Снук. Futurum I

Глава 6

Кит проводил взглядом скрывшегося в зарослях сирени Роба и сполз спиной по стене, сел на холодный, покрытый, бело — зеленой плиткой, пол.

То, что это был Роб, сомневаться не приходилось, как бы Кит не пытался сейчас убедить себя в том, что серый комбинезон может носить сотня человек, да и винтовка «Штурм»… Нет, все — таки, «Штурм» — это большая редкость.

Это был Роб.

Больше некому.

Значит, Джессика и Роб связаны. Но как? То, что они вчера оказались у Роба в гостях было абсолютной случайностью. Если бы не приступ Кита, они с Джессикой переждали бы в подъезде, пока четверка бандитов пройдет мимо. Ведь так? Так. Неужели возможно такое совпадение, что…

Хотя, почему бы и нет. Вполне вероятно, что за то время, пока Кит был в ауте, Джессика и Роб опознали друг в друге коллегу и девчонка в двух словах намекнула хозяину на полезность Кита. И охранял вчера Роб не столько Кита, сколько свою сотрудницу.

В любом случае, то, что Кит окажется здесь, поблизости от автостоянки на проклятой нормальными людьми сорок восьмой, Роб мог узнать только от Джессики.

А мог ли он прийти сюда по каким — то своим, неведомым Киту, делам? Совпадение, м?

«Нет, — Кит даже головой помотал и усмехнулся, — таких совпадений не бывает. Не бы — ва — ет!»

Оптика на винтовке ясно давала понять, что Роб явился сюда не просто так, он пришел на охоту. И уж конечно не на собак, которых здесь не было и в помине. Он пришел охотиться на него, Кита. И на того, с кем Кит должен был встретиться — на Эрджили.

Джессика…

Сучка!..

Я убью тебя!..

Какая же ты гадина…

И как жаль!..

Он резко поднялся, отчего в глазах замелькали зеленые круги, и вышел на улицу.

Дождь все моросил — мелкий, неторопливый. Густо пахло мокрой землей и сиренью, навевая воспоминания о прежней жизни, когда эти тихие запахи были любимы и украшали жизнь, представлявшуюся долгой дорогой, уводящей за горизонт, в туман будущего. Сейчас любой сильный аромат воспринимался как помеха и заставлял насторожиться, потому что он мог перебить запах ацетона, говорящий о близком присутствии гуимов; и шелест листвы на легком ветру раздражал, потому что мог заглушить крадущиеся к тебе шаги.

Хорошо было бы проследить за Робом. Судя по направлению, которое тот взял, он собирался пройти в обход автостоянки, до сорок третьей. Вот, даже Роб, с его искусством маскировки и отличным оружием, предпочитал, кажется, не соваться лишний раз на сорок восьмую. Но до сорок третьей лежит открытое пространство, на котором слежка практически невозможна: стоит Робу один раз оглянуться и он сразу засветит Кита. И тогда Кит станет отличной мишенью. Если идти в сторону сорок третьей, то лучше было выждать минут двадцать, чтобы дать Робу возможность скрыться за домами. Можно было, так же, пойти в обход стоянки, дворами, параллельно сорок восьмой на запад и выйти на ту же пятьдесят вторую, где он положил сегодня двух бандитов, но дворы в западной части сорок восьмой — это такое жуткое место, что одна мысль о том, чтобы там оказаться, вызывала полное неприятие.

В конце концов Кит вернулся в здание завода, дабы зря не мокнуть под дождем. Там он устроился на полу между двух окон, чтобы с улицы не было видно его торчащего затылка. Первой мыслью было подремать полчаса — уж очень он устал сегодня и не выспался из — за тревожной ночи. Но потом Кит вспомнил о трупе на четвертом этаже и своей находке.

