одеялом, и, обмотав горло шерстяным шарфом, поспать. Но нужно было забрать заказ, иначе его аннулируют как не полученный в срок, и купить еды, иначе организм совсем ослабнет. Поэтому Теа ехала в троллейбусе, таком привычном ей троллейбусе номер три, держась за поручень и бездумно смотря в окно. Мимо проплыла площадь Свободы. Горло вернулось в прежнее состояние, и Теа сунула в рот очередной леденец, обещающий помочь. На конечной остановке она вышла. «Каубамайя» распахнул перед ней свои двери.

Теа проплелась мимо витрин с новинками женской моды и осеннего макияжа, обуви и техники, пиджаков и посуды, и к тому времени, как она нашла нужный отдел, ноги Теа уже почти заплетались.

– Добрый день. Номер вашего заказа? – спросил паренёк в жёлтой футболке с бейджиком «Стажёр».

Теа назвала номер. Пальцы парня застучали по клавиатуре, он вгляделся в монитор.

– Фамилия?

– Армас, – бросила она, показывая ID-карту. Кажется, у неё опять поднималась температура.

Парень кивнул, затем перед ней появилась коробка, запечатанная скотчем. Сотрудник подумал немного, потом вскрыл коробку ножом. Снова задумался. Посмотрел на Теа.

– Проверьте целостность товаров, – промямлил стажёр, предварительно сверившись с бумажкой. Думал, она не заметит.

Теа проверила. Целостность была. Если не у её жизни, то хотя бы у товаров.

– Прекрасно, – обрадовался парень. – Распишитесь здесь.

«Прекраснее не бывает», – подумала Теа и расписалась. Забрала заказ и поплелась в продуктовый «Гурмэ». Только потому, что он был рядом. Идти куда-то ещё не хотелось.

Побросав в тележку лимонов, мёда, каких-то шипучих витаминов, бутылку воды, бутылку вина, влажные салфетки, замороженные котлеты, лазанью для приготовления в микроволновой печи и пакетик конфет, Теа устало побрела на кассу. Перерыв между приёмом леденцов от боли в горле якобы должен был составлять два часа, но ждать она не могла. Положив на язык целых две круглые таблетки, она поняла, что это тоже не поможет. Никогда не помогало, но она продолжала упорно их покупать и принимать. Боль стихала минут на десять, затем возвращалась. Ничего, дома она с этим разберётся.

К тому времени, как все товары были пробиты и оплачены, Теа уже пожалела, что вообще вышла на улицу. Температура совершенно точно поднялась. К тому же у неё не хватило денег, и конфеты пришлось оставить. По-хорошему, оставить надо было вино, но на такую дерзость она не решилась. С видом умирающей Теа складывала продукты в бело-оранжевый пакет и старалась поменьше глотать. Ещё чуть-чуть, и она будет заваривать лимонный чай с мёдом, а потом добавит к этому витаминов. И ей сразу станет лучше.

Теа взяла пакет в руку и направилась к выходу из магазина. У самых дверей ручка у пакета оборвалась, и только чудом Теа успела подхватить его снизу, не давая продуктам посыпаться на пол. Какой-то мужчина, стоявший на выходе из продуктового, внимательно посмотрел на неё, и Теа стало не по себе. Лучше бы она осталась дома. Чёртова простуда. Чёртов заказ. Чёртов магазин. Чёртов пакет. И чёртов маньяк, таращившийся на неё. Хотя насчёт маньяков Теа всегда ошибалась – она и сама привыкла, что видит их в каждом мало-мальски подозрительном мужчине.