Он достал из кармана мобильник, включил. Это был старенький «Компаньон» с зашитой в него настройкой на «TelCom Sprint». Сейчас таких телефонов давно не выпускают. Батарея подсажена, на индикаторе — сорок процентов емкости, ожидаемое время работы в режиме разговора — два часа. Достать зарядник к этой архаичной модели будет непросто, но можно попросить Тито. Говорят, этот старый фарцовщик может достать все, что угодно. «ТелКом Спринт» был в свое время лидером среди четырех операторов мобильной связи, работающих в городе. Нынче же работал только он да «GNG Stream», но покрытие восьмого района было крайне плохим, поскольку большинство подстанций остались без всякого обслуживания и постепенно выходили из строя, либо раздалбывались фарцовщиками и шпаной.

Здесь, в районе сорок восьмой, «Спринт» работать отказывался, поэтому Киту не оставалось ничего другого как, морщась от тошнотворного запаха, исходящего от трубки, быстро пролистать записную книжку, в надежде найти что — нибудь интересное. Но ничего интересного не находилось. Имена, фамилии… фамилии, имена… Все эти Томы, Эшли, Роджерсы, Свены и прочие ни о чем Киту не говорили. Он все быстрее и быстрее пролистывал список, просто так, от нечего делать, не в силах бросить начатое бесполезное и монотонное дело, чем вообще частенько страдают множество людей.

Долистав до тридцать шестого номера, он остановился. Стал медленно возвращаться по списку назад.

Ну да, вот он — номер двадцать девять.

Джессика.

Просто «Джессика» и все; и номер.

Конечно, любой нормальный человек сразу подумал бы: «Фу, да мало ли в городе Джессик!». Но не Кит сейчас. За последние сутки уже случилась пара невозможных совпадений, чтобы он мог просто так игнорировать еще одно.

Дав Робу двадцать минут, он поднялся и двинулся, под неутихающим дождем, через заросли сирени, в обход автостоянки, в сторону сорок третьей.

Сорок третья и прилегающие к ней сорок пятая и пятьдесят седьмая всегда были злачным местом. Еще до эпохи снука здесь верховодила группировка, торгующая наркотой. Здесь собирались проститутки и проституты, отмороженная молодежь и наркоманы, здесь была куча подпольных казино и неприметных магазинчиков, которые под невинными вывесками скупали и перепродавали краденое.

Сейчас сорок третья представляла и вовсе мрачное зрелище. По тротуарам, между домов, чьи стены еще хранили следы прошлой жизни — граффити, похабные надписи и рисунки — не боясь редких одиноких прохожих, шныряли крысы. От мокрой земли поднимался тяжелый смрад, издаваемый нечистотами и валяющимися тут и там полусгнившими трупами. Кажется, труповозки сюда вообще не заглядывали; недаром отсюда, с шестнадцатого квартала, начиналась эпидемия чумы, выкосившая половину левобережных районов.

На сорок третьей давно не жили нормальные люди, а гуимов в этих трущобах и подавно не было — те, которых до сих пор не убили, торопились убраться отсюда, если в них хоть сколько — нибудь еще теплился разум. Взамен приходили в опустевшие, населенные только крысами, дома самые последние отбросы больного общества — преступники, находящиеся в розыске, бродяги, потерявшие всё, всякого рода изгои, психи и уроды, от которых отказался даже восьмой район, хотя он — то всегда был относительно терпим к самым отвратительным людским недостаткам. Появляться на сорок третьей было опасно в любое время, а особенно гуимам и полицейским, потому что именно эти две категории живых существ были здесь ненавидимы больше всего. И ни те, ни другие не появлялись здесь, будучи в хоть сколько — нибудь здравом рассудке. В общем, шестнадцатый квартал давно стал отдельным государством, со своим правительством, собственной армией, парламентом и сводом законов.

Кит был наслышан об этом месте, но никогда не подозревал, что все действительно может быть так запущено. И с дрожью думал о том, что шестнадцатый квартал — это лицо всего левобережья, каким оно неизбежно рано или поздно станет.

Страшно было представить восьмой район лет через пять — десять. К тому времени здесь не останется, наверное, ни одного здравомыслящего человека, а те редкие экземпляры, которые сумеют сохранить личность, будут прятаться по подвалам, подземным коммуникациям и в чахлых рощах пригорода, всё больше зверея от голода, страха и полной безнадюги. И только снукеры с деревянными улыбками будут разгуливать по загаженным и смрадным городским улицам, пока не передохнут. И тогда, возможно, те из людей кто уцелеет, кто сумеет пережить этот апокалипсис, начнут потихоньку возвращаться в город, обживать его… Хотя, нет, вряд ли. Зачем им это? Лучше они найдут себе новое место. А этот ужасный умерший город останется валяться на земле дохлым черным пауком, и будет источать зловоние и ужас еще полсотни лет, пока трупы не сгниют, улицы не зарастут кустами и травами, дома не обратятся в руины… И где — то в этом мертвом городе, на одной из его тихих улиц, будут валяться и его, Кита, останки. Время и черви сотрут с его лица идиотскую улыбку гуимплена, и только ветер будет посвистывать в ребрах да голуби станут изредка отдыхать на желтом черепе…

Кит давно смирился с тем, что перспектив у него нет никаких. Ход его жизни был предопределен, как и жизненный путь тысяч других жителей восьмого района. Рано или поздно он станет гуимом. Пусть пройдет даже пять лет или десять лет. Все равно, когда — нибудь у него не останется сил бороться, болезнь или возраст доканают его, и тогда, однажды, проходя где — нибудь по пустынной двадцать девятой, он почувствует укол. Быть может, он тогда уже настолько устанет от безнадюги, что даже не станет сопротивляться, когда улыбающийся счастливый гуим сделает шаг в его сторону. И тогда, если ему удастся сохранить разум, если снук не овладеет им сразу и навсегда, он поступит так же, как тот мужчина, найденный им сегодня на четвертом этаже бывшего часового завода…

Хотя…

Хотя, есть у Кита теперь один шанс.

Просто нужно предать. Предать маму и Эрджили. Сдать цыгана корпорации, заручившись пропуском в Центр…

Нет, конечно, в Центр его не пустят, но хотя бы — в Правобережье…

Наверное, это вполне реально, если корпорацию действительно заинтересовала разработка анти — снука. А она не могла не заинтересовать, потому что если Эрджили добьется ожидаемого эффекта своей сыворотки, и ее производство будет поставлено на поток, корпорацию ждут миллиардные убытки…

Правобережье…

Там — нормальная жизнь, почти такая же, как двадцать лет назад. Чистые улицы, витрины магазинов, которые по ночам светятся разноцветными огнями, беззаботные девушки, ланч в ближайшем кафе, машины, кино, уикенды… Там не нужно поминутно оглядываться, принюхиваться, прислушиваться, ожидая, что вот сейчас выгребет из ближайшего подъезда гуим и всадит тебе в шею иглу.

Но долго ли они продержатся, эти два обломка былого мира?..

Кит почти бегом пересек пустынную сорок третью, дворами добрался до пятьдесят седьмой. Дождь поутих; на краю неба пробилось сквозь редеющие рваные тучи солнце. При неуверенном солнечном свете пятьдесят седьмая выглядела еще ужасней, чем под слякотным дождем. Если мрачный вид этой улицы, так похожей на сорок третью, вполне гармонировал с хмурой погодой, то игривое, умытое и посвежевшее, солнце было на ней так же неуместно, как веселая разухабистая пляска на похоронах.

Лишь миновав пятьдесят седьмую и выйдя на пятьдесят пятую, где вчера встретился с Джессикой, Кит сбавил шаг.

Только сейчас он почувствовал, насколько устал сегодня и до какой степени проголодался после ложки соевой пасты, съеденной у мамы, поэтому, дойдя до бывшей рыночной площади, свернул направо и, миновав турникет, возле которого сурово хмурились двое охранников, проследовал в ангар бывших рыночных складов. Нынче здесь расположилось большое кафе вкупе с гостиницей, магазином, развлекательным центром и бытовым комплексом. Всю эту махину, говорят, содержал тот же хозяин, что и два магазина на четырнадцатой. Работа этого центра была налажена и организована. Гуимов сюда не пускали; при малейшем подозрении охранники у входа стопорили турникет, а если клиент был несогласен с их решением и пытался бузить, его запросто могли обработать дубинками и электрошоком. Цены здесь были бешеные, но купить можно было практически все, что душе угодно; можно было снять комнату, постираться, подстричься, отдохнуть, перекусить. Единственное, чего здесь нельзя было сделать — это купить снук.