Теа постояла на остановке, поджидая свой троллейбус. Через семь минут подошла тройка, почему-то оказавшаяся не такой тёплой, как та, на которой Теа приехала. Теперь ей, в довершение ко всему, предстояло ехать в холодной жестяной коробке. Разумеется, это поспособствует её скорейшему выздоровлению. Выезжая на бульвар и смотря в окно на задней площадке, Теа увидела, что на троллейбусную остановку подошла ещё одна тройка, и в груди у неё что-то неприятно ёкнуло, когда она заметила, что в следующий троллейбус входит мужчина, стоявший на выходе из «Гурмэ». Хотя почему нет? Здесь ходит-то всего два троллейбуса. Некоторым подходят оба. Ничего такого в этом нет, и хватит выдумать, рассердилась на себя Теа. Отвернулась и стала смотреть в салон, проклиная этот день и свою простуду. Но неприятное чувство почему-то не исчезло.

Вскоре мимо снова проплыл Монумент, который вечно фотографируют туристы, хотя лично Теа ничего такого архитектурно примечательного в нём не видела. Крест и крест. Только что высокий.

«Тише, тише», – услышала Теа примерно получасом позже, и это значило только одно: ей надо делать совершенно противоположное, чтобы выжить.

И ведь она, выйдя на своей «Тихасэ», несколько раз оборачивалась по пути домой, уверенная, что за ней следует тот маньяк, пялившийся на неё у магазина и севший в следующий за ней троллейбус. И каждый раз испытывала разочарование, никого не увидев. Не то чтобы ей хотелось, чтобы её кто-то преследовал, но каждый раз убеждаться в своей паранойе было немного неприятно. Теа шла, держа подмышкой коробку с заказом и в руке – завязанный узлом пакет. Было неудобно, но покупать там, на месте, новый взамен почти сразу же порвавшегося или, тем более, вступать в её состоянии в какие-то препирательства с кассиром ей не хотелось, поэтому она сжимала полиэтиленовый узел замёрзшей ладонью, радуясь, что хотя бы не оторвалось дно – тогда обойтись малыми потерями не удалось бы. Дверь в подъезд не магнитилась уже несколько дней, ошалев от внезапного мороза, так что спокойно открывалась движением руки на себя. Добравшись до квартиры, Теа поставила пакет и коробку на пол, чтобы выудить из недр куртки ключ и открыть дверь. Ледяные пальцы натыкались на монетки, фантики от конфет, старую жвачку, но только не на ключ. Обнаружился он лишь в самом последнем кармане, который Теа решила проверить, уже паникуя. Вздох облегчения вырвался из её лёгких, и она закашлялась. Кашель больно резанул по истерзанному горлу, мечтающему о тёплом чае с мёдом и лимоном, и Теа резко повернула ключ в замочной скважине. Хотя ей казалось, что прошла чуть ли не вечность, она не так долго стояла, обыскивая карманы и сгорбившись, представляя дальнейшее, если ключ так и не найдётся; если уж на то пошло, времени, потраченного на поиски, ни на что серьёзное никому бы не хватило.

Но ему хватило. Мужчине, разглядывающему Теа со ее порванным пакетом у магазина, следующему за ней до самого дома, так и не попавшему в её поле зрения, этого времени вполне хватило. И если это время взвесили бы на ювелирных весах, оно бы с точностью совпало с тем, которое требовалось ему. Требовалось, чтобы немного выждать, а затем бесшумно подняться за Теа по ступенькам и встать за её спиной.

Ключ совершил два оборота и замер, затем вновь оказался на свободе. Теа открыла дверь, наклонилась за коробкой и пакетом, почувствовала чьё-то присутствие сзади, мгновенно испугалась – но поздно. Слишком поздно для всего.

Соседи недолюбливали не работавшую, ленивую и при этом каким-то образом удающуюся оставаться обеспеченной Теа; поговаривали всякое, но самой популярной была версия о том, что ей на голову свалилось наследство, и она решила, что теперь не ровня им всем; что квартира её увешана старинными гобеленами и уставлена новейшей техникой, а она только обматывается постоянно шарфом и даже не здоровается – знает. Знает, что они её ненавидят. Всё это было не совсем правдой, но не помогли они ей не из-за этого: их просто-напросто не было на месте. Никто не слышал её сдавленных воплей, не видел того, кто толкал её в спину, подхватывал коробку с пакетом, швырял её вслед за ней и захлопывал дверь в её квартиру, оставаясь там наедине с ней и её хрипами, никто не счёл всё это подозрительным – просто потому, что никого и не было. Для всех них, как для всяких приличных людей, сейчас был разгар рабочего дня, так что они были вне досягаемости Теа и её проблем. Может быть, к счастью для них.