Кит прошел в кафе, уселся за ближайший столик, заказал у подплывшей к нему толстушки — официантки гороховый суп, шницель с картофельным пюре, чашку настоящего растворимого кофе и соевое пирожное, с тоской понимая, что не имеет права так разгульно тратить найденные им на трупе две сотни. Но он не мог удержаться.

Смрад идущий из кармана и мешающий наслаждаться запахами, доносящимися из кухни, напомнил ему про мобильник. Кит достал телефон, выдернул из подставки на столе несколько влажных ароматизированных салфеток, тщательно обтер аппарат.

Открыл телефонную книжку, пролистал до имени Джессика. Подумал с минуту, глубоко вдохнул, словно собирался прыгнуть в ледяную воду, и нажал кнопку вызова.

Гудки продолжались не меньше минуты, и он готов был уже дать отбой, когда ему вдруг ответили. Но это был не ее голос. Это была какая — то другая Джессика. Лет пятнадцати — шестнадцати, не более.

- Папа!!! — закричал в трубке незнакомый голос так, что казалось, его слышно будет у стойки, где суетился усталый бармен. — Папочка! Ну куда же ты пропал, па?! Ты где? А? Пап! Я с ума схожу! Что случилось?! Ты где, па?!

В этом девичьем голосе звучал такой ужас, такая тоска и такая невозможная радость от звонка, что по спине Кита пробежал озноб. Где — то там, в мрачной тишине медленно умирающего чахоточного города — наркомана, девочка — подросток вот уже несколько дней ждала отца. А отец ее…

- Пап?.. Па — ап! Ты чего молчишь? Ты где? Милый мой, хороший, папочка, не молчи! Ты когда домой?

- Алло! — произнес Кит, прочистив горло, не своим, глухим и деревянным от волнения, голосом.

- Пап?.. Кто это?..

- Алло! — повторил Кит. — Джессика?

- Да, это я… Где папа? С ним что — то случилось?!

- Джессика… Это Кит…

- Кто?

- Неважно… Я хотел… Джессика, ты…

Кит не знал, что и как сказать сходящей с ума от волнения девочке.

- Что с папой? — спросила она тихо и обреченно. — С ним что — то случилось?.. Он… Он…

- Нет — нет!.. То есть, да… Он в больнице.

- В больнице?! Что случилось?!

- Он… В общем, он сейчас не может говорить…

- Что с ним?!

- У него… На него напали. Бандиты, да, и… После удара у него сотрясение мозга и…

- Его били?!

- Ну, в общем… Нет… Хотели ограбить и ударили по голове…

Официантка принесла заказ. Кит жестами показал ей, чтобы унесла все обратно. Кроме кофе и пирожного — это было все, на что хватило бы его полтинника.

- Твой папа был без сознания, — продолжал он напряженно врать, — и сейчас у него… это… В общем, у него временно утрачена способность разговаривать и… Но это временно! Дня через три — четыре все наладится!

- В какой он больнице?

- К нему пока нельзя! — спохватился Кит. — Нет — нет, ему сейчас нельзя волноваться и… Он просил передать тебе, что… Вот тут он мне написал, на салфетке… Дорогая Джессика, у меня неприятности, но ты не волнуйся, пожалуйста, все будет хорошо. Я в больнице, ненадолго. Ничего страшного, не беспокойся и не приходи ко мне пока. Медбрат позвонит тебе с моего телефона, скажи ему наш адрес, он тебе должен кое — что передать. Люблю тебя. Папа… Вот.

Кит мысленно похвалил себя за находчивость, но девочка, кажется, ему не поверила.

- Вы мне врете! Это не папа написал. Папа никогда не написал бы так.

- Э… Видишь ли, Джессика, у твоего папы была травма головы и… Знаешь, после подобных травм бывает всякое… Люди что — то забывают или наоборот — вспоминают то, о чем давно забыли… Некоторые на других языках начинают разговаривать… В общем, не суди по нескольким строчкам.

- Вы мне врете, — повторила она обреченно.

- Нет!

- Тогда дайте мне поговорить с папой! Вы взяли его в заложники? Или вы…

- Джессика, — перебил он, — Джессика, милая, с твоим папой все хорошо. Он просил меня отвезти тебе его телефон и деньги…

- Его же ограбили…

- А… Нет, нет, я сказал «хотели ограбить». Там вовремя оказались какие — то небезучастные прохожие и отбили его у бандитов… Кажется, преступники успели только часы у него отобрать… Да — да, точно, папа говорил про часы…

- Говорил?..

Черт! Кит был не мастак складно врать.

- Ну, я имею ввиду, написал. Он написал мне все на листочке. И следователю тоже писал показания на листочке. Писать он может, к счастью.

Он старался говорить как можно спокойней и рассудительней. Кажется, если он и не развеял окончательно ее сомнений и страха, то по крайней мере она немного успокоилась.

- Значит, вы работаете в больнице? — спросила она.

- Да. Я медбрат.

- А когда папу привезли к вам? Его нет дома уже четвертый день. А вы звоните мне только сегодня.

- Три дня назад его привезли. Но ты понимаешь, он же был без сознания. Только сегодня, три часа назад, очнулся. Потом его допрашивал следователь.

- Угу… Но может быть, я могу его навестить?

- Нет, Джессика, пока нельзя, к сожалению.

- А почему он сам не написал вам адрес? — спросила она и Кит снова почувствовал в ее голосе напряжение.

Черт!

- Он… Он не помнит его, Джессика… Понимаешь? Так бывает. Он не помнит свой адрес.

- Да?.. Хм…

- Поверь мне, Джессика! — со всей убедительностью произнес Кит. — Но… Но если ты боишься или… Конечно, ты можешь не сообщать мне адрес. Через несколько дней твой папа, вероятно, сможет говорить и тогда он сам позвонит тебе… Пока, Джессика.

- Нет! — остановила она. — Подождите! Мы живем на тридцать девятой. Дом семь — бэ, квартира тридцать.

- Ага, — облегченно произнес он. — Тридцать девятая, семь — бэ, тридцать, я понял, моя хорошая. Где — то через час я буду у тебя, ладно? Меня зовут Кит.

- Хорошо. Только вы сделайте три звонка, вот так: пам… па — рам… пам — па — рам…

- Да, я понял, — кивнул Кит. — До встречи, Джессика. И не вешай нос, все будет хорошо.

- Да.

Кит с облегчением нажал кнопку отбоя.

Потом достал двести долларов, найденные на трупе, и тщательно протер их салфетками. Еще раз обработал телефон. Долго принюхивался, пытаясь уловить малейший запах, и снова тер, пока, как ему показалось, не избавился от смрада. Только тогда проглотил пирожное и с наслаждением выпил полуостывший кофе.

Посидел с полчаса, наслаждаясь покоем, безопасностью и теплым ароматом ванили, доносящимся из кондитерской.

Нужно было идти…

Тридцать девятую он знал отлично. Это совсем рядом с маминым домом, это там ее причастила какая — то мразь.

Ну что ж… Он пойдет к этой девочке, отдаст ей телефон и деньги. Больше он ничего не может для нее сделать. Судя по всему, матери у нее нет. А значит, она обречена. Ей не выжить одной в этом городе гуимпленов. Не выжить.

До тридцать девятой Кит добрался без осложнений, если не считать снукерши, пытавшейся остановить его на тридцать третьей. Он не стал использовать кастет, просто перехватил руку со шприцем и вывернул так, чтобы игла вошла самой же девке в спину. Вдавил плунжер до упора, выжимая из шприца остатки гадости. Потом подсечкой повалил снукершу на землю и быстро ушел.