Он знал, что их нет. Проверил. И он знал, как ей страшно.

Теа отлепилась от стены и стала отступать назад. Её убежище стало её ловушкой. Дверь загораживал маньяк из магазина, окно – слишком высоко. Пока Теа лихорадочно думала, что же ей делать, тело среагировало быстрее – рванулось на кухню, к ножам, к хоть какой-то защите. Правда, на обмороженную лазанью, выпавшую из мёртвого пакета, растерявшего все свои внутренности, оно среагировать не успело. Теа почти встретилась головой с паркетом, но удержала равновесие. Не удержала всё остальное: обжигающее желание жить, стремление защищаться до последнего, надежду на кухонные ножи – всё это затесалось где-то между лимонами и разбитой винной бутылкой на полу, заползло в желтоватую лужу двухлетней выдержки, постыдно спряталось. Остался лишь ослепляющий, вбивающий прямо в голову раскалённый гвоздь, неизмеримый страх. Теа беспомощно пятилась, видя, что мужчина приближается к ней, подумала – господи, я ведь так и не написала завещания, кому теперь достанется всё это, всё то, что я не заслужила и что не может мне сейчас помочь. Зачем мне всё это, если оно сейчас абсолютно бессмысленно. Теа потянулась за ножом, но мужчина её опередил. Рука её, тонкая как спичка, с готовностью рванулась от подставки к нему; если бы он сжал чуть сильнее, наверное, сломал бы ей запястье. Она закричала, но из горла вырвался лишь какой-то грязный, глуховатый хрип. Она и забыла, как у неё болит горло, как оно бессильно. Боль, о которой она беспрестанно думала несколько дней, которая не давала ей покоя, теперь исчезла, в ужасе самоуничтожилась. Теа так этого хотела. Но не такой ценой. Она смотрела на мужчину, понимая, что всё уже кончено, пытаясь разглядеть его лицо, его глаза, губы, которые, кажется, что-то шептали, пытаясь увидеть, запомнить того, кто убьёт её, узнать это – право жертвы, неоспоримое право, которого её лишили её собственные глаза. Слёзы делали всё вокруг нереальным и нечётким, ускользающим, происходящим не с ней. Теа снова рванулась, но хватка его была крепка, и она снова захрипела. От отчаяния. От несправедливости. От страха. «Тише, тише», – слышала она, но у неё и так уже не было сил сопротивляться. Теа почувствовала боль и упала на бок. Перед глазами сквозь мутную пелену просвечивалась упаковка замороженных котлет. Мёртвое мясо. Она сама вот-вот станет таким. Теа взвыла, ощутила горечь в горле и какой-то металлический привкус. Сердце с каждым толчком выбрасывало в неё миллиарды, тонны страха, и она испугалась, что так и умрёт – захлебнётся ужасом, истечёт им, как эти котлеты истекали бы соком на сковородке, если бы она только могла их приготовить. Она услышала, как громко вдруг затикали кухонные часы – ну надо же, решили просолировать в этой скулящей тишине, отмерить ей последние секунды. Часы всё тикали, и она подумала – это издевательство, так надолго растягивать последний момент. Растягивать и без того бесконечный гобелен кошмара, полотно ужаса, амплитуду страха.

Теа закрыла глаза, и перед ними почему-то оказался крест. Высокий крест высокого Монумента. Крест Свободы. Сердце дёрнулось в грудной клетке Теа последний раз, и страх наконец отпустил её.