Нужный дом он нашел без труда, поднялся на третий этаж, позвонил, как было условлено.

Прошло не меньше двух минут, пока он услышал за дверью знакомый по телефонному разговору голос:

- Кто там?

- Джессика, это Кит, — отозвался он. — Это я звонил тебе по поводу отца.

Щелкнула пара замков.

- Входите, — услышал он.

Кит толкнул дверь, ступил за порог, в полумрак тесной прихожей. Захлопнул дверь и только тогда повернулся.

Девочка была невысокой и очень худой. На вид ей не было и пятнадцати — лет четырнадцать, не больше. А может быть, так казалось из — за ее худобы и невысокого роста. Наверное, с тех пор, как три дня назад ее отец не вернулся, она никуда не выходила. Пожалуй, ничего не ела. Надо будет сходить, купить что — нибудь на те двести баксов, покормить беднягу.

Джессика стояла в дверном проеме, ведущем в гостиную. В стареньких джинсах, в белой футболке с Микки — маусом на груди. Руки вытянуты вперед. Пистолет подрагивает в стиснутых до белизны пальцах, панически обхвативших его рукоять. Курок взведен. Наверное, отец понемногу обучал ее обращаться с оружием. Правильно делал.

- Привет, — улыбнулся Кит, подняв руки, привалившись спиной к двери.

- Я умею стрелять, — предупредила девочка. — Папа научил меня.

- Да, — кивнул он. — Я уже понял. Но все — таки тебе не стоило впускать меня, если ты мне не поверила. Я ведь взрослый, я хитрее тебя, сильней и опытней. А убить человека не так — то просто. Особенно для ребенка.

- Я не ребенок, — возразила она.

Ей тяжело было держать нелегкий револьвер в вытянутых руках. Ствол гулял вверх — вниз, она с трудом продолжала целиться Киту в грудь.

- Где мой папа? — спросила она.

- Он в больнице. Он попросил меня передать тебе…

- Вы врете, — перебила она. — Что вы с ним сделали?

- Джессика я… Слушай, можно, я присяду на корточки? Устал я сегодня.

Она пожала плечами, не зная, разрешить или нет, пытаясь угадать, а не уловка ли это.

Кит медленно присел, не опуская рук.

Он действительно зверски устал. И очень хотел спать. Вот прямо здесь, сейчас, свалился бы и уснул!

- Джесс… Прости меня, Джессика, — сказал он. — Я вижу, ты и правда достаточно взрослая девочка, поэтому я… Твой папа умер. Я нашел его сегодня…

- Нет!

- Я нашел его сегодня на сорок восьмой улице, в здании бывшего часового завода.

- Нет!!!

- Наверное, его заразили снуком, и он… В общем, он сделал себе инъекцию смертельной дозы. Он не захотел стать снукером.

- Нет! Нет!

- Мне жаль, Джессика.

- Нет…

- Одну мою знакомую зовут так же, как тебя. Я просто хотел проверить, не ее ли номер был записан в телефонной книжке у твоего папы и позвонил…

- Это вы убили его! И потом обшаривали!

- Нет, Джесс, — устало покачал головой он. — Нет, я нашел его сегодня. Он был мертв уже дня три, не меньше.

Она выронила пистолет, опустилась на колени и рыдала, закрыв руками лицо.

Он поднялся, подошел к ней, сел рядом. Обнял, прижимая к себе, неумело гладя по голове.

- Он решил умереть, Джесс. Понимаешь, он не захотел быть снукером. Он так решил. Это было правильное решение. Папа думал о тебе, даже когда уже был болен. Он продолжал думать о тебе и принял правильное решение. Он не позволил себе погубить тебя. Я бы… Я бы поступил так же на его месте. Твой отец был хороший человек и настоящий мужчина… У тебя есть мама?

- Нет.

- Какие — нибудь родственники?

- Нет!.. Он не должен был! Он не должен был! Я же люблю его! Ну и пусть бы он был снукер, но я же его люблю! Зачем он?!

Разве возможно утешить девочку — подростка, потерявшую единственного любимого и близкого человека, оставшуюся один на один с огромным городом — призраком!

- Джессика… Он ведь тоже любил тебя. Именно поэтому он и… Он просто понимал, что не имеет права подвергать тебя опасности. И не хотел… не хотел стать чудовищем…

- Он не должен был.

- У меня мама — снукер.

- А? — девочка оторвала руки от лица, посмотрела на него заплаканными глазами.

- Несколько лет назад ее заразили, когда меня не было. Меня не было, и ей пришлось самой идти в магазин. Когда я вернулся, она уже… Понимаешь, ты бы не справилась. И твой отец это понимал. И он знал, что не сможет отвечать за себя под действием наркотика. Это очень больно — терять родного человека. И я знаю, что не могу тебя утешить. Тебе просто придется пережить это. Справиться, перебороть, и жить дальше. И быть благодарной своему отцу за то, что он для тебя сделал. Ведь он до самой последней минуты думал только о тебе.

- Я не хочу жить, — прошептала она.

- Отец не одобрил бы этих слов, — покачал головой Кит.

Он поднял револьвер, снял его с боевого взвода. Старый добрый «Barley–2020L», не особо мощный, но очень надежный.

- Вот что, — сказал он. — Я пока подержу оружие у себя, ладно?

Мало ли что может прийти сейчас девочке в голову…

Она не ответила; сидела, уперевшись затылком в стену, закрыв глаза; а из — под век всё текли и текли слезы.

Кит сунул пушку в карман, пришитый им изнутри ветровки, специально под оружие, прижал липучку. Ну что ж, неплохо. Главное — не попасться с этой штукой полиции: разрешения — то на оружие у него пока нет.

- Джесс, — он тронул девочку за плечо, — я хочу сходить к Белчеру, взять что — нибудь поесть. Дай мне слово, что до того как я вернусь, ты не наделаешь никаких глупостей.

- Что?

- Иди ляг в постель и попробуй задремать.

- Хорошо.

Голос ее был слаб и безучастен.

- Дай мне ключ, чтобы я не тревожил тебя звонками.

Она сходила в комнату. Вернувшись, положила ему в руку два ключа.

Еще раз взяв с нее слово, что она ничего не наделает в его отсутствие, Кит почти бегом отправился к Белчеру. Вернулся с банкой мясных консервов, пакетом риса, коробкой соевого молока и буханкой настоящего, хотя и не очень свежего, хлеба. С радостью нашел девочку спящей в небольшой гостиной на диване. Бедняга и без того ослабла, а тут еще такой стресс…

Пока варился пакетированный рис, пока обжаривался потом с тушенкой, пока кипятился и настаивался чай, обнаруженный им в одном из кухонных шкафов, Кит думал о девочке. Было ясно, что оставить ее одну — это то же самое, что просто взять сейчас и вкатить ей дозу снука.

Взвалить заботу о ней на себя Кит тоже не мог — это было бы нереально. Оставалось одно: попытаться пристроить Джессику, найти человека, который согласился бы и имел возможность содержать ее. Но где же найдешь такого в наше время, когда каждый за себя, а тем более — в районе номер восемь!

Стоп…

Эрджили!

Он как — то упоминал вскользь, что есть где — то в восьмом районе частный приют для детей — сирот. Как ни трудно было в такое поверить, но ведь мир не без добрых людей.

Кит позвонил бы цыгану прямо сейчас, но телефон врача был записан, одному Киту известным шифром, в блокноте, оставшемся дома.

Едва он подумал о телефоне, как совсем рядом раздался журчащий звонок. Кит повернулся к подоконнику и увидел розовый юношеский мобильник Джессики. Потом он и сам не мог объяснить себе, почему, взяв трубку, он нажал не отбой, а прием вызова.

- Алло, Джессика? — произнес мужской голос. Слышно было плохо, стоял такой дребезг, будто одновременно с разговором кто — то пытался распилить ножовкой телефон говорящего. — Это папа…